Страница:
«Ни физической, ни душевной, – подумала Миллисент. – Ведь в тот роковой день падение с того же утеса отняло жизнь у его жены. Злые языки обвиняют графа в ее смерти. Как можно говорить такое, когда сам он едва не погиб».
– Камердинер его светлости поведал мне, – продолжила свой рассказ Охинуа, – что, когда ваш муж пришел в себя, ему понадобилось целых две недели, чтобы научиться управлять мускулами и начать понемногу чувствовать свое тело. Поначалу ему было даже трудно дышать. Состояние графа было таким тяжелым, что его семья уже готовилась отдать распоряжения насчет похорон.
«Братья Лайона были готовы скорее похоронить его, нежели позаботиться о его здоровье, – с горькой усмешкой подумала Миллисент. – Когда все близкие отказались от Эйтона, его взяла под свою опеку вдовствующая графиня, несмотря на собственную слабость, болезнь и преклонный возраст».
– Но постепенно к графу стала возвращаться способность чувствовать свое тело. Скоро он даже смог совершать отдельные движения. Через месяц после несчастного случая граф уже начал садиться. Еще через месяц, когда с обеих рук его светлости сняли лубки, он полностью владел левой рукой. Но тут произошло новое падение, на этот раз со стула. Граф снова сломал правую руку. Мне сказали, что его светлости сняли лубки лишь за несколько дней до вашей свадьбы.
Леди Эйтон встала и подошла к окну. Из кухни был виден тот самый уголок сада, где они с Лайоном провели утро. Сегодня Миллисент наконец-то услышала смех мужа. Этот живой звенящий звук, словно чудесная музыка, все еще звучал у нее в ушах. Она поняла, что Лайон стал частью ее существования. Без него ее жизнь в Мелбери-Холле уже немыслима.
– Вы говорите, первые два месяца состояние Лайона постепенно улучшалось, потом все замерло. И с тех пор никаких изменений?
Миллисент повернулась к Охинуа и затаила дыхание, ожидая ответа.
– Выходит, так. Я думаю, постоянное недовольство от вынужденного заточения в четырех стенах да вдобавок разъедающая душу затяжная тоска сделали свое дело и подорвали силы графа, без которых выздоровление невозможно. Лорд Эйтон из той породы людей, чей дух нельзя сковать цепями или запереть под замок. Вместо восстановления, как сказал мне Гиббз, наступило ухудшение. Ни всевозможные доктора, ни многочисленные лекарства не смогли помочь графу. – Охинуа покачала головой, не скрывая отвращения. – Никто не пытался упражнять его руки и ноги, чтобы придать им силы. Лорда Эйтона все время держали в постели или в кресле. Никто не пожелал вселить в него надежду и занять каким-нибудь делом. Напротив, они сделали все, чтобы подавить и сломить его волю. Если связать лапы огромному льву и держать его в темной яме, он скоро откажется принимать пищу, а потом умрет. Достаточно уничтожить дух, и самый благородный из смертных будет раздавлен.
Прожив больше месяца рядом с Лайоном, Миллисент легко могла себе представить, какой пыткой должна была обернуться жизнь ее мужа в той тупой неподвижности, на которую он оказался обречен. Такое существование вскоре убило бы его. Теперь Миллисент стало понятно, почему старая графиня так настойчиво умоляла ее выйти замуж за лорда Эйтона. Несчастная женщина видела, что творится с ее сыном.
– Что ж, им удалось спасти графу руки и ноги, – заключила Охинуа. – Но они высушили его душу, лишили вкуса к жизни.
– Что же мы можем сделать для Лайона теперь? – спросила Миллисент.
– Он не хочет этому верить, но в том, чтобы способность двигать руками и ногами вернулась к нему, нет ничего невозможного. Раны и увечья графа были слишком серьезны, чтобы ждать немедленного исцеления. Прошло еще слишком мало времени.
– Чего не хватает моему мужу, так это терпения. Существует ли какое-нибудь средство помочь его телу, не затуманивая разум?
– Я уже дала ему одну мазь. Это бальзам Маттиолуса, он помогает от всех болей в суставах. Лучше его только состав на основе арники горной. Эту траву еще называют «яд леопарда», но, боюсь, я не смогу приготовить эту мазь, так как у меня здесь нет всего необходимого. Правда, Джоуна говорил, что нужные травы можно найти в аптекарской лавке в Сент-Олбансе.
– «Яд леопарда» – название подходящее, – криво усмехнулась Миллисент. – Я пошлю кого-нибудь сегодня за этой травой. Если вам что-нибудь нужно еще, скажите.
– Есть и еще один способ помочь вашему мужу – заставить его разрабатывать суставы.
– Вы хотите сказать, что кто-то должен их сгибать и разгибать за него?
Охинуа пожала плечами.
– Я уже убедилась, что никто не в силах заставить графа сделать хоть что-нибудь, если он того не пожелает. Вы должны убедить своего мужа заняться собой, тогда его выздоровление пойдет намного быстрее.
– Что вы имеете в виду?
– Мази смогут лишь согреть суставы, но чтобы ваш муж снова смог ходить, ему нужно перестать слушать свой внутренний голос, который постоянно твердит, что это невозможно.
Ведь очевидно, что тело графа постепенно исцеляется, но он, к сожалению, в это не верит.
У Миллисент голова пошла кругом. Месяц назад она даже не могла себе представить ничего подобного.
– Вы и в самом деле верите, что у него есть шансы полностью восстановиться?
Охинуа кивнула.
– Только вы можете сломить сопротивление лорда Эйтона, изменить его отношение к жизни и убедить сделать все для собственного исцеления. Его здоровье в ваших руках.
Яркие лучи послеполуденного солнца проникли в кабинет и наполнили комнату теплом. Лайон с удовольствием вытянулся в кресле, подставляя лицо потоку света. На столе перед ним лежали раскрытые расчетные книги. Когда в кабинет вошли Гиббз и Джоуна, граф окинул внимательным взглядом молодого помощника управляющего.
Со слов Миллисент Лайону было известно, что Джоуна отличался открытым и прямым нравом. Будучи собственностью Уэнтуорта, он не раз восставал против тирании сквайра, за что часто терпел жестокие издевательства. Молодой африканец пользовался всеобщим уважением. Рабочие Мелбери-Холла считали его своим вожаком, а Миллисент безоговорочно доверяла ему. Но в новой должности помощника управляющего Джоуна держался не так уверенно:
«Должно быть, для бывшего раба это чертовски трудно, – подумал Лайон. – Подняться с самого дна и вдруг получить власть над другими людьми. Стоит ли винить парня, если ему требуется время, чтобы привыкнуть к своей новой роли?»
Заметив, что между Гиббзом и Джоуной уже установились теплые дружеские отношения, Эйтон решил, что это добрый знак.
– Ее светлость и Гиббз прекрасно отзываются о вас, Джоуна, – заметил Лайон. – Что скажете, если мы попробуем все вместе пораскинуть мозгами, как быть дальше с этим имением?
Все трое принялись активно обсуждать положение дел на фермах Мелбери-Холла, которые почти не приносили дохода. Лайон старался так построить разговор, чтобы его собеседники открыто высказывали свои мысли и суждения. И очень скоро бывший раб уже говорил все, что думал, без всякого стеснения.
Лайон внимательно выслушал обстоятельный рассказ молодого помощника управляющего о состояния земельных угодий. Оценки Джоуны отличались точностью и явно были основаны на вдумчивом и скрупулезном анализе.
– На востоке достаточно плодородной земли, милорд. Там можно было бы выращивать отличный урожай, – подвел итог африканец. – Но эти земли остаются невозделанными, а тамошние фермерские дома уже почти развалились, ведь в них никто не живет. Земля используется исключительно под пастбище. Даже молочная ферма. Вы уж меня простите, но мне кажется, в этом нет никакого смысла, так как цены на шерсть сильно упали. Покойный сквайр был неравнодушен к лошадям, поэтому здесь так много пастбищных земель. В Солгрейве – это поместье к западу от нас – выращивают ячмень, рожь, немного овса и пшеницу. Целые поля пшеницы.
Когда Джоуна замолчал, Гиббз поинтересовался, что же мешает им проделать то же самое в Мелбери-Холле, и молодой помощник управляющего объяснил, что на отдаленных фермах не хватает людей. Прежде все африканцы жили в Гроув, но потом жить там стало невозможно. Пришлось перебраться в центральную усадьбу. Полевые работы на окраине имения были прекращены, потому что люди потратили целый день, чтобы только добраться туда. Но если удастся осуществить план леди Эйтон и построить новые домики для фермеров, то весной можно засеять поля.
Лайон рассказал все, что ему доводилось слышать о новых подходах к земледелию: о применении севооборота, о выращивании фуражных культур и смене расположения полей. Следующие полтора часа мужчины увлеченно обсуждали достоинства и недостатки местной почвы и возможные способы использования земель.
Они решили, что разумнее всего было бы заняться отдаленными фермами, подготовить жилые помещения и хозяйственные пристройки, привести их в порядок и отдать в аренду семьям. К тому моменту как Джоуна покинул кабинет управляющего, Лайон был совершенно уверен, что этот молодой человек прекрасно справляется со своими обязанностями. Эйтон даже поймал себя на мысли, что стал другими глазами смотреть на Гиббза.
– Честно говоря, я просто поражен, как ты ловко выступаешь в роли управляющего. Кто бы мог подумать, что какой-то жалкий пес поднимется до таких высот! – Великан шотландец нахмурил брови и сердито покосился на своего хозяина. – Я серьезно, Гиббз. Ты отлично сработался со своим помощником. Сразу видно, что это толковый парень. А что касается твоей работы, то тебе столько раз приходилось помогать Кемпбеллу в Баронсфорде, что ты замечательно справишься и здесь.
– Ох, мне бы вашу уверенность, милорд. Так просто управляющим не станешь, вот что я скажу. Боюсь, я для эдакого дела не гожусь. Может, ваша жена поищет кого-нибудь другого? Вы не думаете, что она слишком многого от меня ожидает?
– Да ты просто здоровый бык с мускулами вместо мозгов, Гиббз, – раздраженно прикрикнул Лайон. – В мятой сливе больше уверенности в своих силах, чем в тебе. Леди Эйтон не просит же тебя продать душу дьяволу, парень. Она всего лишь предлагает место управляющего в своем поместье, и ты отлично справишься с этой ролью. Послушай, ты, шотландская образина, что тебя останавливает? Давай-ка высказывайся начистоту.
Лайон прекрасно знал, о чем думает сейчас его камердинер, ведь они были неразлучны целых десять лет. Куда бы ни направлялся Лайон, Гиббз всегда следовал за ним. Когда лорд Эйтон поступил на военную службу, Гиббз не колеблясь присоединился к хозяину. Гиббз был рядом, когда полк Лайона направили в Индию. И всякий раз, когда граф вызывал на дуэль очередного негодяя, верный шотландец был при нем секундантом. А теперь Гиббзу предлагали работу, которая требовала самостоятельности. И бедному малому предстояло самому принять решение.
Гиббз нерешительно поднял глаза. Его темные брови сошлись в одну прямую линию.
– Речь идет о большой ответственности, милорд. Здесь требуется серьезно все обдумать. После стольких лет, проведенных вместе с вами, я не хочу, чтобы вы думали, будто я забыл все, что вы для меня сделали.
Я вытащил твою задницу из той гнусной забегаловки, где подавали устрицы. Вот и все. – Лорд Эйтон недоверчиво покачал головой. Он отлично помнил тот день. Шатаясь по Эдинбургу, Лайон забрел в какую-то пивнушку на главной улице. Это случилось в день рождения короля Георга. Там он заметил слегка подвыпившего шотландца, который отказывался пропустить кружку за здоровье монарха, пока вся остальная пьяная братия не выпьет за юного претендента – красавчика принца Чарли. Подгулявшая толпа уже готова была затолкнуть бунтаря в жерло пушки и выстрелить им с крепостной стены Эдинбургского замка. – К тому же с тех пор прошло уже больше десяти лет, – проворчал Лайон. – Ты хотя бы представляешь себе, сколько раз ты отплатил мне сполна за тот день?
– Нет, милорд. Мне было хорошо у вас на службе, это было лучшее время в моей жизни. От Баронсфорда до самого Бата мне завидовали все окрестные камердинеры. Вы всегда обращались со мной как с равным. За одно это я должен благодарить вас, милорд.
Лайон тяжело вздохнул и недовольно нахмурил брови.
– Да тебе ведь вовсе не требуется уходить от меня, чертов ты дурень, жалкий сын конокрада. Просто тебе придется взять на себя кое-какие лишние заботы, только и всего.
– Ох, ну и дьявольщина. Если вы думаете…
– Я думаю, что, если ты сейчас же не уберешься отсюда и не скажешь моей жене, что согласен занять место управляющего, я действительно разозлюсь. И мало тебе не покажется.
Гиббз нерешительно взглянул на дверь и снова повернулся к хозяину.
– Что ж, если вы абсолютно уверены, милорд…
– Проваливай!
Камердинер направился к двери, но прежде чем выйти, оглянулся.
– Спасибо, милорд. Я постараюсь, чтобы вы и ваша благоверная гордились мной.
– Уверен, что так и будет.
Стараясь уничтожить даже малейший намек на интимность, Миллисент оставила дверь в спальню Лайона открытой и зажгла не меньше дюжины свечей, расставив их на столе и каминной полке. Следуя ее указаниям, слуги уложили лорда Эйтона в постель. Миллисент натерла мазью правую руку мужа и умело наложила повязку на место ожога, с удовольствием отметив, что рана уже начала затягиваться. Джон оставался в комнате, выполняя мелкие поручения хозяйки, но вскоре приземистый коротышка попросил разрешения удалиться. Леди Эйтон осталась одна. Ей еще предстояло втереть приготовленный Охинуа бальзам в полуобнаженное тело Лайона.
Наконец-то ей удалось справиться с одной ногой мужа. Щеки пылали, а на лбу выступили капли пота.
– Почему бы вам не позвать эту чертову челядь, чтобы она охраняла нас, пока вы возитесь со мной?
Миллисент удивленно посмотрела на мужа.
– Не понимаю, о чем это вы?
– В самом деле?
Лайон надменно вскинул голову.
– Да на вас лица нет с самого обеда!
– Вы посадили меня к себе на колени и поцеловали.
– Ну и что тут такого особенного? – спросил Лайон с кривой усмешкой.
– Но вокруг крутилось с полдюжины слуг. Они прислуживали нам за столом.
– И что же?
Миллисент была взволнована, смущена и растеряна. Лайон не обращал ни малейшего внимания на изумленные взгляды и плохо скрываемые ухмылки слуг. Конечно, теперь все заметили, что она буквально тает от одного его взгляда.
– Да ничего, – прошептала Миллисент, погружая пальцы в бальзам и намазывая другую ногу Лайона.
Последняя беседа с Охинуа открыла ей глаза на неустойчивость ее нынешнего положения. Заключая договор со вдовствующей графиней, Миллисент потребовала, чтобы ее брак был немедленно расторгнут, если Эйтон вдруг исцелится от своей болезни. А теперь выясняется, что ее муж действительно может поправиться. Возможно, это произойдет довольно скоро.
Миллисент понимала, что никогда не будет принята в высшем обществе. Обладая самой обыкновенной внешностью, в ранней юности она пользовалась некоторым успехом у мужчин, но, к несчастью, привлекла внимание честолюбивого и жестокого плантатора с большими амбициями. Прошедшие годы, к сожалению, не прибавили Миллисент красоты и привлекательности. Можно себе представить, какой обузой она станет для Лайона, если он избавится от своей болезни. Вряд ли он сочтет ее подходящей для себя партией. Миллисент не хотелось даже думать об этом.
– Вам совершенно не обязательно втирать мазь, если это вам неприятно.
Мне очень даже приятно, – ответила Миллисент, смело глядя мужу в глаза. В конце концов, она заключила сделку и должна честно выполнить свою часть соглашения. – Это только начало лечения. Слуге, которого я посылала в Сент-Олбанс, удалось достать те несколько трав, что нужны были Охинуа для целебного бальзама. Она пообещала приготовить вам завтра другую мазь. И еще мне потребуется помощь Джона и Уилла. Мы будем каждый день упражнять…
– Все это лишь бессмысленная трата времени. Эти чертовы ноги не слушаются меня.
– Сегодня не слушаются, а завтра… – Миллисент закончила втирать мазь и набросила на Лайона одеяло. – Завтра будет новый день. Он таит в себе много неожиданного.
Лайон схватил и сжал в руке запястье Миллисент, когда она хотела подоткнуть ему одеяло.
– Именно этим я и занимался все эти месяцы. Я думал о том, что произойдет завтра, хотя и знал, что ничего не изменится и я останусь все тем же жалким калекой, прикованным к креслу на десять тысяч таких завтра.
– Что ж, я собираюсь заставить вас передумать, милорд.
– И как же? Отдалившись от меня? Избегая оставаться со мной наедине?
– Нет. Ведь я же здесь. – Конечно же, она поможет ему, но нужно подумать и о том, как защитить себя, свое сердце. Но разве можно ему в этом признаться? – Я буду здесь, пока нужна вам.
– Отлично. Тогда останьтесь со мной сегодня ночью. В моей постели.
– Не думаю, что это…
– Прошлой ночью я впервые за много месяцев почувствовал себя по-настоящему отдохнувшим. Я хочу, чтобы вы остались. Вы нужны мне, Миллисент.
В знак приветствия он вежливо прикоснулся к шляпе и пожелал ей доброго утра, а вечером, войдя в людскую, улыбнулся. И Вайолет решила, что не будет ничего плохого, если она подаст Неду Кранчу ужин. Похоже, к нему вернулись хорошие манеры. Теперь Вай была вполне довольна его поведением. Наполнив кружку элем, она уселась напротив молодого каменщика, глядя на его огромные мозолистые руки, ловко управлявшиеся с едой. Вайолет стыдно было признаться даже самой себе, что ей страстно захотелось вновь почувствовать, как эти руки ласково гладят ее тело. Она скучала по Неду. Вай украдкой бросила взгляд на его широкую грудь и подумала о жестких курчавых волосах у него под рубашкой, которые когда-то так приятно щекотали ее обнаженную грудь. А его губы, покрывавшие поцелуями ее разгоряченную кожу! Должно быть, Вай невольно горестно вздохнула, потому что Нед насмешливо сощурился.
– Не позволяй своим мыслям забегать слишком далеко на юг, милашка, а не то я завалю тебя прямо на конюшне, раз уж мы с тобой такие старые приятели.
Вайолет от смущения залилась краской. Опустив глаза, она не знала, как себя вести дальше. Нед был красивым и обаятельным, он был ее любовником, первым и единственным мужчиной, которого она знала в своей жизни. Однако он оказался низким и подлым, грубым и жестоким. В той ужасной таверне в Сент-Олбансе он не задумываясь вышвырнул Вай из своей комнаты. Вайолет понимала, что ей следовало вести себя с ним похитрее, как миссис Пейдж с мистером Гиббзом. Надо было держаться скромно, притворяться холодной и сдержанной. Конечно, ей не стоило потворствовать Неду во всем и бежать за ним сломя голову по первому его слову.
– А это кто еще такая? Важничает, словно она царица Савская. Что, черт возьми, она о себе возомнила?
Задетая грубым тоном Неда, Вайолет мгновенно обернулась и заметила Уилла, долговязого слугу графа. Он распахнул дверь перед Охинуа, ожидая, пока старая негритянка с подносом в руках переступит порог людской. Африканка действительно держалась с царственным достоинством.
– Это великая целительница.
– Дьявол меня побери! Она ведьма?
– Нет, – сердито отрезала Вай. – Охинуа хорошо разбирается в травах и целебных снадобьях. Эта женщина около сорока лет была рабыней у одного английского доктора, пока леди Эйтон не привезла ее сюда. В Мелбери-Холле женщины поговаривают, что скорее Охинуа сама научила того лекаря его ремеслу, чем переняла у него знания. – Старая негритянка прошествовала на кухню. Вайолет проводила ее восхищенным взглядом. Верзила Уилл следовал за Охинуа по пятам. – О ее целительском даре рассказывают удивительные истории. Большинство африканцев в Мелбери-Холле знает ее еще с тех времен, когда…
– А твоя хозяйка не боится подпускать эту женщину так близко к провизии? Я слышал ужасные вещи об этих колдуньях и знахарках с сахарных плантаций. Они не только мутят воду, подбивая рабов к мятежу, но и вполне способны отравить своих хозяев. – Нед поспешно оттолкнул от себя блюдо с недоеденным ужином. – А вдруг эта ведьма решит нас всех отправить на тот свет при помощи своего мерзкого варева?
– Какие ужасные вещи ты говоришь. – Вайолет нахмурилась и обиженно поджала губы. – Она на такое не способна. Здесь все доверяют Охинуа, в том числе и моя хозяйка.
Нед недоверчиво хмыкнул и вонзил нож в большой кусок мяса на блюде. Чувствуя себя обязанной вступиться за Охинуа, Вайолет наклонилась к Неду и понизила голос:
– Леди Эйтон купила эту женщину на торгах. Бедняжку привезли сюда в одних лохмотьях.
– Да? Ну и что с того?
– Представь, ее светлость очень дорожит мнением Охинуа и доверяет ей гораздо больше, чем всем этим модным докторам, которые пытались лечить его светлость после несчастного случая. Больше, чем важному лекарю, приезжавшему сюда из Лондона. Вот это я называю доверием.
– Что ты сказала? Эта женщина ухаживает за графом?
Вай кивнула с победоносным видом.
– Никому из других докторов не позволяют теперь даже приближаться к усадьбе. Граф принимает только те лекарства, которые готовит Охинуа. Он следует всем ее указаниям. Хозяйка доверила этой женщине жизнь своего мужа. Теперь ты понимаешь, как высоко она ценит Охинуа?
Глава 18
– Камердинер его светлости поведал мне, – продолжила свой рассказ Охинуа, – что, когда ваш муж пришел в себя, ему понадобилось целых две недели, чтобы научиться управлять мускулами и начать понемногу чувствовать свое тело. Поначалу ему было даже трудно дышать. Состояние графа было таким тяжелым, что его семья уже готовилась отдать распоряжения насчет похорон.
«Братья Лайона были готовы скорее похоронить его, нежели позаботиться о его здоровье, – с горькой усмешкой подумала Миллисент. – Когда все близкие отказались от Эйтона, его взяла под свою опеку вдовствующая графиня, несмотря на собственную слабость, болезнь и преклонный возраст».
– Но постепенно к графу стала возвращаться способность чувствовать свое тело. Скоро он даже смог совершать отдельные движения. Через месяц после несчастного случая граф уже начал садиться. Еще через месяц, когда с обеих рук его светлости сняли лубки, он полностью владел левой рукой. Но тут произошло новое падение, на этот раз со стула. Граф снова сломал правую руку. Мне сказали, что его светлости сняли лубки лишь за несколько дней до вашей свадьбы.
Леди Эйтон встала и подошла к окну. Из кухни был виден тот самый уголок сада, где они с Лайоном провели утро. Сегодня Миллисент наконец-то услышала смех мужа. Этот живой звенящий звук, словно чудесная музыка, все еще звучал у нее в ушах. Она поняла, что Лайон стал частью ее существования. Без него ее жизнь в Мелбери-Холле уже немыслима.
– Вы говорите, первые два месяца состояние Лайона постепенно улучшалось, потом все замерло. И с тех пор никаких изменений?
Миллисент повернулась к Охинуа и затаила дыхание, ожидая ответа.
– Выходит, так. Я думаю, постоянное недовольство от вынужденного заточения в четырех стенах да вдобавок разъедающая душу затяжная тоска сделали свое дело и подорвали силы графа, без которых выздоровление невозможно. Лорд Эйтон из той породы людей, чей дух нельзя сковать цепями или запереть под замок. Вместо восстановления, как сказал мне Гиббз, наступило ухудшение. Ни всевозможные доктора, ни многочисленные лекарства не смогли помочь графу. – Охинуа покачала головой, не скрывая отвращения. – Никто не пытался упражнять его руки и ноги, чтобы придать им силы. Лорда Эйтона все время держали в постели или в кресле. Никто не пожелал вселить в него надежду и занять каким-нибудь делом. Напротив, они сделали все, чтобы подавить и сломить его волю. Если связать лапы огромному льву и держать его в темной яме, он скоро откажется принимать пищу, а потом умрет. Достаточно уничтожить дух, и самый благородный из смертных будет раздавлен.
Прожив больше месяца рядом с Лайоном, Миллисент легко могла себе представить, какой пыткой должна была обернуться жизнь ее мужа в той тупой неподвижности, на которую он оказался обречен. Такое существование вскоре убило бы его. Теперь Миллисент стало понятно, почему старая графиня так настойчиво умоляла ее выйти замуж за лорда Эйтона. Несчастная женщина видела, что творится с ее сыном.
– Что ж, им удалось спасти графу руки и ноги, – заключила Охинуа. – Но они высушили его душу, лишили вкуса к жизни.
– Что же мы можем сделать для Лайона теперь? – спросила Миллисент.
– Он не хочет этому верить, но в том, чтобы способность двигать руками и ногами вернулась к нему, нет ничего невозможного. Раны и увечья графа были слишком серьезны, чтобы ждать немедленного исцеления. Прошло еще слишком мало времени.
– Чего не хватает моему мужу, так это терпения. Существует ли какое-нибудь средство помочь его телу, не затуманивая разум?
– Я уже дала ему одну мазь. Это бальзам Маттиолуса, он помогает от всех болей в суставах. Лучше его только состав на основе арники горной. Эту траву еще называют «яд леопарда», но, боюсь, я не смогу приготовить эту мазь, так как у меня здесь нет всего необходимого. Правда, Джоуна говорил, что нужные травы можно найти в аптекарской лавке в Сент-Олбансе.
– «Яд леопарда» – название подходящее, – криво усмехнулась Миллисент. – Я пошлю кого-нибудь сегодня за этой травой. Если вам что-нибудь нужно еще, скажите.
– Есть и еще один способ помочь вашему мужу – заставить его разрабатывать суставы.
– Вы хотите сказать, что кто-то должен их сгибать и разгибать за него?
Охинуа пожала плечами.
– Я уже убедилась, что никто не в силах заставить графа сделать хоть что-нибудь, если он того не пожелает. Вы должны убедить своего мужа заняться собой, тогда его выздоровление пойдет намного быстрее.
– Что вы имеете в виду?
– Мази смогут лишь согреть суставы, но чтобы ваш муж снова смог ходить, ему нужно перестать слушать свой внутренний голос, который постоянно твердит, что это невозможно.
Ведь очевидно, что тело графа постепенно исцеляется, но он, к сожалению, в это не верит.
У Миллисент голова пошла кругом. Месяц назад она даже не могла себе представить ничего подобного.
– Вы и в самом деле верите, что у него есть шансы полностью восстановиться?
Охинуа кивнула.
– Только вы можете сломить сопротивление лорда Эйтона, изменить его отношение к жизни и убедить сделать все для собственного исцеления. Его здоровье в ваших руках.
Яркие лучи послеполуденного солнца проникли в кабинет и наполнили комнату теплом. Лайон с удовольствием вытянулся в кресле, подставляя лицо потоку света. На столе перед ним лежали раскрытые расчетные книги. Когда в кабинет вошли Гиббз и Джоуна, граф окинул внимательным взглядом молодого помощника управляющего.
Со слов Миллисент Лайону было известно, что Джоуна отличался открытым и прямым нравом. Будучи собственностью Уэнтуорта, он не раз восставал против тирании сквайра, за что часто терпел жестокие издевательства. Молодой африканец пользовался всеобщим уважением. Рабочие Мелбери-Холла считали его своим вожаком, а Миллисент безоговорочно доверяла ему. Но в новой должности помощника управляющего Джоуна держался не так уверенно:
«Должно быть, для бывшего раба это чертовски трудно, – подумал Лайон. – Подняться с самого дна и вдруг получить власть над другими людьми. Стоит ли винить парня, если ему требуется время, чтобы привыкнуть к своей новой роли?»
Заметив, что между Гиббзом и Джоуной уже установились теплые дружеские отношения, Эйтон решил, что это добрый знак.
– Ее светлость и Гиббз прекрасно отзываются о вас, Джоуна, – заметил Лайон. – Что скажете, если мы попробуем все вместе пораскинуть мозгами, как быть дальше с этим имением?
Все трое принялись активно обсуждать положение дел на фермах Мелбери-Холла, которые почти не приносили дохода. Лайон старался так построить разговор, чтобы его собеседники открыто высказывали свои мысли и суждения. И очень скоро бывший раб уже говорил все, что думал, без всякого стеснения.
Лайон внимательно выслушал обстоятельный рассказ молодого помощника управляющего о состояния земельных угодий. Оценки Джоуны отличались точностью и явно были основаны на вдумчивом и скрупулезном анализе.
– На востоке достаточно плодородной земли, милорд. Там можно было бы выращивать отличный урожай, – подвел итог африканец. – Но эти земли остаются невозделанными, а тамошние фермерские дома уже почти развалились, ведь в них никто не живет. Земля используется исключительно под пастбище. Даже молочная ферма. Вы уж меня простите, но мне кажется, в этом нет никакого смысла, так как цены на шерсть сильно упали. Покойный сквайр был неравнодушен к лошадям, поэтому здесь так много пастбищных земель. В Солгрейве – это поместье к западу от нас – выращивают ячмень, рожь, немного овса и пшеницу. Целые поля пшеницы.
Когда Джоуна замолчал, Гиббз поинтересовался, что же мешает им проделать то же самое в Мелбери-Холле, и молодой помощник управляющего объяснил, что на отдаленных фермах не хватает людей. Прежде все африканцы жили в Гроув, но потом жить там стало невозможно. Пришлось перебраться в центральную усадьбу. Полевые работы на окраине имения были прекращены, потому что люди потратили целый день, чтобы только добраться туда. Но если удастся осуществить план леди Эйтон и построить новые домики для фермеров, то весной можно засеять поля.
Лайон рассказал все, что ему доводилось слышать о новых подходах к земледелию: о применении севооборота, о выращивании фуражных культур и смене расположения полей. Следующие полтора часа мужчины увлеченно обсуждали достоинства и недостатки местной почвы и возможные способы использования земель.
Они решили, что разумнее всего было бы заняться отдаленными фермами, подготовить жилые помещения и хозяйственные пристройки, привести их в порядок и отдать в аренду семьям. К тому моменту как Джоуна покинул кабинет управляющего, Лайон был совершенно уверен, что этот молодой человек прекрасно справляется со своими обязанностями. Эйтон даже поймал себя на мысли, что стал другими глазами смотреть на Гиббза.
– Честно говоря, я просто поражен, как ты ловко выступаешь в роли управляющего. Кто бы мог подумать, что какой-то жалкий пес поднимется до таких высот! – Великан шотландец нахмурил брови и сердито покосился на своего хозяина. – Я серьезно, Гиббз. Ты отлично сработался со своим помощником. Сразу видно, что это толковый парень. А что касается твоей работы, то тебе столько раз приходилось помогать Кемпбеллу в Баронсфорде, что ты замечательно справишься и здесь.
– Ох, мне бы вашу уверенность, милорд. Так просто управляющим не станешь, вот что я скажу. Боюсь, я для эдакого дела не гожусь. Может, ваша жена поищет кого-нибудь другого? Вы не думаете, что она слишком многого от меня ожидает?
– Да ты просто здоровый бык с мускулами вместо мозгов, Гиббз, – раздраженно прикрикнул Лайон. – В мятой сливе больше уверенности в своих силах, чем в тебе. Леди Эйтон не просит же тебя продать душу дьяволу, парень. Она всего лишь предлагает место управляющего в своем поместье, и ты отлично справишься с этой ролью. Послушай, ты, шотландская образина, что тебя останавливает? Давай-ка высказывайся начистоту.
Лайон прекрасно знал, о чем думает сейчас его камердинер, ведь они были неразлучны целых десять лет. Куда бы ни направлялся Лайон, Гиббз всегда следовал за ним. Когда лорд Эйтон поступил на военную службу, Гиббз не колеблясь присоединился к хозяину. Гиббз был рядом, когда полк Лайона направили в Индию. И всякий раз, когда граф вызывал на дуэль очередного негодяя, верный шотландец был при нем секундантом. А теперь Гиббзу предлагали работу, которая требовала самостоятельности. И бедному малому предстояло самому принять решение.
Гиббз нерешительно поднял глаза. Его темные брови сошлись в одну прямую линию.
– Речь идет о большой ответственности, милорд. Здесь требуется серьезно все обдумать. После стольких лет, проведенных вместе с вами, я не хочу, чтобы вы думали, будто я забыл все, что вы для меня сделали.
Я вытащил твою задницу из той гнусной забегаловки, где подавали устрицы. Вот и все. – Лорд Эйтон недоверчиво покачал головой. Он отлично помнил тот день. Шатаясь по Эдинбургу, Лайон забрел в какую-то пивнушку на главной улице. Это случилось в день рождения короля Георга. Там он заметил слегка подвыпившего шотландца, который отказывался пропустить кружку за здоровье монарха, пока вся остальная пьяная братия не выпьет за юного претендента – красавчика принца Чарли. Подгулявшая толпа уже готова была затолкнуть бунтаря в жерло пушки и выстрелить им с крепостной стены Эдинбургского замка. – К тому же с тех пор прошло уже больше десяти лет, – проворчал Лайон. – Ты хотя бы представляешь себе, сколько раз ты отплатил мне сполна за тот день?
– Нет, милорд. Мне было хорошо у вас на службе, это было лучшее время в моей жизни. От Баронсфорда до самого Бата мне завидовали все окрестные камердинеры. Вы всегда обращались со мной как с равным. За одно это я должен благодарить вас, милорд.
Лайон тяжело вздохнул и недовольно нахмурил брови.
– Да тебе ведь вовсе не требуется уходить от меня, чертов ты дурень, жалкий сын конокрада. Просто тебе придется взять на себя кое-какие лишние заботы, только и всего.
– Ох, ну и дьявольщина. Если вы думаете…
– Я думаю, что, если ты сейчас же не уберешься отсюда и не скажешь моей жене, что согласен занять место управляющего, я действительно разозлюсь. И мало тебе не покажется.
Гиббз нерешительно взглянул на дверь и снова повернулся к хозяину.
– Что ж, если вы абсолютно уверены, милорд…
– Проваливай!
Камердинер направился к двери, но прежде чем выйти, оглянулся.
– Спасибо, милорд. Я постараюсь, чтобы вы и ваша благоверная гордились мной.
– Уверен, что так и будет.
Стараясь уничтожить даже малейший намек на интимность, Миллисент оставила дверь в спальню Лайона открытой и зажгла не меньше дюжины свечей, расставив их на столе и каминной полке. Следуя ее указаниям, слуги уложили лорда Эйтона в постель. Миллисент натерла мазью правую руку мужа и умело наложила повязку на место ожога, с удовольствием отметив, что рана уже начала затягиваться. Джон оставался в комнате, выполняя мелкие поручения хозяйки, но вскоре приземистый коротышка попросил разрешения удалиться. Леди Эйтон осталась одна. Ей еще предстояло втереть приготовленный Охинуа бальзам в полуобнаженное тело Лайона.
Наконец-то ей удалось справиться с одной ногой мужа. Щеки пылали, а на лбу выступили капли пота.
– Почему бы вам не позвать эту чертову челядь, чтобы она охраняла нас, пока вы возитесь со мной?
Миллисент удивленно посмотрела на мужа.
– Не понимаю, о чем это вы?
– В самом деле?
Лайон надменно вскинул голову.
– Да на вас лица нет с самого обеда!
– Вы посадили меня к себе на колени и поцеловали.
– Ну и что тут такого особенного? – спросил Лайон с кривой усмешкой.
– Но вокруг крутилось с полдюжины слуг. Они прислуживали нам за столом.
– И что же?
Миллисент была взволнована, смущена и растеряна. Лайон не обращал ни малейшего внимания на изумленные взгляды и плохо скрываемые ухмылки слуг. Конечно, теперь все заметили, что она буквально тает от одного его взгляда.
– Да ничего, – прошептала Миллисент, погружая пальцы в бальзам и намазывая другую ногу Лайона.
Последняя беседа с Охинуа открыла ей глаза на неустойчивость ее нынешнего положения. Заключая договор со вдовствующей графиней, Миллисент потребовала, чтобы ее брак был немедленно расторгнут, если Эйтон вдруг исцелится от своей болезни. А теперь выясняется, что ее муж действительно может поправиться. Возможно, это произойдет довольно скоро.
Миллисент понимала, что никогда не будет принята в высшем обществе. Обладая самой обыкновенной внешностью, в ранней юности она пользовалась некоторым успехом у мужчин, но, к несчастью, привлекла внимание честолюбивого и жестокого плантатора с большими амбициями. Прошедшие годы, к сожалению, не прибавили Миллисент красоты и привлекательности. Можно себе представить, какой обузой она станет для Лайона, если он избавится от своей болезни. Вряд ли он сочтет ее подходящей для себя партией. Миллисент не хотелось даже думать об этом.
– Вам совершенно не обязательно втирать мазь, если это вам неприятно.
Мне очень даже приятно, – ответила Миллисент, смело глядя мужу в глаза. В конце концов, она заключила сделку и должна честно выполнить свою часть соглашения. – Это только начало лечения. Слуге, которого я посылала в Сент-Олбанс, удалось достать те несколько трав, что нужны были Охинуа для целебного бальзама. Она пообещала приготовить вам завтра другую мазь. И еще мне потребуется помощь Джона и Уилла. Мы будем каждый день упражнять…
– Все это лишь бессмысленная трата времени. Эти чертовы ноги не слушаются меня.
– Сегодня не слушаются, а завтра… – Миллисент закончила втирать мазь и набросила на Лайона одеяло. – Завтра будет новый день. Он таит в себе много неожиданного.
Лайон схватил и сжал в руке запястье Миллисент, когда она хотела подоткнуть ему одеяло.
– Именно этим я и занимался все эти месяцы. Я думал о том, что произойдет завтра, хотя и знал, что ничего не изменится и я останусь все тем же жалким калекой, прикованным к креслу на десять тысяч таких завтра.
– Что ж, я собираюсь заставить вас передумать, милорд.
– И как же? Отдалившись от меня? Избегая оставаться со мной наедине?
– Нет. Ведь я же здесь. – Конечно же, она поможет ему, но нужно подумать и о том, как защитить себя, свое сердце. Но разве можно ему в этом признаться? – Я буду здесь, пока нужна вам.
– Отлично. Тогда останьтесь со мной сегодня ночью. В моей постели.
– Не думаю, что это…
– Прошлой ночью я впервые за много месяцев почувствовал себя по-настоящему отдохнувшим. Я хочу, чтобы вы остались. Вы нужны мне, Миллисент.
В знак приветствия он вежливо прикоснулся к шляпе и пожелал ей доброго утра, а вечером, войдя в людскую, улыбнулся. И Вайолет решила, что не будет ничего плохого, если она подаст Неду Кранчу ужин. Похоже, к нему вернулись хорошие манеры. Теперь Вай была вполне довольна его поведением. Наполнив кружку элем, она уселась напротив молодого каменщика, глядя на его огромные мозолистые руки, ловко управлявшиеся с едой. Вайолет стыдно было признаться даже самой себе, что ей страстно захотелось вновь почувствовать, как эти руки ласково гладят ее тело. Она скучала по Неду. Вай украдкой бросила взгляд на его широкую грудь и подумала о жестких курчавых волосах у него под рубашкой, которые когда-то так приятно щекотали ее обнаженную грудь. А его губы, покрывавшие поцелуями ее разгоряченную кожу! Должно быть, Вай невольно горестно вздохнула, потому что Нед насмешливо сощурился.
– Не позволяй своим мыслям забегать слишком далеко на юг, милашка, а не то я завалю тебя прямо на конюшне, раз уж мы с тобой такие старые приятели.
Вайолет от смущения залилась краской. Опустив глаза, она не знала, как себя вести дальше. Нед был красивым и обаятельным, он был ее любовником, первым и единственным мужчиной, которого она знала в своей жизни. Однако он оказался низким и подлым, грубым и жестоким. В той ужасной таверне в Сент-Олбансе он не задумываясь вышвырнул Вай из своей комнаты. Вайолет понимала, что ей следовало вести себя с ним похитрее, как миссис Пейдж с мистером Гиббзом. Надо было держаться скромно, притворяться холодной и сдержанной. Конечно, ей не стоило потворствовать Неду во всем и бежать за ним сломя голову по первому его слову.
– А это кто еще такая? Важничает, словно она царица Савская. Что, черт возьми, она о себе возомнила?
Задетая грубым тоном Неда, Вайолет мгновенно обернулась и заметила Уилла, долговязого слугу графа. Он распахнул дверь перед Охинуа, ожидая, пока старая негритянка с подносом в руках переступит порог людской. Африканка действительно держалась с царственным достоинством.
– Это великая целительница.
– Дьявол меня побери! Она ведьма?
– Нет, – сердито отрезала Вай. – Охинуа хорошо разбирается в травах и целебных снадобьях. Эта женщина около сорока лет была рабыней у одного английского доктора, пока леди Эйтон не привезла ее сюда. В Мелбери-Холле женщины поговаривают, что скорее Охинуа сама научила того лекаря его ремеслу, чем переняла у него знания. – Старая негритянка прошествовала на кухню. Вайолет проводила ее восхищенным взглядом. Верзила Уилл следовал за Охинуа по пятам. – О ее целительском даре рассказывают удивительные истории. Большинство африканцев в Мелбери-Холле знает ее еще с тех времен, когда…
– А твоя хозяйка не боится подпускать эту женщину так близко к провизии? Я слышал ужасные вещи об этих колдуньях и знахарках с сахарных плантаций. Они не только мутят воду, подбивая рабов к мятежу, но и вполне способны отравить своих хозяев. – Нед поспешно оттолкнул от себя блюдо с недоеденным ужином. – А вдруг эта ведьма решит нас всех отправить на тот свет при помощи своего мерзкого варева?
– Какие ужасные вещи ты говоришь. – Вайолет нахмурилась и обиженно поджала губы. – Она на такое не способна. Здесь все доверяют Охинуа, в том числе и моя хозяйка.
Нед недоверчиво хмыкнул и вонзил нож в большой кусок мяса на блюде. Чувствуя себя обязанной вступиться за Охинуа, Вайолет наклонилась к Неду и понизила голос:
– Леди Эйтон купила эту женщину на торгах. Бедняжку привезли сюда в одних лохмотьях.
– Да? Ну и что с того?
– Представь, ее светлость очень дорожит мнением Охинуа и доверяет ей гораздо больше, чем всем этим модным докторам, которые пытались лечить его светлость после несчастного случая. Больше, чем важному лекарю, приезжавшему сюда из Лондона. Вот это я называю доверием.
– Что ты сказала? Эта женщина ухаживает за графом?
Вай кивнула с победоносным видом.
– Никому из других докторов не позволяют теперь даже приближаться к усадьбе. Граф принимает только те лекарства, которые готовит Охинуа. Он следует всем ее указаниям. Хозяйка доверила этой женщине жизнь своего мужа. Теперь ты понимаешь, как высоко она ценит Охинуа?
Глава 18
Матрас немного сдвинулся под тяжестью их тел. Миллисент вздрогнула и проснулась. Лежа на животе на самом краю постели, она приподнялась на локтях и посмотрела на спящего мужа. Лайон беспокойно пошевелился во сне, пытаясь перевернуться на бок. Миллисент хотела помочь ему, но боялась потревожить его сон. Ей так и не удалось придумать подходящий способ. Лайон что-то прошептал во сне и сам благополучно перекатился на правый бок.
Миллисент поддалась на уговоры мужа и осталась на ночь в его постели. В конце концов, они ведь были женаты. И что тут плохого, если она заберется к Лайону под одеяло, после того как он заснет? Ведь всегда можно оставаться на безопасном расстоянии.
Но теперь, когда они оказались так близко друг от друга, Миллисент поняла свою ошибку. Она нарочно легла справа от Лайона, чтобы муж не мог случайно коснуться ее здоровой рукой. Но во сне он потянулся к ней, повернулся на бок. И теперь его левая рука покоилась у Миллисент на спине.
По ровному дыханию графа леди Эйтон поняла, что он крепко спит. Она снова уткнулась головой в подушку, но не смогла уснуть. Ей еще никогда не приходилось провести всю ночь в постели с мужчиной. Так она лежала, пока не наступил рассвет.
Первые солнечные лучи наполнили комнату мягким светом. Миллисент принялась рассматривать лицо своего мужа. У Лайона был высокий лоб и прямой нос. Под опущенными веками и длинными темными ресницами скрывались выразительные голубые глаза.
«Интересно, как бы выглядел граф без бороды?» – задумалась Миллисент.
Леди Эйтон не сомневалась, что Лайон Пеннингтон – самый красивый мужчина, которого она видела в жизни. Словно жалкой смертной, осмелившейся заглянуть в сияющее лицо божества, ей вдруг захотелось убежать и спрятаться. Наверное, это было бы самым разумным. Тогда Лайону не пришлось бы испытывать унижение, объявляя во всеуслышание, что Миллисент приходится ему женой.
Леди Эйтон была хорошо знакома с нравами столичной аристократии. Восторженной восемнадцатилетней девушкой она слишком много ожидала от своего дебюта, когда впервые оказалась в лондонском свете, на этой отвратительной ярмарке невест, больше всего напоминающей мясную лавку. Вскоре Миллисент навсегда избавилась от иллюзий. Поклонники не обращали на нее ни малейшего внимания. Она была слишком обыкновенной, слишком блеклой, слишком простой, слишком тихой, слишком утонченной, слишком умной. Джентльмены, подобные Лайону Пеннингтону, чье огромное состояние, блестящее положение в обществе, яркая внешность и безупречные манеры возносили их на недосягаемую высоту, никогда даже не замечали таких, как Миллисент. К ней проявляли интерес лишь неотесанные грубияны и невежды без гроша в кармане. Они думали о размерах приданого, считая ее легкой добычей.
Благородное происхождение, достойное образование и доброе имя не имели здесь особой ценности. Миллисент быстро утратила всю свою самоуверенность. Пополнив унылые ряды перезрелых старых дев, она выдержала еще пять мучительных светских сезонов и прошла сквозь бесконечные унижения и разочарования. И наконец, когда Миллисент достигла почтенного двадцатитрехлетнего возраста, вмешался ее дядя. Он готов был заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы сбыть племянницу с рук.
Леди Эйтон закрыла глаза, изо всех сил стараясь удержаться от слез. А если Лайон сейчас проснется и увидит ее плачущей? Нет, этого она просто не переживет.
«Хватит себя жалеть», – решила она.
После смерти Уэнтуорта Миллисент нашла в себе силы встать на ноги и начать самостоятельную жизнь. А сейчас она хотела, чтобы лорд Эйтон, когда их пути разойдутся, запомнил ее сильной и бесстрашной.
Миллисент медленно перекатилась на бок, повернувшись к мужу спиной, но не успела выскользнуть из постели – Лайон обхватил ее, мягко притянул к себе и прижал к груди. Миллисент не сопротивлялась. Она не издала ни единого звука, а просто замерла в ожидании. Осторожно повернув голову, она взглянула на мужа: тот еще спал.
Миллисент поддалась на уговоры мужа и осталась на ночь в его постели. В конце концов, они ведь были женаты. И что тут плохого, если она заберется к Лайону под одеяло, после того как он заснет? Ведь всегда можно оставаться на безопасном расстоянии.
Но теперь, когда они оказались так близко друг от друга, Миллисент поняла свою ошибку. Она нарочно легла справа от Лайона, чтобы муж не мог случайно коснуться ее здоровой рукой. Но во сне он потянулся к ней, повернулся на бок. И теперь его левая рука покоилась у Миллисент на спине.
По ровному дыханию графа леди Эйтон поняла, что он крепко спит. Она снова уткнулась головой в подушку, но не смогла уснуть. Ей еще никогда не приходилось провести всю ночь в постели с мужчиной. Так она лежала, пока не наступил рассвет.
Первые солнечные лучи наполнили комнату мягким светом. Миллисент принялась рассматривать лицо своего мужа. У Лайона был высокий лоб и прямой нос. Под опущенными веками и длинными темными ресницами скрывались выразительные голубые глаза.
«Интересно, как бы выглядел граф без бороды?» – задумалась Миллисент.
Леди Эйтон не сомневалась, что Лайон Пеннингтон – самый красивый мужчина, которого она видела в жизни. Словно жалкой смертной, осмелившейся заглянуть в сияющее лицо божества, ей вдруг захотелось убежать и спрятаться. Наверное, это было бы самым разумным. Тогда Лайону не пришлось бы испытывать унижение, объявляя во всеуслышание, что Миллисент приходится ему женой.
Леди Эйтон была хорошо знакома с нравами столичной аристократии. Восторженной восемнадцатилетней девушкой она слишком много ожидала от своего дебюта, когда впервые оказалась в лондонском свете, на этой отвратительной ярмарке невест, больше всего напоминающей мясную лавку. Вскоре Миллисент навсегда избавилась от иллюзий. Поклонники не обращали на нее ни малейшего внимания. Она была слишком обыкновенной, слишком блеклой, слишком простой, слишком тихой, слишком утонченной, слишком умной. Джентльмены, подобные Лайону Пеннингтону, чье огромное состояние, блестящее положение в обществе, яркая внешность и безупречные манеры возносили их на недосягаемую высоту, никогда даже не замечали таких, как Миллисент. К ней проявляли интерес лишь неотесанные грубияны и невежды без гроша в кармане. Они думали о размерах приданого, считая ее легкой добычей.
Благородное происхождение, достойное образование и доброе имя не имели здесь особой ценности. Миллисент быстро утратила всю свою самоуверенность. Пополнив унылые ряды перезрелых старых дев, она выдержала еще пять мучительных светских сезонов и прошла сквозь бесконечные унижения и разочарования. И наконец, когда Миллисент достигла почтенного двадцатитрехлетнего возраста, вмешался ее дядя. Он готов был заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы сбыть племянницу с рук.
Леди Эйтон закрыла глаза, изо всех сил стараясь удержаться от слез. А если Лайон сейчас проснется и увидит ее плачущей? Нет, этого она просто не переживет.
«Хватит себя жалеть», – решила она.
После смерти Уэнтуорта Миллисент нашла в себе силы встать на ноги и начать самостоятельную жизнь. А сейчас она хотела, чтобы лорд Эйтон, когда их пути разойдутся, запомнил ее сильной и бесстрашной.
Миллисент медленно перекатилась на бок, повернувшись к мужу спиной, но не успела выскользнуть из постели – Лайон обхватил ее, мягко притянул к себе и прижал к груди. Миллисент не сопротивлялась. Она не издала ни единого звука, а просто замерла в ожидании. Осторожно повернув голову, она взглянула на мужа: тот еще спал.