— Мы говорили о пистолете, — напомнил Флетч. Бифф посмотрел на Гомеса.
— Каком пистолете?
— Пистолете, который я нашел, — ответил Флетч. — Около редакции «Ньюс трибюн». Вчера вечером я оставил его у сержанта Вильгельма Рома с просьбой передать пистолет лейтенанту Гомесу.
— Хороший мальчик, — Бифф погладил ногу Флетча. — Очень хороший мальчик.
Флетч убрал ногу.
— Мышцы. — Пальцы Биффа впились в голень Флетча. — Посмотри, какие мышцы, Гомес.
Флетч спрыгнул со стола и отступил на пару шагов.
— А что написано у него на шортах? — Бифф прищурился. — Я так далеко не вижу. Название какой-то команды?
— Дружеские услуги Бена Франклина, — ответил Гомес.
— Футбол, — покивал Бифф. — Я думаю, речь идет о футбольной команде.
— Это совсем другая история, — покачал головой Флетч.
— Мне бы хотелось знать, что ты выяснил, — усмехнулся Бифф.
— Много чего. Вы пишете отвратительные некрологи, Бифф.
— А почему ты так решил, Лиддикоут?
— Во-первых, Жасмин и Дональд Хайбек неженаты. Он не разводился со своей первой женой.
— Да? Что еще?
Флетч перевел взгляд с Гомеса на Уилсона, вновь покачал головой.
— Что еще? — повторил Бифф.
— Вы уже поговорили с Габо?
— С кем?
— С Феликсом Габо. Растлителем малолетних. Бывшим клиентом Хайбека. Выпущенным из тюрьмы на прошлой неделе.
— А ты с ним поговорил?
— Еще нет.
— Ты всю неделю путаешься у меня под ногами, парень. Пообщался со всеми членами семьи Хайбека. Даже с сыном-монахом. Ты воруешь мой хлеб. Зачем тебе это нужно, Лиддикоут?
В какой уж раз Флетч покачал головой.
— Это не гангстерское убийство, Бифф. Вы взяли не тот след.
— А ты разбираешься в этом лучше меня, так? Газета поручила тебе это расследование?
— Только ту его часть, что касается музея.
— Ага, музея. Ты что-нибудь понимаешь, Гомес?
— По-моему, он несет чушь.
— Я думаю, его стоит потерять. — Бифф повернулся к Гомесу.
— Мы его потеряем, — заверил его лейтенант.
— Такое случается, парень. — Теперь Бифф смотрел на Флетча. — Дежурный, бывает, ошибается, заполняя ворох необходимых бумаг.
— Конечно, — улыбнулся Гомес. — Сегодня же отправим его в дурдом. А дней через десять все и прояснится, если о нем кто-то да вспомнит.
— А что вы выгадаете? — удивился Флетч. — Несколько дней. Или вы думаете, что я буду молчать?
— Да кто будет винить нас за бюрократическую ошибку? — удивился Бифф. — Я вообще не появлялся в это утро в участке. Да и ты еще не приходил, не так ли, Гомес?
— Я никогда не прихожу так рано.
— А шустрик-то наш хорош. Его не испугало наше предложение отдохнуть несколько дней в дурдоме. А может, подвесим ему что-нибудь посерьезнее? Чтобы отделаться от него навсегда. Так что у вас делают с шустриками? Я забыл.
— Обычно, Бифф, если уж бьешь человека, надо ударить его так, чтобы он не смог дать сдачи.
— Ясно, — Уилсон не повышал голоса, но Флетч видел, как на его висках пульсируют вены. Да и глаза недобро блестели. — Где-то я уже это слышал. Давай порадуем его таким обвинением, чтобы он не смог дать сдачи. Значит, так. Его арестовали, как Александера Лиддикоута. При обыске в дежурной части у него в кармане нашли кокаин. Ты поделишься своим, Гомес?
— Ради такого дела, конечно, — кивнул лейтенант.
Флетча прошиб пот.
— И все потому, что я покусился на ваше расследование, Бифф?
— Потому что ты шустрик. В журналистике шустрикам не место. Так, Гомес?
— Ты вот всегда был паинькой, — ответил лейтенант.
— Мы играем по правилам, парень, — продолжил Бифф Уилсон. — Ты получишь срок за владение, а может, и за распространение наркотиков, Флетчер, и я сомневаюсь, что Джон Уинтерс или Френк Джефф поручат тебе подметать пол в редакции «Ньюс трибюн». Да и едва ли тебя возьмут в какую-то другую газету.
— Что я должен сказать? — спросил Флетч. — Извиниться и пообещать, что теперь буду хорошим мальчиком?
— Слишком поздно, — отрезал Бифф. — Я решил, что ты шустрик. От тебя надо отделаться.
— А если я пообещаю уйти добровольно?
— Ты и так уйдешь. За казенный счет. Мы об этом позаботимся.
Флетч рассмеялся.
— Неужели вы думаете, что я не вернусь, Бифф?
Бифф посмотрел на Гомеса.
— Может вернешься. Может — нет. Кого это волнует?
— Вас-то должно волновать.
— С чего ты так решил? В тюрьме ты проведешь несколько лет, и я не уверен, что тебе удастся выйти из нее на своих двоих. Это не пустая угроза. Обыденный факт, — Бифф повернулся к Гомесу. — Выясни, о каком он говорил пистолете. Где у тебя кокаин?
— В шкафчике раздевалки спортзала.
— Принеси. Потом поднимемся в твой кабинет и перепишем протокол задержания этого парня.
— У меня есть хороший кофе. Выпьем по чашечке.
— Не откажусь.
— О Боже! — воскликнул Флетч. — Бифф, вы это серьезно?
— А ты решил, что я шучу?
— Энн Макгаррахэн предупреждала, что вы — дерьмо.
— Уж она-то знает. Она допустила большую ошибку, выйдя за меня замуж. Все так говорят.
Гомес рассмеялся.
— Благодаря тебе у нее так и не было детей, Бифф?
— Пришлось приложить руку. Дамочка не любила, когда ее трахали, пропустив перед этим рюмку виски. Запах ей, видите ли, не нравился.
— Господи! — простонал Флетч.
— Полагаю, парень, больше я тебя не увижу. — Бифф направился к двери. — И сожалеть об этом, пожалуй, не буду.
— Бифф…
— В камеру тебя отведут, — добавил Гомес, следуя за криминальным репортером. — Понаслаждайся одиночеством. Когда еще тебе доведется побыть одному.
— Мы напишем такой протокол, что комар носа не подточит. — Бифф держал дверь открытой, пропуская лейтенанта. — Мы с Гомесом в этом деле доки.
Флетч остался один в залитой светом комнате. Хлопнула закрывшаяся дверь. Шаги Биффа и Гомеса затихли в коридоре. Из камер доносились крики.
Ему вспомнилась Луиза Хайбек.
Флетч посмотрел на грязное, забранное решеткой окно. Несмотря на прутья, к стеклу крепился датчик охранной сигнализации.
Голые стены покрывала светлая краска.
Зеленые теннисные туфли, седые волосы и цветастое платье…
Безумный мир. Флетч подошел к двери и повернул ручку. Толкнул дверь.
Она открылась.
Флетч выглянул в коридор. Пусто.
С гулко бьющимся сердцем он миновал коридор, поднялся по лестнице.
У перегородки, разделяющей дежурную часть надвое, никого не было.
Негритянка, плакавшая прошлым вечером, теперь спокойно сидела на скамье. Сержант за столиком читал спортивный раздел «Ньюс трибюн».
В конце концов он оторвался от газеты и посмотрел на Флетча.
— Лейтенант Гомес и Бифф Уилсон пьют кофе в кабинете лейтенанта, — отчеканил Флетч. — Они хотят, чтобы вы послали кого-нибудь за пончиками с сахарной пудрой.
— Понятно, — сержант снял трубку и трижды повернул диск. — Лейтенант хочет пончиков, — сказал он в трубку. — Нет, кофе у него есть. Ты же знаешь Гомеса. Если в чашке жидкость, это не кофе.
— Пончики в сахарной пудре, — напомнил Флетч.
— Посыпь пончики сахарной пудрой, — добавил сержант.
Глава 35
Глава 36
Глава 37
— Каком пистолете?
— Пистолете, который я нашел, — ответил Флетч. — Около редакции «Ньюс трибюн». Вчера вечером я оставил его у сержанта Вильгельма Рома с просьбой передать пистолет лейтенанту Гомесу.
— Хороший мальчик, — Бифф погладил ногу Флетча. — Очень хороший мальчик.
Флетч убрал ногу.
— Мышцы. — Пальцы Биффа впились в голень Флетча. — Посмотри, какие мышцы, Гомес.
Флетч спрыгнул со стола и отступил на пару шагов.
— А что написано у него на шортах? — Бифф прищурился. — Я так далеко не вижу. Название какой-то команды?
— Дружеские услуги Бена Франклина, — ответил Гомес.
— Футбол, — покивал Бифф. — Я думаю, речь идет о футбольной команде.
— Это совсем другая история, — покачал головой Флетч.
— Мне бы хотелось знать, что ты выяснил, — усмехнулся Бифф.
— Много чего. Вы пишете отвратительные некрологи, Бифф.
— А почему ты так решил, Лиддикоут?
— Во-первых, Жасмин и Дональд Хайбек неженаты. Он не разводился со своей первой женой.
— Да? Что еще?
Флетч перевел взгляд с Гомеса на Уилсона, вновь покачал головой.
— Что еще? — повторил Бифф.
— Вы уже поговорили с Габо?
— С кем?
— С Феликсом Габо. Растлителем малолетних. Бывшим клиентом Хайбека. Выпущенным из тюрьмы на прошлой неделе.
— А ты с ним поговорил?
— Еще нет.
— Ты всю неделю путаешься у меня под ногами, парень. Пообщался со всеми членами семьи Хайбека. Даже с сыном-монахом. Ты воруешь мой хлеб. Зачем тебе это нужно, Лиддикоут?
В какой уж раз Флетч покачал головой.
— Это не гангстерское убийство, Бифф. Вы взяли не тот след.
— А ты разбираешься в этом лучше меня, так? Газета поручила тебе это расследование?
— Только ту его часть, что касается музея.
— Ага, музея. Ты что-нибудь понимаешь, Гомес?
— По-моему, он несет чушь.
— Я думаю, его стоит потерять. — Бифф повернулся к Гомесу.
— Мы его потеряем, — заверил его лейтенант.
— Такое случается, парень. — Теперь Бифф смотрел на Флетча. — Дежурный, бывает, ошибается, заполняя ворох необходимых бумаг.
— Конечно, — улыбнулся Гомес. — Сегодня же отправим его в дурдом. А дней через десять все и прояснится, если о нем кто-то да вспомнит.
— А что вы выгадаете? — удивился Флетч. — Несколько дней. Или вы думаете, что я буду молчать?
— Да кто будет винить нас за бюрократическую ошибку? — удивился Бифф. — Я вообще не появлялся в это утро в участке. Да и ты еще не приходил, не так ли, Гомес?
— Я никогда не прихожу так рано.
— А шустрик-то наш хорош. Его не испугало наше предложение отдохнуть несколько дней в дурдоме. А может, подвесим ему что-нибудь посерьезнее? Чтобы отделаться от него навсегда. Так что у вас делают с шустриками? Я забыл.
— Обычно, Бифф, если уж бьешь человека, надо ударить его так, чтобы он не смог дать сдачи.
— Ясно, — Уилсон не повышал голоса, но Флетч видел, как на его висках пульсируют вены. Да и глаза недобро блестели. — Где-то я уже это слышал. Давай порадуем его таким обвинением, чтобы он не смог дать сдачи. Значит, так. Его арестовали, как Александера Лиддикоута. При обыске в дежурной части у него в кармане нашли кокаин. Ты поделишься своим, Гомес?
— Ради такого дела, конечно, — кивнул лейтенант.
Флетча прошиб пот.
— И все потому, что я покусился на ваше расследование, Бифф?
— Потому что ты шустрик. В журналистике шустрикам не место. Так, Гомес?
— Ты вот всегда был паинькой, — ответил лейтенант.
— Мы играем по правилам, парень, — продолжил Бифф Уилсон. — Ты получишь срок за владение, а может, и за распространение наркотиков, Флетчер, и я сомневаюсь, что Джон Уинтерс или Френк Джефф поручат тебе подметать пол в редакции «Ньюс трибюн». Да и едва ли тебя возьмут в какую-то другую газету.
— Что я должен сказать? — спросил Флетч. — Извиниться и пообещать, что теперь буду хорошим мальчиком?
— Слишком поздно, — отрезал Бифф. — Я решил, что ты шустрик. От тебя надо отделаться.
— А если я пообещаю уйти добровольно?
— Ты и так уйдешь. За казенный счет. Мы об этом позаботимся.
Флетч рассмеялся.
— Неужели вы думаете, что я не вернусь, Бифф?
Бифф посмотрел на Гомеса.
— Может вернешься. Может — нет. Кого это волнует?
— Вас-то должно волновать.
— С чего ты так решил? В тюрьме ты проведешь несколько лет, и я не уверен, что тебе удастся выйти из нее на своих двоих. Это не пустая угроза. Обыденный факт, — Бифф повернулся к Гомесу. — Выясни, о каком он говорил пистолете. Где у тебя кокаин?
— В шкафчике раздевалки спортзала.
— Принеси. Потом поднимемся в твой кабинет и перепишем протокол задержания этого парня.
— У меня есть хороший кофе. Выпьем по чашечке.
— Не откажусь.
— О Боже! — воскликнул Флетч. — Бифф, вы это серьезно?
— А ты решил, что я шучу?
— Энн Макгаррахэн предупреждала, что вы — дерьмо.
— Уж она-то знает. Она допустила большую ошибку, выйдя за меня замуж. Все так говорят.
Гомес рассмеялся.
— Благодаря тебе у нее так и не было детей, Бифф?
— Пришлось приложить руку. Дамочка не любила, когда ее трахали, пропустив перед этим рюмку виски. Запах ей, видите ли, не нравился.
— Господи! — простонал Флетч.
— Полагаю, парень, больше я тебя не увижу. — Бифф направился к двери. — И сожалеть об этом, пожалуй, не буду.
— Бифф…
— В камеру тебя отведут, — добавил Гомес, следуя за криминальным репортером. — Понаслаждайся одиночеством. Когда еще тебе доведется побыть одному.
— Мы напишем такой протокол, что комар носа не подточит. — Бифф держал дверь открытой, пропуская лейтенанта. — Мы с Гомесом в этом деле доки.
Флетч остался один в залитой светом комнате. Хлопнула закрывшаяся дверь. Шаги Биффа и Гомеса затихли в коридоре. Из камер доносились крики.
Ему вспомнилась Луиза Хайбек.
Флетч посмотрел на грязное, забранное решеткой окно. Несмотря на прутья, к стеклу крепился датчик охранной сигнализации.
Голые стены покрывала светлая краска.
Зеленые теннисные туфли, седые волосы и цветастое платье…
Безумный мир. Флетч подошел к двери и повернул ручку. Толкнул дверь.
Она открылась.
Флетч выглянул в коридор. Пусто.
С гулко бьющимся сердцем он миновал коридор, поднялся по лестнице.
У перегородки, разделяющей дежурную часть надвое, никого не было.
Негритянка, плакавшая прошлым вечером, теперь спокойно сидела на скамье. Сержант за столиком читал спортивный раздел «Ньюс трибюн».
В конце концов он оторвался от газеты и посмотрел на Флетча.
— Лейтенант Гомес и Бифф Уилсон пьют кофе в кабинете лейтенанта, — отчеканил Флетч. — Они хотят, чтобы вы послали кого-нибудь за пончиками с сахарной пудрой.
— Понятно, — сержант снял трубку и трижды повернул диск. — Лейтенант хочет пончиков, — сказал он в трубку. — Нет, кофе у него есть. Ты же знаешь Гомеса. Если в чашке жидкость, это не кофе.
— Пончики в сахарной пудре, — напомнил Флетч.
— Посыпь пончики сахарной пудрой, — добавил сержант.
Глава 35
— Информационная служба «Ньюс трибюн». Назовите, пожалуйста, ваш регистрационный номер и фамилию.
— Привет, Пилар. Как поживаешь?
— Доброе утро. Это Мэри.
— Доброе утро, Мэри.
— Регистрационный номер и фамилию, пожалуйста.
С урчащим от голода желудком, прижав к уху трубку радиотелефона, Флетч мчался в своей машине к своему дому.
— Семнадцать девяносто дробь девять. Флетчер. Держа путь к автобусной остановке, Флетч оглядывался по сторонам в надежде найти открытый кафетерий или закусочную, где бы он мог позавтракать. И тут он вспомнил, что у него нет ни цента. Полиция облегчила его карманы, забрав бумажник и ключи. Тут же в голову пришла забавная мысль: ограбь он закусочную, содеянное приписали бы Лиддикоуту.
Его машина осталась на стоянке у пиццерии. Пришлось добираться туда на попутках. Сначала его подвез мужчина средних лет, продающий музыкальные инструменты. Он пытался уговорить Флетча приобрести саксофон. Потом он оказался в микроавтобусе, набитом подростками. Несмотря на ранний час, они передавали друг другу самокрутку с марихуаной и почти докончили бутылку белого вина. Направлялись они на пляж. До своей машины Флетч добрался в начале десятого. Завел мотор, напрямую соединив проводки, ведущие к аккумулятору и стартеру, и поехал домой.
— Вам несколько посланий, — сообщила ему Мэри. — Звонила некая Барбара. Очень взволнованная. Похоже, по личному делу.
— Правда?
— Нас это, кстати, не удивляет.
— Говорите, Мэри, я слушаю. — От голода у него болела голова, от яркого солнечного света — глаза.
— Она просила передать следующее: «Ты съел всю пиццу сам? Считай, ты прощен. Позвони».
При упоминании пиццы его желудок завязался узлом.
— Ну? — спросила Мэри.
— Что, ну?
— Вы съели всю пиццу?
— Мэри, это глубоко личный вопрос. Пожалуйста, не задавайте таких вопросов.
— Значит, съели. Я думаю, вы расправились с пиццей в одиночку. Как это ужасно, кто-то ждет, что ему принесут пиццу, а ее лопают совсем в другом месте.
— Мэри, вы сегодня завтракали?
— Да.
— А я нет.
— Зачем вам завтрак, если вы ночью съели целую пиццу?
— Есть еще что-нибудь для меня?
— Я бы вас не простила. Да. Энн Макгаррахэн хочет, чтобы вы с ней связались. Вам ведено передать следующее: «Флетч, я понимаю, что вы очень заняты, но, пожалуйста, позвоните мне. Остерегайтесь Би-у и других социальных болезней».
— Ясно.
— Что такое Би-у?
— Мэри, это еще один личный вопрос.
— Я никогда не слышала о Би-у.
— Вам повезло.
— Я думала, что знаю все о социальных болезнях. То есть, знаю их все.
— Отлично. Мне нужен адрес Феликса Габо. — Он продиктовал имя и фамилию по буквам. — Он живет в районе Сан-Игнатиас.
— Вы не собираетесь просветить меня насчет Би-у?
— Мэри! Держитесь подальше от Би-у.
— Но я должна знать, как уберечься от этой социальной болезни.
— Не суйте нос в чужие дела, и все будет в порядке.
— О, вот этого мы себе никогда не позволяем. В районе Сан-Игнатиас живет только один человек с фамилией Габо. Звать его Тереза.
— Этот адрес мне и нужен. Феликс живет у сестры.
— 45447, Туиг-стрит. Дом в полуквартале на запад от автомобильного салона, расположенного на углу.
— Благодарю. И еще, мне нужен адрес Стюарта Чайлдерса. — Вновь он продиктовал имя и фамилию по буквам.
— Это отвратительно. Тот, кого интересуют такие сведения, заслуживает Би-у.
— Мэри…
— 120, Китинг-роуд. Район Хэрдон-Эпартмент.
— Отлично.
— Я не должна этого говорить, но недавно звонил мистер Уилсон. Он тоже хотел знать этот адрес.
— Какой адрес?
— В районе Сан-Игнатиас. Терезы Габо.
— Мэри, вы уже подцепили Би-у.
— О, не говорите этого.
— Будьте осторожны, Мэри. Би-у может затаиться надолго и проявиться, когда его не ждешь.
— Вы говорите с автоответчиком. — Флетч снял трубку после третьего звонка. — В данный момент я не могу подойти к телефону, так что…
— Флетч! — прокричала Барбара. — У тебя нет автоответчика!
— Ты, разумеется, права, — вздохнул Флетч. Помимо автоответчика у Флетча не было и многого другого. С кушетки, купленной у старьевщика, он мог лицезреть красочные плакаты, какие обычно висят в туристических агентствах: Канья, жемчужина итальянской Ривьеры, Косумель, в восточной Мексике, Белиз, Найроби, Рио-де-Жанейро. Флетч надеялся, что со временем он заменит плакаты приличными фотографиями. А в глубине души мечтал о том дне, когда переедет в квартиру куда больших размеров и сможет украсить стены копиями картин Эдгара Артура Тарпа-младшего, воспевшего в своих полотнах Дикий Запад.
— С тобой все в порядке?
— Конечно. — На треснувшей тарелке, стоящей на обшарпанном кофейном столике, осталось лишь несколько крошек от плотного завтрака: яичница с ветчиной на четыре яйца плюс пачка вафель. — А почему ты спрашиваешь?
— Ты уехал за пиццей в одиннадцать вечера! И так и не вернулся!
— О, Господи. Не вернулся! Ты уверена?
— Ты даже не позвонил!
— Я не съел пиццу! Ни единого кусочка!
— Ты попал в аварию или случилось что-то еще?
— Что-то еще. А как тебе удалось мне позвонить? Или Сесилия распродала-таки галифе?
— Она послала меня в аптеку. Мы едва не умерли с голоду.
— Ты потеряла лишние восемь фунтов?
— Думаю, что да.
— А что вы с Синди делали?
— Легли спать. Что еще мы могли делать? Мы ждали тебя до часа ночи.
— Синди осталась на ночь?
— Естественно. Мы же пили виски. Она не могла сесть за руль.
— Это точно.
— Я не ожидала от тебя такой безответственности. Ты мог бы и позвонить.
— Думаешь, что мог?
Подвешенная к потолку, поперек комнаты висела его гордость — доска для серфинга.
— Мы переволновались. Я позвонила в пиццерию. Мужской голос ответил, что никакой Флетчер у них не появлялся.
— Мы же заказывали пиццу на фамилию Ролтон.
— О, да. Я забыла. Где ты провел ночь?
— Длинная история. Ты не будешь возражать, если я расскажу ее тебе при встрече?
— Она связана с Хайбеком?
— Полагаю, что да. — Флетч посмотрел на пустую тарелку. Головная боль исчезла.
— Ты прочитал статью Биффа Уилсона в утреннем выпуске?
— Да. — Экземпляр «Ньюс трибюн» лежал на кушетке. В статье не было ни слова о пистолете, из которого, возможно, стреляли в Хайбека и который передали в полицию прошлым вечером.
— Уилсон напирает на то, что Хайбека убила мафия, так как он слишком много знал.
Флетч вздохнул.
— Может, он прав.
— Скажи мне, Флетч, сколько лет он ведет в «Ньюс трибюн» криминальный раздел?
— Много.
— У него, наверное, везде свои люди.
— Наверняка.
— Я хочу сказать, люди, которые делятся с ним информацией: полицейские, бандиты, стукачи. Вероятно, его выводы небезосновательны.
— Возможно.
— Так что напрасно ты бодрствовал всю ночь. Толку от этого чуть. А вот из редакции ты вполне можешь вылететь.
— Слушай, Барбара, мне надо побриться, принять душ и ехать на работу.
— Съешь всю пиццу и хорошенько выспись. И я выйду за тебя замуж.
Флетч скинул газету на пол.
— А я бы на твоем месте крепко подумал.
— Слишком поздно. Решение принято. Ты помнишь, что сегодня мы обедаем с моей мамой?
— Как я мог об этом забыть?
— В шесть вечера в коттедже. Если ты опять подведешь меня, она очень обидится, это я тебе гарантирую.
— Я все понял.
— Ты приедешь?
— Обязательно.
— Отлично. Между прочим, Синди попросила позвонить ей ровно в половине первого по номеру 5552900. Ей есть что тебе сказать.
— Хорошо.
— Флетч, сегодня среда.
— Уже?
— Мы женимся в субботу. Ты обязательно должен приехать к обеду.
— Можешь не волноваться.
— Мне пора на работу.
— Мне тоже.
— Привет, Пилар. Как поживаешь?
— Доброе утро. Это Мэри.
— Доброе утро, Мэри.
— Регистрационный номер и фамилию, пожалуйста.
С урчащим от голода желудком, прижав к уху трубку радиотелефона, Флетч мчался в своей машине к своему дому.
— Семнадцать девяносто дробь девять. Флетчер. Держа путь к автобусной остановке, Флетч оглядывался по сторонам в надежде найти открытый кафетерий или закусочную, где бы он мог позавтракать. И тут он вспомнил, что у него нет ни цента. Полиция облегчила его карманы, забрав бумажник и ключи. Тут же в голову пришла забавная мысль: ограбь он закусочную, содеянное приписали бы Лиддикоуту.
Его машина осталась на стоянке у пиццерии. Пришлось добираться туда на попутках. Сначала его подвез мужчина средних лет, продающий музыкальные инструменты. Он пытался уговорить Флетча приобрести саксофон. Потом он оказался в микроавтобусе, набитом подростками. Несмотря на ранний час, они передавали друг другу самокрутку с марихуаной и почти докончили бутылку белого вина. Направлялись они на пляж. До своей машины Флетч добрался в начале десятого. Завел мотор, напрямую соединив проводки, ведущие к аккумулятору и стартеру, и поехал домой.
— Вам несколько посланий, — сообщила ему Мэри. — Звонила некая Барбара. Очень взволнованная. Похоже, по личному делу.
— Правда?
— Нас это, кстати, не удивляет.
— Говорите, Мэри, я слушаю. — От голода у него болела голова, от яркого солнечного света — глаза.
— Она просила передать следующее: «Ты съел всю пиццу сам? Считай, ты прощен. Позвони».
При упоминании пиццы его желудок завязался узлом.
— Ну? — спросила Мэри.
— Что, ну?
— Вы съели всю пиццу?
— Мэри, это глубоко личный вопрос. Пожалуйста, не задавайте таких вопросов.
— Значит, съели. Я думаю, вы расправились с пиццей в одиночку. Как это ужасно, кто-то ждет, что ему принесут пиццу, а ее лопают совсем в другом месте.
— Мэри, вы сегодня завтракали?
— Да.
— А я нет.
— Зачем вам завтрак, если вы ночью съели целую пиццу?
— Есть еще что-нибудь для меня?
— Я бы вас не простила. Да. Энн Макгаррахэн хочет, чтобы вы с ней связались. Вам ведено передать следующее: «Флетч, я понимаю, что вы очень заняты, но, пожалуйста, позвоните мне. Остерегайтесь Би-у и других социальных болезней».
— Ясно.
— Что такое Би-у?
— Мэри, это еще один личный вопрос.
— Я никогда не слышала о Би-у.
— Вам повезло.
— Я думала, что знаю все о социальных болезнях. То есть, знаю их все.
— Отлично. Мне нужен адрес Феликса Габо. — Он продиктовал имя и фамилию по буквам. — Он живет в районе Сан-Игнатиас.
— Вы не собираетесь просветить меня насчет Би-у?
— Мэри! Держитесь подальше от Би-у.
— Но я должна знать, как уберечься от этой социальной болезни.
— Не суйте нос в чужие дела, и все будет в порядке.
— О, вот этого мы себе никогда не позволяем. В районе Сан-Игнатиас живет только один человек с фамилией Габо. Звать его Тереза.
— Этот адрес мне и нужен. Феликс живет у сестры.
— 45447, Туиг-стрит. Дом в полуквартале на запад от автомобильного салона, расположенного на углу.
— Благодарю. И еще, мне нужен адрес Стюарта Чайлдерса. — Вновь он продиктовал имя и фамилию по буквам.
— Это отвратительно. Тот, кого интересуют такие сведения, заслуживает Би-у.
— Мэри…
— 120, Китинг-роуд. Район Хэрдон-Эпартмент.
— Отлично.
— Я не должна этого говорить, но недавно звонил мистер Уилсон. Он тоже хотел знать этот адрес.
— Какой адрес?
— В районе Сан-Игнатиас. Терезы Габо.
— Мэри, вы уже подцепили Би-у.
— О, не говорите этого.
— Будьте осторожны, Мэри. Би-у может затаиться надолго и проявиться, когда его не ждешь.
— Вы говорите с автоответчиком. — Флетч снял трубку после третьего звонка. — В данный момент я не могу подойти к телефону, так что…
— Флетч! — прокричала Барбара. — У тебя нет автоответчика!
— Ты, разумеется, права, — вздохнул Флетч. Помимо автоответчика у Флетча не было и многого другого. С кушетки, купленной у старьевщика, он мог лицезреть красочные плакаты, какие обычно висят в туристических агентствах: Канья, жемчужина итальянской Ривьеры, Косумель, в восточной Мексике, Белиз, Найроби, Рио-де-Жанейро. Флетч надеялся, что со временем он заменит плакаты приличными фотографиями. А в глубине души мечтал о том дне, когда переедет в квартиру куда больших размеров и сможет украсить стены копиями картин Эдгара Артура Тарпа-младшего, воспевшего в своих полотнах Дикий Запад.
— С тобой все в порядке?
— Конечно. — На треснувшей тарелке, стоящей на обшарпанном кофейном столике, осталось лишь несколько крошек от плотного завтрака: яичница с ветчиной на четыре яйца плюс пачка вафель. — А почему ты спрашиваешь?
— Ты уехал за пиццей в одиннадцать вечера! И так и не вернулся!
— О, Господи. Не вернулся! Ты уверена?
— Ты даже не позвонил!
— Я не съел пиццу! Ни единого кусочка!
— Ты попал в аварию или случилось что-то еще?
— Что-то еще. А как тебе удалось мне позвонить? Или Сесилия распродала-таки галифе?
— Она послала меня в аптеку. Мы едва не умерли с голоду.
— Ты потеряла лишние восемь фунтов?
— Думаю, что да.
— А что вы с Синди делали?
— Легли спать. Что еще мы могли делать? Мы ждали тебя до часа ночи.
— Синди осталась на ночь?
— Естественно. Мы же пили виски. Она не могла сесть за руль.
— Это точно.
— Я не ожидала от тебя такой безответственности. Ты мог бы и позвонить.
— Думаешь, что мог?
Подвешенная к потолку, поперек комнаты висела его гордость — доска для серфинга.
— Мы переволновались. Я позвонила в пиццерию. Мужской голос ответил, что никакой Флетчер у них не появлялся.
— Мы же заказывали пиццу на фамилию Ролтон.
— О, да. Я забыла. Где ты провел ночь?
— Длинная история. Ты не будешь возражать, если я расскажу ее тебе при встрече?
— Она связана с Хайбеком?
— Полагаю, что да. — Флетч посмотрел на пустую тарелку. Головная боль исчезла.
— Ты прочитал статью Биффа Уилсона в утреннем выпуске?
— Да. — Экземпляр «Ньюс трибюн» лежал на кушетке. В статье не было ни слова о пистолете, из которого, возможно, стреляли в Хайбека и который передали в полицию прошлым вечером.
— Уилсон напирает на то, что Хайбека убила мафия, так как он слишком много знал.
Флетч вздохнул.
— Может, он прав.
— Скажи мне, Флетч, сколько лет он ведет в «Ньюс трибюн» криминальный раздел?
— Много.
— У него, наверное, везде свои люди.
— Наверняка.
— Я хочу сказать, люди, которые делятся с ним информацией: полицейские, бандиты, стукачи. Вероятно, его выводы небезосновательны.
— Возможно.
— Так что напрасно ты бодрствовал всю ночь. Толку от этого чуть. А вот из редакции ты вполне можешь вылететь.
— Слушай, Барбара, мне надо побриться, принять душ и ехать на работу.
— Съешь всю пиццу и хорошенько выспись. И я выйду за тебя замуж.
Флетч скинул газету на пол.
— А я бы на твоем месте крепко подумал.
— Слишком поздно. Решение принято. Ты помнишь, что сегодня мы обедаем с моей мамой?
— Как я мог об этом забыть?
— В шесть вечера в коттедже. Если ты опять подведешь меня, она очень обидится, это я тебе гарантирую.
— Я все понял.
— Ты приедешь?
— Обязательно.
— Отлично. Между прочим, Синди попросила позвонить ей ровно в половине первого по номеру 5552900. Ей есть что тебе сказать.
— Хорошо.
— Флетч, сегодня среда.
— Уже?
— Мы женимся в субботу. Ты обязательно должен приехать к обеду.
— Можешь не волноваться.
— Мне пора на работу.
— Мне тоже.
Глава 36
— Я из «Ньюс трибюн», — представился Флетч женщине, открывшей дверь квартиры на первом этаже дома 45447 по Туиг-стрит. Женщина сидела в инвалидном кресле-коляске. — Вы Тереза Габо?
Черные глаза, серая кожа, немытые, нечесаные волосы.
— Мы не можем позволить себе газету. Да и не люблю я их.
— До меня из «Ньюс трибюн» к вам никто не приезжал?
Тереза покачала головой.
В автосалоне по сниженным ценам продавались шестиместные «седаны». Флетч оставил машину у самого угла и прошагал полквартала, шурша валяющимися на тротуаре газетами и отбрасывая пустые банки из-под пива. Входя в подъезд, он едва не упал, споткнувшись о ноги спящей на полу женщины.
Пока он завтракал, говорил по телефону с Барбарой, брился и принимал душ, дверной звонок молчал. Если б он зазвонил, Флетч намеревался удрать по пожарной лестнице. Поначалу его арестовали, приняв за Александера Лиддикоута, ограбившего более двадцати пиццерий и закусочных. Эта ошибка полиции могла вызвать разве что улыбку. А вот намерения Уилсона и Гомеса обвинить И.М.Флетчера в хранении и распространении наркотиков вселяли нешуточную тревогу. Но полиция не появилась в квартире Флетча. И по пути в Сан-Игнатиас его «датсан» не привлек внимание патрульных машин.
Но Уилсон и Гомес могли предположить, что Флетч заглянет к Габо.
— А кто-нибудь у вас был? Полиция?
Вновь женщина покачала головой. Откатилась в сторону. Флетч подумал, что сейчас она захлопнет дверь, а потому придержал ее рукой.
— Я ищу Феликса Габо.
В ее взгляде мелькнуло удивление.
— Ему тоже не нужна газета.
Флетч переступил порог.
— Мне надо с ним поговорить.
В комнате он увидел кровать, матрац и несколько одеял, сложенных на ящике. Женщина уже не обращала на него ни малейшего внимания, не сводя глаз с телевизора, стоящего на массивной тумбе.
Флетч прошел в другую комнату, вернее, кухню. Холодильник, плита, раковина. Все грязное, на полу мусор. Раковина завалена пустыми консервными банками. Воняло гнилью и мочой. Матрац у стены, без подушек и одеяла. Кресло между матрацем и холодильником. А в кресле человек-гора.
Мужчина пристально разглядывал стену над плитой. В руке он держал недопитую бутылку пива. Рубашку и черный, выданный при выходе из тюрьмы костюм покрывали пятна. Похоже, за столом мистер Габо не пользовался салфеткой.
Флетч присел на краешек матраца.
— Что вы делали, выйдя из тюрьмы?
— Купил это кресло. — Свободная рука Габо поднялась и опустилась на подлокотник. — Купил этот матрац. — Взгляд упал на матрац. — Купил пива. — В углу у холодильника валялось не меньше двадцати пустых пивных бутылок. — Теперь меня насыщает только пиво. — Над воротником рубашки нависали складки жира. — У меня все нормально. Первая неделя на воле.
— Похоже, в тюрьме вас неплохо кормили.
— Да. Но она страдала, — Феликс указал бутылкой на другую комнату. — Никто не заботился о моей сестре одиннадцать, двенадцать лет. Она выклянчивала талоны на питание. Посылала детей купить ей кошачьей еды. Ела кошачью еду, купленную на выклянченные талоны. Владелец дома отнял у нее гостиную и вторую спальню. Только потому, что не мог вышвырнуть ее на улицу. Видите стену, которую он поставил? — Судя по слою наросшей на стену грязи, воздвигли ее одиннадцать лет тому назад. — И вы называете это законом? — Флетч воздержался от комментариев. — Что вы на это скажете? Она не сделала ничего плохого. Почему она страдала?
— А вы сделали что-то плохое?
На глазах Феликса Габо мгновенно навернулись слезы.
— Не следовало сажать меня в тюрьму. Я больной человек. Как вы назовете человека, который пристает к маленьким детям?
— Больной.
— Совершенно верно. Они должны были отправить меня на лечение. Меня же бросили в камеру. Раздавили меня. Разве можно так обращаться с больными?
— На суде вы не просили признать вас невменяемым.
— На суде я не произнес ни слова! — Феликс и не пытался сдержать катящиеся по щекам слезы. — Вы знаете, как чувствует себя обвиняемый в зале суда? — Флетч покачал головой. — Он цепенеет. Потрясен тем, что такое могло случиться с ним. Он в ужасе от того, что говорят о нем, о содеянном им. Все эти люди говорят, говорят, говорят о нем и о том, что он сделал. Все, о чем они говорят, ни в малейшей степени не похоже на то, каким он кажется себе. Его мутит от их слов. Он лишается дара речи.
— Вашим адвокатом был Дональд Хайбек, не так ли?
— Мистер Хайбек. Да. Я мог бы кое-что сказать, если бы он не говорил так много. Видите ли, у меня были резоны. Я все видел в ином свете. Я мог бы объяснить.
— Вы могли бы объяснить растление детей?
— Мне было что сказать. Я хотел, чтобы им было хорошо.
— Как вы расплатились с Хайбеком? Как вы смогли нанять такого дорогого адвоката?
— Я не платил мистеру Хайбеку. Ни цента.
— Непонятно. Почему же он взялся защищать вас?
— Не знаю. Однажды он пришел в камеру и сказал: «Я твой адвокат». Он ни о чем меня не спрашивал. Не давал ничего объяснить. Я мог бы объяснить, почему я стал таким плохим. Он не позволил судье задать мне хоть один вопрос. День за днем я сидел в зале суда, а все эти люди приходили один за одним, чтобы сказать, что они видели, как я делал то, другое, третье. — Феликс поднес бутылку ко рту и глотнул пива. — Каждый день газеты писали о моем процессе, а телевидение вело передачи из зала суда. Они охотились за моей сестрой. Сводили ее с ума своими расспросами. Показали дом, где мы жили. Рисовали карты. Показывали детские площадки и школьные дворы, куда я приходил с собаками и встречался с детьми. — Феликс по-прежнему плакал. — Газеты — дерьмо! Они едва не затравили мою сестру.
— Я начинаю кое-что понимать.
— Вы узнали о суде из газеты?
— Ваш процесс — единственный, который проиграл Хайбек. Проиграл с треском. Впрочем, мог ли он рассчитывать на иной исход? Растлитель детей…
— Почему он так поступил? Почему так затягивал процесс? Почему говорил сам? Почему не позволил мне все им рассказать?
— Он использовал вас для рекламы. На вашем примере хотел показать, что и Хайбек может проиграть большой процесс. Благодаря вам его фамилия каждый день появлялась на первых полосах газет. Непонятно мне другое, почему вам дали только одиннадцать лет?
— Очень даже понятно! После всех этих издевательств, которые изо дня в день терпела моя сестра по милости газет и телевидения, Хайбек поднялся на одном из заседаний и заявил: «Ваша честь, мой клиент признает себя виновным по всем пунктам».
— Не предупредив вас?
— Нет! Он вообще не разговаривал со мной. А мне было что сказать. Я не собирался причинять детям вред. Я их любил!
— Вы «любили» их, подманивая собаками.
— Конечно! Дети любили собак. Они всегда-всегда подходили к собакам.
— Вы выдрессировали собак уводить детей в укромный уголок.
— Послушайте, вы бывали на школьных дворах? Дети всегда играют в укромных уголках. Собаки не уводили их туда. Они звали собак к себе.
Флетч нетерпеливо взмахнул рукой.
— Я пришел сюда не для того, чтобы в чем-то вас обвинять.
— Я это понимаю. Просто мне надо выговориться. Видите ли, когда я впервые попал в тюрьму, тамошний психиатр потратил на меня массу времени. Я испытывал вину перед сестрой. Мы были маленькие, и я толкнул ее под колеса автомобиля отца, когда тот дал задний ход. Тогда-то она и стала калекой. Отец обезумел. Он ушел от нас, и больше мы о нем не слышали. Видите? Я старался искупить свою вину перед маленькими детьми. Я их любил. Старался любить.
— Все это сказал вам психиатр?
— Помог мне разобраться в себе. Я был болен. Мне было что сказать в суде. Хайбек все испортил, и меня бросили за решетку.
Флетч покачал головой.
— Почему вы так растолстели в тюрьме?
— Меня не брали в рабочие бригады. Никто не хотел работать рядом со мной. Меня отправили на тюремную ферму. Они знали, кто я такой. Из газет, — Феликс Габо уже не плакал, а рыдал. — Если мистер Хайбек собирался заявить суду, что я во всем виновен, почему он не сделал этого сразу, почему позволял газетам так долго мучить мою сестру?
— За это вы и убили Хайбека.
— Я никого не убивал! — Красные от слез глаза Феликса Габо сердито блеснули. — Меня надо было изолировать от общества. Собак убили. Я заслужил наказание!
— Но не ваша сестра.
Феликс указал на себя обеими руками.
— Могу я выйти на улицу и кого-то убить? Я же конченый человек.
— Вы же злы на Хайбека.
— Я выхожу на улицу только по делу. Купил матрац, кресло. Они мне необходимы. Какой сегодня день?
— Среда.
— Завтра четверг. Я должен отметиться в полиции. Вы съездите туда со мной?
— Я? Нет.
— Моя сестра не сможет поехать. Это в центре.
Флетч встал.
— Вам обязательно надо отметиться в полиции.
— Вы не сможете поехать со мной?
— Нет.
— А что вы сделаете для моей сестры?
— Кажется, я уже слышал этот вопрос.
— Неужели вы появились здесь лишь для того, чтобы выслушать историю моей жизни?
— Я хотел услышать ваше признание в убийстве Дональда Хайбека.
— Кто вы?
— Ай Эм Флетчер.
— Вы не из службы социального обеспечения?
— Я же сказал, что я из газеты. — Флетч уже стоял у двери. — Вы не расслышали?
Глаза Феликса Габо вылезли из орбит. Он попытался подняться.
— «Ньюс трибюн», — добавил Флетч.
Габо упал в кресло. Перебросил бутылку из левой руки в правую.
Флетч попятился. В другой комнате наткнулся на инвалидное кресло-каталку Терезы Габо.
Бутылка разбилась о дверной косяк.
— Мой брат не любит газеты, — пояснила Тереза Габо.
— Я понимаю.
— Винит их во всем.
В полуквартале от дома Габо Флетч едва успел сесть за руль, как на Туиг-стрит свернула машина Биффа Уилсона, с мигалкой, антенной и надписями «Ньюс трибюн» на капоте, багажнике и по бокам. Остановилась она у дома 45447.
Черные глаза, серая кожа, немытые, нечесаные волосы.
— Мы не можем позволить себе газету. Да и не люблю я их.
— До меня из «Ньюс трибюн» к вам никто не приезжал?
Тереза покачала головой.
В автосалоне по сниженным ценам продавались шестиместные «седаны». Флетч оставил машину у самого угла и прошагал полквартала, шурша валяющимися на тротуаре газетами и отбрасывая пустые банки из-под пива. Входя в подъезд, он едва не упал, споткнувшись о ноги спящей на полу женщины.
Пока он завтракал, говорил по телефону с Барбарой, брился и принимал душ, дверной звонок молчал. Если б он зазвонил, Флетч намеревался удрать по пожарной лестнице. Поначалу его арестовали, приняв за Александера Лиддикоута, ограбившего более двадцати пиццерий и закусочных. Эта ошибка полиции могла вызвать разве что улыбку. А вот намерения Уилсона и Гомеса обвинить И.М.Флетчера в хранении и распространении наркотиков вселяли нешуточную тревогу. Но полиция не появилась в квартире Флетча. И по пути в Сан-Игнатиас его «датсан» не привлек внимание патрульных машин.
Но Уилсон и Гомес могли предположить, что Флетч заглянет к Габо.
— А кто-нибудь у вас был? Полиция?
Вновь женщина покачала головой. Откатилась в сторону. Флетч подумал, что сейчас она захлопнет дверь, а потому придержал ее рукой.
— Я ищу Феликса Габо.
В ее взгляде мелькнуло удивление.
— Ему тоже не нужна газета.
Флетч переступил порог.
— Мне надо с ним поговорить.
В комнате он увидел кровать, матрац и несколько одеял, сложенных на ящике. Женщина уже не обращала на него ни малейшего внимания, не сводя глаз с телевизора, стоящего на массивной тумбе.
Флетч прошел в другую комнату, вернее, кухню. Холодильник, плита, раковина. Все грязное, на полу мусор. Раковина завалена пустыми консервными банками. Воняло гнилью и мочой. Матрац у стены, без подушек и одеяла. Кресло между матрацем и холодильником. А в кресле человек-гора.
Мужчина пристально разглядывал стену над плитой. В руке он держал недопитую бутылку пива. Рубашку и черный, выданный при выходе из тюрьмы костюм покрывали пятна. Похоже, за столом мистер Габо не пользовался салфеткой.
Флетч присел на краешек матраца.
— Что вы делали, выйдя из тюрьмы?
— Купил это кресло. — Свободная рука Габо поднялась и опустилась на подлокотник. — Купил этот матрац. — Взгляд упал на матрац. — Купил пива. — В углу у холодильника валялось не меньше двадцати пустых пивных бутылок. — Теперь меня насыщает только пиво. — Над воротником рубашки нависали складки жира. — У меня все нормально. Первая неделя на воле.
— Похоже, в тюрьме вас неплохо кормили.
— Да. Но она страдала, — Феликс указал бутылкой на другую комнату. — Никто не заботился о моей сестре одиннадцать, двенадцать лет. Она выклянчивала талоны на питание. Посылала детей купить ей кошачьей еды. Ела кошачью еду, купленную на выклянченные талоны. Владелец дома отнял у нее гостиную и вторую спальню. Только потому, что не мог вышвырнуть ее на улицу. Видите стену, которую он поставил? — Судя по слою наросшей на стену грязи, воздвигли ее одиннадцать лет тому назад. — И вы называете это законом? — Флетч воздержался от комментариев. — Что вы на это скажете? Она не сделала ничего плохого. Почему она страдала?
— А вы сделали что-то плохое?
На глазах Феликса Габо мгновенно навернулись слезы.
— Не следовало сажать меня в тюрьму. Я больной человек. Как вы назовете человека, который пристает к маленьким детям?
— Больной.
— Совершенно верно. Они должны были отправить меня на лечение. Меня же бросили в камеру. Раздавили меня. Разве можно так обращаться с больными?
— На суде вы не просили признать вас невменяемым.
— На суде я не произнес ни слова! — Феликс и не пытался сдержать катящиеся по щекам слезы. — Вы знаете, как чувствует себя обвиняемый в зале суда? — Флетч покачал головой. — Он цепенеет. Потрясен тем, что такое могло случиться с ним. Он в ужасе от того, что говорят о нем, о содеянном им. Все эти люди говорят, говорят, говорят о нем и о том, что он сделал. Все, о чем они говорят, ни в малейшей степени не похоже на то, каким он кажется себе. Его мутит от их слов. Он лишается дара речи.
— Вашим адвокатом был Дональд Хайбек, не так ли?
— Мистер Хайбек. Да. Я мог бы кое-что сказать, если бы он не говорил так много. Видите ли, у меня были резоны. Я все видел в ином свете. Я мог бы объяснить.
— Вы могли бы объяснить растление детей?
— Мне было что сказать. Я хотел, чтобы им было хорошо.
— Как вы расплатились с Хайбеком? Как вы смогли нанять такого дорогого адвоката?
— Я не платил мистеру Хайбеку. Ни цента.
— Непонятно. Почему же он взялся защищать вас?
— Не знаю. Однажды он пришел в камеру и сказал: «Я твой адвокат». Он ни о чем меня не спрашивал. Не давал ничего объяснить. Я мог бы объяснить, почему я стал таким плохим. Он не позволил судье задать мне хоть один вопрос. День за днем я сидел в зале суда, а все эти люди приходили один за одним, чтобы сказать, что они видели, как я делал то, другое, третье. — Феликс поднес бутылку ко рту и глотнул пива. — Каждый день газеты писали о моем процессе, а телевидение вело передачи из зала суда. Они охотились за моей сестрой. Сводили ее с ума своими расспросами. Показали дом, где мы жили. Рисовали карты. Показывали детские площадки и школьные дворы, куда я приходил с собаками и встречался с детьми. — Феликс по-прежнему плакал. — Газеты — дерьмо! Они едва не затравили мою сестру.
— Я начинаю кое-что понимать.
— Вы узнали о суде из газеты?
— Ваш процесс — единственный, который проиграл Хайбек. Проиграл с треском. Впрочем, мог ли он рассчитывать на иной исход? Растлитель детей…
— Почему он так поступил? Почему так затягивал процесс? Почему говорил сам? Почему не позволил мне все им рассказать?
— Он использовал вас для рекламы. На вашем примере хотел показать, что и Хайбек может проиграть большой процесс. Благодаря вам его фамилия каждый день появлялась на первых полосах газет. Непонятно мне другое, почему вам дали только одиннадцать лет?
— Очень даже понятно! После всех этих издевательств, которые изо дня в день терпела моя сестра по милости газет и телевидения, Хайбек поднялся на одном из заседаний и заявил: «Ваша честь, мой клиент признает себя виновным по всем пунктам».
— Не предупредив вас?
— Нет! Он вообще не разговаривал со мной. А мне было что сказать. Я не собирался причинять детям вред. Я их любил!
— Вы «любили» их, подманивая собаками.
— Конечно! Дети любили собак. Они всегда-всегда подходили к собакам.
— Вы выдрессировали собак уводить детей в укромный уголок.
— Послушайте, вы бывали на школьных дворах? Дети всегда играют в укромных уголках. Собаки не уводили их туда. Они звали собак к себе.
Флетч нетерпеливо взмахнул рукой.
— Я пришел сюда не для того, чтобы в чем-то вас обвинять.
— Я это понимаю. Просто мне надо выговориться. Видите ли, когда я впервые попал в тюрьму, тамошний психиатр потратил на меня массу времени. Я испытывал вину перед сестрой. Мы были маленькие, и я толкнул ее под колеса автомобиля отца, когда тот дал задний ход. Тогда-то она и стала калекой. Отец обезумел. Он ушел от нас, и больше мы о нем не слышали. Видите? Я старался искупить свою вину перед маленькими детьми. Я их любил. Старался любить.
— Все это сказал вам психиатр?
— Помог мне разобраться в себе. Я был болен. Мне было что сказать в суде. Хайбек все испортил, и меня бросили за решетку.
Флетч покачал головой.
— Почему вы так растолстели в тюрьме?
— Меня не брали в рабочие бригады. Никто не хотел работать рядом со мной. Меня отправили на тюремную ферму. Они знали, кто я такой. Из газет, — Феликс Габо уже не плакал, а рыдал. — Если мистер Хайбек собирался заявить суду, что я во всем виновен, почему он не сделал этого сразу, почему позволял газетам так долго мучить мою сестру?
— За это вы и убили Хайбека.
— Я никого не убивал! — Красные от слез глаза Феликса Габо сердито блеснули. — Меня надо было изолировать от общества. Собак убили. Я заслужил наказание!
— Но не ваша сестра.
Феликс указал на себя обеими руками.
— Могу я выйти на улицу и кого-то убить? Я же конченый человек.
— Вы же злы на Хайбека.
— Я выхожу на улицу только по делу. Купил матрац, кресло. Они мне необходимы. Какой сегодня день?
— Среда.
— Завтра четверг. Я должен отметиться в полиции. Вы съездите туда со мной?
— Я? Нет.
— Моя сестра не сможет поехать. Это в центре.
Флетч встал.
— Вам обязательно надо отметиться в полиции.
— Вы не сможете поехать со мной?
— Нет.
— А что вы сделаете для моей сестры?
— Кажется, я уже слышал этот вопрос.
— Неужели вы появились здесь лишь для того, чтобы выслушать историю моей жизни?
— Я хотел услышать ваше признание в убийстве Дональда Хайбека.
— Кто вы?
— Ай Эм Флетчер.
— Вы не из службы социального обеспечения?
— Я же сказал, что я из газеты. — Флетч уже стоял у двери. — Вы не расслышали?
Глаза Феликса Габо вылезли из орбит. Он попытался подняться.
— «Ньюс трибюн», — добавил Флетч.
Габо упал в кресло. Перебросил бутылку из левой руки в правую.
Флетч попятился. В другой комнате наткнулся на инвалидное кресло-каталку Терезы Габо.
Бутылка разбилась о дверной косяк.
— Мой брат не любит газеты, — пояснила Тереза Габо.
— Я понимаю.
— Винит их во всем.
В полуквартале от дома Габо Флетч едва успел сесть за руль, как на Туиг-стрит свернула машина Биффа Уилсона, с мигалкой, антенной и надписями «Ньюс трибюн» на капоте, багажнике и по бокам. Остановилась она у дома 45447.
Глава 37
555—2900.
Часы показывали половину первого.
В этот день Флетчу следовало избегать многих мест. Во-первых, собственной квартиры. Во-вторых, редакции «Ньюс трибюн». Да и езда по улицам без водительского удостоверения и регистрационного талона на автомашину, отобранных прошлой ночью полицией, таила в себе немалую опасность. Его могли арестовать и как Александера Лиддикоута, грабителя, и как Ирвина Мориса Флетчера, распространителя наркотиков.
Часы показывали половину первого.
В этот день Флетчу следовало избегать многих мест. Во-первых, собственной квартиры. Во-вторых, редакции «Ньюс трибюн». Да и езда по улицам без водительского удостоверения и регистрационного талона на автомашину, отобранных прошлой ночью полицией, таила в себе немалую опасность. Его могли арестовать и как Александера Лиддикоута, грабителя, и как Ирвина Мориса Флетчера, распространителя наркотиков.