Страница:
— Ты отправил телеграмму моему отцу? — полюбопытствовала девушка. В ее голосе не было ни тени злости.
— Да, мэм. — Гидеон постарался, что-бы его ответ прозвучал сурово и решительно, хотя от близости Хани его сердце готово было выскочить из груди.
— Стало быть, он будет здесь уже завтра утром, — вздохнула она.
— Да, мэм.
Хани обернулась к нему, подвернув под себя ногу. Ее огромные глаза были печальны.
— Значит, у нас осталось не так много времени? Я хочу сказать, чтобы быть вместе.
Гидеон не мог больше сдерживаться. Отвел мокрую прядь волос с ее плеча, провел пальцем по щеке…
— Оно и к лучшему, ясноглазая.
— То, что я сказала тебе утром, — правда, Гидеон. Я люблю тебя.
— В тебе проснулись инстинкты, Эд. Вероятно, такого ты еще никогда не испытывала…
— Мне двадцать лет, Гидеон. Думаю, я понимаю разницу между тем, что говорит мне сердце, и тем, что подсказывает тело. — Хани закусила губу, словно пытаясь остановить горячую волну, заливавшую щеки.
— Эд, дорогая, ты не должна…
— Не смей мне говорить, что я должна, а чего — нет, — огрызнулась она. — Я люблю тебя, Гидеон Саммерфилд. Всей душой и всем сердцем. Я люблю тебя. — Из глаз у нее брызнули слезы, но она сердито смахнула их тыльной стороной руки.
Гидеону захотелось выскочить из комнаты и что есть сил бежать куда глаза глядят. А еще ему захотелось прижать ее к гулко бьющемуся сердцу и никогда больше не отпускать. Эти два противоречивых желания парализовали его волю.
— Не переживай, Гидеон, — прошептала она. — Я и не жду, что ты ответишь мне взаимностью.
А Гидеона душили эмоции. Слова застревали в горле. Он просто задыхался. Какое-то сумасшествие. Этого не должно было случиться. Никогда. Но вот она — здесь, перед ним. И она его любит. На самом деле любит, он мог прочитать это по ее глазам. А он… он готов, как малый ребенок, лепетать в ответ слова любви.
Гидеон привлек девушку к себе и, почувствовав, что рубашка на плече намокла от ее слез, стал гладить по волосам.
— Не плачь, Хани, дорогая. Я ничего не могу тебе дать, кроме своей любви. А это самый бесполезный товар на свете.
Шмыгая носом, она приподняла голову и спросила:
— Ты хочешь сказать, что любишь меня?
В отчаянии он стиснул зубы, но она настаивала:
— Гидеон, ты это хотел сказать? — Бирюзовые глаза сверлили его взглядом, а хорошенькие губки подрагивали от сдерживаемой улыбки. — Скажи, что ты меня не любишь.
— Если бы я мог…
— То есть ты хотел бы не любить меня?
— Ага, ясноглазая. Именно это.
Прижавшись к его плечу, Хани еле слышно шепнула:
— Но я рада, что ты меня любишь.
Прижимая Хани к себе и глядя в потолок, Гидеон думал о том, что завтра утром, когда сюда явится с выкупом банкир Логан, радость ее померкнет, а вслед за нею угаснет и любовь.
Кейт играла с младшими детьми в серсо, когда пришел посыльный с телеграфа.
— У меня телеграмма для мистера Рейса Логана, — заявил он, глядя мимо Кейт.
— Давайте. Я миссис Логан.
— Велено передать мистеру Логану в собственные руки. — Посыльный попытался проскользнуть мимо Кейт, но она схватила его за шиворот.
— Мистер Логан отдыхает, молодой человек, и, если ты его потревожишь, миссис Логан позаботится о том, чтобы это была твоя последняя телеграмма, — решительно заявила Кейт и выхватила листок из рук посыльного.
Ворча и поправляя курточку, тот направился к калитке. Но перед тем, как выйти на улицу, погрозил кулаком и крикнул:
— Я все про вас знаю, миссис Логан. Люди не зря говорят, что вы не леди. Вы…
Кейт швырнула в мальчишку тяжелое деревянное кольцо для игры в серсо, но тот увернулся и побежал прочь.
У нее дрожали руки, когда она читала телеграмму. Спрятав ее в карман, она отправилась к Айзеку.
— Айзек, мне нужна твоя помощь. Старый негр открыл один глаз.
— А?
— Этот бандит Саммерфилд требует десять тысяч долларов, иначе он убьет Хани.
Приподнявшись на локте, Айзек взял телеграмму и стал читать.
— Рейс знает о телеграмме? — спросил он, хмурясь.
— Нет, и не узнает, если удастся еескрыть. Поэтому-то мне и нужна твоя помощь, Айзек.
— Вы рискуете нарваться на кучу неприятностей, миссис Кейт. Рейс будет в бешенстве.
— По мне, пусть он лучше взбесится и останется жив, чем будет убит в Керрилосе, — отрезала Кейт. — Я хочу, чтобы моя дочь вернулась домой целой и невредимой. И если для этого надо отдать этому алчному подонку десять тысяч долларов, то именно так я намерена поступить. Завтра первым же поездом еду в Керрилос…
— Добраться-то вы доберетесь, но откуда вы возьмете деньги? Из воздуха?
— Было бы неплохо, — вздохнула Кейт. — Я сейчас же отправлюсь в банк, а еще, пока Рейс спит, проверю содержимое нашего сейфа. По-моему, там есть немного наличности и золото.
— Я ошибался, миссис Кейт, думая, что этот молодчик удерживает мисс Хани, потому что полюбил ее.
— Мы оба ошибались. — Кейт встала и снова сунула телеграмму в карман. — Я полагаюсь на тебя, Айзек. Надеюсь, ты меня не выдашь и во время моего отсутствия постараешься удержать возле себя Рейса. Ты никогда меня не подводил.
— И сейчас не собираюсь, миссис Кейт.
Гидеон пытался устроиться в ванне поудобнее, но это было все равно что купаться в наперстке: длинные ноги он перекинул через бортик, а локти при каждом движении либо впивались ему в бока, либо упирались в железные стенки ванны. Поначалу возможность помыться обрадовала его, но, когда он, повернувшись к Хани спиной, разделся, оказалось, что ванна слишком маленькая, а вода порядком остыла. И вообще, возбуждение, которое он старался скрыть, ничуть не спало: плоть стала твердой, что твой кузнечный молот, да и соблазнительная поза завернутой в полотенце Хани не способствовала релаксации.
Он вздохнул и выжал над головой губку, так что прохладная вода полилась у него по волосам и лицу.
— Гидеон, — вдруг сказала Хани, — ты так и не ответил на мой вопрос, чем бы ты занимался, если бы не война.
Опять она со своими вопросами о его прошлом! Но теперь, поверив в искренность ее интереса, он задумался. Впервые в жизни ему по-настоящему захотелось поделиться своими воспоминаниями.
— Думаю, стал бы фермером. Скорее всего. Мой отец был фермером.
Хани легла на живот и подперла кулачками подбородок.
— А какая у него была ферма?
— Он выращивал свиней. Кроме того, у нас было несколько акров кукурузы. — Гидеон откинулся на край ванны и закрыл глаза. — Господи, как же мне нравилась кукуруза!
— Ты любил ее есть?
— И это тоже. Но я помню, как уходил в поле и стоял в самой гуще высоких -
— выше меня ростом — стеблей. Просто стоял среди зелени, подставив лицо солнцу и слушая, как в больших листьях шумит ветер. Он по-особенному шумит в кукурузном поле, будто какое-то огромное животное пробирается сквозь густые за росли.
— А не страшно тебе было? — Хани поежилась.
— Ничуть. Это… это… — Гидеон подыскивал подходящие слова и нашел их в своем сердце. — Это словно приближало меня к небу, будило во мне веру в Бога больше, чем посещение церкви.
— А сейчас ты бы мог стать фермером? Если бы была такая возможность?
Гидеон открыл глаза и пристально посмотрел на Хани.
— А как ты думаешь, ясноглазая? Трудновато заниматься фермерством, коли ты в бегах, как считаешь?
Хани села, скрестив ноги по-турецки и поправив полотенце.
— Ну так не беги.
Что-то среднее между смешком и ругательством сорвалось у него с губ.
— Я серьезно, Гидеон.
— Эд… — простонал он.
— Погоди, послушай меня, Гидеон. У меня в Канзасе есть земля, оставленная мне в наследство дедом. Думаю, акров двести. По правде говоря, я никогда о них не вспоминала. Сейчас эту землю обрабатывают арендаторы. Почему бы тебе не взять часть земли на себя? А может, и всю.
Гидеон долго молчал. Он был тронут ее предложением, тем более что оно прозвучало так искренне. Неужели эта прекрасная женщина готова поступить так ради него? Ему страшно захотелось согласиться и вернуться к той жизни, которую у него отняли, когда он был ребенком. У него будет шанс как бы заново прожить свою жизнь. И на сей раз так, как положено.
— Гидеон? Ты меня слушаешь?
Он кивнул, не поднимая глаз. Боялся произнести хоть слово, а еще больше — сказать «нет».
Передвинувшись в изножье кровати. Хани протянула руку и откинула у него со лба мокрую прядь.
— Гидеон Саммерфилд, — прошептала она, — ты меня слушаешь? Я прошу тебя взять меня в жены и увезти в Канзас.
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
— Да, мэм. — Гидеон постарался, что-бы его ответ прозвучал сурово и решительно, хотя от близости Хани его сердце готово было выскочить из груди.
— Стало быть, он будет здесь уже завтра утром, — вздохнула она.
— Да, мэм.
Хани обернулась к нему, подвернув под себя ногу. Ее огромные глаза были печальны.
— Значит, у нас осталось не так много времени? Я хочу сказать, чтобы быть вместе.
Гидеон не мог больше сдерживаться. Отвел мокрую прядь волос с ее плеча, провел пальцем по щеке…
— Оно и к лучшему, ясноглазая.
— То, что я сказала тебе утром, — правда, Гидеон. Я люблю тебя.
— В тебе проснулись инстинкты, Эд. Вероятно, такого ты еще никогда не испытывала…
— Мне двадцать лет, Гидеон. Думаю, я понимаю разницу между тем, что говорит мне сердце, и тем, что подсказывает тело. — Хани закусила губу, словно пытаясь остановить горячую волну, заливавшую щеки.
— Эд, дорогая, ты не должна…
— Не смей мне говорить, что я должна, а чего — нет, — огрызнулась она. — Я люблю тебя, Гидеон Саммерфилд. Всей душой и всем сердцем. Я люблю тебя. — Из глаз у нее брызнули слезы, но она сердито смахнула их тыльной стороной руки.
Гидеону захотелось выскочить из комнаты и что есть сил бежать куда глаза глядят. А еще ему захотелось прижать ее к гулко бьющемуся сердцу и никогда больше не отпускать. Эти два противоречивых желания парализовали его волю.
— Не переживай, Гидеон, — прошептала она. — Я и не жду, что ты ответишь мне взаимностью.
А Гидеона душили эмоции. Слова застревали в горле. Он просто задыхался. Какое-то сумасшествие. Этого не должно было случиться. Никогда. Но вот она — здесь, перед ним. И она его любит. На самом деле любит, он мог прочитать это по ее глазам. А он… он готов, как малый ребенок, лепетать в ответ слова любви.
Гидеон привлек девушку к себе и, почувствовав, что рубашка на плече намокла от ее слез, стал гладить по волосам.
— Не плачь, Хани, дорогая. Я ничего не могу тебе дать, кроме своей любви. А это самый бесполезный товар на свете.
Шмыгая носом, она приподняла голову и спросила:
— Ты хочешь сказать, что любишь меня?
В отчаянии он стиснул зубы, но она настаивала:
— Гидеон, ты это хотел сказать? — Бирюзовые глаза сверлили его взглядом, а хорошенькие губки подрагивали от сдерживаемой улыбки. — Скажи, что ты меня не любишь.
— Если бы я мог…
— То есть ты хотел бы не любить меня?
— Ага, ясноглазая. Именно это.
Прижавшись к его плечу, Хани еле слышно шепнула:
— Но я рада, что ты меня любишь.
Прижимая Хани к себе и глядя в потолок, Гидеон думал о том, что завтра утром, когда сюда явится с выкупом банкир Логан, радость ее померкнет, а вслед за нею угаснет и любовь.
Кейт играла с младшими детьми в серсо, когда пришел посыльный с телеграфа.
— У меня телеграмма для мистера Рейса Логана, — заявил он, глядя мимо Кейт.
— Давайте. Я миссис Логан.
— Велено передать мистеру Логану в собственные руки. — Посыльный попытался проскользнуть мимо Кейт, но она схватила его за шиворот.
— Мистер Логан отдыхает, молодой человек, и, если ты его потревожишь, миссис Логан позаботится о том, чтобы это была твоя последняя телеграмма, — решительно заявила Кейт и выхватила листок из рук посыльного.
Ворча и поправляя курточку, тот направился к калитке. Но перед тем, как выйти на улицу, погрозил кулаком и крикнул:
— Я все про вас знаю, миссис Логан. Люди не зря говорят, что вы не леди. Вы…
Кейт швырнула в мальчишку тяжелое деревянное кольцо для игры в серсо, но тот увернулся и побежал прочь.
У нее дрожали руки, когда она читала телеграмму. Спрятав ее в карман, она отправилась к Айзеку.
— Айзек, мне нужна твоя помощь. Старый негр открыл один глаз.
— А?
— Этот бандит Саммерфилд требует десять тысяч долларов, иначе он убьет Хани.
Приподнявшись на локте, Айзек взял телеграмму и стал читать.
— Рейс знает о телеграмме? — спросил он, хмурясь.
— Нет, и не узнает, если удастся еескрыть. Поэтому-то мне и нужна твоя помощь, Айзек.
— Вы рискуете нарваться на кучу неприятностей, миссис Кейт. Рейс будет в бешенстве.
— По мне, пусть он лучше взбесится и останется жив, чем будет убит в Керрилосе, — отрезала Кейт. — Я хочу, чтобы моя дочь вернулась домой целой и невредимой. И если для этого надо отдать этому алчному подонку десять тысяч долларов, то именно так я намерена поступить. Завтра первым же поездом еду в Керрилос…
— Добраться-то вы доберетесь, но откуда вы возьмете деньги? Из воздуха?
— Было бы неплохо, — вздохнула Кейт. — Я сейчас же отправлюсь в банк, а еще, пока Рейс спит, проверю содержимое нашего сейфа. По-моему, там есть немного наличности и золото.
— Я ошибался, миссис Кейт, думая, что этот молодчик удерживает мисс Хани, потому что полюбил ее.
— Мы оба ошибались. — Кейт встала и снова сунула телеграмму в карман. — Я полагаюсь на тебя, Айзек. Надеюсь, ты меня не выдашь и во время моего отсутствия постараешься удержать возле себя Рейса. Ты никогда меня не подводил.
— И сейчас не собираюсь, миссис Кейт.
Гидеон пытался устроиться в ванне поудобнее, но это было все равно что купаться в наперстке: длинные ноги он перекинул через бортик, а локти при каждом движении либо впивались ему в бока, либо упирались в железные стенки ванны. Поначалу возможность помыться обрадовала его, но, когда он, повернувшись к Хани спиной, разделся, оказалось, что ванна слишком маленькая, а вода порядком остыла. И вообще, возбуждение, которое он старался скрыть, ничуть не спало: плоть стала твердой, что твой кузнечный молот, да и соблазнительная поза завернутой в полотенце Хани не способствовала релаксации.
Он вздохнул и выжал над головой губку, так что прохладная вода полилась у него по волосам и лицу.
— Гидеон, — вдруг сказала Хани, — ты так и не ответил на мой вопрос, чем бы ты занимался, если бы не война.
Опять она со своими вопросами о его прошлом! Но теперь, поверив в искренность ее интереса, он задумался. Впервые в жизни ему по-настоящему захотелось поделиться своими воспоминаниями.
— Думаю, стал бы фермером. Скорее всего. Мой отец был фермером.
Хани легла на живот и подперла кулачками подбородок.
— А какая у него была ферма?
— Он выращивал свиней. Кроме того, у нас было несколько акров кукурузы. — Гидеон откинулся на край ванны и закрыл глаза. — Господи, как же мне нравилась кукуруза!
— Ты любил ее есть?
— И это тоже. Но я помню, как уходил в поле и стоял в самой гуще высоких -
— выше меня ростом — стеблей. Просто стоял среди зелени, подставив лицо солнцу и слушая, как в больших листьях шумит ветер. Он по-особенному шумит в кукурузном поле, будто какое-то огромное животное пробирается сквозь густые за росли.
— А не страшно тебе было? — Хани поежилась.
— Ничуть. Это… это… — Гидеон подыскивал подходящие слова и нашел их в своем сердце. — Это словно приближало меня к небу, будило во мне веру в Бога больше, чем посещение церкви.
— А сейчас ты бы мог стать фермером? Если бы была такая возможность?
Гидеон открыл глаза и пристально посмотрел на Хани.
— А как ты думаешь, ясноглазая? Трудновато заниматься фермерством, коли ты в бегах, как считаешь?
Хани села, скрестив ноги по-турецки и поправив полотенце.
— Ну так не беги.
Что-то среднее между смешком и ругательством сорвалось у него с губ.
— Я серьезно, Гидеон.
— Эд… — простонал он.
— Погоди, послушай меня, Гидеон. У меня в Канзасе есть земля, оставленная мне в наследство дедом. Думаю, акров двести. По правде говоря, я никогда о них не вспоминала. Сейчас эту землю обрабатывают арендаторы. Почему бы тебе не взять часть земли на себя? А может, и всю.
Гидеон долго молчал. Он был тронут ее предложением, тем более что оно прозвучало так искренне. Неужели эта прекрасная женщина готова поступить так ради него? Ему страшно захотелось согласиться и вернуться к той жизни, которую у него отняли, когда он был ребенком. У него будет шанс как бы заново прожить свою жизнь. И на сей раз так, как положено.
— Гидеон? Ты меня слушаешь?
Он кивнул, не поднимая глаз. Боялся произнести хоть слово, а еще больше — сказать «нет».
Передвинувшись в изножье кровати. Хани протянула руку и откинула у него со лба мокрую прядь.
— Гидеон Саммерфилд, — прошептала она, — ты меня слушаешь? Я прошу тебя взять меня в жены и увезти в Канзас.
Глава пятнадцатая
Гидеон замер, закрыв глаза и боясь пошевелиться. А Хани стала гладить его мокрые волосы, кое-где уже посеребренные сединой.
Когда-то давно Хани видела, как дядя Айзек гладил раненого барса. Глаза зверя были прикрыты, и он не то мурлыкал, не то урчал, а его пятнистая шерсть вставала дыбом под рукой Айзека. Гидеон напомнил ей того барса. Дикий зверь, пусть на мгновение, но прирученный.
Несколько минут тому назад, когда она смотрела, как Гидеон раздевается, у нее что-то шевельнулось внутри. Сначала ее внимание привлекла рана на боку, но потом ее взгляд скользнул ниже, по животу и мускулистым ногам. Ощущения усилились, когда она увидела, как он пытается скрыть затвердевшую плоть, а потом и вовсе превратились в ураган — где-то глубоко внутри ее бушевал циклон.
Пока они разговаривали, она неотрывно смотрела, как вода омывает его тело, как шевелятся волосы у него на груди. К тому моменту, когда они заговорили о фермерстве, Хани уже с трудом сдерживалась, чтобы не спрыгнуть с кровати. Она пожирала глазами это сильное тело, ей хотелось провести руками по блестевшим от воды мускулам.
Хани так переполняли новые для нее ощущения, что предложение о браке вырвалось у нее совершенно неожиданно, помимо ее воли и разума, и удивило девушку не меньше, чем Гидеона. Но она не пожалела о том, что сказала. Даже была рада тому, что на этот раз благоразумие не взяло верх над чувствами.
Хотя здравый смысл твердил: еще неделю назад ты не знала о его существовании. Как можно полюбить так скоро да еще набиваться в жены? Ведь брак — это на всю жизнь! Что за безумие на нее нашло!
Но сердце возражало: так бывает! Разве ее мать не полюбила отца с первого взгляда? И разве не отдалась ему в первый же день их знакомства?
Хани соскользнула с кровати и, подойдя сзади, обвила Гидеона за шею, прижавшись губами к мокрым волосам.
— Я так тебя люблю, Гидеон, что просто задыхаюсь.
А я и вовсе не дышу, подумал он. Рука девушки легла ему на сердце, и она наверняка почувствовала, как сильно оно стучит. Будет чудо, если оно не вырвется из груди. Он крепко зажмурился: только бы не потерять над собой контроль, не поддаться ее ласковому шепоту, ее нежным прикосновениям. Но как сохранить холодную голову, если от него уже пышет таким жаром, что кажется, вода в ванне вот-вот закипит?
— Люби меня, Гидеон.
Он накрыл ее руку своей. Охваченный желанием, он все же попытался сдержать себя.
— Эд, дорогая…
Ее язычок скользнул ему в ухо, и она едва слышно попросила:
— Люби меня, Гидеон, пожалуйста. Я так хочу тебя.
Его сдержанность — вернее, ее жалкие остатки — лопнула, как туго натянутая тетива. Видение, промелькнувшее в этот момент в его сознании, было ослепительным: они с Хани лежат где-то — может, в Канзасе — на кукурузном поле, в густых зарослях, а легкий ветерок колышет золотистые початки и шуршит в зеленой листве.
Сейчас он готов жизнь отдать за то, чтобы превратить это видение в реальность и обладать им во всей его красоте. Гидеон уже был не в силах отрицать, что желает эту женщину. Одним резким движением встал и вышел из воды. Обняв Хани, он отнес ее на кровать.
Кожа его, все еще мокрая, была гладкой и прохладной, и пахло от него мылом и жарким летом. И его поцелуй был тоже горячим и страстным. Он словно утверждал свои права на нее. А когда Гидеон осторожно прихватил зубами ее нижнюю губу, Хани пронзило такое острое желание, что она застонала.
Гидеон, тяжело дыша, приподнялся на локте, и Хани прочла в его глазах немой вопрос.
— Да, — сказала она. — Просто я не много боюсь. Я еще никогда… Ах, Гиде он, я хочу все делать, как надо, чтобы доставить тебе удовольствие… Я не знаю…что делать… как…
— Шш, — прервал ее Гидеон, целуя. — Я уже так давно этим не занимался, любимая, что и для меня это будто в первый раз. Я буду очень нежен и осторожен.
— Мне тебя… трогать?
— Не надо пока. Позволь сначала мне. — Приподняв ее, он стянул с нее полотенце.
— Эд, дорогая, — прошептал он, оглядывая ее от шеи до плоского живота, задержавшись на мгновение на упругих грудях. — Как ты прекрасна!
Он провел пальцем по соскам. Наблюдая с восторгом, какими они стали твердыми от его прикосновения, он взял губами один розовый бутон.
— Гидеон, у меня внутри все трепещет!
— Замечательно! — Он поднял голову только для того, чтобы произнести одно это слово и, обратив свое внимание на вторую грудь, одновременно провел рукою по ее бедру. Когда его пальцы нащупали влажную бархатистую плоть у нее между ног и она застонала от наслаждения, Гидеон снова ее поцеловал. И теперь уже язычок Хани проник ему в рот, приглашая продлить удовольствие. — Не торопись, — шепнул Гидеон, когда она прогнулась ему навстречу. Его голос звучал хрипло и напряженно. Казалось, он сдерживает свой порыв, чтобы дать Хани возможность в полной мере испытать неведомое ей доселе наслаждение. Наслаждение, которого такая красавица заслуживает в свой первый раз… и каждый раз. Да, он не может подарить ей мир, но ему по силам преобразить его, сделать так, чтобы сегодняшний день вспыхнул всеми своими волшебными красками.
Гидеон заставил себя отвлечься от ее нежной плоти и вернуться к мысли о Канзасе, о бескрайних полях кукурузы и о ветре, гуляющем среди высоких стеблей, подобно неуловимому зверю. Если бы он однажды оказался там с Хани, жизнь для него, возможно, началась бы сызнова. Может быть, может быть… Эти слова стучали у него в мозгу как некий припев, отвлекая от растущего желания.
— Гидеон.
Он очнулся и стал снова ее целовать, но уже более настойчиво, коленом раздвигая ей ноги. Он что-то прошептал — она не расслышала, что именно, — и, заглушив ее вскрик поцелуем, осторожно вошел в нее.
— Медленно, — глухим голосом, будто разговаривая сам с собою, внушал Гидеон.
Своими большими руками он сжал ее бедра, направляя их в такт медленным и ритмичным движениям. Горячая волна снова захлестнула Хани. Она подчинилась ритму, заданному Гидеоном. Ее руки блуждали по широкой спине, грудь стала мокрой от его пота, пахнувшего мускусом, а имя любимого звучало как песня на ее губах.
Хани казалось, что она больше не выдержит напряжения, словно внутри у нее все туже закручивалась пружина. А потом эта пружина вдруг взорвалась — в то самое мгновение, как Гидеон содрогнулся и со стоном упал на нее, уткнувшись лицом ей в плечо.
В наступившей тишине Хани отчетливо слышала, как бьются их сердца — так, словно у них было одно сердце на двоих. Она знала, что никакое другое сердце не будет стучать в унисон с ее сердцем. Никогда.
Гидеон проснулся оттого, что волосы Хани щекотали его плечо.
— Прости, что разбудила тебя, — сказа ла она тихо.
— Ничего. — Он не сумел сделать свой голос помягче. Ему только что снилось, что он в тюрьме, на холодном каменном полу в одиночной камере, и огромная крыса-в тюрьме они вымахивали размером с кошку — пробежала у него по плечу.
В комнате было почти темно, в окно падал лишь слабый, колеблющийся свет двух уличных фонарей. Снизу, из салуна, доносились звуки музыки: оркестр играл какую-то незнакомую мелодию. Вот что значит провести столько времени в таком аду, как тюрьма в Миссури, думал Гидеон, уставившись в потолок. Жизнь течет своим чередом — одни пишут новые книги, сочиняют новые песни, занимаются любовью, а другие в это время сидят в холодных, темных одиночках.
Хани, примостившаяся у него под боком, шевельнулась, и мысли его потекли в другом направлении. Он только что занимался любовью с прекрасной женщиной. Такой страсти, с какой она отдалась ему, он еще не знал. Ему бы сейчас быть на седьмом небе от счастья. А он вместо этого проклинает себя за то, что потерял над собой контроль и лишил Хани невинности, не имея ничего, что можно предложить взамен.
Она так наивна, что, верно, даже не понимает, какому подверглась риску. Что, если она забеременеет? При этой мысли сердце Гидеона екнуло. У них с Корой был сын, которого он так ни разу в жизни и не видел, похороненный где-то в Техасе. Дуайт Сэмьюэл заплатит и за него.
Хани вдруг открыла глаза и, словно читая его мысли, спросила:
— Как ты думаешь, у нас может быть ребенок, Гидеон?
Боже милостивый! Только не это!
— Сомневаюсь. В первый раз такое редко случается.
Она помолчала, задумавшись, а потом сказала:
— Моя мать забеременела мною именно так. В свой первый раз с моим отцом.
— Это случилось в ночь на четвертое июля. Она признавалась мне, что влюбилась в отца с первого взгляда.
— Так вот почему так блестят твои глаза, — рассмеялся Гидеон. — Твое зачатие, верно, как-то связано с фейерверками, которые устраивают в эту ночь.
— Вполне возможно, — согласилась Хани. — Отец уехал на следующий день, а мама вышла замуж за другого, чтобы дать мне имя. И моим отцом стал Нэд.
— Кэссиди?
Так она назвалась при первой встрече. Гидеону с трудом представлялось, что Рейс Логан мог бросить беременную женщину. Еще невероятней казалось, что банкир мог доверить кому-либо воспитание своего ребенка. Гидеон вспомнил, как переживал, когда Кора сбежала от него с Дуайтом Сэмьюэлом. Ему вдруг стало невыносимо больно при мысли, что Хани может уйти к другому, независимо от того, беременна она или нет.
Он погладил ее руку и спросил — не столько из любопытства, сколько из желания переменить тему:
— Что сталось с Кэссиди?
— Он умер. Мой настоящий отец, Рейс Логан, вернулся с войны, забрал нас с мамой, и мы стали жить вместе.
Ее слова прозвучали немного печально, и Гидеон понял, что не все было так гладко в этой семье. Как бы он хотел сделать счастливой это удивительное создание! Если бы только ему дали шанс, он сумел бы! Но проблема в том, что никто этого шанса ему не даст.
Особенно Рейс Логан. Особенно теперь. Банкир обещал Гидеону освобождение из тюрьмы, если он выполнит его поручение, заманив Дуайта Сэмьюэла и его банду в ловушку в Санта-Фе. Свобода! Гидеон с самого начала не очень-то верил в то, что Логан выполнит свое обещание, а теперь и вовсе поставил на своих надеждах крест. В отместку за позор дочери Рейс Логан наверняка упрячет его за решетку на веки вечные.
И поделом. Он поступил бы так с каждым, кто удрал бы с его дочерью и затащил ее в постель. В общем-то он согласился помочь Логану не потому, что хотел освободиться из тюрьмы. Не это главное. Месть была его целью. Он хотел разыскать своего кузена и сбежавшую жену, хотя не совсем ясно себе представлял, что с ними делать в случае удачи. Теперь, после смерти Коры, остался один Дуайт, с которым надо рассчитаться.
Рейс Логан вряд ли выполнит свое обещание. Наоборот, он с радостью захлопнет за ним дверь камеры и забросит куда-нибудь подальше ключи. Так что придется внести кое-какие поправки в намеченный план. После того как Дуайт и его бандиты попадутся в расставленные сети, Гидеон сам устроит свое освобождение — махнет через границу в Мексику.
Несмотря на Хани Логан. Или из-за нее? Несмотря на его чувства к ней. А может, из-за этих самых чувств, которые отняли у него покой? Он любит ее, в этом нет сомнения. Но придется ее оставить. Невозможно снова возвращаться в тюрьму.
Хватит с него одной отсидки. Второй он не выдержит. Достаточно одного удара прикладом, одного пинка сапогом под ребра, первого холодного прикосновения каменного пола, мертвой тишины одиночки — и он просто сойдет с ума.
Пальцы Хани медленно скользили по его груди и животу и далее вниз…
Но Гидеон остановил ее. Зря он сразу не встал и не оделся.
— Мне хочется к тебе прикасаться. — Ее голос дрожал. — Разве ты не…
Сколько раз можно обладать ею? — думал он. Один, два? Сколько раз можно наполнять ее своей страстью, не испытывая при этом судьбу? Но как сказать «нет», если это все, что ему отмерено, если одна-единственная ночь должна обеспечить их обоих любовью на всю оставшуюся жизнь!
— Хочу, дорогая… Я так люблю твои нежные руки…
Когда-то давно Хани видела, как дядя Айзек гладил раненого барса. Глаза зверя были прикрыты, и он не то мурлыкал, не то урчал, а его пятнистая шерсть вставала дыбом под рукой Айзека. Гидеон напомнил ей того барса. Дикий зверь, пусть на мгновение, но прирученный.
Несколько минут тому назад, когда она смотрела, как Гидеон раздевается, у нее что-то шевельнулось внутри. Сначала ее внимание привлекла рана на боку, но потом ее взгляд скользнул ниже, по животу и мускулистым ногам. Ощущения усилились, когда она увидела, как он пытается скрыть затвердевшую плоть, а потом и вовсе превратились в ураган — где-то глубоко внутри ее бушевал циклон.
Пока они разговаривали, она неотрывно смотрела, как вода омывает его тело, как шевелятся волосы у него на груди. К тому моменту, когда они заговорили о фермерстве, Хани уже с трудом сдерживалась, чтобы не спрыгнуть с кровати. Она пожирала глазами это сильное тело, ей хотелось провести руками по блестевшим от воды мускулам.
Хани так переполняли новые для нее ощущения, что предложение о браке вырвалось у нее совершенно неожиданно, помимо ее воли и разума, и удивило девушку не меньше, чем Гидеона. Но она не пожалела о том, что сказала. Даже была рада тому, что на этот раз благоразумие не взяло верх над чувствами.
Хотя здравый смысл твердил: еще неделю назад ты не знала о его существовании. Как можно полюбить так скоро да еще набиваться в жены? Ведь брак — это на всю жизнь! Что за безумие на нее нашло!
Но сердце возражало: так бывает! Разве ее мать не полюбила отца с первого взгляда? И разве не отдалась ему в первый же день их знакомства?
Хани соскользнула с кровати и, подойдя сзади, обвила Гидеона за шею, прижавшись губами к мокрым волосам.
— Я так тебя люблю, Гидеон, что просто задыхаюсь.
А я и вовсе не дышу, подумал он. Рука девушки легла ему на сердце, и она наверняка почувствовала, как сильно оно стучит. Будет чудо, если оно не вырвется из груди. Он крепко зажмурился: только бы не потерять над собой контроль, не поддаться ее ласковому шепоту, ее нежным прикосновениям. Но как сохранить холодную голову, если от него уже пышет таким жаром, что кажется, вода в ванне вот-вот закипит?
— Люби меня, Гидеон.
Он накрыл ее руку своей. Охваченный желанием, он все же попытался сдержать себя.
— Эд, дорогая…
Ее язычок скользнул ему в ухо, и она едва слышно попросила:
— Люби меня, Гидеон, пожалуйста. Я так хочу тебя.
Его сдержанность — вернее, ее жалкие остатки — лопнула, как туго натянутая тетива. Видение, промелькнувшее в этот момент в его сознании, было ослепительным: они с Хани лежат где-то — может, в Канзасе — на кукурузном поле, в густых зарослях, а легкий ветерок колышет золотистые початки и шуршит в зеленой листве.
Сейчас он готов жизнь отдать за то, чтобы превратить это видение в реальность и обладать им во всей его красоте. Гидеон уже был не в силах отрицать, что желает эту женщину. Одним резким движением встал и вышел из воды. Обняв Хани, он отнес ее на кровать.
Кожа его, все еще мокрая, была гладкой и прохладной, и пахло от него мылом и жарким летом. И его поцелуй был тоже горячим и страстным. Он словно утверждал свои права на нее. А когда Гидеон осторожно прихватил зубами ее нижнюю губу, Хани пронзило такое острое желание, что она застонала.
Гидеон, тяжело дыша, приподнялся на локте, и Хани прочла в его глазах немой вопрос.
— Да, — сказала она. — Просто я не много боюсь. Я еще никогда… Ах, Гиде он, я хочу все делать, как надо, чтобы доставить тебе удовольствие… Я не знаю…что делать… как…
— Шш, — прервал ее Гидеон, целуя. — Я уже так давно этим не занимался, любимая, что и для меня это будто в первый раз. Я буду очень нежен и осторожен.
— Мне тебя… трогать?
— Не надо пока. Позволь сначала мне. — Приподняв ее, он стянул с нее полотенце.
— Эд, дорогая, — прошептал он, оглядывая ее от шеи до плоского живота, задержавшись на мгновение на упругих грудях. — Как ты прекрасна!
Он провел пальцем по соскам. Наблюдая с восторгом, какими они стали твердыми от его прикосновения, он взял губами один розовый бутон.
— Гидеон, у меня внутри все трепещет!
— Замечательно! — Он поднял голову только для того, чтобы произнести одно это слово и, обратив свое внимание на вторую грудь, одновременно провел рукою по ее бедру. Когда его пальцы нащупали влажную бархатистую плоть у нее между ног и она застонала от наслаждения, Гидеон снова ее поцеловал. И теперь уже язычок Хани проник ему в рот, приглашая продлить удовольствие. — Не торопись, — шепнул Гидеон, когда она прогнулась ему навстречу. Его голос звучал хрипло и напряженно. Казалось, он сдерживает свой порыв, чтобы дать Хани возможность в полной мере испытать неведомое ей доселе наслаждение. Наслаждение, которого такая красавица заслуживает в свой первый раз… и каждый раз. Да, он не может подарить ей мир, но ему по силам преобразить его, сделать так, чтобы сегодняшний день вспыхнул всеми своими волшебными красками.
Гидеон заставил себя отвлечься от ее нежной плоти и вернуться к мысли о Канзасе, о бескрайних полях кукурузы и о ветре, гуляющем среди высоких стеблей, подобно неуловимому зверю. Если бы он однажды оказался там с Хани, жизнь для него, возможно, началась бы сызнова. Может быть, может быть… Эти слова стучали у него в мозгу как некий припев, отвлекая от растущего желания.
— Гидеон.
Он очнулся и стал снова ее целовать, но уже более настойчиво, коленом раздвигая ей ноги. Он что-то прошептал — она не расслышала, что именно, — и, заглушив ее вскрик поцелуем, осторожно вошел в нее.
— Медленно, — глухим голосом, будто разговаривая сам с собою, внушал Гидеон.
Своими большими руками он сжал ее бедра, направляя их в такт медленным и ритмичным движениям. Горячая волна снова захлестнула Хани. Она подчинилась ритму, заданному Гидеоном. Ее руки блуждали по широкой спине, грудь стала мокрой от его пота, пахнувшего мускусом, а имя любимого звучало как песня на ее губах.
Хани казалось, что она больше не выдержит напряжения, словно внутри у нее все туже закручивалась пружина. А потом эта пружина вдруг взорвалась — в то самое мгновение, как Гидеон содрогнулся и со стоном упал на нее, уткнувшись лицом ей в плечо.
В наступившей тишине Хани отчетливо слышала, как бьются их сердца — так, словно у них было одно сердце на двоих. Она знала, что никакое другое сердце не будет стучать в унисон с ее сердцем. Никогда.
Гидеон проснулся оттого, что волосы Хани щекотали его плечо.
— Прости, что разбудила тебя, — сказа ла она тихо.
— Ничего. — Он не сумел сделать свой голос помягче. Ему только что снилось, что он в тюрьме, на холодном каменном полу в одиночной камере, и огромная крыса-в тюрьме они вымахивали размером с кошку — пробежала у него по плечу.
В комнате было почти темно, в окно падал лишь слабый, колеблющийся свет двух уличных фонарей. Снизу, из салуна, доносились звуки музыки: оркестр играл какую-то незнакомую мелодию. Вот что значит провести столько времени в таком аду, как тюрьма в Миссури, думал Гидеон, уставившись в потолок. Жизнь течет своим чередом — одни пишут новые книги, сочиняют новые песни, занимаются любовью, а другие в это время сидят в холодных, темных одиночках.
Хани, примостившаяся у него под боком, шевельнулась, и мысли его потекли в другом направлении. Он только что занимался любовью с прекрасной женщиной. Такой страсти, с какой она отдалась ему, он еще не знал. Ему бы сейчас быть на седьмом небе от счастья. А он вместо этого проклинает себя за то, что потерял над собой контроль и лишил Хани невинности, не имея ничего, что можно предложить взамен.
Она так наивна, что, верно, даже не понимает, какому подверглась риску. Что, если она забеременеет? При этой мысли сердце Гидеона екнуло. У них с Корой был сын, которого он так ни разу в жизни и не видел, похороненный где-то в Техасе. Дуайт Сэмьюэл заплатит и за него.
Хани вдруг открыла глаза и, словно читая его мысли, спросила:
— Как ты думаешь, у нас может быть ребенок, Гидеон?
Боже милостивый! Только не это!
— Сомневаюсь. В первый раз такое редко случается.
Она помолчала, задумавшись, а потом сказала:
— Моя мать забеременела мною именно так. В свой первый раз с моим отцом.
— Это случилось в ночь на четвертое июля. Она признавалась мне, что влюбилась в отца с первого взгляда.
— Так вот почему так блестят твои глаза, — рассмеялся Гидеон. — Твое зачатие, верно, как-то связано с фейерверками, которые устраивают в эту ночь.
— Вполне возможно, — согласилась Хани. — Отец уехал на следующий день, а мама вышла замуж за другого, чтобы дать мне имя. И моим отцом стал Нэд.
— Кэссиди?
Так она назвалась при первой встрече. Гидеону с трудом представлялось, что Рейс Логан мог бросить беременную женщину. Еще невероятней казалось, что банкир мог доверить кому-либо воспитание своего ребенка. Гидеон вспомнил, как переживал, когда Кора сбежала от него с Дуайтом Сэмьюэлом. Ему вдруг стало невыносимо больно при мысли, что Хани может уйти к другому, независимо от того, беременна она или нет.
Он погладил ее руку и спросил — не столько из любопытства, сколько из желания переменить тему:
— Что сталось с Кэссиди?
— Он умер. Мой настоящий отец, Рейс Логан, вернулся с войны, забрал нас с мамой, и мы стали жить вместе.
Ее слова прозвучали немного печально, и Гидеон понял, что не все было так гладко в этой семье. Как бы он хотел сделать счастливой это удивительное создание! Если бы только ему дали шанс, он сумел бы! Но проблема в том, что никто этого шанса ему не даст.
Особенно Рейс Логан. Особенно теперь. Банкир обещал Гидеону освобождение из тюрьмы, если он выполнит его поручение, заманив Дуайта Сэмьюэла и его банду в ловушку в Санта-Фе. Свобода! Гидеон с самого начала не очень-то верил в то, что Логан выполнит свое обещание, а теперь и вовсе поставил на своих надеждах крест. В отместку за позор дочери Рейс Логан наверняка упрячет его за решетку на веки вечные.
И поделом. Он поступил бы так с каждым, кто удрал бы с его дочерью и затащил ее в постель. В общем-то он согласился помочь Логану не потому, что хотел освободиться из тюрьмы. Не это главное. Месть была его целью. Он хотел разыскать своего кузена и сбежавшую жену, хотя не совсем ясно себе представлял, что с ними делать в случае удачи. Теперь, после смерти Коры, остался один Дуайт, с которым надо рассчитаться.
Рейс Логан вряд ли выполнит свое обещание. Наоборот, он с радостью захлопнет за ним дверь камеры и забросит куда-нибудь подальше ключи. Так что придется внести кое-какие поправки в намеченный план. После того как Дуайт и его бандиты попадутся в расставленные сети, Гидеон сам устроит свое освобождение — махнет через границу в Мексику.
Несмотря на Хани Логан. Или из-за нее? Несмотря на его чувства к ней. А может, из-за этих самых чувств, которые отняли у него покой? Он любит ее, в этом нет сомнения. Но придется ее оставить. Невозможно снова возвращаться в тюрьму.
Хватит с него одной отсидки. Второй он не выдержит. Достаточно одного удара прикладом, одного пинка сапогом под ребра, первого холодного прикосновения каменного пола, мертвой тишины одиночки — и он просто сойдет с ума.
Пальцы Хани медленно скользили по его груди и животу и далее вниз…
Но Гидеон остановил ее. Зря он сразу не встал и не оделся.
— Мне хочется к тебе прикасаться. — Ее голос дрожал. — Разве ты не…
Сколько раз можно обладать ею? — думал он. Один, два? Сколько раз можно наполнять ее своей страстью, не испытывая при этом судьбу? Но как сказать «нет», если это все, что ему отмерено, если одна-единственная ночь должна обеспечить их обоих любовью на всю оставшуюся жизнь!
— Хочу, дорогая… Я так люблю твои нежные руки…
Глава шестнадцатая
Кейт Логан, сидя у окна вагона, то и дело шевелила ногой — проверяла, на месте ли маленький кожаный саквояж, спрятанный на полу в складках длинного дорожного платья.
Было девять часов утра. Рейс уже, наверно, в банке. Если ей удалось замаскировать пропажу, он не заметит ни отсутствия наличности, ни того, что из сейфа исчезли четыре золотых слитка. На очкастого кассира, обещавшего не выдавать ее, полагаться не приходилось, но, если ей повезет, муж не заметит ее отлучки до вечера, а тогда она уже вернется. Вместе с дочерью.
Однако что это взбрело ей в голову считать, что так легко обмануть Рейса? Да он нутром чует, когда ее нет. Ведь и она всегда чувствует его отсутствие. Они просто не могут существовать в отдельности! Даже солнце как будто тускнеет, а в воздухе появляется что-то такое, от чего становится трудно дышать.
Кейт вздохнула. Простит ли ей Рейс то, что она делает? За все годы их совместной жизни она ни разу не пошла против его воли. Между ними случались ссоры, иногда она с ним конфликтовала. Но никогда не выходила из повиновения. Тем более — не действовала за его спиной. Но ведь раньше для этого не было причин.
Она могла бы показать ему телеграмму, а потом до хрипоты спорить с ним, убеждая, что ему не следует ехать, потому что это опасно. Что его вспыльчивость не позволяет ему трезво мыслить, особенно когда дело касается Хани. Она бы стала его убеждать, что в его возрасте ему не справиться с молодым и еще более отчаянным, чем он сам, Саммерфилдом. И все было бы напрасно.
Она делает то, что должна — Кейт стиснула зубы, — для Хани, для Рейса. Хани будет оскорблена выкупом, а еще более тем, что ей снова дали почувствовать свою безответственность. Но это скоро пройдет.
А вот Рейс, возможно, никогда не простит ей обман. Кейт слишком хорошо знала, как он упрям и горд. Рана, которую она ему нанесла, может никогда не зажить.
Глаза Кейт наполнились слезами. Что поделаешь! Если Рейс навсегда потеряет к ней доверие и разлюбит ее, она по крайней мере сохранит ему жизнь.
Хани осторожно открыла дверь и вышла в пустой коридор. Несмотря на то что спала она мало, она чувствовала себя свежей и отдохнувшей. У нее было ощущение какой-то восхитительной полноты, словно Гидеон заполнил своей любовью все пустые места в ее теле. Почти бегом она спустилась по лестнице и вышла на улицу. Она решила купить себе новое платье взамен подозрительных лохмотьев и принести из бара завтрак в номер.
Чарли-полукровка дремал в кресле и открыл глаза как раз в тот момент, когда Хани выходила на улицу.
— Какого черта! — пробормотал Чарли, встрепенувшись и хватая лежащий на коленях пистолет. Локтем он свалил на пол настольную лампу, и непотухшая сигарета упала в образовавшуюся у него под ногами лужицу керосина.
Улица была пустынной. Хани захотелось выбежать на середину и объявить всему миру — или хотя бы жителям Керрилоса, — что она любит Гидеона Саммерфилда и что если она до сих пор и не совершила в жизни ничего особенного, то сейчас сделала то, что было абсолютно, совершенно, безусловно правильно!
Впервые в жизни она стала сама собой! Какое счастье! Ничего не надо доказывать — ни себе, ни кому-либо другому, особенно отцу. Если она разыщет деньги, то вернет их в банк ради Гидеона, а не для того, чтобы произвести впечатление на отца или заслужить его похвалу. Она ни за что на свете не допустит, чтобы Гидеон опять попал за решетку.
С этой мыслью она вошла в лавку и снова удивилась ее сходству с лавчонкой ее детства. Но на сей раз воспоминание было не столь болезненным. Эдвины Кэссиди больше нет! Есть Хани Логан, и она счастлива.
— Вам помочь, мисс? — довольно не приветливо спросила пожилая продавщица.
Хани выбрала простенькое ситцевое платье и стала его примерять. Рукава слишком длинны, в талии широковато, а подол волочится по земле, но платье чистенькое и не рваное, а большего в данный момент от него и не требуется. Она разглядывала себя в зеркале, когда услышала, как продавщица воскликнула:
— Ой! Кажется, горит гостиница. Хоть бы она сгорела дотла! Будет только справедливо, если все эти шлюхи и алкаши сгорят уже на земле, не дожидаясь адского пекла!
Хани выглянула в окно. Дым валил из окон нижнего этажа гостиницы. Языки пламени поднимались вверх по стене деревянного строения.
Панический страх охватил девушку. Она огляделась: ряды полок, заставленных мешками с крупой, деревянными ящиками и стеклянными банками, были странно знакомыми. Свисавшие с потолка на крюках метлы, лопаты и мотыги покачивались над головой, и на какую-то долю секунды ей почудилось, что она в лавчонке своего детства в Лома-Парда. Она даже удивилась, почему на ней платье ее матери, ведь ей не разрешалось играть в переодевания!
— Смотри! — кричала продавщица. — Видишь? Уже крыша занялась! Помоги нам, Господи! Не дай искрам перекинуться на нашу сторону!
Было девять часов утра. Рейс уже, наверно, в банке. Если ей удалось замаскировать пропажу, он не заметит ни отсутствия наличности, ни того, что из сейфа исчезли четыре золотых слитка. На очкастого кассира, обещавшего не выдавать ее, полагаться не приходилось, но, если ей повезет, муж не заметит ее отлучки до вечера, а тогда она уже вернется. Вместе с дочерью.
Однако что это взбрело ей в голову считать, что так легко обмануть Рейса? Да он нутром чует, когда ее нет. Ведь и она всегда чувствует его отсутствие. Они просто не могут существовать в отдельности! Даже солнце как будто тускнеет, а в воздухе появляется что-то такое, от чего становится трудно дышать.
Кейт вздохнула. Простит ли ей Рейс то, что она делает? За все годы их совместной жизни она ни разу не пошла против его воли. Между ними случались ссоры, иногда она с ним конфликтовала. Но никогда не выходила из повиновения. Тем более — не действовала за его спиной. Но ведь раньше для этого не было причин.
Она могла бы показать ему телеграмму, а потом до хрипоты спорить с ним, убеждая, что ему не следует ехать, потому что это опасно. Что его вспыльчивость не позволяет ему трезво мыслить, особенно когда дело касается Хани. Она бы стала его убеждать, что в его возрасте ему не справиться с молодым и еще более отчаянным, чем он сам, Саммерфилдом. И все было бы напрасно.
Она делает то, что должна — Кейт стиснула зубы, — для Хани, для Рейса. Хани будет оскорблена выкупом, а еще более тем, что ей снова дали почувствовать свою безответственность. Но это скоро пройдет.
А вот Рейс, возможно, никогда не простит ей обман. Кейт слишком хорошо знала, как он упрям и горд. Рана, которую она ему нанесла, может никогда не зажить.
Глаза Кейт наполнились слезами. Что поделаешь! Если Рейс навсегда потеряет к ней доверие и разлюбит ее, она по крайней мере сохранит ему жизнь.
Хани осторожно открыла дверь и вышла в пустой коридор. Несмотря на то что спала она мало, она чувствовала себя свежей и отдохнувшей. У нее было ощущение какой-то восхитительной полноты, словно Гидеон заполнил своей любовью все пустые места в ее теле. Почти бегом она спустилась по лестнице и вышла на улицу. Она решила купить себе новое платье взамен подозрительных лохмотьев и принести из бара завтрак в номер.
Чарли-полукровка дремал в кресле и открыл глаза как раз в тот момент, когда Хани выходила на улицу.
— Какого черта! — пробормотал Чарли, встрепенувшись и хватая лежащий на коленях пистолет. Локтем он свалил на пол настольную лампу, и непотухшая сигарета упала в образовавшуюся у него под ногами лужицу керосина.
Улица была пустынной. Хани захотелось выбежать на середину и объявить всему миру — или хотя бы жителям Керрилоса, — что она любит Гидеона Саммерфилда и что если она до сих пор и не совершила в жизни ничего особенного, то сейчас сделала то, что было абсолютно, совершенно, безусловно правильно!
Впервые в жизни она стала сама собой! Какое счастье! Ничего не надо доказывать — ни себе, ни кому-либо другому, особенно отцу. Если она разыщет деньги, то вернет их в банк ради Гидеона, а не для того, чтобы произвести впечатление на отца или заслужить его похвалу. Она ни за что на свете не допустит, чтобы Гидеон опять попал за решетку.
С этой мыслью она вошла в лавку и снова удивилась ее сходству с лавчонкой ее детства. Но на сей раз воспоминание было не столь болезненным. Эдвины Кэссиди больше нет! Есть Хани Логан, и она счастлива.
— Вам помочь, мисс? — довольно не приветливо спросила пожилая продавщица.
Хани выбрала простенькое ситцевое платье и стала его примерять. Рукава слишком длинны, в талии широковато, а подол волочится по земле, но платье чистенькое и не рваное, а большего в данный момент от него и не требуется. Она разглядывала себя в зеркале, когда услышала, как продавщица воскликнула:
— Ой! Кажется, горит гостиница. Хоть бы она сгорела дотла! Будет только справедливо, если все эти шлюхи и алкаши сгорят уже на земле, не дожидаясь адского пекла!
Хани выглянула в окно. Дым валил из окон нижнего этажа гостиницы. Языки пламени поднимались вверх по стене деревянного строения.
Панический страх охватил девушку. Она огляделась: ряды полок, заставленных мешками с крупой, деревянными ящиками и стеклянными банками, были странно знакомыми. Свисавшие с потолка на крюках метлы, лопаты и мотыги покачивались над головой, и на какую-то долю секунды ей почудилось, что она в лавчонке своего детства в Лома-Парда. Она даже удивилась, почему на ней платье ее матери, ведь ей не разрешалось играть в переодевания!
— Смотри! — кричала продавщица. — Видишь? Уже крыша занялась! Помоги нам, Господи! Не дай искрам перекинуться на нашу сторону!