— Другими словами, взломщик теперь работает на «Хайбек, Харрисон и Хаулер»?
— Если он хочет и дальше заниматься любимым делом, ему необходимо обеспечить и тех, кто гарантирует профессиональную защиту его прав.
— А если его снова арестуют?
— Новая работа, новые гонорары «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
— Олстон, меня от всего этого тошнит.
— Я уверен, что сандвич тут ни при чем. Ореховое масло, банан и майонез не могут вызвать несварение желудка. Как-нибудь я и сам закажу такой же.
— Честное слово, я потрясен. Во-первых, твой начальник, этот Хаулер, наверняка уже знал о том, что его партнер застрелен на автостоянке. И это известие, однако, не помешало ему проводить собеседование с клиентом.
— Собеседование заняло лишь четверть часа. После того как клиент проглотил наживку, его перебросили к адвокату пониже рангом. Мы тоже должны отрабатывать жалованье. И шоферам «мерседесов» надо платить.
— Олстон, ты хочешь купить «мерседес»?
— Мое честолюбие не простирается так далеко.
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
— Если он хочет и дальше заниматься любимым делом, ему необходимо обеспечить и тех, кто гарантирует профессиональную защиту его прав.
— А если его снова арестуют?
— Новая работа, новые гонорары «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
— Олстон, меня от всего этого тошнит.
— Я уверен, что сандвич тут ни при чем. Ореховое масло, банан и майонез не могут вызвать несварение желудка. Как-нибудь я и сам закажу такой же.
— Честное слово, я потрясен. Во-первых, твой начальник, этот Хаулер, наверняка уже знал о том, что его партнер застрелен на автостоянке. И это известие, однако, не помешало ему проводить собеседование с клиентом.
— Собеседование заняло лишь четверть часа. После того как клиент проглотил наживку, его перебросили к адвокату пониже рангом. Мы тоже должны отрабатывать жалованье. И шоферам «мерседесов» надо платить.
— Олстон, ты хочешь купить «мерседес»?
— Мое честолюбие не простирается так далеко.
Глава 9
Подошел официант.
— Господа будут пить чай, кофе или предпочтут молочный коктейль?
— А какие у вас коктейли? — спросил Флетч.
— Ванильный, шоколадный.
— А клубничного нет? — поинтересовался Олстон. — Я бы выпил клубничный коктейль.
— Клубничного нет, — вздохнул официант.
— Тогда я выпью кофе, — решил Флетч.
— А я пива, — не разделил его выбор Олстон. — И на этот раз положите мне вишенку, ладно?
— Кофе и пиво с вишенкой, — кивнул официант.
— Олстон, я бы хотел знать все, что только возможно, о Дональде Хайбеке. Все, что ты сможешь выудить из архивов своей достопочтенной конторы.
— Видишь ли, я только раз пожал ему руку, в тот самый день, когда меня взяли на работу. Низенького роста, толстый.
— Это я и так знаю. — Флетч поправил пояс.
— Считается одним из лучших криминальных адвокатов страны.
— Важная подробность. Неудивительно, что человек со столь широкими связями в преступном мире умирает на автостоянке, получив пулю в лоб.
— Наоборот, удивительно, — возразил Олстон. — Он-то, похоже, мог не опасаться преступников. По моему разумению, все окрестные злодеи носили его на руках.
— Кофе. Пиво с вишенкой. — Официант поставил чашечку перед Флетчем и высокий стакан, наполненный пивом, с вишенкой на дне перед Олстоном.
Флетч уставился на стакан.
— Он действительно положил в пиво вишенку.
— Я о том и просил.
— И ты собираешься ее съесть?
— Вижу, ты положил глаз на мою вишенку.
— Извини.
— Допустим, это заказное убийство. За голову Хайбека назначили вознаграждение. Но кто согласится убить его, если он успешно защищал всех мало-мальски известных убийц?
— Слушай, работа есть работа.
— Насколько я знаю, профессиональные убийцы не любят иметь дело со знакомыми, пусть и не питают к ним теплых чувств. Они боятся, что полиция выйдет на них, проверяя связи покойного.
— Мог же кто-то обидеться на Хайбека. Решить, что тот защищал его неудачно, вследствие чего ему и накрутили срок. К примеру, я бы поискал бывшего клиента Хайбека, который только что вышел из тюрьмы. А в камере сидел, копя злобу на Хайбека.
— Сомневаюсь, что найдется такой человек.
— Должен найтись. Не мог же Хайбек выигрывать все процессы.
— Так или иначе, победа всегда оставалась за ним. Как-то раз мистер Харрисон, другой наш старший партнер, сказал мне буквально следующее: «Вы можете совершить массовое убийство на глазах многочисленных свидетелей, в том числе полицейских, но мы гарантируем, что в тюрьму вы за это не попадете. Полиция или окружной прокурор допустят какую-нибудь техническую ошибку, то ли при аресте, то ли при представлении доказательств».
— Он так и сказал?
— Так и сказал.
— Какой ужас.
Олстон пожал плечами.
— У среднестатистического полицейского курс юридической подготовки составляет шесть недель. Среднестатистический криминальный адвокат учится больше шести лет, включая стажировку в юридической фирме. А окружные прокуратуры недоукомплектованы и загружены сверх всякой меры.
— Так как же людям удается попасть в тюрьму?
— Они не нанимают «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
— Олстон, Хайбек не мог выиграть в суде абсолютно все процессы, в которых участвовал.
— Если не все, то девяносто девять из ста, готов с тобой поспорить. А те клиенты, которые сели-таки за решетку, получили минимальные сроки. Как тебе известно, подсудимый может признать себя виновным, выторговав при этом весьма выгодные условия, — Олстон отпил пива. — Но я посмотрю.
— Хайбек был богат?
— Очень богат. Его не волновало, где взять денег на очередной «мерседес».
— Достаточно богат, чтобы пожертвовать музею пять миллионов долларов?
— Разве есть такие богачи?
— Потому-то этим утром я и узнал о его существовании. Он приехал на встречу с издателем «Ньюс трибюн», Джоном Уинтерсом. Хайбек намеревался объявить, что он и его жена жертвуют музею пять миллионов долларов, но хотел, чтобы эта информация была подана тактично, не привлекая излишнего внимания к его личной жизни.
— Разумеется, он не был самым популярным адвокатом в здешних краях, но рекламы никогда не чурался.
— Подозреваю, раньше он никому не жертвовал пять миллионов.
— Огромные деньги. — Олстон жевал вымоченную в пиве вишенку.
— Что происходит, когда кто-то жертвует пять миллионов?
— Его приглашают на ленч. По меньшей мере.
— Нет, серьезно.
— Его зачисляют в филантропы. Представляют добрым, щедрым дядюшкой, радеющим о всех и каждом.
— Таким ты представляешь себе Дональда Хайбека?
— Нет. Как я уже тебе говорил, мы встречались лишь однажды. Но доброты и щедрости я в нем не заметил.
— Он — партнер юридической фирмы, которая уберегает убийц от тюрьмы и посылает взломщиков на новые кражи.
— В этой стране, Флетч, каждый гражданин имеет право на защиту.
— Перестань, Олстон. Не все же юридические фирмы работают так же, как «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
— Не все. Но многие.
— Мог ли Хайбек заработать столько денег, будучи всего лишь адвокатом?
— О, да. За всю жизнь. Столько, и еще больше.
— Намного больше?
— Точно не скажу.
— Почему он решил пожертвовать пять миллионов?
— Наверное, не смог найти им иного применения. Когда тебе за шестьдесят…
Флетч скорчил гримасу.
— Думаю, у него были дети, которые уже выросли. Внуки. Дама, выдававшая себя за миссис Хайбек, у которой утром я брал интервью, упоминала детей и внуков. Садовник в доме Хайбеков сказал, что настоящая миссис Хайбек — молодая женщина. Какая-то неувязка.
— Чувство вины. Может, Хайбек пытался таким образом искупить тот вред, что нанесли обществу его действия.
— Если исходить из твоих слов, он только и делал, что отмывал вину других. Профессионально.
— Да, но он старел, начал задумываться о вечном.
— С молодой женой? Непохоже. И дом его не такой, как у тех, кто может пожертвовать пять миллионов долларов. Я хочу сказать, если у тебя есть сто миллионов, оторвать от себя пять — сущий пустяк. Ничего не изменится, ритм жизни не нарушится. Но отдавать пять миллионов, если всего их шесть, при молодой жене, внуках…
— Кто из вас, господа, хотел бы оплатить счет? — прервал рассуждения Флетча официант.
— Он, — Олстон указал на Флетча.
— Нет, — покачал головой Флетч. — Отдайте счет ему.
— Ты же пригласил меня на ленч, — напомнил Олстон.
— Потому что ты попросил меня об этом.
— Может, счет оплатить мне? — вмешался официант. — Все-таки я удостоился чести обслужить вас.
— Дельная мысль, — кивнул Флетч.
— Да уж, тогда нас обслужат на все сто процентов, — поддакнул Олстон. — Официант сделает все, что только в его силах.
— Похоже, раньше такое не приходило вам в голову, — заметил официант.
— А как же чаевые? — задал Флетч риторический вопрос. — Тут возникает нравственная дилемма. Можно самому заплатить за собственную работу, но как давать себе чаевые?
— О-о-о, — официант оглядел стоящие прямо на улице столики. — Как хорошо работать в ресторане, куда ходят взрослые. Ресторане с четырьмя стенами.
Олстон повернулся к Флетчу.
— Я заплачу по счету, если ты ответишь мне на один вопрос.
— Хоть на десять.
Олстон расплатился, проводил официанта взглядом.
— Ты только посмотри, за ленчем мы поговорили о филантропии, убийстве, юрисдикции, но все одно, официант отнесся к нам без малейшего уважения.
— Никто не уважает молодых, — тяжело вздохнул Флетч. — Ни главные редакторы, ни криминальные репортеры, ни редакторы отделов светской хроники, ни работники винных магазинов…
— Ты забыл про невест.
— Ни невесты.
— Добавь к перечисленному и официантов.
— Теперь, раз ты заплатил по счету, позволь задать тебе вопрос.
— Я заплатил, чтобы задать вопрос тебе.
— Ты будешь моим шафером?
— Когда?
— В субботу утром. Как только проснешься.
— Ты купил этот костюм к свадьбе?
— Не нравится?
— Серый цвет тебе не идет.
— Барбара говорила, что на церемонию бракосочетания мы должны прийти голышом.
— В чем мать родила?
Флетч кивнул.
— По ее мнению, этим мы честно признаем, что женитьба есть соединение двух тел, мужского и женского.
— Ты уверен, что хочешь жениться на Барбаре?
— Нет.
— Впрочем, даже голым ты выглядишь лучше, чем в этом костюме.
— Так ты будешь моим шафером?
— Мой вопрос таков: где ты взял этот костюм? Я не хочу даже заходить в магазин, в котором тебе его продали.
— Я думал, ты его узнал.
— С чего мне его узнавать?
— Ты, возможно, уже видел его.
— Пожарные гидранты обычно обходятся без костюмов.
— Прогуливаясь по коридорам «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
Глаза Олстона широко раскрылись.
— Хайбек? Это костюм Хайбека?
— Вижу, в тебе проснулось уважение к костюму.
— Ты украл костюм покойного?
— Можно сказать и так.
— Флетч, я тревожусь за тебя.
— Так ты будешь моим шафером?
— Флетч, дружище, тебе и шагу нельзя ступить без адвоката. Особенно, когда речь идет о твоей свадьбе.
— Господа будут пить чай, кофе или предпочтут молочный коктейль?
— А какие у вас коктейли? — спросил Флетч.
— Ванильный, шоколадный.
— А клубничного нет? — поинтересовался Олстон. — Я бы выпил клубничный коктейль.
— Клубничного нет, — вздохнул официант.
— Тогда я выпью кофе, — решил Флетч.
— А я пива, — не разделил его выбор Олстон. — И на этот раз положите мне вишенку, ладно?
— Кофе и пиво с вишенкой, — кивнул официант.
— Олстон, я бы хотел знать все, что только возможно, о Дональде Хайбеке. Все, что ты сможешь выудить из архивов своей достопочтенной конторы.
— Видишь ли, я только раз пожал ему руку, в тот самый день, когда меня взяли на работу. Низенького роста, толстый.
— Это я и так знаю. — Флетч поправил пояс.
— Считается одним из лучших криминальных адвокатов страны.
— Важная подробность. Неудивительно, что человек со столь широкими связями в преступном мире умирает на автостоянке, получив пулю в лоб.
— Наоборот, удивительно, — возразил Олстон. — Он-то, похоже, мог не опасаться преступников. По моему разумению, все окрестные злодеи носили его на руках.
— Кофе. Пиво с вишенкой. — Официант поставил чашечку перед Флетчем и высокий стакан, наполненный пивом, с вишенкой на дне перед Олстоном.
Флетч уставился на стакан.
— Он действительно положил в пиво вишенку.
— Я о том и просил.
— И ты собираешься ее съесть?
— Вижу, ты положил глаз на мою вишенку.
— Извини.
— Допустим, это заказное убийство. За голову Хайбека назначили вознаграждение. Но кто согласится убить его, если он успешно защищал всех мало-мальски известных убийц?
— Слушай, работа есть работа.
— Насколько я знаю, профессиональные убийцы не любят иметь дело со знакомыми, пусть и не питают к ним теплых чувств. Они боятся, что полиция выйдет на них, проверяя связи покойного.
— Мог же кто-то обидеться на Хайбека. Решить, что тот защищал его неудачно, вследствие чего ему и накрутили срок. К примеру, я бы поискал бывшего клиента Хайбека, который только что вышел из тюрьмы. А в камере сидел, копя злобу на Хайбека.
— Сомневаюсь, что найдется такой человек.
— Должен найтись. Не мог же Хайбек выигрывать все процессы.
— Так или иначе, победа всегда оставалась за ним. Как-то раз мистер Харрисон, другой наш старший партнер, сказал мне буквально следующее: «Вы можете совершить массовое убийство на глазах многочисленных свидетелей, в том числе полицейских, но мы гарантируем, что в тюрьму вы за это не попадете. Полиция или окружной прокурор допустят какую-нибудь техническую ошибку, то ли при аресте, то ли при представлении доказательств».
— Он так и сказал?
— Так и сказал.
— Какой ужас.
Олстон пожал плечами.
— У среднестатистического полицейского курс юридической подготовки составляет шесть недель. Среднестатистический криминальный адвокат учится больше шести лет, включая стажировку в юридической фирме. А окружные прокуратуры недоукомплектованы и загружены сверх всякой меры.
— Так как же людям удается попасть в тюрьму?
— Они не нанимают «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
— Олстон, Хайбек не мог выиграть в суде абсолютно все процессы, в которых участвовал.
— Если не все, то девяносто девять из ста, готов с тобой поспорить. А те клиенты, которые сели-таки за решетку, получили минимальные сроки. Как тебе известно, подсудимый может признать себя виновным, выторговав при этом весьма выгодные условия, — Олстон отпил пива. — Но я посмотрю.
— Хайбек был богат?
— Очень богат. Его не волновало, где взять денег на очередной «мерседес».
— Достаточно богат, чтобы пожертвовать музею пять миллионов долларов?
— Разве есть такие богачи?
— Потому-то этим утром я и узнал о его существовании. Он приехал на встречу с издателем «Ньюс трибюн», Джоном Уинтерсом. Хайбек намеревался объявить, что он и его жена жертвуют музею пять миллионов долларов, но хотел, чтобы эта информация была подана тактично, не привлекая излишнего внимания к его личной жизни.
— Разумеется, он не был самым популярным адвокатом в здешних краях, но рекламы никогда не чурался.
— Подозреваю, раньше он никому не жертвовал пять миллионов.
— Огромные деньги. — Олстон жевал вымоченную в пиве вишенку.
— Что происходит, когда кто-то жертвует пять миллионов?
— Его приглашают на ленч. По меньшей мере.
— Нет, серьезно.
— Его зачисляют в филантропы. Представляют добрым, щедрым дядюшкой, радеющим о всех и каждом.
— Таким ты представляешь себе Дональда Хайбека?
— Нет. Как я уже тебе говорил, мы встречались лишь однажды. Но доброты и щедрости я в нем не заметил.
— Он — партнер юридической фирмы, которая уберегает убийц от тюрьмы и посылает взломщиков на новые кражи.
— В этой стране, Флетч, каждый гражданин имеет право на защиту.
— Перестань, Олстон. Не все же юридические фирмы работают так же, как «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
— Не все. Но многие.
— Мог ли Хайбек заработать столько денег, будучи всего лишь адвокатом?
— О, да. За всю жизнь. Столько, и еще больше.
— Намного больше?
— Точно не скажу.
— Почему он решил пожертвовать пять миллионов?
— Наверное, не смог найти им иного применения. Когда тебе за шестьдесят…
Флетч скорчил гримасу.
— Думаю, у него были дети, которые уже выросли. Внуки. Дама, выдававшая себя за миссис Хайбек, у которой утром я брал интервью, упоминала детей и внуков. Садовник в доме Хайбеков сказал, что настоящая миссис Хайбек — молодая женщина. Какая-то неувязка.
— Чувство вины. Может, Хайбек пытался таким образом искупить тот вред, что нанесли обществу его действия.
— Если исходить из твоих слов, он только и делал, что отмывал вину других. Профессионально.
— Да, но он старел, начал задумываться о вечном.
— С молодой женой? Непохоже. И дом его не такой, как у тех, кто может пожертвовать пять миллионов долларов. Я хочу сказать, если у тебя есть сто миллионов, оторвать от себя пять — сущий пустяк. Ничего не изменится, ритм жизни не нарушится. Но отдавать пять миллионов, если всего их шесть, при молодой жене, внуках…
— Кто из вас, господа, хотел бы оплатить счет? — прервал рассуждения Флетча официант.
— Он, — Олстон указал на Флетча.
— Нет, — покачал головой Флетч. — Отдайте счет ему.
— Ты же пригласил меня на ленч, — напомнил Олстон.
— Потому что ты попросил меня об этом.
— Может, счет оплатить мне? — вмешался официант. — Все-таки я удостоился чести обслужить вас.
— Дельная мысль, — кивнул Флетч.
— Да уж, тогда нас обслужат на все сто процентов, — поддакнул Олстон. — Официант сделает все, что только в его силах.
— Похоже, раньше такое не приходило вам в голову, — заметил официант.
— А как же чаевые? — задал Флетч риторический вопрос. — Тут возникает нравственная дилемма. Можно самому заплатить за собственную работу, но как давать себе чаевые?
— О-о-о, — официант оглядел стоящие прямо на улице столики. — Как хорошо работать в ресторане, куда ходят взрослые. Ресторане с четырьмя стенами.
Олстон повернулся к Флетчу.
— Я заплачу по счету, если ты ответишь мне на один вопрос.
— Хоть на десять.
Олстон расплатился, проводил официанта взглядом.
— Ты только посмотри, за ленчем мы поговорили о филантропии, убийстве, юрисдикции, но все одно, официант отнесся к нам без малейшего уважения.
— Никто не уважает молодых, — тяжело вздохнул Флетч. — Ни главные редакторы, ни криминальные репортеры, ни редакторы отделов светской хроники, ни работники винных магазинов…
— Ты забыл про невест.
— Ни невесты.
— Добавь к перечисленному и официантов.
— Теперь, раз ты заплатил по счету, позволь задать тебе вопрос.
— Я заплатил, чтобы задать вопрос тебе.
— Ты будешь моим шафером?
— Когда?
— В субботу утром. Как только проснешься.
— Ты купил этот костюм к свадьбе?
— Не нравится?
— Серый цвет тебе не идет.
— Барбара говорила, что на церемонию бракосочетания мы должны прийти голышом.
— В чем мать родила?
Флетч кивнул.
— По ее мнению, этим мы честно признаем, что женитьба есть соединение двух тел, мужского и женского.
— Ты уверен, что хочешь жениться на Барбаре?
— Нет.
— Впрочем, даже голым ты выглядишь лучше, чем в этом костюме.
— Так ты будешь моим шафером?
— Мой вопрос таков: где ты взял этот костюм? Я не хочу даже заходить в магазин, в котором тебе его продали.
— Я думал, ты его узнал.
— С чего мне его узнавать?
— Ты, возможно, уже видел его.
— Пожарные гидранты обычно обходятся без костюмов.
— Прогуливаясь по коридорам «Хайбек, Харрисон и Хаулер».
Глаза Олстона широко раскрылись.
— Хайбек? Это костюм Хайбека?
— Вижу, в тебе проснулось уважение к костюму.
— Ты украл костюм покойного?
— Можно сказать и так.
— Флетч, я тревожусь за тебя.
— Так ты будешь моим шафером?
— Флетч, дружище, тебе и шагу нельзя ступить без адвоката. Особенно, когда речь идет о твоей свадьбе.
Глава 10
— Френк?
Стоящий у писсуара главный редактор подпрыгнул от неожиданности.
— А, это ты. Красивый костюм. Только почему он ссохся на тебе?
— Я еще не пригласил вас на свою свадьбу?
— О, Господи, нет.
— Она назначена на субботу.
— Что за день суббота? — Френк уже мыл руки.
— Конец недели. Между пятницей и воскресеньем.
— Ага. Тот самый день, когда я стараюсь держаться подальше от сотрудников редакции.
От писсуаров Флетч проследовал за Френком к раковинам.
— Я прошу вас изменить ваше решение.
— Какое решение?
— Я и близко не подойду к этому заведению.
— Какому заведению? Тому, где регистрируют новобрачных?
— Френк, — Флетч потряс руками над раковиной, стряхивая с них воду, — я женюсь в субботу. А вы посылаете меня провести расследование в борделе.
— Доскональное расследование, — Френк вытер руки бумажным полотенцем.
— Это что, шутка?
— Пока еще нет. Но думаю, этот случай войдет в анналы истории.
— Хорошо ли отыгрываться на молодых?
— Флетч, тебе необходимо набираться опыта. Или это не так?
— Только не такого. Особенно перед свадьбой.
— Перестань. Ты просил работу, настоящую работу. Вот ты ее и получил.
— Публичный дом в качестве свадебного подарка.
— Я дал тебе шанс. Покажи, на что ты способен.
— Как смешно.
— Мы хотим, чтобы ты максимально серьезно отнесся к этому поручению, парень. Разберись со всем. До мельчайших подробностей. Нам нужен полный отчет. И каждый вывод необходимо подкреплять доказательствами.
— Вы кое о чем забыли.
— О чем я забыл? — Френк бросил взгляд на ширинку.
— Мой расходный счет.
— Мы понимаем, что без расходов не обойтись.
— Да, но я представлю очень детальный расходный счет.
— Для редакции это будет внове.
— Внесу в него все позиции. Напишу, сколько я потратил в «Дружеских услугах» и на что именно.
— Расходный счет ни у кого не вызывает вопросов, если представленный материал стоит затраченных на него денег.
— Френк, я напишу порнографический расходный счет.
Френк открыл дверь в коридор.
— Может, мы опубликуем и его.
— А что скажет издатель?
Выходя из мужского туалета, Френк обернулся.
— Догадайся сам, парень.
Стоящий у писсуара главный редактор подпрыгнул от неожиданности.
— А, это ты. Красивый костюм. Только почему он ссохся на тебе?
— Я еще не пригласил вас на свою свадьбу?
— О, Господи, нет.
— Она назначена на субботу.
— Что за день суббота? — Френк уже мыл руки.
— Конец недели. Между пятницей и воскресеньем.
— Ага. Тот самый день, когда я стараюсь держаться подальше от сотрудников редакции.
От писсуаров Флетч проследовал за Френком к раковинам.
— Я прошу вас изменить ваше решение.
— Какое решение?
— Я и близко не подойду к этому заведению.
— Какому заведению? Тому, где регистрируют новобрачных?
— Френк, — Флетч потряс руками над раковиной, стряхивая с них воду, — я женюсь в субботу. А вы посылаете меня провести расследование в борделе.
— Доскональное расследование, — Френк вытер руки бумажным полотенцем.
— Это что, шутка?
— Пока еще нет. Но думаю, этот случай войдет в анналы истории.
— Хорошо ли отыгрываться на молодых?
— Флетч, тебе необходимо набираться опыта. Или это не так?
— Только не такого. Особенно перед свадьбой.
— Перестань. Ты просил работу, настоящую работу. Вот ты ее и получил.
— Публичный дом в качестве свадебного подарка.
— Я дал тебе шанс. Покажи, на что ты способен.
— Как смешно.
— Мы хотим, чтобы ты максимально серьезно отнесся к этому поручению, парень. Разберись со всем. До мельчайших подробностей. Нам нужен полный отчет. И каждый вывод необходимо подкреплять доказательствами.
— Вы кое о чем забыли.
— О чем я забыл? — Френк бросил взгляд на ширинку.
— Мой расходный счет.
— Мы понимаем, что без расходов не обойтись.
— Да, но я представлю очень детальный расходный счет.
— Для редакции это будет внове.
— Внесу в него все позиции. Напишу, сколько я потратил в «Дружеских услугах» и на что именно.
— Расходный счет ни у кого не вызывает вопросов, если представленный материал стоит затраченных на него денег.
— Френк, я напишу порнографический расходный счет.
Френк открыл дверь в коридор.
— Может, мы опубликуем и его.
— А что скажет издатель?
Выходя из мужского туалета, Френк обернулся.
— Догадайся сам, парень.
Глава 11
— Чтоб мне так жить, — проворковала Красавица в широкополой шляпе, — вы, должно быть, Флетчер.
Стоя в дверях ее маленького кабинета, Флетч нахмурился.
— Почему вы так решили?
— Ваш костюм, дорогой, ваш костюм, — Амелия Шарклифф, ведущая в «Ньюс трибюн» колонку светской хроники, без бюстгальтера, сидела за компьютером. Улыбка ее прежде всего говорила о том, что не далее как десять секунд тому назад обожаемую Амелию пригласили на вечеринку. И действительно, ее постоянно куда-то приглашали. Все хотели видеть ее у себя. Для некоторых светские приемы составляли суть жизни. А каждый или каждая из них мечтал увидеть хотя бы одно или два предложения о своей вечеринке в колонке Амелии. — Я так много слышала о вас, о вашем возбуждающем наряде…
— Возбуждающем? — Флетч посмотрел на костюм Хайбека.
— Уж не хотите ли вы сказать, будто не знаете, что делаете? Это же гениально. Ни один модельер до этого не додумался.
— Гениально?
— Флетчер, дорогой, посмотрите, как вы одеты, — Амелия оглядела Флетча с головы до ног, не выпуская при этом из поля зрения телефонный аппарат. — Этот серый деловой костюм мал вам как минимум на три размера. Вам, разумеется, это известно?
— Да, раз или два мне говорили об этом.
— Брюки до колен, рукава едва прикрывают локти, в талии можно убрать пару ярдов.
— В нем не запаришься, не так ли?
— Это точно. Основополагающий принцип моды, дорогой мой, если вы прислушаетесь к старушке Амелии, хотя это и не обязательно, состоит в том, чтобы носить одежду, вызывающую у других людей желание снять ее с вас.
— И мне это удалось?
— С блеском. Сразу видно, сколь неудобно вам в этом костюме.
— Так оно и есть.
— Достаточно одного взгляда, чтобы возникло неодолимое желание сорвать с вас этот костюм.
— Но сначала надо выключить кондиционер, не правда ли?
— И вы поощряете это желание. Пиджак и рубашка вам узки в груди и плечах. Пуговицы держатся на последнем издыхании. Ваше тело буквально рвется из одежды.
— Значит, я оказался на гребне моды?
— Так оригинально. Как вы называете этот стиль?
Флетч пожал плечами.
— Заимствованный.
— Заимствованный. — Пальчики Амелии забегали по клавиатуре. На дисплее высветилось несколько слов. — Я это использую.
— Вы слышали о галифе?
— Что именно?
— Они вот-вот войдут в моду. Бутик Сесилии готов предложить их всем желающим.
— Галифе, дорогой, давным-давно вышли из моды.
— Однако.
Амелия в какой уж раз глянула на телефон.
— А теперь скажите мне, чем я обязана вашему визиту, не считая, разумеется, стремления познакомить меня с тенденциями молодежной моды?
— Хайбек. Дональд Эдвин. Еще не начал собирать о нем материал, но надеюсь, что вы укажете мне, в каком направлении двигаться.
Амелия потупила взор.
— Вы имеете в виду нечистоплотного криминального адвоката, которого этим утром застрелили на нашей автостоянке?
— Совершенно верно.
— Дорогой, он не имеет ни малейшего отношения к светскому обществу. Такого, как Дональд Эдвин Хайбек, могут застрелить где угодно, что, собственно, и произошло.
— Но он вроде бы намеревался пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею.
Амелия Шарклифф заговорила после долгой паузы.
— У меня сложилось впечатление, что этот материал готовит Бифф Уилсон.
— Да, конечно, — кивнул Флетч. — Я лишь исследую социальные аспекты случившегося.
— Социальные аспекты убийства? А разве есть иные?
— Вы же знаете, пять миллионов долларов.
— Он действительно отдал пять миллионов долларов художественному музею?
— Как раз сегодня собирался объявить об этом.
— Что ж, людям свойственна благотворительность.
— Вы говорите, что Хайбек не принимал активного участия в жизни светского общества?
— Разумеется, существование таких, как Хайбек, ни для кого не составляет тайны. Их знают, но, как бы это сказать… предпочитают общаться с ними лишь по телефону, да и то в исключительных случаях. Допустим, если кто-то ночью застрелит чьего-то мужа, приняв его за чьего-то любовника, а потом пожелает оправдаться тем, что стрелял в ночного грабителя, для этого нужно кому-то позвонить, не так ли?
— Полагаю, что да.
— Конечно, таких людей надо знать достаточно хорошо, но регулярно приглашать их на обед? Нет. Их присутствие может вызвать у мужа определенные мысли.
— Да уж.
— Хайбекам этого мира доверять нельзя. В конце концов, нанимая такого Хайбека, мы хотим, чтобы он лгал за нас. Именно для этого, не так ли? Ложью Хайбеки зарабатывают на жизнь. Но разве мы хотим, чтобы Хайбеки лгали нам, за нашими обеденными столами? Или, что более важно, разве мы хотим, чтобы они лгали другим людям о том, что говорилось за нашими обеденными столами?
— С этим вроде бы все ясно, — кивнул Флетч. — А сколь богат был Хайбек? Мог он пожертвовать пять миллионов?
— Понятия не имею. Возможно. Он постоянно участвовал в самых громких процессах. Хотя для меня остается загадкой, каким образом криминальным адвокатам удается взыскивать гонорары с преступников. Наверное, тут есть какая-то хитрость.
— Можете в этом не сомневаться, — заверил Амелию Флетч.
— Его партнер, Харрисон, специалист по разводам. Эти личности занимаются юриспруденцией не для того, чтобы вершить правосудие или просто зарабатывать на жизнь.
— А как насчет миссис Хайбек? Меня удивило…
— Ничего сказать не могу. Даже не знаю, существует ли миссис Хайбек. Придется прочитать утром статью Биффа Уилсона. Как я и говорила, Хайбеки этого мира не блистают в светском обществе.
— Амелия, этим утром я побывал в доме Хайбека. Признаю, я провел там лишь несколько минут, но не заметил ни картин, ни иных произведений искусства, которые заставили бы меня ахнуть.
— Вы разбираетесь в живописи?
— Немного.
— Естественно, разбираетесь. Я могла бы и не спрашивать. Этот костюм! Только знатоки живописи могут так одеваться.
— Почему человек, не блещущий в обществе, не интересующийся искусством, вдруг принимает решение пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею?
— Я полагаю, что найти логичное объяснение подобным широким жестам невозможно.
— Что он хотел получить взамен?
— Респектабельность? Лучшего ответа у меня, пожалуй, нет. Возьмем этого человека, Хайбека, который для общества что бумажная салфетка, необходимая на случай насморка, или, точнее, дорогая проститутка, которую выбирают, используют по назначению и выпроваживают за дверь, не приглашая более в дом. Он стареет. О, нет, процесс старения прервался сегодня утром. Может у такого человека возникнуть желание выкрикнуть: «Эй! Я ничем не хуже вас! Я тоже могу расстаться с пятью миллионами долларов!?»
— И тогда светское общество примет его в свои ряды?
— Нет. Особенно, если общество знает, что других пяти миллионов у него нет. Но себе он сделает приятное.
— Как интересно!
— Со мной всегда интересно. Это моя работа, знаете ли. — Очередной взгляд на телефон. Отсутствие звонков явно нервировало Амелию.
— Понятно, — Флетч попятился к двери. — Энн Макгаррахэн и Бифф Уилсон были женаты?
— Да, — кивнула Амелия. — Давным-давно. Одна из самых неудачных пар. Их совместная жизнь продолжалась от силы три недели двадцать лет тому назад. А с чего вы спрашиваете?
— Что произошло?
— Кто знает, что происходит между супругами, если речь не идет о своей семье? Я бы ответила так: эта добрая интеллигентная женщина неожиданно для себя обнаружила, что вышла замуж за грубого, неотесанного мужлана.
— Фу! Как хорошо, что я вас не спрашивал.
— Но вы спросили. В журналистике, мистер Флетчер, приходится называть вещи своими именами.
— Энн выходила замуж второй раз?
— Да, но он уже умер. Сейчас она свободна. Если вас заинтересовала Энн Макгаррахэн, которая по возрасту годится вам в матери, смею я надеяться, что вы удостоите своим вниманием и меня?
— А Бифф Уилсон?
— Страшно подумать, но вроде бы существует суккуб[10], который зовется его женой. Имя ее Аврора. А теперь, если у вас нет других дел, кроме скользких адвокатов и модных галифе…
— Признаюсь, есть.
— Выкладывайте.
— Я женюсь в субботу.
— На ком?
— На Барбаре Ролтон.
— Никогда о ней не слышала.
— Она продает галифе. У Сесилии.
— Я могла бы догадаться. Дорогой, на следующей неделе Стенуики[11] дают ежегодный благотворительный бал в пользу симфонического оркестра, и мне необходимо выяснить, какого цвета у Джоан будут скатерти. Вы, часом, не знаете?
— Я? Я даже не знаю, кто такие Стенуики.
Стоя в дверях ее маленького кабинета, Флетч нахмурился.
— Почему вы так решили?
— Ваш костюм, дорогой, ваш костюм, — Амелия Шарклифф, ведущая в «Ньюс трибюн» колонку светской хроники, без бюстгальтера, сидела за компьютером. Улыбка ее прежде всего говорила о том, что не далее как десять секунд тому назад обожаемую Амелию пригласили на вечеринку. И действительно, ее постоянно куда-то приглашали. Все хотели видеть ее у себя. Для некоторых светские приемы составляли суть жизни. А каждый или каждая из них мечтал увидеть хотя бы одно или два предложения о своей вечеринке в колонке Амелии. — Я так много слышала о вас, о вашем возбуждающем наряде…
— Возбуждающем? — Флетч посмотрел на костюм Хайбека.
— Уж не хотите ли вы сказать, будто не знаете, что делаете? Это же гениально. Ни один модельер до этого не додумался.
— Гениально?
— Флетчер, дорогой, посмотрите, как вы одеты, — Амелия оглядела Флетча с головы до ног, не выпуская при этом из поля зрения телефонный аппарат. — Этот серый деловой костюм мал вам как минимум на три размера. Вам, разумеется, это известно?
— Да, раз или два мне говорили об этом.
— Брюки до колен, рукава едва прикрывают локти, в талии можно убрать пару ярдов.
— В нем не запаришься, не так ли?
— Это точно. Основополагающий принцип моды, дорогой мой, если вы прислушаетесь к старушке Амелии, хотя это и не обязательно, состоит в том, чтобы носить одежду, вызывающую у других людей желание снять ее с вас.
— И мне это удалось?
— С блеском. Сразу видно, сколь неудобно вам в этом костюме.
— Так оно и есть.
— Достаточно одного взгляда, чтобы возникло неодолимое желание сорвать с вас этот костюм.
— Но сначала надо выключить кондиционер, не правда ли?
— И вы поощряете это желание. Пиджак и рубашка вам узки в груди и плечах. Пуговицы держатся на последнем издыхании. Ваше тело буквально рвется из одежды.
— Значит, я оказался на гребне моды?
— Так оригинально. Как вы называете этот стиль?
Флетч пожал плечами.
— Заимствованный.
— Заимствованный. — Пальчики Амелии забегали по клавиатуре. На дисплее высветилось несколько слов. — Я это использую.
— Вы слышали о галифе?
— Что именно?
— Они вот-вот войдут в моду. Бутик Сесилии готов предложить их всем желающим.
— Галифе, дорогой, давным-давно вышли из моды.
— Однако.
Амелия в какой уж раз глянула на телефон.
— А теперь скажите мне, чем я обязана вашему визиту, не считая, разумеется, стремления познакомить меня с тенденциями молодежной моды?
— Хайбек. Дональд Эдвин. Еще не начал собирать о нем материал, но надеюсь, что вы укажете мне, в каком направлении двигаться.
Амелия потупила взор.
— Вы имеете в виду нечистоплотного криминального адвоката, которого этим утром застрелили на нашей автостоянке?
— Совершенно верно.
— Дорогой, он не имеет ни малейшего отношения к светскому обществу. Такого, как Дональд Эдвин Хайбек, могут застрелить где угодно, что, собственно, и произошло.
— Но он вроде бы намеревался пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею.
Амелия Шарклифф заговорила после долгой паузы.
— У меня сложилось впечатление, что этот материал готовит Бифф Уилсон.
— Да, конечно, — кивнул Флетч. — Я лишь исследую социальные аспекты случившегося.
— Социальные аспекты убийства? А разве есть иные?
— Вы же знаете, пять миллионов долларов.
— Он действительно отдал пять миллионов долларов художественному музею?
— Как раз сегодня собирался объявить об этом.
— Что ж, людям свойственна благотворительность.
— Вы говорите, что Хайбек не принимал активного участия в жизни светского общества?
— Разумеется, существование таких, как Хайбек, ни для кого не составляет тайны. Их знают, но, как бы это сказать… предпочитают общаться с ними лишь по телефону, да и то в исключительных случаях. Допустим, если кто-то ночью застрелит чьего-то мужа, приняв его за чьего-то любовника, а потом пожелает оправдаться тем, что стрелял в ночного грабителя, для этого нужно кому-то позвонить, не так ли?
— Полагаю, что да.
— Конечно, таких людей надо знать достаточно хорошо, но регулярно приглашать их на обед? Нет. Их присутствие может вызвать у мужа определенные мысли.
— Да уж.
— Хайбекам этого мира доверять нельзя. В конце концов, нанимая такого Хайбека, мы хотим, чтобы он лгал за нас. Именно для этого, не так ли? Ложью Хайбеки зарабатывают на жизнь. Но разве мы хотим, чтобы Хайбеки лгали нам, за нашими обеденными столами? Или, что более важно, разве мы хотим, чтобы они лгали другим людям о том, что говорилось за нашими обеденными столами?
— С этим вроде бы все ясно, — кивнул Флетч. — А сколь богат был Хайбек? Мог он пожертвовать пять миллионов?
— Понятия не имею. Возможно. Он постоянно участвовал в самых громких процессах. Хотя для меня остается загадкой, каким образом криминальным адвокатам удается взыскивать гонорары с преступников. Наверное, тут есть какая-то хитрость.
— Можете в этом не сомневаться, — заверил Амелию Флетч.
— Его партнер, Харрисон, специалист по разводам. Эти личности занимаются юриспруденцией не для того, чтобы вершить правосудие или просто зарабатывать на жизнь.
— А как насчет миссис Хайбек? Меня удивило…
— Ничего сказать не могу. Даже не знаю, существует ли миссис Хайбек. Придется прочитать утром статью Биффа Уилсона. Как я и говорила, Хайбеки этого мира не блистают в светском обществе.
— Амелия, этим утром я побывал в доме Хайбека. Признаю, я провел там лишь несколько минут, но не заметил ни картин, ни иных произведений искусства, которые заставили бы меня ахнуть.
— Вы разбираетесь в живописи?
— Немного.
— Естественно, разбираетесь. Я могла бы и не спрашивать. Этот костюм! Только знатоки живописи могут так одеваться.
— Почему человек, не блещущий в обществе, не интересующийся искусством, вдруг принимает решение пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею?
— Я полагаю, что найти логичное объяснение подобным широким жестам невозможно.
— Что он хотел получить взамен?
— Респектабельность? Лучшего ответа у меня, пожалуй, нет. Возьмем этого человека, Хайбека, который для общества что бумажная салфетка, необходимая на случай насморка, или, точнее, дорогая проститутка, которую выбирают, используют по назначению и выпроваживают за дверь, не приглашая более в дом. Он стареет. О, нет, процесс старения прервался сегодня утром. Может у такого человека возникнуть желание выкрикнуть: «Эй! Я ничем не хуже вас! Я тоже могу расстаться с пятью миллионами долларов!?»
— И тогда светское общество примет его в свои ряды?
— Нет. Особенно, если общество знает, что других пяти миллионов у него нет. Но себе он сделает приятное.
— Как интересно!
— Со мной всегда интересно. Это моя работа, знаете ли. — Очередной взгляд на телефон. Отсутствие звонков явно нервировало Амелию.
— Понятно, — Флетч попятился к двери. — Энн Макгаррахэн и Бифф Уилсон были женаты?
— Да, — кивнула Амелия. — Давным-давно. Одна из самых неудачных пар. Их совместная жизнь продолжалась от силы три недели двадцать лет тому назад. А с чего вы спрашиваете?
— Что произошло?
— Кто знает, что происходит между супругами, если речь не идет о своей семье? Я бы ответила так: эта добрая интеллигентная женщина неожиданно для себя обнаружила, что вышла замуж за грубого, неотесанного мужлана.
— Фу! Как хорошо, что я вас не спрашивал.
— Но вы спросили. В журналистике, мистер Флетчер, приходится называть вещи своими именами.
— Энн выходила замуж второй раз?
— Да, но он уже умер. Сейчас она свободна. Если вас заинтересовала Энн Макгаррахэн, которая по возрасту годится вам в матери, смею я надеяться, что вы удостоите своим вниманием и меня?
— А Бифф Уилсон?
— Страшно подумать, но вроде бы существует суккуб[10], который зовется его женой. Имя ее Аврора. А теперь, если у вас нет других дел, кроме скользких адвокатов и модных галифе…
— Признаюсь, есть.
— Выкладывайте.
— Я женюсь в субботу.
— На ком?
— На Барбаре Ролтон.
— Никогда о ней не слышала.
— Она продает галифе. У Сесилии.
— Я могла бы догадаться. Дорогой, на следующей неделе Стенуики[11] дают ежегодный благотворительный бал в пользу симфонического оркестра, и мне необходимо выяснить, какого цвета у Джоан будут скатерти. Вы, часом, не знаете?
— Я? Я даже не знаю, кто такие Стенуики.
Глава 12
— Эй, что вы делаете за моим столом?
— Извините, пришлось воспользоваться вашим компьютером.
— После вас он, наверное, взбесится, — Клифтон Вольф, редактор отдела религиозных отношений, через плечо Флетча посмотрел на дисплей. — «Хайбек», — прочел он вслух название файла. — Теперь вы пашете на Биффа Уилсона?
— Мы все работаем на одну газету.
— Черта с два. Я работаю ради своего квадратного дюйма, вы — ради своего, а Бифф Уилсон — ради своей полосы. Квадратного фута. Если вам не поручали подготовку этого материала, нечего совать нос в чужие дела.
Флетч выключил компьютер.
— Я из любопытства.
— Любопытство не доведет вас до добра. Освободите мой стул.
— У меня нет своего компьютера. — Флетч поднялся, собрал исписанные листки.
— Мы все гадали, почему вас вообще взяли на работу. Теперь мы это знаем: чтобы писать репортажи из борделя. Я не хочу, чтобы на моем стуле сидел завсегдатай борделей.
— Я там еще не побывал. Жду маминого разрешения.
— Кто знает, что вы оттуда можете принести. Эл! — закричал он через зал городских новостей другому репортеру. — Вызови дезинфекцию. Флетчер сидел на моем стуле и прикасался к клавиатуре моего компьютера.
— Готов спорить, вам бы понравилось это задание. Но вас посылают только в церковь.
— Вон!
— Вы знаете поэта Тома Фарлайфа?
С первых дней пребывания в редакции у Флетча создалось впечатление, что журналисты, возможно, подсознательно одеваются как люди, о которых они пишут. Отдел бизнеса всегда ходил в строгих деловых костюмах, отдел светской хроники — в туалетах для пикника, в отделе спорта отдавали предпочтение белым носкам и пиджакам в клетку.
И мысленно они отождествляли себя с героями своих статей. Пишущие о бизнесе полагали, что все можно объяснить деньгами, прибылями и убытками. У репортеров светской хроники жизнь выглядела куда сложнее. Они уделяли массу места интригам «старых» денег и козням «новых», показывали читателю отличие между привлекательностью и красотой, стилем и показухой. Спортивные обозреватели не вдавались в такие тонкости, предпочитая простые понятия: победа или поражение, новички против ветеранов и, разумеется, последняя схватка, она же самая трудная.
С Мортоном Рикмерзом, редактором отдела книг, Флетч столкнулся в темном коридоре. В толстых очках, при галстуке, в твидовом пиджаке, Рикмерз более всего напоминал маститого писателя. По его книжным обзорам чувствовалось, что он любит людей и истории, героями которых они являются, любит слова и тех, кто умеет приставлять их друг к другу, и почитает книгу высшим достижением человеческой цивилизации.
Зачастую его рецензии читались куда с большим интересом, чем книги, о которых в них шла речь.
— А вы встречались с Томом Фарлайфом? — задал ответный вопрос Мортон.
— Нет.
— Возможно, мне хотелось бы встретиться с ним, — промурлыкал Мортон. — А может, и нет.
— Я только слышал о нем.
— Во-первых, мне хотелось бы знать, почему вы так одеты? — полюбопытствовал Мортон.
Флетч вытянулся в струнку, прижал руки к бокам.
— Мне поручена статья об эскорт-услугах. Такой ответ вас устроит?
— Понятно. Стараетесь выдать себя за приезжего бизнесмена? Вы больше похожи на жертву ограбления, которой пришлось позаимствовать чужую одежду.
— Вы почти угадали. Утром я лишился своей одежды, и мне не оставалось ничего иного, как нацепить на себя этот костюм.
Мортон улыбнулся.
— Я уверен, что за исчезновением вашей одежды стоит занятная история.
— Пожалуй, что нет.
— Прошло уже много лет, как я терял одежду. Впрочем, не помню, терял ли я ее вообще.
— Вполне возможно. Это так просто.
— Мог бы получиться интересный рассказец. «Как я потерял свою одежду?» Как раз в стиле Ринга Ларднера.[12]
— Том Фарлайф живет здесь, не так ли?
— Извините, пришлось воспользоваться вашим компьютером.
— После вас он, наверное, взбесится, — Клифтон Вольф, редактор отдела религиозных отношений, через плечо Флетча посмотрел на дисплей. — «Хайбек», — прочел он вслух название файла. — Теперь вы пашете на Биффа Уилсона?
— Мы все работаем на одну газету.
— Черта с два. Я работаю ради своего квадратного дюйма, вы — ради своего, а Бифф Уилсон — ради своей полосы. Квадратного фута. Если вам не поручали подготовку этого материала, нечего совать нос в чужие дела.
Флетч выключил компьютер.
— Я из любопытства.
— Любопытство не доведет вас до добра. Освободите мой стул.
— У меня нет своего компьютера. — Флетч поднялся, собрал исписанные листки.
— Мы все гадали, почему вас вообще взяли на работу. Теперь мы это знаем: чтобы писать репортажи из борделя. Я не хочу, чтобы на моем стуле сидел завсегдатай борделей.
— Я там еще не побывал. Жду маминого разрешения.
— Кто знает, что вы оттуда можете принести. Эл! — закричал он через зал городских новостей другому репортеру. — Вызови дезинфекцию. Флетчер сидел на моем стуле и прикасался к клавиатуре моего компьютера.
— Готов спорить, вам бы понравилось это задание. Но вас посылают только в церковь.
— Вон!
— Вы знаете поэта Тома Фарлайфа?
С первых дней пребывания в редакции у Флетча создалось впечатление, что журналисты, возможно, подсознательно одеваются как люди, о которых они пишут. Отдел бизнеса всегда ходил в строгих деловых костюмах, отдел светской хроники — в туалетах для пикника, в отделе спорта отдавали предпочтение белым носкам и пиджакам в клетку.
И мысленно они отождествляли себя с героями своих статей. Пишущие о бизнесе полагали, что все можно объяснить деньгами, прибылями и убытками. У репортеров светской хроники жизнь выглядела куда сложнее. Они уделяли массу места интригам «старых» денег и козням «новых», показывали читателю отличие между привлекательностью и красотой, стилем и показухой. Спортивные обозреватели не вдавались в такие тонкости, предпочитая простые понятия: победа или поражение, новички против ветеранов и, разумеется, последняя схватка, она же самая трудная.
С Мортоном Рикмерзом, редактором отдела книг, Флетч столкнулся в темном коридоре. В толстых очках, при галстуке, в твидовом пиджаке, Рикмерз более всего напоминал маститого писателя. По его книжным обзорам чувствовалось, что он любит людей и истории, героями которых они являются, любит слова и тех, кто умеет приставлять их друг к другу, и почитает книгу высшим достижением человеческой цивилизации.
Зачастую его рецензии читались куда с большим интересом, чем книги, о которых в них шла речь.
— А вы встречались с Томом Фарлайфом? — задал ответный вопрос Мортон.
— Нет.
— Возможно, мне хотелось бы встретиться с ним, — промурлыкал Мортон. — А может, и нет.
— Я только слышал о нем.
— Во-первых, мне хотелось бы знать, почему вы так одеты? — полюбопытствовал Мортон.
Флетч вытянулся в струнку, прижал руки к бокам.
— Мне поручена статья об эскорт-услугах. Такой ответ вас устроит?
— Понятно. Стараетесь выдать себя за приезжего бизнесмена? Вы больше похожи на жертву ограбления, которой пришлось позаимствовать чужую одежду.
— Вы почти угадали. Утром я лишился своей одежды, и мне не оставалось ничего иного, как нацепить на себя этот костюм.
Мортон улыбнулся.
— Я уверен, что за исчезновением вашей одежды стоит занятная история.
— Пожалуй, что нет.
— Прошло уже много лет, как я терял одежду. Впрочем, не помню, терял ли я ее вообще.
— Вполне возможно. Это так просто.
— Мог бы получиться интересный рассказец. «Как я потерял свою одежду?» Как раз в стиле Ринга Ларднера.[12]
— Том Фарлайф живет здесь, не так ли?