Страница:
— Да, благодарю вас. Как она умерла?
— Этого мы пока не знаем. Но ее нет в живых уже два месяца. — Я коснулся ее плеча. — Могу я обратиться к вам с еще одной просьбой?
— Да, пожалуйста, только сейчас мне очень не по себе.
— Позвольте мне позвонить из вашей комнаты.
— Боюсь, это невозможно, соседка ведь спит, а она терпеть не может, когда ее будят.
— Я буду говорить шепотом.
— Хорошо, звоните.
Я вошел. На диване, завернувшись в одеяло, спала девушка с волосами цвета сливочной тянучки. Телефон стоял на письменном столе рядом с громоздкой, допотопной пишущей машинкой, в которую был вставлен все тот же, напечатанный лишь наполовину лист бумаги. Я присел к столу и еще раз перечитал недописанное предложение:
«Многие специалисты считают, что в антиобщественном поведении преобладают социоэкономические факторы; существует, однако, иная точка зрения, согласно которой отсутствие любви...»
Буква "е" выпадала из строки. Старый «Ройал», "е" выпадает из строки... Я достал анонимные письма, которые дал мне Вилли Мэки, и быстро сравнил шрифт писем и научной статьи — совпадает! Стало быть, письмо Гомера Уичерли, угрожающие подметные письма и курсовая Долли напечатаны на одной и той же пишущей машинке. На этой.
— Что вы делаете? — шепнула она мне на ухо.
— Я тут кое-что обнаружил... Скажите, откуда у вас эта машинка?
— Вообще-то она принадлежит Фебе. А теперь я ей пользуюсь. А что, нельзя?
— Боюсь, мне придется забрать машинку с собой.
— Зачем?
— Для дела, — уклончиво ответил я. — Вам случайно не известно, где Феба взяла ее?
— Нет, но машинка старая, ей, должно быть, лет двадцать. Вероятно, Феба купила ее в комиссионном магазине. Впрочем, на нее это не похоже. Она любила новые вещи.
Тут соседка Долли перевернулась на другой бок и сонным голосом проговорила:
— Что ты там делаешь, Долли? Ложись спать.
— Спи.
Девушка послушалась — повернулась к стенке и уснула, а Долли спросила:
— Зачем вам эта машинка?
— Сам пока не знаю, — ответил я, всматриваясь в напряженное маленькое личико — загнанный заяц, иначе не скажешь. — Почему бы вам не послушаться совета соседки и не лечь спать? Согрейте себе молока и ложитесь, а я позвоню и уйду. Вам надо выспаться.
— А что, это идея, — сказала она с некоторым сомнением в голосе, пошла на кухню и загремела там кастрюлями.
А я тем временем позвонил в справочную:
— Говорит Роберт Донкастер. Вчера вечером, около шести часов, мне звонили из Пало-Альто. Не скажете, с какого номера?
— Простите, сэр, — ответила телефонистка, — но мы фиксируем только номера заказа.
— Значит, нет возможности выяснить, кто мне звонил?
— Не знаю, сэр. Сейчас соединю вас со старшим оператором.
В трубке сначала раздался щелчок, потом «ждите ответа», а через мгновение громкий голос женщины постарше:
— Говорит старший оператор. Что вы хотели?
— Меня зовут Роберт Донкастер. Вчера около шести вечера мне позвонили из Пало-Альто. Я хочу выяснить номер моего абонента.
— Если вам звонили «автоматом», то узнать номер вашего абонента мы не можем.
— Нет, разговор заказывался.
— Тогда номер абонента вам дадут в Пало-Альто.
— А по какому номеру мне позвонить?
— Такого рода услуги мы оказываем только в случае крайней необходимости.
— Это как раз тот случай.
Старший оператор поверила мне на слово:
— Хорошо, сейчас попробую вас соединить. Ваше имя, сэр?
— Роберт Донкастер.
— Номер телефона?
Я продиктовал ей номер, считав его с телефонного аппарата.
— Вам перезвонить или подождете?
— Подожду, спасибо.
Я сел и стал слушать обрывки голосов, беспорядочных разговоров, названия городов: Портленд, Солт-Лейк-Сити... Наконец, заглушая все эти таинственные и далекие звуки, в трубку ворвался громкий голос старшего оператора:
— Записывайте номер, мистер Донкастер. Дейвенпорт 93489, Пало-Альто.
— А чей это номер?
— Этой информации мы не даем даже в случае крайней необходимости. Фамилию абонента вы можете узнать, если сами явитесь на телефонную станцию в Пало-Альто. А можете позвонить по этому номеру, — добавила она.
— Да, конечно. Соедините меня, пожалуйста.
Было еще рано, линия связи не загружена, и вскоре я услышал на противоположном конце провода длинные гудки. Шестнадцать гудков.
— Простите, сэр. Ваш номер не отвечает. Соединить вас попозже?
— Нет, спасибо, я позвоню вам сам.
Я записал номер телефона и уже собирался уходить, но тут из кухни вышла Долли с дымящейся чашкой молока в руке и белыми молочными усами над верхней губой.
— Спокойной ночи, — сказал я. — Спите спокойно. И молитесь.
Она рухнула на стул и закрыла лицо руками — чем не обиженный слабоумный ребенок?
— Какой в моих молитвах смысл?
— Молитесь, а вдруг на том конце провода все-таки кто-то есть?
Глава 23
Глава 24
— Этого мы пока не знаем. Но ее нет в живых уже два месяца. — Я коснулся ее плеча. — Могу я обратиться к вам с еще одной просьбой?
— Да, пожалуйста, только сейчас мне очень не по себе.
— Позвольте мне позвонить из вашей комнаты.
— Боюсь, это невозможно, соседка ведь спит, а она терпеть не может, когда ее будят.
— Я буду говорить шепотом.
— Хорошо, звоните.
Я вошел. На диване, завернувшись в одеяло, спала девушка с волосами цвета сливочной тянучки. Телефон стоял на письменном столе рядом с громоздкой, допотопной пишущей машинкой, в которую был вставлен все тот же, напечатанный лишь наполовину лист бумаги. Я присел к столу и еще раз перечитал недописанное предложение:
«Многие специалисты считают, что в антиобщественном поведении преобладают социоэкономические факторы; существует, однако, иная точка зрения, согласно которой отсутствие любви...»
Буква "е" выпадала из строки. Старый «Ройал», "е" выпадает из строки... Я достал анонимные письма, которые дал мне Вилли Мэки, и быстро сравнил шрифт писем и научной статьи — совпадает! Стало быть, письмо Гомера Уичерли, угрожающие подметные письма и курсовая Долли напечатаны на одной и той же пишущей машинке. На этой.
— Что вы делаете? — шепнула она мне на ухо.
— Я тут кое-что обнаружил... Скажите, откуда у вас эта машинка?
— Вообще-то она принадлежит Фебе. А теперь я ей пользуюсь. А что, нельзя?
— Боюсь, мне придется забрать машинку с собой.
— Зачем?
— Для дела, — уклончиво ответил я. — Вам случайно не известно, где Феба взяла ее?
— Нет, но машинка старая, ей, должно быть, лет двадцать. Вероятно, Феба купила ее в комиссионном магазине. Впрочем, на нее это не похоже. Она любила новые вещи.
Тут соседка Долли перевернулась на другой бок и сонным голосом проговорила:
— Что ты там делаешь, Долли? Ложись спать.
— Спи.
Девушка послушалась — повернулась к стенке и уснула, а Долли спросила:
— Зачем вам эта машинка?
— Сам пока не знаю, — ответил я, всматриваясь в напряженное маленькое личико — загнанный заяц, иначе не скажешь. — Почему бы вам не послушаться совета соседки и не лечь спать? Согрейте себе молока и ложитесь, а я позвоню и уйду. Вам надо выспаться.
— А что, это идея, — сказала она с некоторым сомнением в голосе, пошла на кухню и загремела там кастрюлями.
А я тем временем позвонил в справочную:
— Говорит Роберт Донкастер. Вчера вечером, около шести часов, мне звонили из Пало-Альто. Не скажете, с какого номера?
— Простите, сэр, — ответила телефонистка, — но мы фиксируем только номера заказа.
— Значит, нет возможности выяснить, кто мне звонил?
— Не знаю, сэр. Сейчас соединю вас со старшим оператором.
В трубке сначала раздался щелчок, потом «ждите ответа», а через мгновение громкий голос женщины постарше:
— Говорит старший оператор. Что вы хотели?
— Меня зовут Роберт Донкастер. Вчера около шести вечера мне позвонили из Пало-Альто. Я хочу выяснить номер моего абонента.
— Если вам звонили «автоматом», то узнать номер вашего абонента мы не можем.
— Нет, разговор заказывался.
— Тогда номер абонента вам дадут в Пало-Альто.
— А по какому номеру мне позвонить?
— Такого рода услуги мы оказываем только в случае крайней необходимости.
— Это как раз тот случай.
Старший оператор поверила мне на слово:
— Хорошо, сейчас попробую вас соединить. Ваше имя, сэр?
— Роберт Донкастер.
— Номер телефона?
Я продиктовал ей номер, считав его с телефонного аппарата.
— Вам перезвонить или подождете?
— Подожду, спасибо.
Я сел и стал слушать обрывки голосов, беспорядочных разговоров, названия городов: Портленд, Солт-Лейк-Сити... Наконец, заглушая все эти таинственные и далекие звуки, в трубку ворвался громкий голос старшего оператора:
— Записывайте номер, мистер Донкастер. Дейвенпорт 93489, Пало-Альто.
— А чей это номер?
— Этой информации мы не даем даже в случае крайней необходимости. Фамилию абонента вы можете узнать, если сами явитесь на телефонную станцию в Пало-Альто. А можете позвонить по этому номеру, — добавила она.
— Да, конечно. Соедините меня, пожалуйста.
Было еще рано, линия связи не загружена, и вскоре я услышал на противоположном конце провода длинные гудки. Шестнадцать гудков.
— Простите, сэр. Ваш номер не отвечает. Соединить вас попозже?
— Нет, спасибо, я позвоню вам сам.
Я записал номер телефона и уже собирался уходить, но тут из кухни вышла Долли с дымящейся чашкой молока в руке и белыми молочными усами над верхней губой.
— Спокойной ночи, — сказал я. — Спите спокойно. И молитесь.
Она рухнула на стул и закрыла лицо руками — чем не обиженный слабоумный ребенок?
— Какой в моих молитвах смысл?
— Молитесь, а вдруг на том конце провода все-таки кто-то есть?
Глава 23
Я перетащил допотопный «Ройал» к себе в машину и поехал на другой конец города в гостиницу «Болдер-Бич», где без десяти пять утра было тихо, как в кладбищенском склепе. Ночной портье посмотрел на меня привычным взглядом, в котором читался вопрос: «А вдруг этот сомнительный тип потенциальный клиент?»
— Что угодно, сэр?
— Мистер Гомер Уичерли еще здесь?
Прямого ответа на свой вопрос я не получил.
— Мистер Уичерли просил не беспокоить его в столь ранний час. Может быть, вы хотели что-нибудь ему передать?
— Я работаю на Уичерли. В котором часу он просил себя разбудить?
— В восемь, — ответил портье, сверившись с расписанием.
— Пожалуйста, позвоните и мне в это же время. Мне нужен номер. Сколько он стоит?
Портье ответил:
— Недешево.
Он вежливо хмыкнул, протянул мне ручку, и я расписался в книге гостей. Тут же передо мной вырос негр-швейцар, который отвел меня в комнату окнами во двор, и я, скинув пиджак и брюки и даже не помывшись, нырнул под чистый пододеяльник и мгновенно уснул.
Проспал я три часа, заплатив за это удовольствие по пять долларов в час. Но мозг продолжал работать и во сне. Я видел, будто на экране, как я же сам, выбившись из сил, ухожу под воду и медленно опускаюсь на дно, мимо меня в ледяной прозрачной воде скользят утопленники, их волосы, словно водоросли, колышутся под напором подводных течений. Я ясно вижу ее, кожа свисает с костей лохмотьями, а рыбки заплывают в пустые глазницы.
Проснулся я с именем Фебы на пересохших губах. В голове — или где-то рядом — стоял оглушительный звон. Я открыл глаза и, к своему ужасу, обнаружил за окном свет. На столе у кровати разрывался телефон. Я приподнялся на локте и с трудом поднял трубку, которая весила ничуть не меньше чугунной гири.
— Вы попросили разбудить вас в восемь утра, сэр, — напомнил мне женский голос.
— Я? Не может быть!
— Да, сэр.
— Постойте, а мистеру Гомеру Уичерли вы уже звонили?
— Да, сэр, только что, сэр.
— Будьте добры, соедините меня с ним.
— Хорошо, сэр.
Я хотел было сесть в кровати, но тут произошла странная вещь: все перед глазами пошло ходуном, стена перевернулась в воздухе, а кровать выскользнула из-под меня и куда-то провалилась.
— Алло! — Гиря почему-то заговорила голосом Уичерли. — Кто это?
— Это Арчер, — ответил я, покрываясь холодным потом от жуткого ощущения невесомости.
Комната стала вертеться медленнее. Я хотел было привстать, но был отброшен назад и придавлен к постели. «Почему Феба должна была умереть? — вертелось у меня в голове. — Почему именно я обязан рассказывать Уичерли о ее смерти?»
— Арчер? Откуда вы звоните?
— Я здесь, в вашем отеле. У меня есть для вас новости.
— Новости?! Вы нашли ее?
— Нет. Так вы еще ничего не знаете?
— А что я должен знать?
— Это не телефонный разговор. Можно я зайду к вам в коттедж минут через пятнадцать?
— Конечно, о чем речь.
Я положил трубку. Комната перестала вертеться, стены, пол, потолок заняли причитающиеся им места. Воспользовавшись этим, я встал с кровати, на скорую руку принял душ и побрился. Из зеркала в ванной на меня смотрели насмерть перепуганные глаза.
По дороге к Уичерли я вытащил из багажника пишущую машинку.
— Что это у вас? — удивился он, открывая дверь.
— Пишущая машинка «Ройал» образца 1937 года. Узнаете?
— Занесите ее в комнату, дайте я как следует на нее посмотрю.
Я последовал за ним в гостиную и водрузил машинку на чайный столик у окна. Уичерли подошел и уставился на нее своими бесцветными глазами.
— Если не ошибаюсь, это старая машинка Кэтрин. По крайней мере у нее была похожая. Откуда она у вас?
— На «Ройале» печатала соседка Фебы по комнате в студенческом пансионе. Эта машинка досталась ей от вашей дочери.
Уичерли кивнул:
— Да, вспомнил. Кэтрин, уезжая, оставила эту машинку дома, а Феба забрала ее с собой в колледж.
— А где была машинка на прошлую Пасху?
— У меня дома в Медоу-Фармс. Кэтрин держала ее в гостиной. Под рукой.
— Она профессиональная машинистка?
— Была когда-то. Прежде чем выйти за меня замуж, она ведь работала секретаршей. С тех пор у нее эта машинка.
— А вам она когда-нибудь печатала? Прошлой весной, например?
— Да, иногда Кэтрин меня выручала, — сказал Уичерли и с нескрываемой злобой добавил: — Разумеется, если у нее было время и подходящее настроение.
— Прошлой весной вы получили анонимные письма, в связи с чем написали Вилли Мэки. Это письмо печатала вам миссис Уичерли?
—Скорее всего. Да, точно, его напечатала мне она. Я попросил об этом Кэтрин, так как не хотел, чтобы посторонние знали, что я обращаюсь в сыскное агентство.
— А вы сами не печатаете?
— Нет, так и не научился.
— Даже одним пальцем не умеете?
— Нет, такие вещи мне не даются. — Он нервно провел рукой по волосам. — А почему вас все это интересует?
— Вчера я встречался с Мэки, и когда он узнал, что я работаю на вас, то рассказал мне об эпистолярных опытах «Друга семьи». Мне кажется, подметные письма напечатаны на этой машинке.
— Черт побери! — С этими словами Уичерли всем своим весом плюхнулся на обтянутый мохером диван и прикрыл ладонью рот, словно боялся растерять зубы. — Вы что же, хотите сказать, что автор этих писем — сама Кэтрин?!
— Таковы факты.
— Вы просто не читали этих писем. Кэтрин не могла их написать, это невозможно.
— В деле Уичерли все возможно. А кто еще имел доступ к пишущей машинке?
— Да кто угодно: домочадцы, прислуга, гости. Кэтрин занимала отдельное крыло, сама она дома бывала редко, к тому же дверь в ее гостиную не запиралась. Поймите меня правильно, я свою бывшую жену не выгораживаю, но эти письма — не ее рук дело. Не могла же она клеветать на саму себя!
— Почему же, и такое бывает.
— Но с какой целью?
— Чтобы нарушить мир в семье, разорвать брачные узы. Вообще в ее поведении логики искать не следует.
— Вы намекаете, что Кэтрин была не в себе?
— Не была, а есть. Я видел ее позавчера вечером, мистер Уичерли. Не знаю, в каком она была состоянии девять месяцев назад, но сейчас Кэтрин в плохом виде.
Он поднял руки и, сцепив пальцы, завел их за голову, словно боялся обжечься.
— И ради этого вы пришли ко мне? Я-то думал, вы расскажете что-нибудь утешительное про Фебу. — Тут Уичерли уронил руки на колени и стал теребить пуговицы на обивке дивана. — К чему все эти экскурсы в прошлое? Я и сам знаю, что Кэтрин способна на все. Думаете, я не заподозрил, что эти письма — ее работа?
— И поэтому отказались от услуг Мэки?
Он кивнул. Теперь он сидел низко опустив голову, словно у него не было сил поднять ее.
— Скажите, обвинения в этих письмах не голословны? Кэтрин действительно изменяла вам прошлой весной?
— Думаю, да. Правда, доказательств у меня не было, да и искать их мне не хотелось — поверьте, я любил свою жену.
Верить ему на слово я был не обязан.
— С начала прошлого года, — продолжал он, — Кэтрин стала все чаще и чаще отлучаться из дома. Куда она ездила, где бывала, от меня скрывалось. Говорила, что сняла себе комнату под мастерскую и уезжает туда рисовать.
— Кэтрин снимала квартиру в Сан-Матео, — уточнил я. — Не исключено, что в этой квартире она была не одна. Вам не приходит в голову, с кем она могла там жить?
— Нет, не приходит.
— А вы когда-нибудь расспрашивали ее об этом?
— Напрямую нет. Честно говоря, не решался. Не хотелось с ней связываться. Она ведь иногда совершенно собой не владела.
— А бывало, чтобы она грозила убить кого-нибудь?
— Много раз.
— Кого же?
— Меня, — угрюмо отозвался он.
— А теперь я задам вопрос, который вам наверняка не понравится. Не вы ли сами сочинили письма за подписью «Друг семьи»?
Тут выяснилось, что собой не владела не только Кэтрин, но и ее бывший супруг. Уичерли вскочил с дивана и, побелев от ярости, стал кричать на меня и размахивать кулаками:
— Как вы смеете! Топтун, ищейка!
Как он только меня не обзывал! Я дал ему выговориться, и вскоре, бросив: «Придет же такое в голову. Вы, должно быть, совсем с ума сошли», он, словно подмоченный фейерверк, что-то прошипел напоследок и иссяк.
—С сумасшедшими ведь не спорят, вот и ответьте на мой вопрос.
— Я к этим мерзким письмам никакого отношения не имею. Для меня они были тяжелым потрясением.
— А для Фебы?
— Она расстроилась, хотя виду не подала. Ей это вообще свойственно: виду не подаст, но принимает все очень близко к сердцу.
— А как восприняла анонимки ваша жена?
— Кэтрин держалась хладнокровно. Иначе бы я не попросил ее напечатать письмо, адресованное Мэки. Мне хотелось посмотреть, как она на это письмо отреагирует.
— И как же она отреагировала?
— Совершенно спокойно — что, вообще говоря, на нее не похоже. Все это время Кэтрин вела себя идеально, а затем, через неделю после Пасхи, она уехала в Рино, и вскоре я получил письмо от ее адвокатов, требующее развода.
— Вас эта перемена в ней удивила?
— Знаете, к тому времени я уже давно перестал удивляться.
— А как к разводу отнеслась Феба?
— Для нее это было как гром среди ясного неба.
— Когда родители разводятся, дети ведь обычно берут чью-то сторону. А на чьей стороне оказалась Феба?
— На моей, разумеется. Я ведь вам уже говорил, почему. Похоже, мы с вами топчемся на месте.
На месте я топтался только потому, что боялся сообщить ему о смерти Фебы — ведь после этого задавать дальнейшие вопросы будет бессмысленно. А вопросов еще было много.
— Помните день вашего отплытия, когда миссис Уичерли поднялась на борт парохода?
— Пожелать мне счастливого пути, — съязвил он. — Еще бы не помнить.
— А вам известно, что Феба сошла на берег вместе с матерью?
— Первый раз слышу. Из моей каюты они ушли одновременно, это верно.
— Они вместе уехали на такси и вроде бы вполне ладили — во всяком случае, Феба согласилась приехать вечером к материв Атертон.
— Откуда вы все это знаете?
— Такова моя профессия — знать и задавать вопросы. Кстати, о вопросах: вы в тот вечер сходили на берег?
— Послушайте, такое впечатление, что вы меня в чем-то подозреваете!
— На то я и сыщик, чтобы подозревать. Между прочим, вы мне не сказали, что ваш пароход отплыл не по расписанию второго вечером, а третьего утром.
— Да, верно, совсем забыл, отплытие задержалось.
— Допускаю, что это вы еще могли забыть, но вы наверняка помните, сходили вы в тот вечер на берег или нет.
— Нет, если это вас так интересует, не сходил. Должен, однако, сказать, что вопрос ваш оскорбителен, как, впрочем, и все остальные вопросы. Я вообще не понимаю, с какой стати вы меня допрашиваете? Вы держитесь возмутительно, и я этого не потерплю, слышите?! — Еле сдерживаясь, он злобно посмотрел на меня и бросил: — Что вам, собственно говоря, надо?
— Мне надо прояснить ситуацию, которая привела к гибели человека, а верней сказать, трех людей, четвертый же до сих пор находится между жизнью и смертью. Скажите, мистер Уичерли, вы на сердце жалуетесь?
— Нет. Во всяком случае, незадолго до отплытия я был у врача, и тот остался мной вполне доволен. А почему вы спрашиваете?
— Вчера ночью у Карла Тревора был инфаркт.
— Что вы говорите? Какой ужас, — отозвался Уичерли каким-то искусственным голосом. В его глазах появилось что-то лисье. — Как он сейчас?
— Не знаю, но у него это уже второй инфаркт, притом тяжелый. В данный момент он лежит в больнице в Терранове.
— В Терранове? Что он делает в этой дыре?
— Поправляется, надо думать. Вчера мы с ним ездили в Медсин-Стоун, где у берега под водой была обнаружена машина. Как выяснилось, машина вашей дочери. В машине нашли труп. Женский труп. Тревор опознал его, и ему стало плохо.
— Это была Феба?
— Да.
Уичерли отвернулся к окну и надолго застыл в каком-то неловком положении: казалось, горе обездвижило его. Когда же он вновь повернулся ко мне, лисьего прищура в глазах уже не было.
— Так вот о чем вы хотели мне сообщить, — почему-то басом проговорил он. — Моей дочери нет в живых.
— Увы. Есть, правда, некоторая несогласованность в фактах. По одним сведениям, Феба погибла вечером второго ноября — около полуночи ее машину видели в Медсин-Стоуне.
— Кто был за рулем?
— На этот вопрос я пока затрудняюсь ответить. По другим же сведениям, Феба целую неделю после второго ноября прожила в квартире своей матери, в Сан-Матео. Во всяком случае, там жила девушка по фамилии Смит, очень похожая на Фебу.
В глазах Уичерли блеснула надежда.
— Смит — девичья фамилия моей жены, и Феба вполне могла ею воспользоваться. Значит, если верить этим сведениям, Феба еще жива...
— Я бы на вашем месте не обольщался, мистер Уичерли, ведь ваш шурин опознал тело. Будь это не Феба, у него не было бы инфаркта.
— Да, Карл действительно был к дочери очень привязан. — Тут Уичерли заметался по комнате, точно посаженный на цепь медведь. — Но не больше, чем я, — добавил он, как будто от этого ему было легче. А потом, смотря мне прямо в глаза, спросил: — Где она сейчас?
— В морге, в Терранове. Пожалуй, вам стоило бы туда сегодня съездить. Но учтите, надеяться, по существу, не на что: зрелище вам предстоит невеселое, и я почти уверен, что вы узнаете свою дочь.
— Но вы же сами сказали, что ее видели в Сан-Матео живой и невредимой через неделю после смерти. Выходит, утонула другая девушка.
— Нет, скорее, другая девушка жила в Сан-Матео.
— Что угодно, сэр?
— Мистер Гомер Уичерли еще здесь?
Прямого ответа на свой вопрос я не получил.
— Мистер Уичерли просил не беспокоить его в столь ранний час. Может быть, вы хотели что-нибудь ему передать?
— Я работаю на Уичерли. В котором часу он просил себя разбудить?
— В восемь, — ответил портье, сверившись с расписанием.
— Пожалуйста, позвоните и мне в это же время. Мне нужен номер. Сколько он стоит?
Портье ответил:
— Недешево.
Он вежливо хмыкнул, протянул мне ручку, и я расписался в книге гостей. Тут же передо мной вырос негр-швейцар, который отвел меня в комнату окнами во двор, и я, скинув пиджак и брюки и даже не помывшись, нырнул под чистый пододеяльник и мгновенно уснул.
Проспал я три часа, заплатив за это удовольствие по пять долларов в час. Но мозг продолжал работать и во сне. Я видел, будто на экране, как я же сам, выбившись из сил, ухожу под воду и медленно опускаюсь на дно, мимо меня в ледяной прозрачной воде скользят утопленники, их волосы, словно водоросли, колышутся под напором подводных течений. Я ясно вижу ее, кожа свисает с костей лохмотьями, а рыбки заплывают в пустые глазницы.
Проснулся я с именем Фебы на пересохших губах. В голове — или где-то рядом — стоял оглушительный звон. Я открыл глаза и, к своему ужасу, обнаружил за окном свет. На столе у кровати разрывался телефон. Я приподнялся на локте и с трудом поднял трубку, которая весила ничуть не меньше чугунной гири.
— Вы попросили разбудить вас в восемь утра, сэр, — напомнил мне женский голос.
— Я? Не может быть!
— Да, сэр.
— Постойте, а мистеру Гомеру Уичерли вы уже звонили?
— Да, сэр, только что, сэр.
— Будьте добры, соедините меня с ним.
— Хорошо, сэр.
Я хотел было сесть в кровати, но тут произошла странная вещь: все перед глазами пошло ходуном, стена перевернулась в воздухе, а кровать выскользнула из-под меня и куда-то провалилась.
— Алло! — Гиря почему-то заговорила голосом Уичерли. — Кто это?
— Это Арчер, — ответил я, покрываясь холодным потом от жуткого ощущения невесомости.
Комната стала вертеться медленнее. Я хотел было привстать, но был отброшен назад и придавлен к постели. «Почему Феба должна была умереть? — вертелось у меня в голове. — Почему именно я обязан рассказывать Уичерли о ее смерти?»
— Арчер? Откуда вы звоните?
— Я здесь, в вашем отеле. У меня есть для вас новости.
— Новости?! Вы нашли ее?
— Нет. Так вы еще ничего не знаете?
— А что я должен знать?
— Это не телефонный разговор. Можно я зайду к вам в коттедж минут через пятнадцать?
— Конечно, о чем речь.
Я положил трубку. Комната перестала вертеться, стены, пол, потолок заняли причитающиеся им места. Воспользовавшись этим, я встал с кровати, на скорую руку принял душ и побрился. Из зеркала в ванной на меня смотрели насмерть перепуганные глаза.
По дороге к Уичерли я вытащил из багажника пишущую машинку.
— Что это у вас? — удивился он, открывая дверь.
— Пишущая машинка «Ройал» образца 1937 года. Узнаете?
— Занесите ее в комнату, дайте я как следует на нее посмотрю.
Я последовал за ним в гостиную и водрузил машинку на чайный столик у окна. Уичерли подошел и уставился на нее своими бесцветными глазами.
— Если не ошибаюсь, это старая машинка Кэтрин. По крайней мере у нее была похожая. Откуда она у вас?
— На «Ройале» печатала соседка Фебы по комнате в студенческом пансионе. Эта машинка досталась ей от вашей дочери.
Уичерли кивнул:
— Да, вспомнил. Кэтрин, уезжая, оставила эту машинку дома, а Феба забрала ее с собой в колледж.
— А где была машинка на прошлую Пасху?
— У меня дома в Медоу-Фармс. Кэтрин держала ее в гостиной. Под рукой.
— Она профессиональная машинистка?
— Была когда-то. Прежде чем выйти за меня замуж, она ведь работала секретаршей. С тех пор у нее эта машинка.
— А вам она когда-нибудь печатала? Прошлой весной, например?
— Да, иногда Кэтрин меня выручала, — сказал Уичерли и с нескрываемой злобой добавил: — Разумеется, если у нее было время и подходящее настроение.
— Прошлой весной вы получили анонимные письма, в связи с чем написали Вилли Мэки. Это письмо печатала вам миссис Уичерли?
—Скорее всего. Да, точно, его напечатала мне она. Я попросил об этом Кэтрин, так как не хотел, чтобы посторонние знали, что я обращаюсь в сыскное агентство.
— А вы сами не печатаете?
— Нет, так и не научился.
— Даже одним пальцем не умеете?
— Нет, такие вещи мне не даются. — Он нервно провел рукой по волосам. — А почему вас все это интересует?
— Вчера я встречался с Мэки, и когда он узнал, что я работаю на вас, то рассказал мне об эпистолярных опытах «Друга семьи». Мне кажется, подметные письма напечатаны на этой машинке.
— Черт побери! — С этими словами Уичерли всем своим весом плюхнулся на обтянутый мохером диван и прикрыл ладонью рот, словно боялся растерять зубы. — Вы что же, хотите сказать, что автор этих писем — сама Кэтрин?!
— Таковы факты.
— Вы просто не читали этих писем. Кэтрин не могла их написать, это невозможно.
— В деле Уичерли все возможно. А кто еще имел доступ к пишущей машинке?
— Да кто угодно: домочадцы, прислуга, гости. Кэтрин занимала отдельное крыло, сама она дома бывала редко, к тому же дверь в ее гостиную не запиралась. Поймите меня правильно, я свою бывшую жену не выгораживаю, но эти письма — не ее рук дело. Не могла же она клеветать на саму себя!
— Почему же, и такое бывает.
— Но с какой целью?
— Чтобы нарушить мир в семье, разорвать брачные узы. Вообще в ее поведении логики искать не следует.
— Вы намекаете, что Кэтрин была не в себе?
— Не была, а есть. Я видел ее позавчера вечером, мистер Уичерли. Не знаю, в каком она была состоянии девять месяцев назад, но сейчас Кэтрин в плохом виде.
Он поднял руки и, сцепив пальцы, завел их за голову, словно боялся обжечься.
— И ради этого вы пришли ко мне? Я-то думал, вы расскажете что-нибудь утешительное про Фебу. — Тут Уичерли уронил руки на колени и стал теребить пуговицы на обивке дивана. — К чему все эти экскурсы в прошлое? Я и сам знаю, что Кэтрин способна на все. Думаете, я не заподозрил, что эти письма — ее работа?
— И поэтому отказались от услуг Мэки?
Он кивнул. Теперь он сидел низко опустив голову, словно у него не было сил поднять ее.
— Скажите, обвинения в этих письмах не голословны? Кэтрин действительно изменяла вам прошлой весной?
— Думаю, да. Правда, доказательств у меня не было, да и искать их мне не хотелось — поверьте, я любил свою жену.
Верить ему на слово я был не обязан.
— С начала прошлого года, — продолжал он, — Кэтрин стала все чаще и чаще отлучаться из дома. Куда она ездила, где бывала, от меня скрывалось. Говорила, что сняла себе комнату под мастерскую и уезжает туда рисовать.
— Кэтрин снимала квартиру в Сан-Матео, — уточнил я. — Не исключено, что в этой квартире она была не одна. Вам не приходит в голову, с кем она могла там жить?
— Нет, не приходит.
— А вы когда-нибудь расспрашивали ее об этом?
— Напрямую нет. Честно говоря, не решался. Не хотелось с ней связываться. Она ведь иногда совершенно собой не владела.
— А бывало, чтобы она грозила убить кого-нибудь?
— Много раз.
— Кого же?
— Меня, — угрюмо отозвался он.
— А теперь я задам вопрос, который вам наверняка не понравится. Не вы ли сами сочинили письма за подписью «Друг семьи»?
Тут выяснилось, что собой не владела не только Кэтрин, но и ее бывший супруг. Уичерли вскочил с дивана и, побелев от ярости, стал кричать на меня и размахивать кулаками:
— Как вы смеете! Топтун, ищейка!
Как он только меня не обзывал! Я дал ему выговориться, и вскоре, бросив: «Придет же такое в голову. Вы, должно быть, совсем с ума сошли», он, словно подмоченный фейерверк, что-то прошипел напоследок и иссяк.
—С сумасшедшими ведь не спорят, вот и ответьте на мой вопрос.
— Я к этим мерзким письмам никакого отношения не имею. Для меня они были тяжелым потрясением.
— А для Фебы?
— Она расстроилась, хотя виду не подала. Ей это вообще свойственно: виду не подаст, но принимает все очень близко к сердцу.
— А как восприняла анонимки ваша жена?
— Кэтрин держалась хладнокровно. Иначе бы я не попросил ее напечатать письмо, адресованное Мэки. Мне хотелось посмотреть, как она на это письмо отреагирует.
— И как же она отреагировала?
— Совершенно спокойно — что, вообще говоря, на нее не похоже. Все это время Кэтрин вела себя идеально, а затем, через неделю после Пасхи, она уехала в Рино, и вскоре я получил письмо от ее адвокатов, требующее развода.
— Вас эта перемена в ней удивила?
— Знаете, к тому времени я уже давно перестал удивляться.
— А как к разводу отнеслась Феба?
— Для нее это было как гром среди ясного неба.
— Когда родители разводятся, дети ведь обычно берут чью-то сторону. А на чьей стороне оказалась Феба?
— На моей, разумеется. Я ведь вам уже говорил, почему. Похоже, мы с вами топчемся на месте.
На месте я топтался только потому, что боялся сообщить ему о смерти Фебы — ведь после этого задавать дальнейшие вопросы будет бессмысленно. А вопросов еще было много.
— Помните день вашего отплытия, когда миссис Уичерли поднялась на борт парохода?
— Пожелать мне счастливого пути, — съязвил он. — Еще бы не помнить.
— А вам известно, что Феба сошла на берег вместе с матерью?
— Первый раз слышу. Из моей каюты они ушли одновременно, это верно.
— Они вместе уехали на такси и вроде бы вполне ладили — во всяком случае, Феба согласилась приехать вечером к материв Атертон.
— Откуда вы все это знаете?
— Такова моя профессия — знать и задавать вопросы. Кстати, о вопросах: вы в тот вечер сходили на берег?
— Послушайте, такое впечатление, что вы меня в чем-то подозреваете!
— На то я и сыщик, чтобы подозревать. Между прочим, вы мне не сказали, что ваш пароход отплыл не по расписанию второго вечером, а третьего утром.
— Да, верно, совсем забыл, отплытие задержалось.
— Допускаю, что это вы еще могли забыть, но вы наверняка помните, сходили вы в тот вечер на берег или нет.
— Нет, если это вас так интересует, не сходил. Должен, однако, сказать, что вопрос ваш оскорбителен, как, впрочем, и все остальные вопросы. Я вообще не понимаю, с какой стати вы меня допрашиваете? Вы держитесь возмутительно, и я этого не потерплю, слышите?! — Еле сдерживаясь, он злобно посмотрел на меня и бросил: — Что вам, собственно говоря, надо?
— Мне надо прояснить ситуацию, которая привела к гибели человека, а верней сказать, трех людей, четвертый же до сих пор находится между жизнью и смертью. Скажите, мистер Уичерли, вы на сердце жалуетесь?
— Нет. Во всяком случае, незадолго до отплытия я был у врача, и тот остался мной вполне доволен. А почему вы спрашиваете?
— Вчера ночью у Карла Тревора был инфаркт.
— Что вы говорите? Какой ужас, — отозвался Уичерли каким-то искусственным голосом. В его глазах появилось что-то лисье. — Как он сейчас?
— Не знаю, но у него это уже второй инфаркт, притом тяжелый. В данный момент он лежит в больнице в Терранове.
— В Терранове? Что он делает в этой дыре?
— Поправляется, надо думать. Вчера мы с ним ездили в Медсин-Стоун, где у берега под водой была обнаружена машина. Как выяснилось, машина вашей дочери. В машине нашли труп. Женский труп. Тревор опознал его, и ему стало плохо.
— Это была Феба?
— Да.
Уичерли отвернулся к окну и надолго застыл в каком-то неловком положении: казалось, горе обездвижило его. Когда же он вновь повернулся ко мне, лисьего прищура в глазах уже не было.
— Так вот о чем вы хотели мне сообщить, — почему-то басом проговорил он. — Моей дочери нет в живых.
— Увы. Есть, правда, некоторая несогласованность в фактах. По одним сведениям, Феба погибла вечером второго ноября — около полуночи ее машину видели в Медсин-Стоуне.
— Кто был за рулем?
— На этот вопрос я пока затрудняюсь ответить. По другим же сведениям, Феба целую неделю после второго ноября прожила в квартире своей матери, в Сан-Матео. Во всяком случае, там жила девушка по фамилии Смит, очень похожая на Фебу.
В глазах Уичерли блеснула надежда.
— Смит — девичья фамилия моей жены, и Феба вполне могла ею воспользоваться. Значит, если верить этим сведениям, Феба еще жива...
— Я бы на вашем месте не обольщался, мистер Уичерли, ведь ваш шурин опознал тело. Будь это не Феба, у него не было бы инфаркта.
— Да, Карл действительно был к дочери очень привязан. — Тут Уичерли заметался по комнате, точно посаженный на цепь медведь. — Но не больше, чем я, — добавил он, как будто от этого ему было легче. А потом, смотря мне прямо в глаза, спросил: — Где она сейчас?
— В морге, в Терранове. Пожалуй, вам стоило бы туда сегодня съездить. Но учтите, надеяться, по существу, не на что: зрелище вам предстоит невеселое, и я почти уверен, что вы узнаете свою дочь.
— Но вы же сами сказали, что ее видели в Сан-Матео живой и невредимой через неделю после смерти. Выходит, утонула другая девушка.
— Нет, скорее, другая девушка жила в Сан-Матео.
Глава 24
Я поехал обратно на Полуостров. Несмотря на «пятнадцатидолларовый» сон, устал я как собака. В голове у меня перемешались люди, события, города, идеи, и я был охвачен тем энтузиазмом, какой испытывает математик, когда ему кажется, что он вот-вот вычислит квадратуру круга — стоит только хорошенько подумать.
Заместитель директора телефонной компании в Пало-Альто после долгих препирательств сообщил в конце концов, что Бобби Донкастеру звонили из телефонной будки, находящейся на заправке в Бейшоре, в Кедровой аллее.
Кедров, как, впрочем, и других деревьев, в Кедровой аллее не было и в помине, зато было много машин, которые неслись через довольно безотрадный жилой массив в направлении шоссе. Перед самым выездом на автостраду, на углу, и находилась заправочная станция Гарри с вывеской «У нас можно приобрести льготные талоны-марки». Я издали увидел телефонную будку, которая, точно часовой, стояла на самом краю заправки.
Я подъехал к колонке, и ко мне из здания выбежал улыбающийся юркий седой человечек с брюшком, выдававшим в нем бывшего боксера второго полусреднего веса или корабельного механика, уволенного с флота по возрасту. На груди его белого комбинезона было вышито имя «Гарри».
— Слушаю, сэр.
— Заправьте полный бак. В него входит галлонов десять.
Пока лился бензин, я подошел к телефонной будке и посмотрел на ее номер — Дейвенпорт 93489. Когда я вернулся к машине, бывший боксер с остервенением тер ветровое стекло.
— Вам мелочь нужна? Позвонить хотите? — осведомился Гарри.
— Нет, благодарю. Я — сыщик, расследую дело об убийстве.
— Надо же, — отозвался он то ли с издевкой, то ли по наивности.
— Вчера вечером, часов в шесть, один из подозреваемых звонил по телефону из этой будки. Вы в это время работали?
— Да, и, кажется, знаю, кого вы имеете в виду. Ею уже и до вас интересовались.
— Значит, это была женщина?
— Еще какая. — Гарри, выронив тряпку, вскинул руки и изобразил в воздухе женскую талию. — Пышная блондинка в лиловом платье. Я ей деньги разменял.
— Зачем?
— Ей позвонить надо было. Она дала мне пятидесятидолларовый банкнот.
— А откуда она приехала?
— Вон оттуда. — И Гарри показал пальцем на ведущую к центру Пало-Альто Кедровую аллею. — Еле шла, ноги у нее, видать, болели.
— Она была пешком?!
— Да, представьте себе. Такая дамочка — и пешком.
— Опиши мне ее.
Он описал — Кэтрин Уичерли, не иначе.
— Ты уверен, что звонила она?
— На все сто. Зашла в будку, разговаривает и вдруг меня подзывает. «Где, — спрашивает, — здесь ближайший мотель?» «„Сиеста“, — отвечаю, — но мотель этот никудышный, вам он, говорю, не подойдет». А она: «Подойдет, не беспокойтесь».
— И туда отправилась?
— Уж не знаю. Позвонила, вышла из будки и заковыляла в ту сторону.
— В какую?
— В сторону Сан-Хосе. «Сиеста» отсюда в десяти минутах ходьбы, вон, видите вывеску? Дыра, надо сказать, жуткая. Я ее предупредил, но она и слушать не стала, рукой только махнула и дальше говорит.
— А ты слышал, о чем она говорила?
— Нет, ни слова не слышал.
— А как она держалась?
— В смысле?
— Пьяная была или трезвая? Отдавала себе отчет в своих действиях?
— Об этом меня и до вас спрашивали. — Гарри поскреб черными ногтями в своей седой шевелюре. — Шла она вроде нормально, не шаталась, говорила связно, но нервничала, это сразу в глаза бросалось. Я об этом и другому джентльмену сказал.
— Какому? Высокому рыжему парню?
— Да нет, он не рыжий и не парень. С виду доктор. У него и на машине красный крест.
— Какая у него машина?
— Голубая двухдверная «импала» 1959 года.
— Он назвался?
— Может, и назвался, только я его имени не запомнил — не до него было.
— В котором это было часу?
— Пару часов назад. Я рассказал ему то же, что и вам, и он поехал в сторону «Сиесты».
— Можешь его описать?
— Нет, пожалуй. Но похож на врача. Все ведь они одинаковы, осматривают с ног до головы, как будто ты к нему лечиться пришел. Сильные очки, одет хорошо, коричневое твидовое пальто — такое больших денег стоит.
— Какого он возраста?
— Лет сорока пяти, может, пятидесяти. Усы у него с проседью. Старше меня. И повыше.
В это время на заправку с автострады въехал пыльный автофургон с орегонским номером. Трое детей на заднем сиденье таращили уставшие глазенки и во все стороны вертели головами, ожидая увидеть Диснейленд. Водитель заглушил мотор и метнул в сторону Гарри недовольный взгляд.
— С вас пять долларов девяносто центов, — заторопился Гарри. — Марки возьмете?
Я расплатился.
— Марки не нужны, сдачу оставь себе. Спасибо за информацию.
— Вам спасибо. — И Гарри, размахивая тряпкой, побежал к фургону.
Мотель «Сиеста» располагался на выжженном солнцем пустыре поблизости от стоянки грузовиков. Перед входом красовалась реклама домашней утвари. По штукатуренным стенам коттеджей разбегались глубокие трещины, как будто чья-то рука загребла их и изо всех сил стиснула. «Сиеста» была на порядок хуже отеля «Чемпион», а ведь и тот фешенебельностью не отличался.
Я остановил машину у коттеджа с вывеской «Контора» и уже направился, скрипя подошвами по гариевой дорожке, к входу, но тут заметил, что за соседним коттеджем стоит старенький «форд» первой модели. Я подошел к «форду» и заглянул за ветровое стекло: на регистрационном талоне значилось имя Бобби Донкастера и его адрес в Болдер-Бич. Тогда я бросился к коттеджу, за которым стоял «форд», и подергал дверь — заперта. Окно было задернуто измятой зеленой занавеской.
У меня за спиной хлопнула дверь. Из конторы вышла и, раскачиваясь, поплыла в мою сторону очень толстая женщина в надетом поверх пестрого платья мужском свитере. В ушах у нее болтались серьги величиной с медные кольца, на которые надеваются занавески. Волосы были густо-черные, и только из челки выбивалась издали похожая на шрам седая прядь.
— Проваливай отсюда! — гаркнула она низким хриплым голосом. — А то получишь пулю в лоб.
И она, тяжело дыша, подняла свою огромную, покрытую веснушками лапу, в которой был зажат маленький, точно игрушечный, пистолет.
— Я не грабитель, мэм.
— А мне наплевать, кто ты такой. Говорю, проваливай.
— Я — сыщик. Убери свою пушку.
И я показал ей полицейский жетон, доставшийся мне от шерифа Лос-Анджелеса, который был недоволен моим поведением. Жетон, видимо, произвел на толстуху впечатление, ибо пистолет мгновенно исчез в недрах ее необъятной груди.
— Чего ты здесь забыл? — поинтересовалась она. — Заведение у нас солидное, тихое. А к прошлогодней истории мы отношения не имеем — тогда здесь другой управляющий был.
Я покосился на дверь коттеджа, у которой стоял «форд»:
— Рыжий там?
— Он тебе нужен?
— И не только мне.
— Мы за постояльцев не отвечаем, — стала оправдываться она, изобразив на лице траур.
Заместитель директора телефонной компании в Пало-Альто после долгих препирательств сообщил в конце концов, что Бобби Донкастеру звонили из телефонной будки, находящейся на заправке в Бейшоре, в Кедровой аллее.
Кедров, как, впрочем, и других деревьев, в Кедровой аллее не было и в помине, зато было много машин, которые неслись через довольно безотрадный жилой массив в направлении шоссе. Перед самым выездом на автостраду, на углу, и находилась заправочная станция Гарри с вывеской «У нас можно приобрести льготные талоны-марки». Я издали увидел телефонную будку, которая, точно часовой, стояла на самом краю заправки.
Я подъехал к колонке, и ко мне из здания выбежал улыбающийся юркий седой человечек с брюшком, выдававшим в нем бывшего боксера второго полусреднего веса или корабельного механика, уволенного с флота по возрасту. На груди его белого комбинезона было вышито имя «Гарри».
— Слушаю, сэр.
— Заправьте полный бак. В него входит галлонов десять.
Пока лился бензин, я подошел к телефонной будке и посмотрел на ее номер — Дейвенпорт 93489. Когда я вернулся к машине, бывший боксер с остервенением тер ветровое стекло.
— Вам мелочь нужна? Позвонить хотите? — осведомился Гарри.
— Нет, благодарю. Я — сыщик, расследую дело об убийстве.
— Надо же, — отозвался он то ли с издевкой, то ли по наивности.
— Вчера вечером, часов в шесть, один из подозреваемых звонил по телефону из этой будки. Вы в это время работали?
— Да, и, кажется, знаю, кого вы имеете в виду. Ею уже и до вас интересовались.
— Значит, это была женщина?
— Еще какая. — Гарри, выронив тряпку, вскинул руки и изобразил в воздухе женскую талию. — Пышная блондинка в лиловом платье. Я ей деньги разменял.
— Зачем?
— Ей позвонить надо было. Она дала мне пятидесятидолларовый банкнот.
— А откуда она приехала?
— Вон оттуда. — И Гарри показал пальцем на ведущую к центру Пало-Альто Кедровую аллею. — Еле шла, ноги у нее, видать, болели.
— Она была пешком?!
— Да, представьте себе. Такая дамочка — и пешком.
— Опиши мне ее.
Он описал — Кэтрин Уичерли, не иначе.
— Ты уверен, что звонила она?
— На все сто. Зашла в будку, разговаривает и вдруг меня подзывает. «Где, — спрашивает, — здесь ближайший мотель?» «„Сиеста“, — отвечаю, — но мотель этот никудышный, вам он, говорю, не подойдет». А она: «Подойдет, не беспокойтесь».
— И туда отправилась?
— Уж не знаю. Позвонила, вышла из будки и заковыляла в ту сторону.
— В какую?
— В сторону Сан-Хосе. «Сиеста» отсюда в десяти минутах ходьбы, вон, видите вывеску? Дыра, надо сказать, жуткая. Я ее предупредил, но она и слушать не стала, рукой только махнула и дальше говорит.
— А ты слышал, о чем она говорила?
— Нет, ни слова не слышал.
— А как она держалась?
— В смысле?
— Пьяная была или трезвая? Отдавала себе отчет в своих действиях?
— Об этом меня и до вас спрашивали. — Гарри поскреб черными ногтями в своей седой шевелюре. — Шла она вроде нормально, не шаталась, говорила связно, но нервничала, это сразу в глаза бросалось. Я об этом и другому джентльмену сказал.
— Какому? Высокому рыжему парню?
— Да нет, он не рыжий и не парень. С виду доктор. У него и на машине красный крест.
— Какая у него машина?
— Голубая двухдверная «импала» 1959 года.
— Он назвался?
— Может, и назвался, только я его имени не запомнил — не до него было.
— В котором это было часу?
— Пару часов назад. Я рассказал ему то же, что и вам, и он поехал в сторону «Сиесты».
— Можешь его описать?
— Нет, пожалуй. Но похож на врача. Все ведь они одинаковы, осматривают с ног до головы, как будто ты к нему лечиться пришел. Сильные очки, одет хорошо, коричневое твидовое пальто — такое больших денег стоит.
— Какого он возраста?
— Лет сорока пяти, может, пятидесяти. Усы у него с проседью. Старше меня. И повыше.
В это время на заправку с автострады въехал пыльный автофургон с орегонским номером. Трое детей на заднем сиденье таращили уставшие глазенки и во все стороны вертели головами, ожидая увидеть Диснейленд. Водитель заглушил мотор и метнул в сторону Гарри недовольный взгляд.
— С вас пять долларов девяносто центов, — заторопился Гарри. — Марки возьмете?
Я расплатился.
— Марки не нужны, сдачу оставь себе. Спасибо за информацию.
— Вам спасибо. — И Гарри, размахивая тряпкой, побежал к фургону.
Мотель «Сиеста» располагался на выжженном солнцем пустыре поблизости от стоянки грузовиков. Перед входом красовалась реклама домашней утвари. По штукатуренным стенам коттеджей разбегались глубокие трещины, как будто чья-то рука загребла их и изо всех сил стиснула. «Сиеста» была на порядок хуже отеля «Чемпион», а ведь и тот фешенебельностью не отличался.
Я остановил машину у коттеджа с вывеской «Контора» и уже направился, скрипя подошвами по гариевой дорожке, к входу, но тут заметил, что за соседним коттеджем стоит старенький «форд» первой модели. Я подошел к «форду» и заглянул за ветровое стекло: на регистрационном талоне значилось имя Бобби Донкастера и его адрес в Болдер-Бич. Тогда я бросился к коттеджу, за которым стоял «форд», и подергал дверь — заперта. Окно было задернуто измятой зеленой занавеской.
У меня за спиной хлопнула дверь. Из конторы вышла и, раскачиваясь, поплыла в мою сторону очень толстая женщина в надетом поверх пестрого платья мужском свитере. В ушах у нее болтались серьги величиной с медные кольца, на которые надеваются занавески. Волосы были густо-черные, и только из челки выбивалась издали похожая на шрам седая прядь.
— Проваливай отсюда! — гаркнула она низким хриплым голосом. — А то получишь пулю в лоб.
И она, тяжело дыша, подняла свою огромную, покрытую веснушками лапу, в которой был зажат маленький, точно игрушечный, пистолет.
— Я не грабитель, мэм.
— А мне наплевать, кто ты такой. Говорю, проваливай.
— Я — сыщик. Убери свою пушку.
И я показал ей полицейский жетон, доставшийся мне от шерифа Лос-Анджелеса, который был недоволен моим поведением. Жетон, видимо, произвел на толстуху впечатление, ибо пистолет мгновенно исчез в недрах ее необъятной груди.
— Чего ты здесь забыл? — поинтересовалась она. — Заведение у нас солидное, тихое. А к прошлогодней истории мы отношения не имеем — тогда здесь другой управляющий был.
Я покосился на дверь коттеджа, у которой стоял «форд»:
— Рыжий там?
— Он тебе нужен?
— И не только мне.
— Мы за постояльцев не отвечаем, — стала оправдываться она, изобразив на лице траур.