Льюис Норман. Сицилийский специалист

   — Колоссально! Марк малый исключительный. Понимаешь, Сальва, он на голову выше всех остальных.
   — Самый надежный из всех, кого я знаю, и, если станет жарко, на него можно положиться.
   — Знаешь, Марк ведь никогда много не говорит, не болтает зря языком. Он действует.
   — И даже в большей мере, чем ты думаешь, мой мальчик. Если все пойдет так, как я рассчитал, через месяц-другой мы втроем снова вернемся на Кубу и произведем там небольшую чистку.
   — Как только бородача не станет, да?
   — Как только бородача не станет, мы сядем на первый же самолет, улетающий с этого острова в Гавану, И поверь мне, Виктор, мальчик мой, мы переделаем этот город. То, что ты видишь здесь, — ерунда, Лас-Вегас в подметки не будет годиться Гаване, когда мы провернем там наше дельце.
   — Не знаю, будет ли от меня большой толк, Сальва, но я, конечно, буду стараться вовсю.
   — Знаю, а вместе мы — кулак что надо. Но я говорю все это затем, чтоб ты не волновался и окончательно выздоравливал.
   — Я и так в полном порядке, — сказал Виктор. — Никогда не чувствовал себя лучше.
   — Я этому поверю, когда увижу, что ты бегаешь за юбками, — сказал Спина.

* * *

   Во время прогулки на яхте случилось небольшое происшествие. В последнее время Спина брал с собой хорошенькую, довольно светлокожую девушку, которая раньше работала стюардессой и в прошлом году дошла до последнего этапа конкурса на звание «мисс Вселенная», Один из голландцев, второй моторист в машинном отделении, безнадежно влюбился в «пленницу белых рабовладельцев» и в течение всей недели пьянствовал.
   Когда яхта выходила в море, Спина сидел на палубе, восхищаясь красотой бухты и рассеянно поглаживая живот девушки, которая только что принесла ему сок с газированной водой. Звук шагов отвлек его от этого занятия, и он увидел на верху трапа влюбленного голландца.
   — Эй ты, грязный итальяшка, убери руки от девочки, — крикнул он, брызгая от ярости слюной и размахивая пивной бутылкой.
   Спина перестал любоваться видом и слегка повернул голову, чтобы видеть, как подойдет голландец, покачивавшийся, как челнок. Девушка попыталась улизнуть, но Спина крепко схватил ее за руку.
   — Слышал, что я сказал, хозяин?
   Голландец подходил, подняв над головой бутылку, а Спина спокойно сидел и с любопытством наблюдал за ним. Когда их разделяло лишь ярда три, между ними встал Виктор. Голландец размахнулся было, чтобы ударить Виктора бутылкой по голове, и — опустил руку. Виктор молча глядел на него, не вынимая рук из карманов, и моряк отступил.
   — Похоже, что ты кое-что все-таки перенял у своего отца, — сказал потом Спина как бы между прочим.
   Позже, подремав в шезлонге на палубе, он отправился искать Виктора и обнаружил его в незапертой каюте вместе с королевой красоты, метнувшейся было в платяной шкаф. Спина от души порадовался. Это было лучшим доказательством того, что Виктор вернулся в свое нормальное состояние.

* * *

   На следующее утро с Кубы прибыл долгожданный гонец от Брэдли, и после разговора с ним Спина дал согласие на поистине удивительную сделку.
   — Вы совершите патриотический поступок, мистер Спина, — сказал Фергюсон. — Во сколько вы оцениваете этот товар?
   — На Кубе, там, где он сейчас? Черт побери, этого никто не может сказать. А в США при быстрой продаже в розницу — миллионов десять.
   — Из них вы готовы пожертвовать половину — то есть пять миллионов — в фонд кампании «За спасение Кубы»?
   — Совершенно верно. Если, конечно, мистер Брэдли дает гарантию. Я не менее его заинтересован в спасении Кубы. На эти деньги ваши друзья могут купить несколько реактивных самолетов.
   — Будем надеяться, — сказал Фергюсон.
   — Мне нужна помощь Брэдли, чтобы вывезти товар с Кубы, ибо там он не представляет для меня вообще никакой ценности.
   — Я уверен, что мистер Брэдли сможет оказать вам помощь. — На широкую, во весь рот, улыбку Спины он ответил тихой полуулыбкой, ставшей для него привычной, — она напоминала Брэдли улыбку ребенка, у которого болят глаза. «Вот, оказывается, кто главный носитель зла, — думал Фергюсон, — этот любезный, худой, с морщинистым лицом человек, которого столь многие хвалят за великодушие и дружелюбие, за мягкость и вежливость в обращении с нижестоящими, за мужество и стоицизм, с какими он переносит превратности судьбы».
   Фергюсон исповедовал теперь буддизм «малой колесницы», или хинаяну, в которой искал прибежища, когда не мог больше мириться с предательством и ложью своей профессии. Он стал вегетарианцем, спал на досках и, исполненный милосердия ко всему живому, не позволял своему слуге пользоваться даже аэрозолем, чтобы уничтожать в квартире мух. В соответствии со своим пока еще никому не объявленным решением он предполагал через несколько месяцев оставить работу в ЦРУ и отправиться по странам Востока, где еще сохранилась вера в ее чистом виде: в Бирму, Лаос, на Цейлон. Но прежде чем приступить к выполнению этого решения, Фергюсон намеревался внести особый вклад в судьбы человечества, а коль скоро вся его подготовка была направлена на изучение методов конспирации и маневрирования, его план мог быть осуществлен лишь с помощью этих знакомых ему методов. Применяя необходимые при сложившихся обстоятельствах хитрость и обман, коварство и двурушничество, Фергюсон намеревался уничтожить союз между своим шефом и Спиной.
   Спина не очень был уверен в правильности своей оценки Фергюсона, но в одном он не сомневался: к наживе этот человек не стремился. Он отказался от всего: от вкусной еды, выпивки, от настойчивого приглашения задержаться на несколько дней и насладиться щедрым гостеприимством казино «Галлеон-Бей».
   — Я был бы не прочь, — в ответ сказал Фергюсон, — да времени мало. — Он приучил себя испытывать сострадание к таким людям, как Брэдли и Спина, чьи души, запутавшиеся в жестокой дхарме, были обречены на перевоплощение лишь в низшие формы живых существ — в слизняков или крыс из сточных канав. — В любое другое время я был бы счастлив, — вежливо добавил он.
   — Значит, в ваш следующий приезд, — сказал Спина. — Я уверен, вы скоро вернетесь.
   — Искренне надеюсь, мистер Спина.
   — Будем считать, что мы договорились.
   — Безусловно, — сказал Фергюсон. — Я должен доложить обо всем мистеру Брэдли, и у меня нет никаких сомнений, что он даст этому ход. Если надо будет урегулировать какие-либо мелкие детали, мы свяжемся друг с другом.
   — Очень приятно было познакомиться с вами, Фергюсон, — сказал Спина. — И не забывайте: когда вам захочется весело провести ночку, вас тут всегда ждут.

Глава 4

   — Прямо не верится, что все прошло так гладко, — сказал Брэдли.
   — Лучше и быть не могло, — ответил Фергюсон. — Хотите свежего ананасного сока?
   — Спасибо, с удовольствием.
   — Вы, должно быть, совсем на ногах не стоите.
   — Немного устал от долгого сидения в самолетах. Хорошо вернуться в Гавану — мне все еще нравится здесь.
   Фергюсон наполнил стакан ананасным соком и подал Брэдли. Тот поднес было стакан ко рту, но, заметив плававшую в соке маленькую муху, поставил стакан на стол.
   — Здесь полно мух.
   — Да, они всегда в это время года немного надоедают. Я привык не обращать на них внимания. Москиты — тоже проблема. Вечером их тут тучи.
   — Негигиенично — кругом мухи, — сказал Брэдли. — А как у вас с желудком?
   — Небольшой понос время от времени, — ответил Фергюсон с легким смешком. — Ничего страшного.
   — Возвращаясь к нашим новостям, — сказал Брэдли, — это самые лучшие за последние годы. Я уже начинаю видеть свет в конце туннеля. А до этого была долгая, темная ночь. А как вы нашли великого Спину? Я помню, вы давно хотели с ним познакомиться.
   — Он совсем обычный, — сказал Фергюсон. — Я всегда считал, что убийца и должен походить на убийцу, а он вовсе не такой. Обыкновенный человек, находящийся в плену своих плотских желаний.
   Брэдли бросил на него удивленный взгляд.
   — По-прежнему окружен девицами, да? Несмотря на преклонный возраст. Однако для нас самое главное, что он хозяин своего слова. Если он говорит — пять миллионов, то так и будет. Деньги мы получим, как только выполним наши обязательства.
   — А ведь странно, что слово преступника надежнее, чем слово обычного законопослушного человека, — сказал Фергюсон.
   — Это часто случается. Такие люди, как Спина, — люди очень сложные. Однако пока все обстоит прекрасно. Я решил оставшуюся часть операции переложить на вас. Дело в том, что завтра я должен быть в Гватемале, чтобы встретиться с игорными боссами. Надеюсь, вы сумеете успешно завершить это дело — вся подготовительная работа сделана, так что вам остается не очень много. Еще до вашего отъезда я заготовил все документы, и вам надо лишь отнести их в таможню. Когда вы получите таможенное разрешение, вы пойдете на кладбище Колумба, спросите смотрителя, который к тому же мой личный друг, назовете свою фамилию и передадите ему доверенность и ключ от склепа. Он сделает все остальное и позаботится о доставке в аэропорт.
   — А не надо проследить за погрузкой в самолет?
   — Нет, не надо. Чем меньше возни вокруг, тем лучше. Ваша миссия будет окончена, как только вы передадите ключ и письмо.
   — И вы уверены, что таможенники пропустят груз с такой легкостью?
   — А почему бы им не пропустить? Никаких оснований для подозрений. Это самая обычная операция. В Штатах примерно два миллиона кубинских семей. У них особое отношение к покойникам, и вполне естественно, что они хотят, чтобы тела их родителей были выкопаны и перевезены, раз они устроились на новом месте и решили на Кубу не возвращаться. Кубинцы, которые переезжают на Кубу из Соединенных Штатов, делают то же самое. Таможенники не станут открывать старые гробы.
   — Однако мы не слишком-то много делаем за пять миллионов.
   — Вы совершенно правы, — сказал Брэдли. — Но у Спины здесь нет других контактов, и выбирать ему не приходится. Либо так, либо ничего. Кроме того, он знает, что мы его не обманем.
   Брэдли собирался добавить еще несколько слов, чтобы заверить Фергюсона в простоте и надежности операции, но тут неожиданно на полу около его левой ноги что-то зашевелилось. Присмотревшись, он увидел огромного таракана. Он поднял ботинок и аккуратно опустил его, стремясь раздавить насекомое так, чтобы не оставить большого пятна на полу. Однако на расстоянии нескольких ярдов между ножками стула выполз на свет еще один таракан. Брэдли вскочил и направился к нему.
   — Прошу вас не делать этого, Роналд, — сказал Фергюсон. Брэдли виновато рассмеялся, затем плотно сжал губы и сел, — таракан неторопливо проследовал мимо и исчез под кушеткой.
   — Извините, — сказал он. — Я совсем забыл. Вы ведь стали буддистом, не так ли?
   — Совершенно верно, — ответил Фергюсон.
   — В таких случаях всегда ожидаешь увидеть какое-нибудь чудное одеяние и бритую голову. А у вас совсем другой вид, Элистер. Я заметил, вы даже перестали носить сандалии.
   — Я не считаю нужным рекламировать мое внутреннее душевное состояние, — сказал Фергюсон. Упрекнув себя за невольную вспышку гнева, он постарался опять придать лицу спокойное выражение и слегка улыбнулся, что всегда раздражало Брэдли, находившего эту его полуулыбочку идиотской.
   — И будучи буддистом, нельзя убить даже таракана?
   — Нельзя, — сказал Фергюсон с обезоруживающей убежденностью. — Потому что таракан, которого вы убили, мог вполне оказаться, скажем, вашим дедушкой в ином воплощении.
   Брэдли подавил в себе желание превратить это в шутку. Его собеседник говорил совершенно серьезно.
   — Извините меня за таракана. Значит, вы — воинствующий буддист, Элистер, и не можете отнять жизнь, в какой бы форме она ни проявлялась. А знаете что? Сейчас это кажется просто фантастикой. Мне даже не верится, по ведь шел разговор о том, чтобы подготовить вас для особых операций… Скажите, а не трудно вам примирять убеждения с вашей работой?
   Фергюсон серьезно обдумал вопрос.
   — Сейчас нет. Раньше, пожалуй, было трудно. Признаюсь, меня мучили противоречия.
   — Во всяком случае, вы пришли к согласию с самим собой?
   — Я считаю, что да. Насколько это вообще возможно.
   — Как же это вам удалось, Элистер?
   — Это слишком сложная и личная вещь, и ее трудно объяснить. Мерзость существует повсюду. И не всегда удается избежать соприкосновения с ней. Задача в том, чтобы не осквернить себя.
   Брэдли засмеялся:
   — Я не совсем понимаю, как мне к этому относиться. Я был бы очень обеспокоен, если бы ваши недавно обретенные религиозные верования вступили в противоборство с верностью профессиональному долгу, потому что тогда вам пришлось бы отойти от дел. Наша профессия требует самоотдачи и своеобразной религиозной преданности, как я иногда говорю.
   — Я с этим согласен, — сказал Фергюсон.
   — С чем вы согласны — с тем, что пришлось бы отойти от дел?
   — Да.
   — Можете вы меня заверить, что готовы без малейших колебаний довести до конца наш общий проект?
   Фергюсон не знал, что ответить, он чувствовал, что Брэдли наблюдает за ним.
   — Готовы, Элистер?
   Ложь унизит его как личность и отбросит назад на длинном пути, который ведет через многие формы жизни к конечному совершенству, но данный момент требовал этой жертвы.
   — Пожалуй, да, — сказал он.
   — До конца?
   — Да.
   — Хорошо, мне сразу стало легче. Вы меня успокоили.

Глава 5

   Спина позвонил Марку и, почувствовав его настороженность и сомнения, постарался их рассеять.
   — Послушай, Марк, мальчик в полном порядке, ведет себя благоразумно и снова бегает за юбками. Я отправил его на осмотр к врачу, и он дал нам зеленую улицу. Вику нужна деятельность и чувство ответственности, чтобы он понимал, что приносит пользу. Только нельзя, чтобы он действовал самостоятельно. Кто-то должен быть рядом и направлять его. Я бы поехал сам, но ты знаешь, как обстоят дела. Если мы сможем провернуть это дельце и вручить денежки нашим друзьям, считай, все в порядке. Они купят на них столько оружия, сколько душа угодно. — Что же я должен делать? — спросил Марк.
   — Я хочу, чтобы ты встретил его на аэродроме в Майами. Он скажет, куда держать путь дальше. И помни: никаких трудностей у тебя не будет. Груз упакован. С момента, как он будет отправлен с острова, и до того, как ты его примешь, все обеспечено. А после этого ответственность ложится на тебя. Куда он должен быть доставлен, я не знаю. Вик даст тебе телефон, по которому ты позвонишь, как только будешь готов двинуться в путь. Осечка исключена — дело может сорваться разве что в одном случае из миллиона.
   Марк произнес ровным, ничего не выражающим тоном:
   — Деньги получаю я?
   — Нет. Они будут переведены нашему общему другу через банк. Об этом позаботятся ребята, которые примут груз. Тебе не о чем беспокоиться. Передашь товар и отправляйся домой. Все очень просто.
   — Ладно, — сказал Марк. — Я встречу его в аэропорту. Будут еще указания?
   — Нет, кажется, все. Хотя вот еще что: осторожность не помешает. Вик перестал взрываться, поэтому все будет в порядке, но приглядывай за его железкой — на всякий случай, хорошо? Ты знаешь молодых ребят. Он сейчас носит эту штуку с собой; может, он ее не возьмет, но ты все-таки имей это в виду. Проследи, чтобы он не купил что-нибудь такое в Майами или в другом месте, когда ты отвернешься. Никогда ничего нельзя знать заранее.
   — Можете на меня положиться, — ответил Марк. — Я буду смотреть за ним в оба.

* * *

   — Как только ты клюнул на эту цветную девчонку, я понял: все позади, — сказал Спина.
   — Хорошо бы снова с ней встретиться, когда я вернусь — сказал Виктор. Он посчитал разумным подкрепить веру Спины в его восстановившуюся мужскую силу. — Надеюсь, она еще будет здесь.
   — Будет здесь. Будет сидеть и ждать тебя. В тот день, когда ты вернешься, возьмем яхту. А я немного попрактикуюсь с твоим пистолетом, пока тебя тут не будет.
   — Все зависит от того, как его держать, — сказал Виктор, испытывая скромную гордость от возможности дать совет великому Спине. — Этот пистолет годится на все случаи жизни, если его держать правильно, чтобы он стал как бы частью руки. И целиться надо так, будто показываешь на предмет пальцем.
   — Я вижу, ты его так и держишь, — сказал Спина.
   На пути в аэропорт, проезжая через деревню Всех Святых, они на скорости восемьдесят миль в час сбили собаку. Виктор чуть не соскользнул с сиденья, когда Спина выравнивал машину.
   Спина установил между ними верный тон и сейчас, осклабившись, так что лицо его стало еще больше похоже на череп, продолжал разговор:
   — Мне кажется, автомобиль — то же, что и пистолет, Вик. Ты и машина — одно целое, верно? Одно должно соответствовать другому.
   Пробка в Парэме была для них неожиданностью — они очутились среди негров, вовсю глазевших на них. Двинувшись дальше, раздавили курицу, опрыскавшую кровью ветровое стекло, — Спина смыл ее водой и включил «дворники».
   — У нас еще много времени, — сказал он и сбавил скорость. Виктор почувствовал, как мышцы его расслабились и пальцы разжались. Последние пять минут у него начало стучать в висках.
   — Нам надо кое о чем поговорить, — сказал Спина. — У Марка неприятности. Может, он об этом еще не знает, а может, и знает. Вчера по телефону я ничего не мог сказать. Передай ему, что я получил сигнал: к нему очень скоро обратятся по поводу той истории с Кобболдом. Он поймет, что я имею в виду. Дело в том, что какая-то девка вроде бы на него донесла.
   — Ты говоришь про Эндрю Кобболда?
   — Конечно, про кого же еще? Проходимец, который работал на твоего отца. Ходят слухи, что его давно собирались убрать.
   — Я всегда считал, что Кобболда убрал Марк.
   — Ты не имеешь никакого права что-либо считать, — сказал Спина. — Никто не давал тебе права иметь мнение на этот счет. Все, что тебе положено знать, — это то, что федеральные власти заинтересовались этим случаем. Не понимаю только, почему они ждали до сих пор — может, хотят что-то выжать из Марка? Поэтому передай ему от меня, что самое лучшее для него сейчас — смыться. Скажи, что это еще один довод, чтобы провернуть кубинское дело, потому что с Кубы его не вышлют. И еще помни: все, что говорит Марк, — закон. Он — начальник.
   — Конечно, Сал.
   Спина посмотрел сквозь стекло на небо. Самолет из Майами шел на посадку, таща за собой грязный дымный шлейф. Выждав немного, он добавил:
   — У тебя есть вопросы?
   — Только один, — сказал Виктор. — Какой смысл тащиться в Седж-Бей за этими гробами? Почему бы не отправить их самолетом сразу либо в Бискейн, либо в Форт-Лодердейл, куда можно добраться, не отбивая себе зад в рейсовом автобусе? Мне кажется, глупо таскать их из одного конца штата в другой.
   — На это есть свои причины, — ответил Спина. — Людям, которые занимаются порошком, сейчас повсюду чудятся призраки. Ты слышал, как прошлой осенью Бюро по борьбе с наркотиками выследило судно, пришедшее из Франции?
   — Но то ведь был Синдикат из Нью-Джерси?
   — А мы и имеем дело с Синдикатом из Нью-Джерси. У них есть контора во Флориде. Сейчас трое их ребят получили от восьми до пятнадцати лет, поэтому они и проявляют осторожность. Твое дело — заказать катафалк, чтобы везти груз в Форт-Пирс, затем позвонить им и делать то, что они скажут. Может, тебе придется два-три раза менять маршрут. Я думаю, так и будет. У этих ребят своя система проверять, следят ли за ними, и они не хотят садиться за решетку из-за какого-нибудь фортеля, который ты можешь выкинуть.
   — Этого не будет, — сказал Виктор.
   — Да уж, пожалуйста, Виктор, детка. Ради всех нас. — Спина нажал на акселератор. Зеленые аллеи Антигуа кончились, и Они оказались на небольшом коричневом пятачке пустыни, где сверкающий самолет компании «Пан-Америкэн» поджидал своих пассажиров.

Глава 6

   В аэропорту Майами Марку сообщили, что его просят позвонить Дону Винченте.
   — Слава богу, Тереза знала, где тебя найти. Слушай, Марко, возьми себя в руки: у меня плохие новости. Убили твоего брата. Мне только что позвонил один человек из Палермо.
   — Паоло? — переспросил Марк. — Вы говорите, убили Паоло?
   — Ну да, убили.
   Слова в инструкции по пользованию телефоном, находившейся на уровне глаз Марко, внезапно поменялись местами и образовали абсурдные сочетания, в которых выделялось одно-единственное бессмысленное итальянское слово: «Timballo». «Tim-ballo», — прочитал он. Барабан. Почему барабан? Слово исчезло, не оставив ничего, кроме разбросанных в хаотическом беспорядке английских слов. Голос Дона Винченте пузырился и расщеплялся в пространстве. Марк приложил трубку плотнее к уху.
   — Дон Винченте, что случилось? Я не понимаю.
   — Я говорю, они подложили ему в машину бомбу и взорвали.
   — И Паоло взорвался вместе с машиной?
   — Да, взлетел вместе с машиной, — сказал Дон Винченте с преувеличенной четкостью, но на мгновение в его серьезном тоне прорвались нотки раздражения.
   — Может, это ошибка? В тех местах, где мы жили, не меньше пятнадцати Риччоне. Может, речь идет о ком-то другом?
   — Ошибки быть не может, — сказал Дон Винченте. — Они охотились за твоим братом, за беднягой, который держал гараж. Сегодня утром он был убит. Если ты хочешь знать время, то это произошло сразу после семи утра. Твой брат убит. Хочешь не хочешь, а это так.
   Какое-то мгновение невозможность поверить в смерть Паоло сосуществовала с убеждением, что трагедия коснулась именно его. Затем неверие исчезло.
   — Он всегда был такой тихий, — сказал Марк. — Никогда не попадал ни в какие передряги.
   — Конечно. Но не все такие тихие. Они ждали долго.
   — Он ничего не сказал? А священник был?
   — Я же говорю тебе: его тело разбросало по всей улице. Его больше нет, и ничто на свете не вернет его, Марк. Пойми.
   У Марка было такое чувство, словно ему ампутировали ногу. Нанесли жестокую кровоточащую рану.
   — Он не страдал, — произнес он, как бы стремясь убедить самого себя.
   — Что ты сказал?
   — Он был хорошим человеком. Я сказал, что он не страдал перед смертью.
   — Конечно не страдал. Как он мог страдать? Когда тебя разносит на куски, не страдаешь.
   — Дон Винченте, извините меня. Я не знаю, что говорю. Вы ведь помните, Паоло растил нас после смерти отца, я тогда был еще мальчишкой. Мне кажется, мне было бы легче, если бы я смог повидать его перед смертью.
   — Я это знаю, Марк. Послушай, у меня появилась мысль. Я уже все проверил и, если хочешь, могу устроить тебе поездку на похороны.
   — Я должен поехать, что бы ни случилось.
   — Ничего не случится. Я разговаривал с одним человеком, и он сказал, что это можно сделать. Похороны задержат до твоего приезда. Ты можешь поехать на один день и тут же вернуться. Тебя там как бы не заметят — это будет перемирие. Кое-кто встретит тебя и будет все время рядом, пока ты не улетишь. Но если ты пробудешь там больше двадцати четырех часов, то обратно тебя привезут в ящике.
   — Я полечу первым же самолетом. Большое спасибо вам за все.
   — Не стоит, Марк. Ты член моей семьи, и, значит, твой брат тоже. Я должен тебе помочь. Так что я свяжусь с Палермо и дам им знать, что ты летишь. Как ты думаешь, сколько времени тебе понадобится на перелет из того места, где ты сейчас?
   — Не знаю. Все зависит от того, когда я сделаю пересадку. Часов семнадцать-восемнадцать, не меньше.
   — Тебя будут ждать, — сказал Дон Винченте.

* * *

   Час спустя Марк встретил Виктора, прилетевшего самолетом из Антигуа, они разыскали находившуюся при аэропорте гостиницу компании «Говард Джонсон» и устроились в пустом уголке ресторана. Пожатие Виктора было крепким и походка бодрой, но какая-то тень отчаяния проступала под привычным выражением уверенности.
   — Черт, как хорошо снова увидеться, Марк.
   — Я рад тебя видеть. Ты здорово выглядишь.
   — Я так себя и чувствую. — Виктор широко улыбался. Он научился улыбаться, чтобы скрыть скованность и смущение, но улыбка получилась ненастоящей и немного диковатой.
   — Хорошо провел время в Антигуа?
   — Замечательно. Солнце, море, девушки, выпивка — все, что только пожелаешь, — Говорят, там очень хорошо, — сказал Марк. — Ты здорово загорел. И в самом деле, вся кожа Виктора была покрыта отличным бронзовым загаром, при котором, однако, стали заметнее маленькие бледные шрамы.
   — Все время на воздухе, — сказал Виктор. — Там такая жизнь, что забываешь любые неприятности. Я бы сказал, живешь одним днем.
   — Хорошо, когда удается так пожить, — сказал Марк. — А как Сальва?
   — Веселится вовсю. У этого малого потрясающая жизнеспособность. — Улыбка снова появилась и исчезла, оставив выражение подавленности.
   — Да, ты прав, — сказал Марк. Он успел полностью взять себя в руки — монарх, правящий империей спокойствия. Официантка в баварском национальном костюме принесла их заказ, и он дружески кивнул ей.
   — А как Тереза и дети?
   — Все в порядке.
   — У тебя отличные ребята. До того смешные — настоящие обезьянки. Здорово было пожить у тебя.
   — Мы были очень рады тебе, Вик. Ребята все время о тебе говорят. Наступило молчание. Стрелки часов над головой Виктора подошли к 1.45. В 2.30 Марку надо было улететь.
   — А теперь вот сидим здесь, — сказал Виктор. — И готовы вместе двинуться в путь. А знаешь, Марк? Это просто здорово, что в этом деле мы с тобой работаем. Я чувствую, что от меня впервые в жизни будет хоть какая-то польза. Когда мы отправляемся?