исключать того обстоятельства, что она могла упасть, отсюда и ушибы. Суд
присяжных объявил это несчастным случаем, но главным образом из-за того,
чтобы пощадить чувства семьи. Пожилые женщины обычно ведь не ходят по ночам
к океану и случайно не падают в воду.
- Но они же обычно и не кончают жизнь самоубийством.
- Тоже верно, только миссис Холлман вряд ли можно назвать обычным
случаем. Скотт переговорил с ее лечащим врачом после того, как это
произошло, и он сказал, что у нее были эмоциональные нарушения. Нынче не в
моде говорить о наследственном помешательстве, но нельзя не заметить
определенных семейных совпадений. Как, например, в семье Холлманов. Ведь не
случайно женщина, подверженная депрессии, имеет сына с
маниакально-депрессивным психозом.
- У матери были синие гены, а?
- Угу.
- И кто был ее лечащим врачом?
- Городской врач по фамилии Грантленд.
- Я слегка знаком с ним, - сказал я. - Сегодня он приезжал сюда. Он
производит впечатление порядочного человека.
- Ага. - В свете врачебного кодекса, который не позволяет докторам
критиковать коллег, односложный ответ прозвучал весьма красноречиво.
- Вы так не считаете?
- Черт, не мне строить догадки о другом враче. Я не из тех медицинских
светил, которые имеют большой доход и обладают манерами сиделок. Я
всего-навсего лабораторная крыса. Правда, признаюсь, тогда я думал, что ему
следовало бы направить миссис Холлман к психиатру. Это могло бы спасти ей
жизнь. Кому как не ему было знать, что у нее склонность к самоубийству.
- А вам откуда это известно?
- Он сам рассказал Скотту. До тех пор Скотт считал, что могло иметь
место убийство, несмотря на медицинское заключение - ну, в общем, случай
укладывался в типичные рамки.
- А когда она попыталась застрелиться?
- Кажется, за неделю или две до того, как утопилась. - Лоусон заметно
напрягся, словно сознавая, что говорил очень вольно. - Поймите меня
правильно, я не обвиняю Грантленда в халатности или в чем-либо подобном.
Врач должен полагаться на собственные суждения. Лично я растерялся бы,
доведись мне иметь дело с одним из этих...
Он заметил, что я не слушаю, и впился в мое лицо с профессиональной
участливостью. - В чем дело, приятель? У вас спазмы?
- Да нет, все в порядке. - Во всяком случае, мне не хотелось облекать
в слова то, что меня тревожило и что отнюдь не было в порядке. А тревожила
меня семья Холлманов: отец и мать умерли при подозрительных
обстоятельствах, один сын застрелен, другой в розыске. И в каждой
кульминационной точке всплывало имя Грантленда. Я сказал:
- Вам известно, что стало с пистолетом?
- Каким пистолетом?
- Из которого она пыталась застрелиться.
- Боюсь, что не знаю. Может, Грантленд знает.
- Может быть.
Лоусон стряхнул пальцем наросший пепел с сигары, упавший беззвучно на
гравий между нами. Он раскурил сигару, зажженный конец которой по цвету
походил на розовую лососину, и выпустил в воздух облако дыма. Дым лениво
поднялся вверх, почти вертикально в неподвижном воздухе, и поплыл над моей
головой в сторону дома.
- Или Остервельт, - сказал он. - Интересно, почему он задерживается.
Полагаю, он старается произвести впечатление на Славкина.
- Славкина?
- Репортера полицейской хроники из газеты в Пуриссиме. Он разговаривал
с Остервельтом в оранжерее. Остервельт любит поболтать.
И не один Остервельт, подумалось мне. За пятнадцать или двадцать
минут, выкурив треть сигары, Лоусон выдал мне больше информации, чем я мог
переварить.
- Говоря о причинах смерти, - сказал я, - вскрытие сенатора Холлмана
производили вы?
- Никакого вскрытия не было, - ответил он.
- Вы хотите сказать, что распоряжение о вскрытии не отдавали?
- Верно, вопроса о причине смерти и не вставало. У старика было
больное сердце. Он находился под наблюдением врача практически каждый день.
- Опять Грантленд?
- Да. Это было его мнение, что сенатор умер от сердечного приступа, и
я не видел причины для сомнения. И Остервельт тоже.
- Значит, признаков того, что он утонул, не было?
- Утонул? - Он испытующе взглянул на меня. - Вы думаете о его жене,
ведь так?
Удивление доктора выглядело неподдельным, и у меня не было оснований
сомневаться в его честности. Он был одет в заношенный до блеска костюм и
потрепанную рубашку, как человек, который живет на одну зарплату.
- У меня шарики за ролики заехали, - сказал я.
- Не мудрено. Он действительно умер в ванне. Но не утонул.
- Вы осматривали тело?
- В этом не было необходимости.
- Кто сказал, что не было необходимости?
- Семья, семейный врач, шериф Остервельт, - все, имевшие отношение к
происшедшему. Я говорю об этом сейчас, - добавил он с некоторым подъемом.
- А что стало с телом?
- Семья распорядилась, чтобы его кремировали. - Он на секунду
задумался над сказанным - глаза за очками приобрели отрешенное выражение. -
Послушайте, если вы полагаете, что здесь нечестная игра, то вы абсолютно
неправы. Он умер в результате сердечного приступа в запертой ванной.
Пришлось потрудиться, чтобы попасть внутрь. - Затем, возможно, чтобы
рассеять собственные подозрения, произнес: - Я покажу вам, где это
случилось, если желаете.
- Желаю.
Лоусон потушил сигару о подошву ботинка и положил вонючий окурок в
боковой карман. После чего повел меня через дом в большую спальню,
находившуюся в задней части строения. Комната с ее закрытыми ставнями и
чехлами на кровати и прочей мебели имела такой вид, словно ее населяли
призраки.
Мы вошли в примыкающую ванную. В ней находилась ванна длиной в шесть
футов, стоявшая на чугунных ногах. Лоусон включил верхнее освещение.
- Бедный старик лежал в ней, - сказал он. - Пришлось взломать окно,
чтобы к нему добраться. - Он показал на единственное окно, находившееся
высоко над ванной.
- И кто взломал окно?
- Семья. Полагаю, что оба его сына. Тело пролежало в ванной большую
часть ночи.
Я обследовал дверь. Она была толстой и сделана из дуба. Замок в ней
оказался старомодным, закрывающимся на ключ. Ключ находился в замочной
скважине.
Я повернул его вперед и назад несколько раз, затем вынул и осмотрел.
Тяжелый тусклый ключ ничего особенного мне не поведал. Либо Лоусона
неправильно информировали, либо сенатор умер в одиночестве. Либо же я
оказался перед тайной запертой комнаты, в духе других загадок дома.
Я попробовал открыть дверь отмычкой, и после короткой возни она
сработала. Я повернулся к Лоусону. - Ключ был в замке, когда обнаружили
тело?
- Не могу сказать точно. Меня здесь не было. Может, Остервельт сумеет
вам ответить.
Глава XVI
Мы наскочили на Остервельта в прихожей, что находилась у входа,
наскочили на него почти в буквальном смысле слова, когда он выходил из
гостиной. Он вклинился между нами, выпятив живот, словно под одеждой у него
был спрятан футбольный мяч. Его толстые щеки и двойной подбородок
конвульсивно затряслись.
- Что происходит?
- М-р Арчер хотел взглянуть на сенаторскую ванную, - пояснил Лоусон. -
Вы помните то утро, когда его нашли, шеф? Скажите, ключ был в замке?
- В каком замке, ради Христа?
- В замке, что в двери ванной комнаты.
- Не знаю. - Остервельт заговорил отрывисто, словно забивал гвозди, и
голова его задергалась в такт: - Я скажу вам то, что я действительно знаю,
Лоусон. Нечего болтать о служебных делах с посторонними. Сколько раз вам
повторять?
Лоусон снял очки и протер их внутренней стороной галстука. Без очков
лицо его выглядело расплывчатым и беззащитным. Однако он не оробел и
возразил с некоторым профессиональным достоинством:
- М-р Арчер не совсем посторонний. Он нанят семьей Холлманов.
- Для чего? Чтобы поживиться вашими мозгами, если они у вас вообще
имеются?
- Вы не имеете права разговаривать со мной в подобном тоне.
- Ну и что вы теперь предпримете? Подадите в отставку?
Лоусон с оскорбленным видом отвернулся и вышел. Остервельт крикнул ему
вслед:
- Валяйте, увольняйтесь. Я принимаю вашу отставку.
Чувствуя некоторое угрызение совести, поскольку я поживился мозгами
Лоусона, я сказал Остервельту:
- Отвяжитесь от него. Что вы на него взъелись?
- Да, взъелся, и все из-за вас. Миссис Холлман сказала, что вы
требовали у нее денег, приставали к ней.
- А она не разорвала на груди платье? Обычно они рвут платье на груди.
- Это не шутка. Я мог бы засадить вас за решетку.
- Так чего же вы ждете? Иск за ложный арест сделает меня богатым.
- Нечего зарываться. - И хотя он был взбешен, я увидел, что мои слова
произвели на него сильное впечатление. Его маленькие глазки беспокойно
забегали от испуга. Он даже вынул револьвер, чтобы прибавить себе
уверенности.
- Уберите, - сказал я. - Одного "кольта" мало, чтобы превратить копа в
офицера.
Остервельт замахнулся "кольтом" и нанес мне сильнейший удар сбоку по
голове. Потолок накренился, затем унесся ввысь, а я упал. Когда я поднялся,
на пороге стоял худощавый молодой человек в коричневом вельветовом пиджаке.
Остервельт начал заносить револьвер для нового удара. Худощавый мужчина
схватил его за руку и едва не поднялся в воздух вместе с ней.
Остервельт закричал: - Я разорву его на куски. Прочь от меня, Славкин.
Славкин не отпускал его руки. Меня же не отпускало желание ударить
Остервельта. Славкин сказал:
- Погодите минутку, шериф. Что это вообще за человек?
- Частный сыщик из Голливуда, темная лошадка.
- Собираетесь арестовать его?
- Ваша правда, черт возьми, собираюсь.
- Из-за чего? Он связан с расследованием?
Остервельт стряхнул его со своей руки. - А это уже наше с ним дело. Не
ввязывайтесь, Славкин.
- Не могу, раз мне поручено. Я лишь выполняю свои обязанности, как и
вы, шериф. - На смышленом молодом лице Славкина иронически заблестели
черные глаза. - Не могу же я делать свою работу, если вы не даете
информации. В своем рапорте мне придется изложить то, что я вижу. А вижу я,
как официальное лицо избивает человека револьвером. Естественно, я
заинтересован.
- Нечего меня шантажировать, молод еще хамить.
Славкин невозмутимо заулыбался. - Хотите, чтобы я передал это
сообщение м-ру Сполдингу? М-р Сполдинг всегда ищет хорошую местную тему для
передовой статьи. Возможно, он как раз за нее и уцепится обеими руками.
- Наклал я на Сполдинга. А тот селедочный листок, на который вы
работаете, сгодится сами знаете для чего.
- Прекрасный язык для главного стража порядка и блюстителя законов
округа. К тому же, выборного должностного лица. Полагаю, вы не будете
возражать, если я вас процитирую. - Славкин достал из бокового кармана
блокнот.
Лицо Остервельта отразило целую гамму различных оттенков и
остановилось на пятнисто-багровом. Он убрал оружие. - О'кей, Славкин. Что
еще вы хотите узнать?
- Этот человек подозреваемый? Я думал, Карл Холлман единственный.
- Так оно и есть, и мы задержим его в ближайшие двадцать четыре часа.
Живого или мертвого. Здесь можете меня процитировать.
Я сказал Славкину: - Вы газетчик?
- Пытаюсь им стать. - Он посмотрел на меня испытующе, словно хотел
определить, кем пытаюсь стать я.
- Я бы хотел поговорить с вами об этом убийстве. Шериф уже вынес
приговор Холлману, однако имеются некоторые противоречия...
- Никаких противоречий, черт побери! - сказал Остервельт.
Славкин выхватил карандаш и открыл блокнот. - Вводите меня в курс
дела.
- Не сейчас. Мне потребуется некоторое время, чтобы говорить с полной
уверенностью.
- Он блефует, - сказал Остервельт. - Он просто старается выставить
меня в невыгодном свете. Он из тех парней, которые хотят выглядеть героями.
Не обращая на него внимания, я сказал Славкину: - Где я могу связаться
с вами, скажем, завтра?
- Завтра вас здесь не будет, - вмешался Остервельт. - Чтобы через час
вашего духу в округе не было, иначе пеняйте на себя.
Славкин сказал кротко: - Я думал, вы собираетесь арестовать его.
Остервельт взбеленился. Он перешел на крик: - Не зарывайтесь, м-р
Славкин. Люди, поважнее вас, думали, что смогут потягаться со мной, и
потеряли работу.
- Да ладно вам, шериф. Часто бываете в кино? - Славкин развернул
жевательную резинку и заработал челюстями. Он сказал мне: - Можете
связаться со мной в любое время через газету "Рекорд" в Пуриссиме.
- Это вы так считаете, - сказал Остервельт. - С завтрашнего дня вы там
уже не будете работать.
- Позвоните по номеру 6328, - сказал Славкин. - Если меня там не
будет, поговорите со Сполдингом. Он - редактор.
- Я могу выйти на инстанции повыше, чем Сполдинг, если понадобится.
- Обратитесь в Верховный Суд, шериф. - Жующее лицо Славкина выражало
усталое превосходство, что делало его похожим на интеллектуального
верблюда. - Мне бы, конечно, хотелось получить от вас сведения, которыми вы
располагаете. Сполдинг отвел место на первой полосе для этой истории.
- Я не прочь передать их вам, но они не выкристаллизовались.
- Вот видите? - сказал Остервельт. - У него ничего нет. Он всего лишь
хочет нагадить. Вы ненормальный, если верите ему, а не мне. О Боже, он
может даже быть сообщником этого шизика. Он предоставил Холлману свою
машину, не забывайте.
- Здесь становится довольно шумно, - сказал я Славкину и двинулся к
двери.
Он последовал за мной, проводив меня до машины. - Когда вы говорили об
уликах, вы не шутили?
- Нисколько. Думаю, Холлман основательно влип и ему будет трудно
выпутаться.
- Пожалуй, вы правы. Этот парень мне симпатичен, вернее, был
симпатичен до того, как заболел.
- Так вы знакомы с Карлом?
- Еще со средней школы. Остервельта я тоже знаю достаточно давно. Но
сейчас не время о нем говорить. - Он прислонился к окну автомобиля и от
него пахнуло жевательной резинкой фирмы "Дентайн". - Вы кого-нибудь еще
подозреваете?
- Да, и не одного.
- Ах значит так?
- Значит так. Спасибо за помощь.
- Не за что. - Его черные глаза скользнули по моей голове. - А вы
знаете, что у вас порвано ухо? Вам следует обратиться к врачу.
- Так я и сделаю.
Глава XVII
Я приехал в Пуриссиму и остановился в мотеле с названием "Гасьенда",
что в районе порта. Не располагая банковским счетом и имея в бумажнике
долларов сорок с небольшим, которые надлежало растянуть до пенсии по
старости, я выбрал самый дешевый номер из тех, где стоял телефон. В
комнате, за которую я уплатил вперед восемь долларов, находились кровать,
стул, комод, обклеенный шпоном под дуб, а также телефон. Окно выходило на
автомобильную стоянку.
Неожиданно при виде комнаты у меня защемило сердце от ощущения боли и
утраты. Боли не по Карлу Холлману, хотя образ беглеца постоянно всплывал в
сознании. Вероятно, то была боль по самому себе; а утрата - утрата
несбывшихся планов.
Выглядывая из-за пыльных жалюзи, я чувствовал себя, будто преступник,
скрывающийся от закона. Ощущение мне не понравилось, и я стряхнул его. Все,
что мне требовалось, был чемодан, набитый украденными деньгами, и
пепельно-белокурая подружка, хнычущая по норковому манто и бриллиантам. Из
всех моих знакомых на роль пепельно-белокурой подружки больше всего
подходила Зинни, а Зинни, как оказалось, уже была подружкой другого.
В каком-то смысле я был рад, что Зинни - не моя подружка. Комната
оказалась маленькой, и напечатанное объявление под стеклом на крышке комода
гласило, что на двоих она сдается за четырнадцать долларов. Номер
полагалось освободить к двенадцати часам дня. Закурив пепельно-белокурую
сигарету, я высчитал, что для завершения дела в моем распоряжении около
двадцати четырех часов. Я не собирался платить за вторые сутки из
собственного кармана. Это было бы преступлением.
Попробуйте когда-нибудь прислушаться к самому себе, когда вы одни в
случайной комнате в чужом городе. Хуже всего, когда ты потерпел неудачу, и
пепельно-белокурые призраки из прошлого ведут с тобой междугородние
телефонные разговоры, и ты никак не можешь положить трубку.
Перед тем как заказать реальный междугородний разговор, я прошел в
ванную и в зеркале над умывальником осмотрел голову. Она выглядела хуже,
чем я ее ощущал. Ухо было порвано и наполовину заполнено подсыхающей
кровью. На виске и щеке виднелись ссадины. Над глазом намечался синяк, от
чего я выглядел более беспутным, чем был на самом деле. Когда я улыбнулся
пришедшей в голову мысли, то эффект получился весьма мрачный.
Мысль, пришедшая в голову, заставила меня вернуться в спальню. Я сел
на край кровати и в местном телефонном справочнике отыскал номер доктора -
дружка Зинни. Грантленд имел кабинет на респектабельной Мейн-стрит и дом на
Сивью-роуд. Я выписал адреса и номера телефонов и позвонил ему на работу.
Девушка, взявшая трубку, после уговоров назначила мне время для
внеочередного приема в полшестого, на конец рабочего дня.
Если я поспешу, и если Гленн Скотт окажется дома, то у меня хватит
времени повидаться с ним и успеть на прием к Грантленду. Выйдя на пенсию,
Гленн обосновался на ранчо в глубинке Малибу, где выращивал авокадо. В
последние два года я раза два или три наведывался к нему, чтобы сыграть в
шахматы. Он всегда обыгрывал меня, но выпивка у него была отменная. К тому
же, Скотт мне нравился. Он был одним из немногих, которых я знал по службе
в Голливуде, умевших наслаждаться своими небольшими деньгами и при этом не
пускать людям пыль в глаза.
Набирая номер, я подумал, что Гленн оказался при деньгах так же, как
многие другие оказывались в нищете. Всю свою жизнь он, конечно, работал в
поте лица, но из-за денег никогда не доводил себя до изнурения. Он любил
приговаривать, что никогда не пытался продаться из-за боязни, что
кто-нибудь захочет его купить.
На другом конце провода раздался голос служанки, которая проработала у
Скоттов двадцать лет. М-р Скотт находился на участке, где поливал деревья.
Насколько она могла судить, он пребывал там с утра и будет рад повидать
меня.
Я отыскал его спустя полчаса, поливающим из шланга склон выгоревшего
на солнце пригорка. Хилые молодые деревья авокадо, посаженные рядами, лишь
подчеркивали бесплодие каменистой почвы. "Джип" Гленна стоял на обочине
дороги. Разворачиваясь и припарковываясь за ним, я мог видеть покрытую
черепицей крышу его плоского дома, построенного из красноватого дерева, а
за ней длинную белую дугу пляжа, примыкавшую к морю. Я направился к Скотту
через луг, ощутив внезапный укол зависти. Мне казалось, что у Скотта есть
все, что стоит иметь человеку: место под солнцем, жена и семья, достаточно
денег для жизни.
Гленн встретил меня улыбкой, и я устыдился своих мыслей. Его
проницательные серые глаза почти потерялись среди морщин, не тронутых
загаром. Широкополая шляпа и пятнистый комбинезон цвета хаки делали его
похожим на фермера с многолетним стажем. Я сказал:
- Привет, фермер.
- Как вам нравится моя защитная окраска? - Он выключил воду и стал
скручивать шланг. - Как дела, Лу? Продолжаете буянить, как я погляжу?
- Да нет, налетел на дверь. А вы хорошо выглядите.
- Ага, такая жизнь по мне. Когда начинает приедаться, Белл и я идем в
"Стрип" пообедать, а, оказавшись на людях, удираем к черту обратно домой.
- А как поживает Белл?
- О, замечательно. Сейчас она в Санта Моника, гостит у детей. На
прошлой неделе у Белл родился первый внук не без некоторой помощи со
стороны невестки. Семь с половиной фунтов, вылитый боксер среднего веса,
собираются назвать его Гленном. Но вы сюда приехали не для того, чтобы
расспрашивать меня о семье.
- О семье, но не вашей. Года три тому назад вы принимали участие в
расследовании дела в Пуриссиме. Утопилась пожилая женщина. Муж заподозрил
убийство и пригласил вас для проверки.
- Угу. Я бы не назвал миссис Холлман пожилой. Ей, кажется, было
пятьдесят с небольшим. Черт, я уже миновал этот возраст, но я не пожилой.
- О'кей, дедуля, - сказал я с тонкой лестью. - Вы не против того,
чтобы ответить на парочку вопросов о деле миссис Холлман?
- А почему вы интересуетесь?
- Похоже, оно вновь открывается.
- Иными словами, это было убийство?
- Не могу утверждать. Пока не могу. Но сегодня днем убили сына этой
женщины.
- Которого? У нее было двое.
- Старшего. Его младший брат вчера ночью бежал из больницы для
душевнобольных и является главным подозреваемым. Незадолго до выстрелов он
появился на ранчо...
- О Боже, - выдохнул Гленн. - Старик был прав.
Я ждал продолжения, но не дождался и наконец спросил: - Прав насчет
чего?
- Давайте не будем об этом, Лу. Я понимаю, что его уже нет в живых, но
все же это дело конфиденциальное.
- Значит, ответов не будет, а?
- Можете задавать ваши вопросы, а я уж решу, буду отвечать или нет.
Для начала, однако, вы кого представляете в Пуриссиме?
- Младшего брата, - Карла.
- Шизика?
- Я что, обязан сперва подвергать своих клиентов тесту по Роршаху?
- Я вовсе не это имел в виду. Он нанял вас, чтобы вы сняли с него
подозрения?
- Нет, тут уже моя собственная инициатива.
- Эй, это что же - очередной порыв благородства?
- Вряд ли, - произнес я, вложив в ответ больше надежды, чем испытывал
в душе. - Если мои предчувствия оправдаются, мне заплатят за потраченное
время. У семьи миллион или два.
- Скорее пять миллионов. Насколько я в этом разбираюсь. Можете сорвать
куш.
- Называйте, как хотите. Может, позволите задавать вопросы?
- Валяйте. Задавайте. - Он привалился к валуну и придал лицу
непроницаемое выражение.
- На главный вы уже ответили. Смерть миссис Холлман могла наступить в
результате убийства.
- Да-а. В итоге я исключил его за отсутствием улик. В суде, как вы
понимаете, без них делать нечего. А также ввиду душевного состояния леди.
Она была неустойчива, много лет прожила на снотворном. Ее врач решительно
отрицал, что она пристрастилась к снотворному, однако у меня создалось
именно такое впечатление. Вдобавок ко всему, она и раньше покушалась на
свою жизнь. Хотела застрелиться прямо в кабинете врача. Произошло это за
несколько дней до того, как она утонула.
- Кто вам рассказал?
- Сам врач, и он не лгал. Она потребовала от него рецепт с большей
дозой. А когда он отказался, выхватила из сумочки револьвер с перламутровой
рукояткой и приставила к своей голове. Врач вовремя успел выбить его, и
пуля попала в потолок. Он показывал мне отверстие, проделанное пулей.
- Что стало с револьвером?
- Естественно, врач отобрал его. Кажется, он говорил, что выкинул
револьвер в море.
- Странный способ обращения с оружием.
- Не такой уж странный, учитывая обстоятельства. Она умоляла его не
рассказывать мужу об этой истории. Старик постоянно грозился засадить жену
в психушку. Доктор не стал выдавать ее.
- Вы имели какое-либо подтверждение?
- Какое у меня могло быть подтверждение? Это произошло с глазу на
глаз. - Он добавил с некоторым раздражением: - Его никто не заставлял
говорить мне об этом. Он и так ставил себя под удар, рассказывая, что он
делал. Говоря о риске, я тоже сейчас здорово рискую.
- В таком случае могли бы рискнуть еще немножко. Что вы думаете о
местных блюстителях закона?
- В Пуриссиме? У них хорошая полиция. Не хватает кадров, как и везде,
но это один из лучших департаментов среди маленьких городов, я бы сказал.
- Вообще-то я имел в виду скорее департамент округа.
- То есть Остервельта? Мы с ним ладили. Он не мешал работать. - Гленн
мимолетно улыбнулся. - Естественно, не мешал. Сенатор Холлман здорово помог
ему на выборах.
- Остервельт честный человек?
- Своими глазами я не видел ничего, чтобы утверждать обратное. Может,
он иногда и брал взятки. Он уже не так молод, как раньше, и до меня
доносились кое-какие слухи. Но ничего существенного, как вы понимаете.
Сенатор Холлман не допустил бы. А почему вы спросили?
- Просто поинтересовался. - Я сказал очень осторожно, прощупывая
почву: - Наверное, мне не удастся взглянуть на ваш рапорт по этому делу?
- Даже если бы он у меня был. Вам известен закон так же, как и мне.
- У вас не сохранилась копия?
- Я не составлял письменного отчета. Старик хотел, чтобы я доложил
устно, что я и сделал. Могу сказать вам одним словом, что я ему сообщил.
Самоубийство. - Он сделал паузу. - Но я мог и ошибаться, Лу.
- Вы считаете, что ошиблись?
- Возможно. Но если я и совершил ошибку, то тут комар носу не
подточит. Я сознаю, что не следует признаваться в этом бывшему конкуренту.
С другой стороны, вы никогда не были серьезным конкурентом. К вам
обращались в тех случаях, когда я оказывался не по карману. - Скотт пытался
придать разговору шутливый тон, но лицо его было мрачным. - Так или иначе,
не хочу, чтобы вы оказались на тонком льду - можете сломать ногу.
- И что вы предлагаете?
- Предлагаю послушаться совета старого профессионала, который начал
службу задолго до того, как вы научились спускать воду в уборной. Вы
теряете время в данном случае.
- Я так не считаю. Вы сказали то, что требуется.
- Тогда я скажу кое-что, чего вам не требуется, чтобы умерить ваш
восторг. - Сам Скотт казался весьма далеким от восторга. Он говорил все
медленнее и медленнее. - Не начинайте тратить вашу долю из этих пяти
миллионов, когда вам откроют банковский счет. Видите ли, в законе есть
маленькое правило, которое гласит, что убийца не может быть наследником
собственной жертвы.
- Вы хотите сказать, что Карл Холлман убил своего отца?
- Как я слышал, старик умер естественной смертью. Я не расследовал
присяжных объявил это несчастным случаем, но главным образом из-за того,
чтобы пощадить чувства семьи. Пожилые женщины обычно ведь не ходят по ночам
к океану и случайно не падают в воду.
- Но они же обычно и не кончают жизнь самоубийством.
- Тоже верно, только миссис Холлман вряд ли можно назвать обычным
случаем. Скотт переговорил с ее лечащим врачом после того, как это
произошло, и он сказал, что у нее были эмоциональные нарушения. Нынче не в
моде говорить о наследственном помешательстве, но нельзя не заметить
определенных семейных совпадений. Как, например, в семье Холлманов. Ведь не
случайно женщина, подверженная депрессии, имеет сына с
маниакально-депрессивным психозом.
- У матери были синие гены, а?
- Угу.
- И кто был ее лечащим врачом?
- Городской врач по фамилии Грантленд.
- Я слегка знаком с ним, - сказал я. - Сегодня он приезжал сюда. Он
производит впечатление порядочного человека.
- Ага. - В свете врачебного кодекса, который не позволяет докторам
критиковать коллег, односложный ответ прозвучал весьма красноречиво.
- Вы так не считаете?
- Черт, не мне строить догадки о другом враче. Я не из тех медицинских
светил, которые имеют большой доход и обладают манерами сиделок. Я
всего-навсего лабораторная крыса. Правда, признаюсь, тогда я думал, что ему
следовало бы направить миссис Холлман к психиатру. Это могло бы спасти ей
жизнь. Кому как не ему было знать, что у нее склонность к самоубийству.
- А вам откуда это известно?
- Он сам рассказал Скотту. До тех пор Скотт считал, что могло иметь
место убийство, несмотря на медицинское заключение - ну, в общем, случай
укладывался в типичные рамки.
- А когда она попыталась застрелиться?
- Кажется, за неделю или две до того, как утопилась. - Лоусон заметно
напрягся, словно сознавая, что говорил очень вольно. - Поймите меня
правильно, я не обвиняю Грантленда в халатности или в чем-либо подобном.
Врач должен полагаться на собственные суждения. Лично я растерялся бы,
доведись мне иметь дело с одним из этих...
Он заметил, что я не слушаю, и впился в мое лицо с профессиональной
участливостью. - В чем дело, приятель? У вас спазмы?
- Да нет, все в порядке. - Во всяком случае, мне не хотелось облекать
в слова то, что меня тревожило и что отнюдь не было в порядке. А тревожила
меня семья Холлманов: отец и мать умерли при подозрительных
обстоятельствах, один сын застрелен, другой в розыске. И в каждой
кульминационной точке всплывало имя Грантленда. Я сказал:
- Вам известно, что стало с пистолетом?
- Каким пистолетом?
- Из которого она пыталась застрелиться.
- Боюсь, что не знаю. Может, Грантленд знает.
- Может быть.
Лоусон стряхнул пальцем наросший пепел с сигары, упавший беззвучно на
гравий между нами. Он раскурил сигару, зажженный конец которой по цвету
походил на розовую лососину, и выпустил в воздух облако дыма. Дым лениво
поднялся вверх, почти вертикально в неподвижном воздухе, и поплыл над моей
головой в сторону дома.
- Или Остервельт, - сказал он. - Интересно, почему он задерживается.
Полагаю, он старается произвести впечатление на Славкина.
- Славкина?
- Репортера полицейской хроники из газеты в Пуриссиме. Он разговаривал
с Остервельтом в оранжерее. Остервельт любит поболтать.
И не один Остервельт, подумалось мне. За пятнадцать или двадцать
минут, выкурив треть сигары, Лоусон выдал мне больше информации, чем я мог
переварить.
- Говоря о причинах смерти, - сказал я, - вскрытие сенатора Холлмана
производили вы?
- Никакого вскрытия не было, - ответил он.
- Вы хотите сказать, что распоряжение о вскрытии не отдавали?
- Верно, вопроса о причине смерти и не вставало. У старика было
больное сердце. Он находился под наблюдением врача практически каждый день.
- Опять Грантленд?
- Да. Это было его мнение, что сенатор умер от сердечного приступа, и
я не видел причины для сомнения. И Остервельт тоже.
- Значит, признаков того, что он утонул, не было?
- Утонул? - Он испытующе взглянул на меня. - Вы думаете о его жене,
ведь так?
Удивление доктора выглядело неподдельным, и у меня не было оснований
сомневаться в его честности. Он был одет в заношенный до блеска костюм и
потрепанную рубашку, как человек, который живет на одну зарплату.
- У меня шарики за ролики заехали, - сказал я.
- Не мудрено. Он действительно умер в ванне. Но не утонул.
- Вы осматривали тело?
- В этом не было необходимости.
- Кто сказал, что не было необходимости?
- Семья, семейный врач, шериф Остервельт, - все, имевшие отношение к
происшедшему. Я говорю об этом сейчас, - добавил он с некоторым подъемом.
- А что стало с телом?
- Семья распорядилась, чтобы его кремировали. - Он на секунду
задумался над сказанным - глаза за очками приобрели отрешенное выражение. -
Послушайте, если вы полагаете, что здесь нечестная игра, то вы абсолютно
неправы. Он умер в результате сердечного приступа в запертой ванной.
Пришлось потрудиться, чтобы попасть внутрь. - Затем, возможно, чтобы
рассеять собственные подозрения, произнес: - Я покажу вам, где это
случилось, если желаете.
- Желаю.
Лоусон потушил сигару о подошву ботинка и положил вонючий окурок в
боковой карман. После чего повел меня через дом в большую спальню,
находившуюся в задней части строения. Комната с ее закрытыми ставнями и
чехлами на кровати и прочей мебели имела такой вид, словно ее населяли
призраки.
Мы вошли в примыкающую ванную. В ней находилась ванна длиной в шесть
футов, стоявшая на чугунных ногах. Лоусон включил верхнее освещение.
- Бедный старик лежал в ней, - сказал он. - Пришлось взломать окно,
чтобы к нему добраться. - Он показал на единственное окно, находившееся
высоко над ванной.
- И кто взломал окно?
- Семья. Полагаю, что оба его сына. Тело пролежало в ванной большую
часть ночи.
Я обследовал дверь. Она была толстой и сделана из дуба. Замок в ней
оказался старомодным, закрывающимся на ключ. Ключ находился в замочной
скважине.
Я повернул его вперед и назад несколько раз, затем вынул и осмотрел.
Тяжелый тусклый ключ ничего особенного мне не поведал. Либо Лоусона
неправильно информировали, либо сенатор умер в одиночестве. Либо же я
оказался перед тайной запертой комнаты, в духе других загадок дома.
Я попробовал открыть дверь отмычкой, и после короткой возни она
сработала. Я повернулся к Лоусону. - Ключ был в замке, когда обнаружили
тело?
- Не могу сказать точно. Меня здесь не было. Может, Остервельт сумеет
вам ответить.
Глава XVI
Мы наскочили на Остервельта в прихожей, что находилась у входа,
наскочили на него почти в буквальном смысле слова, когда он выходил из
гостиной. Он вклинился между нами, выпятив живот, словно под одеждой у него
был спрятан футбольный мяч. Его толстые щеки и двойной подбородок
конвульсивно затряслись.
- Что происходит?
- М-р Арчер хотел взглянуть на сенаторскую ванную, - пояснил Лоусон. -
Вы помните то утро, когда его нашли, шеф? Скажите, ключ был в замке?
- В каком замке, ради Христа?
- В замке, что в двери ванной комнаты.
- Не знаю. - Остервельт заговорил отрывисто, словно забивал гвозди, и
голова его задергалась в такт: - Я скажу вам то, что я действительно знаю,
Лоусон. Нечего болтать о служебных делах с посторонними. Сколько раз вам
повторять?
Лоусон снял очки и протер их внутренней стороной галстука. Без очков
лицо его выглядело расплывчатым и беззащитным. Однако он не оробел и
возразил с некоторым профессиональным достоинством:
- М-р Арчер не совсем посторонний. Он нанят семьей Холлманов.
- Для чего? Чтобы поживиться вашими мозгами, если они у вас вообще
имеются?
- Вы не имеете права разговаривать со мной в подобном тоне.
- Ну и что вы теперь предпримете? Подадите в отставку?
Лоусон с оскорбленным видом отвернулся и вышел. Остервельт крикнул ему
вслед:
- Валяйте, увольняйтесь. Я принимаю вашу отставку.
Чувствуя некоторое угрызение совести, поскольку я поживился мозгами
Лоусона, я сказал Остервельту:
- Отвяжитесь от него. Что вы на него взъелись?
- Да, взъелся, и все из-за вас. Миссис Холлман сказала, что вы
требовали у нее денег, приставали к ней.
- А она не разорвала на груди платье? Обычно они рвут платье на груди.
- Это не шутка. Я мог бы засадить вас за решетку.
- Так чего же вы ждете? Иск за ложный арест сделает меня богатым.
- Нечего зарываться. - И хотя он был взбешен, я увидел, что мои слова
произвели на него сильное впечатление. Его маленькие глазки беспокойно
забегали от испуга. Он даже вынул револьвер, чтобы прибавить себе
уверенности.
- Уберите, - сказал я. - Одного "кольта" мало, чтобы превратить копа в
офицера.
Остервельт замахнулся "кольтом" и нанес мне сильнейший удар сбоку по
голове. Потолок накренился, затем унесся ввысь, а я упал. Когда я поднялся,
на пороге стоял худощавый молодой человек в коричневом вельветовом пиджаке.
Остервельт начал заносить револьвер для нового удара. Худощавый мужчина
схватил его за руку и едва не поднялся в воздух вместе с ней.
Остервельт закричал: - Я разорву его на куски. Прочь от меня, Славкин.
Славкин не отпускал его руки. Меня же не отпускало желание ударить
Остервельта. Славкин сказал:
- Погодите минутку, шериф. Что это вообще за человек?
- Частный сыщик из Голливуда, темная лошадка.
- Собираетесь арестовать его?
- Ваша правда, черт возьми, собираюсь.
- Из-за чего? Он связан с расследованием?
Остервельт стряхнул его со своей руки. - А это уже наше с ним дело. Не
ввязывайтесь, Славкин.
- Не могу, раз мне поручено. Я лишь выполняю свои обязанности, как и
вы, шериф. - На смышленом молодом лице Славкина иронически заблестели
черные глаза. - Не могу же я делать свою работу, если вы не даете
информации. В своем рапорте мне придется изложить то, что я вижу. А вижу я,
как официальное лицо избивает человека револьвером. Естественно, я
заинтересован.
- Нечего меня шантажировать, молод еще хамить.
Славкин невозмутимо заулыбался. - Хотите, чтобы я передал это
сообщение м-ру Сполдингу? М-р Сполдинг всегда ищет хорошую местную тему для
передовой статьи. Возможно, он как раз за нее и уцепится обеими руками.
- Наклал я на Сполдинга. А тот селедочный листок, на который вы
работаете, сгодится сами знаете для чего.
- Прекрасный язык для главного стража порядка и блюстителя законов
округа. К тому же, выборного должностного лица. Полагаю, вы не будете
возражать, если я вас процитирую. - Славкин достал из бокового кармана
блокнот.
Лицо Остервельта отразило целую гамму различных оттенков и
остановилось на пятнисто-багровом. Он убрал оружие. - О'кей, Славкин. Что
еще вы хотите узнать?
- Этот человек подозреваемый? Я думал, Карл Холлман единственный.
- Так оно и есть, и мы задержим его в ближайшие двадцать четыре часа.
Живого или мертвого. Здесь можете меня процитировать.
Я сказал Славкину: - Вы газетчик?
- Пытаюсь им стать. - Он посмотрел на меня испытующе, словно хотел
определить, кем пытаюсь стать я.
- Я бы хотел поговорить с вами об этом убийстве. Шериф уже вынес
приговор Холлману, однако имеются некоторые противоречия...
- Никаких противоречий, черт побери! - сказал Остервельт.
Славкин выхватил карандаш и открыл блокнот. - Вводите меня в курс
дела.
- Не сейчас. Мне потребуется некоторое время, чтобы говорить с полной
уверенностью.
- Он блефует, - сказал Остервельт. - Он просто старается выставить
меня в невыгодном свете. Он из тех парней, которые хотят выглядеть героями.
Не обращая на него внимания, я сказал Славкину: - Где я могу связаться
с вами, скажем, завтра?
- Завтра вас здесь не будет, - вмешался Остервельт. - Чтобы через час
вашего духу в округе не было, иначе пеняйте на себя.
Славкин сказал кротко: - Я думал, вы собираетесь арестовать его.
Остервельт взбеленился. Он перешел на крик: - Не зарывайтесь, м-р
Славкин. Люди, поважнее вас, думали, что смогут потягаться со мной, и
потеряли работу.
- Да ладно вам, шериф. Часто бываете в кино? - Славкин развернул
жевательную резинку и заработал челюстями. Он сказал мне: - Можете
связаться со мной в любое время через газету "Рекорд" в Пуриссиме.
- Это вы так считаете, - сказал Остервельт. - С завтрашнего дня вы там
уже не будете работать.
- Позвоните по номеру 6328, - сказал Славкин. - Если меня там не
будет, поговорите со Сполдингом. Он - редактор.
- Я могу выйти на инстанции повыше, чем Сполдинг, если понадобится.
- Обратитесь в Верховный Суд, шериф. - Жующее лицо Славкина выражало
усталое превосходство, что делало его похожим на интеллектуального
верблюда. - Мне бы, конечно, хотелось получить от вас сведения, которыми вы
располагаете. Сполдинг отвел место на первой полосе для этой истории.
- Я не прочь передать их вам, но они не выкристаллизовались.
- Вот видите? - сказал Остервельт. - У него ничего нет. Он всего лишь
хочет нагадить. Вы ненормальный, если верите ему, а не мне. О Боже, он
может даже быть сообщником этого шизика. Он предоставил Холлману свою
машину, не забывайте.
- Здесь становится довольно шумно, - сказал я Славкину и двинулся к
двери.
Он последовал за мной, проводив меня до машины. - Когда вы говорили об
уликах, вы не шутили?
- Нисколько. Думаю, Холлман основательно влип и ему будет трудно
выпутаться.
- Пожалуй, вы правы. Этот парень мне симпатичен, вернее, был
симпатичен до того, как заболел.
- Так вы знакомы с Карлом?
- Еще со средней школы. Остервельта я тоже знаю достаточно давно. Но
сейчас не время о нем говорить. - Он прислонился к окну автомобиля и от
него пахнуло жевательной резинкой фирмы "Дентайн". - Вы кого-нибудь еще
подозреваете?
- Да, и не одного.
- Ах значит так?
- Значит так. Спасибо за помощь.
- Не за что. - Его черные глаза скользнули по моей голове. - А вы
знаете, что у вас порвано ухо? Вам следует обратиться к врачу.
- Так я и сделаю.
Глава XVII
Я приехал в Пуриссиму и остановился в мотеле с названием "Гасьенда",
что в районе порта. Не располагая банковским счетом и имея в бумажнике
долларов сорок с небольшим, которые надлежало растянуть до пенсии по
старости, я выбрал самый дешевый номер из тех, где стоял телефон. В
комнате, за которую я уплатил вперед восемь долларов, находились кровать,
стул, комод, обклеенный шпоном под дуб, а также телефон. Окно выходило на
автомобильную стоянку.
Неожиданно при виде комнаты у меня защемило сердце от ощущения боли и
утраты. Боли не по Карлу Холлману, хотя образ беглеца постоянно всплывал в
сознании. Вероятно, то была боль по самому себе; а утрата - утрата
несбывшихся планов.
Выглядывая из-за пыльных жалюзи, я чувствовал себя, будто преступник,
скрывающийся от закона. Ощущение мне не понравилось, и я стряхнул его. Все,
что мне требовалось, был чемодан, набитый украденными деньгами, и
пепельно-белокурая подружка, хнычущая по норковому манто и бриллиантам. Из
всех моих знакомых на роль пепельно-белокурой подружки больше всего
подходила Зинни, а Зинни, как оказалось, уже была подружкой другого.
В каком-то смысле я был рад, что Зинни - не моя подружка. Комната
оказалась маленькой, и напечатанное объявление под стеклом на крышке комода
гласило, что на двоих она сдается за четырнадцать долларов. Номер
полагалось освободить к двенадцати часам дня. Закурив пепельно-белокурую
сигарету, я высчитал, что для завершения дела в моем распоряжении около
двадцати четырех часов. Я не собирался платить за вторые сутки из
собственного кармана. Это было бы преступлением.
Попробуйте когда-нибудь прислушаться к самому себе, когда вы одни в
случайной комнате в чужом городе. Хуже всего, когда ты потерпел неудачу, и
пепельно-белокурые призраки из прошлого ведут с тобой междугородние
телефонные разговоры, и ты никак не можешь положить трубку.
Перед тем как заказать реальный междугородний разговор, я прошел в
ванную и в зеркале над умывальником осмотрел голову. Она выглядела хуже,
чем я ее ощущал. Ухо было порвано и наполовину заполнено подсыхающей
кровью. На виске и щеке виднелись ссадины. Над глазом намечался синяк, от
чего я выглядел более беспутным, чем был на самом деле. Когда я улыбнулся
пришедшей в голову мысли, то эффект получился весьма мрачный.
Мысль, пришедшая в голову, заставила меня вернуться в спальню. Я сел
на край кровати и в местном телефонном справочнике отыскал номер доктора -
дружка Зинни. Грантленд имел кабинет на респектабельной Мейн-стрит и дом на
Сивью-роуд. Я выписал адреса и номера телефонов и позвонил ему на работу.
Девушка, взявшая трубку, после уговоров назначила мне время для
внеочередного приема в полшестого, на конец рабочего дня.
Если я поспешу, и если Гленн Скотт окажется дома, то у меня хватит
времени повидаться с ним и успеть на прием к Грантленду. Выйдя на пенсию,
Гленн обосновался на ранчо в глубинке Малибу, где выращивал авокадо. В
последние два года я раза два или три наведывался к нему, чтобы сыграть в
шахматы. Он всегда обыгрывал меня, но выпивка у него была отменная. К тому
же, Скотт мне нравился. Он был одним из немногих, которых я знал по службе
в Голливуде, умевших наслаждаться своими небольшими деньгами и при этом не
пускать людям пыль в глаза.
Набирая номер, я подумал, что Гленн оказался при деньгах так же, как
многие другие оказывались в нищете. Всю свою жизнь он, конечно, работал в
поте лица, но из-за денег никогда не доводил себя до изнурения. Он любил
приговаривать, что никогда не пытался продаться из-за боязни, что
кто-нибудь захочет его купить.
На другом конце провода раздался голос служанки, которая проработала у
Скоттов двадцать лет. М-р Скотт находился на участке, где поливал деревья.
Насколько она могла судить, он пребывал там с утра и будет рад повидать
меня.
Я отыскал его спустя полчаса, поливающим из шланга склон выгоревшего
на солнце пригорка. Хилые молодые деревья авокадо, посаженные рядами, лишь
подчеркивали бесплодие каменистой почвы. "Джип" Гленна стоял на обочине
дороги. Разворачиваясь и припарковываясь за ним, я мог видеть покрытую
черепицей крышу его плоского дома, построенного из красноватого дерева, а
за ней длинную белую дугу пляжа, примыкавшую к морю. Я направился к Скотту
через луг, ощутив внезапный укол зависти. Мне казалось, что у Скотта есть
все, что стоит иметь человеку: место под солнцем, жена и семья, достаточно
денег для жизни.
Гленн встретил меня улыбкой, и я устыдился своих мыслей. Его
проницательные серые глаза почти потерялись среди морщин, не тронутых
загаром. Широкополая шляпа и пятнистый комбинезон цвета хаки делали его
похожим на фермера с многолетним стажем. Я сказал:
- Привет, фермер.
- Как вам нравится моя защитная окраска? - Он выключил воду и стал
скручивать шланг. - Как дела, Лу? Продолжаете буянить, как я погляжу?
- Да нет, налетел на дверь. А вы хорошо выглядите.
- Ага, такая жизнь по мне. Когда начинает приедаться, Белл и я идем в
"Стрип" пообедать, а, оказавшись на людях, удираем к черту обратно домой.
- А как поживает Белл?
- О, замечательно. Сейчас она в Санта Моника, гостит у детей. На
прошлой неделе у Белл родился первый внук не без некоторой помощи со
стороны невестки. Семь с половиной фунтов, вылитый боксер среднего веса,
собираются назвать его Гленном. Но вы сюда приехали не для того, чтобы
расспрашивать меня о семье.
- О семье, но не вашей. Года три тому назад вы принимали участие в
расследовании дела в Пуриссиме. Утопилась пожилая женщина. Муж заподозрил
убийство и пригласил вас для проверки.
- Угу. Я бы не назвал миссис Холлман пожилой. Ей, кажется, было
пятьдесят с небольшим. Черт, я уже миновал этот возраст, но я не пожилой.
- О'кей, дедуля, - сказал я с тонкой лестью. - Вы не против того,
чтобы ответить на парочку вопросов о деле миссис Холлман?
- А почему вы интересуетесь?
- Похоже, оно вновь открывается.
- Иными словами, это было убийство?
- Не могу утверждать. Пока не могу. Но сегодня днем убили сына этой
женщины.
- Которого? У нее было двое.
- Старшего. Его младший брат вчера ночью бежал из больницы для
душевнобольных и является главным подозреваемым. Незадолго до выстрелов он
появился на ранчо...
- О Боже, - выдохнул Гленн. - Старик был прав.
Я ждал продолжения, но не дождался и наконец спросил: - Прав насчет
чего?
- Давайте не будем об этом, Лу. Я понимаю, что его уже нет в живых, но
все же это дело конфиденциальное.
- Значит, ответов не будет, а?
- Можете задавать ваши вопросы, а я уж решу, буду отвечать или нет.
Для начала, однако, вы кого представляете в Пуриссиме?
- Младшего брата, - Карла.
- Шизика?
- Я что, обязан сперва подвергать своих клиентов тесту по Роршаху?
- Я вовсе не это имел в виду. Он нанял вас, чтобы вы сняли с него
подозрения?
- Нет, тут уже моя собственная инициатива.
- Эй, это что же - очередной порыв благородства?
- Вряд ли, - произнес я, вложив в ответ больше надежды, чем испытывал
в душе. - Если мои предчувствия оправдаются, мне заплатят за потраченное
время. У семьи миллион или два.
- Скорее пять миллионов. Насколько я в этом разбираюсь. Можете сорвать
куш.
- Называйте, как хотите. Может, позволите задавать вопросы?
- Валяйте. Задавайте. - Он привалился к валуну и придал лицу
непроницаемое выражение.
- На главный вы уже ответили. Смерть миссис Холлман могла наступить в
результате убийства.
- Да-а. В итоге я исключил его за отсутствием улик. В суде, как вы
понимаете, без них делать нечего. А также ввиду душевного состояния леди.
Она была неустойчива, много лет прожила на снотворном. Ее врач решительно
отрицал, что она пристрастилась к снотворному, однако у меня создалось
именно такое впечатление. Вдобавок ко всему, она и раньше покушалась на
свою жизнь. Хотела застрелиться прямо в кабинете врача. Произошло это за
несколько дней до того, как она утонула.
- Кто вам рассказал?
- Сам врач, и он не лгал. Она потребовала от него рецепт с большей
дозой. А когда он отказался, выхватила из сумочки револьвер с перламутровой
рукояткой и приставила к своей голове. Врач вовремя успел выбить его, и
пуля попала в потолок. Он показывал мне отверстие, проделанное пулей.
- Что стало с револьвером?
- Естественно, врач отобрал его. Кажется, он говорил, что выкинул
револьвер в море.
- Странный способ обращения с оружием.
- Не такой уж странный, учитывая обстоятельства. Она умоляла его не
рассказывать мужу об этой истории. Старик постоянно грозился засадить жену
в психушку. Доктор не стал выдавать ее.
- Вы имели какое-либо подтверждение?
- Какое у меня могло быть подтверждение? Это произошло с глазу на
глаз. - Он добавил с некоторым раздражением: - Его никто не заставлял
говорить мне об этом. Он и так ставил себя под удар, рассказывая, что он
делал. Говоря о риске, я тоже сейчас здорово рискую.
- В таком случае могли бы рискнуть еще немножко. Что вы думаете о
местных блюстителях закона?
- В Пуриссиме? У них хорошая полиция. Не хватает кадров, как и везде,
но это один из лучших департаментов среди маленьких городов, я бы сказал.
- Вообще-то я имел в виду скорее департамент округа.
- То есть Остервельта? Мы с ним ладили. Он не мешал работать. - Гленн
мимолетно улыбнулся. - Естественно, не мешал. Сенатор Холлман здорово помог
ему на выборах.
- Остервельт честный человек?
- Своими глазами я не видел ничего, чтобы утверждать обратное. Может,
он иногда и брал взятки. Он уже не так молод, как раньше, и до меня
доносились кое-какие слухи. Но ничего существенного, как вы понимаете.
Сенатор Холлман не допустил бы. А почему вы спросили?
- Просто поинтересовался. - Я сказал очень осторожно, прощупывая
почву: - Наверное, мне не удастся взглянуть на ваш рапорт по этому делу?
- Даже если бы он у меня был. Вам известен закон так же, как и мне.
- У вас не сохранилась копия?
- Я не составлял письменного отчета. Старик хотел, чтобы я доложил
устно, что я и сделал. Могу сказать вам одним словом, что я ему сообщил.
Самоубийство. - Он сделал паузу. - Но я мог и ошибаться, Лу.
- Вы считаете, что ошиблись?
- Возможно. Но если я и совершил ошибку, то тут комар носу не
подточит. Я сознаю, что не следует признаваться в этом бывшему конкуренту.
С другой стороны, вы никогда не были серьезным конкурентом. К вам
обращались в тех случаях, когда я оказывался не по карману. - Скотт пытался
придать разговору шутливый тон, но лицо его было мрачным. - Так или иначе,
не хочу, чтобы вы оказались на тонком льду - можете сломать ногу.
- И что вы предлагаете?
- Предлагаю послушаться совета старого профессионала, который начал
службу задолго до того, как вы научились спускать воду в уборной. Вы
теряете время в данном случае.
- Я так не считаю. Вы сказали то, что требуется.
- Тогда я скажу кое-что, чего вам не требуется, чтобы умерить ваш
восторг. - Сам Скотт казался весьма далеким от восторга. Он говорил все
медленнее и медленнее. - Не начинайте тратить вашу долю из этих пяти
миллионов, когда вам откроют банковский счет. Видите ли, в законе есть
маленькое правило, которое гласит, что убийца не может быть наследником
собственной жертвы.
- Вы хотите сказать, что Карл Холлман убил своего отца?
- Как я слышал, старик умер естественной смертью. Я не расследовал