Макданиел Сильвия. Магия звезд

   — Ты уже позавтракал? — спросила она.
   — Да, на сегодняшнее утро у меня назначена важная встреча, так что я очень тороплюсь, — бросил он с последней ступеньки лестницы. — Я бы подождал тебя, если б знал, что ты спустишься так рано.
   — Мне надо уложить кое-какие вещи, которые я хочу забрать с собой в Новый Орлеан, — ответила она.
   — Понятно… У нас билеты на двухчасовой пароход.
   Она понимающе кивнула.
   — Я соберусь вовремя.
   Дрю еще раз посмотрел на нее.
   — Вчера я за тебя волновался…
   — Неужели?! — удивилась Лайла. — С чего бы это? Как видишь, я в прекрасной форме. Просто мне необходимо было выспаться.
   Она улыбалась, но Дрю заметил страх, прятавшийся в уголках ее глаз.
   — Сегодня утром ты выглядишь просто очаровательно, но вчера…
   В ответ она лишь махнула рукой.
   — Мне просто нужно было как следует отдохнуть, — промолвила она, мило улыбаясь. — Теперь я в полном порядке.
   — Ты наркоманка, Лайла.
   Ее тело напряглось, а в глазах блеснул гнев.
   — Да как ты смеешь такое говорить?! Ты и понятия не имеешь, что такое бессонница! Каково это часами ворочаться с боку на бок, мучительно пытаясь отключиться, чтобы наконец-то пришел желанный сон.
   — Уверен, ты говоришь правду, но тело твое зависит от этого наркотика. Вчера ночью у тебя дрожали руки, пока на помощь не пришла Колетт, еле слышно сказал Дрю.
   — Я просто устала, — повысила голос Лайла. И ты не имеешь никакого права судить меня или учить жить. Я могу бросить принимать снотворное в любой момент.
   — Я тебе не верю.
   — Мне плевать, во что ты веришь, — парировала она. — Мне лауданум помогает и потому необходим.
   Она возвышалась над Дрю, стоя на верхней ступеньке и нервно облизывая губы.
   — Ты принимала это снотворное в ночь, когда умер Жан? — спросил Дрю.
   Она метнулась мимо него в сторону библиотеки.
   — И почему все наши разговоры возвращаются к смерти Жана?
   Он прошел вслед за ней в библиотеку.
   — Лайла, я пытаюсь защитить твою жизнь.
   Если обвинитель узнает о том, что ты принимала лауданум, то может спросить, откуда у тебя такая уверенность, что ты не убивала своего мужа?
   Она повернулась к нему лицом, уперев руки в бока.
   — В ту ночь я впервые за много дней крепко спала, потому что приняла свое лекарство. Кто угодно мог зайти в номер отеля и убить его, я все равно ничего бы не услышала.
   Дрю смотрел на нее, подмечая, сколь очевидно она расстроена признанием, что спала в момент убийства Жана. Но был ли лауданум, который она дала мужу, смешан с цианистым калием? И умышленно ли она добавила цианистый калий в питье Жана, чтобы навсегда с ним разделаться?
   Дрю вздохнул, понимая, что чем больше он узнает об этом деле, тем сложнее становится его работа, и впервые засомневался, что сможет выиграть этот процесс.
   — Ты наркоманка, Лайла. Ты не можешь жить без этой опиумной настойки. Если об этом узнает обвинитель, то обязательно использует этот факт против тебя. Я хочу, чтобы ты была здорова и голова у тебя была чистой, — повторил Дрю, после чего сделал паузу, прекрасно понимая, что его слова ни в чем ее не убедили. — Знаю, ты мне не веришь… Но докажи обратное и попробуй несколько ночей обойтись без этого лекарства. Если ты и впрямь не испытываешь к нему особого пристрастия, я больше не скажу ни слова…
   — Мне никому ничего не надо доказывать. Я не наркоманка, — настаивала Лайла.
   — А какого мнения был Жан о снотворном, которое ты принимала? — спросил он.
   Лайла была просто потрясена.
   — Откуда ты узнал? — голос ее задрожал. — Только Колетт могла тебе об этом рассказать.
   — Не вини Колетт. Она волнуется за тебя точно так же, как и я, — сказал Дрю, сдерживая желание прикоснуться к нежной руке Лайлы.
   — Я не наркоманка, — упрямо продолжала твердить она.
   — Ты должна прекратить принимать эту настойку, иначе она тебя убьет, — промолвил Дрю. — Позволь помочь тебе.
   Дрю подошел к ней, прекрасно понимая, что сейчас ни в коем случае не стоит ее отталкивать, иначе она убежит. Он повернул Лайлу лицом к себе.
   — Мы поговорим на эту тему потом, когда я вернусь. А сейчас я должен идти. И, надеюсь, ты будешь ждать, пока я не вернусь.
   Лайла нахмурилась, скрестив руки на груди.
   — Я помню про короткий поводок.
   Взяв ее пальцами за подбородок, Дрю повернул голову молодой женщины так, чтобы она смотрела ему прямо в глаза.
   — И вот еще что…
   Зная, что он не должен этого делать, но более не в состоянии сопротивляться своим желаниям, он накрыл ее рот молниеносным поцелуем.
   Утренняя роса не могла быть слаще ее припухших губ. Они стояли в солнечном свете, льющемся через окна, и чувственное влечение между ними становилось все сильнее. Дрю усилием воли оторвался от нее.
   — Я скоро вернусь, — пообещал он и вышел из библиотеки.

Глава ОДИННАДЦАТАЯ

   Дрю прищелкнул поводьями, он торопился провести свою последнюю встречу до того, как они сядут на Ново-Орлеанский пароход. Сегодня он оставил Лайлу, скрепя сердце. Хоть она и отрицала наркотическую зависимость, оба они знали, что она лжет как Дрю, так и самой себе. И хоть он и не должен был ни в коем случае целовать ее в это утро, он не смог удержаться от того, чтобы хоть как-то ее успокоить.
   Вкус ее сладких губ вновь потряс его до глубины души, и он вновь жаждал ее, хоть и понимал, что повторять то, что произошло между ними прошлой ночью, теперь просто глупо. Однако он стал испытывать к ней куда большую привязанность, чем прежде.
   Дрю быстро напомнил себе о том, что Лайла его подзащитная и он должен прежде всего отстаивать ее интересы в суде, а не строить планы совместной жизни с ней. В противном случае он рисковал своей юридической практикой и будущей политической карьерой. В прошлую ночь он думал телом, а не мозгами». И сегодня утром пожалел о своих спонтанных действиях. Он должен защищать, а не совращать Лайлу.
   Что касается будущего процесса, то ему хотелось, чтобы его суждения были ясны и точны, а разум полностью сконцентрирован на защите этой женщины. Он не должен ничего упустить, иначе окружной обвинитель Финни похоронит его, и Лайлу повесят вне зависимости от того, виновна она или нет, но об этом Дрю старался не думать.
   Да, он проигнорировал совет отца и оказался в ее объятиях, в ее постели. А ночь-то была куда лучше, чем он мог предположить в своих самых смелых мечтаниях… К несчастью, лишь до того момента, когда он понял, насколько она зависит от своего так называемого лекарства. Это пристрастие успело пустить глубокие корни, и наркотик крепко держал ее в своих тисках. И, похоже, она не сознавала всю серьезность этой проблемы.
   Прошлой ночью она казалась такой уязвимой, такой беззащитной. И хотя он воспользовался ею непреднамеренно, Дрю беспокоился, что сегодня она, наверняка, пожалеет о том, что так страстно ему ответила.
   Наконец, он въехал в ворота монастыря «Святого Сердца». Он прибыл сюда после того, как получил ответ на спешно составленное письмо, с помощью которого пытался убедить мать-настоятельницу свидетельствовать на суде в пользу Лайлы.
   Остановив экипаж, Дрю привязал поводья и пошел пешком по дорожке из гравия. Зеленый мох покрывал старинное каменное строение, окруженное атмосферой благостной тишины. Когда он постучал в дверь, то невольно представил себе, как Лайла пришла сюда после того, как умерла ее мать.
   Молодая женщина в одеянии послушницы приоткрыла тяжелую дубовую дверь.
   — Чем я могу вам помочь?
   — Я Дрю Солье, — сказал адвокат. — Мать-настоятельница назначила мне аудиенцию.
   Женщина пропустила его, и он вошел в тихую приемную. Послушница осторожно закрыла за ним дверь.
   — Пожалуйста, сюда, — тихонько промолвила монахиня, жестом приглашая следовать за ней. Шаги гулким эхом отдавались под каменными сводами, когда они шли по темному коридору. Здесь стоял сильный запах ладана. Вскоре впереди появилась дверь, из-под которой струился яркий свет. Послушница постучалась.
   — Матушка, вас хочет видеть мистер Солье. Дверь открылась, и женщина в традиционно черной длинной монашеской рясе и белом платке, обрамлявшем ее лицо, с любопытством посмотрела на Дрю. Ее рукопожатие оказалось по-мужски крепким.
   — Доброе утро, мистер Солье. Пожалуйста, входите.
   Она плотно закрыла за ним дверь.
   — Должна признаться, что крайне заинтригована. Зачем вам понадобилось узнавать что-то о мисс Дю Шамп?
   Жестом предложив ему сесть, настоятельница подошла к столу и поудобнее устроилась в своем кресле.
   — Уверен, вы слышали, что ее обвиняют в убийстве человека, называвшего себя ее мужем, — сообщил Дрю.
   — Я слышала об этом печальном событии, кивнула настоятельница.
   — Так вот, я ее адвокат и собираюсь защищать ее в суде. Я надеялся, что вы расскажете мне что-нибудь интересное о Лайле и ее отце.
   Монахиня подняла удивленно брови.
   — Мне мало что известно. После того, как умерла мать Лайлы, отец привез девочку к нам, предварительно заплатив за ее обучение. Вы же знаете, у сестер нашего ордена есть женская школа.
   — Да, мне об этом известно, ведь я вырос в Батон-Руже — ответил Дрю, заметив, что при этом лицо его собеседницы посветлело. — Мои родители принадлежат к приходу Святой Девы Марии.
   — Как это замечательно! — воскликнула женщина, явно обрадованная, что Дрю оказался католиком. — Лайла была одной из самых лучших наших учениц, и я считала, что со временем она станет учительницей в школе «Святого Сердца». Но ее отец настоял на том, чтобы она вернулась домой.
   — Когда это случилось?
   — Незадолго до того, как она вышла замуж за мистера Кювье, — ответила настоятельница, качая головой. — Я часто задавалась вопросом, почему она так спешно вступила в брак.
   Я могу на него ответить. Она вышла замуж, чтобы спасти бизнес своего отца. Но Кювье прибрал к рукам пароходство Дю Шамп, а отец Лайлы умер вскоре после того, как его дело было продано мистеру Кювье.
   Настоятельница нахмурилась и поджала губы.
   — Итак, она потеряла средства к существованию, отца, и вышла замуж за мужчину, который уже был женат. Как это все трагично!
   — Да, — не мог не согласиться Дрю. — Я прибыл сюда в надежде, что смогу убедить вас свидетельствовать на суде в пользу Лайлы.
   Аббатисса откинулась в кресле и вновь покачала головой.
   — Лайла была моей любимицей. Я надеялась, что со временем она вступит в наш орден.
   Дрю согласно кивнул, мысленно благодаря Бога за то, что ему удалось найти столь эффектную свидетельницу.
   — Пожалуйста, поймите, что я и впрямь хотела бы помочь Лайле, но прежде, чем я соглашусь быть свидетельницей, я хочу вам кое-что сообщить.
   Она встала, нервно заламывая руки. Потом подошла к окну и выглянула во двор.
   — Лайла была очень близка с одной из своих наставниц. Женщина страдала неизлечимой болезнью и буквально таяла у нас на глазах.
   Настоятельница повернулась лицом к Дрю.
   — Лайле было тяжело смотреть на то, как страдает сестра Элизабет. Она ухаживала за ней и часто оставалась с ней на ночь. Как-то утром я пошла проведать сестру Элизабет и обнаружила ее мертвой. Лайла спала на стуле рядом с ее кроватью. На ночном столике стоял пустой флакон лауданума.
   Дрю нахмурился, почувствовав непоправимое.
   — Что вы такое говорите?
   — На этой стадии смертельной болезни сестре Элизабет хватало одного флакона лауданума на неделю. За день до ее смерти флакон был полным. Я говорила со всеми, кто ухаживал за сестрой Элизабет в последний день ее смерти, пытаясь выяснить, какую дозу лекарства она приняла. Она страдала от страшной боли и искала забытья. Боюсь, это была передозировка.
   Дрю сидел потрясенный. Если обвинение узнает о смерти монашки, оно раскрутит этот случай по полной перед присяжными.
   — И вы считаете, что именно Лайла дала несчастной смертельную дозу снотворного? — спросил Дрю, привстав со стула.
   — Никому не известно, что случилось в ту ночь. Лайла любила сестру Элизабет и никогда бы не причинила ей вреда. Боюсь, что она просто не хотела, чтобы Элизабет страдала, и дала ей слишком большую дозу снадобья. Но я не могу сказать, сделала ли она это преднамеренно.
   Настоятельница молитвенно сложила руки.
   Да, это могло оказаться просто несчастным случаем, но Финни вполне сумеет воспользоваться им, выставив Лайлу дважды убийцей.
   Дрю захотелось выругаться, но он сдержался.
   — Ваши слова, матушка, запросто могут отправить мою подзащитную на виселицу. Ни один из присяжных не поверит, что она не имеет никакого отношения к смерти своего мужа, после того, как монахиня, за которой она ухаживала, умерла от передозировки.
   — Мне очень жаль, но я подумала, что лучше вам об этом знать, на случай, если эта информация станет известна обвинителю.
   — Спасибо, матушка, потому что Лайла мне об этом никогда не говорила…
   А что, если б начался процесс и он оказался бы неподготовленным? Что бы он ответил, поведай Финни присяжным эту жуткую историю? Подобное свидетельство фактически подписало бы смертный приговор его клиентке.
   Внезапно Дрю осенило.
   — А не могла ли Лайла использовать этот лауданум для своих нужд? — спросил он, засомневавшись, что она пристрастилась к этому зелью недавно.
   Мать-настоятельница отвела взгляд.
   — Не знаю. Мы держали опиумную настойку исключительно для медицинских нужд… Но вскоре после смерти сестры Элизабет снадобье стало куда-то исчезать, и я начала запирать флаконы с лауданумом в своем шкафу.
   Дрю не знал, что и сказать. Он в отчаянии сжал кулаки, понимая, что может проиграть этот процесс. Если прокурор узнает об этой подозрительной смерти или о том, что Лайла регулярно принимает лауданум, никто из присяжных не поверит в ее невиновность.
   — Кто-нибудь еще об этом знает?
   — Только я и еще несколько монахинь, близко общавшихся с сестрой Элизабет.
   — Вы правы, — покачал головой Дрю, окончательно осознав, что после всего этого уже не сможет использовать аббатиссу в качестве эффектной свидетельницы. — Я не могу рисковать. Не дай бог, об этом узнает Финни.
   — Вот видите, — тихо промолвила настоятельница.
   Теперь защита Лайлы представлялась ему весьма проблематичной.
   — А можете ли вы сообщить что-нибудь в защиту мисс Дю Шамп?
   — Знаете, ничего особенного… Она такая милая девочка, я с трудом могу поверить в то, что она убила своего мужа или сестру Элизабет… Я буду молиться за нее и за вас, мистер Солье.
   — Спасибо, матушка, — Дрю встал. — Спасибо, что нашли для меня время.
   Теперь ему следовало срочно возвращаться к своей подзащитной. Лайла осталась одна, а это уже было искушением. Что если она сядет на другой пароход и уплывет в противоположную сторону от Нового Орлеана?..
   — Спасибо, что нашли для меня время.
   Дрю чувствовал себя совершенно опустошенным. Лайла вновь скрыла от него чрезвычайно важные сведения. Он вышел из монастыря и поспешил к своему экипажу. Они ни в коем случае не должны опоздать на пароход, но прежде чем они покинуть Батон-Руж, Дрю хотел убедить Лайлу в том, что если она и впредь не будет ему доверять, ее ждет смерть.
   Саквояж Лайлы стоял у дверей. Все было подготовлено к отъезду. Она ходила по дому, любовно прикасаясь к вещам, с которыми было связано столько воспоминаний. Кое-что из новой одежды, которую она привезла из Нового Орлеана, Лайла решила оставить здесь, а вместо нее набила чемоданы предметами, с которыми больше не хотела расставаться.
   Даже если ее и не казнят, она уже больше никогда сюда не вернется. Потому что теперь этот дом принадлежит законной жене Жана. Горечь наполняла Лайлу. Она ненавидела мужа и с удовольствием узнала бы, что он отправился прямо в ад. Там ему и место.
   Лайла прошла в библиотеку и взяла с полки одну из отцовских книг по навигации. Она полистала страницы, вспомнив, как папа внимательно изучал ее.
   Хлопнула парадная дверь.
   — Лайла?! — крикнул Дрю.
   — Я в библиотеке, — отозвала она, любопытствуя, где же он провел сегодняшнее утро.
   Он ворвался в комнату, с трудом скрывая гнев.
   — Имя сестры Элизабет тебе ни о чем не говорит?
   Слезы выступили на глазах Лайлы. Сестра Элизабет была ее любимой наставницей. Она учила Лайлу литературе и поэзии, и именно сестра Элизабет убедила ее в том, что в настоящей искренней молитве можно обрести утешение. Лайла любила ее добрую душу и ужасно тосковала, когда сестра Элизабет умерла.
   Она повернулась спиной к Дрю. Он все равно не поверил бы, если бы она сказала, что забыла о событиях, которые предшествовали смерти ее любимой подруги.
   — Это имя значит для меня слишком много. Дрю взял ее за плечи и повернул к себе.
   — Эта женщина умерла на твоих глазах. И причиной ее смерти, скорее всего, была передозировка все того же лауданума.
   — Очень трудно умереть от передозировки лекарства, которое принимаешь регулярно. К моменту смерти сестра Элизабет принимала опиумную настойку в качестве обезболивающего уже несколько месяцев.
   Дрю внимательно посмотрел на Лайлу и покачал головой.
   — Ну как ты не понимаешь?! Подобные сведения имеют решающее значение для твоей защиты! Ты должна была мне обо всем рассказать!
   Она внимательно посмотрела на него, отметив про себя, что его губы всегда напряжены, когда он злится.
   — Я старалась забыть о той смерти. Мне и в голову не могло прийти, что это важно.
   — Эта монахиня умерла, когда за ней ухаживала ты. Мать-настоятельница интересовалась, какую именно дозу лауданума дали сестре Элизабет в день ее смерти. Если об этом узнает прокурор, то обвинение представит тебя хладнокровной убийцей, отправившей на тог свет не только своего мужа, но и больную монашку.
   Я не убивала ее, точно так же, как не убивала и Жана! — воскликнула Лайла, ощутив внезапный приступ страха.
   — Присяжным будет все равно. Они узнают, что подобное случалось в твоей жизни дважды, и все их сомнения исчезнут. Тебя признают виновной, а потом повесят! — не унимался Дрю.
   Лайла проглотила застрявший в горле комок. Страх парализовал ее. Будь она в числе присяжных и узнай о случае с сестрой Элизабет, у нее тоже не возникло бы никаких сомнений.
   — Если ты еще что-то скрываешь, тебе лучше рассказать мне об этом сейчас. Из тех, за кем ты ухаживала, больше, надеюсь, никто не умирал? Лучше будет, если первым об этом узнаю я, а не прокурор…
   Лайла стала мерить шагами комнату, решая, стоит ли ей говорить о ночи, когда умер Жан. Должен ли Дрю знать о том, что именно тогда ей стало известно о других женах Кювье? Ей не хотелось, чтобы он считал ее убийцей. Ей хотелось, чтобы он верил в ее невиновность, а данный факт подписал бы ей окончательный приговор.
   — Нет, больше ничего такого не было, — прошептала Лайла.
   Дрю посмотрел ей прямо в глаза.
   — Ты уверена? Вчера ночью ты чуть не проговорилась. Я должен знать все!
   Нет, я объяснила тебе. Больше ничего такого не было! — воскликнула Лайла, отведя взгляд. Она не могла смотреть ему прямо в глаза и при этом врать. По правде говоря, сейчас она ненавидела себя за эту ложь. Однако боязнь последствий заставляла ее скрывать правду.
   Дрю разочарованно покачал головой.
   — У меня есть причины тебе не верить. Но рано или поздно ты расскажешь мне все…
   Она гордо подняла голову.
   — Я рассказала тебе все, что знаю, а теперь оставь меня в покое и дай спокойно попрощаться с родным домом.
   — Подожди минутку.
   Лайла непонимающе взглянула на него, паника полностью парализовала ее тело.
   — Колетт! — крикнул Дрю так, что даже стекла задрожали.
   Горничная словно из-под земли выросла.
   — Слушаюсь, мистер Солье…
   — Принеси-ка мне все флаконы с лауданумом, которые у тебя есть!
   — Нет! — закричала Лайла, догадавшись, что он собирается сделать. — Нет, не отдавай, Колетт!
   — Принеси их сюда немедленно, — настаивал Дрю, и его тон не оставлял места для компромисса.
   — Будет сделано, сэр, — ответила служанка, переводя взгляд с адвоката на хозяйку. Та схватила ее за руку.
   — Нет, Колетт! Не слушай его! Он ведь не может тебя уволить, а я могу!
   Колетт высвободила руку и спешно выбежала из комнаты. Через несколько секунд она вернулась с двумя флаконами снотворного в руках.
   Руки Лайлы задрожали, ей так захотелось отобрать лекарство у горничной, но она осталась стоять на месте. Колетт передала флаконы Дрю.
   — Это все? — спросил он более спокойно.
   — Да, сэр, — ответила Колетт, стараясь не смотреть на Лайлу.
   Лицо Дрю приобрело строгое выражение.
   — В Новом Орлеане мы будем жить в моем доме. Ты не должна покупать и приносить туда лауданум. Тебе ясно, Колетт? Если я узнаю, что ты опять даешь настойку Лайле, я вышвырну тебя вон.
   — Да, сэр, я все понимаю, — ответила горничная, глядя на него широко открытыми глазами.
   Увидев, что Дрю направился на кухню, она поспешила вслед за ним.
   — Что ты делаешь? — спросила она дрожащим голосом.
   — Единственный способ избавиться от этой дряни, это сделать так, чтобы она стала для тебя недоступной. С сегодняшнего дня ты перестанешь принимать снотворное, — заявил Дрю, остановившись у кухонной раковины.
   С ужасом Лайла наблюдала за тем, как он открыл один из флаконов и вылил его содержимое в раковину. Она попыталась его остановить.
   — Нет, Дрю. Пожалуйста, не делай этого! Я должна принимать свое лекарство. Я не могу без него! Давай, я буду постепенно от него отвыкать.
   — Нет! — отрезал адвокат.
   С выражением полного отчаяния она следила за тем, как он открыл второй флакон и вылил его в раковину. Теперь у нее ничего не осталось на ночь.
   — Будь ты проклят! Я тебя ненавижу! — закричала Лайла, стуча кулачками по широкой груди Дрю.
   — Что мне теперь делать?! Как я усну?! Он схватил ее за запястья.
   — Ты обойдешься без этой настойки. Безусловно, поначалу ты будешь страдать, но потом все будет хорошо. Конечно, это будет нелегко сделать, но ты должна навсегда бросить принимать наркотик.
   Она разрыдалась.
   — Я не могу!
   — Ты — можешь, — вкрадчиво промолвил Дрю. Он отпустил ее руки и, обняв, погладил по спине, пытаясь унять ее слезы.
   — Когда начнется суд, ты должна быть абсолютно вменяемой, ведь обвинение может воспользоваться любой твоей ошибкой, любой оговоркой.
   Она горько рыдала, и ей было глубоко наплевать, что слезы оставляют мокрые пятна на дорогой ткани его сюртука.
   — Я ненавижу тебя, Дрю! Ненавижу за то, что ты испортил мне жизнь!
   — Когда-нибудь, надеюсь, ты поймешь, что причина всех твоих бед не во мне. Настанет день, и ты осознаешь, что я единственный, кто попытался остановить твое саморазрушение. А пока, ради бога, можешь меня ненавидеть.
   Он отступил от нее и внимательно посмотрел на заплаканное лицо женщины.
   — Через пять минут мы отправимся в Новый Орлеан, — отчеканил он и вышел из комнаты.
   На следующий день, когда Дрю разбирал в конторе накопившуюся за время его отсутствия гору бумаг, ему в голову невольно пришла мысль о том, насколько безрезультатной оказалась его поездка в Батон-Руж.
   Однако память о ее объятиях скрашивала все, и Дрю жаждал повторить этот сладкий опыт.
   Когда они прибыли в Новый Орлеан, Солье проводил Лайлу в отведенную ей комнату. Весь день она не выходила, не появилась даже к ужину. Всю ночь Дрю прислушивался, ожидая, что, страдая от бессонницы, она будет бродить по коридорам, но так ничего и не услышал.
   Скоро у нее начнется ломка. Он опасался, что Лайла может весьма болезненно ее переносить, и мечтал избавить эту женщину от лишних страданий, однако прекрасно понимал, что ей придется пройти через весь этот ад, прежде чем она станет абсолютно здоровой.
   Дверь распахнулась, и на пороге появился Эрик.
   — Простите, сэр, к вам пришел мистер Финни. Проклятье! Дрю не был сегодня готов к визиту окружного адвоката.
   — Скажите ему, пусть проходит, — вздохнул он, решив, что от судьбы все равно не уйдешь.
   — Привет, Солье, — небрежно бросил Финни, ввалившись в офис.
   — Чем могу служить, Пол? — машинально спросил Солье, размышляя. Неужели Финни узнал об истинных причинах его визита в Батон-Руж?
   — Да так, забежал узнать, вернулся ли ты из своей поездки…
   Финни устроился на стуле прямо напротив рабочего стола Дрю.
   — Узнал что-нибудь для меня интересненькое?
   — Да абсолютно ничего, — солгал Солье. Если окружному прокурору так хочется узнать о сестре Элизабет или Бланш Филь, он может провести свое собственное расследование. Дрю незачем делиться с обвиняющей стороной.
   — Стыд и срам. Суд начинается через месяц, и, похоже, все пройдет без сучка и задоринки…
   Дрю рассмеялся.
   — Ты еще должен назвать мотив преступления. Зачем женщине без средств к существованию убивать мужчину, за счет которого она живет?
   Финни ухмыльнулся.
   — Ну, она просто надеялась, что когда не станет Жана, отцовское пароходство вернется к ней.
   — Это же абсурд! В отличие от Мариан Кювье у Лайлы не было никаких причин мечтать о руководстве пароходством Кювье.
   — У меня есть свидетель, который покажет под присягой, что слышал, как Жан и Лайла ссорились из-за пароходства ее отца. Она хотела вернуть его себе и бросить Жана, но тот лишь посмеялся над ней в ответ.
   Финни похлопал по колену ладонью.
   — Итак, как видишь, я уже нашел мотив. Твоя подзащитная давала Жану опиумную настойку, чтобы тот не лез к ней в постель вплоть до той ночи, когда она решила, что пожалуй, ему необходим вечный сон.