Страница:
— Вы не помните, как он подписывался в этой открытке?
— Кажется, Джексон... — поколебавшись с минуту, сказал шериф. — Джерри Джексон... У него был очень плохой почерк...
— А может, Джерри Джонсон?
Шериф снова умолк. Я слышал треск и неясные отголоски чужих разговоров — полузабытые тени, снова призванные в жизнь.
— Кажется, да, — наконец, отозвался он. — Кажется, эта открытка сохранилась среди моих бумаг. Я надеялся, что смогу когда-нибудь послать этому бедняге какой-то конкретный ответ. Но этого так и не случилось...
— Возможно, вы еще сделаете это когда-нибудь, мистер.
— Во всяком случае, я не теряю надежды.
— Вы кого-нибудь подозревали, шериф?
— А вы?
— Нет. Но я не вел следствия по этому делу.
Видимо, эта тема была для Бротертона весьма болезненной. — Я тоже, — с горечью сказал он, — у меня это дело отобрали. — Кто?
— Люди, обладавшие достаточной властью, чтобы это сделать. Я не намерен называть фамилии.
— Ричарда Хантри подозревали в убийстве брата?
— Это не секрет. Я говорил вам, что его спешно вывезли за границу штата. Насколько мне известно, больше он сюда не возвращался.
— Значит, между ними был конфликт?
— Не знаю, можно ли это назвать конфликтом. Скорее здоровое соперничество, конкуренция. Оба хотели быть художниками. Оба хотели жениться на одной девушке. Можно сказать, что Ричард выиграл оба раунда. А в придачу заграбастал все фамильное достояние.
— Но его счастье длилось лишь семь лет...
— Да, я слышал об этом.
— Вы не думали о том, что могло с ним случиться?
— Нет, не думал. Это не моя территория. Кроме того, у меня договорена встреча, и я вынужден прервать разговор, потому что опоздаю. До свидания. Он резко бросил трубку. А я вышел в коридор и постучал к Паоле, за дверью раздались ее тихие шаги.
— Кто там?
Я назвался, дверь открылась. Девушка выглядела так, словно ее, как и меня, преследовали кошмары, и она еще не проснулась окончательно.
— Что случилось?
— Мне нужно еще кое-что узнать.
— Я вам уже все рассказала.
— В этом я не уверен.
Она попыталась закрыть дверь, но я ее придержал. Это противостояние длилось некоторое время.
— Разве ты не хочешь знать, кто убил твоего отца, Паола?
Она внимательно присмотрелась ко мне, но в ее темных глазах я не увидел надежды.
— А ты точно это знаешь?
— Буду знать. Но мне необходима твоя помощь. Можно мне войти?
— Я выйду к тебе.
Мы устроились в плетеных креслах у окна в конце коридора, причем Паола отодвинула свое кресло так, чтобы ее не было видно в окно.
— Чего ты боишься, Паола?
— Глупый вопрос! Позавчера убили моего отца, а я до сих пор сижу в этом паршивом городишке!
— Кого ты боишься?
— Ричарда Хантри. Это наверняка он. Здесь его считают великим героем, потому что никто не знает каким сукиным сыном он был!
— Ты его знала?
— Да нет, я слишком поздно родилась. Но отец и мама знали его очень хорошо. В Копер-Сити о нем рассказывали удивительные истории, о нем и его сводном брате, которого звали Вильям Мид.
— Какие истории?
Между ее черными бровями пролегли две глубокие морщины.
— Я слыхала, что Ричард Хантри Украл картины брата. Они оба были способными художниками, но настоящий талант был у Вильяма. Ричард копировал его стиль, а когда Вильяма призвали в армию, зацапал рисунки и картины и выдал их за свои. И его девушку увел.
— Нынешнюю миссис Хантри?
— Ну да.
Она склонилась в сторону окна, будто светолюбивое растение, но глаза ее оставались хмурыми и испуганными. Потом она вдруг отшатнулась, словно увидела на улице пришедших за ней убийц.
Когда я направился к себе в комнату, девушка пошла за мной и стояла в дверях, пока я говорил с Маккендриком по телефону. Я сообщил ему две вещи, казавшиеся мне весьма важными: что Ричард Хантри украл картины своего брата и выдал их за свои, а также что после смерти Вильяма в Аризоне появился его сослуживец по имени Джерри Джонсон.
— Фамилия Джонсон весьма распространена, — прервал меня Маккендрик, — но я бы не удивился, если бы это оказался наш Джерард Джонсон с Олив-Стрит.
— Я тоже. Если Джерард был ранен на войне и какое-то время находился в госпитале, его чудачества легко объяснимы.
— Хотя бы некоторые из них. Мы можем допросить его по этому делу. Но сперва мне бы хотелось передать эти дополнительные сведения в госпиталь для инвалидов войны.
— Дополнительные сведения?
— Вот именно. Ваш приятель Пурвис осмотрел те кости, которые вы нам вчера вечером принесли. На них сохранились следы, напоминающие шрапнельное поражение, скорей всего лечили его специалисты. Так что за свой счет связался с госпиталями для инвалидов. — А что с делом Бетти Сиддон?
— Она еще не нашлась?
Глава 38
Глава 39
Глава 40
— Кажется, Джексон... — поколебавшись с минуту, сказал шериф. — Джерри Джексон... У него был очень плохой почерк...
— А может, Джерри Джонсон?
Шериф снова умолк. Я слышал треск и неясные отголоски чужих разговоров — полузабытые тени, снова призванные в жизнь.
— Кажется, да, — наконец, отозвался он. — Кажется, эта открытка сохранилась среди моих бумаг. Я надеялся, что смогу когда-нибудь послать этому бедняге какой-то конкретный ответ. Но этого так и не случилось...
— Возможно, вы еще сделаете это когда-нибудь, мистер.
— Во всяком случае, я не теряю надежды.
— Вы кого-нибудь подозревали, шериф?
— А вы?
— Нет. Но я не вел следствия по этому делу.
Видимо, эта тема была для Бротертона весьма болезненной. — Я тоже, — с горечью сказал он, — у меня это дело отобрали. — Кто?
— Люди, обладавшие достаточной властью, чтобы это сделать. Я не намерен называть фамилии.
— Ричарда Хантри подозревали в убийстве брата?
— Это не секрет. Я говорил вам, что его спешно вывезли за границу штата. Насколько мне известно, больше он сюда не возвращался.
— Значит, между ними был конфликт?
— Не знаю, можно ли это назвать конфликтом. Скорее здоровое соперничество, конкуренция. Оба хотели быть художниками. Оба хотели жениться на одной девушке. Можно сказать, что Ричард выиграл оба раунда. А в придачу заграбастал все фамильное достояние.
— Но его счастье длилось лишь семь лет...
— Да, я слышал об этом.
— Вы не думали о том, что могло с ним случиться?
— Нет, не думал. Это не моя территория. Кроме того, у меня договорена встреча, и я вынужден прервать разговор, потому что опоздаю. До свидания. Он резко бросил трубку. А я вышел в коридор и постучал к Паоле, за дверью раздались ее тихие шаги.
— Кто там?
Я назвался, дверь открылась. Девушка выглядела так, словно ее, как и меня, преследовали кошмары, и она еще не проснулась окончательно.
— Что случилось?
— Мне нужно еще кое-что узнать.
— Я вам уже все рассказала.
— В этом я не уверен.
Она попыталась закрыть дверь, но я ее придержал. Это противостояние длилось некоторое время.
— Разве ты не хочешь знать, кто убил твоего отца, Паола?
Она внимательно присмотрелась ко мне, но в ее темных глазах я не увидел надежды.
— А ты точно это знаешь?
— Буду знать. Но мне необходима твоя помощь. Можно мне войти?
— Я выйду к тебе.
Мы устроились в плетеных креслах у окна в конце коридора, причем Паола отодвинула свое кресло так, чтобы ее не было видно в окно.
— Чего ты боишься, Паола?
— Глупый вопрос! Позавчера убили моего отца, а я до сих пор сижу в этом паршивом городишке!
— Кого ты боишься?
— Ричарда Хантри. Это наверняка он. Здесь его считают великим героем, потому что никто не знает каким сукиным сыном он был!
— Ты его знала?
— Да нет, я слишком поздно родилась. Но отец и мама знали его очень хорошо. В Копер-Сити о нем рассказывали удивительные истории, о нем и его сводном брате, которого звали Вильям Мид.
— Какие истории?
Между ее черными бровями пролегли две глубокие морщины.
— Я слыхала, что Ричард Хантри Украл картины брата. Они оба были способными художниками, но настоящий талант был у Вильяма. Ричард копировал его стиль, а когда Вильяма призвали в армию, зацапал рисунки и картины и выдал их за свои. И его девушку увел.
— Нынешнюю миссис Хантри?
— Ну да.
Она склонилась в сторону окна, будто светолюбивое растение, но глаза ее оставались хмурыми и испуганными. Потом она вдруг отшатнулась, словно увидела на улице пришедших за ней убийц.
Когда я направился к себе в комнату, девушка пошла за мной и стояла в дверях, пока я говорил с Маккендриком по телефону. Я сообщил ему две вещи, казавшиеся мне весьма важными: что Ричард Хантри украл картины своего брата и выдал их за свои, а также что после смерти Вильяма в Аризоне появился его сослуживец по имени Джерри Джонсон.
— Фамилия Джонсон весьма распространена, — прервал меня Маккендрик, — но я бы не удивился, если бы это оказался наш Джерард Джонсон с Олив-Стрит.
— Я тоже. Если Джерард был ранен на войне и какое-то время находился в госпитале, его чудачества легко объяснимы.
— Хотя бы некоторые из них. Мы можем допросить его по этому делу. Но сперва мне бы хотелось передать эти дополнительные сведения в госпиталь для инвалидов войны.
— Дополнительные сведения?
— Вот именно. Ваш приятель Пурвис осмотрел те кости, которые вы нам вчера вечером принесли. На них сохранились следы, напоминающие шрапнельное поражение, скорей всего лечили его специалисты. Так что за свой счет связался с госпиталями для инвалидов. — А что с делом Бетти Сиддон?
— Она еще не нашлась?
Глава 38
Приехав в центр, я зашел в редакцию газеты. Вестей от Бетти все еще не было. У ее приятельницы Фэй Брайтон были красные глаза. Она сказала мне, что был какой-то подозрительный звонок, но собеседница не пожелала назвать ни имени, ни номера телефона.
— Она вам угрожала?
— Да нет, собственно, скорей была встревожена. Хотела узнать, не случилось ли чего с Бетти. А когда я спросила, почему это ее интересует, она положила трубку.
— Когда был этот звонок?
— Сегодня утром, около десяти. Я не должна была так говорить с ней, если бы я была более тактичной, она, быть может, еще что-нибудь сказала!
— Вам показалось, что она что-то знает?
— Да, показалось, — подумав сказала Фэй. — Или она боялась чего-либо, или чувствовала за собой вину.
— Что вы можете сказать об этой женщине?
— Я об этом думала. Правильная речь, как у образованного человека, но странный голос... — какое-то время она словно прислушивалась. — Возможно, она негритянка, образованная негритянка.
Я принялся вспоминать, как звали чернокожую медсестру из «Ла Палома». Миссис Хольман! Я взял у Фэй Брайтон телефонную книгу и попытался отыскать в ней эту фамилию, она там не значилась.
Мне нужно было связаться с местной негритянской общиной. Единственный, кто пришел мне в голову, был хозяин винной лавочки, у которого я купил две бутылки виски для Джерри Джонсона. Я направился туда и нашел его за прилавком.
— Еще немного теннессийского виски? — спросил он.
— Это всегда пригодиться.
— Две четвертушки? — он приветливо улыбался, забавляясь моими вкусами.
— На сей раз я попробую взять пол-литра.
Когда он упаковывал мне бутылку, я спросил не знаком ли он с медсестрой по имени Хольман. Он с интересом поглядел на меня, но отвел глаза, не желая присматриваться слишком долго.
— Кажется, я слыхал о такой, но лично ее не знаю. Я знаком с ее мужем.
— Она ухаживала за моей приятельницей, — сказал я, — в этом приюте, «Ла Палома». Мне бы хотелось сделать ей маленький подарок.
— Если речь идет об этом, мистер, — он указал на бутылку, — то я мог бы передать...
— Мне бы хотелось сделать это лично.
— Ну, как хотите. Миссис Хольман проживает неподалеку от пересечения Ноупел и Мартинес. Третий дом от угла, перед ним растет такое большое перечное дерево. Отсюда вам следует взять направление на юг, свернуть на пятом перекрестке и проехать квартал в направлении океана.
Я поблагодарил его, заплатил за виски и двинулся на юг. Перечное дерево представляло собой единственный зеленый оазис на всем протяжении улицы, состоящий из деревянных двухэтажных домиков. В его неплотной тени стоял кузов старого «Шевроле» 1946 года, служивший игрушкой стайке чернокожих детишек.
Миссис Хольман наблюдала за ними с крыльца. При виде меня она вздрогнула и непроизвольно метнулась к двери, потом облокотилась на нее и попыталась мне улыбнуться, но глаза ее остались напряженно-внимательными. — Добрый день, — сказал я.
— Добрый день...
— Это ваши дети?
— Один мой, — она не сказала, который именно. Чем могу быть вам полезной?
— Я все еще ищу миссис Сиддон. Мне очень тревожно за нее, и я подумал, а вдруг вы тоже тревожитесь...
— Не понимаю, почему вы так думали, — ответила она равнодушно.
— А вы не звонили в редакцию сегодня утром?
Она глянула на детей поверх моего плеча, они сидели тихо и неподвижно, словно в раскидистой тени перечного дерева им было не слишком хорошо.
— Может, и звонила... ну и что?
— Если вы могли сделать это, то можете также и поговорить со мной, миссис. Я не стараюсь впутать вас ни во что, я хочу найти Бетти Сиддон. Мне кажется, ей угрожает опасность, и вам, видимо, тоже так кажется.
— Этого я не говорила.
— И не нужно. Вы вчера вечером видели мисс Сиддон в «Ла Палома»?
Она медленно наклонила голову.
— Видела.
— Когда именно?
— Ранним вечером. Она приехала к миссис Джонсон и они тихо разговаривали в одной из пустых комнат. О чем был разговор, я не знаю, но вышли они оттуда вместе и уехали в машине мисс Сиддон, не сказав мне ни слова.
— Значит, прошлой ночью миссис Джонсон дважды ходила домой?
— Выходит так.
— А когда она вернулась, в «Ла Паломе» была полиция, не так ли?
— Возможно.
— Вы прекрасно знаете, что это было именно так, миссис. Они должны были сказать вам, чего ищут...
— Может, они и говорили, я не помню, — она говорила очень тихо, была очень смущена и стояла неподвижно.
— Вы не можете не помнить этого, миссис Хольман. Полицейские искали Милдред Мид и Бетти Сиддон и наверняка расспрашивали вас о них.
— Может, и расспрашивали... Я очень устала, у меня масса хлопот, а позади нелегкая ночь...
— День может оказаться еще тяжелее...
— Как вы смеете угрожать мне?! — вдруг взорвалась она.
Играющие в «Шевроле» дети застыли в пугливой неподвижности. Одна малышка — видимо, дочка миссис Хольман — закрыла личико ладонями и начала тихо всхлипывать.
— Как вы смеете лгать мне? — спросил я у ее матери. — Я вам не враг и не хочу подвести вас, но вы себя сами подведете, если не скажете мне правды.
Она посмотрела на плачущего ребенка за моей спиной.
— Хорошо, — выдохнула она, — пусть будет так. Миссис Джонсон просила меня не говорить никому, что обе они — миссис Мид и мисс Сиддон — были в «Ла Паломе». Я знала, что это мне дорого обойдется и должна была понять, что в конце концов все это выльется на меня!
— Она вам угрожала?
— Да нет, собственно, скорей была встревожена. Хотела узнать, не случилось ли чего с Бетти. А когда я спросила, почему это ее интересует, она положила трубку.
— Когда был этот звонок?
— Сегодня утром, около десяти. Я не должна была так говорить с ней, если бы я была более тактичной, она, быть может, еще что-нибудь сказала!
— Вам показалось, что она что-то знает?
— Да, показалось, — подумав сказала Фэй. — Или она боялась чего-либо, или чувствовала за собой вину.
— Что вы можете сказать об этой женщине?
— Я об этом думала. Правильная речь, как у образованного человека, но странный голос... — какое-то время она словно прислушивалась. — Возможно, она негритянка, образованная негритянка.
Я принялся вспоминать, как звали чернокожую медсестру из «Ла Палома». Миссис Хольман! Я взял у Фэй Брайтон телефонную книгу и попытался отыскать в ней эту фамилию, она там не значилась.
Мне нужно было связаться с местной негритянской общиной. Единственный, кто пришел мне в голову, был хозяин винной лавочки, у которого я купил две бутылки виски для Джерри Джонсона. Я направился туда и нашел его за прилавком.
— Еще немного теннессийского виски? — спросил он.
— Это всегда пригодиться.
— Две четвертушки? — он приветливо улыбался, забавляясь моими вкусами.
— На сей раз я попробую взять пол-литра.
Когда он упаковывал мне бутылку, я спросил не знаком ли он с медсестрой по имени Хольман. Он с интересом поглядел на меня, но отвел глаза, не желая присматриваться слишком долго.
— Кажется, я слыхал о такой, но лично ее не знаю. Я знаком с ее мужем.
— Она ухаживала за моей приятельницей, — сказал я, — в этом приюте, «Ла Палома». Мне бы хотелось сделать ей маленький подарок.
— Если речь идет об этом, мистер, — он указал на бутылку, — то я мог бы передать...
— Мне бы хотелось сделать это лично.
— Ну, как хотите. Миссис Хольман проживает неподалеку от пересечения Ноупел и Мартинес. Третий дом от угла, перед ним растет такое большое перечное дерево. Отсюда вам следует взять направление на юг, свернуть на пятом перекрестке и проехать квартал в направлении океана.
Я поблагодарил его, заплатил за виски и двинулся на юг. Перечное дерево представляло собой единственный зеленый оазис на всем протяжении улицы, состоящий из деревянных двухэтажных домиков. В его неплотной тени стоял кузов старого «Шевроле» 1946 года, служивший игрушкой стайке чернокожих детишек.
Миссис Хольман наблюдала за ними с крыльца. При виде меня она вздрогнула и непроизвольно метнулась к двери, потом облокотилась на нее и попыталась мне улыбнуться, но глаза ее остались напряженно-внимательными. — Добрый день, — сказал я.
— Добрый день...
— Это ваши дети?
— Один мой, — она не сказала, который именно. Чем могу быть вам полезной?
— Я все еще ищу миссис Сиддон. Мне очень тревожно за нее, и я подумал, а вдруг вы тоже тревожитесь...
— Не понимаю, почему вы так думали, — ответила она равнодушно.
— А вы не звонили в редакцию сегодня утром?
Она глянула на детей поверх моего плеча, они сидели тихо и неподвижно, словно в раскидистой тени перечного дерева им было не слишком хорошо.
— Может, и звонила... ну и что?
— Если вы могли сделать это, то можете также и поговорить со мной, миссис. Я не стараюсь впутать вас ни во что, я хочу найти Бетти Сиддон. Мне кажется, ей угрожает опасность, и вам, видимо, тоже так кажется.
— Этого я не говорила.
— И не нужно. Вы вчера вечером видели мисс Сиддон в «Ла Палома»?
Она медленно наклонила голову.
— Видела.
— Когда именно?
— Ранним вечером. Она приехала к миссис Джонсон и они тихо разговаривали в одной из пустых комнат. О чем был разговор, я не знаю, но вышли они оттуда вместе и уехали в машине мисс Сиддон, не сказав мне ни слова.
— Значит, прошлой ночью миссис Джонсон дважды ходила домой?
— Выходит так.
— А когда она вернулась, в «Ла Паломе» была полиция, не так ли?
— Возможно.
— Вы прекрасно знаете, что это было именно так, миссис. Они должны были сказать вам, чего ищут...
— Может, они и говорили, я не помню, — она говорила очень тихо, была очень смущена и стояла неподвижно.
— Вы не можете не помнить этого, миссис Хольман. Полицейские искали Милдред Мид и Бетти Сиддон и наверняка расспрашивали вас о них.
— Может, и расспрашивали... Я очень устала, у меня масса хлопот, а позади нелегкая ночь...
— День может оказаться еще тяжелее...
— Как вы смеете угрожать мне?! — вдруг взорвалась она.
Играющие в «Шевроле» дети застыли в пугливой неподвижности. Одна малышка — видимо, дочка миссис Хольман — закрыла личико ладонями и начала тихо всхлипывать.
— Как вы смеете лгать мне? — спросил я у ее матери. — Я вам не враг и не хочу подвести вас, но вы себя сами подведете, если не скажете мне правды.
Она посмотрела на плачущего ребенка за моей спиной.
— Хорошо, — выдохнула она, — пусть будет так. Миссис Джонсон просила меня не говорить никому, что обе они — миссис Мид и мисс Сиддон — были в «Ла Паломе». Я знала, что это мне дорого обойдется и должна была понять, что в конце концов все это выльется на меня!
Глава 39
Я снова вернулся на Олив-Стрит. В ярком полуденном свете дом Джонсонов выглядел странно уныло, словно длинное старческое лицо с застывшей на нем гримасой неодобрения в отношении наступивших времен.
Я оставил машину на другой стороне улицы и попытался представить, что произошло внутри дома и что может там происходить в данный момент. Даже если Бетти там, я не знаю, удастся ли мне ее найти. Дом старый, он полон закоулков, а я его не знаю.
По улице в направлении клиники промелькнула маленькая «Тойота», сидящий за рулем мужчина напоминал Лэкнера, адвоката Фреда Джонсона. Он остановился кварталом дальше, вблизи места, где был убит Пол Граймс. Я услыхал стук дверей «Тойоты», но не знал, вышел ли кто-нибудь из нее, так как машину заслоняли деревья.
Я достал из машины бутылку виски и револьвер и разместил все это в карманах пиджака, потом перешел улицу и постучал в дверь дома Джонсонов. Из-за угла дома до меня долетел тихий шелест и я прижался спиной к стене, сжимая в руке взведенный револьвер. Густые кусты у крыльца слегка колыхнулись и до меня донесся тихий голос Фреда Джонсона:
— Мистер Арчер?
— Да.
Фред перепрыгнул через балюстраду. Он был очень бледен и выглядел, словно человек, все свое детство проведший в бегстве от всяческих бед.
— Где ты был, Фред?
— У мистера Лэкнера, он подвез меня.
— Ты считаешь, тебе до сих пор нужен адвокат?
Он склонил голову, чтобы я не видел его лица.
— Пожалуй...
— Почему?
— Мистер Лэкнер советовал мне ни с кем на эту тему не говорить.
— Возможно, ты будешь вынужден говорить на эту тему, Фред.
— Я знаю, это он мне тоже сказал. Но он хочет, чтобы говорил я в его присутствии.
— Куда он направился?
— Побеседовать с капитаном Маккендриком.
— О чем?
Он заговорил тише, словно собственный дом мог его услыхать.
— Я не могу этого сказать.
— Ты кое-чем обязан мне, Фред, я ведь помог тебе избежать тюрьмы, если бы не я, ты сейчас сидел бы в камере в Копер-Сити.
— Но я обязан также своим отцу и матери...
Я схватил его за плечи, он дрожал, усы свисали на прыгающие губы, как символ его болезненного, ранимого мужского достоинства.
— Что совершили твои родители, Фред? — спросил я самым ласковым тоном, на какой был способен.
— Я не знаю... — он с трудом проглотил слюну, а язык его двигался между губами, словно крошечный зверек в поисках выхода.
— В доме прячут какую-то женщину?
Он уныло кивнул.
— Я слыхал на чердаке женский голос...
— Что она там делает?
— Не знаю. С нею был мой отец.
— Когда ты это слышал?
— Сегодня под утро, только начинало светать. Наверное, она там была всю ночь...
Я тряхнул его, голова Фреда мотнулась взад-вперед безвольно и я его отпустил, побоявшись свернуть шею.
— Почему ты раньше не сказал мне об этом?!
— Я не знал, что там происходит, мне казалось, я узнал голос, но я был не уверен, что это мисс Сиддон, пока не нашел ее машину за домом.
— А за кого ты ее принял?
— За какую-то женщину, которую он привел с улицы, или из клиники. Раньше он заманивал их домой и заставлял раздеваться. С тех пор мать и начала запирать его.
— Он безумен?
— Не знаю, — глаза Фреда наполнились слезами, он отвернулся. — Мистер Лэкнер считает, что он может быть опасен, по его мнению, полиция должна забрать отца из дома и поместить в закрытое заведение...
Я был того же мнения, но не знал, удастся ли сделать это, не подвергая опасности жизни других людей. Мне хотелось, чтобы Бетти дожила до момента своего освобождения, если не была уже убита.
— У тебя есть ключ от дома, Фред?
— Да, я заказал себе ключ.
— Ты впустишь меня.
— Я не могу, я должен ждать здесь мистера Лэкнера и полицию.
— Ладно, жди их, только дай мне ключ.
Он вытащил ключ из кармана и отдал мне неохотно, словно лишаясь существенной составляющей своей личности. Но заговорил вновь он более низким голосом, словно утрата этой составляющей пошла ему на пользу.
— Я войду с вами, я лучше знаю расположение дома.
Я протянул ему ключ и он вставил его в замок. За дверью, у подножья лестницы ждала миссис Джонсон. Она улыбалась мне улыбкой смущенного вампира, словно те несчастные бродяги, чьи тела хоронят в общих могилах на окраинах кладбищ.
— Чем могу служить, мистер?
— Сойдите с дороги, я пришел к вашему мужу.
Ее деланная усмешка превратилась в судорожную гримасу.
— Что ты наговорил этому господину?! — повернулась она к Фреду.
— Мы должны остановить его, мама.
Ее лицо снова изменилось, будто ища выражения, соответствующего двойственности ее жизни. Я думал, она плюнет в своего сына или проклянет его, а потом, сломленная, разрыдается.
— Я никогда не могла повлиять на этого безумца.
— Вы не пройдете со мной наверх, чтобы поговорить с ним, миссис?
— Я пыталась поговорить с ним еще ночью. Он заявил, что если их не оставят в покое, он застрелит себя и ее.
— У него там есть еще один револьвер?
— Всегда был, наверное, даже не один. Когда он напивался, я перерывала весь дом, но так и не смогла найти ни одного.
— Он когда-нибудь пользовался ими?
— Нет. Это все выдумки, — теперь на ее лице отражался страх и неуверенность.
— Как он заманил наверх мисс Сиддон?
Она опустила свои темные настороженные глаза.
— Не знаю...
— Это вы ее туда привели?
— Нет! Я не могла бы сделать ничего подобного!
— Но ты это сделала! — сказал ее сын.
— Ну и что с того?! Она ведь сама этого хотела! Она говорила, что должна поговорить с ним, а он был именно там! Я не могу отвечать за каждую писаку, обманом втирающуюся в мой дом!
Я отодвинул ее и ступил на лестницу, Фред двинулся за мной. Поднявшись наверх, я остановился в темном холле, пытаясь сориентироваться в расположении комнат дома. Фред обогнул меня и зажег свет. На двери чердака снова висел замок.
— Это твоя мать заперла его?
— Думаю, да. Она панически боится, что он бросит ее, как тогда, когда уехал в Британскую Колумбию.
— Спустись вниз и возьми у нее ключ.
Фред сбежал по лестнице.
— Кто это там? — спросил Джонсон из-за чердачной двери. Голос его был хриплым и перепуганным.
— Арчер. Я ваш друг. — Нет у меня друзей. — Позавчера я вам принес немного того теннессийского виски...
— Сейчас бы оно мне пригодилось, — помолчав сказал он. — Я всю ночь не спал.
Фред влетел наверх, прыгая через две ступеньки, триумфально подняв вверх зажатый в руке маленький ключик.
— Кто это там ходит? — спросил Джонсон.
Фред взглядом показал мне, чтобы я сам ответил его отцу и одновременно вручил мне ключ от замка. Мне показалось, что тем самым он передает в мои руки судьбу этого дома.
— Это ваш сын Фред.
— Велите, чтобы он ушел, мистер, — заявил Джонсон. — И если вы можете дать мне капельку этого виски, я буду вам ужасно благодарен...
Но обмениваться любезностями было уже слишком поздно: издали приблизился вой сирены и стих у дома. Повинуясь внезапному побуждению, я открыл замок, вынул револьвер и взвел курок.
— Что вы там делаете? — спросил Джонсон.
— Несу вам виски.
На крыльце послышались чьи-то тяжелые шаги. Левой рукой я откинул щеколду и толкнул дверь.
Джонсон сидел на нижней ступеньке лестницы, ведущей на крышу, рядом с ним лежал маленький револьвер. Он медленно потянулся к оружию, слишком медленно.
Я наступил ему на руку и поднял револьвер со ступеньки. Он прижал больную руку к губам и смотрел на меня, как на человека, обманувшего его в лучших чувствах.
Оттолкнув Джонсона, я вбежал наверх, в его импровизированную мастерскую. Там, на жестком деревянном кресле сидела Бетти Сиддон, одежду ей заменяла бельевая веревка, поддерживавшая ее тело в вертикальном положении. Глаза ее были закрыты, лицо бледно и неподвижно. С минуту я считал, что она мертва. Земля зашаталась под моими ногами, словно замедляющийся волчок.
Однако, когда, опустившись рядом с ней на колени, я перерезал веревку, Бетти, живая и здоровая, упала в мои объятия. Я крепко сжал ее. Через несколько секунд она шевельнулась и открыла глаза.
— Ты так долго не приходил...
— Я был идиотом.
— Это я сделала глупость, — сказала она. — Я не должна была приходить сюда сама. Он пригрозил мне револьвером и велел раздеться. Потом привязал меня к креслу и нарисовал мой портрет...
Неоконченная картина стояла лицом к нам на заляпанных краской козлах. Она напомнила мне изображения, которые я видел в течение последних дней в музее, в доме миссис Хантри и в жилище Милдред Мид. Хотя я по-прежнему не мог поверить в это, но все обстоятельства свидетельствовали, что громко причитающий пьяница, которого капитан Маккендрик в этот самый момент арестовал у подножья ведущей на чердак лестницы, — это пропавший художник по фамилии Хантри.
Ожидая, пока Бетти оденется, я обыскивал чердак. Здесь были и другие картины, большей частью женские портреты, оконченные и не вполне. Наконец, под старым матрасом, я нашел завернутый в обрывок джутового мешка написанный по памяти портрет Милдред Мид, который я разыскивал по поручению Джека Баймеера. Под мешком оказалась также связка ключей, подтвердившая мое подозрение, что Джонсон не совсем лишен свободы передвижения.
Спускаясь с картиной вниз, я увидел стоящего у подножья лестницы Фреда.
— Где твой отец?
— Если вы имеете в виду Джерарда, то капитан Маккендрик увел его вниз. Но, думаю, это не мой отец.
— А кто же он?
— Именно это я и хотел узнать. Я взял... позаимствовал эту картину у Баймееров, потому что подозревал, что ее написал Джерард. Я хотел установить возраст картины и сравнить ее с картинами Хантри в музее...
— Ее украли не из музея, правда?
— Нет, сэр. Я солгал. Это он взял. Картина исчезла из моей комнаты здесь, в этом доме. Я тогда уже подозревал, что ее автор Джерард, а потом начал догадываться, что он вообще не мой отец, а Ричард Хантри...
— Так почему же ты пытался защитить его? Ты думаешь, что во все это также замешана твоя мать?
Фред беспокойно шевельнулся и глянул в сторону лестницы. На верхней ступеньке сидела Бетти Сиддон, что записывая карандашом в лежащем на коленях блокноте. Мое сердце сжалось. Она была невероятна! Не спала всю ночь, перенесла нападение и угрозы человека, подозреваемого в убийстве, и, несмотря на это, думала только о том, чтобы не пропустить раскрытие загадки, о которой хотела написать!
— Где твоя мать, Фред?
— Внизу, в гостиной, с мистером Лэкнером и капитаном Маккендриком. Втроем мы спустились по лестнице. Один раз Бетти покачнулась, вцепившись в мое плечо. Я предложил отвезти ее домой, она послала меня ко всем чертям.
В унылой комнате не происходило ничего интересного. Допрос застыл на мертвой точке: Джонсоны отказывались отвечать на вопросы Маккендрика, а многоуважаемый мистер Лэкнер напоминал об их правах. Говорили — а скорее уклонялись от разговора — об убийстве Пола Граймса.
— У меня есть кое-какие соображения, — вмешался я, — вернее с этого момента это больше, чем соображения. И Граймс, и Джейкоб Витмор были убиты потому, что выяснили происхождение пропавшей картины Баймееров, собственно, она уже нашлась, — я показал им протрет. — Я только что нашел это на чердаке, где, собственно, Джонсон ее и написал, вне всякого сомнения.
Джонсон сидел, свесив голову, его жена бросила на меня горький взгляд, полный как тревоги, так и мстительного удовлетворения.
Маккендрик повернулся ко мне.
— Я понимаю, почему эта картина так важна...
— Похоже, что это картина Хантри, капитан. А написал ее Джонсон.
Значение этой информации постепенно начало доходить до Маккендрика, он был похож на человека, только что узнавшего о своей болезни. Повернув голову, он всматривался в Джонсона, и глаза его все расширялись.
Ответный взгляд Джонсона выражал унижение и страх. Я попытался проникнуть сквозь бесцветный ноздреватый жир, скрывающий истинные черты его лица. Было трудно представить, что когда-то он был красив и что тупые покрасневшие глазки принадлежали человеку, чье воображение создало мир его картин. Я подумал, что самые важные черты личности Джонсона могли перейти в этот нарисованный мир, оставив пустоту в его душе.
Однако, видимо, в его лице сохранились какие-то следы сходства с человеком, которым он был в молодости, потому что капитан Маккендрик спросил:
— Ведь вы — Ричард Хантри? Я вас узнал...
— Нет. Мое имя Джерард Джонсон.
Более он ничего не пожелал сказать и молча выслушал формулу Маккендрика, который арестовал его, предварительно перечислив его права. Фред и миссис Джонсон остались на свободе, хотя Маккендрик велел им явиться в участок для снятия показаний. Все втиснулись в полицейскую машину под суровым взглядом молодого полицейского сержанта, не снимавшего руки с рукоятки автоматического пистолета.
Мы с Бетти остались на тротуаре перед пустым домом. Я сунул картину Баймеера в багажник своей машины и открыл дверцу перед девушкой. Она вдруг вскинулась:
— Ты не знаешь, где моя машина?
— Стоит за домом. Оставь ее сейчас там, я тебя отвезу домой.
— Я не поеду домой, мне необходимо написать эту статью!
Я внимательно всмотрелся в ее лицо, оно казалось ненатурально сияющим, словно электрическая лампочка, которая вот-вот перегорит.
— Пойдем прогуляемся. У меня тоже есть работа, но она может немного подождать.
Она шла рядом со мной под деревьями, легко опираясь на мою руку. Старая улочка в утреннем свете казалась красивой и элегантной.
Я рассказывал ей сказку, которую помнил с детства. Говорят, было время, когда мужчины и женщины были связаны теснее, чем близнецы и делили одну телесную оболочку. Я говорил ей, что когда мы соединились в моем гостиничном номере, я почувствовал, что между нами именно такая близость. А когда она исчезла из поля моего зрения, мне казалось, что я утратил половину себя. Она сжала мою руку.
— Я знала, что ты меня найдешь.
Мы медленно обошли вокруг квартала, словно это утро было получено нами в дар и мы искали места, где могли бы насладиться им. Потом я отвез ее в центр и мы вдвоем съели ленч в кафетерии «Чайный домик». Мы были серьезны и умиротворены, словно люди, совершающие некий ритуал. Я видел, как ее лицо и все тело вновь наполняются жизнью.
Я оставил машину на другой стороне улицы и попытался представить, что произошло внутри дома и что может там происходить в данный момент. Даже если Бетти там, я не знаю, удастся ли мне ее найти. Дом старый, он полон закоулков, а я его не знаю.
По улице в направлении клиники промелькнула маленькая «Тойота», сидящий за рулем мужчина напоминал Лэкнера, адвоката Фреда Джонсона. Он остановился кварталом дальше, вблизи места, где был убит Пол Граймс. Я услыхал стук дверей «Тойоты», но не знал, вышел ли кто-нибудь из нее, так как машину заслоняли деревья.
Я достал из машины бутылку виски и револьвер и разместил все это в карманах пиджака, потом перешел улицу и постучал в дверь дома Джонсонов. Из-за угла дома до меня долетел тихий шелест и я прижался спиной к стене, сжимая в руке взведенный револьвер. Густые кусты у крыльца слегка колыхнулись и до меня донесся тихий голос Фреда Джонсона:
— Мистер Арчер?
— Да.
Фред перепрыгнул через балюстраду. Он был очень бледен и выглядел, словно человек, все свое детство проведший в бегстве от всяческих бед.
— Где ты был, Фред?
— У мистера Лэкнера, он подвез меня.
— Ты считаешь, тебе до сих пор нужен адвокат?
Он склонил голову, чтобы я не видел его лица.
— Пожалуй...
— Почему?
— Мистер Лэкнер советовал мне ни с кем на эту тему не говорить.
— Возможно, ты будешь вынужден говорить на эту тему, Фред.
— Я знаю, это он мне тоже сказал. Но он хочет, чтобы говорил я в его присутствии.
— Куда он направился?
— Побеседовать с капитаном Маккендриком.
— О чем?
Он заговорил тише, словно собственный дом мог его услыхать.
— Я не могу этого сказать.
— Ты кое-чем обязан мне, Фред, я ведь помог тебе избежать тюрьмы, если бы не я, ты сейчас сидел бы в камере в Копер-Сити.
— Но я обязан также своим отцу и матери...
Я схватил его за плечи, он дрожал, усы свисали на прыгающие губы, как символ его болезненного, ранимого мужского достоинства.
— Что совершили твои родители, Фред? — спросил я самым ласковым тоном, на какой был способен.
— Я не знаю... — он с трудом проглотил слюну, а язык его двигался между губами, словно крошечный зверек в поисках выхода.
— В доме прячут какую-то женщину?
Он уныло кивнул.
— Я слыхал на чердаке женский голос...
— Что она там делает?
— Не знаю. С нею был мой отец.
— Когда ты это слышал?
— Сегодня под утро, только начинало светать. Наверное, она там была всю ночь...
Я тряхнул его, голова Фреда мотнулась взад-вперед безвольно и я его отпустил, побоявшись свернуть шею.
— Почему ты раньше не сказал мне об этом?!
— Я не знал, что там происходит, мне казалось, я узнал голос, но я был не уверен, что это мисс Сиддон, пока не нашел ее машину за домом.
— А за кого ты ее принял?
— За какую-то женщину, которую он привел с улицы, или из клиники. Раньше он заманивал их домой и заставлял раздеваться. С тех пор мать и начала запирать его.
— Он безумен?
— Не знаю, — глаза Фреда наполнились слезами, он отвернулся. — Мистер Лэкнер считает, что он может быть опасен, по его мнению, полиция должна забрать отца из дома и поместить в закрытое заведение...
Я был того же мнения, но не знал, удастся ли сделать это, не подвергая опасности жизни других людей. Мне хотелось, чтобы Бетти дожила до момента своего освобождения, если не была уже убита.
— У тебя есть ключ от дома, Фред?
— Да, я заказал себе ключ.
— Ты впустишь меня.
— Я не могу, я должен ждать здесь мистера Лэкнера и полицию.
— Ладно, жди их, только дай мне ключ.
Он вытащил ключ из кармана и отдал мне неохотно, словно лишаясь существенной составляющей своей личности. Но заговорил вновь он более низким голосом, словно утрата этой составляющей пошла ему на пользу.
— Я войду с вами, я лучше знаю расположение дома.
Я протянул ему ключ и он вставил его в замок. За дверью, у подножья лестницы ждала миссис Джонсон. Она улыбалась мне улыбкой смущенного вампира, словно те несчастные бродяги, чьи тела хоронят в общих могилах на окраинах кладбищ.
— Чем могу служить, мистер?
— Сойдите с дороги, я пришел к вашему мужу.
Ее деланная усмешка превратилась в судорожную гримасу.
— Что ты наговорил этому господину?! — повернулась она к Фреду.
— Мы должны остановить его, мама.
Ее лицо снова изменилось, будто ища выражения, соответствующего двойственности ее жизни. Я думал, она плюнет в своего сына или проклянет его, а потом, сломленная, разрыдается.
— Я никогда не могла повлиять на этого безумца.
— Вы не пройдете со мной наверх, чтобы поговорить с ним, миссис?
— Я пыталась поговорить с ним еще ночью. Он заявил, что если их не оставят в покое, он застрелит себя и ее.
— У него там есть еще один револьвер?
— Всегда был, наверное, даже не один. Когда он напивался, я перерывала весь дом, но так и не смогла найти ни одного.
— Он когда-нибудь пользовался ими?
— Нет. Это все выдумки, — теперь на ее лице отражался страх и неуверенность.
— Как он заманил наверх мисс Сиддон?
Она опустила свои темные настороженные глаза.
— Не знаю...
— Это вы ее туда привели?
— Нет! Я не могла бы сделать ничего подобного!
— Но ты это сделала! — сказал ее сын.
— Ну и что с того?! Она ведь сама этого хотела! Она говорила, что должна поговорить с ним, а он был именно там! Я не могу отвечать за каждую писаку, обманом втирающуюся в мой дом!
Я отодвинул ее и ступил на лестницу, Фред двинулся за мной. Поднявшись наверх, я остановился в темном холле, пытаясь сориентироваться в расположении комнат дома. Фред обогнул меня и зажег свет. На двери чердака снова висел замок.
— Это твоя мать заперла его?
— Думаю, да. Она панически боится, что он бросит ее, как тогда, когда уехал в Британскую Колумбию.
— Спустись вниз и возьми у нее ключ.
Фред сбежал по лестнице.
— Кто это там? — спросил Джонсон из-за чердачной двери. Голос его был хриплым и перепуганным.
— Арчер. Я ваш друг. — Нет у меня друзей. — Позавчера я вам принес немного того теннессийского виски...
— Сейчас бы оно мне пригодилось, — помолчав сказал он. — Я всю ночь не спал.
Фред влетел наверх, прыгая через две ступеньки, триумфально подняв вверх зажатый в руке маленький ключик.
— Кто это там ходит? — спросил Джонсон.
Фред взглядом показал мне, чтобы я сам ответил его отцу и одновременно вручил мне ключ от замка. Мне показалось, что тем самым он передает в мои руки судьбу этого дома.
— Это ваш сын Фред.
— Велите, чтобы он ушел, мистер, — заявил Джонсон. — И если вы можете дать мне капельку этого виски, я буду вам ужасно благодарен...
Но обмениваться любезностями было уже слишком поздно: издали приблизился вой сирены и стих у дома. Повинуясь внезапному побуждению, я открыл замок, вынул револьвер и взвел курок.
— Что вы там делаете? — спросил Джонсон.
— Несу вам виски.
На крыльце послышались чьи-то тяжелые шаги. Левой рукой я откинул щеколду и толкнул дверь.
Джонсон сидел на нижней ступеньке лестницы, ведущей на крышу, рядом с ним лежал маленький револьвер. Он медленно потянулся к оружию, слишком медленно.
Я наступил ему на руку и поднял револьвер со ступеньки. Он прижал больную руку к губам и смотрел на меня, как на человека, обманувшего его в лучших чувствах.
Оттолкнув Джонсона, я вбежал наверх, в его импровизированную мастерскую. Там, на жестком деревянном кресле сидела Бетти Сиддон, одежду ей заменяла бельевая веревка, поддерживавшая ее тело в вертикальном положении. Глаза ее были закрыты, лицо бледно и неподвижно. С минуту я считал, что она мертва. Земля зашаталась под моими ногами, словно замедляющийся волчок.
Однако, когда, опустившись рядом с ней на колени, я перерезал веревку, Бетти, живая и здоровая, упала в мои объятия. Я крепко сжал ее. Через несколько секунд она шевельнулась и открыла глаза.
— Ты так долго не приходил...
— Я был идиотом.
— Это я сделала глупость, — сказала она. — Я не должна была приходить сюда сама. Он пригрозил мне револьвером и велел раздеться. Потом привязал меня к креслу и нарисовал мой портрет...
Неоконченная картина стояла лицом к нам на заляпанных краской козлах. Она напомнила мне изображения, которые я видел в течение последних дней в музее, в доме миссис Хантри и в жилище Милдред Мид. Хотя я по-прежнему не мог поверить в это, но все обстоятельства свидетельствовали, что громко причитающий пьяница, которого капитан Маккендрик в этот самый момент арестовал у подножья ведущей на чердак лестницы, — это пропавший художник по фамилии Хантри.
Ожидая, пока Бетти оденется, я обыскивал чердак. Здесь были и другие картины, большей частью женские портреты, оконченные и не вполне. Наконец, под старым матрасом, я нашел завернутый в обрывок джутового мешка написанный по памяти портрет Милдред Мид, который я разыскивал по поручению Джека Баймеера. Под мешком оказалась также связка ключей, подтвердившая мое подозрение, что Джонсон не совсем лишен свободы передвижения.
Спускаясь с картиной вниз, я увидел стоящего у подножья лестницы Фреда.
— Где твой отец?
— Если вы имеете в виду Джерарда, то капитан Маккендрик увел его вниз. Но, думаю, это не мой отец.
— А кто же он?
— Именно это я и хотел узнать. Я взял... позаимствовал эту картину у Баймееров, потому что подозревал, что ее написал Джерард. Я хотел установить возраст картины и сравнить ее с картинами Хантри в музее...
— Ее украли не из музея, правда?
— Нет, сэр. Я солгал. Это он взял. Картина исчезла из моей комнаты здесь, в этом доме. Я тогда уже подозревал, что ее автор Джерард, а потом начал догадываться, что он вообще не мой отец, а Ричард Хантри...
— Так почему же ты пытался защитить его? Ты думаешь, что во все это также замешана твоя мать?
Фред беспокойно шевельнулся и глянул в сторону лестницы. На верхней ступеньке сидела Бетти Сиддон, что записывая карандашом в лежащем на коленях блокноте. Мое сердце сжалось. Она была невероятна! Не спала всю ночь, перенесла нападение и угрозы человека, подозреваемого в убийстве, и, несмотря на это, думала только о том, чтобы не пропустить раскрытие загадки, о которой хотела написать!
— Где твоя мать, Фред?
— Внизу, в гостиной, с мистером Лэкнером и капитаном Маккендриком. Втроем мы спустились по лестнице. Один раз Бетти покачнулась, вцепившись в мое плечо. Я предложил отвезти ее домой, она послала меня ко всем чертям.
В унылой комнате не происходило ничего интересного. Допрос застыл на мертвой точке: Джонсоны отказывались отвечать на вопросы Маккендрика, а многоуважаемый мистер Лэкнер напоминал об их правах. Говорили — а скорее уклонялись от разговора — об убийстве Пола Граймса.
— У меня есть кое-какие соображения, — вмешался я, — вернее с этого момента это больше, чем соображения. И Граймс, и Джейкоб Витмор были убиты потому, что выяснили происхождение пропавшей картины Баймееров, собственно, она уже нашлась, — я показал им протрет. — Я только что нашел это на чердаке, где, собственно, Джонсон ее и написал, вне всякого сомнения.
Джонсон сидел, свесив голову, его жена бросила на меня горький взгляд, полный как тревоги, так и мстительного удовлетворения.
Маккендрик повернулся ко мне.
— Я понимаю, почему эта картина так важна...
— Похоже, что это картина Хантри, капитан. А написал ее Джонсон.
Значение этой информации постепенно начало доходить до Маккендрика, он был похож на человека, только что узнавшего о своей болезни. Повернув голову, он всматривался в Джонсона, и глаза его все расширялись.
Ответный взгляд Джонсона выражал унижение и страх. Я попытался проникнуть сквозь бесцветный ноздреватый жир, скрывающий истинные черты его лица. Было трудно представить, что когда-то он был красив и что тупые покрасневшие глазки принадлежали человеку, чье воображение создало мир его картин. Я подумал, что самые важные черты личности Джонсона могли перейти в этот нарисованный мир, оставив пустоту в его душе.
Однако, видимо, в его лице сохранились какие-то следы сходства с человеком, которым он был в молодости, потому что капитан Маккендрик спросил:
— Ведь вы — Ричард Хантри? Я вас узнал...
— Нет. Мое имя Джерард Джонсон.
Более он ничего не пожелал сказать и молча выслушал формулу Маккендрика, который арестовал его, предварительно перечислив его права. Фред и миссис Джонсон остались на свободе, хотя Маккендрик велел им явиться в участок для снятия показаний. Все втиснулись в полицейскую машину под суровым взглядом молодого полицейского сержанта, не снимавшего руки с рукоятки автоматического пистолета.
Мы с Бетти остались на тротуаре перед пустым домом. Я сунул картину Баймеера в багажник своей машины и открыл дверцу перед девушкой. Она вдруг вскинулась:
— Ты не знаешь, где моя машина?
— Стоит за домом. Оставь ее сейчас там, я тебя отвезу домой.
— Я не поеду домой, мне необходимо написать эту статью!
Я внимательно всмотрелся в ее лицо, оно казалось ненатурально сияющим, словно электрическая лампочка, которая вот-вот перегорит.
— Пойдем прогуляемся. У меня тоже есть работа, но она может немного подождать.
Она шла рядом со мной под деревьями, легко опираясь на мою руку. Старая улочка в утреннем свете казалась красивой и элегантной.
Я рассказывал ей сказку, которую помнил с детства. Говорят, было время, когда мужчины и женщины были связаны теснее, чем близнецы и делили одну телесную оболочку. Я говорил ей, что когда мы соединились в моем гостиничном номере, я почувствовал, что между нами именно такая близость. А когда она исчезла из поля моего зрения, мне казалось, что я утратил половину себя. Она сжала мою руку.
— Я знала, что ты меня найдешь.
Мы медленно обошли вокруг квартала, словно это утро было получено нами в дар и мы искали места, где могли бы насладиться им. Потом я отвез ее в центр и мы вдвоем съели ленч в кафетерии «Чайный домик». Мы были серьезны и умиротворены, словно люди, совершающие некий ритуал. Я видел, как ее лицо и все тело вновь наполняются жизнью.
Глава 40
Я вернулся в полицейский участок. На паркинге стоял фургончик коронера, а в коридоре я столкнулся с Пурвисом, выходящим от Маккендрика. Он был красен от возбуждения.
— Установлено абсолютно точно, чьи это были кости!
— Где?
— В госпитале для инвалидов «Скайхилл» в Вэлли. Он много лет после войны лечился там. Его звали Джерард Джонсон.
— Как?!
— Джерард Джонсон. Он был тяжело ранен на Тихом океане, его по частям собирали. Был выписан из госпиталя примерно двадцать пять лет назад, должен был регулярно приезжать для обследования, но так больше и не появился. Теперь понятно, почему, — он глубоко и удовлетворенно вздохнул. — Между нами, я очень благодарен тебе за эту подсказку, напомни мне об этом, если я смогу что-нибудь сделать для тебя.
— Установлено абсолютно точно, чьи это были кости!
— Где?
— В госпитале для инвалидов «Скайхилл» в Вэлли. Он много лет после войны лечился там. Его звали Джерард Джонсон.
— Как?!
— Джерард Джонсон. Он был тяжело ранен на Тихом океане, его по частям собирали. Был выписан из госпиталя примерно двадцать пять лет назад, должен был регулярно приезжать для обследования, но так больше и не появился. Теперь понятно, почему, — он глубоко и удовлетворенно вздохнул. — Между нами, я очень благодарен тебе за эту подсказку, напомни мне об этом, если я смогу что-нибудь сделать для тебя.