Страница:
— А вы что-нибудь читаете? В табачном киоске в гостинице «Манагуа» есть «Плейбой» и «Эсквайр».
— Честно говоря, я избегаю смотреть журналы такого рода, потому что при моем образе жизни лучше поменьше возбуждаться.
— Я думаю, Кардильо мог бы вам помочь. Здесь как будто нет недостатка в девчонках.
Лицо Моргана вдруг приобрело строгое выражение, а взгляд стал осуждающим.
— Я не хотел бы вступать в интимные отношения с девушкой, пока я с ней хотя бы не помолвлен, мистер Ричардс. Я не безнравственный человек, иначе, думается, я не мог бы стать хорошим пилотом. У меня дома была девушка, которая мне нравилась, но она погибла в автомобильной катастрофе. Мы были очень счастливы, и я получаю удовлетворение от того, что остаюсь верным ее памяти.
— И за вами здесь совсем никто не ухаживает, Гарри? Никто не стирает и не готовит?
— Ну, что вы! В этом отношении мне не на что жаловаться. Каждый день сюда приходит женщина по имени Хосефа, все убирает и моет. Она бы и готовила тоже, если бы я ей разрешил, но мне не очень нравится местная кухня. А я весь остаток жизни готов был бы есть куриную лапшу и бисквит с клубникой. Конечно, может, я так говорю только потому, что это мне недоступно. Если бы я попросил Хосефу купить мне на рынке картошки, то она наверняка купила бы сладкую картошку. Проблема с продуктами здесь неразрешима, так что я практически живу на одних яйцах. Все зависит от того, к чему вы привыкли с детства. Я сейчас кое-что вам покажу.
Морган открыл ящик стола, вытащил папку с газетными вырезками и протянул одну из них Марку. Это была его собственная фотография в возрасте пятнадцати лет. Он был в такой же форме, как и сейчас, и произносил речь по случаю своего поступления на подготовительный курс летной школы в Бетеле, штат Вермонт, в 1950 году.
— К концу следующего года я уже летал самостоятельно, — сказал Морган. Марк заметил, что на фотографии Морган был в очках.
— У вас по-прежнему неблагополучно со зрением?
— Нет. Все в порядке.
— Но вы носите контактные линзы, правда? Морган кивнул.
— Конечно ношу, именно это мена и выбило из седла. Можно сказать, бросило сюда, где я сижу… — Он поморщился, и тень обреченности пробежала по его бесстрастно-веселому мальчишескому липу. — Я был совершенно помешан на полетах. Так или иначе, а я должен был летать, но у всех компаний очень строгие правила насчет зрения. У меня же было крошечное отклонение, легко исправимое при помощи линз, но авиакомпании и слушать не хотели. Просто нелепо. Меня сочли годным для полетов на воздушных такси в Канаде — взлетаешь с воды и садишься на воду, причем надо уметь различить с воздуха тысячи озер. Никаких навигационных приборов, а от теории в подобных условиях мало проку.
С берега донесся лай: должно быть, собаки подрались из-за добычи; потом все стихло в снова наступила зловещая тишина. «Как он может это выносить? — думал Марк. — Я бы не продержался и недели».
— Каким образом вы лишились прав на полеты, Гарри?
— Возил на самолете порошок с Кубы, мистер Ричардс. Мне надо было что-то делать. В Канаде в октябре все замерзает, так что до мая приходится сидеть на земле. А на Кубе все было отлично, пока не пришли красные. Мы пользовались аэропортом Ранчо-Бойерос, где садятся обычные рейсовые самолеты, и летали оттуда во Флориду ниже радарного уровня. Все шло о'кей, надо было только держаться подальше от Ки-Уэст.
— Вы когда-нибудь слышали о человеке по фамилии Спина? Он занимался этим бизнесом.
— Нет, я ведь имел дело с мелкой сошкой. Я совершил около тридцати рейсов, а потом кто-то донес в ФБН. Люди, на которых я работал, должно быть, выложили кучу денег, потому что меня приговорили условно, но лишили права летать за незаконное пересечение границы.
— Значит, в США вы человек конченый.
— Я везде конченый — нигде на законных основаниях работы мне не дадут. После этого я нанялся в Мексике к некоему мистеру Уильямсону. Он вывозил из джунглей древние скульптуры и продавал их музеям и частным коллекционерам. Индейцы прорубили своими мачете летную полосу возле какого-то храма, который нашел мистер Уильямсон, а затем выжгли пни. И я прилетал туда за грузом. Весь фокус состоял в том, чтобы коснуться колесами самого начала полосы, потому что она была длиной всего ярдов тридцать-сорок, и если чуть проскочишь, то влетишь в кусты на противоположном конце. Потом я сидел и думал, как взлететь с двумя тоннами каменных идолов на борту и при этом не срезать верхушки деревьев. Да, мистер Ричардс, вот это были полеты. Я вкладывал в них все свое умение. — Он улыбнулся детской восторженной улыбкой. — Вот это были дни! Эта игра была мне по душе. Я бы и сейчас был там, если бы мексиканцы не поймали мистера Уильямсона. Он получил десять лет.
— А потом вы взялись за дело Гальдоса?
— У меня не было выбора. Приходилось соглашаться на все, что предлагали, а мистер Росси очень хорошо ко мне относился. Я должен сразу сказать, что это дело мне представили в ложном свете. Мне сказали, что Гальдос замешан в крупном воровстве и что по каким-то причинам его отказываются выдать. Откуда я мог знать, что они собираются его убить?
— Конечно, откуда вам было знать, Гарри? Сколько они вам за это заплатили?
— Не помню.
— Не шутите!
— Нет, правда, мистер Ричардс. Довольно много по моим понятиям, но не помню, сколько именно. Потом я летал в Гватемалу, и сколько я получил за это, тоже не помню. Мне не нужно много денег. Я считаю, что самое главное в жизни — найти способ для самовыражения. Наверно, все мы устроены одинаково. Сделать то, за что берешься, как можно лучше — вот что имеет для меня значение. Деньги — вещь второстепенная.
— За полет, о котором пойдет речь, предлагается сто тысяч, — с усмешкой произнес Марк. — Но, судя по вашему настроению, мне, наверно, и не следовало называть сумму — этим вас не соблазнишь.
— Мистер Ричардс, ну что я буду делать со ста тысячами? Я плачу Хосефе пятнадцать долларов в неделю. Еще двадцать, наверное, уходит на еду. Жилье в этой дыре бесплатное. Мистер Кардильо сказал, что вы, возможно, захотите, чтобы я для вас разок слетал, но даже если вы заплатите мне миллион, я по-прежнему останусь бедняком, потому что ничего не смогу сделать с этими деньгами. Какое-то чувство подсказывает мне, что я проведу здесь весь остаток жизни.
— А если удастся устроить так, чтобы вы уехали из Доминиканской Республики?
— Тогда другое дело.
— Это вполне реально. Невозможного на свете не существует; мы могли бы поставить это одним из условий. Люди, на которых я работаю, имеют огромное влияние. Вы оказываете им услугу, и они, со своей стороны, охотно ответят вам тем же. Что, если они выдадут вам новые летные права на фамилию Лунт? Тогда вы могли бы вернуться в Канаду.
— А мое лицо? — воскликнул Морган. — Сколько людей видело его в газетах! Конечно, это может показаться вам странным, но в каком-то смысле Канада очень маленькая страна.
— Вы когда-нибудь слышали о пластических операциях, Гарри? Вы ляжете в клинику на неделю и выйдете оттуда с таким лицом, что даже родная мать не узнает. Если, по-вашему, Канада слишком близко, то вы могли бы летать в малозаселенных районах Австралии. Или мои друзья устроят вас на регулярную линию грузоперевозок в Южной Америке. Что вы на это скажете?
— Регулярная авиалиния! Вот это да! Вы действительно думаете, что это возможно?
— Вы бы согласились, Гарри? Работать, скажем, в «Аэронавес до Бразил»?
— Еще бы не согласился! Это мечта моей жизни!
Такой восторг вызвал у Марка невольную улыбку. Он хорошо умел будить надежды, это было частью его задачи. При подготовке человека к встрече со своей судьбой практические соображения всегда сочетались с некоторой долей сострадания, хотя ни один член Общества никогда бы в этом не признался. Согласно традиции, приговоренный не должен был догадываться, что дни его сочтены. Он умирал внезапно и счастливо — как, например, Массерия, умерщвленный по приказу Спины на банкете в ресторане «Скарпато» на Кони-Айленде, когда его желудок был согрет едой и вином, а сам он был окружен улыбающимися друзьями. У Марка, которому редко кто нравился из тех, с кем ему приходилось сталкиваться, Морган вызывал чувство симпатии, а его редкая выдержка — настоящее восхищение. Парень не распускал нюни и мужественно переносил свои несчастья. Марк не мог предложить ему ничего, кроме радужных обещаний, но на обещания он не скупился.
— Вы считаете, что я рано или поздно смогу вернуться в Штаты, мистер Ричардс?
— Конечно, почему бы и нет?
— Года через два-три?
— Давайте будем считать — максимум через пять. После пластической операции в с новым именем. Уилбер Дж. Лунт из Рио-де-Жанейро, Бразилия. Как это звучит?
— Все мои друзья считают, что я умер. Как вы думаете, можно будет дать им звать? Я понимаю, тут необходима осторожность…
— Со временем, может быть. Сейчас это слишком сложно. Рано или поздно нам, вероятно, удастся это сделать. Я должен как следует подумать.
— Вот если бы вернуться в Канаду к началу летних полетов! В Канаде летом чудесно. Под тобой на тысячу миль сосновые леса, а в них никого — только медведи и лоси. И такое чувство, будто все это принадлежит тебе. Я ведь могу рассчитывать на то, что буду летать в Канаде в следующем году, мистер Ричардс?
— Безусловно, — ответил Марк. — В июне будущего года вы будете разглядывать с самолета свои тысячи озер, которые все похожи одно на другое.
— Мистер Ричардс, в не могли бы вы сказать, в чем оно заключается, то дело, которое вы хотите мне поручить? Марк покачал головой.
— Не могу, Гарри, потому что подробностей я и сам не знаю. Я просто хотел встретиться с вами, чтобы узнать, согласны ли вы в принципе. Пока могу вам только сказать, что это будет нечто схожее с вашим полетом в Гватемалу. Если, конечно, полет состоится, так как еще ничего не решено. Это чисто предварительный разговор с целью выяснить, интересует ли вас подобное предложение.
— Конечно интересует, — сказал Морган. — Я готов на все, лишь бы выбраться отсюда. — На лице его появилась виноватая улыбка, в которой чувствовалось беспокойство. — Пожалуйста, не думайте, мистер Ричардс, что я выведываю ваши планы. Я только хотел спросить — если вы примете решение, будет ли это связано с полетом на большое расстояние; если да, то надо заранее подумать о дополнительных баках с горючим. Поймите, меня интересует лишь техническая сторона. Все остальное — не мое дело. Вам надо будет только сообщить мне протяженность полета, а обо всем остальном я позабочусь сам.
Глава 14
Глава 15
— Честно говоря, я избегаю смотреть журналы такого рода, потому что при моем образе жизни лучше поменьше возбуждаться.
— Я думаю, Кардильо мог бы вам помочь. Здесь как будто нет недостатка в девчонках.
Лицо Моргана вдруг приобрело строгое выражение, а взгляд стал осуждающим.
— Я не хотел бы вступать в интимные отношения с девушкой, пока я с ней хотя бы не помолвлен, мистер Ричардс. Я не безнравственный человек, иначе, думается, я не мог бы стать хорошим пилотом. У меня дома была девушка, которая мне нравилась, но она погибла в автомобильной катастрофе. Мы были очень счастливы, и я получаю удовлетворение от того, что остаюсь верным ее памяти.
— И за вами здесь совсем никто не ухаживает, Гарри? Никто не стирает и не готовит?
— Ну, что вы! В этом отношении мне не на что жаловаться. Каждый день сюда приходит женщина по имени Хосефа, все убирает и моет. Она бы и готовила тоже, если бы я ей разрешил, но мне не очень нравится местная кухня. А я весь остаток жизни готов был бы есть куриную лапшу и бисквит с клубникой. Конечно, может, я так говорю только потому, что это мне недоступно. Если бы я попросил Хосефу купить мне на рынке картошки, то она наверняка купила бы сладкую картошку. Проблема с продуктами здесь неразрешима, так что я практически живу на одних яйцах. Все зависит от того, к чему вы привыкли с детства. Я сейчас кое-что вам покажу.
Морган открыл ящик стола, вытащил папку с газетными вырезками и протянул одну из них Марку. Это была его собственная фотография в возрасте пятнадцати лет. Он был в такой же форме, как и сейчас, и произносил речь по случаю своего поступления на подготовительный курс летной школы в Бетеле, штат Вермонт, в 1950 году.
— К концу следующего года я уже летал самостоятельно, — сказал Морган. Марк заметил, что на фотографии Морган был в очках.
— У вас по-прежнему неблагополучно со зрением?
— Нет. Все в порядке.
— Но вы носите контактные линзы, правда? Морган кивнул.
— Конечно ношу, именно это мена и выбило из седла. Можно сказать, бросило сюда, где я сижу… — Он поморщился, и тень обреченности пробежала по его бесстрастно-веселому мальчишескому липу. — Я был совершенно помешан на полетах. Так или иначе, а я должен был летать, но у всех компаний очень строгие правила насчет зрения. У меня же было крошечное отклонение, легко исправимое при помощи линз, но авиакомпании и слушать не хотели. Просто нелепо. Меня сочли годным для полетов на воздушных такси в Канаде — взлетаешь с воды и садишься на воду, причем надо уметь различить с воздуха тысячи озер. Никаких навигационных приборов, а от теории в подобных условиях мало проку.
С берега донесся лай: должно быть, собаки подрались из-за добычи; потом все стихло в снова наступила зловещая тишина. «Как он может это выносить? — думал Марк. — Я бы не продержался и недели».
— Каким образом вы лишились прав на полеты, Гарри?
— Возил на самолете порошок с Кубы, мистер Ричардс. Мне надо было что-то делать. В Канаде в октябре все замерзает, так что до мая приходится сидеть на земле. А на Кубе все было отлично, пока не пришли красные. Мы пользовались аэропортом Ранчо-Бойерос, где садятся обычные рейсовые самолеты, и летали оттуда во Флориду ниже радарного уровня. Все шло о'кей, надо было только держаться подальше от Ки-Уэст.
— Вы когда-нибудь слышали о человеке по фамилии Спина? Он занимался этим бизнесом.
— Нет, я ведь имел дело с мелкой сошкой. Я совершил около тридцати рейсов, а потом кто-то донес в ФБН. Люди, на которых я работал, должно быть, выложили кучу денег, потому что меня приговорили условно, но лишили права летать за незаконное пересечение границы.
— Значит, в США вы человек конченый.
— Я везде конченый — нигде на законных основаниях работы мне не дадут. После этого я нанялся в Мексике к некоему мистеру Уильямсону. Он вывозил из джунглей древние скульптуры и продавал их музеям и частным коллекционерам. Индейцы прорубили своими мачете летную полосу возле какого-то храма, который нашел мистер Уильямсон, а затем выжгли пни. И я прилетал туда за грузом. Весь фокус состоял в том, чтобы коснуться колесами самого начала полосы, потому что она была длиной всего ярдов тридцать-сорок, и если чуть проскочишь, то влетишь в кусты на противоположном конце. Потом я сидел и думал, как взлететь с двумя тоннами каменных идолов на борту и при этом не срезать верхушки деревьев. Да, мистер Ричардс, вот это были полеты. Я вкладывал в них все свое умение. — Он улыбнулся детской восторженной улыбкой. — Вот это были дни! Эта игра была мне по душе. Я бы и сейчас был там, если бы мексиканцы не поймали мистера Уильямсона. Он получил десять лет.
— А потом вы взялись за дело Гальдоса?
— У меня не было выбора. Приходилось соглашаться на все, что предлагали, а мистер Росси очень хорошо ко мне относился. Я должен сразу сказать, что это дело мне представили в ложном свете. Мне сказали, что Гальдос замешан в крупном воровстве и что по каким-то причинам его отказываются выдать. Откуда я мог знать, что они собираются его убить?
— Конечно, откуда вам было знать, Гарри? Сколько они вам за это заплатили?
— Не помню.
— Не шутите!
— Нет, правда, мистер Ричардс. Довольно много по моим понятиям, но не помню, сколько именно. Потом я летал в Гватемалу, и сколько я получил за это, тоже не помню. Мне не нужно много денег. Я считаю, что самое главное в жизни — найти способ для самовыражения. Наверно, все мы устроены одинаково. Сделать то, за что берешься, как можно лучше — вот что имеет для меня значение. Деньги — вещь второстепенная.
— За полет, о котором пойдет речь, предлагается сто тысяч, — с усмешкой произнес Марк. — Но, судя по вашему настроению, мне, наверно, и не следовало называть сумму — этим вас не соблазнишь.
— Мистер Ричардс, ну что я буду делать со ста тысячами? Я плачу Хосефе пятнадцать долларов в неделю. Еще двадцать, наверное, уходит на еду. Жилье в этой дыре бесплатное. Мистер Кардильо сказал, что вы, возможно, захотите, чтобы я для вас разок слетал, но даже если вы заплатите мне миллион, я по-прежнему останусь бедняком, потому что ничего не смогу сделать с этими деньгами. Какое-то чувство подсказывает мне, что я проведу здесь весь остаток жизни.
— А если удастся устроить так, чтобы вы уехали из Доминиканской Республики?
— Тогда другое дело.
— Это вполне реально. Невозможного на свете не существует; мы могли бы поставить это одним из условий. Люди, на которых я работаю, имеют огромное влияние. Вы оказываете им услугу, и они, со своей стороны, охотно ответят вам тем же. Что, если они выдадут вам новые летные права на фамилию Лунт? Тогда вы могли бы вернуться в Канаду.
— А мое лицо? — воскликнул Морган. — Сколько людей видело его в газетах! Конечно, это может показаться вам странным, но в каком-то смысле Канада очень маленькая страна.
— Вы когда-нибудь слышали о пластических операциях, Гарри? Вы ляжете в клинику на неделю и выйдете оттуда с таким лицом, что даже родная мать не узнает. Если, по-вашему, Канада слишком близко, то вы могли бы летать в малозаселенных районах Австралии. Или мои друзья устроят вас на регулярную линию грузоперевозок в Южной Америке. Что вы на это скажете?
— Регулярная авиалиния! Вот это да! Вы действительно думаете, что это возможно?
— Вы бы согласились, Гарри? Работать, скажем, в «Аэронавес до Бразил»?
— Еще бы не согласился! Это мечта моей жизни!
Такой восторг вызвал у Марка невольную улыбку. Он хорошо умел будить надежды, это было частью его задачи. При подготовке человека к встрече со своей судьбой практические соображения всегда сочетались с некоторой долей сострадания, хотя ни один член Общества никогда бы в этом не признался. Согласно традиции, приговоренный не должен был догадываться, что дни его сочтены. Он умирал внезапно и счастливо — как, например, Массерия, умерщвленный по приказу Спины на банкете в ресторане «Скарпато» на Кони-Айленде, когда его желудок был согрет едой и вином, а сам он был окружен улыбающимися друзьями. У Марка, которому редко кто нравился из тех, с кем ему приходилось сталкиваться, Морган вызывал чувство симпатии, а его редкая выдержка — настоящее восхищение. Парень не распускал нюни и мужественно переносил свои несчастья. Марк не мог предложить ему ничего, кроме радужных обещаний, но на обещания он не скупился.
— Вы считаете, что я рано или поздно смогу вернуться в Штаты, мистер Ричардс?
— Конечно, почему бы и нет?
— Года через два-три?
— Давайте будем считать — максимум через пять. После пластической операции в с новым именем. Уилбер Дж. Лунт из Рио-де-Жанейро, Бразилия. Как это звучит?
— Все мои друзья считают, что я умер. Как вы думаете, можно будет дать им звать? Я понимаю, тут необходима осторожность…
— Со временем, может быть. Сейчас это слишком сложно. Рано или поздно нам, вероятно, удастся это сделать. Я должен как следует подумать.
— Вот если бы вернуться в Канаду к началу летних полетов! В Канаде летом чудесно. Под тобой на тысячу миль сосновые леса, а в них никого — только медведи и лоси. И такое чувство, будто все это принадлежит тебе. Я ведь могу рассчитывать на то, что буду летать в Канаде в следующем году, мистер Ричардс?
— Безусловно, — ответил Марк. — В июне будущего года вы будете разглядывать с самолета свои тысячи озер, которые все похожи одно на другое.
— Мистер Ричардс, в не могли бы вы сказать, в чем оно заключается, то дело, которое вы хотите мне поручить? Марк покачал головой.
— Не могу, Гарри, потому что подробностей я и сам не знаю. Я просто хотел встретиться с вами, чтобы узнать, согласны ли вы в принципе. Пока могу вам только сказать, что это будет нечто схожее с вашим полетом в Гватемалу. Если, конечно, полет состоится, так как еще ничего не решено. Это чисто предварительный разговор с целью выяснить, интересует ли вас подобное предложение.
— Конечно интересует, — сказал Морган. — Я готов на все, лишь бы выбраться отсюда. — На лице его появилась виноватая улыбка, в которой чувствовалось беспокойство. — Пожалуйста, не думайте, мистер Ричардс, что я выведываю ваши планы. Я только хотел спросить — если вы примете решение, будет ли это связано с полетом на большое расстояние; если да, то надо заранее подумать о дополнительных баках с горючим. Поймите, меня интересует лишь техническая сторона. Все остальное — не мое дело. Вам надо будет только сообщить мне протяженность полета, а обо всем остальном я позабочусь сам.
Глава 14
Прошло полгода. Брэдли, зная, что Марк подобрал людей, тоже не терял времени даром. Вторая поездка в Техас с целью сбора средств оказалась гораздо успешнее первой, в вскоре он смог перевести в один из банков Трухильо-Сити четверть миллиона долларов, которыми Марк был уполномочен распоряжаться. «Нужен самолет с дальностью полета до 1 500 миль , — писал Брэдли Марку. — Причем такой, чтобы в нем было место для дополнительных баков с горючим». Марк договорился о покупке двухмоторного «бичкрофта», и вскоре Морган, вне себя от радости, снова сидел за штурвалом, поражая граждан Доминиканской Республики отчаянными акробатическими трюками в небе.
Вернувшись в Солсбери, Марк дал объявление о продаже своего дома на Чемплейн авеню и переехал в гостиницу в центре города. Он смотрел на будущее с умеренным оптимизмом. Холодно-вежливые записки, которыми Тереза уведомляла его о получении денег на содержание детей, превратились в короткие письма, к которым Мартин и Люси, как послушные дети, добавляли кое-что от себя. Марк приводил в порядок свои дела в Солсбери и намеревался, как только исчезнет угроза высылки, переехать в Калифорнию, где у него были связи среди итальянцев, занимавшихся виноградарством. Он надеялся, что сопротивление Терезы в конечном счете будет сломлено и она вернется к нему, когда он переедет на новое место, где их обоих никто не знает.
Спина по-прежнему сидел на острове Антигуа, ожидая — правда, уже с меньшей уверенностью — восстановления своей власти на Кубе; сюда к нему и прилетел Брэдли. Они отправились на пляж, где никто не мог им помешать.
— Вы — человек действия, — заметил Брэдли. — Как вы можете мириться с такой жизнью?
— У меня нет выбора, — ответил Спина. — Мне не повезло.
— Вы все еще считаете, что рано или поздно вернетесь?
— Нет, пока в Белом доме сидит этот человек.
— Вот о чем я и хотел с вами поговорить, — сказал Брэдли. — Сейчас разрабатывается одна операция. Вы смогли бы забыть о том, что было, и зажить настоящей жизнью.
— Выкладывайте.
Брэдли развернул перед ним план, который должен был изменить судьбу Америки и возвестить победное наступление золотого века справедливости и просвещения.
— Что заставило Ричардса принять в этом участие? — спросил Спина.
— Я оказал ему помощь в деле Кобболда, а также сделал кое-что для Виктора Ди Стефано. Он очень привязан к этому парню. Возможно, таким образом он хотел выразить свою благодарность.
Уголки губ Спины раздвинулись в улыбке, обнажив фарфоровые зубы.
— Знаете, Брэдли, а вы мне нравитесь. Всегда нравились. Хорошо бы и у меня все так получалось. Чем же вы расплатитесь со мной?
— Для начала — добьюсь отмены решения о вашей высылке.
— Говорите скорее, что я должен для вас сделать?
— Провести «ripulitura», — сказал Брэдли.
— Что? Господи, неужто все еще существует «ripulitura»? Послушайте, давайте говорить по-английски.
— Я имел в виду неизбежную последующую чистку. Я всегда считал, что вы самый крупный специалист в этой области, особенно после того, как мистер Массерия расстался с этим миром.
— Что я могу сделать, сидя в этой дыре?
Брэдли внезапно остановился. Они стояли друг против друга: Спина — подвижный улыбающийся гном с задубленной ветром кожей, отчего лицо его напоминало цветом плавуны, выброшенные на берег морем; Брэдли — весь наэлектризованный, словно по жилам его пропустили ток.
— Я посвятил несколько лет изучению вашей биографии, — сказал Брэдли. — Возможно, все, что я обнаружил, — только верхушка айсберга, но я считаю, что узнал я многое.
— Что же вы узнали? — спросил Спина.
— Я узнал, как можно манипулировать людьми, — ответил Брэдли. — Вы были королем в этом отношении. Ваша власть уступала лишь власти президента Соединенных Штатов.
Воспоминание о прошлом согнало улыбку с липа Спины.
— Да, у меня было много друзей, — сказал он.
— Почему вы говорите «было»? Они у вас по-прежнему есть в каждом городе Соединенных Штатов, и вы это знаете. Тысячи членов вашей знаменитой организации были бы счастливы оказать вам услугу. И это вы тоже знаете, правда? Поманите пальцем — они все прибегут. И какую бы ни пришлось проводить чистку, они будут рады заняться ею ради вас.
— Возможно, возможно. Я помогал некоторым из них время от времени, и сейчас есть еще два-три человека, готовых оказать мне услугу. Брэдли почувствовал себя на пороге успеха.
— Я не говорю, что вам непременно захочется обосноваться в Штатах, — сказал он, — но приятно ведь сознавать, что ты можешь приехать и уехать, когда вздумается.
— Конечно, было бы неплохо навестить некоторых знакомых, — сказал Спина. — Признаться, я скучаю по старым друзьям.
О смерти Дона К. Марку сообщил Дон Винченте.
— Все меняется. Вот почему я велел тебе приехать. Кисть на похоронах взял Дон Джузеппе.
— Простите, Дон Винченте, но какая разница?
— А такая: все считали, что будет избран Рокко Джентиле, но этого не произошло. Если бы ты там показался, Джентиле тебя бы убрал, а Джузеппе — мой старый друг. Мы с ним росли вместе. Если ты все еще хочешь вернуться домой, я могу это устроить. Ты, наверное, уже понял, Марко, что в Америке ты не будешь счастлив, а Куба сейчас исключается. Не лучше ли тебе отправиться обратно с Терезой и детьми, осесть и заняться разведением свиней?
— Вы думаете, Тереза согласится?
— Конечно согласится; я уже с ней разговаривал. В Бостоне ей не очень-то сладко, да и голоса крови не заглушить. Если хочешь, я поговорю с Джузеппе, а он поговорит с людьми Джентиле и уладит это дело. Придется тебе потратить немного денег на danaro di sangue[44]. У семьи Джентиле есть несколько внуков. Может, Джузеппе сумеет сосватать Лючию за кого-нибудь из них.
— Мои односельчане от меня отвернулись: ведь я не взял кисть, когда убили Паоло.
— Раздай им befana[45] для ребятишек. Купи всем девочкам говорящих кукол, а мальчикам адмиральскую форму. Привези несколько корзин со съестным — пару бутылок «Асти спуманте», немного ветчины, моцареллу и прочее. Не мне тебя учить. Сам прекрасно знаешь, как такие вещи делаются. Поверь мне, очень скоро все забудут.
— Сколько времени все это займет, как по-вашему?
— Надо думать, месяца три. Если я попрошу, Джузеппе это сделает, но я не могу сказать ему, чтобы он все сделал за два дня. А какое это имеет значение, если ФБН не торопится тебя высылать? Проведи операцию с Брэдли и можешь отправляться.
— Недели через две она уже будет завершена. Мы можем получить Леона, предупредив за сутки, а Кардильо вышлет Моргана, как только мы дадим ему зеленый свет. Самая большая новость заключается в том, что Спина согласился принять участие в нашей операции.
— Он вам необходим. Похоже, что в этом деле будет занято много народу, и вам пригодится его опыт.
— Сейчас мы ждем только известий от Брэдли.
— Где, ты говоришь, намечается встреча?
— На мексиканском побережье в районе Матамороса. Возле границы есть взлетная полоса, которую мы можем использовать.
— Возле какой границы?
— С Соединенными Штатами.
— Возле границы с Соединенными Штатами, говоришь? А у тебя не возникает таких же вопросов, как у меня? Тебя ничего не поражает?
— Меня поражает все, что с этим планом связано, — сказал Марк.
— Говорил тебе Брэдли о том, что готовится?
— Ничего не говорил.
— Значит, ты не знаешь, кого будут убирать?
— Он считает, что незачем это знать до последней минуты. Я — всего лишь мастер на сборочном конвейере операции.
— А не идет ли речь о Кубе? Не идет ли речь о том, чтобы устроить праздник бородачу?
— География совсем другая, — сказал Марк. — Зачем нам встречаться в Матаморосе, если мы отправляемся на Кубу? Взгляните на карту.
— Угу, в самом деле, достаточно взглянуть на карту.
— Какое это имеет значение? Как только я увижу Сальву, я все узнаю, — сказал Марк. — Он должен будет заняться чисткой, чтобы Брэдли и его друзья вышли из этого дела свежими, как розы. Не может же он работать втемную.
— Я очень много думал о Брэдли, — сказал Дон Винченте. — И у меня такое чувство, что он и его заведение, занимаясь своим делом, многие годы втихомолку следили за нами. Я считаю, что он следил за тобой еще в Сицилии и с тех пор непрерывно следит за тобой и за мной. Он хотел узнать все, что можно, о нашей жизни и наших методах.
— Да, он времени не теряет, — сказал Марк. — Я слышал, что после того, как исчез этот сумасшедший бродяга, с Виктора вроде собираются снять обвинение в убийстве.
Дон Винченте по-волчьи оскалил зубы.
— Он времени не теряет, потому что мы научили его всему, чему наши отцы и деды научили нас. Почти всему. Тридцать лет назад людей типа Брэдли не существовало. Знаешь, что я скажу тебе, Марко? Они видели, как наши люди правили Сицилией за спиной короля, или дуче, или кто там был, и решили, что сумеют осуществить это здесь.
В этих словах Дона Винченте Марк услышал предостережение.
— Возможно, они в последний раз прибегают к нашей помощи, — продолжал старик. — Наверное, считают, что мы их уже всему научили. Держу пари, Брэдли втянул нас в эту операцию, чтобы обеспечить себе безопасность: он понимает, что на нас можно положиться. После этого он будет знать, как организуются подобные вещи. И когда еще кого-нибудь захочет убрать, сумеет это сделать уже сам.
Вернувшись в Солсбери, Марк дал объявление о продаже своего дома на Чемплейн авеню и переехал в гостиницу в центре города. Он смотрел на будущее с умеренным оптимизмом. Холодно-вежливые записки, которыми Тереза уведомляла его о получении денег на содержание детей, превратились в короткие письма, к которым Мартин и Люси, как послушные дети, добавляли кое-что от себя. Марк приводил в порядок свои дела в Солсбери и намеревался, как только исчезнет угроза высылки, переехать в Калифорнию, где у него были связи среди итальянцев, занимавшихся виноградарством. Он надеялся, что сопротивление Терезы в конечном счете будет сломлено и она вернется к нему, когда он переедет на новое место, где их обоих никто не знает.
* * *
Тем временем Виктор ждал суда в Льюисбергской федеральной тюрьме, приобретшей известность благодаря членам мафии, отбывавшим там наказание, ел превосходное мясо и набирал вес. Поскольку было ясно, что у него могучие связи, и заключенные и тюремный персонал относились к нему с почтением, а его оправдание считалось делом решенным, даже если состоится суд. У него была наследственная любовь к домашним животным, и он держал в камере клетку с белыми крысами и мину, говорившую с сильным бруклинским акцентом. В свободное время, которого было более чем достаточно, он писал Марку и Спине почтительные в изящно сформулированные письма, подробно рассказывая о тюремной жизни.Спина по-прежнему сидел на острове Антигуа, ожидая — правда, уже с меньшей уверенностью — восстановления своей власти на Кубе; сюда к нему и прилетел Брэдли. Они отправились на пляж, где никто не мог им помешать.
— Вы — человек действия, — заметил Брэдли. — Как вы можете мириться с такой жизнью?
— У меня нет выбора, — ответил Спина. — Мне не повезло.
— Вы все еще считаете, что рано или поздно вернетесь?
— Нет, пока в Белом доме сидит этот человек.
— Вот о чем я и хотел с вами поговорить, — сказал Брэдли. — Сейчас разрабатывается одна операция. Вы смогли бы забыть о том, что было, и зажить настоящей жизнью.
— Выкладывайте.
Брэдли развернул перед ним план, который должен был изменить судьбу Америки и возвестить победное наступление золотого века справедливости и просвещения.
— Что заставило Ричардса принять в этом участие? — спросил Спина.
— Я оказал ему помощь в деле Кобболда, а также сделал кое-что для Виктора Ди Стефано. Он очень привязан к этому парню. Возможно, таким образом он хотел выразить свою благодарность.
Уголки губ Спины раздвинулись в улыбке, обнажив фарфоровые зубы.
— Знаете, Брэдли, а вы мне нравитесь. Всегда нравились. Хорошо бы и у меня все так получалось. Чем же вы расплатитесь со мной?
— Для начала — добьюсь отмены решения о вашей высылке.
— Говорите скорее, что я должен для вас сделать?
— Провести «ripulitura», — сказал Брэдли.
— Что? Господи, неужто все еще существует «ripulitura»? Послушайте, давайте говорить по-английски.
— Я имел в виду неизбежную последующую чистку. Я всегда считал, что вы самый крупный специалист в этой области, особенно после того, как мистер Массерия расстался с этим миром.
— Что я могу сделать, сидя в этой дыре?
Брэдли внезапно остановился. Они стояли друг против друга: Спина — подвижный улыбающийся гном с задубленной ветром кожей, отчего лицо его напоминало цветом плавуны, выброшенные на берег морем; Брэдли — весь наэлектризованный, словно по жилам его пропустили ток.
— Я посвятил несколько лет изучению вашей биографии, — сказал Брэдли. — Возможно, все, что я обнаружил, — только верхушка айсберга, но я считаю, что узнал я многое.
— Что же вы узнали? — спросил Спина.
— Я узнал, как можно манипулировать людьми, — ответил Брэдли. — Вы были королем в этом отношении. Ваша власть уступала лишь власти президента Соединенных Штатов.
Воспоминание о прошлом согнало улыбку с липа Спины.
— Да, у меня было много друзей, — сказал он.
— Почему вы говорите «было»? Они у вас по-прежнему есть в каждом городе Соединенных Штатов, и вы это знаете. Тысячи членов вашей знаменитой организации были бы счастливы оказать вам услугу. И это вы тоже знаете, правда? Поманите пальцем — они все прибегут. И какую бы ни пришлось проводить чистку, они будут рады заняться ею ради вас.
— Возможно, возможно. Я помогал некоторым из них время от времени, и сейчас есть еще два-три человека, готовых оказать мне услугу. Брэдли почувствовал себя на пороге успеха.
— Я не говорю, что вам непременно захочется обосноваться в Штатах, — сказал он, — но приятно ведь сознавать, что ты можешь приехать и уехать, когда вздумается.
— Конечно, было бы неплохо навестить некоторых знакомых, — сказал Спина. — Признаться, я скучаю по старым друзьям.
* * *
Прекрасным осенним утром Дон К., нагруженный сладостями и игрушками, направлялся в один из палермских приютов для беспризорных детей. Внезапно он почувствовал острую боль в груди и сильное головокружение. Он остановил машину и, выбравшись из нее, присел на обочине — перед глазами у него на фоне темнеющего неба дразняще висели багровые кисти винограда. Когда шофер нагнулся над ним и приложил ухо к его губам, Дон К, нашел в себе силы прошептать; — Как прекрасна жизнь! — Это были последние слова состарившегося человека, который целое десятилетие был тайным правителем Сицилии. Таких похорон не устраивали никому со времен Гарибальди — для поддержания порядка пришлось даже вызвать отряд моторизованной полиции.О смерти Дона К. Марку сообщил Дон Винченте.
— Все меняется. Вот почему я велел тебе приехать. Кисть на похоронах взял Дон Джузеппе.
— Простите, Дон Винченте, но какая разница?
— А такая: все считали, что будет избран Рокко Джентиле, но этого не произошло. Если бы ты там показался, Джентиле тебя бы убрал, а Джузеппе — мой старый друг. Мы с ним росли вместе. Если ты все еще хочешь вернуться домой, я могу это устроить. Ты, наверное, уже понял, Марко, что в Америке ты не будешь счастлив, а Куба сейчас исключается. Не лучше ли тебе отправиться обратно с Терезой и детьми, осесть и заняться разведением свиней?
— Вы думаете, Тереза согласится?
— Конечно согласится; я уже с ней разговаривал. В Бостоне ей не очень-то сладко, да и голоса крови не заглушить. Если хочешь, я поговорю с Джузеппе, а он поговорит с людьми Джентиле и уладит это дело. Придется тебе потратить немного денег на danaro di sangue[44]. У семьи Джентиле есть несколько внуков. Может, Джузеппе сумеет сосватать Лючию за кого-нибудь из них.
— Мои односельчане от меня отвернулись: ведь я не взял кисть, когда убили Паоло.
— Раздай им befana[45] для ребятишек. Купи всем девочкам говорящих кукол, а мальчикам адмиральскую форму. Привези несколько корзин со съестным — пару бутылок «Асти спуманте», немного ветчины, моцареллу и прочее. Не мне тебя учить. Сам прекрасно знаешь, как такие вещи делаются. Поверь мне, очень скоро все забудут.
— Сколько времени все это займет, как по-вашему?
— Надо думать, месяца три. Если я попрошу, Джузеппе это сделает, но я не могу сказать ему, чтобы он все сделал за два дня. А какое это имеет значение, если ФБН не торопится тебя высылать? Проведи операцию с Брэдли и можешь отправляться.
— Недели через две она уже будет завершена. Мы можем получить Леона, предупредив за сутки, а Кардильо вышлет Моргана, как только мы дадим ему зеленый свет. Самая большая новость заключается в том, что Спина согласился принять участие в нашей операции.
— Он вам необходим. Похоже, что в этом деле будет занято много народу, и вам пригодится его опыт.
— Сейчас мы ждем только известий от Брэдли.
— Где, ты говоришь, намечается встреча?
— На мексиканском побережье в районе Матамороса. Возле границы есть взлетная полоса, которую мы можем использовать.
— Возле какой границы?
— С Соединенными Штатами.
— Возле границы с Соединенными Штатами, говоришь? А у тебя не возникает таких же вопросов, как у меня? Тебя ничего не поражает?
— Меня поражает все, что с этим планом связано, — сказал Марк.
— Говорил тебе Брэдли о том, что готовится?
— Ничего не говорил.
— Значит, ты не знаешь, кого будут убирать?
— Он считает, что незачем это знать до последней минуты. Я — всего лишь мастер на сборочном конвейере операции.
— А не идет ли речь о Кубе? Не идет ли речь о том, чтобы устроить праздник бородачу?
— География совсем другая, — сказал Марк. — Зачем нам встречаться в Матаморосе, если мы отправляемся на Кубу? Взгляните на карту.
— Угу, в самом деле, достаточно взглянуть на карту.
— Какое это имеет значение? Как только я увижу Сальву, я все узнаю, — сказал Марк. — Он должен будет заняться чисткой, чтобы Брэдли и его друзья вышли из этого дела свежими, как розы. Не может же он работать втемную.
— Я очень много думал о Брэдли, — сказал Дон Винченте. — И у меня такое чувство, что он и его заведение, занимаясь своим делом, многие годы втихомолку следили за нами. Я считаю, что он следил за тобой еще в Сицилии и с тех пор непрерывно следит за тобой и за мной. Он хотел узнать все, что можно, о нашей жизни и наших методах.
— Да, он времени не теряет, — сказал Марк. — Я слышал, что после того, как исчез этот сумасшедший бродяга, с Виктора вроде собираются снять обвинение в убийстве.
Дон Винченте по-волчьи оскалил зубы.
— Он времени не теряет, потому что мы научили его всему, чему наши отцы и деды научили нас. Почти всему. Тридцать лет назад людей типа Брэдли не существовало. Знаешь, что я скажу тебе, Марко? Они видели, как наши люди правили Сицилией за спиной короля, или дуче, или кто там был, и решили, что сумеют осуществить это здесь.
В этих словах Дона Винченте Марк услышал предостережение.
— Возможно, они в последний раз прибегают к нашей помощи, — продолжал старик. — Наверное, считают, что мы их уже всему научили. Держу пари, Брэдли втянул нас в эту операцию, чтобы обеспечить себе безопасность: он понимает, что на нас можно положиться. После этого он будет знать, как организуются подобные вещи. И когда еще кого-нибудь захочет убрать, сумеет это сделать уже сам.
Глава 15
Они встретились в гостинице «Гамильтон-Хаус», поднялись в снятый Марком номер и сразу же бросились друг другу в объятия. Как всегда, их близость была неистовой и торопливой и приносила такое же удовлетворение, какое приносит в жару неперебродившее молодое вино.
Вернулись все родные запахи прошлого, все жгучие ощущения, которые время в сумятица повседневной жизни постепенно притупляли. Вернулось чувство чего-то нового и неизведанного.
— Как мы будем жить дальше? — спросила Тереза.
— Заберем детей в уедем куда-нибудь.
— Куда?
— Можно в Калифорнию.
— Разве тебя не высылают?
— Теперь нет. — Он старался придумать какое-нибудь объяснение, которое бы не касалось прошлого, во не мог. — Это уже решенный вопрос, — сказал он наконец.
— Почему в Калифорнию?
— Не обязательно в Калифорнию. Можно поехать в Финикс, или в Канзас-Сити, или в Чикаго, куда хочешь.
— Туда, где у тебя есть связи?
— Друзья или друзья друзей, — сказал Марк. — У Дона Винченте они есть в большинстве крупных городов.
— И вам придется ими воспользоваться? — спросила Тереза. — Не можем мы обойтись без них?
В течение стольких прожитых вместе лет он не считал возможным во что-либо ее посвящать, в теперь объяснения давались ему с трудом.
— Когда переезжаешь на новое место, нужна помощь, — сказал он. За этой фразой скрывался страх сицилийского крестьянина, который не покинет его до гробовой доски, — страх перед изоляцией в чужой стране. Такой же не подвластный разуму, как боязнь привидений, по-прежнему заставляющая крестьян Кампамаро, Агригенто в Кальтаниссетты с наступлением темноты расходиться по домам в свои похожие на крепости горные деревни, чтобы не встретиться с призраком одного из грабителей, исчезнувших с лица земли полвека назад. В Сицилии этот страх передавался по наследству от отца к сыну, в каждый заводил в зависимости от возможностей разнообразные связи и вступал в союзы, чтобы защититься от враждебного мира.
— Если не хочешь ни в Калифорнию, ни на Средний Запад, — сказал Марк, — мы могли бы уехать отсюда и жить с теми, кого мы знаем.
— Домой? — спросила она.
Он почувствовал волнение в ее голосе.
— Мы могли бы уехать месяца через три, если захотим. Таким образом, все вопросы решатся сами собой. Одно дело, когда тебя высылают, а другое — когда ты возвращаешься по собственному желанию.
— Но ты сказал, что расстался с мыслью вернуться обратно, что потерял всех друзей.
— Так было тогда. Мне сильно не повезло, и я пал духом. У меня были неприятности, о которых я тебе не говорил, но теперь все уладится. — Он обнял ее. — В Сицилии у нас около тысячи родственников. И мы поедем туда и покажем им, что мы собой представляем.
— Я хочу вернуться в Палермо и жить в доме, где живет еще пятнадцать или двадцать семей, и чтоб дети играли в парке делла Фаворита, а мы, как прежде, ходили бы по воскресеньям в рыбный ресторан Монделло.
— Можно было бы отдать детей в местную школу, — сказал Марк. Он всегда считал, что дети должны жить дома. Именно в этом заключалась ошибка Дона Винченте: он отправил своих старших сыновей, Марио а Клаудио, в закрытую школу, и, когда его влияние на них ослабло, они не сумели противостоять разлагающим влияниям.
— А можем мы снова взять фамилию Риччоне? — спросила Тереза. — Я больше не хочу быть Ричардс. Эта фамилия не принесла нам ничего, кроме несчастий, Я хочу снова быть Риччоне, — Конечно можем, я Мартин будет Амадео, а Люси — Лючией. Если решим уехать.
Вернулись все родные запахи прошлого, все жгучие ощущения, которые время в сумятица повседневной жизни постепенно притупляли. Вернулось чувство чего-то нового и неизведанного.
— Как мы будем жить дальше? — спросила Тереза.
— Заберем детей в уедем куда-нибудь.
— Куда?
— Можно в Калифорнию.
— Разве тебя не высылают?
— Теперь нет. — Он старался придумать какое-нибудь объяснение, которое бы не касалось прошлого, во не мог. — Это уже решенный вопрос, — сказал он наконец.
— Почему в Калифорнию?
— Не обязательно в Калифорнию. Можно поехать в Финикс, или в Канзас-Сити, или в Чикаго, куда хочешь.
— Туда, где у тебя есть связи?
— Друзья или друзья друзей, — сказал Марк. — У Дона Винченте они есть в большинстве крупных городов.
— И вам придется ими воспользоваться? — спросила Тереза. — Не можем мы обойтись без них?
В течение стольких прожитых вместе лет он не считал возможным во что-либо ее посвящать, в теперь объяснения давались ему с трудом.
— Когда переезжаешь на новое место, нужна помощь, — сказал он. За этой фразой скрывался страх сицилийского крестьянина, который не покинет его до гробовой доски, — страх перед изоляцией в чужой стране. Такой же не подвластный разуму, как боязнь привидений, по-прежнему заставляющая крестьян Кампамаро, Агригенто в Кальтаниссетты с наступлением темноты расходиться по домам в свои похожие на крепости горные деревни, чтобы не встретиться с призраком одного из грабителей, исчезнувших с лица земли полвека назад. В Сицилии этот страх передавался по наследству от отца к сыну, в каждый заводил в зависимости от возможностей разнообразные связи и вступал в союзы, чтобы защититься от враждебного мира.
— Если не хочешь ни в Калифорнию, ни на Средний Запад, — сказал Марк, — мы могли бы уехать отсюда и жить с теми, кого мы знаем.
— Домой? — спросила она.
Он почувствовал волнение в ее голосе.
— Мы могли бы уехать месяца через три, если захотим. Таким образом, все вопросы решатся сами собой. Одно дело, когда тебя высылают, а другое — когда ты возвращаешься по собственному желанию.
— Но ты сказал, что расстался с мыслью вернуться обратно, что потерял всех друзей.
— Так было тогда. Мне сильно не повезло, и я пал духом. У меня были неприятности, о которых я тебе не говорил, но теперь все уладится. — Он обнял ее. — В Сицилии у нас около тысячи родственников. И мы поедем туда и покажем им, что мы собой представляем.
— Я хочу вернуться в Палермо и жить в доме, где живет еще пятнадцать или двадцать семей, и чтоб дети играли в парке делла Фаворита, а мы, как прежде, ходили бы по воскресеньям в рыбный ресторан Монделло.
— Можно было бы отдать детей в местную школу, — сказал Марк. Он всегда считал, что дети должны жить дома. Именно в этом заключалась ошибка Дона Винченте: он отправил своих старших сыновей, Марио а Клаудио, в закрытую школу, и, когда его влияние на них ослабло, они не сумели противостоять разлагающим влияниям.
— А можем мы снова взять фамилию Риччоне? — спросила Тереза. — Я больше не хочу быть Ричардс. Эта фамилия не принесла нам ничего, кроме несчастий, Я хочу снова быть Риччоне, — Конечно можем, я Мартин будет Амадео, а Люси — Лючией. Если решим уехать.