— МакКеннон давно у вас лечился?
— С января.
— Что он был за человек?
— Я знал его лишь с одной стороны.
— Понимаю.
— Но он всегда казался очень приятным и общительным человеком. Вы понимаете, что многие из тех, кто приходит к зубному врачу, ожидают всяких гадостей. Боюсь, что стоматологи не пользуются всенародной любовью. А когда шел «Марафонец» — вы смотрели этот фильм?
— Нет, — ответил Карелла.
— Так вот там Лоренс Оливье, играющий бывшего нациста, ужас что проделывает над зубами Дастина Хофмана. Я решил, что ко мне уже не заманишь ни одного пациента. А совсем недавно... вы не смотрели «Компрометирующие ситуации»? А может быть, читали книгу?
— Нет, к сожалению.
— Это об одном распутнике-стоматологе, которого потом убивают. Вы даже не представляете, сколько насмешек я после этого наслушался! Даже от своей собственной жены! «Ах, ты опять мчишься на работу, лапочка?» Намекает, что если у женщины раскрыт рот... то... — он огорченно покачал головой. — В любом случае, мало кто считает зубных врачей... ну, скажем, приятными людьми. Вам нравится ваш зубной врач?
— Ну...
— Нет, конечно. Мы все — негодяи, — Элсворт снова покачал головой. — Хотя все, что мы пытаемся сделать... да ладно, хватит об этом. Я вовсе не собираюсь читать проповедь на тему «Стоматолог — это рыцарь без страха и упрека». Я лишь пытаюсь объяснить, что Джерри МакКеннон никогда не вел себя так, как будто в моем кабинете его собираются подвергать пыткам. И вообще, он мне обычно рассказывал ужасно смешные анекдоты. И между прочим, ни одного о зубных врачах.
— И много на свете анекдотов о зубных врачах? — поинтересовался Карелла, который не мог вспомнить ничего подобного.
— Ой, только не надо об этом, — поморщился Элсворт и заговорил серьезно: — Дело в том, что до недавнего времени... да... он всегда был веселым и общительным и спокойно чувствовал себя в моем кабинете.
— Вот вы только что сказали «до недавнего времени»...
— Да, дело в том... — Элсворт покачал головой. — Может быть, это из-за лечения. Я не знаю. Некоторые при словах «чистка канала» воображают, что врач собирается ковырять в их зубе канал вроде Панамского или Суэцкого. Но это довольно обычная процедура. Мы удаляем убитый нерв, прочищаем и пломбируем канал, а затем ставим коронку.
— И последние визиты к вам были связаны именно с этим? Обычная чистка и пломбирование канала?
— Да. Какие, вы сказали, числа? Я помню, что принимал его в феврале несколько раз...
— У меня есть данные только за март, — сказал Карелла.
— Где-то в начале месяца, так?
— Да, один из визитов приходился на восьмое.
— Да, где-то в это время. В феврале я удалил нерв, прочистил канал и заделал его. А в марте...
— Заделал?
— Запломбировал. Восьмого марта, очевидно, поставил ему временную коронку. А где-нибудь примерно через неделю...
— Да, пятнадцатого...
— У вас это число? Значит, так и есть. И тогда я снял слепок с зуба... гипсовый слепок, чтобы изготовить постоянную коронку... а потом снова надел временную. Я думал, что поставлю постоянную через несколько недель.
— Это было бы двадцать девятого...
— Да, очевидно.
— И он так и не пришел.
— Да.
Элсворт снова покачал головой.
— Знаете что... у меня было предчувствие, что может произойти что-то подобное...
— Что вы хотите сказать?
— О стоматологах нечасто говорят как о врачах, однако мы изучаем такие же науки, как и терапевты. Анатомию, биохимию, бактериологию, гистологию, фармакологию, патологию... мы все это изучаем. И если жизнерадостный по натуре человек неожиданно приходит, и у него такой... убитый вид... я начинаю подозревать, что существует какая-то психологическая проблема.
— То есть он казался подавленным, так?
— Да, и даже очень.
— У него была депрессия?
— Ну, это почти то же самое.
— Он не сказал, в чем причина?
— Нет.
— И не намекнул...
— Нет.
— ...Даже как-нибудь косвенно?
— Нет.
— ...Что могло бы его тревожить?
— Не знаю.
— Я полагаю, вы не были удивлены, — сказал Карелла.
— Чем?
— Его смертью. Отравлением.
— Вы хотите сказать, не считаю ли я, что он склонен к самоубийству?
— А вы так считаете?
— Нет. Мне и в голову не могло прийти, что он способен покончить с собой. Никогда. И, честно говоря, я был просто поражен. Когда об этом услышал... Господи, я был потрясен. Мой пациент покончил с собой! Отравился! И... скажу вам правду, мистер Карелла... я чувствую себя виноватым.
— Виноватым?
— Да. За то, что не проявил бдительности. За то, что не понял, что его депрессия носит гораздо более серьезный характер, за то, что я не предвидел возможного самоубийства. — Он покачал головой. — Знаете, мы многое считаем само собой разумеющимся. Не обращаем внимания на важные вещи.
Карелла кивнул и снова заглянул в свою записную книжку.
— Он никогда не упоминал при вас каких-либо имен? — спросил он. — Например, Мэрилин Холлис?
— Нет.
— Нелсон Райли?
— К сожалению, нет.
— Чарльз Эндикотт, или Чип.
— Нет.
— Бэзил Холландер?
— Нет.
Карелла закрыл книжку.
— Доктор Элсворт, благодарю вас за то, что уделили мне время. Простите, что побеспокоил в ваш выходной день. — Он встал, вытащил бумажник и протянул Элсворту свою визитку. — Если что-нибудь вспомните, позвоните вот по этому телефону. Буду вам благодарен.
— Да, конечно, — сказал Элсворт.
— Еще раз спасибо, — поблагодарил Карелла. — Если мне понадобится хороший стоматолог...
— Не ходите к Лоренсу Оливье, — с улыбкой посоветовал Элсворт.
Бумаги из 12-го участка были доставлены где-то после часа. Практически там повторялось все то же самое, что сообщил Уиллису Ларкин, указано лишь было точное время, когда Холландер вернулся домой в воскресенье. Один из соседей видел, как он поднимался на лифте примерно в половине восьмого вечера. Холландер вышел на четвертом этаже. Медэксперт, учитывая те обстоятельства, что температура в комнате менялась и тело лежало на поглощающем тепло ковре, дал весьма приблизительное время смерти — это, по его мнению, случилось ночью в воскресенье или ранним утром в понедельник. Во всяком случае, в половине восьмого он был еще жив и шел, по всей вероятности, в 401-ю квартиру. «Интересно, — подумал Уиллис, — а что делала Мэрилин Холлис вечером в Пасхальное воскресенье после половины восьмого».
Он не видел Кареллу с самого утра, когда оба пришли на работу. Карелла еще не знал, что им достался из 12-го участка еще один труп. Не знал об этом и лейтенант Бернс.
— Ты что, с ума сошел? — ахнул Бернс после того, как Уиллис сообщил ему новость.
Оба окна кабинета были распахнуты навстречу весеннему апрельскому ветерку. Бернс сидел без пиджака, в одной рубашке, склонив седеющую голову с коротко стриженными волосами над грудой бумаг, наваленных на столе. Жесткие, синие глаза с удивлением уставились на подчиненного. Уиллису на мгновение показалось, что он сейчас перепрыгнет через стол с бумагами и вцепится ему в горло.
— Какого черта?..
— Они наверняка связаны, — спокойно сказал Уиллис.
— Я тоже связан родственными узами со своей четвероюродной сестрой в Пенсильвании...
— Это не четвероюродная сестра, Пит, — заметил Уиллис. — Это вторая жертва, связанная, причем достаточно близко, с женщиной по имени Мэрилин Холлис.
— И ты хочешь сказать, что это она их убила?
— Подожди, Пит, я такого не говорил.
— А что тогда ты говорил? У нас и так дел невпроворот — до следующей Пасхи не разобраться...
— Так что ты от меня хочешь? — довольно грубо спросил Уиллис, забывая, что он все же говорит со своим начальником. — Чтобы я отдал наше дело Ларкину?
— Кто такой, черт возьми, этот Ларкин?
— Из двенадцатого, — ответил Уиллис. — Ты этого от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы следующий раз, прежде чем брать на себя половину убийств в этом чертовом городе, ты бы спросил моего разрешения!
— Ты прав, мне надо было бы это сделать.
— Да уж. Кто занимался составлением отчета?
— Ларкин.
— Вот и отлично. Поручим Мисколо...
— Нет, этим занимается двенадцатый участок.
— А ты уверен, что Ларкин не станет поднимать шум? Если мне наверху устроят головомойку, я...
— Он опытный коп, Пит. Он все устроит, не беспокойся. Он был рад избавиться от этого дела.
— Еще бы, — усмехнулся Бернс.
В грязноватой столовой, находящейся неподалеку от их участка, Уиллис рассказал о своих новостях Карелле.
— Так, значит, нож? — спросил Карелла.
— Да, какой-то острый инструмент.
— Но не яд.
— Не яд, это точно.
— Я чего-то не понимаю, а ты? Делать все возможное, чтобы получить запутанное убийство...
— Но ведь это действительно убийство, разве не так? — заметил Уиллис. — То есть я хочу сказать, что если раньше и были сомнения, то теперь появилась вторая жертва, и тоже друг Мэрилин Холлис. Они наверняка как-то связаны между собой.
— Да, конечно, — согласился Карелла. — Но вот в чем загвоздка. Кто-то использует никотин, уж не знаю, каким способом он его достает, смертельный яд, действующий в считанные минуты. И почему, спрашивается? Потому, что хочет, чтобы мы считали это самоубийством, понятно? Он хочет, чтобы мы списали это дело на самоубийство. Но затем идет и кого-то режет. Очень простой способ, примитивный. Даже не пытается скрыть факт убийства. Так почему же в первом случае мы имели дело с первоклассным и хорошо продуманным преступлением, а во втором — с этим варварством на уровне уличной поножовщины. Вот чего я не понимаю.
— Да, в этом-то вся и штука, — вздохнул Уиллис.
Они немного помолчали.
— Думаешь, эта женщина, Холлис, как-то с этим связана? — спросил Карелла.
— Гм, возможно. Но если она одного за другим убирает своих приятелей...
— Или заставляет кого-либо делать это...
— То зачем она дала нам список? Ведь это значит самой нарываться на неприятности, разве не так?
— Да, пожалуй, — кивнул Карелла.
Они снова замолчали.
— А она знает, что Холландер загнулся? — спросил Карелла.
— Я с ней еще не разговаривал.
— Тогда надо сделать это прямо сейчас.
— Я это сделаю сам, — сказал Уиллис.
Карелла подозрительно посмотрел на него.
— Я пойду один.
Карелла все еще смотрел на него.
— Она хочет стать моим другом, — объяснил Уиллис и улыбнулся.
Глава 6
— С января.
— Что он был за человек?
— Я знал его лишь с одной стороны.
— Понимаю.
— Но он всегда казался очень приятным и общительным человеком. Вы понимаете, что многие из тех, кто приходит к зубному врачу, ожидают всяких гадостей. Боюсь, что стоматологи не пользуются всенародной любовью. А когда шел «Марафонец» — вы смотрели этот фильм?
— Нет, — ответил Карелла.
— Так вот там Лоренс Оливье, играющий бывшего нациста, ужас что проделывает над зубами Дастина Хофмана. Я решил, что ко мне уже не заманишь ни одного пациента. А совсем недавно... вы не смотрели «Компрометирующие ситуации»? А может быть, читали книгу?
— Нет, к сожалению.
— Это об одном распутнике-стоматологе, которого потом убивают. Вы даже не представляете, сколько насмешек я после этого наслушался! Даже от своей собственной жены! «Ах, ты опять мчишься на работу, лапочка?» Намекает, что если у женщины раскрыт рот... то... — он огорченно покачал головой. — В любом случае, мало кто считает зубных врачей... ну, скажем, приятными людьми. Вам нравится ваш зубной врач?
— Ну...
— Нет, конечно. Мы все — негодяи, — Элсворт снова покачал головой. — Хотя все, что мы пытаемся сделать... да ладно, хватит об этом. Я вовсе не собираюсь читать проповедь на тему «Стоматолог — это рыцарь без страха и упрека». Я лишь пытаюсь объяснить, что Джерри МакКеннон никогда не вел себя так, как будто в моем кабинете его собираются подвергать пыткам. И вообще, он мне обычно рассказывал ужасно смешные анекдоты. И между прочим, ни одного о зубных врачах.
— И много на свете анекдотов о зубных врачах? — поинтересовался Карелла, который не мог вспомнить ничего подобного.
— Ой, только не надо об этом, — поморщился Элсворт и заговорил серьезно: — Дело в том, что до недавнего времени... да... он всегда был веселым и общительным и спокойно чувствовал себя в моем кабинете.
— Вот вы только что сказали «до недавнего времени»...
— Да, дело в том... — Элсворт покачал головой. — Может быть, это из-за лечения. Я не знаю. Некоторые при словах «чистка канала» воображают, что врач собирается ковырять в их зубе канал вроде Панамского или Суэцкого. Но это довольно обычная процедура. Мы удаляем убитый нерв, прочищаем и пломбируем канал, а затем ставим коронку.
— И последние визиты к вам были связаны именно с этим? Обычная чистка и пломбирование канала?
— Да. Какие, вы сказали, числа? Я помню, что принимал его в феврале несколько раз...
— У меня есть данные только за март, — сказал Карелла.
— Где-то в начале месяца, так?
— Да, один из визитов приходился на восьмое.
— Да, где-то в это время. В феврале я удалил нерв, прочистил канал и заделал его. А в марте...
— Заделал?
— Запломбировал. Восьмого марта, очевидно, поставил ему временную коронку. А где-нибудь примерно через неделю...
— Да, пятнадцатого...
— У вас это число? Значит, так и есть. И тогда я снял слепок с зуба... гипсовый слепок, чтобы изготовить постоянную коронку... а потом снова надел временную. Я думал, что поставлю постоянную через несколько недель.
— Это было бы двадцать девятого...
— Да, очевидно.
— И он так и не пришел.
— Да.
Элсворт снова покачал головой.
— Знаете что... у меня было предчувствие, что может произойти что-то подобное...
— Что вы хотите сказать?
— О стоматологах нечасто говорят как о врачах, однако мы изучаем такие же науки, как и терапевты. Анатомию, биохимию, бактериологию, гистологию, фармакологию, патологию... мы все это изучаем. И если жизнерадостный по натуре человек неожиданно приходит, и у него такой... убитый вид... я начинаю подозревать, что существует какая-то психологическая проблема.
— То есть он казался подавленным, так?
— Да, и даже очень.
— У него была депрессия?
— Ну, это почти то же самое.
— Он не сказал, в чем причина?
— Нет.
— И не намекнул...
— Нет.
— ...Даже как-нибудь косвенно?
— Нет.
— ...Что могло бы его тревожить?
— Не знаю.
— Я полагаю, вы не были удивлены, — сказал Карелла.
— Чем?
— Его смертью. Отравлением.
— Вы хотите сказать, не считаю ли я, что он склонен к самоубийству?
— А вы так считаете?
— Нет. Мне и в голову не могло прийти, что он способен покончить с собой. Никогда. И, честно говоря, я был просто поражен. Когда об этом услышал... Господи, я был потрясен. Мой пациент покончил с собой! Отравился! И... скажу вам правду, мистер Карелла... я чувствую себя виноватым.
— Виноватым?
— Да. За то, что не проявил бдительности. За то, что не понял, что его депрессия носит гораздо более серьезный характер, за то, что я не предвидел возможного самоубийства. — Он покачал головой. — Знаете, мы многое считаем само собой разумеющимся. Не обращаем внимания на важные вещи.
Карелла кивнул и снова заглянул в свою записную книжку.
— Он никогда не упоминал при вас каких-либо имен? — спросил он. — Например, Мэрилин Холлис?
— Нет.
— Нелсон Райли?
— К сожалению, нет.
— Чарльз Эндикотт, или Чип.
— Нет.
— Бэзил Холландер?
— Нет.
Карелла закрыл книжку.
— Доктор Элсворт, благодарю вас за то, что уделили мне время. Простите, что побеспокоил в ваш выходной день. — Он встал, вытащил бумажник и протянул Элсворту свою визитку. — Если что-нибудь вспомните, позвоните вот по этому телефону. Буду вам благодарен.
— Да, конечно, — сказал Элсворт.
— Еще раз спасибо, — поблагодарил Карелла. — Если мне понадобится хороший стоматолог...
— Не ходите к Лоренсу Оливье, — с улыбкой посоветовал Элсворт.
Бумаги из 12-го участка были доставлены где-то после часа. Практически там повторялось все то же самое, что сообщил Уиллису Ларкин, указано лишь было точное время, когда Холландер вернулся домой в воскресенье. Один из соседей видел, как он поднимался на лифте примерно в половине восьмого вечера. Холландер вышел на четвертом этаже. Медэксперт, учитывая те обстоятельства, что температура в комнате менялась и тело лежало на поглощающем тепло ковре, дал весьма приблизительное время смерти — это, по его мнению, случилось ночью в воскресенье или ранним утром в понедельник. Во всяком случае, в половине восьмого он был еще жив и шел, по всей вероятности, в 401-ю квартиру. «Интересно, — подумал Уиллис, — а что делала Мэрилин Холлис вечером в Пасхальное воскресенье после половины восьмого».
Он не видел Кареллу с самого утра, когда оба пришли на работу. Карелла еще не знал, что им достался из 12-го участка еще один труп. Не знал об этом и лейтенант Бернс.
— Ты что, с ума сошел? — ахнул Бернс после того, как Уиллис сообщил ему новость.
Оба окна кабинета были распахнуты навстречу весеннему апрельскому ветерку. Бернс сидел без пиджака, в одной рубашке, склонив седеющую голову с коротко стриженными волосами над грудой бумаг, наваленных на столе. Жесткие, синие глаза с удивлением уставились на подчиненного. Уиллису на мгновение показалось, что он сейчас перепрыгнет через стол с бумагами и вцепится ему в горло.
— Какого черта?..
— Они наверняка связаны, — спокойно сказал Уиллис.
— Я тоже связан родственными узами со своей четвероюродной сестрой в Пенсильвании...
— Это не четвероюродная сестра, Пит, — заметил Уиллис. — Это вторая жертва, связанная, причем достаточно близко, с женщиной по имени Мэрилин Холлис.
— И ты хочешь сказать, что это она их убила?
— Подожди, Пит, я такого не говорил.
— А что тогда ты говорил? У нас и так дел невпроворот — до следующей Пасхи не разобраться...
— Так что ты от меня хочешь? — довольно грубо спросил Уиллис, забывая, что он все же говорит со своим начальником. — Чтобы я отдал наше дело Ларкину?
— Кто такой, черт возьми, этот Ларкин?
— Из двенадцатого, — ответил Уиллис. — Ты этого от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы следующий раз, прежде чем брать на себя половину убийств в этом чертовом городе, ты бы спросил моего разрешения!
— Ты прав, мне надо было бы это сделать.
— Да уж. Кто занимался составлением отчета?
— Ларкин.
— Вот и отлично. Поручим Мисколо...
— Нет, этим занимается двенадцатый участок.
— А ты уверен, что Ларкин не станет поднимать шум? Если мне наверху устроят головомойку, я...
— Он опытный коп, Пит. Он все устроит, не беспокойся. Он был рад избавиться от этого дела.
— Еще бы, — усмехнулся Бернс.
В грязноватой столовой, находящейся неподалеку от их участка, Уиллис рассказал о своих новостях Карелле.
— Так, значит, нож? — спросил Карелла.
— Да, какой-то острый инструмент.
— Но не яд.
— Не яд, это точно.
— Я чего-то не понимаю, а ты? Делать все возможное, чтобы получить запутанное убийство...
— Но ведь это действительно убийство, разве не так? — заметил Уиллис. — То есть я хочу сказать, что если раньше и были сомнения, то теперь появилась вторая жертва, и тоже друг Мэрилин Холлис. Они наверняка как-то связаны между собой.
— Да, конечно, — согласился Карелла. — Но вот в чем загвоздка. Кто-то использует никотин, уж не знаю, каким способом он его достает, смертельный яд, действующий в считанные минуты. И почему, спрашивается? Потому, что хочет, чтобы мы считали это самоубийством, понятно? Он хочет, чтобы мы списали это дело на самоубийство. Но затем идет и кого-то режет. Очень простой способ, примитивный. Даже не пытается скрыть факт убийства. Так почему же в первом случае мы имели дело с первоклассным и хорошо продуманным преступлением, а во втором — с этим варварством на уровне уличной поножовщины. Вот чего я не понимаю.
— Да, в этом-то вся и штука, — вздохнул Уиллис.
Они немного помолчали.
— Думаешь, эта женщина, Холлис, как-то с этим связана? — спросил Карелла.
— Гм, возможно. Но если она одного за другим убирает своих приятелей...
— Или заставляет кого-либо делать это...
— То зачем она дала нам список? Ведь это значит самой нарываться на неприятности, разве не так?
— Да, пожалуй, — кивнул Карелла.
Они снова замолчали.
— А она знает, что Холландер загнулся? — спросил Карелла.
— Я с ней еще не разговаривал.
— Тогда надо сделать это прямо сейчас.
— Я это сделаю сам, — сказал Уиллис.
Карелла подозрительно посмотрел на него.
— Я пойду один.
Карелла все еще смотрел на него.
— Она хочет стать моим другом, — объяснил Уиллис и улыбнулся.
Глава 6
— Я только что узнала из газет о бедняжке Бэзе, — прорыдала в трубку Мэрилин.
— Когда бы я смог прийти к вам? — спросил он.
— Приходите прямо сейчас.
Она отворила дверь сразу же, даже не спросила, кто. Не успел он пройти в подъезд, как загудел зуммер внутренней двери, и она открылась. Внутри никого не было.
— Мисс Холлис? — окликнул он, а затем вспомнил, что она просила называть себя Мэрилин. — Мэрилин? — сказал он и почувствовал себя глупо.
Ее голос послышался откуда-то сверху.
— Проходи, пожалуйста.
На верхний этаж вела широкая лестница с покрытыми ковровой дорожкой ступенями, полированными перилами орехового дерева. На втором этаже он увидел столовую со множеством зеркал на стенах и столом, за которым вполне могли бы разместиться человек двенадцать. Дальше располагались кухня со сверкающими плитами, холодильником и духовкой и комната, дверь в которую была чуть приоткрыта — что-то вроде кабинета — он разглядел секретер, книжный шкаф и большое удобное кресло с висящим над ним бра.
— Мэрилин? — снова окликнул он.
— Поднимайся выше, — позвала она.
Выше находилась спальня. Стены ее, как и в остальных комнатах, были отделаны деревянными панелями. Напротив кровати располагалось большое, в полный рост, зеркало в бронзовой оправе. Еще одно бра. Персидские коврики на паркете. Громадная кровать под пологом. Два старинных комода. Маленький, на двоих, диванчик, обитый ярко-синим бархатом. На окне, выходящем на улицу, висели занавески такого же ярко-синего цвета. На диванчике сидела Мэрилин.
Она была босая в джинсах и мужской рубашке с закатанными рукавами. Этакая несчастная сиротка. Глаза покраснели и распухли, что подтверждало ее телефонные рыдания.
— Я его не убивала, — сразу же заявила она.
— А кто говорит, что вы это сделали?
Он заметил, что она сразу же заставила его обороняться. Такой злой, нехороший полицейский явился сюда с обвинениями.
— А почему тогда ты пришел? — сказала она. — Я просила позвонить, и ты обещал. Но не позвонил. А теперь Бэз умер...
— Да, это одна из причин, почему я здесь.
— А другие причины?
— Мне хотелось видеть тебя, — сказал он, сам не зная, ложь это или нет.
Она взглянула на него. Он стоял совсем близко, примерно в метре от нее. Ее светло-голубые глаза впились в его лицо, словно пытались проникнуть под черепную коробку, чтобы извлечь из потаенных уголков его мозга правду. Откровенность, как-то сказала она. Может быть, именно этого ей действительно хочется. Но тогда зачем она врала ему насчет Микки в енотовой шубе?
— Давай-ка поговорим о бедняжке Бэзе, — в его голосе прозвучала саркастическая нотка, надо следить за собой. Нельзя, чтобы она почувствовала, что под нее копают.
— В газетах писали, что его зарезали. Это правда?
Если именно она это сделала, то вопрос прозвучал совсем неплохо.
— Да, — ответил он.
В любом случае этот ответ сойдет — убила она или нет. Но ему почему-то не очень хотелось изображать полицейского, он и сам не мог понять, почему.
— Ножом?
Еще один хороший вопрос. Медэксперт говорил только, что это был «острый инструмент». Может быть, и нож, так же, как и любой другой предмет, способный резать плоть. Большинство простых обывателей, в отличие от полицейских, автоматически считают, что зарезать можно только ножом. Так почему же она спросила, чем его зарезали? Не сама ли она это сделала? И использовала не нож, а что-либо другое?
Он решил пойти на некоторую хитрость.
— Да, ножом, — сказал он, не отводя взгляда от ее глаз.
В них ничего не отразилось.
Она кивнула.
Вот и все.
И ничего не сказано.
— Где вы были в Пасхальное воскресенье? — спросил он.
— Ну вот, опять, — она покачала головой.
— Мне очень жаль, но я должен это сделать.
— Я была с Чипом.
— Эндикоттом?
— Да.
Это тот самый адвокат, который прочитал Уиллису лекцию о дружбе между мужчиной и женщиной.
— Когда именно? — спросил он.
— Нет, ты все-таки думаешь, что это я убила Бэза.
— Я полицейский, который должен выполнять свою работу, — сказал Уиллис.
— Я думала, мы станем друзьями. Ты же сказал, что пришел, потому что снова хотел меня видеть.
— Я сказал, что это — одна из причин.
Она тяжело вздохнула:
— Ладно. Прекрасно. Он заехал за мной в семь.
— И где вы были в половине восьмого?
Именно в это время сосед видел Бэзила Холландера в лифте своего дома на Эддисон-стрит.
— Обедала, — ответила она.
— Где?
— В мясном ресторане «Жирный город».
— Где это?
— На углу Кинг и Мельбурн.
Это на окраине. Кажется, территория 86-го? Да, он был совершенно уверен, что Кинг и Мельбурн находятся на участке 86-го участка, то есть в совершенно другой части города.
— Когда вы ушли из ресторана?
— Около девяти.
— И куда пошли?
— К Чипу.
— И когда вы оттуда ушли?
— Около восьми утра в понедельник.
— Вы провели ночь у мистера Эндикотта?
— Да.
Почему-то это его разозлило.
— Не сомневаюсь, что он все это подтвердит.
— Разумеется, — сказала Мэрилин.
Медэксперт предположил, что Холландер был убит в воскресенье ночью или в понедельник рано утром. По словам Мэрилин (и наверняка то же самое скажет ему и Эндикотт), они вдвоем были в его квартире с девяти часов воскресенья до восьми утра понедельника. Очень мило. Если только один из них не пошел и не прикончил бедняжку Бэза.
— В доме Эндикотта есть привратник? — спросил он.
— Да, — ответила она.
— Он видел, как вы входили?
— Думаю, что да.
— В восемь утра дежурил тот же привратник?
— Нет.
— То есть, если я правильно понял, вас провожал другой человек?
— Да, он остановил для нас такси.
— Два такси?
— Чипу надо было ехать на работу. А я вернулась
сюда.
— Вы же понимаете, что я буду разговаривать с обоими привратниками?
— Да, конечно, — кивнула она. — Ты же полицейский, просто выполняющий свою работу.
— Как зовут вашего отца? — неожиданно спросил он.
— Что? — переспросила она.
— Его зовут Джесси Холлис? Джошуа? Джейсон?
— Джесси. Фамилия Стюарт. Мой отчим.
— Как пишется?
— Без мягкого знака. А в чем дело? Ты думаешь, это он убил Бэза?
— Кто-то же это сделал, — сказал Уиллис. — Где он живет?
— В Хьюстоне. Мы уже закончили с третьей степенью?
— Это не третья степень, — возразил он. — Просто...
— Просто полицейский, выполняющий свою работу, ты ведь так говорил?
— Да, — сказал он. — Но я еще не кончил.
— Ну давай, скорее заканчивай, чтобы мы могли наконец чего-нибудь выпить.
Он взглянул на нее.
— Потому что мне гораздо больше нравится, когда ты не являешься полицейским, выполняющим свою работу.
— А кто это Микки? — спросил Уиллис.
— Микки? Ух ты, ну и память у тебя! Микки — моя подруга.
— Как ее фамилия?
— Террил.
— Она весит больше ста килограммов и носит енотовую шубу?
Глаза Мэрилин широко открылись.
— И ездит на угнанном «мерседесе»?
Мэрилин улыбнулась.
— Ну и ну... Мы, оказывается, не теряли времени даром.
— Почему вы мне сказали неправду?
— Потому что не видела смысла в том, чтобы расширять твой список подозреваемых. Где, похоже, я иду под номером один.
— Расскажите мне все, что знаете о нем.
— Не так уж много.
— Он угонщик машин?
— Представления не имею.
— Но ведь он же приходил сюда к вам? Вы хотите сказать, что вы не...
— Тогда я встретилась с ним в первый раз. И в последний. Послушай, ты не возражаешь, если я принесу что-нибудь выпить? Мне это просто необходимо. Хочешь верь, хочешь нет, но смерть Бэза меня просто потрясла.
— Чувствуй себя как дома, — разрешил он.
Она встала с диванчика и подошла к старинному комоду. Отворила дверцу, вынула бутылку джина.
— Тебе опять виски? — спросила она.
— Только не в три часа дня.
— Терпеть не могу виски, — поморщилась она. — А когда кончается твое дежурство? Я переведу стрелки вперед.
— В четыре. Даже без четверти четыре.
— Почему бы не нарушить правила?
— Нет, — сказал он, — спасибо.
Она пожала плечами, вытащила подносик со льдом (комод оказался небольшим холодильником), положила несколько кубиков в стакан и добавила приличную порцию джина.
— За золотые дни и фиолетовые ночи, — сказала она и выпила.
— Расскажите мне о Микки, — попросил он.
Мэрилин подошла к кровати и присела на край.
— Он приехал в город на несколько дней. Моя подруга Диди попросила его мне позвонить. Все. Точка.
— Вы всегда принимаете незнакомых людей? Которые могут оказаться угонщиками машин?
— Я не знала, что он угоняет машины. Если это действительно так. И мы никуда с ним не ходили. Мы просто...
— Но вы были одеты, как будто куда-то собирались. Шикарное синее платье, сапфировые серьги, высокие каблуки...
— Так ты заметил, — сказала она и отпила джин. — А может быть, я так оделась специально для тебя?
— Ладно, хватит, — оборвал ее Уиллис.
— Ты не слишком-то высокого мнения о себе?
— Да. И вообще считаю себя куском дерьма. Может быть, не станем проводить сеанс психотерапии? Если вы никуда не ходили с этим бандитом Микки Террилом...
— Мы немного выпили, и потом он пошел своей дорогой. Почему это ты так на него злишься?
— Воры всегда меня злят, — буркнул Уиллис. — И давайте не будем отклоняться от темы. Вы мне сказали, что куда-то уходите с подругой, что собираетесь с ней поужинать.
— Да, — Мэрилин вновь отпила из своего стакана. — Пожалуй, я тут солгала.
— Почему?
— Потому что если бы я сказала, что Микки — мужчина, ты бы начал задавать те самые вопросы, которые задаешь сейчас, а я не хочу, чтобы ты считал, что я из тех женщин, что встречаются с незнакомыми мужчинами. Это бы тебя только разозлило, вот как сейчас.
— Я ничуть не злюсь! — запротестовал Уиллис.
— Вы только послушайте — это он-то не злится, — Мэрилин закатила глаза.
Он помолчал.
— Ну и зануда же ты! — наконец сказал он.
— Спасибо, — она приветственно подняла стакан. — Скоро четыре, знаешь?
Он взглянул на часы.
— Может быть, теперь выпьешь виски?
— Нет.
— А может, подойдешь и поцелуешь меня? — предложила она.
Он посмотрел на нее, и сердце его неожиданно сильно забилось.
— Если хочешь, только скажи, — она улыбнулась.
— Я бы не прочь.
— Тогда подойди и сделай, что хочешь.
Он подошел и сел рядом.
— Я никого из них не убивала, — прошептала она и поцеловала его.
Губы их приоткрылись, головы склонились, языки сплелись. Он оторвался от Мэрилин и посмотрел на нее в упор.
Ее глаза мерцали при свете бра. Не говоря ни слова, она расстегнула блузку. Бюстгальтера на ней не было. Он увидел полные груди с аккуратными сосочками, коснулся их и поцеловал. Она расстегнула свои джинсы и сняла их. Его рука скользнула к ее трусикам, погладила ее между ног. Она ответила страстным вздохом, похожим на шипение змеи, и вся выгнулась, когда он стал стягивать с нее трусики, ее рука нашла молнию на его брюках и, расстегнув, освободила его взбухшую плоть. Сама она при этом отвернула глаза, как монашенка.
Часы на старинном комоде громко тикали, как бы задавая своим мерным стуком ритм их торопливому совокуплению. На мгновение показалось, что в тот момент, когда он проник в нее, часы остановились, затем снова застучали, давая аккомпанемент. Однако их тела нашли другой темп, бешеный, мощный, сотрясающий до самого основания и вызвавший у нее сначала резкие короткие вздохи, затем стон и, наконец, громкий вскрик, похожий на вопль ирландской плакальщицы, было в нем что-то примитивно-животное и пугающее.
Они вцепились друг в друга со всей силой, извиваясь, издавая стоны и вскрики. Опьяненный ее насыщенным парами джина дыханием, ошеломленный ее воплями, весь отдавшись этому бешеному, опережающему время ритму, Уиллис помнил о том, что он полицейский, расследующий двойное убийство, помнил о той невероятной тайне, стоявшей между ними — двумя совершенно незнакомыми людьми. Но эта тайна с каждым страстным движением уходила из его сознания все дальше и дальше.
— Давай, скорее! — кричала она. — О Боже, давай же!
Тайны.
Потом она рассказала Уиллису о своем отце — своем настоящем отце, о его золотых деньках и фиолетовых ночах. Он был алкоголиком, избивал мать до синяков, когда напивался. Однажды он попытался сделать то же самое с Мэрилин — пришел домой, пьяный в стельку, ворвался в ее комнату, когда она уже собиралась лечь спать и надевала ночную рубашку. С ремнем в руках он с руганью стал гоняться за ней по всему дому. На следующий день она ушла из этого дома навсегда.
— Я отправилась на автовокзал на Кулидж-авеню, — рассказывала она. — На мне была форма школы святого
Игнатия — в Маджесте я ходила в эту школу — короткая плиссированная юбка и синий блейзер с вышитым золотом гербом школы, вот здесь, — сказала она, касаясь левой груди. — Стоял прекрасный майский день, до моего шестнадцатилетия оставалось три месяца, а я села в автобус и отправилась прямиком в Калифорнию. Он был подонок, можешь мне поверить. Считается, что самыми большими пьяницами являются ирландцы, так ведь? Так вот мой папаша был чемпионом среди пьяниц во всей Маджесте, а его родители родились в Лондоне.
Уиллис с жадностью ловил каждый произносимый ею звук, чувствуя, как растет близость, гораздо более тесная, чем та физическая, которая была между ними несколько минут назад. Он прижал ее к себе и слушал.
— И вот я приехала в Калифорнию, — говорила она, — чтобы оказаться подальше от отца. Ну скажи, кому хочется, чтобы его избивали? И там я связалась с одним парнем, штангистом. У него были мускулы, как у гориллы, да и волосы росли по всему телу, даже на спине. Ненавижу мужчин, у которых на спине растут волосы! И еще с татуировками. С мужиками, у которых есть татуировки, надо быть поосторожнее, они все мерзавцы и подонки, да еще с приветом. И я точно знаю, что большинство бандитов носят татуировки, ты это знал?
— Да, — кивнул Уиллис.
— Ну да, конечно — ты же полицейский. Тот парень не был бандитом, но он регулярно избивал меня, как избивал бы папаша, если бы я осталась дома в Маджесте. Ну как тебе это нравится? Вот уж ирония судьбы! Он говорил мне, что до тех пор, пока не стал заниматься штангой, был тощим хиляком, и лишь спорт сделал его человеком, придал уверенности в себе. Однажды из-за него я чуть не попала в больницу.
В один прекрасный день я не выдержала и вызвала полицию, они были чрезвычайно любезны и вежливы, не то что здесь — ты уж меня извини. Сняли шляпы: «Да, мисс? В чем проблема, мисс?» Я стою с подбитым глазом и распухшей губой — этот мистер Америка разминает перед ними свои мускулы, а они меня спрашивают, неужели я действительно хочу подать на него жалобу. И тогда я поняла, что это ничего не изменит. Однако, когда он в следующий раз снова попытался поднять на меня руку, я разбила ему голову бутылкой. «Теперь твоя очередь вызывать полицию, ты, подонок!» — сказала я ему. Полицию он вызывать не стал, но больше меня не трогал. Через неделю мы разошлись. Я думаю, он просто не мог оставаться с человеком, который больше не позволял регулярно делать из себя отбивную. Мне кажется, некоторым мужикам просто нравится избивать женщин, не спрашивай меня, почему. Ты ведь не из таких?
— Когда бы я смог прийти к вам? — спросил он.
— Приходите прямо сейчас.
Она отворила дверь сразу же, даже не спросила, кто. Не успел он пройти в подъезд, как загудел зуммер внутренней двери, и она открылась. Внутри никого не было.
— Мисс Холлис? — окликнул он, а затем вспомнил, что она просила называть себя Мэрилин. — Мэрилин? — сказал он и почувствовал себя глупо.
Ее голос послышался откуда-то сверху.
— Проходи, пожалуйста.
На верхний этаж вела широкая лестница с покрытыми ковровой дорожкой ступенями, полированными перилами орехового дерева. На втором этаже он увидел столовую со множеством зеркал на стенах и столом, за которым вполне могли бы разместиться человек двенадцать. Дальше располагались кухня со сверкающими плитами, холодильником и духовкой и комната, дверь в которую была чуть приоткрыта — что-то вроде кабинета — он разглядел секретер, книжный шкаф и большое удобное кресло с висящим над ним бра.
— Мэрилин? — снова окликнул он.
— Поднимайся выше, — позвала она.
Выше находилась спальня. Стены ее, как и в остальных комнатах, были отделаны деревянными панелями. Напротив кровати располагалось большое, в полный рост, зеркало в бронзовой оправе. Еще одно бра. Персидские коврики на паркете. Громадная кровать под пологом. Два старинных комода. Маленький, на двоих, диванчик, обитый ярко-синим бархатом. На окне, выходящем на улицу, висели занавески такого же ярко-синего цвета. На диванчике сидела Мэрилин.
Она была босая в джинсах и мужской рубашке с закатанными рукавами. Этакая несчастная сиротка. Глаза покраснели и распухли, что подтверждало ее телефонные рыдания.
— Я его не убивала, — сразу же заявила она.
— А кто говорит, что вы это сделали?
Он заметил, что она сразу же заставила его обороняться. Такой злой, нехороший полицейский явился сюда с обвинениями.
— А почему тогда ты пришел? — сказала она. — Я просила позвонить, и ты обещал. Но не позвонил. А теперь Бэз умер...
— Да, это одна из причин, почему я здесь.
— А другие причины?
— Мне хотелось видеть тебя, — сказал он, сам не зная, ложь это или нет.
Она взглянула на него. Он стоял совсем близко, примерно в метре от нее. Ее светло-голубые глаза впились в его лицо, словно пытались проникнуть под черепную коробку, чтобы извлечь из потаенных уголков его мозга правду. Откровенность, как-то сказала она. Может быть, именно этого ей действительно хочется. Но тогда зачем она врала ему насчет Микки в енотовой шубе?
— Давай-ка поговорим о бедняжке Бэзе, — в его голосе прозвучала саркастическая нотка, надо следить за собой. Нельзя, чтобы она почувствовала, что под нее копают.
— В газетах писали, что его зарезали. Это правда?
Если именно она это сделала, то вопрос прозвучал совсем неплохо.
— Да, — ответил он.
В любом случае этот ответ сойдет — убила она или нет. Но ему почему-то не очень хотелось изображать полицейского, он и сам не мог понять, почему.
— Ножом?
Еще один хороший вопрос. Медэксперт говорил только, что это был «острый инструмент». Может быть, и нож, так же, как и любой другой предмет, способный резать плоть. Большинство простых обывателей, в отличие от полицейских, автоматически считают, что зарезать можно только ножом. Так почему же она спросила, чем его зарезали? Не сама ли она это сделала? И использовала не нож, а что-либо другое?
Он решил пойти на некоторую хитрость.
— Да, ножом, — сказал он, не отводя взгляда от ее глаз.
В них ничего не отразилось.
Она кивнула.
Вот и все.
И ничего не сказано.
— Где вы были в Пасхальное воскресенье? — спросил он.
— Ну вот, опять, — она покачала головой.
— Мне очень жаль, но я должен это сделать.
— Я была с Чипом.
— Эндикоттом?
— Да.
Это тот самый адвокат, который прочитал Уиллису лекцию о дружбе между мужчиной и женщиной.
— Когда именно? — спросил он.
— Нет, ты все-таки думаешь, что это я убила Бэза.
— Я полицейский, который должен выполнять свою работу, — сказал Уиллис.
— Я думала, мы станем друзьями. Ты же сказал, что пришел, потому что снова хотел меня видеть.
— Я сказал, что это — одна из причин.
Она тяжело вздохнула:
— Ладно. Прекрасно. Он заехал за мной в семь.
— И где вы были в половине восьмого?
Именно в это время сосед видел Бэзила Холландера в лифте своего дома на Эддисон-стрит.
— Обедала, — ответила она.
— Где?
— В мясном ресторане «Жирный город».
— Где это?
— На углу Кинг и Мельбурн.
Это на окраине. Кажется, территория 86-го? Да, он был совершенно уверен, что Кинг и Мельбурн находятся на участке 86-го участка, то есть в совершенно другой части города.
— Когда вы ушли из ресторана?
— Около девяти.
— И куда пошли?
— К Чипу.
— И когда вы оттуда ушли?
— Около восьми утра в понедельник.
— Вы провели ночь у мистера Эндикотта?
— Да.
Почему-то это его разозлило.
— Не сомневаюсь, что он все это подтвердит.
— Разумеется, — сказала Мэрилин.
Медэксперт предположил, что Холландер был убит в воскресенье ночью или в понедельник рано утром. По словам Мэрилин (и наверняка то же самое скажет ему и Эндикотт), они вдвоем были в его квартире с девяти часов воскресенья до восьми утра понедельника. Очень мило. Если только один из них не пошел и не прикончил бедняжку Бэза.
— В доме Эндикотта есть привратник? — спросил он.
— Да, — ответила она.
— Он видел, как вы входили?
— Думаю, что да.
— В восемь утра дежурил тот же привратник?
— Нет.
— То есть, если я правильно понял, вас провожал другой человек?
— Да, он остановил для нас такси.
— Два такси?
— Чипу надо было ехать на работу. А я вернулась
сюда.
— Вы же понимаете, что я буду разговаривать с обоими привратниками?
— Да, конечно, — кивнула она. — Ты же полицейский, просто выполняющий свою работу.
— Как зовут вашего отца? — неожиданно спросил он.
— Что? — переспросила она.
— Его зовут Джесси Холлис? Джошуа? Джейсон?
— Джесси. Фамилия Стюарт. Мой отчим.
— Как пишется?
— Без мягкого знака. А в чем дело? Ты думаешь, это он убил Бэза?
— Кто-то же это сделал, — сказал Уиллис. — Где он живет?
— В Хьюстоне. Мы уже закончили с третьей степенью?
— Это не третья степень, — возразил он. — Просто...
— Просто полицейский, выполняющий свою работу, ты ведь так говорил?
— Да, — сказал он. — Но я еще не кончил.
— Ну давай, скорее заканчивай, чтобы мы могли наконец чего-нибудь выпить.
Он взглянул на нее.
— Потому что мне гораздо больше нравится, когда ты не являешься полицейским, выполняющим свою работу.
— А кто это Микки? — спросил Уиллис.
— Микки? Ух ты, ну и память у тебя! Микки — моя подруга.
— Как ее фамилия?
— Террил.
— Она весит больше ста килограммов и носит енотовую шубу?
Глаза Мэрилин широко открылись.
— И ездит на угнанном «мерседесе»?
Мэрилин улыбнулась.
— Ну и ну... Мы, оказывается, не теряли времени даром.
— Почему вы мне сказали неправду?
— Потому что не видела смысла в том, чтобы расширять твой список подозреваемых. Где, похоже, я иду под номером один.
— Расскажите мне все, что знаете о нем.
— Не так уж много.
— Он угонщик машин?
— Представления не имею.
— Но ведь он же приходил сюда к вам? Вы хотите сказать, что вы не...
— Тогда я встретилась с ним в первый раз. И в последний. Послушай, ты не возражаешь, если я принесу что-нибудь выпить? Мне это просто необходимо. Хочешь верь, хочешь нет, но смерть Бэза меня просто потрясла.
— Чувствуй себя как дома, — разрешил он.
Она встала с диванчика и подошла к старинному комоду. Отворила дверцу, вынула бутылку джина.
— Тебе опять виски? — спросила она.
— Только не в три часа дня.
— Терпеть не могу виски, — поморщилась она. — А когда кончается твое дежурство? Я переведу стрелки вперед.
— В четыре. Даже без четверти четыре.
— Почему бы не нарушить правила?
— Нет, — сказал он, — спасибо.
Она пожала плечами, вытащила подносик со льдом (комод оказался небольшим холодильником), положила несколько кубиков в стакан и добавила приличную порцию джина.
— За золотые дни и фиолетовые ночи, — сказала она и выпила.
— Расскажите мне о Микки, — попросил он.
Мэрилин подошла к кровати и присела на край.
— Он приехал в город на несколько дней. Моя подруга Диди попросила его мне позвонить. Все. Точка.
— Вы всегда принимаете незнакомых людей? Которые могут оказаться угонщиками машин?
— Я не знала, что он угоняет машины. Если это действительно так. И мы никуда с ним не ходили. Мы просто...
— Но вы были одеты, как будто куда-то собирались. Шикарное синее платье, сапфировые серьги, высокие каблуки...
— Так ты заметил, — сказала она и отпила джин. — А может быть, я так оделась специально для тебя?
— Ладно, хватит, — оборвал ее Уиллис.
— Ты не слишком-то высокого мнения о себе?
— Да. И вообще считаю себя куском дерьма. Может быть, не станем проводить сеанс психотерапии? Если вы никуда не ходили с этим бандитом Микки Террилом...
— Мы немного выпили, и потом он пошел своей дорогой. Почему это ты так на него злишься?
— Воры всегда меня злят, — буркнул Уиллис. — И давайте не будем отклоняться от темы. Вы мне сказали, что куда-то уходите с подругой, что собираетесь с ней поужинать.
— Да, — Мэрилин вновь отпила из своего стакана. — Пожалуй, я тут солгала.
— Почему?
— Потому что если бы я сказала, что Микки — мужчина, ты бы начал задавать те самые вопросы, которые задаешь сейчас, а я не хочу, чтобы ты считал, что я из тех женщин, что встречаются с незнакомыми мужчинами. Это бы тебя только разозлило, вот как сейчас.
— Я ничуть не злюсь! — запротестовал Уиллис.
— Вы только послушайте — это он-то не злится, — Мэрилин закатила глаза.
Он помолчал.
— Ну и зануда же ты! — наконец сказал он.
— Спасибо, — она приветственно подняла стакан. — Скоро четыре, знаешь?
Он взглянул на часы.
— Может быть, теперь выпьешь виски?
— Нет.
— А может, подойдешь и поцелуешь меня? — предложила она.
Он посмотрел на нее, и сердце его неожиданно сильно забилось.
— Если хочешь, только скажи, — она улыбнулась.
— Я бы не прочь.
— Тогда подойди и сделай, что хочешь.
Он подошел и сел рядом.
— Я никого из них не убивала, — прошептала она и поцеловала его.
Губы их приоткрылись, головы склонились, языки сплелись. Он оторвался от Мэрилин и посмотрел на нее в упор.
Ее глаза мерцали при свете бра. Не говоря ни слова, она расстегнула блузку. Бюстгальтера на ней не было. Он увидел полные груди с аккуратными сосочками, коснулся их и поцеловал. Она расстегнула свои джинсы и сняла их. Его рука скользнула к ее трусикам, погладила ее между ног. Она ответила страстным вздохом, похожим на шипение змеи, и вся выгнулась, когда он стал стягивать с нее трусики, ее рука нашла молнию на его брюках и, расстегнув, освободила его взбухшую плоть. Сама она при этом отвернула глаза, как монашенка.
Часы на старинном комоде громко тикали, как бы задавая своим мерным стуком ритм их торопливому совокуплению. На мгновение показалось, что в тот момент, когда он проник в нее, часы остановились, затем снова застучали, давая аккомпанемент. Однако их тела нашли другой темп, бешеный, мощный, сотрясающий до самого основания и вызвавший у нее сначала резкие короткие вздохи, затем стон и, наконец, громкий вскрик, похожий на вопль ирландской плакальщицы, было в нем что-то примитивно-животное и пугающее.
Они вцепились друг в друга со всей силой, извиваясь, издавая стоны и вскрики. Опьяненный ее насыщенным парами джина дыханием, ошеломленный ее воплями, весь отдавшись этому бешеному, опережающему время ритму, Уиллис помнил о том, что он полицейский, расследующий двойное убийство, помнил о той невероятной тайне, стоявшей между ними — двумя совершенно незнакомыми людьми. Но эта тайна с каждым страстным движением уходила из его сознания все дальше и дальше.
— Давай, скорее! — кричала она. — О Боже, давай же!
Тайны.
Потом она рассказала Уиллису о своем отце — своем настоящем отце, о его золотых деньках и фиолетовых ночах. Он был алкоголиком, избивал мать до синяков, когда напивался. Однажды он попытался сделать то же самое с Мэрилин — пришел домой, пьяный в стельку, ворвался в ее комнату, когда она уже собиралась лечь спать и надевала ночную рубашку. С ремнем в руках он с руганью стал гоняться за ней по всему дому. На следующий день она ушла из этого дома навсегда.
— Я отправилась на автовокзал на Кулидж-авеню, — рассказывала она. — На мне была форма школы святого
Игнатия — в Маджесте я ходила в эту школу — короткая плиссированная юбка и синий блейзер с вышитым золотом гербом школы, вот здесь, — сказала она, касаясь левой груди. — Стоял прекрасный майский день, до моего шестнадцатилетия оставалось три месяца, а я села в автобус и отправилась прямиком в Калифорнию. Он был подонок, можешь мне поверить. Считается, что самыми большими пьяницами являются ирландцы, так ведь? Так вот мой папаша был чемпионом среди пьяниц во всей Маджесте, а его родители родились в Лондоне.
Уиллис с жадностью ловил каждый произносимый ею звук, чувствуя, как растет близость, гораздо более тесная, чем та физическая, которая была между ними несколько минут назад. Он прижал ее к себе и слушал.
— И вот я приехала в Калифорнию, — говорила она, — чтобы оказаться подальше от отца. Ну скажи, кому хочется, чтобы его избивали? И там я связалась с одним парнем, штангистом. У него были мускулы, как у гориллы, да и волосы росли по всему телу, даже на спине. Ненавижу мужчин, у которых на спине растут волосы! И еще с татуировками. С мужиками, у которых есть татуировки, надо быть поосторожнее, они все мерзавцы и подонки, да еще с приветом. И я точно знаю, что большинство бандитов носят татуировки, ты это знал?
— Да, — кивнул Уиллис.
— Ну да, конечно — ты же полицейский. Тот парень не был бандитом, но он регулярно избивал меня, как избивал бы папаша, если бы я осталась дома в Маджесте. Ну как тебе это нравится? Вот уж ирония судьбы! Он говорил мне, что до тех пор, пока не стал заниматься штангой, был тощим хиляком, и лишь спорт сделал его человеком, придал уверенности в себе. Однажды из-за него я чуть не попала в больницу.
В один прекрасный день я не выдержала и вызвала полицию, они были чрезвычайно любезны и вежливы, не то что здесь — ты уж меня извини. Сняли шляпы: «Да, мисс? В чем проблема, мисс?» Я стою с подбитым глазом и распухшей губой — этот мистер Америка разминает перед ними свои мускулы, а они меня спрашивают, неужели я действительно хочу подать на него жалобу. И тогда я поняла, что это ничего не изменит. Однако, когда он в следующий раз снова попытался поднять на меня руку, я разбила ему голову бутылкой. «Теперь твоя очередь вызывать полицию, ты, подонок!» — сказала я ему. Полицию он вызывать не стал, но больше меня не трогал. Через неделю мы разошлись. Я думаю, он просто не мог оставаться с человеком, который больше не позволял регулярно делать из себя отбивную. Мне кажется, некоторым мужикам просто нравится избивать женщин, не спрашивай меня, почему. Ты ведь не из таких?