Макдональд Росс. Голубой молоточек

   Я выяснил у него, где находится часовня. Это оказался небольшой узкий зал на втором этаже с единственным небольшим витражом, указывавшим на его предназначение. В зале стояла кафедра и восемь-десять обитых кожей кресел. Паола сидела на полу, свесив голову и обхватив руками колени, темные волосы почти полностью скрывали ее лицо. Когда я приблизился к ней, она заслонила голову руками, словно я намеревался ее убить.
   — Оставьте меня в покое!
   — Я не причиню тебе зла, Паола.
   — Откинув гриву волос, она прищурилась и всмотрелась в меня, скорей всего, не узнавая. Даже здесь ее окружал ореол мрачного и безудержного эротизма.
   — Вы не священник...
   — Разумеется, нет.
   Я присел рядом с ней на ковре, рисунок которого повторял мотивы витража. В моей жизни бывали минуты, когда я всерьез жалел о том, что я не священник. Меня все больше печалили несчастья других людей и я порой думал, а не является ли сутана надежной защитой от них. И понимал, что никогда не узнаю этого. Когда мы жили в округе Контра-Коста, бабушка предназначила меня для духовной карьеры, но я вырвался из-под ее власти. Глядя в черные непроницаемые глаза Паолы, я подумал, что в сочувствии, оказываемом нами женщинам в их несчастьях, всегда есть определенный процент желания. По крайней мере, иногда можно уложить ее в постель и пережить вместе минуты нежности, которые для священников являются запретным плодом. Но к Паоле это не относилось. Она, как и женщина из Сикамор-Пойнт, этой ночью принадлежала умершему. Часовня была наилучшим местом для них обеих.
   — Что случилось с Полом? — спросил я.
   Она испуганно глянула на меня, опираясь подбородком о руки и чуть надув нижнюю губку.
   — Вы не представились. Вы из полиции?
   — Нет. У меня небольшая фирма... — я передернулся, выговаривая эту полуложь — атмосфера часовни начинала действовать. — Я слышал, что Пол покупал картины...
   — Уже не покупает. Он мертв. — Вы не собираетесь продолжать его дело в магазине?
   Она резко вскинула плечи и затрясла головой, словно ей грозила внезапная опасность.
   — Нет! Вы что считаете, что я хочу быть убитой, как мой отец?!
   — Он действительно был вашим отцом?
   — Да, был...
   — Кто убил его?
   — Ничего я вам не скажу! Вы ведь тоже неразговорчивы, — она наклонилась ко мне. — Это не вы сегодня были в магазине?
   — Да.
   — В связи с картиной Баймееров, правда? Чем вы занимаетесь? Вы антиквар?
   — Меня интересуют картины.
   — Это я успела заметить. На чьей вы стороне?
   — На стороне порядочных людей.
   — Порядочных людей не существует! Если вы не знаете этого, вы просто идиот! — она поднялась на колени, отмахиваясь от меня гневным движением руки. — И лучше валите отсюда!
   — Я хочу помочь вам, — это не вполне было ложью.
   — Разумеется! Вы хотите помочь мне! А потом захотите, чтобы я вам помогла! А потом загребете прибыль и пропадете! Вы ведь это имели в виду?! — Какую прибыль? Что у вас есть, кроме груды тревог и разочарований? Какое-то время она молчала, не спуская глаз с моего лица. В ее глазах я читал отражение процессов, происходивших в этой красивой головке. Ощупью она искала правильный выход, будто играла в шахматы или карты и задумалась, не стоит ли довериться мне, чтобы выиграть побольше.
   — Да, я попала в скверную ситуацию, — она подняла с колен руки ладонями вверх, словно хотела отдать мне часть своих тревог. — Но мне кажется, что вы сами не просто живете. Кто вы, собственно, такой?
   Я сказал ей, кто я и как меня зовут. Выражение ее глаз изменилось, но она не произнесла ни слова. Я сообщил, что Баймееры наняли меня, чтобы я нашел их пропавшую картину.
   — Об этом мне ничего не известно, я вам уже говорила это днем в магазине.
   — Я вам верю, — сказал я без уверенности. — Дело в том, что кража картины может быть связана с убийством вашего отца.
   — Откуда вам это известно?
   — Мне это не известно, но кажется вполне вероятным. Откуда взялась эта картина, мисс Граймс?
   Она скорчила гримасу и зажмурила глаза.
   — Называй меня Паола! Я никогда не пользуюсь отцовской фамилией. И я не могу сказать, откуда взялась эта картина. Я была только статисткой, он никогда не говорил со мной о делах.
   — Не можешь или не хочешь?
   — И то, и другое.
   — Картина была подлинной?
   — Не знаю... — воцарилось долгое молчание, мне даже казалось, что она перестала дышать. — Ты говоришь, что хочешь мне помочь, а сам без конца задаешь вопросы... А я должна отвечать на них... Разве мне поможет, если мои ответы доведут меня до тюрьмы?!
   — Может, для твоего отца было бы лучше, если бы он попал в тюрьму?
   — Не исключено. Но я не хочу так кончить! И в могилу не хочу! — ее беспокойный взгляд, казалось, отражал нервно переплетающиеся мысли. — Ты думаешь, что тот, кто украл картину, убил моего отца?
   — Возможно. Мне кажется, что именно так и произошло.
   — Значит, Ричард Хантри еще жив? — спросила она тихо.
   — Не исключено. А что заставило тебя об этом подумать?
   — Эта картина. Я не так хорошо разбираюсь в картинах, как отец, но мне кажется, что это в самом деле был оригинал Хантри.
   — А что говорил о ней отец?
   — Этого я тебе не скажу! И не стану больше говорить об этой картине! Ты продолжаешь задавать вопросы и хочешь, чтобы я отвечала, а у меня нет сил! Я хочу домой...
   — Я отвезу тебя.
   — Нет. Ты не знаешь, где я живу и не узнаешь этого. Это мой секрет.
   Она встала с колен и слегка покачнулась, я поддержал ее за плечи. Ее грудь коснулась моего бока. С минуту она, тяжело дыша, опиралась на меня, потом отстранилась. Излучаемое ею тепло пронзило мое тело насквозь и я почувствовал себя словно бы менее уставшим.
   — Я отвезу тебя домой.
   — Нет, спасибо. Я должна дождаться здесь полицию. В данный момент мне остро не хватает именно связи с частным детективом!
   — С тобой может случиться и что-нибудь похуже, Паола. Не забывай, что твой отец был убит, возможно, тем самым человеком, который написал эту картину...
   Она легко схватила меня за плечо.
   — Ты все время говоришь мне об этом, но сам-то ты в этом уверен?
   — Нет, не уверен.
   — Ну так перестань пугать меня! Я и так достаточно боюсь.
   — Думаю, у тебя есть для этого причины. Я видел твоего отца перед смертью. Это вышло случайно, недалеко отсюда. Уже стемнело, а он был тяжело ранен и принял меня за Хантри, собственно, произнес его фамилию, обращаясь ко мне. Из того, что он говорил, можно сделать вывод, что убийца — Хантри.
   — Зачем Ричарду Хантри было убивать моего отца? Они дружили еще в Аризоне. Отец часто говорил о нем, был его первым учителем...
   — Наверное, это было давно.
   — Да, тридцать лет назад.
   — За тридцать лет люди меняются...
   Она кивнула и застыла с опущенной головой. Волосы упали ей на лоб, стекая по лицу, будто черная вода.
   — Что было с твоим отцом в течении этих лет?
   — Мне немного известно об этом... За исключением последнего времени, когда я была ему нужна, я нечасто его видела...
   — Он не употреблял героин?
   С минуту она молчала. Волосы по-прежнему закрывали ее лицо, но она их не убирала. Была похожа на женщину без лица.
   — Ты знаешь ответ на этот вопрос, иначе не задавал бы его, — произнесла она наконец. — Когда-то он был наркоманом. Потом попал в федеральную тюрьму и полностью там вылечился, — она глянула на меня, разведя руками волосы, словно желая удостовериться, что я ей верю. — Я бы с ним сюда не приехала, если бы он продолжал колоться. Я видела, до чего он доходил, когда была еще ребенком, в Тьюксоне и Копер-Сити.
   — И до чего же он доходил?
   — Он был уважаемым человеком, был кем-то, даже преподавал в университете. А потом превратился в кого-то совершенно другого...
   — В кого?
   — Не знаю. Начал интересоваться мальчиками. А может, он был таким всегда... Не знаю...
   — А от этих привычек он тоже вылечился, Паола?
   — Думаю, да... — но голос ее был полон боли и сомнения.
   — Картина Баймееров была подлинная?
   — Не знаю. Он считал, что да, а ведь он был экспертом.
   — Откуда ты знаешь?
   — Он говорил мне об этом в тот день, когда купил ее на пляже. Утверждал, что это должен быть Хантри, потому что никто другой не мог ее написать. Что это — величайшее открытие в его жизни...
   — Так он тебе сказал?
   — Примерно. Зачем ему было обманывать меня? У него не было ни малейшего повода, — она внимательно всматривалась мне в лицо, словно моя реакция могла служить доказательством правдивости или лживости ее отца.
   Она была перепугана, а я измучен. Усевшись в одном из кресел, я некоторое время вслушивался в собственные мысли. Паола подошла к двери, но из часовни не вышла. Опершись на косяк, она смотрела на меня с таким выражением, словно я мог украсть ее сумочку или даже уже сделал это.
   — Я тебе не враг, — сказал я.
   — Так перестань меня мучить! У меня была тяжелая ночь... — она отвернула лицо, словно стыдясь того, что собиралась сказать. — Я любила отца. Когда я увидела его мертвым это меня страшно потрясло.
   — Мне очень жаль, Паола. Будем надеяться, что утром станет легче.
   — Будем надеяться... — повторила она.
   — Кажется, у твоего отца была фотография этой картины?
   — Да, она у коронера.
   — У Генри Пурвиса?
   — Я не знаю, как его зовут. Но так или иначе, фотография у него.
   — Откуда ты знаешь?
   — Он сам мне ее показал. Говорит, что нашел ее в кармане отца и спрашивал, не узнаю ли я эту женщину. Я сказала, что нет.
   — Но картину ты узнала?
   — Да.
   — Та, которую твой отец продал Баймеерам?
   — Да, та самая.
   — Сколько они заплатили за нее?
   — Этого он мне не сказал. Думаю, ему нужны были эти деньги для уплаты какого-то долга, и он не хотел, чтобы я об этом знала. Но я могу рассказать тебе кое-что, что он мне говорил. Он знал эту женщину с портрета и именно поэтому был уверен, что картина подлинная.
   — Значит, это действительно Хантри?
   — Отец утверждал, что да.
   — Он не говорил тебе, как звали эту женщину?
   — Милдред. Она была натурщицей в Тьюксоне во времена его молодости. Красивая девушка. Он говорил, что картина, должно быть, создавалась по памяти, так как Милдред теперь уже старуха, если вообще жива...
   — Ты не помнишь ее фамилию?
   — Нет, кажется, она брала фамилии мужчин, с которыми жила.
   Я оставил Паолу в часовне и вернулся в морг. Пурвис сидел в приемной, но фотографии картины у него не было. Он сказал мне, что отдал ее Бетти Джо Сиддон.
   — Зачем?
   — Она хотела отнести ее в редакцию и сделать копию.
   — Да, Генри, кажется Маккендрик будет доволен...
   — Черт бы его побрал, он сам велел мне дать фотографию! Шеф полиции в этом году уходит на пенсию, и капитан Маккендрик начал думать о рекламе.
   Я двинулся было к воротам клиники, но внезапно остановился, сообразив, что не выполнил задания. Когда я наткнулся на умирающего Граймса, я направлялся в клинику, чтобы поговорить с миссис Джонсон, матерью Фреда.

Глава 12

   Зайдя в комнату медсестер, находившуюся возле выхода, я спросил, где можно найти миссис Джонсон. Дежурная сестра оказалась женщиной средних лет с бледным костлявым лицом, достаточно резкая и не слишком терпеливая.
   — В клинике работает несколько женщин с такой фамилией. Вам нужна Сара Джонсон?
   — Да, ее мужа зовут Джерри или Джерард.
   — Ну что ж вы сразу не сказали? К сожалению, миссис Джонсон у нас больше не работает, — она произнесла это торжественным тоном, словно судья, провозглашающий миссис Джонсон приговор.
   — Она говорила мне, что работает здесь...
   — Значит, она вас обманула, — она поняла, что была слишком резка, и постаралась слегка смягчить свой ответ. — Или вы ее не поняли. Она сейчас работает в реабилитационном центре, недалеко от автострады.
   — Вы не знаете, как он называется?
   — "Ла Палома", — ответила она чуть брезгливо.
   — Благодарю вас. А почему ее уволили?
   — Я не говорила, что ее уволили. Ей разрешили уйти. Но я не уполномочена вести разговоры на эту тему, — однако, мне показалось, что она была бы не против, если я задержусь. — Вы не из полиции, мистер?
   — Я частный детектив и сотрудничаю с полицией.
   Достав бумажник, я показал ей копию лицензии. Она улыбнулась, словно глянув в зеркальце.
   — У нее снова неприятности?
   — Надеюсь, нет.
   — Опять кража наркотиков?
   — Я могу сказать только, что веду расследование по делу миссис Джонсон. Как давно она не работает здесь?
   — Это случилось на прошлой неделе. Дирекция разрешила ей уволиться и вообще пошла навстречу. Но держать ее больше тут не могли. Часть этих таблеток была у нее в кармане, я находилась там, когда ее обыскивали. Жаль, что вы не слышали, какими словами она разговаривала с начальством!
   — Что же она сказала?
   — Ох, я не могу этого повторить!
   Бледное лицо дежурной сестры внезапно покрылось густым румянцем, будто я сделал ей нескромное предложение. Она неожиданно угрюмо посмотрела на меня, словно устыдившись своего волнения, резко повернулась и ушла. Полночь уже миновала. Я столько времени провел в клинике, что чувствовал себя пациентом. На этот раз, не желая натыкаться на капитана Маккендрика, Пурвиса, Паолу и любого из умерших мужчин, я вышел другими воротами.
   Проезжая автострадой, я видел неоновую вывеску «Ла Палома», а потому ориентировался, где находится реабилитационный центр. По дороге от клиники я миновал несколько неосвещенных врачебных приемных, гостиницу для сестер милосердия и несколько улочек с двухэтажными домами предвоенной постройки, в которых обитали городские обыватели среднего достатка. Застроенная часть отделялась от автострады узкой полосой травы с редкими дубами. Под сенью ветвей стояло несколько машин запоздалых влюбленных с запотевшими передними стеклами.
   Двухэтажный комплекс пансионата «Ла Палома», состоявший из облицованных каменными плитами зданий, стоял у самой автострады, будто заправочная станция. Когда я, войдя, закрыл за собой тяжелую дверь, приглушенный гул моторов редких в эту пору машин стал похож на отдаленный шум морских волн. Его перекрывали более близкие звуки ночной жизни пансионата: храп, вздохи и невнятные просьбы пациентов. Я услыхал за своей спиной тихие приближающиеся шаги медсестры. Это оказалась молодая красивая негритянка.
   — Уже поздновато для посещений, — сказала она. — Все заперто на ночь. — Я хотел бы увидеться с вашей сотрудницей, с миссис Джонсон.
   — Попробую найти ее. Она становится популярной, вы уже второй гость, посетивший ее сегодня.
   — А кто был первый?
   Она на секунду заколебалась.
   — Вы не ее муж?
   — Нет, просто знакомый.
   — Перед вами ее навестил сын... молодой человек с рыжими усами. Он поднял порядочный шум, прежде чем мне удалось его выпроводить, — она глянула на меня пытливо, но не без симпатии. — Надеюсь, вы не собираетесь поднимать шум?
   — О, ни в коем случае! Наоборот, я предпочитаю сглаживать любые конфликты.
   — Хорошо, я позову ее. Но, пожалуйста, потише. Люди уже спят.
   — Договорились. А по какому поводу они шумели?
   — По поводу денег. Причиной ссор всегда бывают деньги...
   — Не всегда, — возразил я. — Иногда причиной бывает любовь.
   — Об этом тоже шла речь. В его машине сидела какая-то блондинка.
   — Не каждому выпадает такое счастье...
   Она скривила суровую гримаску, словно отметая мои шутки.
   — Я позову миссис Джонсон.
   Миссис Джонсон приближалась ко мне с явной неохотой. Ее припухшие глаза говорили о недавних слезах.
   — Что вам угодно? — в голосе ее слышалась опустошенность, словно она уже все утратила и немногим может мне помочь.
   — Я хотел бы немного поговорить с вами.
   — У меня и так накопилось много работы, я не успеваю... Вы хотите, чтобы меня уволили из-за вас?
   — Нет. Но дело в том, что я являюсь частным детективом.
   Ее взгляд обежал маленькую темную приемную и остановился на входной двери. Мышцы ее напряглись, словно она готова была выбежать на автостраду. Я встал между нею и выходом.
   — Нет ли здесь помещения, где мы могли бы на несколько минут спокойно присесть?
   — Наверное, есть. Но если я потеряю место, это будет на вашей совести, мистер.
   Она проводила меня в заставленную случайно подобранной мебелью комнату ожидания и зажгла тусклый торшер. Мы сели лицом друг к другу, колени наши почти соприкасались. Она одернула белый нейлоновый китель, словно контакт со мной был для нее оскорбителен.
   — Что вам нужно от меня? И прекратите притворяться журналистом, я с самого начала знала, что вы полицейский!
   — Мне нужно увидеть вашего сына Фреда.
   — Мне тоже, — она пожала массивными плечами. — Фред начинает меня тревожить. Я весь день ничего о нем не знаю.
   — Сегодня вечером он был тут. Что ему было нужно?
   Она молчала, но равнодушной не осталась. На лице ее было видно усилие, словно она проверяла свою ложь, а может, изобретала новую.
   — Деньги. Ничего особенного. Каждый человек имеет право попросить денег у собственной матери. Я не первый раз помогаю ему. Он всегда возвращает, как только у него появляется из чего.
   Я прервал дымовую завесу ее слов. — Прошу вас, миссис, прекратите. Фред попал в сложную ситуацию. Кража картины — достаточный повод для тревог. Теперь он увез девушку, чтобы скрыть предыдущее преступление.
   — Он ее не увозил! Это ложь, мерзкая ложь! Она по своей воле поехала с ним. Собственно говоря, это наверняка была ее идея. Она уже давно бегает за Фредом! А если эта маленькая черномазая дрянь сказала вам что-то другое, то она просто врет! — она погрозила кулаком закрытой двери, за которой находилась чернокожая медсестра.
   — А что произошло с этой картиной, миссис Джонсон?
   — С какой картиной?
   — С той, которую Фред украл из дома семейства Баймеер?
   — Да он не крал ее! Просто взял на время, чтобы провести какие-то исследования. Он принес ее в музей и там ее украли...
   — Фред сказал мне, что картина исчезла из вашего дома.
   Она покачала головой.
   — Наверное, вы неправильно его поняли, мистер. Картину вынесли из подвала музея, это они должны отвечать...
   — Значит, вы с Фредом решили остановиться на этой версии, миссис?
   — Мы стоим на этом, потому что это правда! Фред чист как стекло! Если вы этого не видите, мистер, значит, у вас ужасные представления о мире! Вы слишком много общались с непорядочными людьми...
   — Это правда, — признал я. — Думаю, миссис, вы тоже к таковым принадлежите.
   — Я не намерена сидеть тут и выслушивать от вас оскорбления, мистер! Она пыталась разгневаться, но из этого как-то ничего не вышло.
   Слишком много пережила она в течение минувшего дня, а ночь нависала над ней, словно крутая волна. Опустив взгляд на свои ладони, она зарылась в них лицом. Не плакала, не вздыхала, не произнесла ни слова. Но ее молчание на фоне тихого рокота автострады было полно черного отчаяния.
   Через некоторое время она выпрямилась и абсолютно спокойно глянула на меня.
   — Я должна возвращаться к своей работе.
   — Но ведь вас никто не контролирует.
   — Возможно, но если с утра будет беспорядок, вина падет на меня. Нас здесь всего две.
   — Я думал, вы работаете в клинике...
   — Работала. У меня был конфликт с одним из руководителей.
   — Вы не хотели бы рассказать мне об этом?
   — Ничего особенного не произошло.
   — Ну так расскажите мне...
   — С какой стати? Мне хватает неприятностей без ваших выдумок!
   — Неприятностей и угрызений совести?
   — Моя совесть — это мое личное дело. В ваших услугах я не нуждаюсь. Она сидела абсолютно неподвижно. Я разглядывал ее, как мог бы разглядывать статую, оставлявшую меня равнодушным. Но ее молчание не было мне на руку. Все это дело, начавшееся с несерьезной кражи, постепенно втягивало в свою орбиту жизни разных людей. Два человека лишились жизни, а дочь Баймееров исчезла где-то во тьме.
   — Куда направились Фред с мисс Баймеер?
   — Не знаю.
   — Вы его не спросили? Вы бы не дали ему денег, если бы не знали, что он собирается с ними делать.
   — Однако, дала.
   — Думаю, что вы лжете.
   — Думайте, что вам угодно, — сказала она равнодушно.
   — И лжете вы не в первый раз. Вы уже неоднократно обманывали меня.
   Ее глаза блеснули интересом и в них появилось выражение превосходства, обычно испытываемого обманщиками в отношении обманутых.
   — Например, вы уволились из клиники, потому что вас поймали на краже наркотиков. А вы утверждали, что причиной был конфликт с руководством.
   — Что касается наркотиков, — быстро вставила она, — они просто недосчитались, а вину свалили на меня.
   — А вы не были виноваты?
   — Да что вы! За кого вы меня принимаете?!
   — За особу, которая лжет.
   Она резко двинулась, словно угрожая мне уходом, но не поднялась с места.
   — Вы можете сколько угодно оскорблять меня, мистер, я привыкла к этому. Ничего вы мне не докажете!
   — А сейчас вы тоже под действием наркотиков?
   — Я их не употребляю.
   — Никаких?
   — Никаких.
   — Так для кого же вы их крали? Для Фреда?
   Она пробовала засмеяться, но смогла выдавить из себя лишь тоненький, почти неслышный смешок. Если бы я услыхал ее голос, не видя источника звука, то наверняка решил бы, что это голос молодой легкомысленной девчонки. Я подумал, а не эту ли роль играет она перед сыном.
   — Скажите мне, миссис, зачем Фред взял эту картину? Чтобы продать ее и купить наркотики?
   — Он не наркоман!
   — Возможно, хотел, купить их для мисс Баймеер?
   — Что за идиотская мысль?! У нее же есть состояние!
   — А не поэтому ли он интересуется ею?
   Она наклонилась вперед, не снимая ладони с колен, держа себя в руках со смертельной серьезностью. Женщина, чей хохот я только что слышал, растворилась в ее массивной фигуре, словно астральное тело.
   — Вы не знаете Фреда, мистер. И никогда не узнаете — вам не хватит ума и тонкости. Он порядочный человек и относится к мисс Баймеер как брат, как старший брат.
   — И куда же старший брат увез свою сестренку?
   — Прекратите изображать иронию!
   — Я хочу знать, где они или куда направляются. Вам это известно?
   — Нет, я понятия не имею.
   — Вы не дали бы им денег на путешествие, если бы не знали, куда они едут.
   — А кто сказал, что я дала?
   — Я.
   Она несколько раз ударила крепко сжатыми руками по обтянутым белым нейлоном коленям.
   — Я убью эту черномазую дрянь!
   — Не советую. Если вы сделаете это, то попадете за решетку.
   Ее губы скривились в неприятной улыбке.
   — Но я пошутила...
   — Вы выбрали неудачную тему и неподходящее время для шутки. Сегодня вечером был убит человек по имени Пол Граймс.
   — Убит?
   — Избит до смерти.
   Миссис Джонсон наклонилась в бок и упала на пол. Она не шевельнулась, пока чернокожая медсестричка, вызванная мной на помощь, не облила ее голову водой. После этого встала, тяжело дыша, и коснулась волос.
   — Зачем ты это сделала?! Ты мне испортила прическу!
   — Вы потеряли сознание, — сказал я.
   Она покачала головой и слегка пошатнулась. Медсестричка, поддержав ее за плечи, помогла ей сохранить равновесие.
   — Лучше присядь, милая. Ты и впрямь сомлела.
   Однако, миссис Джонсон желала остаться на ногах.
   — Что случилось? Кто меня оглушил?
   — Вас оглушило известие, которое я вам сообщил, — вмешался я. — Пол Граймс сегодня вечером был избит до смерти. Я нашел его на улице, недалеко отсюда.
   Лицо миссис Джонсон выразило абсолютное равнодушие, но через минуту она натянула на него маску презрения.
   — А кто это такой?
   — Антиквар из Аризоны. Это он продал Баймеерам картину. Вы его не знали, миссис?
   — Вы не могли бы повторить фамилию, мистер?
   — Пол Граймс.
   — Я никогда не слыхала о таком.
   — Так почему же вы упали в обморок, когда я сказал, что он был убит? — Вовсе не потому. Со мной случаются такие внезапные обмороки. Это не опасно.
   — Может, лучше отвезти вас домой?
   — Нет! Я потеряю место. Я не могу позволить себе этого. Это наш единственный источник существования.
   Она опустила голову, повернулась и, пошатываясь, двинулась в направлении комнат пациентов. — Куда Фред намерен увезти мисс Баймеер? — спросил я, следуя за ней. Она не ответила и вообще не отреагировала на мой вопрос.

Глава 13

   Автострада привела меня в почти безлюдный центр города. По дороге меня обогнала патрульная полицейская машина. Водитель, поравнявшись со мной, скользнул по мне взглядом и продолжал путь.
   На втором этаже здания редакции горел свет. Освещенные окна выходили в заросший травой окруженный пальмами сквер. Высокие деревья стояли тихо и неподвижно в ночном безветрии.
   Я оставил машину в сквере и поднялся на третий этаж. Ориентируясь по звуку пишущей машинки, я миновал пустое длинное помещение и оказался в огороженной барьером кабинке, где работала Бетти Джо. Она вздрогнула и подняла испуганные глаза, когда я окликнул ее по имени.
   — Не надо так! Ты меня напугал!
   — Прости.
   — Ладно. Честно говоря, я тебе очень рада. Пытаюсь как-то склепать заметку об этом убийстве.
   — Я смогу прочесть?
   — В утреннем выпуске, если напечатают. Они не всегда помещают мои заметки. Редактор информационного отдела — женоненавистник, и я часто бываю жертвой дискриминации — он старается помещать мои статьи на женских страницах, — она улыбнулась, но темные глаза ее горели бунтарским огнем. — Но ты можешь хотя бы поделиться со мной своими гипотезами.