Страница:
— Другими словами, делаете ему дорогой подарок. — Она вложила в эту фразу всю горечь, какую могла. — Вы итальянец, да?
— Почему вы так думаете?
— Сразу видно, что итальянец, только акцент у вас другой. В этом городе всем правят итальянцы. Даже наше заведение, я знаю, принадлежит итальянцу.
— Принадлежало, — поправил он ее. — Только я не понимаю, какое это имеет отношение к нашему делу.
— Я чувствую, что и вы работаете на этого человека.
— Не имеет значения, кто я и на кого работаю. Мне случайно стало известно, что вам надоело ваше занятие, а мое предложение дает вам возможность с ним покончить. Ваши родные знают, чем вы занимаетесь здесь, в Солсбери?
— Еще чего! — воскликнула она. — Я из респектабельной пресвитерианской семьи. Мой отец был дьяконом.
— Вам надо вернуться домой, — сказал он. — Женщина вы красивая. Вернетесь в Саут-Бенд, выйдете замуж за человека из страхового бизнеса и заведете детей. Я говорю серьезно: эта жизнь не для вас Приедете домой, скажите, что заработали много денег, и никто ничего не будет знать Да и вы сами забудете о том, что было.
— Я должна подумать, — сказала она. — Подумаю и дам вам знать.
— Извините, решать придется сейчас. Что мешает вам согласиться немедленно? Необходимость принять решение чуть состарила ее, на миг прочертив под глазами морщинки, которые вскоре станут постоянными.
— Сказать — что? Потому что я боюсь.
— Чего?
— Всего. Что-то в этом кроется странное. Он обнял ее за плечи.
— Малышка, за кого ты меня приняла несколько минут назад?
— За итальянца.
— Предположим, что я действительно итальянец. Ты, наверное, наслышана про нас?
Чересчур наслышана, — ответила она. — Чересчур. Но что бы тебе ни рассказывали, одно известно всем: итальянцы не обижают хорошеньких женщин. Спроси своих приятельниц Кроме того, я чувствую, мы с тобой отлично поладим.
— Но ведь там будешь не ты. Там будет другой.
— Я тоже буду там. Я буду поблизости, пока не наступит время ехать домой. Она кивнула, словно в знак благодарности, и ее лицо разгладилось.
— Понимаешь, я легко пугаюсь, — сказала она. — И боюсь оставаться одна.
Глава 4
Глава 5
— Почему вы так думаете?
— Сразу видно, что итальянец, только акцент у вас другой. В этом городе всем правят итальянцы. Даже наше заведение, я знаю, принадлежит итальянцу.
— Принадлежало, — поправил он ее. — Только я не понимаю, какое это имеет отношение к нашему делу.
— Я чувствую, что и вы работаете на этого человека.
— Не имеет значения, кто я и на кого работаю. Мне случайно стало известно, что вам надоело ваше занятие, а мое предложение дает вам возможность с ним покончить. Ваши родные знают, чем вы занимаетесь здесь, в Солсбери?
— Еще чего! — воскликнула она. — Я из респектабельной пресвитерианской семьи. Мой отец был дьяконом.
— Вам надо вернуться домой, — сказал он. — Женщина вы красивая. Вернетесь в Саут-Бенд, выйдете замуж за человека из страхового бизнеса и заведете детей. Я говорю серьезно: эта жизнь не для вас Приедете домой, скажите, что заработали много денег, и никто ничего не будет знать Да и вы сами забудете о том, что было.
— Я должна подумать, — сказала она. — Подумаю и дам вам знать.
— Извините, решать придется сейчас. Что мешает вам согласиться немедленно? Необходимость принять решение чуть состарила ее, на миг прочертив под глазами морщинки, которые вскоре станут постоянными.
— Сказать — что? Потому что я боюсь.
— Чего?
— Всего. Что-то в этом кроется странное. Он обнял ее за плечи.
— Малышка, за кого ты меня приняла несколько минут назад?
— За итальянца.
— Предположим, что я действительно итальянец. Ты, наверное, наслышана про нас?
Чересчур наслышана, — ответила она. — Чересчур. Но что бы тебе ни рассказывали, одно известно всем: итальянцы не обижают хорошеньких женщин. Спроси своих приятельниц Кроме того, я чувствую, мы с тобой отлично поладим.
— Но ведь там будешь не ты. Там будет другой.
— Я тоже буду там. Я буду поблизости, пока не наступит время ехать домой. Она кивнула, словно в знак благодарности, и ее лицо разгладилось.
— Понимаешь, я легко пугаюсь, — сказала она. — И боюсь оставаться одна.
Глава 4
Спустя два дня, накануне отлета, у Марка возникли осложнения в собственном доме.
На целую неделю вперед у них были запланированы разные встречи и вечеринки, и Тереза, которая никогда прежде не возражала против его поездок, была раздражена сообщением о предстоящей командировке.
— Почему ты меня не предупредил?
— Я сам узнал только сегодня.
— Но почему на Кубу?
— Потому что наша компания хочет увеличить там свои капиталовложения.
— Ты же не говоришь по-испански.
— А мне и не нужно говорить по-испански. Я должен только определить стоимость здания.
— Сколько же тебя не будет?
— Неделю, наверное. Может, меньше.
— Я отменю все, что назначено на эту неделю, и мы полетим с тобой. Детям полезно побыть на солнце.
— Извини, но это невозможно.
— Почему?
Впервые за их совместную жизнь она не желала беспрекословно подчиниться его власти. В Сицилии он повернулся бы к ней спиной и удалился, ничего не ответив, а потом в течение дня или ночью в постели она изо всех сил старалась бы загладить свой проступок. Теперь же он мягко ответил:
— Потому что нет времени на сборы.
— Не так уж много времени требуется, чтобы заказать еще три билета.
— Я еду по делу, — сказал он ровным тоном, пытаясь на этом закончить разговор. — И на одном месте сидеть не буду.
— Но мы могли бы пожить в отеле где-нибудь на берегу, пока ты будешь занят своими делами.
— Нет, нельзя. Но если дети должны отдохнуть, почему бы вам не поехать в Майами? Солнца там сколько душе угодно плюс чистота и еда, к какой они привыкли.
— Надоело, — ответила она. — Не хочу больше. Почему ты никогда не берешь нас с собой?
— Потому что туда, где мне приходится бывать, с семьей не ездят. На Кубе сейчас революция; людей убивают на улице. В такое место не приезжают с женой и детьми. Я, наверное, еще раз туда полечу, и если к тому времени революция закончится, вы полетите со мной. Обещаю.
Но Тереза не успокоилась и обиженно молчала весь остаток дня. Впервые ему пришлось добиваться ее благосклонности, а не наоборот, как бывало после их немногочисленных ссор в прошлом.
В Майами ему пришлось помочь ей при прохождении паспортных формальностей.
— Что это? — спросила она.
— Туристская карточка. Она тебе понадобится на Кубе.
— Ты не сказал мне, что мы едем за границу.
— Гавана — не заграница. Это — Соединенные Штаты в тропиках. Там говорят по-английски.
— Что ж, очень хорошо, — сказала она. — Я когда-то видела фильм про Кубу. С Элис Фей, да? Мне давно хотелось побывать в Гаване.
Он зарегистрировался и получил номер на пятом этаже, выходивший окнами на узкую улицу с оживленным движением. И сама гостиница тоже была шумной, с голыми, выложенными плиткой полами и хлопающими дверями; прохладные стены ее еще не поглотили накопившуюся за день жару. Он принял душ, переоделся в легкий костюм и попытался позвонить Кобболду, но на коммутаторе ответили, что не могут его найти. Под предлогом недовольства номером он спустился к портье, и ему показали план гостиницы. Кобболд жил в надстройке на восьмом этаже, и номер его состоял из гостиной и спальни, которая, поскольку номер был угловым, продувалась с двух сторон.
Следующий час Марк потратил на беглый осмотр гостиницы и окружающей территории. «Севилья» была задумана в претенциозном стиле прошлого века, когда не скупились на место для внутренних двориков, коридоров и лестничных клеток. Лифты ходили медленно и управлялись лифтерами. Главный вход в гостиницу был расположен на улице Куартелес, где машины шли в одну сторону — к проспекту Марти и там сворачивали направо. Кроме того, в гостиницу можно было пройти с проспекта через пассаж с магазинами. Город находился на военном положении, и на улицах время от времени возникала стрельба, поэтому у каждого входа стоял солдат с автоматом.
Марк купил в табачном киоске «Гавана пост» — газету, выходящую на английском языке, и, быстро проглядев ее, узнал, что на улицах после ночных боев было подобрано пять трупов. Выйдя на Куартелес и повернув направо, против движения, он тотчас очутился на небольшой площади, где стояло на случай тревоги с полдюжины полицейских машин, вооруженных пулеметами. Было ясно, что окрестности «Севильи» никак не годятся для ликвидации Кобболда.
Служебный вход в гостиницу тоже не подходил для бегства после операции: в подвал можно было попасть либо на лифте, ждать которого приходилось в среднем три минуты, либо через дверь у подножья лестницы, которая, по-видимому, была постоянно на замке.
Марк отправился в бар, чтобы обдумать все эти обстоятельства за чашкой кофе, как вдруг его позвали к телефону. Это была Линда.
— Я же просил тебя не звонить, — сказал он.
— Извини, мне скучно. Разыскал своего приятеля?
— Пока нет.
— Я не знаю, чем заняться.
— Пойди посмотри город.
— Исключено. Ко мне пристают даже в холле. Пришлось подняться в номер. Можно мне прийти к тебе?
— Нет, лучше сиди на месте. Я подожду моего приятеля еще час, и если он не явится, пойдем куда-нибудь поужинать.
В девять Кобболда еще не было, поэтому Марк заехал на такси за Линдой, и они отправились в «Эль Бохио», ресторан, который рекламировался в «Гавана пост» как местная достопримечательность. Для привлечения туристов он был выстроен в виде крестьянской хижины с крышей из пальмовых листьев; посетители сидели в саду под деревьями, с которых доносилось чириканье потревоженных птиц. Ночь скрыла все выцветшие на солнце краски Гаваны и превратила ее в город, вырезанный из слоновой кости. Здания лучились мягким светом, словно поверхность камня еще хранила остатки солнечного жара, накопленного в течение дня, и ресторанная суматоха вскоре растворилась в царившем вокруг безмолвии.
Когда ласковый воздух города проник в их легкие, а тишина успокоила нервы, Марк и Линда преобразились. Он заметил, как смягчился ее голос и исчез резкий смех, который часто служил ей щитом. Она превратилась в секретаршу на отдыхе, правдивую и беспечную, которой нечего терять.
Между тыквенными бутылками, висевшими на решетке, оплетенной вьющимися растениями, проглядывал канал Морро, по которому, словно влекомая невидимыми рабочими сцены, шла в море шхуна с развернутыми парусами на скрипящих от ветра мачтах, а на носу у нее неподвижно стояли три рыбака с фонарями на длинных шестах.
— Как красиво, — заметила Линда.
— Совсем недурной город, когда на час-другой они перестают стрелять друг в друга.
— Чудесный! Хочется остаться здесь и не возвращаться домой. Хорошо бы так и сделать.
Дает понять, что она свободна, решил он, в чем, впрочем, он никогда и не сомневался. Предпочитая не выходить за рамки деловых отношений, он достал из кармана конверт с десятью стодолларовыми купюрами и протянул ей.
— Чуть не забыл, — сказал он. — Это аванс, как договорились.
— Не надо сейчас, — отказалась она.
— Дело прежде всего. Возьми.
Она покачала головой, тогда он взял ее сумку, открыл и вложил туда конверт.
— Зачем было напоминать?
— Ты говоришь так, будто тебя ждет испытание, — А разве нет?
— Послушай, Линда, не принимай это на свой счет, но о том, что делается в театральном мире, я имею представление. Кое-что ты повидала. Без этого у вас не проживешь.
— Но того, что требуешь ты, мне никогда не приходилось делать.
— Возможно. Тем не менее не понимаю, что здесь страшного.
— В этом есть что-то бессердечное. Послушай, серьезно, могу я на этой стадии выйти из игры?
— Нет, — ответил он, — не можешь. Бежать поздно.
— Сколько времени мне придется пробыть с этим твоим приятелем?
— Дня два-три. Я тебе уже говорил.
— А меньше нельзя?
— Не знаю. Может, и меньше. А может, и больше. Кто знает, может, он вообще не клюнет на тебя.
— Ты хочешь сказать, что, когда он меня увидит, ему, может, и не захочется со мной спать?
Марк пожал плечами.
— И что будет тогда?
— В таком случае наш договор отменяется, а тысяча твоя.
— Вот если бы так и случилось, — сказала она.
— Не очень на это рассчитывай. У моего приятеля хороший вкус. Я чувствую, что он врежется в тебя по уши.
— Ты женат?
— Да.
— Любишь жену?
— Да.
— Как она в постели? Итальянки, как правило, недурны, да?
— Говорят, да. Лично у меня нет причин для жалоб.
— Я тебе не нравлюсь, — сказала Линда.
— Ошибаешься.
— Но физически тебя ко мне не тянет.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что если бы тянуло, ты бы не говорил так о своей жене.
— В большинстве случаев я стараюсь говорить правду. Так что ничем помочь не могу.
— Жаль, что у тебя с ней такие отношения. С моей точки зрения, разумеется. Потому что я не знаю, могу ли я тебя кое о чем попросить.
— Смотря о чем. Но поскольку обстоятельства сложились так, как сейчас, я обязан выполнять твои просьбы.
— Не волнуйся, ничего особенного от тебя не потребуется. Просто мне бы хотелось, чтобы после всего этого мы провели здесь день-другой. Не обязательно в городе, лучше на побережье, где можно купаться, загорать и ни о чем не думать. Если я тебе нравлюсь, то это для тебя не будет так уж трудно.
— Ничего не обещаю, — ответил Марк. — Но постараюсь что-нибудь придумать.
— Как здесь хорошо, — повторила она. — А впереди у меня Саут-Бенд, так что не размечтаешься…
За квартал от «Линкольна» они увидели небольшую толпу. Люди стояли молча и не спускали глаз со сточной канавы. Марк дотронулся до руки Линды.
— Подожди минутку, — сказал он.
Он протолкался сквозь толпу. В канаве, нескладно разбросав руки и ноги, лежал юноша. Голова его покоилась на обочине, на щеках запеклась и засохла вытекшая из пустых глазниц кровь.
— Muerto. — доверительно прошептал кто-то Марку на ухо. — Estudiante. Policia. Le han sacado los ojos[13].
Марк повернулся к Линде и быстро повел ее прочь.
— Что там? — спросила она.
— Полиция прикончила какого-то парня, — ответил он. — Здесь они не слишком-то церемонятся.
В отеле она сказала:
— Пойдем ко мне. — А через несколько минут:
— Пожалуйста, не уходи. Уверенность в том, что ее тело ждет его и что, оставаясь для него пока тайной, оно принадлежит ему без всяких уговоров, возбуждала его. Он испытывал радость ожидания, точно в детстве рождественским утром, когда вместе с братом и сестрой получал подарки, завернутые так, чтобы нельзя было сразу догадаться, что в бумаге. Но в спальне отеля, где стоял запах «Флита», булькали трубы и потрескивали старомодные лампы дневного света, его встретила только проза жизни. От Линды пахло вином, а во рту у нее был привкус перебродившего пива.
— И с женой ты тоже так? — спросила она.
Когда все было кончено, он встал и подошел к окну. Звезды уже исчезли, небо было бледным и пустым, и в тусклом свете луны Гаванский залив отливал сталью. Марк начал одеваться, раздумывая над тем, что ему предстоит завтра.
На целую неделю вперед у них были запланированы разные встречи и вечеринки, и Тереза, которая никогда прежде не возражала против его поездок, была раздражена сообщением о предстоящей командировке.
— Почему ты меня не предупредил?
— Я сам узнал только сегодня.
— Но почему на Кубу?
— Потому что наша компания хочет увеличить там свои капиталовложения.
— Ты же не говоришь по-испански.
— А мне и не нужно говорить по-испански. Я должен только определить стоимость здания.
— Сколько же тебя не будет?
— Неделю, наверное. Может, меньше.
— Я отменю все, что назначено на эту неделю, и мы полетим с тобой. Детям полезно побыть на солнце.
— Извини, но это невозможно.
— Почему?
Впервые за их совместную жизнь она не желала беспрекословно подчиниться его власти. В Сицилии он повернулся бы к ней спиной и удалился, ничего не ответив, а потом в течение дня или ночью в постели она изо всех сил старалась бы загладить свой проступок. Теперь же он мягко ответил:
— Потому что нет времени на сборы.
— Не так уж много времени требуется, чтобы заказать еще три билета.
— Я еду по делу, — сказал он ровным тоном, пытаясь на этом закончить разговор. — И на одном месте сидеть не буду.
— Но мы могли бы пожить в отеле где-нибудь на берегу, пока ты будешь занят своими делами.
— Нет, нельзя. Но если дети должны отдохнуть, почему бы вам не поехать в Майами? Солнца там сколько душе угодно плюс чистота и еда, к какой они привыкли.
— Надоело, — ответила она. — Не хочу больше. Почему ты никогда не берешь нас с собой?
— Потому что туда, где мне приходится бывать, с семьей не ездят. На Кубе сейчас революция; людей убивают на улице. В такое место не приезжают с женой и детьми. Я, наверное, еще раз туда полечу, и если к тому времени революция закончится, вы полетите со мной. Обещаю.
Но Тереза не успокоилась и обиженно молчала весь остаток дня. Впервые ему пришлось добиваться ее благосклонности, а не наоборот, как бывало после их немногочисленных ссор в прошлом.
* * *
Марк оставил Линде билет до Нью-Йорка на контроле, и когда он вошел в самолет, она уже сидела на своем месте. Он не смотрел на нее. Прошла стюардесса с охапкой журналов. Марк взял «Ньюсуик» и укрылся за ним. Когда он через несколько минут оглянулся, Линда что-то оживленно рассказывала своему соседу, который наклонился к ней и с интересом слушал. Марк заметил, что белый полотняный костюм идет ей больше, чем парчовое платье на сцене «Баварского замка». Она, по-видимому, понимала, почему он не хочет, чтобы их видели в самолете вместе И в рейсе из нью-йоркского аэропорта «Ла-Гардиа» до Майами они тоже сидели отдельно. На этот раз она сидела впереди него, во втором ряду, казалась умиротворенной и спокойной, выпила два виски, потом, нажав кнопку, вызвала стюарда и о чем-то с ним говорила, помогая себе изящными жестами танцовщицы с острова Бали. Позже, благоухающая и отчужденная, сопровождаемая взглядами мужчин, она проследовала в туалет, где пробыла довольно долго.В Майами ему пришлось помочь ей при прохождении паспортных формальностей.
— Что это? — спросила она.
— Туристская карточка. Она тебе понадобится на Кубе.
— Ты не сказал мне, что мы едем за границу.
— Гавана — не заграница. Это — Соединенные Штаты в тропиках. Там говорят по-английски.
— Что ж, очень хорошо, — сказала она. — Я когда-то видела фильм про Кубу. С Элис Фей, да? Мне давно хотелось побывать в Гаване.
* * *
С высоты в десять тысяч футов Куба казалась сияющим островом в чехле из зелени. Самолет прорвался сквозь кучевые облака и воздушные течения и ранним вечером высадил их на Ранчо-Бойерос. И сразу они погрузились в теплый, как парное молоко, воздух, исходящий от пальм зеленоватый свет и нелепую толпу туристов в соломенных шляпах и с маракасами, которыми они непрерывно трясли. Теперь Марк и Линда были неразлучны. Марк вел Линду, и чем откровеннее выражали свое восхищение коренастые мужчины в безупречно накрахмаленных рубашках, неохотно сторонившиеся, чтобы пропустить их, и провожавшие ее горящими взглядами, тем крепче он прижимал к себе ее локоть. На лимузине они добрались до центра города, где Марк поселил Линду в отеле «Линкольн», а сам поехал в «Севилью». Там, как ему было, известно, остановился Кобболд.Он зарегистрировался и получил номер на пятом этаже, выходивший окнами на узкую улицу с оживленным движением. И сама гостиница тоже была шумной, с голыми, выложенными плиткой полами и хлопающими дверями; прохладные стены ее еще не поглотили накопившуюся за день жару. Он принял душ, переоделся в легкий костюм и попытался позвонить Кобболду, но на коммутаторе ответили, что не могут его найти. Под предлогом недовольства номером он спустился к портье, и ему показали план гостиницы. Кобболд жил в надстройке на восьмом этаже, и номер его состоял из гостиной и спальни, которая, поскольку номер был угловым, продувалась с двух сторон.
Следующий час Марк потратил на беглый осмотр гостиницы и окружающей территории. «Севилья» была задумана в претенциозном стиле прошлого века, когда не скупились на место для внутренних двориков, коридоров и лестничных клеток. Лифты ходили медленно и управлялись лифтерами. Главный вход в гостиницу был расположен на улице Куартелес, где машины шли в одну сторону — к проспекту Марти и там сворачивали направо. Кроме того, в гостиницу можно было пройти с проспекта через пассаж с магазинами. Город находился на военном положении, и на улицах время от времени возникала стрельба, поэтому у каждого входа стоял солдат с автоматом.
Марк купил в табачном киоске «Гавана пост» — газету, выходящую на английском языке, и, быстро проглядев ее, узнал, что на улицах после ночных боев было подобрано пять трупов. Выйдя на Куартелес и повернув направо, против движения, он тотчас очутился на небольшой площади, где стояло на случай тревоги с полдюжины полицейских машин, вооруженных пулеметами. Было ясно, что окрестности «Севильи» никак не годятся для ликвидации Кобболда.
Служебный вход в гостиницу тоже не подходил для бегства после операции: в подвал можно было попасть либо на лифте, ждать которого приходилось в среднем три минуты, либо через дверь у подножья лестницы, которая, по-видимому, была постоянно на замке.
Марк отправился в бар, чтобы обдумать все эти обстоятельства за чашкой кофе, как вдруг его позвали к телефону. Это была Линда.
— Я же просил тебя не звонить, — сказал он.
— Извини, мне скучно. Разыскал своего приятеля?
— Пока нет.
— Я не знаю, чем заняться.
— Пойди посмотри город.
— Исключено. Ко мне пристают даже в холле. Пришлось подняться в номер. Можно мне прийти к тебе?
— Нет, лучше сиди на месте. Я подожду моего приятеля еще час, и если он не явится, пойдем куда-нибудь поужинать.
В девять Кобболда еще не было, поэтому Марк заехал на такси за Линдой, и они отправились в «Эль Бохио», ресторан, который рекламировался в «Гавана пост» как местная достопримечательность. Для привлечения туристов он был выстроен в виде крестьянской хижины с крышей из пальмовых листьев; посетители сидели в саду под деревьями, с которых доносилось чириканье потревоженных птиц. Ночь скрыла все выцветшие на солнце краски Гаваны и превратила ее в город, вырезанный из слоновой кости. Здания лучились мягким светом, словно поверхность камня еще хранила остатки солнечного жара, накопленного в течение дня, и ресторанная суматоха вскоре растворилась в царившем вокруг безмолвии.
Когда ласковый воздух города проник в их легкие, а тишина успокоила нервы, Марк и Линда преобразились. Он заметил, как смягчился ее голос и исчез резкий смех, который часто служил ей щитом. Она превратилась в секретаршу на отдыхе, правдивую и беспечную, которой нечего терять.
Между тыквенными бутылками, висевшими на решетке, оплетенной вьющимися растениями, проглядывал канал Морро, по которому, словно влекомая невидимыми рабочими сцены, шла в море шхуна с развернутыми парусами на скрипящих от ветра мачтах, а на носу у нее неподвижно стояли три рыбака с фонарями на длинных шестах.
— Как красиво, — заметила Линда.
— Совсем недурной город, когда на час-другой они перестают стрелять друг в друга.
— Чудесный! Хочется остаться здесь и не возвращаться домой. Хорошо бы так и сделать.
Дает понять, что она свободна, решил он, в чем, впрочем, он никогда и не сомневался. Предпочитая не выходить за рамки деловых отношений, он достал из кармана конверт с десятью стодолларовыми купюрами и протянул ей.
— Чуть не забыл, — сказал он. — Это аванс, как договорились.
— Не надо сейчас, — отказалась она.
— Дело прежде всего. Возьми.
Она покачала головой, тогда он взял ее сумку, открыл и вложил туда конверт.
— Зачем было напоминать?
— Ты говоришь так, будто тебя ждет испытание, — А разве нет?
— Послушай, Линда, не принимай это на свой счет, но о том, что делается в театральном мире, я имею представление. Кое-что ты повидала. Без этого у вас не проживешь.
— Но того, что требуешь ты, мне никогда не приходилось делать.
— Возможно. Тем не менее не понимаю, что здесь страшного.
— В этом есть что-то бессердечное. Послушай, серьезно, могу я на этой стадии выйти из игры?
— Нет, — ответил он, — не можешь. Бежать поздно.
— Сколько времени мне придется пробыть с этим твоим приятелем?
— Дня два-три. Я тебе уже говорил.
— А меньше нельзя?
— Не знаю. Может, и меньше. А может, и больше. Кто знает, может, он вообще не клюнет на тебя.
— Ты хочешь сказать, что, когда он меня увидит, ему, может, и не захочется со мной спать?
Марк пожал плечами.
— И что будет тогда?
— В таком случае наш договор отменяется, а тысяча твоя.
— Вот если бы так и случилось, — сказала она.
— Не очень на это рассчитывай. У моего приятеля хороший вкус. Я чувствую, что он врежется в тебя по уши.
— Ты женат?
— Да.
— Любишь жену?
— Да.
— Как она в постели? Итальянки, как правило, недурны, да?
— Говорят, да. Лично у меня нет причин для жалоб.
— Я тебе не нравлюсь, — сказала Линда.
— Ошибаешься.
— Но физически тебя ко мне не тянет.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что если бы тянуло, ты бы не говорил так о своей жене.
— В большинстве случаев я стараюсь говорить правду. Так что ничем помочь не могу.
— Жаль, что у тебя с ней такие отношения. С моей точки зрения, разумеется. Потому что я не знаю, могу ли я тебя кое о чем попросить.
— Смотря о чем. Но поскольку обстоятельства сложились так, как сейчас, я обязан выполнять твои просьбы.
— Не волнуйся, ничего особенного от тебя не потребуется. Просто мне бы хотелось, чтобы после всего этого мы провели здесь день-другой. Не обязательно в городе, лучше на побережье, где можно купаться, загорать и ни о чем не думать. Если я тебе нравлюсь, то это для тебя не будет так уж трудно.
— Ничего не обещаю, — ответил Марк. — Но постараюсь что-нибудь придумать.
— Как здесь хорошо, — повторила она. — А впереди у меня Саут-Бенд, так что не размечтаешься…
За квартал от «Линкольна» они увидели небольшую толпу. Люди стояли молча и не спускали глаз со сточной канавы. Марк дотронулся до руки Линды.
— Подожди минутку, — сказал он.
Он протолкался сквозь толпу. В канаве, нескладно разбросав руки и ноги, лежал юноша. Голова его покоилась на обочине, на щеках запеклась и засохла вытекшая из пустых глазниц кровь.
— Muerto. — доверительно прошептал кто-то Марку на ухо. — Estudiante. Policia. Le han sacado los ojos[13].
Марк повернулся к Линде и быстро повел ее прочь.
— Что там? — спросила она.
— Полиция прикончила какого-то парня, — ответил он. — Здесь они не слишком-то церемонятся.
В отеле она сказала:
— Пойдем ко мне. — А через несколько минут:
— Пожалуйста, не уходи. Уверенность в том, что ее тело ждет его и что, оставаясь для него пока тайной, оно принадлежит ему без всяких уговоров, возбуждала его. Он испытывал радость ожидания, точно в детстве рождественским утром, когда вместе с братом и сестрой получал подарки, завернутые так, чтобы нельзя было сразу догадаться, что в бумаге. Но в спальне отеля, где стоял запах «Флита», булькали трубы и потрескивали старомодные лампы дневного света, его встретила только проза жизни. От Линды пахло вином, а во рту у нее был привкус перебродившего пива.
— И с женой ты тоже так? — спросила она.
Когда все было кончено, он встал и подошел к окну. Звезды уже исчезли, небо было бледным и пустым, и в тусклом свете луны Гаванский залив отливал сталью. Марк начал одеваться, раздумывая над тем, что ему предстоит завтра.
Глава 5
Еще не было восьми утра, когда Кобболд позвонил к нему в номер из кафе на первом этаже гостиницы, и Марк, быстро одевшись, спустился вниз. Несмотря на влажный гаванский климат Кобболд был в безупречном костюме из льняной ткани. Он один сидел у стойки, а за столиком рядом уныло развалились, как скучающие гориллы в зоологическом саду, два низколобых мулата. Телохранители, понял Марк. Он уселся на табурет рядом с Кобболдом, и тот уставился на него холодным взглядом.
— Вот уж неожиданная встреча, — заметил он, и в его голосе прозвучало раздражение.
— Я звонил тебе раза два, — сказал Марк. — А вечером пришел поздно.
— Знаю, — сказал Кобболд. — Если говорить честно, я видел тебя в «Эль Бохио» Немного бутафорское, пожалуй, но тем не менее приятное заведение. Что привело тебя в Гавану?
— Недвижимость, которой интересуется наша компания.
— На какой предмет?
— Хотят открыть казино.
— О господи, опять казино! — Лицо его стало суровым и недоверчивым. — А при чем тут ты?
— Спроси Тедди Маклина из внешнеторговой конторы, — ответил Марк.
— Казино здесь отошли в прошлое. Во всяком случае, если судить по нынешней обстановке.
— Не я определяю политику нашей фирмы.
За стойкой появился мрачный негр в гусарском доломане.
— Кофе? — спросил Кобболд.
— Давай.
— Traigame dos cafes[14], — сказал Кобболд бармену, — С поджаренным хлебом? — обратился он к Марку.
— Нет, только кофе.
— Y un tostado para mi[15].
Бармен ушел, и солнце, которое затаилось в ожидании где-то за серыми домами на другой стороне улицы, вдруг выбросило нестерпимо яркий луч света и словно ударом меча прорезало пространство между ними. Кобболд хмуро молчал.
— А где находится эта твоя недвижимость? — вдруг спросил он резким учительским тоном.
— Авенида де Масео, два шесть четыре шесть шесть. — Марк был готов к любым вопросам.
— Ты хочешь сказать, Малекон, набережная. Ее больше не называют Масео. — Он чуть просветлел, довольный, быть может, тем, что поставил Марка на место, уличив его в некомпетентности. — Это здание числится у агентов в списках уже много лет. Весь морской берег превратился в свалку. Там можно купить участок за гроши. Сколько они просят сейчас?
— Триста тысяч.
— Триста тысяч? Значит, на сто тысяч меньше, чем в прошлом месяце, А через месяц ты сможешь купить этот дом за двести тысяч, если его еще будут продавать. Если вообще что-то будут продавать. Позволь мне объяснить тебе кое-что, Ричардс. Если наша компания купит эту недвижимость, они выбросят деньги на ветер. Не понимаю только, зачем они прислали тебя, когда им стоило лишь позвонить мне.
— За этот дом просят намного меньше, чем за все, что здесь было куплено до сих пор, — ответил Марк. — По-моему, Дон Винченте отправил сюда меня потому, что приобретение недвижимого имущества входит непосредственно в мои обязанности.
Появился бармен с кофе и поджаренным хлебом, они почувствовали его настороженный взгляд.
— Беда нашей фирмы в том, — сказал Кобболд, — что в каждом втором случае правая рука ее не ведает, что творит левая. Не раз, а десятки раз твердил я Дону Винченте: сейчас не время покупать недвижимость в Гаване. Ты ничего не смыслишь в политике, Ричардс, я знаю, но неужели никто не объяснил тебе, что в этой стране происходит революция? Ты слышал стрельбу ночью?
— Я видел мальчишку, которого выбросили из полицейской машины. Ему выкололи глаза.
— Обычная история, — заметил Кобболд. — Traigame mas mantequilla![16] — крикнул он вслед бармену. — Ночью, около трех часов, на улицах было целое сражение. Убито двадцать, не то тридцать студентов. Тем не менее постарайся понять: эти мальчики — я говорю про студентов — одерживают верх. Правительству конец. Поэтому нет смысла приобретать здесь недвижимость. Хочешь делать дело, обращайся к новым ребятам. Ибо то, что купишь сейчас, реквизируют. В том числе и недвижимость на Малеконе. А вот сторговаться с будущими властями — дело совсем другое. Тогда все условия останутся в силе. Вот почему я считаю, что ты просто теряешь здесь время.
Тихо покачиваясь, как утопленник на волнах, вошел какой-то набравшийся с утра алкоголик. Один из двух низколобых встал из-за стола и, взяв его за руку, вытолкнул за дверь.
— Откуда эти гориллы? — спросил Марк.
— В таком месте никогда не знаешь, кто твои враги, — ответил Кобболд. — А рисковать глупо. Эти ребята — полицейские при исполнении служебных обязанностей. Скажи мне, где еще за небольшие деньги местный начальник полиции обеспечит тебе охрану?
— По-моему, здесь Сальваторе Спина, — вместо ответа сказал Марк. — А что он думает про будущее Кубы?
— Мы с Сальваторе не встречаемся. У нас с ним, мягко говоря, разные взгляды. Спина занимается наркотиками. Говорят, только за прошлый месяц он заработал пять миллионов долларов. Еще я слышал, что из них почти миллион достался здешнему президенту. Отсюда следует, что Спина поддерживает президента, а президент — Спину. Но как только к власти придет новое правительство, Спине придется убраться. А мы занимаемся законным бизнесом, поэтому нас не тронут. Спина дает президенту заработать на наркотиках, а мы делаем добровольные взносы в боевую копилку повстанцев. И почему бы нам этого не делать? Тут ошибки быть не может.
— Мне это представляется несколько рискованным.
— Еще неделю-две. А через месяц на главном месте в президентском дворце будет сидеть наш близкий друг.
Кобболд говорил, время от времени подкрепляя свою речь мягкими, пластичными движениями рук и выразительно поднимая брови, как некогда его отец-итальянец, а Марк обдумывал сложные технические проблемы его ликвидации. Телохранители, по-видимому, не дремали и были способны действовать решительно. Вошел еще один турист, менее пьяный на сей раз, но явно одурелый от Гаваны, как и большинство приезжих. Бессмысленно улыбаясь, он размахивал купленным в лавке сувениров чучелом крокодила. В надежде найти собеседников он направился было к ним, но телохранитель преградил ему путь. Куба — это страна, думал Марк, где техника обороны усовершенствована до такой степени, что способна противостоять любой опасности. В процентном отношении, как он выяснил, полицейских здесь было в шесть раз больше, чем в США. Он понимал, что ни один наемный убийца, сколько ему ни пообещай, не возьмется за это дело, ибо надежды уйти живым почти нет.
— Одного я не понимаю, — продолжал Кобболд, — при чем тут этот Брэдли? Помнишь, мы о нем говорили? Не могу отделаться от чувства, что он стоит за Спиной. Но почему? Мне донесли, что на прошлой неделе он был в Гаване. Что ты думаешь?
— Про Брэдли? Ровным счетом ничего.
— В нем есть что-то такое, от чего у меня холодеет под ложечкой, — признался Кобболд. — Между прочим, когда ты только приехал, у меня тоже возникло это чувство. Я не мог как следует понять, что ты делаешь в Штатах. Но с тех пор я разобрался в тебе и знаю, что ты парень стоящий. Я не очень люблю загадки. Ладно, забудем про наши неприятности. Долго ты здесь пробудешь?
— Постараюсь недолго, — ответил Марк. — Я должен посмотреть это здание, оценить его и могу отправляться.
— Чего спешить? Побудь здесь несколько дней. Я с удовольствием покажу тебе кое-что такое, что может заинтересовать мужчину вроде тебя и чего не видят туристы. В этом городе есть много достойного внимания. Вот, например, эта гостиница. Можешь ты назвать хоть одну первоклассную гостиницу, где, если спрашиваешь коридорного, нельзя ли найти женщину, тебе приводят десяток на выбор? Где еще встретишь такое? И предлагают не уличных проституток, а по-настоящему интересных женщин.
— Значит, тебе здесь нравится?
— Очень. Я бы рекомендовал это заведение всем, кто не против черных. Если надумаешь, попроси привести prieta. Так их здесь называют. Это более вежливо, чем «черномазая». — Он рассмеялся так, будто у него был набит рот. — Ночью, как говорится, все кошки серы, Должен же быть какой-то выход, думал Марк. Например, если у Кобболда есть машина, можно вызвать из Палермо того специалиста, который заминировал машину во дворе дома Ла Барбера на площади Караччоло.
— И чего здесь никогда не встретишь, — разглагольствовал Кобболд, — так это гусиной кожи. Кожа у них такая шелковистая, какая редко бывает у белых. Я лично не считаю, что от черных дурно пахнет, хотя я в этом отношении привередлив. Между прочим, извини за любопытство, что это за лучезарное создание было при тебе вчера? Это, конечно, не местное приобретение, а?
— Она из нашего города и решила поехать со мной. Хочешь познакомиться?
— Если у тебя нет на нее исключительных прав, — ответил Кобболд.
— Отнюдь нет. По-моему, ей больше хотелось посмотреть Гавану, чем провести время со мной.
— Превосходно. С моих позиций, разумеется, — добавил Кобболд. — Почему бы нам не поужинать сегодня втроем? Может, в «Эль Парадисо»? Он считается лучшим клубом в мире.
— Я спрошу ее.
— Думаешь, она согласится?
— А почему бы и нет? Я позвоню ей попозже и дам тебе знать.
— Отлично. Давай договоримся так: если ты мне не звонишь — значит, все в порядке и я жду вас в холле в восемь вечера.
Как только Кобболд слез с табурета, телохранители, отодвинув стулья, с двух сторон двинулись к нему.
— До скорого, — кивнул он и, повернувшись, исчез за дверью в сопровождении мулатов.
Пока, думал Марк, все идет по плану. Ему казалось невероятным, что этому человеку, по-своему проницательному, чуткому, умному и сильному, не передался по наследству инстинкт предков, предупреждавший о приближении смерти.
— Вот уж неожиданная встреча, — заметил он, и в его голосе прозвучало раздражение.
— Я звонил тебе раза два, — сказал Марк. — А вечером пришел поздно.
— Знаю, — сказал Кобболд. — Если говорить честно, я видел тебя в «Эль Бохио» Немного бутафорское, пожалуй, но тем не менее приятное заведение. Что привело тебя в Гавану?
— Недвижимость, которой интересуется наша компания.
— На какой предмет?
— Хотят открыть казино.
— О господи, опять казино! — Лицо его стало суровым и недоверчивым. — А при чем тут ты?
— Спроси Тедди Маклина из внешнеторговой конторы, — ответил Марк.
— Казино здесь отошли в прошлое. Во всяком случае, если судить по нынешней обстановке.
— Не я определяю политику нашей фирмы.
За стойкой появился мрачный негр в гусарском доломане.
— Кофе? — спросил Кобболд.
— Давай.
— Traigame dos cafes[14], — сказал Кобболд бармену, — С поджаренным хлебом? — обратился он к Марку.
— Нет, только кофе.
— Y un tostado para mi[15].
Бармен ушел, и солнце, которое затаилось в ожидании где-то за серыми домами на другой стороне улицы, вдруг выбросило нестерпимо яркий луч света и словно ударом меча прорезало пространство между ними. Кобболд хмуро молчал.
— А где находится эта твоя недвижимость? — вдруг спросил он резким учительским тоном.
— Авенида де Масео, два шесть четыре шесть шесть. — Марк был готов к любым вопросам.
— Ты хочешь сказать, Малекон, набережная. Ее больше не называют Масео. — Он чуть просветлел, довольный, быть может, тем, что поставил Марка на место, уличив его в некомпетентности. — Это здание числится у агентов в списках уже много лет. Весь морской берег превратился в свалку. Там можно купить участок за гроши. Сколько они просят сейчас?
— Триста тысяч.
— Триста тысяч? Значит, на сто тысяч меньше, чем в прошлом месяце, А через месяц ты сможешь купить этот дом за двести тысяч, если его еще будут продавать. Если вообще что-то будут продавать. Позволь мне объяснить тебе кое-что, Ричардс. Если наша компания купит эту недвижимость, они выбросят деньги на ветер. Не понимаю только, зачем они прислали тебя, когда им стоило лишь позвонить мне.
— За этот дом просят намного меньше, чем за все, что здесь было куплено до сих пор, — ответил Марк. — По-моему, Дон Винченте отправил сюда меня потому, что приобретение недвижимого имущества входит непосредственно в мои обязанности.
Появился бармен с кофе и поджаренным хлебом, они почувствовали его настороженный взгляд.
— Беда нашей фирмы в том, — сказал Кобболд, — что в каждом втором случае правая рука ее не ведает, что творит левая. Не раз, а десятки раз твердил я Дону Винченте: сейчас не время покупать недвижимость в Гаване. Ты ничего не смыслишь в политике, Ричардс, я знаю, но неужели никто не объяснил тебе, что в этой стране происходит революция? Ты слышал стрельбу ночью?
— Я видел мальчишку, которого выбросили из полицейской машины. Ему выкололи глаза.
— Обычная история, — заметил Кобболд. — Traigame mas mantequilla![16] — крикнул он вслед бармену. — Ночью, около трех часов, на улицах было целое сражение. Убито двадцать, не то тридцать студентов. Тем не менее постарайся понять: эти мальчики — я говорю про студентов — одерживают верх. Правительству конец. Поэтому нет смысла приобретать здесь недвижимость. Хочешь делать дело, обращайся к новым ребятам. Ибо то, что купишь сейчас, реквизируют. В том числе и недвижимость на Малеконе. А вот сторговаться с будущими властями — дело совсем другое. Тогда все условия останутся в силе. Вот почему я считаю, что ты просто теряешь здесь время.
Тихо покачиваясь, как утопленник на волнах, вошел какой-то набравшийся с утра алкоголик. Один из двух низколобых встал из-за стола и, взяв его за руку, вытолкнул за дверь.
— Откуда эти гориллы? — спросил Марк.
— В таком месте никогда не знаешь, кто твои враги, — ответил Кобболд. — А рисковать глупо. Эти ребята — полицейские при исполнении служебных обязанностей. Скажи мне, где еще за небольшие деньги местный начальник полиции обеспечит тебе охрану?
— По-моему, здесь Сальваторе Спина, — вместо ответа сказал Марк. — А что он думает про будущее Кубы?
— Мы с Сальваторе не встречаемся. У нас с ним, мягко говоря, разные взгляды. Спина занимается наркотиками. Говорят, только за прошлый месяц он заработал пять миллионов долларов. Еще я слышал, что из них почти миллион достался здешнему президенту. Отсюда следует, что Спина поддерживает президента, а президент — Спину. Но как только к власти придет новое правительство, Спине придется убраться. А мы занимаемся законным бизнесом, поэтому нас не тронут. Спина дает президенту заработать на наркотиках, а мы делаем добровольные взносы в боевую копилку повстанцев. И почему бы нам этого не делать? Тут ошибки быть не может.
— Мне это представляется несколько рискованным.
— Еще неделю-две. А через месяц на главном месте в президентском дворце будет сидеть наш близкий друг.
Кобболд говорил, время от времени подкрепляя свою речь мягкими, пластичными движениями рук и выразительно поднимая брови, как некогда его отец-итальянец, а Марк обдумывал сложные технические проблемы его ликвидации. Телохранители, по-видимому, не дремали и были способны действовать решительно. Вошел еще один турист, менее пьяный на сей раз, но явно одурелый от Гаваны, как и большинство приезжих. Бессмысленно улыбаясь, он размахивал купленным в лавке сувениров чучелом крокодила. В надежде найти собеседников он направился было к ним, но телохранитель преградил ему путь. Куба — это страна, думал Марк, где техника обороны усовершенствована до такой степени, что способна противостоять любой опасности. В процентном отношении, как он выяснил, полицейских здесь было в шесть раз больше, чем в США. Он понимал, что ни один наемный убийца, сколько ему ни пообещай, не возьмется за это дело, ибо надежды уйти живым почти нет.
— Одного я не понимаю, — продолжал Кобболд, — при чем тут этот Брэдли? Помнишь, мы о нем говорили? Не могу отделаться от чувства, что он стоит за Спиной. Но почему? Мне донесли, что на прошлой неделе он был в Гаване. Что ты думаешь?
— Про Брэдли? Ровным счетом ничего.
— В нем есть что-то такое, от чего у меня холодеет под ложечкой, — признался Кобболд. — Между прочим, когда ты только приехал, у меня тоже возникло это чувство. Я не мог как следует понять, что ты делаешь в Штатах. Но с тех пор я разобрался в тебе и знаю, что ты парень стоящий. Я не очень люблю загадки. Ладно, забудем про наши неприятности. Долго ты здесь пробудешь?
— Постараюсь недолго, — ответил Марк. — Я должен посмотреть это здание, оценить его и могу отправляться.
— Чего спешить? Побудь здесь несколько дней. Я с удовольствием покажу тебе кое-что такое, что может заинтересовать мужчину вроде тебя и чего не видят туристы. В этом городе есть много достойного внимания. Вот, например, эта гостиница. Можешь ты назвать хоть одну первоклассную гостиницу, где, если спрашиваешь коридорного, нельзя ли найти женщину, тебе приводят десяток на выбор? Где еще встретишь такое? И предлагают не уличных проституток, а по-настоящему интересных женщин.
— Значит, тебе здесь нравится?
— Очень. Я бы рекомендовал это заведение всем, кто не против черных. Если надумаешь, попроси привести prieta. Так их здесь называют. Это более вежливо, чем «черномазая». — Он рассмеялся так, будто у него был набит рот. — Ночью, как говорится, все кошки серы, Должен же быть какой-то выход, думал Марк. Например, если у Кобболда есть машина, можно вызвать из Палермо того специалиста, который заминировал машину во дворе дома Ла Барбера на площади Караччоло.
— И чего здесь никогда не встретишь, — разглагольствовал Кобболд, — так это гусиной кожи. Кожа у них такая шелковистая, какая редко бывает у белых. Я лично не считаю, что от черных дурно пахнет, хотя я в этом отношении привередлив. Между прочим, извини за любопытство, что это за лучезарное создание было при тебе вчера? Это, конечно, не местное приобретение, а?
— Она из нашего города и решила поехать со мной. Хочешь познакомиться?
— Если у тебя нет на нее исключительных прав, — ответил Кобболд.
— Отнюдь нет. По-моему, ей больше хотелось посмотреть Гавану, чем провести время со мной.
— Превосходно. С моих позиций, разумеется, — добавил Кобболд. — Почему бы нам не поужинать сегодня втроем? Может, в «Эль Парадисо»? Он считается лучшим клубом в мире.
— Я спрошу ее.
— Думаешь, она согласится?
— А почему бы и нет? Я позвоню ей попозже и дам тебе знать.
— Отлично. Давай договоримся так: если ты мне не звонишь — значит, все в порядке и я жду вас в холле в восемь вечера.
Как только Кобболд слез с табурета, телохранители, отодвинув стулья, с двух сторон двинулись к нему.
— До скорого, — кивнул он и, повернувшись, исчез за дверью в сопровождении мулатов.
Пока, думал Марк, все идет по плану. Ему казалось невероятным, что этому человеку, по-своему проницательному, чуткому, умному и сильному, не передался по наследству инстинкт предков, предупреждавший о приближении смерти.