Потом нас взяли под локти, вывели из здания аэропорта и усадили в машину, отвезли обратно в город, раздели, обыскали, выдали по короткому халатику и отправили замерзать в одиночные камеры, грязные и вонючие. Три дня нас кормили клецками, плавающими в холодной воде. Никто из официальных лиц не приходил к нам. Нас не допрашивали. С нами даже не разговаривали. Люди, приносившие воду с клецками и выносившие парашу, лишь улыбались да пожимали плечами.
Три дня такого кошмара. Можете себе представить? Мы словно попали в иррациональный мир. И поневоле в голову лезли дурные мысли. Мол, если они могут продержать нас в таких условиях день-другой, то кто помешает им продлить удовольствие на месяц? На год? На всю оставшуюся нам жизнь?
Я не сомневалась, что телекомпания подняла на ноги Государственный департамент, дипломаты предпринимают все меры к нашему освобождению, но, тем не менее, мы сидели в камерах уже три дня. Наш арест стал сенсацией в Америке и Европе. Телекомпания постаралась извлечь из него максимум выгоды. Они рвали на себе волосы. Честили на чем свет стоит чиновников из госдепа. Но, похоже, сами не ударяли пальцем о палец, чтобы вызволить нас из тюрьмы.
На четвертый день в коридоре между нашими камерами появились двое мужчин. Один — албанец. Второй — руководитель римского корпункта «Марч ньюспейперз». Вы знаете, что он нам сказал? Спросил: «Как поживаете?»
Кто-то открыл наши камеры. Эти двое мужчин вывели нас, грязных, дрожащих от холода, из тюрьмы, усадили на заднее сидение автомобиля. В аэропорту мужчины на прощание пожали друг другу руки.
В самолете шеф римского корпункта «Марч ньюспейперз» сидел позади нас. За весь полет он не обменялся с нами и словом.
В Риме всех пассажиров направили в зал таможни. Нас троих итальянский полицейский вывел через другую дверь, а там сидел Уолтер Марч, читая какие-то бумаги.
Я увидела его впервые.
Он глянул на нас, сложил бумаги в брифкейс, закрыл его, не торопясь поднялся, протянул руку, спросил: «Все в порядке?» Он отвез нас в отель, удостоверился, что номер нам забронирован, отвел нас наверх и откланялся.
Час спустя в номер влетели представители нашей телекомпании. Должно быть, он позвонил им и сказал, где нас найти.
Потом я несколько лет не видела Уолтера Марча. Разумеется, я посылала ему благодарственные письма, но не уверена, что они доходили до него. Во всяком случае, ответа я не получила ни разу.
Когда же мы, наконец встретились, произошло это на приеме в Берлине, знаете, что я услышала от него? «Что? — сказал он. — Кто-то в Риме выдал себя за меня? Такое случается».
— Милая история, — кивнул Флетч.
— Меня проняло до слез, — добавила Кристал.
— Да, старина Марч вполне достоин причисления к лику святых, — Флетч встал. — Извините, мне нужно уйти.
За обедом коридорный принес ему записку, на бланке отеля, с надписью «Мистеру И. Флетчеру» на конверте. Он прочитал:
— Насколько я поняла, вы работали у Уолтера Марча? — спросила Элеанор Иглз.
— Работала, — кивнула Кристал.
— Я тоже, — присоединился к ней Флетч.
— И он обошелся с вами жестоко? — продолжила допрос Элеанор.
— Не то слово, — ответила Кристал. Флетч предпочел промолчать.
— Подозреваю, вы того заслуживали, — вынесла вердикт им обоим Элеанор.
Глава 25
Дверь в «люкс» 12 открыл Флетчу Джейк Уилльямс, с ручкой и блокнотом в руке, осунувшийся, посеревший от усталости.
— Флетчер!
Они обменялись крепким рукопожатием.
Лидия, в перламутрово-сером домашнем халате стояла посреди комнаты. В одной руке она держала несколько желтых телетайпных лент, в другой — очки.
Ее светло-синие глаза быстро пробежались по Флетчу.
— Рада, что снова вижу вас, Флетч.
Флетч мог поклясться, что это их первая встреча.
— Мы закончим через минуту, — продолжила Лидия. — Надо кое-что утрясти, — и, позабыв о Флетче, она водрузила очки на нос и уткнулась в телетайпные ленты. — Разве наши люди в Сан-Франциско не могут прислать свой материал? С какой стати мы должны давать версию Ассошиэйтед Пресс?
— Вопрос времени, более ничего. — Джейк что-то чиркнул в блокноте.
— За шесть часов эта тема не устареет.
— Шесть часов?
— Если наши люди не успеют дать статью за шесть часов, значит, нам следует заменить их на более компетентных журналистов, Джейк.
— Миссис Марч? — подал голос Флетч. Она посмотрела на него поверх очков.
— Могу я воспользоваться вашим туалетом?
— Разумеется. Пройдите через спальню, — и взмахом руки она указала дорогу.
— Благодарю.
Когда он вернулся в гостиную, Лидия сидела на диване. Перед ней на кофейном столике стояли чашечки, сахарница, горшочек сливок, полный кофейник. Исчезли и телетайпные ленты, и очки.
— Присядьте, Флетч.
Флетч пододвинул стул и сел напротив.
— Джейк ушел?
— Да. У него много дел. Хотите кофе?
— Я его не пью.
Записывает ли его чудесная машина их разговор, гадал Флетч. И решил, что скорее да, чем нет.
— Флетч, насколько мне известно, вы не работаете.
Она налила себе кофе.
— Пишу книгу.
— О, конечно. Журналистская гордость. Если журналист не работает, то причина всегда одна и та же: он пишет книгу. Сколько раз я это слышала. Впрочем, в некоторых случаях книга действительно появлялась на свет божий, — тут Лидия улыбнулась. — Знаете, Флетч, я столько о вас слышала. Вы были одним из любимчиков моего мужа. Он любил рассказывать о вас разные истории.
— Я уже понял, что людям доставляет удовольствие рассказывать обо мне всякие небылицы. Одну мне довелось услышать буквально на днях. И я мог лишь позавидовать воображению рассказчика.
— Думаю, вы и мой муж были очень похожи.
— Миссис Марч, с вашим мужем я виделся лишь однажды, когда провел в его кабинете ровно пять минут. Встреча эта не доставила удовольствия ни мне, ни ему.
— Естественно. Потому что у вас много общего. И ему были свойственны дерзость, порывистость. Если ему предлагалось на выбор несколько решений, он находил свое, додуматься до которого не удавалось никому. И вы такой же, не правда ли?
— Возможно, — этот ответ показался Флетчу более уместным, чем «да» или «нет».
— Так вот о чем пойдет речь, Флетч. Мой муж мертв.
— Извините, что с самого начала не выразил вам свое сочувствие.
— Благодарю. Так вот, «Марч ньюспейперз» нуждается в помощи. Все легло на плечи Младшего. Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но… — Лидия покрутила чашечку на блюдце. — Эта смерть… Это убийство…
— Представляю себе, какой это был удар для Младшего.
— Вся его жизнь прошла рядом с отцом… Они были большими друзьями.
— Миссис Марч, я же рабочая лошадка. Репортер. Знаю, как добыть материал, написать статью. В экстренном случае помогу с литобработкой. Способен отличить удачный снимок от плохого. Но в издательском деле я ничего не смыслю. Понятия не имею, как привлечь рекламодателей, сколько стоит квадратный дюйм газетной полосы, не говоря уже о финансировании газеты, закупках оборудования…
— В этом разбирается Младший. В хозяйственных делах ему цены нет. — Лидия добавила в чашку кофе. — Флетч, наш бизнес — это та же лошадь с телегой. И лошадь всегда должна быть впереди. Как выглядит газета и как она читается — это лошадь, сбор рекламы, финансы и все остальное — телега. Если газета не привлекает внимания и читатель не ждет с нетерпением следующего номера, ее не спасут самые умные хозяйственники.
— У вас же есть Джейк Уилльямс…
— О, Джейк, — Лидия безнадежно махнула рукой. — Джейк уже староват. И выдохся.
Родился Джейк Уилльямс лет на двадцать позже Лидии.
— И я хочу попросить вас, Флетч, о следующем: не сможете ли вы помочь Младшему? Боюсь, что ноша, которая легла на его плечи, окажется непосильной…
— Сомневаюсь, что он согласится на мою помощь.
— Почему вы так говорите?
— Днем мы случайно встретились в баре и потолковали кой о чем.
— В баре! В баре! — Лидию аж перекосило. — Чувствую, Младшему придется завязать со спиртным, и очень скоро!
— Мне показалось, он не питает ко мне дружеских чувств.
— Сейчас Младший не отдает отчета в своих чувствах. Пьет и пьет, не позволяя себе протрезветь. В какой-то степени его можно понять, учитывая сложившиеся обстоятельства. Но ведь это не может продолжаться до бесконечности…
— Я думаю, он боится.
Глаза Лидии широко раскрылись.
— Боится?
— Честно говоря, до приезда на конгресс, где только и говорят, что о вашем муже, я даже представить себе не мог, сколь много у него было забот и как он с ними справлялся. И такая ужасная смерть.
Лидия вжалась в угол дивана, взгляд ее не отрывался от пола. Похоже ее обуревали тяжелые мысли.
— Миссис Марч, более чем пять лет тому назад ваш муж объявил об уходе на пенсию. Публично. Об этом сообщили все газеты. Почему он остался на своем посту?
— О, вы слышали Льюиса Грэхэма. По телевизору.
— Это действительно ни для кого не секрет.
— Самодовольный болван. Вы знаете, в прошлом году он соперничал с моим мужем на выборах президента ААЖ. И теперь всю скопившуюся в нем ненависть выплеснул в отведенные ему девяносто секунд.
— Почему ваш муж не ушел на пенсию после того, как во всеуслышание объявил об этом?
— Вы не знаете?
— Нет.
Лидия выпрямилась, посмотрела на Флетча.
— Из-за Младшего. Той глупой истории с профсоюзами.
— Я все равно не знаю, о чем речь.
— Приближался срок подписания очередного договора с профсоюзами, и Младший решил, что нашел интересный ход. Наш совет директоров не один год давил на него, знаете ли. По их убеждению, он вел жизнь затворника, проявлял излишнюю наивность. Им бы хотелось, чтобы он работал до пяти, а потом отправлялся домой, к жене, почаще появлялся с ней в обществе. Разумеется, происходило все это до того, как они развелись. Она настаивала, чтобы он больше путешествовал, и он съездил-таки на Дальний Восток…
Флетч вспомнил репортаж Младшего из Гонконга, начинавшийся словами: «Здесь великое множество китайцев…» Все газеты Марча опубликовали его на первой полосе, радуясь случаю выставить сына босса на посмешище.
— …Так что Младший решил доказать отцу и директорам, что он тоже не лыком шит и многое может сделать сам, без чьей-либо указки. Даже Уолтер, мой муж, удивлялся, сколь гладко шли переговоры. Все наши возражения, возникающие по ходу рассмотрения договора, принимались едва ли не мгновенно. Естественно, возникли подозрения и у некоторых профсоюзных лидеров, и они начали выяснять, что к чему. Вы не слышали об этом? Уолтер старался замять то дело. И, похоже, небезуспешно. Выяснилось, что Младший и президент профсоюза вместе вложили деньги в большой бар-ресторан. Младший внес за президента начальный взнос, а расплачиваться тот должен был из прибыли. То есть президент профсоюза не платил из своего кармана ни цента. Младший не видел в своих действиях ничего предосудительного, поскольку внес собственные деньги. Но ему быстро разъяснили, сколь он неправ. Вмешалась даже Национальная комиссия по трудовым отношениям. Пошли разговоры о том, что Младшего и президента профсоюза следует посадить в тюрьму. Из-за этого дела мы потеряли одну газету, в Балтиморе. В такой ситуации вопрос об уходе Уолтера на пенсию отпал сам собой. И потребовался не один год, чтобы все пришло в норму.
В голове Флетча вновь пронеслись слова Лидии: «Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но…»
— Мы все имеем право на одну ошибку, — продолжила Лидия. — Да и вина тут не Младшего, а совета директоров, сомневавшегося в способностях Младшего. Он лишь хотел самоутвердиться. Вы понимаете, не так ли, Флетч? И я думаю, ваша помощь придется ему весьма кстати…
Вновь Лидия смотрела в пол, с поникшими под грузом проблем плечами.
— Миссис Марч, я думаю, нам следует вернуться к этому разговору через день-другой…
— Да, разумеется, — она поднялась и протянула ему руку. — Хотя более всего Младший нуждается в помощи именно сейчас.
— Согласен, — не стал спорить Флетч.
— А относительно сказанного вами… — Лидия все еще держала его руку. — Сегодня за обедом мы с Младшим говорили о вас. Он со мной согласился. И хочет, чтобы вы поработали в «Марч ньюспейперз». Надеюсь, что вы, если представится случай, обговорите все с ним более детально.
— Хорошо.
Она проводила Флетча до двери.
— Спасибо, что пришли, Флетч. Вы, полагаю, не сожалеете о том, что пропустили послеобеденный доклад Оскара Перлмана. Мне неприятно даже думать о всех этих людях, смеющихся над его глупыми шутками…
Глава 26
С магнитофонной ленты.
Приемный блок 4
«Люкс» 9 (Элеанор Иглз)
— …Я уже собиралась лечь спать, — голос Элеанор Иглз.
— Я принес шампанское.
— Как мило с твоей стороны, Ролли, но уже поздно.
— С каких это пор десять часов — уже поздно? — спросил Ролли Уишэм. — Ты еще далеко не старушка, Элеанор.
— Нет, конечно, но я только в воскресенье вернулась из Пакистана.
— Правда? Я этого не знал.
— Вечерним самолетом.
— И как дела в Пакистане?
— Ужасно.
— Для тех краев это обычное состояние.
— Ролли, что ты хочешь?
— А что, по-твоему, я хочу? Когда мужчина приходит в десять часов с бутылкой шампанского…
— Весьма юный мужчина.
— Элеанор, дорогая, «Это Ролли Уишэм, с любовью…»
— Как забавно.
— Элеанор. Ты забыла Вену?
— Я не забыла, Ролли. Там было так хорошо.
— Шел дождь.
— Дождь иной раз возбуждает меня.
— Мне включить душ?
— Честно говоря, Ролли, я очень устала и расстроилась из-за Уолтера…
— Великий Уолтер Марч. Воспользовался тобой, как живцом. Тогда, в Албании. И не зря. Потом чего ты только ни делала для него.
— Прекрати так говорить, наглец.
— Как получилось, что весь мир населен наглецами? За исключением одного старого мерзавца, которого звали Уолтер Марч.
— Ладно, Ролли, я знаю, почему ты обижен на Марча. Из-за того, что он сделал с газетой твоего отца.
— Не обижен, Элеанор. Он убил моего отца. Понимаешь, убил? После чего и моей матери жизнь стала не в радость. Да и мне тоже. Так что слово «обида» в данном случае звучит, как оскорбление, Элеанор.
— Это случилось так давно, в Оклахоме…
— В Колорадо.
— И ты выражаешь мнение только одной стороны.
— Я располагаю фактами, Элеанор.
— Если у тебя есть факты, почему ты не обратился в суд? Не попытался опубликовать их?
— Тогда я был еще ребенком, Элеанор.
— А потом?
— Я их опубликую. Своевременно. Можешь мне поверить. Так я открываю шампанское?
— Нет.
— Перестань, Элеанор. Старый мерзавец мертв.
— Ты его убил, Ролли?
— Убил ли я Уолтера Марча?
— Именно об этом я и спрашиваю. Если ты хочешь со мной близости, у нас не должно быть тайн.
— Ты задала вопрос: убил ли я Уолтера Марча?
— Вопрос ты понял верно. Каким будет ответ?
— Ответ — возможно, — послышался хлопок, вылетела пробка, затем булькающие звуки: шампанское разливали по бокалам.
— Ну скажи, Ролли.
— За твое крепкое здоровье, Элеанор, твой успех и твои любовные утехи.
— Ты, похоже, не понимаешь, когда тебе указывают на дверь.
— Неплохое шампанское. По местным меркам.
— Что тебе нужно, Ролли? Мы не можем изображать дождливую Вену в Хендриксе, штат Виргиния, с работающим на полную мощь кондиционером.
— Давай поговорим об Албании.
— Только этого мне и не хватало. Я не люблю говорить об Албании.
— Но ты говоришь. И довольно часто.
— Видишь ли, то происшествие сделало меня знаменитой. Ты это знаешь. Телекомпания принялась носить меня на руках. Собственно, ничего другого им и не оставалось. Наглецы.
— Я никогда не верил твоим рассказам об Албании, Элеанор. Извини, но это правда. Журналистский скептицизм. Я — хороший журналист. По крайней мере, нравлюсь телезрителям. Еще шампанского? Ну что ты такая мрачная?
— Мне нечего тебе сказать.
— То есть все, что могла, ты уже сказала.
— Ты пришел сюда что-то разнюхать. Так, Ролли? Ты пришел за нужной тебе информацией. Ролли Уишэм, с любовью и бутылкой шампанского. Ничего ты от меня не узнаешь, Ролли.
— Я понимаю тебя, Элеанор. Ты постоянно твердила, по поводу и без оного, что Уолтер Марч помог тебе только из благих побуждений. И в итоге заставила всех забыть одну. простую истину: Уолтера Марча невозможно причислить к хорошим людям. Он — подонок.
— Даже подонок способен на одно или два добрых дела, Ролли.
— Элеанор, это уже прогресс. Ты признала, что Уолтер Марч был подонком.
— Убирайся отсюда, Ролли.
— Уолтер Марч вызволил тебя из Албании не без причины. Он послал туда своего человека. Шефа римского корпункта. Можно представить, в какую сумму обошлась ему та эпопея. И, тем не менее, он отказался от заслуженных лавров спасителя. Лишь вскользь упомянул о происшедшем в своих газетах. И все дивиденды достались твоей телекомпании. Почему, Элеанор?
— Ролли, больше я повторять не буду. Если ты не уберешься отсюда, я вызову полицию.
— Полицию? В Хендриксе?
— Службу безопасности отеля.
— Перестань, Элеанор. Откройся доброму Ролли.
— О Господи, как я жалею, что Уолтер мертв. Он бы размазал тебя по стенке.
— Да, — согласился Ролли Уишэм, — размазал бы. Но теперь это ему не под силу. Понимаешь, Элеанор? Как и многое другое. Не так ли, Элеанор?
Зазвонил телефон. Лежа на кровати, в полусне, Флетч не сразу понял, звонит ли он у него в номере или в «люксе» Элеанор Иглз.
— Уберешься ты или…
— Шампанское оставить?
— Ты знаешь, что следует с ним сделать.
— Спокойной ночи, Элеанор.
Телефон звонил в номере Флетча.
Глава 27
Три дня такого кошмара. Можете себе представить? Мы словно попали в иррациональный мир. И поневоле в голову лезли дурные мысли. Мол, если они могут продержать нас в таких условиях день-другой, то кто помешает им продлить удовольствие на месяц? На год? На всю оставшуюся нам жизнь?
Я не сомневалась, что телекомпания подняла на ноги Государственный департамент, дипломаты предпринимают все меры к нашему освобождению, но, тем не менее, мы сидели в камерах уже три дня. Наш арест стал сенсацией в Америке и Европе. Телекомпания постаралась извлечь из него максимум выгоды. Они рвали на себе волосы. Честили на чем свет стоит чиновников из госдепа. Но, похоже, сами не ударяли пальцем о палец, чтобы вызволить нас из тюрьмы.
На четвертый день в коридоре между нашими камерами появились двое мужчин. Один — албанец. Второй — руководитель римского корпункта «Марч ньюспейперз». Вы знаете, что он нам сказал? Спросил: «Как поживаете?»
Кто-то открыл наши камеры. Эти двое мужчин вывели нас, грязных, дрожащих от холода, из тюрьмы, усадили на заднее сидение автомобиля. В аэропорту мужчины на прощание пожали друг другу руки.
В самолете шеф римского корпункта «Марч ньюспейперз» сидел позади нас. За весь полет он не обменялся с нами и словом.
В Риме всех пассажиров направили в зал таможни. Нас троих итальянский полицейский вывел через другую дверь, а там сидел Уолтер Марч, читая какие-то бумаги.
Я увидела его впервые.
Он глянул на нас, сложил бумаги в брифкейс, закрыл его, не торопясь поднялся, протянул руку, спросил: «Все в порядке?» Он отвез нас в отель, удостоверился, что номер нам забронирован, отвел нас наверх и откланялся.
Час спустя в номер влетели представители нашей телекомпании. Должно быть, он позвонил им и сказал, где нас найти.
Потом я несколько лет не видела Уолтера Марча. Разумеется, я посылала ему благодарственные письма, но не уверена, что они доходили до него. Во всяком случае, ответа я не получила ни разу.
Когда же мы, наконец встретились, произошло это на приеме в Берлине, знаете, что я услышала от него? «Что? — сказал он. — Кто-то в Риме выдал себя за меня? Такое случается».
— Милая история, — кивнул Флетч.
— Меня проняло до слез, — добавила Кристал.
— Да, старина Марч вполне достоин причисления к лику святых, — Флетч встал. — Извините, мне нужно уйти.
За обедом коридорный принес ему записку, на бланке отеля, с надписью «Мистеру И. Флетчеру» на конверте. Он прочитал:
«Дорогой Флетч!Записку он никому не показал. Полюбопытствовала только Кристал: «Для безработного тебя слишком часто дергают за едой. Стоит ли удивляться, что ты такой худой. Должно быть, на работе у тебя вообще нет времени поесть».
Не подозревала о вашем присутствии на конгрессе, пока не раскрыла вашингтонской утренней газеты со статьей Макконнелла. Если сможете, зайдите ко мне после обеда. Двенадцатый «люкс».
Лидия Марч».
— Насколько я поняла, вы работали у Уолтера Марча? — спросила Элеанор Иглз.
— Работала, — кивнула Кристал.
— Я тоже, — присоединился к ней Флетч.
— И он обошелся с вами жестоко? — продолжила допрос Элеанор.
— Не то слово, — ответила Кристал. Флетч предпочел промолчать.
— Подозреваю, вы того заслуживали, — вынесла вердикт им обоим Элеанор.
Глава 25
9:00 Р. М.
ВСЕГДА ЕСТЬ ВРЕМЯ И МЕСТО ЮМОРУ: ВАШИНГТОН СЕГОДНЯ
Оскар ПЕРЛМАН
Большая столовая
Дверь в «люкс» 12 открыл Флетчу Джейк Уилльямс, с ручкой и блокнотом в руке, осунувшийся, посеревший от усталости.
— Флетчер!
Они обменялись крепким рукопожатием.
Лидия, в перламутрово-сером домашнем халате стояла посреди комнаты. В одной руке она держала несколько желтых телетайпных лент, в другой — очки.
Ее светло-синие глаза быстро пробежались по Флетчу.
— Рада, что снова вижу вас, Флетч.
Флетч мог поклясться, что это их первая встреча.
— Мы закончим через минуту, — продолжила Лидия. — Надо кое-что утрясти, — и, позабыв о Флетче, она водрузила очки на нос и уткнулась в телетайпные ленты. — Разве наши люди в Сан-Франциско не могут прислать свой материал? С какой стати мы должны давать версию Ассошиэйтед Пресс?
— Вопрос времени, более ничего. — Джейк что-то чиркнул в блокноте.
— За шесть часов эта тема не устареет.
— Шесть часов?
— Если наши люди не успеют дать статью за шесть часов, значит, нам следует заменить их на более компетентных журналистов, Джейк.
— Миссис Марч? — подал голос Флетч. Она посмотрела на него поверх очков.
— Могу я воспользоваться вашим туалетом?
— Разумеется. Пройдите через спальню, — и взмахом руки она указала дорогу.
— Благодарю.
Когда он вернулся в гостиную, Лидия сидела на диване. Перед ней на кофейном столике стояли чашечки, сахарница, горшочек сливок, полный кофейник. Исчезли и телетайпные ленты, и очки.
— Присядьте, Флетч.
Флетч пододвинул стул и сел напротив.
— Джейк ушел?
— Да. У него много дел. Хотите кофе?
— Я его не пью.
Записывает ли его чудесная машина их разговор, гадал Флетч. И решил, что скорее да, чем нет.
— Флетч, насколько мне известно, вы не работаете.
Она налила себе кофе.
— Пишу книгу.
— О, конечно. Журналистская гордость. Если журналист не работает, то причина всегда одна и та же: он пишет книгу. Сколько раз я это слышала. Впрочем, в некоторых случаях книга действительно появлялась на свет божий, — тут Лидия улыбнулась. — Знаете, Флетч, я столько о вас слышала. Вы были одним из любимчиков моего мужа. Он любил рассказывать о вас разные истории.
— Я уже понял, что людям доставляет удовольствие рассказывать обо мне всякие небылицы. Одну мне довелось услышать буквально на днях. И я мог лишь позавидовать воображению рассказчика.
— Думаю, вы и мой муж были очень похожи.
— Миссис Марч, с вашим мужем я виделся лишь однажды, когда провел в его кабинете ровно пять минут. Встреча эта не доставила удовольствия ни мне, ни ему.
— Естественно. Потому что у вас много общего. И ему были свойственны дерзость, порывистость. Если ему предлагалось на выбор несколько решений, он находил свое, додуматься до которого не удавалось никому. И вы такой же, не правда ли?
— Возможно, — этот ответ показался Флетчу более уместным, чем «да» или «нет».
— Так вот о чем пойдет речь, Флетч. Мой муж мертв.
— Извините, что с самого начала не выразил вам свое сочувствие.
— Благодарю. Так вот, «Марч ньюспейперз» нуждается в помощи. Все легло на плечи Младшего. Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но… — Лидия покрутила чашечку на блюдце. — Эта смерть… Это убийство…
— Представляю себе, какой это был удар для Младшего.
— Вся его жизнь прошла рядом с отцом… Они были большими друзьями.
— Миссис Марч, я же рабочая лошадка. Репортер. Знаю, как добыть материал, написать статью. В экстренном случае помогу с литобработкой. Способен отличить удачный снимок от плохого. Но в издательском деле я ничего не смыслю. Понятия не имею, как привлечь рекламодателей, сколько стоит квадратный дюйм газетной полосы, не говоря уже о финансировании газеты, закупках оборудования…
— В этом разбирается Младший. В хозяйственных делах ему цены нет. — Лидия добавила в чашку кофе. — Флетч, наш бизнес — это та же лошадь с телегой. И лошадь всегда должна быть впереди. Как выглядит газета и как она читается — это лошадь, сбор рекламы, финансы и все остальное — телега. Если газета не привлекает внимания и читатель не ждет с нетерпением следующего номера, ее не спасут самые умные хозяйственники.
— У вас же есть Джейк Уилльямс…
— О, Джейк, — Лидия безнадежно махнула рукой. — Джейк уже староват. И выдохся.
Родился Джейк Уилльямс лет на двадцать позже Лидии.
— И я хочу попросить вас, Флетч, о следующем: не сможете ли вы помочь Младшему? Боюсь, что ноша, которая легла на его плечи, окажется непосильной…
— Сомневаюсь, что он согласится на мою помощь.
— Почему вы так говорите?
— Днем мы случайно встретились в баре и потолковали кой о чем.
— В баре! В баре! — Лидию аж перекосило. — Чувствую, Младшему придется завязать со спиртным, и очень скоро!
— Мне показалось, он не питает ко мне дружеских чувств.
— Сейчас Младший не отдает отчета в своих чувствах. Пьет и пьет, не позволяя себе протрезветь. В какой-то степени его можно понять, учитывая сложившиеся обстоятельства. Но ведь это не может продолжаться до бесконечности…
— Я думаю, он боится.
Глаза Лидии широко раскрылись.
— Боится?
— Честно говоря, до приезда на конгресс, где только и говорят, что о вашем муже, я даже представить себе не мог, сколь много у него было забот и как он с ними справлялся. И такая ужасная смерть.
Лидия вжалась в угол дивана, взгляд ее не отрывался от пола. Похоже ее обуревали тяжелые мысли.
— Миссис Марч, более чем пять лет тому назад ваш муж объявил об уходе на пенсию. Публично. Об этом сообщили все газеты. Почему он остался на своем посту?
— О, вы слышали Льюиса Грэхэма. По телевизору.
— Это действительно ни для кого не секрет.
— Самодовольный болван. Вы знаете, в прошлом году он соперничал с моим мужем на выборах президента ААЖ. И теперь всю скопившуюся в нем ненависть выплеснул в отведенные ему девяносто секунд.
— Почему ваш муж не ушел на пенсию после того, как во всеуслышание объявил об этом?
— Вы не знаете?
— Нет.
Лидия выпрямилась, посмотрела на Флетча.
— Из-за Младшего. Той глупой истории с профсоюзами.
— Я все равно не знаю, о чем речь.
— Приближался срок подписания очередного договора с профсоюзами, и Младший решил, что нашел интересный ход. Наш совет директоров не один год давил на него, знаете ли. По их убеждению, он вел жизнь затворника, проявлял излишнюю наивность. Им бы хотелось, чтобы он работал до пяти, а потом отправлялся домой, к жене, почаще появлялся с ней в обществе. Разумеется, происходило все это до того, как они развелись. Она настаивала, чтобы он больше путешествовал, и он съездил-таки на Дальний Восток…
Флетч вспомнил репортаж Младшего из Гонконга, начинавшийся словами: «Здесь великое множество китайцев…» Все газеты Марча опубликовали его на первой полосе, радуясь случаю выставить сына босса на посмешище.
— …Так что Младший решил доказать отцу и директорам, что он тоже не лыком шит и многое может сделать сам, без чьей-либо указки. Даже Уолтер, мой муж, удивлялся, сколь гладко шли переговоры. Все наши возражения, возникающие по ходу рассмотрения договора, принимались едва ли не мгновенно. Естественно, возникли подозрения и у некоторых профсоюзных лидеров, и они начали выяснять, что к чему. Вы не слышали об этом? Уолтер старался замять то дело. И, похоже, небезуспешно. Выяснилось, что Младший и президент профсоюза вместе вложили деньги в большой бар-ресторан. Младший внес за президента начальный взнос, а расплачиваться тот должен был из прибыли. То есть президент профсоюза не платил из своего кармана ни цента. Младший не видел в своих действиях ничего предосудительного, поскольку внес собственные деньги. Но ему быстро разъяснили, сколь он неправ. Вмешалась даже Национальная комиссия по трудовым отношениям. Пошли разговоры о том, что Младшего и президента профсоюза следует посадить в тюрьму. Из-за этого дела мы потеряли одну газету, в Балтиморе. В такой ситуации вопрос об уходе Уолтера на пенсию отпал сам собой. И потребовался не один год, чтобы все пришло в норму.
В голове Флетча вновь пронеслись слова Лидии: «Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но…»
— Мы все имеем право на одну ошибку, — продолжила Лидия. — Да и вина тут не Младшего, а совета директоров, сомневавшегося в способностях Младшего. Он лишь хотел самоутвердиться. Вы понимаете, не так ли, Флетч? И я думаю, ваша помощь придется ему весьма кстати…
Вновь Лидия смотрела в пол, с поникшими под грузом проблем плечами.
— Миссис Марч, я думаю, нам следует вернуться к этому разговору через день-другой…
— Да, разумеется, — она поднялась и протянула ему руку. — Хотя более всего Младший нуждается в помощи именно сейчас.
— Согласен, — не стал спорить Флетч.
— А относительно сказанного вами… — Лидия все еще держала его руку. — Сегодня за обедом мы с Младшим говорили о вас. Он со мной согласился. И хочет, чтобы вы поработали в «Марч ньюспейперз». Надеюсь, что вы, если представится случай, обговорите все с ним более детально.
— Хорошо.
Она проводила Флетча до двери.
— Спасибо, что пришли, Флетч. Вы, полагаю, не сожалеете о том, что пропустили послеобеденный доклад Оскара Перлмана. Мне неприятно даже думать о всех этих людях, смеющихся над его глупыми шутками…
Глава 26
10:00 Р. М. ЖЕНЩИНЫ В ЖУРНАЛИСТИКЕ:
Признаемся, друзья — редкая статья готовится для печати девять месяцев.
Общая дискуссия.
Комната для шитья тетушки Салли Хендрикс.
С магнитофонной ленты.
Приемный блок 4
«Люкс» 9 (Элеанор Иглз)
— …Я уже собиралась лечь спать, — голос Элеанор Иглз.
— Я принес шампанское.
— Как мило с твоей стороны, Ролли, но уже поздно.
— С каких это пор десять часов — уже поздно? — спросил Ролли Уишэм. — Ты еще далеко не старушка, Элеанор.
— Нет, конечно, но я только в воскресенье вернулась из Пакистана.
— Правда? Я этого не знал.
— Вечерним самолетом.
— И как дела в Пакистане?
— Ужасно.
— Для тех краев это обычное состояние.
— Ролли, что ты хочешь?
— А что, по-твоему, я хочу? Когда мужчина приходит в десять часов с бутылкой шампанского…
— Весьма юный мужчина.
— Элеанор, дорогая, «Это Ролли Уишэм, с любовью…»
— Как забавно.
— Элеанор. Ты забыла Вену?
— Я не забыла, Ролли. Там было так хорошо.
— Шел дождь.
— Дождь иной раз возбуждает меня.
— Мне включить душ?
— Честно говоря, Ролли, я очень устала и расстроилась из-за Уолтера…
— Великий Уолтер Марч. Воспользовался тобой, как живцом. Тогда, в Албании. И не зря. Потом чего ты только ни делала для него.
— Прекрати так говорить, наглец.
— Как получилось, что весь мир населен наглецами? За исключением одного старого мерзавца, которого звали Уолтер Марч.
— Ладно, Ролли, я знаю, почему ты обижен на Марча. Из-за того, что он сделал с газетой твоего отца.
— Не обижен, Элеанор. Он убил моего отца. Понимаешь, убил? После чего и моей матери жизнь стала не в радость. Да и мне тоже. Так что слово «обида» в данном случае звучит, как оскорбление, Элеанор.
— Это случилось так давно, в Оклахоме…
— В Колорадо.
— И ты выражаешь мнение только одной стороны.
— Я располагаю фактами, Элеанор.
— Если у тебя есть факты, почему ты не обратился в суд? Не попытался опубликовать их?
— Тогда я был еще ребенком, Элеанор.
— А потом?
— Я их опубликую. Своевременно. Можешь мне поверить. Так я открываю шампанское?
— Нет.
— Перестань, Элеанор. Старый мерзавец мертв.
— Ты его убил, Ролли?
— Убил ли я Уолтера Марча?
— Именно об этом я и спрашиваю. Если ты хочешь со мной близости, у нас не должно быть тайн.
— Ты задала вопрос: убил ли я Уолтера Марча?
— Вопрос ты понял верно. Каким будет ответ?
— Ответ — возможно, — послышался хлопок, вылетела пробка, затем булькающие звуки: шампанское разливали по бокалам.
— Ну скажи, Ролли.
— За твое крепкое здоровье, Элеанор, твой успех и твои любовные утехи.
— Ты, похоже, не понимаешь, когда тебе указывают на дверь.
— Неплохое шампанское. По местным меркам.
— Что тебе нужно, Ролли? Мы не можем изображать дождливую Вену в Хендриксе, штат Виргиния, с работающим на полную мощь кондиционером.
— Давай поговорим об Албании.
— Только этого мне и не хватало. Я не люблю говорить об Албании.
— Но ты говоришь. И довольно часто.
— Видишь ли, то происшествие сделало меня знаменитой. Ты это знаешь. Телекомпания принялась носить меня на руках. Собственно, ничего другого им и не оставалось. Наглецы.
— Я никогда не верил твоим рассказам об Албании, Элеанор. Извини, но это правда. Журналистский скептицизм. Я — хороший журналист. По крайней мере, нравлюсь телезрителям. Еще шампанского? Ну что ты такая мрачная?
— Мне нечего тебе сказать.
— То есть все, что могла, ты уже сказала.
— Ты пришел сюда что-то разнюхать. Так, Ролли? Ты пришел за нужной тебе информацией. Ролли Уишэм, с любовью и бутылкой шампанского. Ничего ты от меня не узнаешь, Ролли.
— Я понимаю тебя, Элеанор. Ты постоянно твердила, по поводу и без оного, что Уолтер Марч помог тебе только из благих побуждений. И в итоге заставила всех забыть одну. простую истину: Уолтера Марча невозможно причислить к хорошим людям. Он — подонок.
— Даже подонок способен на одно или два добрых дела, Ролли.
— Элеанор, это уже прогресс. Ты признала, что Уолтер Марч был подонком.
— Убирайся отсюда, Ролли.
— Уолтер Марч вызволил тебя из Албании не без причины. Он послал туда своего человека. Шефа римского корпункта. Можно представить, в какую сумму обошлась ему та эпопея. И, тем не менее, он отказался от заслуженных лавров спасителя. Лишь вскользь упомянул о происшедшем в своих газетах. И все дивиденды достались твоей телекомпании. Почему, Элеанор?
— Ролли, больше я повторять не буду. Если ты не уберешься отсюда, я вызову полицию.
— Полицию? В Хендриксе?
— Службу безопасности отеля.
— Перестань, Элеанор. Откройся доброму Ролли.
— О Господи, как я жалею, что Уолтер мертв. Он бы размазал тебя по стенке.
— Да, — согласился Ролли Уишэм, — размазал бы. Но теперь это ему не под силу. Понимаешь, Элеанор? Как и многое другое. Не так ли, Элеанор?
Зазвонил телефон. Лежа на кровати, в полусне, Флетч не сразу понял, звонит ли он у него в номере или в «люксе» Элеанор Иглз.
— Уберешься ты или…
— Шампанское оставить?
— Ты знаешь, что следует с ним сделать.
— Спокойной ночи, Элеанор.
Телефон звонил в номере Флетча.
Глава 27
— Почтовое отделение на связи, — пробурчал Флетч в трубку.
Перед тем, как снять ее, Флетч сел на край кровати и убрал звук на магнитофоне.
— Черт, я весь вечер пытаюсь дозвониться до тебя.
— Тебе это удалось. Ты звонишь из Бостона?
Бессчетное число раз слышал Флетч в телефонной трубке этот мужской голос.
— Чтобы коммутатор был наглухо занят! Да легче дозвониться в Белый Дом в час национального кризиса.
— Здесь проходит конгресс, знаешь ли. А бедным телефонисткам приходится обходиться одним экземпляром списка его участников. Ты все еще в «Стар»?
Более года Джек был редактором Флетча, когда тот работал в чикагской газете.
Совсем недавно они виделись в Бостоне, куда Джек переехал из Чикаго, получив место в «Стар». Флетч даже оказал Джеку небольшую услугу, поработав в газете в ночь, когда ловил поджигателя.[10]
— Естественно. Надо же мне кормить мою ужасную жену.
— Понятно, — улыбнулся Флетч. — Вечный роман Джека и Дафни Сандерс. Как поживает старушка?
— Стала толще и злее, жуткая уродина.
— Жир — скорее достоинство, чем недостаток. Более она не защемляла ресницы дверцей холодильника?
— Нет, но на днях не смогла разминуться с дверью. Ручка залезла ей в пупок. Пришлось вызывать хирурга, — иногда Флетчу казалось, что Джек живет с Дафни лишь для того, чтобы рассказывать о ней всякие гадости. — О твоем участии в конгрессе я узнал из вашингтонской газеты. На кого-то работаешь?
— Только на ЦРУ.
— Ага. Могу себе представить. Но, раз ты на конгрессе, значит, ищешь работу. Почему? Проел весь накопленный мед?
— Нет, но все к этому идет.
— Полагаю, ты можешь что-нибудь рассказать об убийстве Уолтера Марча.
— Неужели «Стар» никого не послала на конгресс?
— Послала двоих. Будь от них хоть какой-то толк, они бы сейчас работали в редакции.
— Ясно, члены знаменитых шестнадцати и семи десятых процентов.
— Что?
— Вспомнил одно высказывание.
— Так как насчет этого?
— Чего?
— Просвети меня.
— С какой стати?
— Хотя бы в память о совместной работе. Этого недостаточно?
— Чтобы мне присудили еще одну премию, а ты, не сказав мне ни слова, скромно принял бы ее, произнеся речь о пользе коллективизма?
Такое как раз и приключилось в Чикаго.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — попытался отшутиться Сандерс.
— Если я дам тебе хорошую статью, ты предложишь мне работу?
— Я возьму тебя и без этой статьи.
— Ответь, пожалуйста, на конкретный вопрос. Если я дам тебе хорошую статью, ты возьмешь меня на работу?
— Будь уверен.
— Идет. Что тебя интересует, факты или слухи?
— И то, и другое.
— Уолтера Марча убили.
— Довольно шуток.
— Ножницами в спину.
— Теперь ты собираешься сказать, что он упал на пол мертвым.
— Ты всегда забегал вперед, Джек.
— Извини.
— Лучше пойдем шаг за шагом.
— Я уже записал: «Уолтера Марча убили».
— Убили на конгрессе, где все его знали и многие ненавидели.
— Его же избрали президентом.
— Тебе известно, что Уолтер Марч имел под рукой целую свору частных детективов?
— Конечно.
— Не просто имел под рукой, но и использовал в своих целях, к неудовольствию многих, и, похоже, у любого из них был мотив для убийства. Если поверить тому, что здесь говорят, старина Марч шантажировал всех живущих по эту сторону Тибета.
— Ты знаешь, кого конкретно он шантажировал и почему?
— Кой-кого знаю. К примеру, его ищейки уже много лет неотступно следовали за Перлманом.
— Оскаром Перлманом? Сатириком?
— Когда-то он работал у Марча. Но продал свою колонку синдикату, и с той поры она публикуется в газетах, конкурирующих с «Марч ньюспейперз».
— Да это же было до нашей эры.
— Тем не менее он до сих пор держал Перлмана под колпаком.
— Так с чего Перлману пырять Марча на этом конгрессе, если он не сделал этого раньше?
— Не знаю. Может, его детективы что-то да раскопали?
— Оскар Перлман, — мечтательно протянул Сандерс. — Интересный будет суд. Соберет большую прессу.
— Лидия Марч видела Оскара Перлмана в коридоре около их номера сразу же после убийства. Уходящим от двери.
— Хорошо. Пометим Перлмана. Чего не сделаешь ради смеха читателей.
— Все это не для печати, Джек.
— Знаю. Я же редактор, не забывай об этом. Дафни и трое моих уродливых детей постоянно просят есть.
— Ролли Уишэм яро ненавидел Уолтера Марча, имея на то веские основания, но его ненависть могла выйти из-под контроля.
— Ролли Уишэм, с любовью?
— Он самый. Говорит, так разволновался, случайно столкнувшись с Марчем в лифте воскресным вечером, что не смог заснуть всю ночь.
— А чем досадил ему Марч?
— Уишэм утверждает, что Марч, опять же с помощью частных детективов, прибрал к рукам газету его отца, который затем покончил с собой.
— Это правда?
— Откуда мне знать? Если да, то произошло это в критическом для Ролли возрасте, пятнадцать или шестнадцать лет. Для подростков чувства любви и ненависти особенно сильны.
— Тут ты не прав. Мог Уишэм убить Марча? Ты говоришь, он приехал в воскресенье.
— Да, и у него нет алиби на утро понедельника. Он говорит, что ездил по Виргинии, в солнцезащитных очках, на взятой напрокат машине. Не останавливался даже на бензоколонке.
— Забавно. Ролли Уишэм, с любовью, и ножницы в спине Уолтера Марча.
— Ты знаешь, Марч планировал национальную кампанию, от Восточного до Западного побережья с целью вышвырнуть Уишэма из эфира.
— О, да. Я читал одну передовицу. В этом я бы его поддержал. Уишэм — идиот. Негоже журналисту изображать страждущего Христа.
— Оставьте свои консервативные высказывания при себе, Сандерс. Просто вы давно не появлялись на улице.
— Двое достойных кандидатов в убийцы. Мы незамедлительно начнем подбирать материал. Кто еще?
— Помнишь Кристал Фаони?
— Кристал? Крошка Кристал? Желанная гостья всех кафе-мороженых? Она работала с нами в Чикаго.
— Она говорит, что Марч выгнал ее с работы за аморальное поведение, когда она забеременела, не пожелав предварительно выйти замуж. И Кристал пришлось делать аборт.
— Мерзавец. Ханжа. И знаешь, что я скажу тебе, Флетч. Кристал хватит ума и воображения убить человека и выйти сухой из воды.
— Полностью с тобой согласен.
— Я не хотел бы иметь такого врага.
Перед тем, как снять ее, Флетч сел на край кровати и убрал звук на магнитофоне.
— Черт, я весь вечер пытаюсь дозвониться до тебя.
— Тебе это удалось. Ты звонишь из Бостона?
Бессчетное число раз слышал Флетч в телефонной трубке этот мужской голос.
— Чтобы коммутатор был наглухо занят! Да легче дозвониться в Белый Дом в час национального кризиса.
— Здесь проходит конгресс, знаешь ли. А бедным телефонисткам приходится обходиться одним экземпляром списка его участников. Ты все еще в «Стар»?
Более года Джек был редактором Флетча, когда тот работал в чикагской газете.
Совсем недавно они виделись в Бостоне, куда Джек переехал из Чикаго, получив место в «Стар». Флетч даже оказал Джеку небольшую услугу, поработав в газете в ночь, когда ловил поджигателя.[10]
— Естественно. Надо же мне кормить мою ужасную жену.
— Понятно, — улыбнулся Флетч. — Вечный роман Джека и Дафни Сандерс. Как поживает старушка?
— Стала толще и злее, жуткая уродина.
— Жир — скорее достоинство, чем недостаток. Более она не защемляла ресницы дверцей холодильника?
— Нет, но на днях не смогла разминуться с дверью. Ручка залезла ей в пупок. Пришлось вызывать хирурга, — иногда Флетчу казалось, что Джек живет с Дафни лишь для того, чтобы рассказывать о ней всякие гадости. — О твоем участии в конгрессе я узнал из вашингтонской газеты. На кого-то работаешь?
— Только на ЦРУ.
— Ага. Могу себе представить. Но, раз ты на конгрессе, значит, ищешь работу. Почему? Проел весь накопленный мед?
— Нет, но все к этому идет.
— Полагаю, ты можешь что-нибудь рассказать об убийстве Уолтера Марча.
— Неужели «Стар» никого не послала на конгресс?
— Послала двоих. Будь от них хоть какой-то толк, они бы сейчас работали в редакции.
— Ясно, члены знаменитых шестнадцати и семи десятых процентов.
— Что?
— Вспомнил одно высказывание.
— Так как насчет этого?
— Чего?
— Просвети меня.
— С какой стати?
— Хотя бы в память о совместной работе. Этого недостаточно?
— Чтобы мне присудили еще одну премию, а ты, не сказав мне ни слова, скромно принял бы ее, произнеся речь о пользе коллективизма?
Такое как раз и приключилось в Чикаго.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — попытался отшутиться Сандерс.
— Если я дам тебе хорошую статью, ты предложишь мне работу?
— Я возьму тебя и без этой статьи.
— Ответь, пожалуйста, на конкретный вопрос. Если я дам тебе хорошую статью, ты возьмешь меня на работу?
— Будь уверен.
— Идет. Что тебя интересует, факты или слухи?
— И то, и другое.
— Уолтера Марча убили.
— Довольно шуток.
— Ножницами в спину.
— Теперь ты собираешься сказать, что он упал на пол мертвым.
— Ты всегда забегал вперед, Джек.
— Извини.
— Лучше пойдем шаг за шагом.
— Я уже записал: «Уолтера Марча убили».
— Убили на конгрессе, где все его знали и многие ненавидели.
— Его же избрали президентом.
— Тебе известно, что Уолтер Марч имел под рукой целую свору частных детективов?
— Конечно.
— Не просто имел под рукой, но и использовал в своих целях, к неудовольствию многих, и, похоже, у любого из них был мотив для убийства. Если поверить тому, что здесь говорят, старина Марч шантажировал всех живущих по эту сторону Тибета.
— Ты знаешь, кого конкретно он шантажировал и почему?
— Кой-кого знаю. К примеру, его ищейки уже много лет неотступно следовали за Перлманом.
— Оскаром Перлманом? Сатириком?
— Когда-то он работал у Марча. Но продал свою колонку синдикату, и с той поры она публикуется в газетах, конкурирующих с «Марч ньюспейперз».
— Да это же было до нашей эры.
— Тем не менее он до сих пор держал Перлмана под колпаком.
— Так с чего Перлману пырять Марча на этом конгрессе, если он не сделал этого раньше?
— Не знаю. Может, его детективы что-то да раскопали?
— Оскар Перлман, — мечтательно протянул Сандерс. — Интересный будет суд. Соберет большую прессу.
— Лидия Марч видела Оскара Перлмана в коридоре около их номера сразу же после убийства. Уходящим от двери.
— Хорошо. Пометим Перлмана. Чего не сделаешь ради смеха читателей.
— Все это не для печати, Джек.
— Знаю. Я же редактор, не забывай об этом. Дафни и трое моих уродливых детей постоянно просят есть.
— Ролли Уишэм яро ненавидел Уолтера Марча, имея на то веские основания, но его ненависть могла выйти из-под контроля.
— Ролли Уишэм, с любовью?
— Он самый. Говорит, так разволновался, случайно столкнувшись с Марчем в лифте воскресным вечером, что не смог заснуть всю ночь.
— А чем досадил ему Марч?
— Уишэм утверждает, что Марч, опять же с помощью частных детективов, прибрал к рукам газету его отца, который затем покончил с собой.
— Это правда?
— Откуда мне знать? Если да, то произошло это в критическом для Ролли возрасте, пятнадцать или шестнадцать лет. Для подростков чувства любви и ненависти особенно сильны.
— Тут ты не прав. Мог Уишэм убить Марча? Ты говоришь, он приехал в воскресенье.
— Да, и у него нет алиби на утро понедельника. Он говорит, что ездил по Виргинии, в солнцезащитных очках, на взятой напрокат машине. Не останавливался даже на бензоколонке.
— Забавно. Ролли Уишэм, с любовью, и ножницы в спине Уолтера Марча.
— Ты знаешь, Марч планировал национальную кампанию, от Восточного до Западного побережья с целью вышвырнуть Уишэма из эфира.
— О, да. Я читал одну передовицу. В этом я бы его поддержал. Уишэм — идиот. Негоже журналисту изображать страждущего Христа.
— Оставьте свои консервативные высказывания при себе, Сандерс. Просто вы давно не появлялись на улице.
— Двое достойных кандидатов в убийцы. Мы незамедлительно начнем подбирать материал. Кто еще?
— Помнишь Кристал Фаони?
— Кристал? Крошка Кристал? Желанная гостья всех кафе-мороженых? Она работала с нами в Чикаго.
— Она говорит, что Марч выгнал ее с работы за аморальное поведение, когда она забеременела, не пожелав предварительно выйти замуж. И Кристал пришлось делать аборт.
— Мерзавец. Ханжа. И знаешь, что я скажу тебе, Флетч. Кристал хватит ума и воображения убить человека и выйти сухой из воды.
— Полностью с тобой согласен.
— Я не хотел бы иметь такого врага.