Их провели к угловому столику, который Кобболд заказал заранее. Он устроился так, чтобы видеть все происходящее, а тот, кто пожелал бы с ним поговорить, должен был сначала пройти мимо облаченных в темно-синие шелковистые костюмы телохранителей, которые, задумчиво потягивая коктейли, сидели за соседним столиком.
   Присутствие Линды вызвало разительную перемену в манерах и даже во внешности Кобболда. Утром в «Севилье» он показался Марку каким-то вульгарным, сейчас же держался с большим достоинством. Вся чарующая фальшь столицы Кубы сосредоточилась здесь, чтобы создать вокруг них атмосферу романтики. С бутафорских тропических деревьев, к ветвям которых были прикреплены настоящие орхидеи, свисали пластмассовые лианы, а хитроумно запрятанные лампы заливали зал лунным светом. В «Эль Парадисо» все было отменным. Еда была отличной, обслуживание быстрым, а шампанское неразбавленным. Два джаз-оркестра попеременно играли то рок-н-ролл, то, оглушая присутствующих грохотом ударных инструментов, ритмы, завезенные из африканских джунглей.
   С Линдой Кобболд был обворожителен — весь внимание и уважение. Чувствовалось, что ей он нравится, а он и не скрывал своего увлечения. В «Эль Парадисо» она казалась настоящей красавицей: великолепные волосы, отливающие серебром в искусственном лунном свете, по-детски наивное выражение лица; глаза, в которых не было и тени раздумья; и безупречная кожа, не испорченная ни единой складочкой или морщинкой.
   Чувствуя себя в безопасности в своем углу, Кобболд объяснил, что подвернул ногу и поэтому не может танцевать. Марк и Линда вышли на середину зала.
   — Ну, что скажешь? — спросил Марк.
   — Совсем недурно, — отозвалась она. — Лучше, чем я ожидала.
   — Эндрю — парень что надо. Я говорил, что он тебе понравится.
   — А что будет дальше?
   — Мне кажется, ты ему тоже нравишься. Так что предоставим действовать природе. У меня как раз заболела голова. Когда мы поедем по домам, я попрошу его высадить меня у «Севильи», а он пусть проводит тебя в твой отель.
   — А потом?
   — Потом? Как получится. Мне нужно, чтобы вы почаще встречались в ближайшие дни. Ты уж сама постарайся это устроить.
   — Я должна сразу лечь с ним?
   — Решай сама. Я позвоню утром. Хорошо бы он пригласил тебя куда-нибудь на завтрашний вечер. А если захочет пригласить и послезавтра, еще лучше.
   — То есть чтобы он неотлучно был при мне?
   — Именно Хорошо бы, если бы вы все время были вместе.
   Мелодию сменил замысловатый латиноамериканский ритм, который приковал их к углу танцплощадки, и их тела разъединились, чтобы легче было держать ритм. Сквозь сказочные джунгли «Эль Парадисо» Марку виден был постоянно обращенный в их сторону маленький бледный овал липа Кобболда.
   — Пожалуйста, объясни мне, в чем дело, — попросила Линда.
   — Это связано с одной сделкой. Я должен быть по возможности в курсе того, где он проводит время. Теперь, по крайней мере, я буду знать, когда он с тобой.
   — Кошка спит, а мыши веселятся, да?
   — Вроде того.
   — А кто эти два кубинца при нем?
   — Его телохранители, — ответил он. — В стране смута, поэтому полиция обеспечивает охрану тех, кто приехал по важному делу.
   — Понятно, — сказала Линда. — А почему тебе не дали телохранителей?
   — Я не представляю для них интереса. Я всего лишь покупатель здания на набережной.
   — Что я должна сказать о себе, если он начнет меня расспрашивать?
   — Правду — по возможности. Не придумывай лишнего.
   — Что будет, если он узнает про наш сговор? — спросила она.
   — Беда, — ответил Марк. — Представить даже не могу, какие это повлечет за собой неприятности.
   — Интересно, боюсь я тебя? — спросила она, И ответила:
   — Боюсь.
   — Бояться нечего, — сказал Марк. И тихо добавил:
   — Я знаю, ты выполнишь свои обязанности до конца. До самого конца.
   — Ты мне начинаешь нравиться все меньше и меньше, — сказала она.
   — Жаль. Потому что ты мне — все больше и больше.
   — Может, пойдем на место?
   — Когда кончится музыка, — ответил он. — И помни: Кобболд не сводит с нас глаз. Не смотри на него. Успокойся и веди себя так, будто тебе на самом деле страшно весело.
   Рано утром из своего номера Марк позвонил Линде.
   — Как дела?
   — Неплохо, — ответила она. — По-моему, во всяком случае. Я только что проснулась.
   — Извини, что мне пришлось вчера уйти. У меня прямо черные мухи летали перед глазами. Приятный мы провели вечер, правда? Я знаю, что ты не пожалеешь о знакомстве с Эндрю Кобболдом. Как вы, поладили?
   — Вроде да, — ответила она. — Эндрю был очень мил.
   — А как сегодня? Какие-нибудь планы?
   — У меня для тебя новость. Мы вместе обедаем. А вечером, наверное, пойдем в другое место со звездами в потолке. Доволен?
   — Да.
   — Я так и думала.
   — А завтра?
   — Представь себе, завтра мы едем па пикник на побережье.
   — Куда именно?
   — Мне не сказали.
   — Нам необходимо сегодня увидеться, — сказал Марк.
   — Пожалуйста. Во второй половине дня я почти все время буду у себя в номере.
   — Я приду к тебе часов в пять-шесть, — сказал он. — Обсудим положение. Может, успеем выпить рюмку-другую.
* * *
   По опыту Марк знал, что телефонные разговоры прослушиваются, о встречах сообщается, а детали предполагаемых деловых переговоров проверяются. От придуманной истории нельзя отступать ни на шаг, поэтому он добросовестно отправился в сопровождении агента по продаже недвижимости на Малекон. Три стоявших вплотную друг к другу строения были возведены на берегу залива миллионером, обезумевшим от доходов, которые приносил ему сахар. Это были жутковатые на вид и отвратительно размалеванные дворцы, предназначенные для веселья, но говорившие о маниакальном страхе. Марк старательно лазал по мраморным с позолотой лестницам, осматривал покои Синей Бороды, где жил дух обреченности, ходил по прогнившим полам и сквозь затуманенные солью оконные стекла разглядывал океан.
   Закончив подробный осмотр всех помещений, Марк с непроницаемым лицом попросил копии договоров о сдаче в аренду. Посольство снабдило его списком оценщиков, но ни одного из них не решилось рекомендовать. «Все подкуплены», — сказал ему торговый атташе.
   Он позвонил к себе в контору в Солсбери и поговорил с Маклином, ведавшим внешнеторговыми сделками, предполагая, что их разговор подслушивают.
   — Оценку нужно произвести сейчас?
   — Поступай как знаешь, — ответил Маклин. — Если, по-твоему, это стоящее дело.
   — Я разговаривал с Эндрю Кобболдом. Он не одобряет.
   — С Эндрю Кобболдом? А он чем там занят?
   — Какие-то дела с властями. Мне не полагается знать.
   — Мировой малый, этот Кобболд.
   — Один из лучших.
   — И ты говоришь, наша идея его не привлекает?
   — Он считает, что лучше подождать.
   — А если кто-нибудь другой ухватит этот кусок?
   — Эндрю говорит, что этого не случится. Он сказал, что дом продают уже давно. Тут вообще ситуация непростая. Может, и не стоило нам покупать все эти отели. По-моему, нужно выждать.
   — Ты там на месте, Марк. Тебе видней, что делать.
   — Тут есть кое-какие моменты, которые мне хотелось бы обсудить с тобой, прежде чем мы на что-то решимся.
   — Тем не менее узнай их окончательную цену. Вреда от этого не будет.
   — А как насчет оценки?
   — Почему бы не провести? Сколько это стоит?
   — Здесь все делается уж больно медленно. Тогда мне, наверное, придется задержаться до четверга. Я тебе не нужен?
   — Пока ничего срочного. Приглядись, посмотри, нет ли там еще чего-нибудь.
   — Хорошо, погляжу.
   — И передай привет Эндрю, если увидишь его.
   — Обязательно.
   — Скажи, что я желаю ему успеха, чем бы он там ни занимался.

Глава 6

   Придя по адресу, который дал ему Дон Винченте, Марк оказался перед служебным помещением, занимавшим целый квартал неподалеку от кладбища. У двери стоял на часах кубинский солдат, а второй солдат разгуливал возле стола при входе, где человек в штатском, которого Марк принял за американца, спросил его о цели визита, поговорил с кем-то по телефону, а потом пропустил Марка в лифт. На пятом этаже третий кубинский солдат проводил его по коридору до кабинета, где его ждал Сальваторе Спина.
   — Удивлен, Ричардс?
   — Пожалуй, да, Дон Сальваторе.
   — А ведь глядя на твою рожу, сроду не догадаешься, что ты удивлен, — заметил Спина. — Тебе когда-нибудь говорили, что ты похож на сфинкса?
   Марк взял маленькую смуглую руку и склонился над нею, не дотрагиваясь, однако, губами. Спина постарел за то время, что они не виделись, и его задубленная солнцем кожа, ставшая похожей на пергамент, скоро совсем высохнет. Но зоркие, как у мартышки, глаза, разглядывавшие бесстрастное лицо Марка, были все такие же живые.
   — Мне говорили, что вы в Неаполе, Дон Сальваторе.
   Фраза была дипломатической. Приличие требовало не показывать Спине, что в компании «Винсент Стивенс» или в любой другой подобной организации на территории Соединенных Штатов мог найтись человек, который не знает о переезде Спины на Кубу и о причинах этого переезда. Всем было известно, что Спина взял в свои руки контроль над международной торговлей наркотиками, которая в дальнейшем будет осуществляться из Гаваны. А несколько человек знали также и о том, что огромное количество героина и кокаина привозят теперь прямо из Средиземноморья на Кубу, где их доставляют на берег, минуя таможенный досмотр, и по проверенным безопасным каналам вывозят в Штаты.
   — Я решил поселиться в Гаване полтора года назад, — объяснил Спина. — Гавана — прекрасный город. Как жаль, что ты приехал сейчас, когда кучка студентов устраивает беспорядки. Вчера вечером было нападение на президентский дворец, ты, наверное, слышал. Мятежников всех перебили, может, теперь они немного угомонятся. Здешний президент — наш близкий друг, а сумеем ли мы договориться с новым, одному богу известно. Сколько ты собираешься здесь пробыть?
   — Сколько потребуется, Дон Сальваторе.
   — И не больше? В чем дело? Тебе не нравится Гавана?
   — У меня жена и двое детей в Штатах.
   — Знаю, знаю. Ты хороший семьянин, Ричардс. Что ж, не будем задерживать тебя дольше; чем нужно. Могу сказать тебе прямо сейчас, что знаю, зачем ты прибыл и что тебе предстоит сделать. Задание у тебя сложное. Этот Кобболд неглуп и дает немалые деньги тем, кому требуется. Ты, наверное, об этом слышал?
   — Дон Винченте объяснил мне ситуацию.
   — Кобболд — «ncarugnutu»[17], как мы говорим. Человек, который нарушает клятву. В подобном случае есть только одно средство, Ричардс. Levarisi la petra di la scarpa — вытряхнуть камень из башмака. Слышал такое выражение? Понимаешь, что я хочу сказать?
   — Разумеется, Дон Сальваторе. Другого выхода нет.
   — Сколько ты уже здесь?
   — Два дня.
   — То есть у тебя еще не было времени изучить как следует обстановку?
   — Кобболд, по-видимому, чувствует, что его ждет. За ним повсюду ходят два полицейских-кубинца.
   — Мне донесли, что ты прибыл сюда с женщиной. Она в этом принимает участие?
   — Нам стало известно, что Кобболд интересуется женщинами. Мы решили, что ему может понравиться эта девица, и тогда она сможет следить за ним.
   — Понравилась?
   — Кажется, да, Дон Сальваторе. Он встречается с ней сегодня дважды и завтра как будто тоже.
   — Вся штука в том, что при нем не должно быть полицейских, Ричардс.
   — Через несколько часов обстановка прояснится, Дон Сальваторе.
   — Я плохо представляю себе, что можно сделать в их присутствии. Чтобы ликвидировать Кобболда, нам придется нанять кубинца, но пока мы не уберем с дороги полицейских, ни одного желающего не найдется. Как же решить эту проблему? Ты ведь специалист, Ричардс.
   — Если увести его от этих горилл, то любой снайпер сумеет его снять. Но найдем ли мы снайпера?
   — Конечно найдем. Заполучить такого умельца нетрудно. Но только надо гарантировать ему безопасность. Это можно сделать через одного моего друга. Он не откажет мне лично, но если выйдет накладка, меня возьмут за горло. Поэтому тут я не могу рисковать. Прежде чем обратиться к моему другу, я должен знать, как мы уведем Кобболда от телохранителей.
   — Он собирается завтра устроить для этой женщины пикник на побережье.
   — А нам какой от этого прок? Насколько я понимаю, ты на здешних пляжах не бывал. Если они поедут на пляж, это будет либо Хайманитас, либо пляж яхт-клуба. Пляж яхт-клуба огорожен десятифутовой изгородью, чтобы туда не пролезали разные подонки. А на Хайманитас через каждые десять ярдов торчит охранник да бегают официанты в плавках, чтобы посетители, если им захочется выпить, могли не вылезать из воды. На этих пляжах убрать нашего приятеля не легче, чем войти во дворец и шлепнуть президента.
   — По-моему, это будет не очень людный пляж, Дон Сальваторе. Насколько я знаю Кобболда, он захочет побыть с этой женщиной наедине, то есть поедет на такой пляж, где мало народу.
   — Да, в этом есть резон. Кто устраивает пикник для бабы, тому незачем тащиться на Хайманитас или в яхт-клуб.
   — Есть ли такой снайпер, который сумеет уложить его, когда он будет с женщиной?
   На живом лице Спины выразилось крайнее удивление.
   — Смотря что ты под этим подразумеваешь. Хочешь сказать: когда они будут в обнимку?
   Хотя Спина и отсидел несколько лет в Даннеморской тюрьме за организацию проституции в Нью-Йорке, он испытывал нежные чувства к женщинам вообще и даже слышать не желал, что кому-то из них могут причинить боль.
   — Нет, когда они будут просто рядом.
   — Понятно. Знаешь, есть один малый, который, говорят, с двухсот ярдов может в толпе убрать человека выстрелом в голову.
   — Он здесь, на Кубе, Дон Сальваторе?
   — По правде говоря, он отбывает на острове Пинос пожизненное заключение за убийство. Но я мог бы на день одолжить его.
   — Вы хотите сказать, его выпустят из тюрьмы, чтобы он выполнил то, о чем мы с ним условимся?
   — Когда знаешь нужных людей и платишь не скупясь, сделать можно все. Этот парень — псих, полоумный. Когда у него в голове раздается звон колоколов или что-то в этом роде, он должен кого-нибудь убить. Мне рассказывали, что промаха он не знает. Говорят, в последний раз его выпускали прикончить какого-то мексиканского деятеля в Ногалесе, который собирался поживиться за счет казино. Ребята из Финикса узнали, что мексиканец без ума от лошадей и родео, отправились в Ногалес и устроили там родео в его честь. Самое сложное было оторвать его от приятелей, поэтому его накачали спиртным, посадили «на лошадь и вывезли на арену. И тут этот псих первым же выстрелом со ста пятидесяти ярдов пробил ему башку. Лошадь еще даже не успела успокоиться. Что скажешь, а?
   — Прямо не верится.
   — Чему не верится? Что он сумел прикончить мексиканца на брыкающейся лошади со ста пятидесяти ярдов?
   — Не столько этому, сколько тому, что в цивилизованной стране человека могут по договоренности выпустить для такого дела из тюрьмы.
   — Кто сказал, что это «цивилизованная страна»? Добыть этого парня, чтобы прикончить мексиканца, стоило двадцать тысяч. Я думаю, мы сумеем заполучить его дешевле. Во всяком случае, это не твоя забота. Плачу я.
   — Если вы считаете, что такое можно устроить, наша задача, похоже, решена.
   — Я поговорю со своим другом из правительства и дам тебе знать, как только что-нибудь прояснится. Где тебя искать?
   — К вечеру я вернусь в «Севилью». А сейчас мне нужно повидаться с этой женщиной. Вдруг есть что-нибудь новое.
* * *
   — Тебе, вероятно, небезынтересно узнать, что истинная его страсть — фотография, — сказала Линда. — Мы едем на пляж, потому что он хочет снимать меня.
   — В каком виде?
   — Наверное, голой. — Она скорчила гримасу.
   Десять минут назад Марк незаметно проскользнул в «Линкольн», и они, сидя в холле, пили фруктовую воду с привкусом клубники и сливок, от которой потом было противно во рту. Марк, как всякий сицилиец, высоко ценил в людях чувство собственного достоинства, и теперь он невольно восхитился умению Линды приспосабливаться к окружающей обстановке. Она держалась необычайно грациозно. Трудно было поверить, что эта холодная, светлокудрая Прозерпина способна стоять перед слабоумной публикой и под звуки музыки медленно снимать с себя одежду. Нечего удивляться, что Кобболд явно увлекся ею, а это им весьма на руку.
   — Интересно, почему он не остался на ночь? — спросил он.
   — Наверное, из-за того, что при нем эти люди.
   — Значит, наличие телохранителей мешает любви.
   — Все идет так, как ты надеялся? — спросила она.
   — Будем держать этот курс и дальше, — сказал он — Как прошел обед?
   — Хорошо. Мы были в ресторане возле доков. Там обедают не только туристы, но и настоящие рыбаки, — А телохранители сидели за соседним столиком?
   — Да. На этот раз в блестящих костюмах кремового цвета.
   — О чем вы беседовали?
   — О разном. Он занимательный собеседник, умеет слушать, с ним легко и приятно.
   — Не забывай, что ты работаешь на меня, — заметил Марк.
   — Не забуду. Я об этом все время помню.
   — Это то же самое, что продавать недвижимость или страховать жизнь. Личное отношение к клиенту не должно мешать делу.
   — Понимаю. Быть может, следует добавить к сказанному вот еще что: ты мне по-прежнему нравишься больше его.
   — Спасибо на добром слове, — сказал он. — Надеюсь, это правда.
   — Конечно, правда. А ты не забыл подумать, о чем я просила? Чтобы побыть здесь вместе день-другой после того, как все кончится.
   — Я еще не думал об этом, но подумаю. Эти телохранители…
   — Ты пришел сейчас только по делу? Тогда продолжай.
   — Они были в машине, когда он заехал за тобой?
   — Да. Один сидел вместе с ним на переднем сиденье, а второй рядом со мной.
   — Ты случайно не знаешь, это его собственная машина?
   — Нет. Он взял ее напрокат в «Херце». «Кадиллак». С шофером.
   — Он сказал тебе, чем будет занят во второй половине дня?
   — Он говорил про встречу с каким-то политическим деятелем. Сказал, что заедет за мной в восемь часов. Мы ужинаем в «Сан суси», а завтра едем на пляж и будем фотографироваться.
   — Не знаешь где?
   — Нет. Мы возьмем в собой еду, вот и все, что он сказал, и, если ветер утихнет, будем купаться.
   — Я, наверное, позвоню тебе утром, — пообещал Марк.
* * *
   Из телефона-автомата он позвонил Спине.
   — Можно говорить?
   — Откуда ты звонишь?
   — Из автомата возле «Линкольна».
   — Там вообще-то не подслушивают, — сказал Спина, — но полной уверенности нет. Думай, когда говоришь. Сначала я скажу, какие у меня новости. Человека, в котором мы заинтересованы, получить можно.
   — Отлично. А теперь послушайте меня. Наш приятель во время завтрашней поездки на пляж собирается ее фотографировать.
   — Нагишом?
   — По-моему, да.
   — Очень полезная информация. Значит, пляж действительно будет безлюдным. Что-нибудь вроде Санта-Фе или Баракоа. Это единственные места в радиусе пятидесяти миль от города, где можно устроить пикник, не боясь, что тебе помешают. У тебя есть карта?
   — Могу достать.
   — Наверняка одно из этих двух мест, Тебе, пожалуй, стоит сейчас съездить туда и осмотреться на случай, если мы не ошиблись.
   — Хорошо, — согласился Марк.
   — И как только вернешься, приходи сюда.
* * *
   Ему помог звонок к Кобболду.
   — Я собираюсь уходить, — сказал Кобболд, — а то показал бы тебе на карте, где места получше. Сейчас в воде полно медуз, они обжигают тело, поэтому, если хочешь просто поплавать, поезжай в какой-нибудь клуб. Тебя могут записать в члены клуба прямо здесь, в гостинице.
   — Хорошо бы сбежать от этой громкой музыки. И чтобы можно было раздеться.
   — Тогда поезжай мимо клуба «Мирамар». Скажи, чтобы тебя везли на запад от города. К востоку ничего приличного нет. А Баракоа — неплохое место, но за рифом водятся акулы и барракуды, поэтому далеко не заплывай. Хочешь нанять машину?
   — Возьму, наверное, в «Херце».
   — От машины далеко не отходи. Не то через пять минут останешься без колес.
* * *
   Марк проехал еще пятьсот ярдов по проселку и остановился в теня разлохмаченной ветром пальмы, где следы от колес машин, съехавших вниз на берег, заносило песком. Он выключил мотор и с минуту сидел неподвижно. И тотчас же со всех сторон из своих норок в песке вылезли маленькие розовые крабы. По шоссе каждые три-четыре минуты проходил грузовик. Над «Мирамаром», таща за собой рекламу пива «Кристалл», низко кружил самолет, потом он улетел, и стук его моторов поглотили песок и вода. Неподалеку была хижина, выстроенная из обломков рангоута и плавника и крытая пальмовыми листьями. Перед входом в нее лежала куча конусообразных раковин. Такие хижины на берегу он видел и раньше: их сооружают, очевидно, праздношатающиеся негры, которые ночуют где придется. Он вылез из машины и спустился к воде, у которой рядком лежали медузы, словно выложенные из формочек для бланманже. Пролетавший мимо коричневый пеликан вдруг нырнул за рыбой, на мгновение исчез в темном гейзере из пены, потом вновь появился на поверхности в двадцати ярдах от этого места. Где-то на горизонте, держа курс на «Мирамар», шел быстроходный катер. Марк помахал ему рукой, но ответа не получил, из чего сделал заключение, что его не видно.
   Через полчаса из-за скалы вдруг появился негр с кучей раковин, которые он отыскал на мелководье. Неподалеку от хижины он принялся вытаскивать из них моллюсков. В любом другом месте он просто взял бы мачете и срезал верхушку раковины, но здесь, возле прибрежных клубов, отполированные раковины раскупались в качестве сувениров. Чтобы вытащить моллюсков, негр поднимал раковину высоко над головой, а потом изо всех сил швырял на мокрый песок. После двадцати-тридцати подобных бросков оглушенный и умирающий моллюск наконец раскрывал створки своего панциря. Ловец раковин, негр с длинными, огромных размеров конечностями и порыжевшими от солнца и соленой воды волосами, устраивал из этой операции целое представление: он прыгал и танцевал на песке и, швыряя раковину, с громким призывным криком откидывал назад голову. Он, казалось, не замечал Марка. Марк с презрением следил за его прыжками — какой-то получеловек, существо сумеречных глубин чуждого ему мира, почти обезумевшее от нищеты и одиночества.
   Он подождал, пока пламенное солнца не коснулось горизонта — чуть отпрыгнуло и скользнуло за него, — а потом поехал в Гавану в контору Спины у стен кладбища.
   — Человека этого мы получили, — сказал Спина. — Все в порядке. Мы можем взять его на тех же условиях, что и с мексиканцем: двадцать тысяч в день или пятьдесят за неделю. Завтра утром он прилетит из Нуэва-Хероны.
   — Один?
   — Об этом ничего не было сказано.
   — Дон Сальваторе, почему они уверены, что он вернется в тюрьму?
   — По словам моего друга, у него есть сынишка, которого будут держать как заложника, пока он не явится.
   — Какой ужас!
   — Ужас, конечно. Кому это по душе? Тем не менее мы его получили. Главное теперь, сумеем ли мы его использовать? Есть какие-нибудь мысли? Что насчет пляжа?
   — Скорее всего это произойдет в Баракоа.
   — Я так и думал.
   — Если ему нужно безлюдное место, то Баракоа, пожалуй, самое подходящее.
   — Никого там нет? Ты проверил?
   — Только рыбаки.
   — А движение на дороге?
   — Иногда идут грузовики. Редко. Вся местность выглядит так, будто по ней пронесся ураган.
   — Полиции нет?
   — Я никого не видел.
   — У них и тут дел хватает, куда им соваться за город.
   — Там совсем тихо. Всего двадцать миль от города, а словно попал в другой мир.
   — Лучшего места не придумаешь, — сказал Спина. — До того здорово, что даже не верится. — Он задумчиво улыбнулся, точно припомнив что-то личное. — А ведь такое дело никогда легким не бывает. Это самое трудное на свете — убрать человека так, чтобы все прошло гладко. Всегда что-нибудь да стрясется непредвиденное.
   — Они могут передумать и вообще не поехать на побережье, Дон Сальваторе. Или завтра налетит ураган.
   — Если в этом сезоне еще суждено быть урагану, он обязательно случится завтра. Тем не менее давай все обдумаем на тот случай, если урагана не будет.

Глава 7

   Боначеа Леон оказался на редкость невзрачным субъектом. Около одиннадцати утра Марк с Боначеа подъехали к Марианао, поставили машину на стоянку у ресторана, мимо которого обязательно должна проехать любая машина, идущая в западном направлении, и устроились под зонтом с эмблемой кока-колы в пятидесяти ярдах от синеватой полосы дороги, аккуратно окаймленной отбрасывающими ровную тень пальмами. В ресторане никого не было. Под жгучим солнцем все вокруг словно вымерло, не проезжали даже машины. Шофер, бандит из Канзас-Сити, прибывший от Спины вместе с машиной, потягивал лимонад, сидя за рулем. Он был похож на гангстера из фильмов тридцатых годов: носил не, снимая шляпу и говорил сквозь зубы, У всех троих были официальные ordenes de mission[18], которые избавляли их от вмешательства полиции, а у Боначеа вдобавок охранное свидетельство, подписанное секретарем министра внутренних дел.
   Боначеа ел рубленый шницель с такой сосредоточенностью, с какой слушают классическую музыку. Он сидел сгорбившись и задумчиво жевал, рубашка его обвисла, открыв впалую грудь. У него была восковая кожа, как у туберкулезника — казалось, будто под ней не бежит кровь.