Макголдрик Мэй. С тобой мои мечты

   – Так ты сегодня придешь? – открыв дверь, спросила Амина.
   – Да, я как раз тебя дожидалась, – солгала Вайолет, поспешно отступая от стены.
   Девушки направились к одному из недавно отстроенных домиков. Там жили Амина и Джоуна. Почти каждый вечер у них собиралась шумная компания гостей – бывших рабынь. Женщины Мелбери-Холла любили Вайолет. Их дружба завязалась еще в те времена, когда был жив сквайр Уэнтуорт. Тогда Вай часто приходилось скрываться от хозяина в хижинах чернокожих женщин.
   С тех пор многое изменилось. Одна из африканок, получив свободу, перебралась в Лондон, но остальные продолжали собираться почти каждый вечер. Беседуя и занимаясь рукоделием, они с удовольствием проводили пару часов вместе. Здесь всегда были рады видеть Вайолет, когда бы она ни пришла.
   Вот и сегодня Вай была рада оказаться среди подруг. Здесь она чувствовала себя в безопасности. Она так долго изводила себя мыслями о своей беременности, что ей страстно хотелось отвлечься хотя бы на час или два. Вайолет никому не могла доверить свою тайну, даже Неду. Уж она-то представляла себе, как он отнесется к подобной новости.
   – …у нее никогда не было мужа, но она оставила ребенка, когда ее продали этому доктору Домби.
   Вайолет прислушалась к разговору, который вели между собой женщины.
   – Я никогда об этом не слышала, – с удивлением сказала Амина, опуская на колени свое рукоделие.
   – Ты тогда еще не родилась, детка, – ответила самая старшая из женщин, которую Уэнтуорт привез сюда, заметив в ней настоящий дар пивовара. – Я слышала, как люди говорили, что Охинуа – принцесса племени ашанти. Будто бы ее похитили с родной земли, что лежит к западу от священной реки в Африке. Ребенком она была настоящей красавицей, и ее сделали домашней прислугой. Она никогда не гнула спину на полях, как я, пока не стала работать на кухне. Ее никогда не били, как всех нас, но вот когда она подросла, тут-то все беды и начались.
   – Беды? – тихо спросила Вайолет.
   – Ну да, когда появились первые признаки, что Охинуа стала женщиной. Не знаю, сколько ей тогда было. Двенадцать или тринадцать. Но хозяин сразу же это заметил. Помню, как у нее начал расти живот, когда она забеременела в первый раз. – Старая негритянка печально покачала головой. – Но ребенок умер во время родов. Жена хозяина не позволила нам войти к Охинуа в ту ночь, когда начались роды. Хозяйка была бы довольна, если бы несчастная тоже умерла. Я и сейчас слышу, как бедняжка кричит от боли и страха.
   – Ты сказала, что она оставила ребенка, – заметила Амина.
   – Да, я так и сказала. Все это было задолго до того, как Охинуа научилась прерывать беременность, пока она еще не заметна. Так вот, по-моему, это случилось через год, а может, через два. У Охинуа снова начал расти живот. На этот раз родился мальчик.
   – Ей удалось оставить его себе?
   – У нее не было ни единого шанса. К тому времени хозяину она надоела, но он оставил ребенка в доме, а Охинуа отдал своему помощнику и другим мужчинам. Однако эта женщина оказалась им не по зубам. Она сбежала. Вскоре ее вернули и заклеймили, но она сбежала снова. Ее опять вернули и на этот раз нещадно высекли. Но Охинуа не сдавалась и пробовала бежать снова и снова.
   – Чудо, что ей удалось все это вынести, – горестно вздохнула Амина.
   Именно так все мы и думали. Но знаете, что самое удивительное? С каждым разом, когда ее ловили и возвращали обратно, Охинуа становилась все сильнее. С каждой новой поркой она становилась ближе к нам, рабам. Она была совсем юной, но ее имя уже было у всех на устах. И мы перестали думать о ней как о девчонке хозяина.
   – Странно, что Домби ее купил.
   Старая женщина воткнула иголку в шитье у себя на коленях.
   – Из Порт-Ройала специально привезли доктора, чтобы он осмотрел жену хозяина. Ее трясло от лихорадки. Тогда-то Домби и наткнулся на Охинуа. Ей тоже нездоровилось, потому что ее жестоко избили и она еще не успела прийти в себя.
   – Я помню Домби только в преклонном возрасте, – сказала Амина, – он казался неплохим человеком.
   – Не знаю, – ответила старуха. – Может, у него и сохранились остатки совести, но как бы там ни было, Домби удалось купить Охинуа.
   – Но это было только начало, настоящая известность пришла к Охинуа позже, – заговорила другая женщина, раньше хранившая молчание. – После смерти хозяйки лишь немногих из нас продали на другие плантации. Тогда-то мы и оказались на кухне в Мелбери-Холле, но видели Охинуа лишь от случая к случаю. Домби всюду таскал ее с собой, куда бы ни ехал. Так что мы встречались с ней только тогда, когда на плантацию вызывали доктора.
   – Где только она не побывала, – добавила старуха. – А с ее острым умом она сумела научиться у старого Домби всему, что он знал. Но она училась не только у Домби. Когда им приходилось путешествовать на борту судна какого-нибудь работорговца, совершавшего свой рейд в Африку или обратно, Охинуа проводила все свое время в трюме вместе с африканцами. Поскольку Домби старался как можно меньше иметь дело с рабами, ими занималась Охинуа. Она выхаживала больных, утешала тех, чьи сердца разрывались от горя, стараясь узнать как можно больше о великой земле, с которой всех нас похитили.
   – Да. Уж она-то знала, как помочь нам в наших бедах, – заметила вторая женщина, снова принимаясь за шитье.
   – А что случилось с ее сыном? – спросила Амина.
   Старшая из женщин пожала плечами.
   – Не знаю. Вряд ли она когда-нибудь пыталась вернуться и разыскать его. Возможно, из мальчика сделали лакея или грума или что-то в этом роде. Кто знает?
   – А что это была за плантация? – поинтересовалась Амина. – Кто был первым хозяином Охинуа?
   – Это была плантация Хайда, детка. Именно там все и началось.

Глава 23

   Должно быть, она сошла с ума, если могла подумать, что из этого соглашения выйдет что-то путное.
   Миллисент отложила книгу и вытерла глаза. Она как можно дольше оттягивала ту минуту, когда ей придется подняться наверх в их с Лайоном спальню. Графиня и сэр Ричард, утомленные долгой дорогой, ушли к себе вскоре после обеда, а слуги (в последнее время это вошло у них в привычку) подняли графа наверх и стали готовить ко сну.
   Миллисент вышла из библиотеки и принялась бродить по дому. Подойдя к винтовой лестнице, она медленно начала подниматься по широким мраморным ступеням. Если бы это был любой другой день, если бы она не была так напугана происшедшей в Лайоне переменой, она бы легко и радостно взбежала наверх. Но сегодня, впервые со дня ее замужества, Миллисент чувствовала себя как рыба, вынутая из воды. Она больше не нужна Лайону. Он слишком стремительно идет вперед, а у нее вряд ли хватит сил, чтобы последовать за ним.
   Причиной сомнений Миллисент была не только внешность мужа. Скорее ее пугала его уверенность в себе и неожиданная властность.
   Миллисент чувствовала, как растет в Лайоне мужская сила, а сегодня вечером в нем была особенно заметна неукротимая воля к жизни. Он был похож на дикое животное, стремящееся выжить любой ценой. И эта перемена испугала Миллисент.
   Должно быть, в Лайоне дремал другой, неизвестный ей человек. И появление графини и ее поверенного заставило его пробудиться. Глядя за обедом на своего мужа, оживленно обсуждавшего с сэром Ричардом растущие беспорядки в североамериканских колониях, Миллисент видела перед собой джентльмена, наделенного недюжинным умом и обаянием, принадлежащего к избранному кругу. Это был утонченный аристократ, человек из другого мира, где нет места таким, как Миллисент. Лайон Пеннингтон, четвертый граф Эйтон, был мужчиной, о котором она не осмеливалась даже мечтать.
   Вайолет еще днем принесла в комнату Лайона кое-что из одежды своей хозяйки, но леди Эйтон надеялась, что к тому времени, когда она войдет в спальню, ее муж будет спать. Толкнув дверь и заглянув внутрь, Миллисент убедилась, что надеялась напрасно. В комнате горело не меньше дюжины свечей, а Лайон был так же бодр и свеж, как в полдень, и полулежал на постели с книгой на коленях.
   – А я как раз раздумывал, поднимешься ли ты или мне придется спуститься и привести тебя самому.
   – Хотела бы я посмотреть, как это у тебя получится. – Миллисент закрыла дверь и нерешительно прислонилась к косяку.
   – Это вызов?
   Губы Эйтона тронула улыбка. У Миллисент мучительно сжалось сердце. Нужно было срочно найти безопасную почву, чтобы ступить на нее.
   – Сегодня вы с сэром Ричардом долго сидели вдвоем в библиотеке. Должно быть, тебе приятно было узнать самые последние новости о делах в имении.
   – И приятно и тревожно. Ты уже готова лечь в постель?
   Миллисент неохотно оторвалась от двери, заглянула за ширму и увидела свою ночную сорочку, аккуратно разложенную на канапе. Сегодня комната показалась ей гораздо меньше, чем обычно, а кровать намного уже. Лайон закрыл книгу и принялся внимательно разглядывать жену.
   – Я так и не успел тебе сказать, как ты сегодня прекрасна.
   – Я… спасибо, – прошептала Миллисент, смутившись еще больше и мечтая только о том, чтобы поскорее скрыться от настойчивого взгляда Лайона. Скользнув за спасительную ширму, Миллисент едва успела перевести дух, как в дверь тихонько постучали.
   Леди Эйтон поспешно бросилась к двери и выглянула в коридор. Там стояла Вайолет.
   – Я пришла помочь вам переодеться, миледи.
   – Да, спасибо. Заходи.
   – Нет! – приказал Лайон из постели. – Я сам помогу твоей хозяйке, ступай.
   Вайолет замерла в нерешительности, переводя взгляд с леди Эйтон на ее мужа.
   – Я справлюсь сама, Вай, – пробормотала Миллисент, чувствуя, как краска заливает ей лицо. – Иди ложись.
   Закрыв дверь, леди Эйтон попыталась принять как можно более непринужденный вид и проворно спряталась за ширмой.
   – Я же сказал, что помогу тебе.
   – Да, знаю. – Голос Миллисент прозвучал неестественно. – Я сама переоденусь.
   – У этого платья застежка на спине.
   Миллисент чертыхнулась про себя. Лайон прав: без посторонней помощи его никак не снять.
   – Могу я тебе помочь?.. Я не стану больше брить бороду, даже если ты будешь меня умолять об этом.
   Миллисент закрыла глаза. Лайон говорил как обиженный ребенок, и ей стало смешно. Она едва удержалась, чтобы не засмеяться. В голосе Лайона она узнала свои собственные интонации. Неожиданно до нее вдруг дошла вся несуразность ее поведения. В конце концов, перед ней все тот же мужчина, с которым они занимались любовью всю эту неделю. И этот мужчина – ее муж.
   Прижав к груди ночную сорочку, Миллисент обошла ширму.
   – Поздно. Все, что могло случиться, уже случилось, – заявила она. – Теперь я знаю, как ты пугающе красив, так что можешь оставаться таким.
   – Ладно, миледи. Ваше желание для меня закон. – Лайон бросил книгу на стол. – Иди сюда.
   Миллисент присела на краешек кровати, повернувшись к мужу спиной.
   – Если ты расстегнешь первый десяток пуговиц, с остальными я как-нибудь справлюсь сама.
   – Надеюсь, ты это не всерьез? – воскликнул Лайон с хорошо разыгранным изумлением. – Я весь день с удовольствием предвкушал, как буду расстегивать остальные. Так что или я расстегну их все, или ни одной.
   Миллисент бросила взгляд через плечо и увидела радостную улыбку на лице Лайона. Он знал, как заставить растаять ее сердце.
   – Ты что-то слишком много просишь.
   Миллисент почувствовала, как расстегнулась первая пуговица, затем вторая.
   – Ну раз уж ты сама упомянула об этом, мне действительно кое-что от тебя потребуется.
   Леди Эйтон заметила перемену в голосе мужа.
   – Что же именно?
   Мне нужно ехать в Шотландию. И я хочу, чтобы ты отправилась вместе со мной. – Миллисент мгновенно напряглась. Пальцы Лайона мягко скользнули по ее спине, расстегивая еще несколько пуговиц. – В последние месяцы я очень отдалился от Баронсфорда и ничего не знал о том, что там происходит. Мне и в голову не приходило, что тревожные события в Шотландии перекинулись на юг страны и охватили все приграничные территории.
   – Ты имеешь в виду «очистку имений»? – тихо спросила Миллисент.
   Она кое-что слышала об этом. Тридцать лет назад Карл Эдуард, красавчик принц Чарли, потерпел поражение в Куллоденском сражении. С тех пор власти подвергали жестоким гонениям якобитов и шотландских горцев, осмелившихся поддержать юного претендента.
   В газетах, которые присылала из Лондона графиня, встречались тексты выступлений в парламенте. Насколько Миллисент могла судить об этом, к нынешнему кризису привели события в Шотландии десятилетней давности. Резкое обесценивание денег заставило землевладельцев поднять арендную плату. И без того невысокие заработки в густонаселенной Шотландии стали еще ниже. Это нанесло удар по крупным арендаторам. Долгие десятки лет они распоряжались огромными угодьями, находившимися в собственности землевладельцев, делили их на мелкие участки и сдавали фермерам, наживая на этом немалые состояния. Теперь арендаторы лишились своих доходов и были вынуждены покинуть страну. Землевладельцы же продолжали искать способы извлечения прибыли из своих угодий, а это повлекло за собой настоящие беды.
   – Сэр Ричард рассказал мне, что каждый месяц в Баронсфорде находят убежище сотни беженцев. Чаще всего это голодные отчаявшиеся люди, готовые на все ради куска хлеба. Кто-то из них бьется изо всех сил, чтобы прокормить семью, другие лишь мечтают заработать немного денег и добраться до колоний.
   Миллисент обернулась к мужу.
   – Я читала обращение одного из членов палаты лордов. Он заявил, что с исчезновением крупных арендаторов мелким фермерам станет намного легче жить. У них останется лишь один хозяин – землевладелец. Но эти несчастные бродяги и есть…
   – …те самые мелкие фермеры, – закончил Лайон фразу жены. – В действительности произошло вот что: старые арендаторы освободили имения, а землю заняли те, кто смог предложить больше денег. Но заезжим чужакам нет никакого дела до бедных фермеров, которые годами трудились на этой земле. Новые арендаторы заплатили землевладельцам и теперь стараются выжать из фермеров как можно больше, чтобы окупить издержки и получить прибыль.
   – Людям остается только смириться.
   – Но повышение арендной платы – это еще не все, – горестно вздохнул Лайон. – Некоторые владельцы имений решили отказаться от земледелия и заняться овцеводством. Они объединяют маленькие участки пахотной земли и превращают их в пастбища. Когда-то на каждом из этих наделов жили и трудились фермеры со своими семьями, теперь же землевладельцы просто выгоняют этих людей прочь и сносят их дома.
   – Какой ужас! – Миллисент в волнении сжала руку Лайона. – Ты сказал, что беспорядки достигли и Баронсфорда?
   – Кое-кто из моих соседей поддержал новые веяния. А поскольку меня долго не было в Шотландии, среди фермеров стали распространяться слухи. После несчастного случая я передал управление имением в руки моего брата Пирса. – Миллисент уже знала об этом, но решила промолчать. – Но, боюсь, Пирс слишком занят. Я должен сам отправиться в Баронсфорд, заняться делами поместья и все уладить. Заботы моих людей – это мои заботы. – Лайон рассеянно погладил Миллисент по руке. – Я не держу арендаторов, отец тоже обходился без них. И все же многие наши фермеры боятся, что земли Баронсфорда перейдут в чужие руки.
   Миллисент хорошо понимала, что имеет в виду Лайон. После смерти Уэнтуорта чернокожие обитатели Мелбери-Холла испытывали те же страхи. Все они почувствовали немалое облегчение, когда умер их жестокий хозяин, но несчастных африканцев терзала мысль, кто же придет на смену сквайру. Многие опасались, что хозяйка Мелбери-Холла продаст все, что только можно, включая рабов, и уедет подальше от этих мест. Но Миллисент не могла отвернуться от своих людей и отказать в помощи тем, кто так отчаянно в ней нуждался.
   – Ты должен вернуться и убедить фермеров, что не собираешься бросать их на произвол судьбы.
   – Да. И я хочу, чтобы ты поехала со мной.
   – Но я не могу, – возразила Миллисент. – Не могу оставить Мелбери-Холл так надолго.
   – Мы поедем на две недели, самое большее на месяц. И сразу вернемся.
   – Но я нужна здесь. Без меня все придет…
   – Ты знаешь, что это не так. – Миллисент попыталась встать, но Лайон схватил ее за руку и удержал. – В Мелбери-Холле достаточно знающих людей, которые прекрасно справляются с работой.
   – Но есть и другие, кто мог бы поехать с тобой. Твоя матушка…
   – Она сказала сегодня, что не собирается никуда отсюда уезжать. В самом деле, она так потрясена моим чудесным исцелением, что решила задержаться в Мелбери-Холле. Матушка думает, что это место поможет и ей поправить здоровье.
   – Вот видишь, – сухо сказала Миллисент, – тем более мне надо остаться. Кто-то должен составить ей компанию.
   – У нее есть Мейтленд. К тому же Гиббз и миссис Пейдж прекрасно о ней позаботятся. – Лайон добавил, понизив голос: – По правде сказать, мою матушку удерживает здесь вовсе не привязанность к нам с тобой. Мне кажется, она надумала остаться, чтобы выяснить, не сможет ли Охинуа ей чем-нибудь помочь.
   Лайон был прав. И Миллисент это понимала, хоть ей и не хотелось признаваться в этом. Мелбери-Холл жил по привычному распорядку, и его хозяйка вполне могла отлучиться на пару недель или даже месяцев. Причина охватившей ее паники крылась совсем в другом. Миллисент чувствовала, что ей слишком многого недостает, чтобы успешно сыграть роль жены графа в его родном Баронсфорде. Ни один из ее предков не вознесся так высоко. Она считала себя обыкновенной простушкой. Миллисент Грегори могла бы еще справиться с ролью вдовы сквайра в небольшом сельском имении, но не более. Она не питала никаких иллюзий на свой счет.
   – Скажи мне, что тебя беспокоит?
   Миллисент подняла глаза и встретила встревоженный взгляд Лайона.
   – Я боюсь.
   Эйтон притянул к себе жену и крепко обнял. Зарывшись лицом в душистые волосы Миллисент, он успокаивающе провел рукой по ее спине.
   – Если запереться в комнате и забаррикадировать дверь – устало прошептал Лайон на ухо жене, – мир снаружи покажется чертовски пугающим. У меня тоже есть свои страхи. Я боюсь прошлого. Боюсь, что мои люди разочаруются во мне. Ведь я уже не тот, каким они меня знали.
   Растерянная и смущенная, Миллисент приникла к мужу. Ища утешения, она прижалась щекой к его груди и прислушалась к ровным ударам сердца. Заботы Лайона были гораздо серьезнее, чем ее собственные. И все же тревога не отпускала леди Эйтон. Скованная страхом, молодая женщина, казалось, вот-вот превратится в ледяную статую. Онемевшие от холода ноги не слушались ее. Где же взять силы, чтобы шагнуть в будущее?
   – Когда ты собираешься ехать?
   – Надеюсь, мы отправимся в начале будущей недели. Миллисент бросила робкий взгляд на мужа. Как же он все-таки красив!
   – Ты дашь мне время подумать?
   Лайон наклонился и поцеловал жену.
   – Да. Только не придумывай разные отговорки. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы ты поехала со мной. Я не могу без тебя, Миллисент.
   Она тоже не могла представить себе жизни без Лайона.

Глава 24

   – Эй ты, как тебя зовут?
   – Джеймс Уэйкфилд, мэм.
   Старая графиня взглянула на второго мальчишку, стоявшего на безопасном расстоянии у садовой стены. Двое сорванцов только что выскочили из леса и с громкими криками бросились к воротам, весело смеясь и гоняясь друг за дружкой словно пара игривых щенят, но, заметив почтенную даму, шалуны испуганно замерли.
   – А кто твой приятель?
   – Изрейел. Вообще-то он живет здесь, в Мелбери-Холле, а сейчас гостит у нас в Солгрейве.
   Понятно. – Старуха окинула Джеймса Уэйкфилда внимательным взглядом. Парнишка выглядел довольно рослым и крепким для своих лет, хотя вряд ли ему было больше двенадцати – тринадцати. Одна рука у него была изуродована, но графиня сделала вид, что не заметила этого, и перевела взгляд на второго мальчугана. Изрейел был очень красив. На темном лице весело сверкали яркие зеленые глаза. Графиня повернулась к Джеймсу. – Должно быть, вы уже успели сегодня напроказничать? Признавайтесь!
   – Напроказничать? – Джеймс метнул предостерегающий взгляд на своего товарища. – Ну что вы, мэм! Никаких проказ. Простите, но у нас очень важное дело, мэм, нам надо идти. – Мальчик отвесил низкий поклон, осторожно попятился и присоединился к приятелю. А через минуту оба уже опять хохотали и бегали наперегонки.
   – Это старший сын лорда Станмора, – пояснила графине ее спутница.
   Графиня Эйтон не была лично знакома с семейством Станмор, но много о нем слышала. Лорд Станмор принадлежал к благородной шотландской фамилии. Его мать, в девичестве Бьюканан, была родом с берегов озера Лох-Ломонд.
   Леди Станмор оказалась не менее интересной особой. Собирая всевозможные сведения о Миллисент, графиня Эйтон узнала о ее давней дружбе с Ребеккой Станмор, завязавшейся еще в те годы, когда подруги вместе учились в Оксфорде, в школе для девочек. Затем Ребекка десять лет жила в североамериканских колониях, и пути их разошлись. Но после долгой разлуки счастливый случай однажды снова свел их вместе. В то лето Ребекка вышла замуж за Станмора, а Миллисент овдовела.
   – Юный лорд учится в Итоне, а чернокожий мальчуган, Изрейел, ходит в школу в Небуорт-Виллидже, – продолжила свои объяснения служанка. – Эти двое – большие друзья. Их водой не разольешь. Ребятишки часто здесь бывают. Повар, должно быть, уже приготовил для них конфеты. Он всегда старается угостить их чем-нибудь вкусненьким.
   «Какой чудесный день», – подумала графиня, подставляя лицо лучам солнца. Стоя в саду, она глубоко вдохнула свежий морозный воздух и призналась себе, что уже давно ей не было так хорошо, как здесь, в Мелбери-Холле.
   В просвете между деревьями, где совсем недавно были мальчишки, показалась высокая чернокожая женщина. Она наклонилась, чтобы поднять что-то с земли, затем выпрямилась и осторожно положила свою находку в корзину. Графиня смогла рассмотреть покрытое морщинами лицо негритянки и решила, что это и есть Охинуа. С самого своего приезда графиня страстно мечтала о встрече с африканкой, но знахарка оказалась просто неуловимой.
   – Ступай и попроси ее прийти сюда и поговорить со мной пару минут, – велела графиня служанке.
   Девушка поспешила выполнить просьбу госпожи. Стоя у садовой ограды, Беатрис увидела, как служанка подошла к негритянке и что-то ей сказала. Охинуа ответила, так и не взглянув в сторону сада. Девушка немного постояла в нерешительности, а затем поспешила обратно.
   – Она спрашивает, зачем вы просите ее прийти сюда, миледи.
   – Скажи, что я хочу поблагодарить ее.
   Служанка убежала. Тяжело опираясь на трость, графиня вышла за ограду и остановилась. Отсюда ей лучше было видно Охинуа. Приняв отсутствующий вид, она потыкала тростью мерзлую землю. Вскоре запыхавшаяся служанка вернулась обратно.
   – Она хочет знать, за что вы собираетесь ее поблагодарить, миледи.
   – Силы небесные! Скажи ей, я должна поблагодарить ее за все, что она сделала для моего сына.
   Девушка снова начала поспешно спускаться с холма, но графиня заметила, что Охинуа сделала шаг ей навстречу. К тому времени Беатрис уже успела преодолеть часть пути и принялась спускаться по склону.
   – Что теперь? – спросила графиня.
   Девушка остановилась на полдороге и крикнула:
   – Она говорит, что своим выздоровлением ваш сын обязан самому себе. И что она тут ни при чем.
   – Весьма скромно, – заметила графиня, делая еще несколько шагов по тропинке.
   – Весьма скромно! – громко крикнула служанка, поворачиваясь к Охинуа.
   – Я не просила тебя это повторять, – проворчала Беатрис. Заметив, что Охинуа взбирается на холм, графиня продолжила спуск.
   – Что еще мне ей сказать? – спросила служанка, с трудом переводя дыхание.
   – Лучше тебе отправиться в дом и передохнуть.
   Девушка повернулась к лесу.
   – Лучше тебе отправиться домой и…
   – Не ей, – раздраженно рявкнула графиня, поравнявшись со служанкой, – а тебе!
   – Мне? – Девушка растерянно повернулась к хозяйке.
   – Да, тебе, – подтвердила Охинуа, проделав уже больше половины пути.
   Служанка дважды присела в реверансе, попрощавшись с обеими женщинами, и побежала к дому.
   Охинуа внимательно взглянула на Беатрис.
   – Впредь вам следует знать, что я не люблю, когда меня требуют к себе.
   – Это была просьба. Впрочем, неважно, – нетерпеливо проворчала Беатрис, взмахнув рукой. – Я просто очень хотела с вами познакомиться, но, боюсь, я бываю не слишком-то терпелива, когда чего-нибудь хочу.
   – Вам свойственна резкость, – заметила Охинуа. – Это у вас в характере.
   – Я знаю.
   – И, пожалуй, грубость.
   – Верно. Иногда.
   – И упрямство.
   – Когда обстоятельства заставляют. – Графиня подозрительно нахмурилась. – А как вышло, что вы так хорошо меня знаете?
   Африканка пожала плечами.
   – Я знаю вашего сына. Так чего же вы хотели?
   – Если вы сможете выдержать общество такой взбалмошной старухи, как я, то мне бы очень хотелось составить вам компанию, пока вы гуляете и собираете свои травы и коренья.
   – Что ж, раз уж вы спросили, то почему бы и нет? Вполне может оказаться, что две взбалмошные старухи гораздо лучше, чем одна.
 
   Миллисент стремглав ворвалась в библиотеку, нарушив тишину веселым оживлением. Это была приятная перемена. Лайон с нежностью посмотрел на жену, стараясь не упустить ни одной мелочи. На Миллисент было нежно-голубое платье с изящным корсажем и низким вырезом, а шею украшала тонкая лента того же цвета.