Макголдрик Мэй. С тобой мои мечты

   Сквозь редкую поросль деревьев Хайд увидел, как из дома с криками выбегают люди. Всюду мелькали слуги. Лошади, выпущенные на свободу из своих денников, с бешеным ржанием носились по двору. Плантатор остановился у края леса, пытаясь разглядеть движущиеся фигуры людей.
   Тано, названный так в честь священной реки, той, что катит свои воды по западным землям племени ашанти,^[9] был двумя годами младше Джаспера. При крещении ему дали имя Томас, но звали его Тано. С детства он превосходил Джаспера в росте, силе и храбрости, но все это не имело значения, поскольку Тано был черным, а Джаспер – белым. Тано родился рабом, а Джаспер должен был когда-нибудь стать его хозяином. Слишком многое их разделяло, но было и кое-что общее: похожие мысли, одни и те же мечты, взаимная привязанность… и, самое главное, у мальчиков был общий отец.
   – Я не вижу никакой старухи негритянки, – прошептал на ухо Хайду один из наемников.
   – Проберись в дом, незаметно поднимись наверх и подожги второй этаж, тогда старой ведьме придется…
   Плантатор остановился на полуслове. Он увидел: в клубах дыма сквозь толпу охваченных паникой людей к нему приближается Охинуа. Старая африканка заметила Хайда, в этом не было никакого сомнения, и сама шла навстречу своему преследователю.
   Когда отец мальчиков, Руфус, скончался, Тано стал еще более дерзким и непокорным. Если среди рабов случались волнения, Джаспер всегда мог с уверенностью сказать, что здесь не обошлось без Тано. Хайд долго закрывал на это глаза, но всему был предел. Джаспер стал жестоко наказывать Тано за каждый проступок, но это лишь закаляло мужество непокорного раба, делая его еще сильнее.
   Боль в груди стала невыносимой. Она жгла как раскаленное железо. Руки Хайда дрожали… Он вдруг отшвырнул трость и яростно вцепился в пистолет.
   В прошлом году во время очередного восстания рабов был убит один из надсмотрщиков, еще три белых человека ранены, а около полусотни рабов бесследно исчезли, растворившись в густых лесах в западной части острова. Терпению Хайда настал конец. Нужно было что-то предпринять. Он приказал заковать Тано в кандалы и повесить.
   Охинуа подходила все ближе. Хайд смог различить ее глаза, грозно сверкавшие в темноте. Плантатор вышел из-за деревьев и поднял пистолет, направив его на африканку. Тано умер, но старая колдунья прокляла его убийцу.
   – Ты умрешь, ведьма.
   Вдруг откуда-то справа раздался истошный женский крик. Хайд резко обернулся, но тут кто-то встал перед ним лицом к лицу. Тано. Это был Тано, а в следующий миг прогремел выстрел. Боль взорвалась в груди плантатора, и все вокруг заволокло красной пеленой.
 
   Джаспер Хайд рухнул на колени, и Лайон медленно опустил пистолет. С полдюжины слуг бросились за горсточкой чужаков, отступивших к лесу. Мозес схватил за воротник секретаря Хайда и крепко держал его, Гиббз бежал к усадьбе от конюшни, леди Эйтон – к Охинуа. Старая африканка склонилась над окровавленным телом Джаспера Хайда, а Миллисент, подбежав к ней, опустилась на колени. Подошел Лайон и носком ноги отшвырнул в сторону пистолет Хайда.
   Плантатор тяжело дышал, глаза его были открыты, из раны в груди толчками вырывалась кровь.
   – Он здесь. Он хочет забрать меня с собой!
   Охинуа молчала.
   – Я не могу больше терпеть, раскаленное железо жжет мне грудь. Ты слышишь этот звук? То звенят мои цепи. – По щеке Хайда скатилась слеза. – Ты прокляла меня, женщина.
   – Это проклятие Тано.
   – Освободи меня, – еле слышно прошептал Хайд. – Пожалуйста, позволь мне еще пожить, помоги мне.
   Старая африканка поднесла руку к открытой ране плантатора.
   – Слишком поздно.
   – Тогда… прости меня. – Глаза Хайда закатились. – Пожалуйста, Тано… прости меня.
   Слеза скатилась по щеке Охинуа и упала на грудь Хайда. Старуха подняла руку и простерла ее над головой умирающего.
   – Он прощает тебя. Умри с миром.
   Дыхание Хайда прервалось, глаза остекленели. Охинуа медленно закрыла ему веки и коснулась лба. Миллисент молча сидела рядом. Когда Охинуа повернулась к ней, она спросила:
   – Кто такой Тано?
   – Мой сын, – ответила африканка, глядя на мертвого Хайда. – Тано был моим сыном.

Эпилог

   – Вы обязательно должны написать своим сыновьям.
   Вдовствующая графиня внимательно посмотрела на свою собеседницу поверх очков.
   – Кажется, вы говорили, что не собираетесь вмешиваться в мои дела.
   – А я и не вмешиваюсь. – Охинуа поставила корзину со свежей зеленью на каменную скамью рядом с собой и повернулась к подруге. – Но хочу, чтобы вы знали: я считаю вас упрямой и своенравной.
   – Это почему же?
   – Вы можете положить конец всем распрям между тремя вашими мальчиками.
   – Они уже не мальчики, а мужчины. Мои сыновья заварили эту кашу, так что пускай сами ее и расхлебывают.
   – Вы никчемная, слепая и твердолобая старуха. И если вы не сделаете ничего, чтобы помочь своему сыну помириться с братьями…
   – Вы нашлете на меня проклятие?
   – Не знаю я никаких проклятий.
   – Тогда покажите мне какие-нибудь другие колдовские штучки.
   Темные глаза Охинуа насмешливо прищурились.
   – Я не владею искусством черной магии, но даже если бы и умела колдовать, то ни за что не научила бы вас.
   – Даже если бы я пообещала творить только добрые дела?
   – Например?
   Графиня задумчиво пожала плечами.
   – Ну, я могла бы использовать свою силу, чтобы найти хороших жен для Пирса и Дейвида, как я нашла жену Лайону.
   Зачем им какие-то глупые письма? Если что и вернет моих мальчиков обратно в семью, так это женитьба.
   – Вы недооцениваете свою проницательность и трудолюбие сэра Ричарда. Женитьбу Лайона вы устроили сами, без всякого колдовства.
   – Но ведь я старею и дни мои сочтены. К тому же я очень слаба.
   – Лучше приберегите пустую болтовню для своей семьи, со мной это не пройдет. Уж я-то знаю, что вы совершенно здоровы.
   – Готова биться об заклад, что вы знакомы с искусством магии. Вы просто старая злобная ведьма и нарочно скрываете от меня свои знания, чтобы сильнее мне досадить.
   – А я скажу, что вам нужно меньше нюхать табак по утрам. Начните с малого. Напишите письмо Пирсу и пошлите его одновременно с письмом Лайона, а потом займитесь своим младшим сыном. Как его зовут?
   – Дейвид. Ладно. Может, вы и правы. Я подумаю.
   Старая графиня глубоко вдохнула свежий весенний воздух и с удовольствием обвела глазами сад, любуясь первыми пробивающимися из-под земли цветами. Неподалеку миссис Пейдж и Гиббз делали вид, что внимательно рассматривают розовый куст в дальнем конце сада, но этот маневр не обманул Беатрис Эйтон. Гиббз был все тем же неотесанным грубияном, что и всегда, но в последнее время в его облике появилось что-то мальчишеское. «Это любовь, – решила про себя графиня и весело усмехнулась. – Тут и сомневаться нечего».
   Взгляд Беатрис задержался на двух молодых служанках, снимавших с веревок белье недалеко от дома.
   – Есть какие-нибудь известия о Вайолет? – спросила Охинуа.
   – Нет. Ее так и не нашли в Сент-Олбансе. Миллисент очень переживает.
   – Хорошо, что она по крайней мере не сбежала с каменщиком.
   – Это верно. Но какой ужасный конец ждал этого беднягу! Его убил какой-то пьянчуга в трактире.
   – Он это заслужил, – ответила Охинуа.
   Женщины снова замолчали, наблюдая за тем, как кипит жизнь вокруг усадьбы. Лайон и Миллисент прогуливались вдоль садовой дорожки. Граф Эйтон все еще опирался на трость, но с каждым днем его ноги становились все крепче. Миллисент держала на руках ребенка.
   – Может быть, они принесут малышку сюда, и мы сможем тоже покачать ее на коленях, – мечтательно сказала Охинуа.
   – Эта девочка – настоящая леди. Мне даже нравится имя Джозефина.
   – Джозеф – это Иосиф, тот самый пророк, которого продали в рабство, верно?
   – Ну да.
   Охинуа удовлетворенно кивнула.
   – Им придется нелегко, ведь осенью появится на свет их собственный ребенок. Шутка ли, двое детей в одном доме.
   – Вот тут-то мы и пригодимся, будем им помогать.
   – И надолго вы собираетесь здесь остаться? – с подозрением спросила африканка.
   – Я останусь, если здесь будете вы.
   Охинуа недовольно нахмурила брови, и графиня лукаво рассмеялась.
 
   Услышав смех, Миллисент обернулась и заметила графиню в обществе негритянки. Как обычно, старухи о чем-то спорили.
   – Они обе скорее умрут, чем уступят друг другу, но старые ворчуньи стали настоящими подругами, – сказал Лайон, проследив глазами за взглядом Миллисент. Он отложил трость и присел на ближайшую каменную скамью. – Могу я теперь подержать малышку?
   Миллисент улыбнулась и передала ребенка мужу, присев рядом с ним. Низко над крышей носились ласточки. Леди Эйтон окинула взглядом тропинку, ведущую в Гроув, где когда-то жили рабы. Уцелевшие от огня хижины пришлось снести. Выше на берегу реки уже начали строить новые домики. Конюшня почти не пострадала от пожара, а сгоревшие денники быстро удалось отстроить.
   «Как меняется жизнь», – подумала Миллисент.
   На ветвях деревьев набухли почки, показались крохотные цветочные бутоны, поля зазеленели, а вдоль стены и садовых дорожек расцвели бледно-желтые нарциссы. Кругом царили веселье и радость. Мелбери-Холл снова ожил.
   Миллисент оглянулась на мужа. Маленькая головка Джозефины уютно покоилась у него на груди. Лайон нежно погладил малышку по спине и посмотрел на жену. Его голубые глаза светились любовью.
   – Через год в это же время я буду держать на руках двоих малышей.
   – Кто бы мог себе представить такое? – с улыбкой прошептала Миллисент. – Вот ведь как бывает, когда сбываются мечты…