Я решил не уточнять, что миссис Терли все-таки была бабушкой, раз у нее имелись внучки. В любом случае мои усилия пропали бы даром. Делберт, похоже, напрочь забыл о моем присутствии.
– Боже, ох, боже мой, – причитал он, – Тельма-то до чего хороша была в тот вечер. Ох и хороша…
Мне вспомнился цветастый халат и тапочки с помпонами. Видимо, на седьмом десятке – а Делберт его определенно разменял – наши взгляды на женскую красоту несколько меняются.
Я кивнул в ответ:
– Как есть красавица.
Делберт тоскливо уронил голову.
– Она ж пришла тогда, на кухне сидела с Юнис… Все про цветочки рассказывала. – Еще один глоток. И снова прямо из бутылки. Я отвел глаза. – Юнис как раз получила новый каталог Харви, и Тельма так радовалась, так радовалась…
– Радовалась? – уточнил я. – Чему радовалась?
Кажется, у Делберта начали путаться мысли. Он посмотрел на меня как на недоумка.
– Чему, чему… Тельма-то еще не получила каталог, и Юнис обещала ей свой дать.
А мне Юнис ничего не сказала про новый каталог. Да и тот, что показал дедуля, был прошлогодним. Мелочь, конечно, но не забыть бы все же поинтересоваться у Юнис, как было дело.
Теперь голос Симса звучал сдавленно, словно у него в горле кость застряла.
– Вот бедняжка! – шмыгнул он носом. – Целый вечер говорила о цветочках, а посадить-то их ей и не довелось!
Я уж было собрался предложить ему свой платок, но другого у меня при себе не было, а подлокотники все еще находились в опасной близости от моих ладоней.
– Не известно ли вам, кто бы мог желать зла бабуле? Или ее живности?
– Не-а, не известно. – Глаза Делберта покраснели и заслезились, он утер их рукавом. – Тельму все любили. Ага. Все-все любили.
Вопрос о животных он обошел. А пора бы уже и о них вспомнить.
– Видите ли, Делберт… В городе поговаривают, что вы не большой любитель животных. Что они вроде как действуют вам на нервы.
Делберт-то, оказывается, был далеко не так пьян, как я предположил, исходя из количества выпитого. Очевидно, за долгие годы тренировок он выработал поразительную выносливость. Вполне осмысленный взгляд метнулся в мою сторону.
– Ну вот что! – буркнул он. – Плевал я, кто там чего болтает. Мне они нравились, эти… животные Тельмы. Правда. – Он обвел взглядом комнату, словно в поисках подходящих слов. – И кот, и попугай. Ага. Милые зверушки.
Это заявление слегка отличалось от показаний, данных в полиции, вот почему я ему не поверил. И правильно сделал. Вы со мной согласитесь, узнав, что брякнул Симс в следующий момент:
– И вообще, животины эти даже самой Тельме на нервы действовали. Кого хошь спроси. Да эти чертовы твари всем на нервы действовали. Всем! – Делберт все больше распалялся. – Чертов кот так и норовил цапнуть кого ни попадя. А птица… та вечно гадила. Тьфу ты, мерзость! Только грязь разводила.
Судя по окружающей обстановке, у Симса с птичкой бабули Терли было немало общего. Я бы даже сказал, родственного.
А Делберт тем временем продолжал кипятиться:
– И не след зверью всякому с людьми жить. Разве ж Господь для того их животными сотворил, а? Вот то-то!
Словом, «милые зверушки» были благополучно забыты. Однако дискуссия с пьяницей на богословские темы в мои планы не входила, а посему я переключился на другое.
– Скажите-ка, Делберт… – я чуть подался к нему, – вы были помолвлены с бабулей?
Тупой взгляд на миг прояснился.
– Давным-давно, – горестно выдохнул он. – Еще в школе.
– И что же вас разлучило?
Даже на столь закаленный в боях с алкоголем организм водка в конце концов свое действие оказала. Глаза Делберта вдруг сошлись в одной точке, в них заблестели слезы.
– Зачем же я отпустил Тельму, – всхлипнул горемыка. – Ну зачем?! Мы были созданы друг для друга.
Я не произнес ни слова, но Делберт, кажется, решил, что ему возражают. Он уколол меня обиженным взглядом и с вызовом бросил:
– Точно. Я знаю, что говорю. Созданы друг для друга. И Тельма сама так считала.
Вот это уже кое-что.
– Неужели? – спросил я.
Делберт помахал почти опорожненной бутылкой у меня перед носом.
– Вот ты мне не веришь, а это истинная правда. Тельма сама говорила, что дедуля, мол, действует ей на нервы. – Делберт часто-часто закивал, словно ребенок, пытающийся убедить взрослых в том, что на сей раз он не врет. – Да-да, так прямо и сказала!
– Она что, собиралась уйти от мужа к вам?
– Ну-у, чтобы вот так сказать… Она ж была культурная. Но я догадался. Тельма точно хотела ко мне уйти.
– И когда она дала вам это понять?
Если Делберт и впрямь не врет, то у дедули Терли был еще один мотив для убийства, куда более существенный, чем спутниковая тарелка. Боже, неужели такое возможно?! Неужели этот щуплый милый старичок зверски прикончил свою жену, а заодно и кота с попугаем?!
– За несколько дней до ее смерти. Я ей позвонил… ну, как обычно… Чтоб, знаешь ли, связи не терять. – Он взглянул на меня с эдакой хитринкой.
Между нами – образ Делберта Симса, «поддерживающего связь» с дамой, у меня как-то не складывался. С другой стороны, бабуля-то Делберта знала смолоду, еще до того, как началась его любовная связь с бутылкой. Может, миссис Терли по-прежнему видела в нем то, что мне уже не дано увидеть?
Определенно видела. Иначе ее «связь» с нынешним Делбертом никак не объяснить.
Делберт наклонился ко мне и произнес тихим, проникновенным голосом:
– Мы с бабулей много лет дружили. Точно. Я тебе говорю. У нас такие отношения были… Такие… Особенные. – Он снова прослезился. Пару раз моргнул. Пару раз шмыгнул носом. Вытер нос рукавом.
Ну могла ли бабуля устоять против такого обаяния!
Меня, однако, очень интересовал еще один вопрос.
– А бабуля… м-м… Тельма не упоминала при вас о неких Мэрилин Блимел и Рэе Петерсе?
Делберт одарил меня суровым взглядом. Суровым, разумеется, до определенных пределов, поскольку из глаз у него по-прежнему струились слезы.
– Само собой, – буркнул он. – И что?
– Это я у вас хотел спросить, – медленно и отчетливо проговорил я. – И что?
Посоветовавшись с бутылкой, хозяин равнодушно пожал плечами.
– Она их терпеть не могла.
Вот вам и здрасьте! Такого ответа я уж никак не ожидал и еле успел удержать челюсть на месте.
– Как это?
Делберт посмотрел на меня так, словно из нас двоих именно я опустошил бутылку водки.
– Она. Их. Терпеть. Не. Могла, – повторил он. С нажимом на каждом слове.
Ага. Теперь понял. Огромное спасибо за разъяснение.
– Почему – вот что я хотел бы узнать.
Ей-богу, сам удивляюсь – и откуда во мне столько терпения?
Делберт опять пожал плечами.
– Ну… Мэрилин – та была стервой. Вечно отпускала всякие шуточки за спиной у Тельмы. А Рэй просто старый козел.
Так-так. Разумеется, это все объясняет.
– Тельма сама вам сказала, что терпеть их не может?
Я получил еще один взгляд типа «Да ты, никак, пьян в стельку?».
– Ну да. Откуда б я иначе узнал?
Озаренный неожиданной мыслью, Симс качнулся в мою сторону. Ну а я, памятуя о дефиците мятной жидкости в запасах Симса, естественно, слегка отклонился назад.
– Они оба умерли! – таинственно прошептал Делберт.
Еще раз огромное вам спасибо, мистер Симс. Не сообщите ли для разнообразия что-нибудь новенькое?
– Что вы говорите!
Симс несколько раз кивнул, не спуская с меня широко распахнутых, затуманенных слезами и алкоголем глаз.
– Рэй шею сломал. Скатился по лестнице в подвал. А Мэрилин грохнулась с крыльца на асфальт. Давно уж, – добавил он небрежно. Трагичность кончины обоих, как я понял, Делберта не слишком угнетала.
– Вы с ними были знакомы лично?
Он помолчал, словно взвешивая мои слова. Я никак не мог решить – то ли подозрительное поведение в природе у Симса, то ли он принадлежит к тому типу людей, которые выглядят виновными во всех смертных грехах, даже если на самом деле и мухи не обидят.
– Н-ну да, я их знал. – Симс вроде в чем-то оправдывался. – С Рэем мы вместе на лесопилке работали, а год назад на пенсию ушли. А Мэрилин… она в ту же церковь ходила, что и мы с бабулей.
Привалившись к спинке дивана, он продолжил:
– Так что знал я их, да. Только бабуля их сильно ненавидела, а я нет.
Похоже, Делберт здорово гордился своим человеколюбием и не сомневался, что это жирный плюс в его пользу.
– А почему вы назвали Рэя Петерса старым козлом?
Согласитесь, вопрос резонный. Думаю, Рэй и сам был бы не прочь услышать ответ. Симс не колебался ни минуты.
– Потому что, – презрительно буркнул он. – Донжуан хренов. – У Симса вышло «Дон Джуй-йан», но я его понял с ходу. – И вечно хвастался. Все твердил, что у него цветник лучше бабулиного. Действовал Тельме на нервы.
Послушать Симса, так бабулины нервы были вконец издерганы. С ума сойти, кто только ей на эти самые нервы не действовал – и дедуля, и кот, и попугай. Теперь вот, как выяснилось, еще и Мэрилин с Петерсом… Собственно, если кто и не действовал бабуле на нервы, так один только Делберт Симс. Признаться, мне в это верилось с трудом. Тут Делберт с бульканьем влил в себя остатки водки, подкрепив тем самым мою недоверчивость. И вообще сомнительно, чтобы Симс понимал, что он несет.
У меня в запасе остался лишь один вопрос.
– Да, кстати, – сказал я, – ваш традиционный «шулер» по пятницам распался, но вы ведь встречаетесь изредка с дедулей и Джо Эдди, верно?
Делберт внезапно сузил глаза и уставился на меня трезвым как стеклышко взглядом.
– Не-а. Не встречаюсь, – заявил он после долгой паузы.
– Неужели? – удивился я. – Вообще ни с кем не видитесь?
Вот так сюрприз!
– Не-а. Сказал же – нет, – неожиданно разозлился Делберт.
– Совсем?
– Слушай, сколько тебе повторять! Сказал – нет, значит, нет! – раздраженно отрезал Симс.
И встал с дивана. Надежда на то, что он нежданно-негаданно протрезвел, улетучилась. Делберг едва держался на ногах, но бутылку из рук не выпускал. Причем тыкал ею мне в лицо.
– Слушай, ты… Я устал. – Он качнулся, но успел бросить недвусмысленный взгляд на дверь. – Больше не стану отвечать на дурацкие вопросы, понял?
А как же. Я вообще понятливый. Схватываю на лету даже столь тонкие намеки.
Я двинулся к выходу, не потрудившись даже сказать гостеприимному хозяину «спасибо» за помощь. Впрочем, моя благодарность наверняка пропала бы даром.
Не прошло и пяти минут, как я оказался у своей конторы. И эти минуты я потратил на размышления о странной реакции Делберта Симса на последний вопрос. Что это он так взвился при самом невинном упоминании партнеров по картам, а?
Машину я решил поставить не в переулке, как обычно, а прямо перед аптекой Элмо. Если у записного любителя кромсать покрышки снова зачешутся руки, то ему придется совершить свой акт вандализма на виду у всего города.
Не успел я сделать и двух шагов по лестнице, как услышал этот звук. В моем кабинете вовсю трезвонил телефон. Снова. И снова. И снова.
Мельба, как обычно, была на высоте.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– Боже, ох, боже мой, – причитал он, – Тельма-то до чего хороша была в тот вечер. Ох и хороша…
Мне вспомнился цветастый халат и тапочки с помпонами. Видимо, на седьмом десятке – а Делберт его определенно разменял – наши взгляды на женскую красоту несколько меняются.
Я кивнул в ответ:
– Как есть красавица.
Делберт тоскливо уронил голову.
– Она ж пришла тогда, на кухне сидела с Юнис… Все про цветочки рассказывала. – Еще один глоток. И снова прямо из бутылки. Я отвел глаза. – Юнис как раз получила новый каталог Харви, и Тельма так радовалась, так радовалась…
– Радовалась? – уточнил я. – Чему радовалась?
Кажется, у Делберта начали путаться мысли. Он посмотрел на меня как на недоумка.
– Чему, чему… Тельма-то еще не получила каталог, и Юнис обещала ей свой дать.
А мне Юнис ничего не сказала про новый каталог. Да и тот, что показал дедуля, был прошлогодним. Мелочь, конечно, но не забыть бы все же поинтересоваться у Юнис, как было дело.
Теперь голос Симса звучал сдавленно, словно у него в горле кость застряла.
– Вот бедняжка! – шмыгнул он носом. – Целый вечер говорила о цветочках, а посадить-то их ей и не довелось!
Я уж было собрался предложить ему свой платок, но другого у меня при себе не было, а подлокотники все еще находились в опасной близости от моих ладоней.
– Не известно ли вам, кто бы мог желать зла бабуле? Или ее живности?
– Не-а, не известно. – Глаза Делберта покраснели и заслезились, он утер их рукавом. – Тельму все любили. Ага. Все-все любили.
Вопрос о животных он обошел. А пора бы уже и о них вспомнить.
– Видите ли, Делберт… В городе поговаривают, что вы не большой любитель животных. Что они вроде как действуют вам на нервы.
Делберт-то, оказывается, был далеко не так пьян, как я предположил, исходя из количества выпитого. Очевидно, за долгие годы тренировок он выработал поразительную выносливость. Вполне осмысленный взгляд метнулся в мою сторону.
– Ну вот что! – буркнул он. – Плевал я, кто там чего болтает. Мне они нравились, эти… животные Тельмы. Правда. – Он обвел взглядом комнату, словно в поисках подходящих слов. – И кот, и попугай. Ага. Милые зверушки.
Это заявление слегка отличалось от показаний, данных в полиции, вот почему я ему не поверил. И правильно сделал. Вы со мной согласитесь, узнав, что брякнул Симс в следующий момент:
– И вообще, животины эти даже самой Тельме на нервы действовали. Кого хошь спроси. Да эти чертовы твари всем на нервы действовали. Всем! – Делберт все больше распалялся. – Чертов кот так и норовил цапнуть кого ни попадя. А птица… та вечно гадила. Тьфу ты, мерзость! Только грязь разводила.
Судя по окружающей обстановке, у Симса с птичкой бабули Терли было немало общего. Я бы даже сказал, родственного.
А Делберт тем временем продолжал кипятиться:
– И не след зверью всякому с людьми жить. Разве ж Господь для того их животными сотворил, а? Вот то-то!
Словом, «милые зверушки» были благополучно забыты. Однако дискуссия с пьяницей на богословские темы в мои планы не входила, а посему я переключился на другое.
– Скажите-ка, Делберт… – я чуть подался к нему, – вы были помолвлены с бабулей?
Тупой взгляд на миг прояснился.
– Давным-давно, – горестно выдохнул он. – Еще в школе.
– И что же вас разлучило?
Даже на столь закаленный в боях с алкоголем организм водка в конце концов свое действие оказала. Глаза Делберта вдруг сошлись в одной точке, в них заблестели слезы.
– Зачем же я отпустил Тельму, – всхлипнул горемыка. – Ну зачем?! Мы были созданы друг для друга.
Я не произнес ни слова, но Делберт, кажется, решил, что ему возражают. Он уколол меня обиженным взглядом и с вызовом бросил:
– Точно. Я знаю, что говорю. Созданы друг для друга. И Тельма сама так считала.
Вот это уже кое-что.
– Неужели? – спросил я.
Делберт помахал почти опорожненной бутылкой у меня перед носом.
– Вот ты мне не веришь, а это истинная правда. Тельма сама говорила, что дедуля, мол, действует ей на нервы. – Делберт часто-часто закивал, словно ребенок, пытающийся убедить взрослых в том, что на сей раз он не врет. – Да-да, так прямо и сказала!
– Она что, собиралась уйти от мужа к вам?
– Ну-у, чтобы вот так сказать… Она ж была культурная. Но я догадался. Тельма точно хотела ко мне уйти.
– И когда она дала вам это понять?
Если Делберт и впрямь не врет, то у дедули Терли был еще один мотив для убийства, куда более существенный, чем спутниковая тарелка. Боже, неужели такое возможно?! Неужели этот щуплый милый старичок зверски прикончил свою жену, а заодно и кота с попугаем?!
– За несколько дней до ее смерти. Я ей позвонил… ну, как обычно… Чтоб, знаешь ли, связи не терять. – Он взглянул на меня с эдакой хитринкой.
Между нами – образ Делберта Симса, «поддерживающего связь» с дамой, у меня как-то не складывался. С другой стороны, бабуля-то Делберта знала смолоду, еще до того, как началась его любовная связь с бутылкой. Может, миссис Терли по-прежнему видела в нем то, что мне уже не дано увидеть?
Определенно видела. Иначе ее «связь» с нынешним Делбертом никак не объяснить.
Делберт наклонился ко мне и произнес тихим, проникновенным голосом:
– Мы с бабулей много лет дружили. Точно. Я тебе говорю. У нас такие отношения были… Такие… Особенные. – Он снова прослезился. Пару раз моргнул. Пару раз шмыгнул носом. Вытер нос рукавом.
Ну могла ли бабуля устоять против такого обаяния!
Меня, однако, очень интересовал еще один вопрос.
– А бабуля… м-м… Тельма не упоминала при вас о неких Мэрилин Блимел и Рэе Петерсе?
Делберт одарил меня суровым взглядом. Суровым, разумеется, до определенных пределов, поскольку из глаз у него по-прежнему струились слезы.
– Само собой, – буркнул он. – И что?
– Это я у вас хотел спросить, – медленно и отчетливо проговорил я. – И что?
Посоветовавшись с бутылкой, хозяин равнодушно пожал плечами.
– Она их терпеть не могла.
Вот вам и здрасьте! Такого ответа я уж никак не ожидал и еле успел удержать челюсть на месте.
– Как это?
Делберт посмотрел на меня так, словно из нас двоих именно я опустошил бутылку водки.
– Она. Их. Терпеть. Не. Могла, – повторил он. С нажимом на каждом слове.
Ага. Теперь понял. Огромное спасибо за разъяснение.
– Почему – вот что я хотел бы узнать.
Ей-богу, сам удивляюсь – и откуда во мне столько терпения?
Делберт опять пожал плечами.
– Ну… Мэрилин – та была стервой. Вечно отпускала всякие шуточки за спиной у Тельмы. А Рэй просто старый козел.
Так-так. Разумеется, это все объясняет.
– Тельма сама вам сказала, что терпеть их не может?
Я получил еще один взгляд типа «Да ты, никак, пьян в стельку?».
– Ну да. Откуда б я иначе узнал?
Озаренный неожиданной мыслью, Симс качнулся в мою сторону. Ну а я, памятуя о дефиците мятной жидкости в запасах Симса, естественно, слегка отклонился назад.
– Они оба умерли! – таинственно прошептал Делберт.
Еще раз огромное вам спасибо, мистер Симс. Не сообщите ли для разнообразия что-нибудь новенькое?
– Что вы говорите!
Симс несколько раз кивнул, не спуская с меня широко распахнутых, затуманенных слезами и алкоголем глаз.
– Рэй шею сломал. Скатился по лестнице в подвал. А Мэрилин грохнулась с крыльца на асфальт. Давно уж, – добавил он небрежно. Трагичность кончины обоих, как я понял, Делберта не слишком угнетала.
– Вы с ними были знакомы лично?
Он помолчал, словно взвешивая мои слова. Я никак не мог решить – то ли подозрительное поведение в природе у Симса, то ли он принадлежит к тому типу людей, которые выглядят виновными во всех смертных грехах, даже если на самом деле и мухи не обидят.
– Н-ну да, я их знал. – Симс вроде в чем-то оправдывался. – С Рэем мы вместе на лесопилке работали, а год назад на пенсию ушли. А Мэрилин… она в ту же церковь ходила, что и мы с бабулей.
Привалившись к спинке дивана, он продолжил:
– Так что знал я их, да. Только бабуля их сильно ненавидела, а я нет.
Похоже, Делберт здорово гордился своим человеколюбием и не сомневался, что это жирный плюс в его пользу.
– А почему вы назвали Рэя Петерса старым козлом?
Согласитесь, вопрос резонный. Думаю, Рэй и сам был бы не прочь услышать ответ. Симс не колебался ни минуты.
– Потому что, – презрительно буркнул он. – Донжуан хренов. – У Симса вышло «Дон Джуй-йан», но я его понял с ходу. – И вечно хвастался. Все твердил, что у него цветник лучше бабулиного. Действовал Тельме на нервы.
Послушать Симса, так бабулины нервы были вконец издерганы. С ума сойти, кто только ей на эти самые нервы не действовал – и дедуля, и кот, и попугай. Теперь вот, как выяснилось, еще и Мэрилин с Петерсом… Собственно, если кто и не действовал бабуле на нервы, так один только Делберт Симс. Признаться, мне в это верилось с трудом. Тут Делберт с бульканьем влил в себя остатки водки, подкрепив тем самым мою недоверчивость. И вообще сомнительно, чтобы Симс понимал, что он несет.
У меня в запасе остался лишь один вопрос.
– Да, кстати, – сказал я, – ваш традиционный «шулер» по пятницам распался, но вы ведь встречаетесь изредка с дедулей и Джо Эдди, верно?
Делберт внезапно сузил глаза и уставился на меня трезвым как стеклышко взглядом.
– Не-а. Не встречаюсь, – заявил он после долгой паузы.
– Неужели? – удивился я. – Вообще ни с кем не видитесь?
Вот так сюрприз!
– Не-а. Сказал же – нет, – неожиданно разозлился Делберт.
– Совсем?
– Слушай, сколько тебе повторять! Сказал – нет, значит, нет! – раздраженно отрезал Симс.
И встал с дивана. Надежда на то, что он нежданно-негаданно протрезвел, улетучилась. Делберг едва держался на ногах, но бутылку из рук не выпускал. Причем тыкал ею мне в лицо.
– Слушай, ты… Я устал. – Он качнулся, но успел бросить недвусмысленный взгляд на дверь. – Больше не стану отвечать на дурацкие вопросы, понял?
А как же. Я вообще понятливый. Схватываю на лету даже столь тонкие намеки.
Я двинулся к выходу, не потрудившись даже сказать гостеприимному хозяину «спасибо» за помощь. Впрочем, моя благодарность наверняка пропала бы даром.
Не прошло и пяти минут, как я оказался у своей конторы. И эти минуты я потратил на размышления о странной реакции Делберта Симса на последний вопрос. Что это он так взвился при самом невинном упоминании партнеров по картам, а?
Машину я решил поставить не в переулке, как обычно, а прямо перед аптекой Элмо. Если у записного любителя кромсать покрышки снова зачешутся руки, то ему придется совершить свой акт вандализма на виду у всего города.
Не успел я сделать и двух шагов по лестнице, как услышал этот звук. В моем кабинете вовсю трезвонил телефон. Снова. И снова. И снова.
Мельба, как обычно, была на высоте.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Перепрыгивая через ступеньки, я клял Мельбу последними словами. А заодно гадал, не перегнул ли палку, отказавшись от ее помощи в таком тоне? Может, стоило вести себя подипломатичнее?
По ходу дела я вспомнил и об автоответчике. Не подключить ли его снова? Через неделю-другую после открытия конторы я приобрел автоответчик. Вполне приличный агрегат. Исправно включался на третий звонок и так же исправно записывал сообщения.
Вот только никто из звонивших ни разу не сообщил ни своего имени, ни телефона. В результате я ежедневно прослушивал клацанье трубки о рычаг. Самыми ценными оказались записи восторженных возгласов типа «Ого, слушай-ка, тут эта штуковина говорящая отвечает!». После чего, ясное дело, раздавался радостный гогот.
Когда телефон за дверью разрывается от звонков так, что того гляди треснет, самое сложное – попасть ключом в замочную скважину. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем я открыл проклятую дверь. И тут же налетел на торшер, как вчера, во время визита Корделии. Нужно будет убрать его с дороги. Или вышвырнуть к чертям.
Трубку я схватил на пятый или шестой звонок.
То ли я опоздал, то ли помехи какие на линии? Трубка издавала громкий заунывный вой. Лишь секунд через десять-пятнадцать до меня донеслись членораздельные звуки:
– О, Хаскелл!
А потом опять сплошной вой. И стоны. И всхлипы.
Я не понимал, кто это. С относительной уверенностью мог только сказать, что женщина. Да и то лишь потому, что не знаю ни одного мужчину, который стал бы заливаться слезами и выть в телефон.
– О-о, какой ужас! Боже, боже, боже! Кошма-ар, кошма-ар!!
Теперь в дополнение к стонам трубка выдавала какие-то странные отрывистые звуки. Я было решил, что городская телефонная линия не вынесла столь бурного проявления чувств, но потом все же догадался, что это икает моя абонентка. В промежутках между стонами. И всхлипами.
Можете считать меня бесчувственным чурбаном, но все это мне изрядно надоело.
– В чем именно состоит ужас и кошмар? – как можно мягче попытался уточнить я.
Кажется, на том конце провода постарались взять себя в руки. Неизвестная особа с расстроенными нервами икнула еще разок-другой, потом шумно выдохнула и сообщила:
– Пушка моего убили!
Хриплый голос был неузнаваем, но, разумеется, мне не составило труда вычислить, с кем я имею честь беседовать. Не стану лукавить, особого восторга я по этому поводу не испытал.
– Вы должны приехать! – простонала Эммелин Джонстон. – Сию же минуту!
Прошло, правда, целых десять минут, прежде чем я затормозил у дома Эммелин. Небольшой кирпичный коттедж на самом выезде из города был обнесен аккуратным белым заборчиком.
А вот ближайший дом оказался на довольно приличном расстоянии от дома Эммелин. Почему, спросите? Вот и я задался тем же вопросом. А ответ на него получил, как только выбрался из машины и увидел двор миссис Джонстон. Никто из соседей просто-напросто не пожелал селиться ближе.
Весь двор был плотно заставлен всевозможными фигурками – не знаю зачем, но сейчас так модно украшать газоны и лужайки. Раскрашенные во все цвета радуги фанерные утки, гуси и прочие птички махали крыльями при малейшем дуновении ветерка. Были здесь еще и лягушки с черепахами – у этих на ветру раскачивались лапки, и даже некто смахивающий на всемирно известного «писающего мальчика». У бедняжки роль крыльев исполняли руки.
Ветерок дул приличный, и, пока я шагал через двор к крыльцу, все эти создания самозабвенно размахивали крыльями, лапами и руками. Странное, признаться, ощущение. Мне даже показалось, что фанерные обитатели лужайки взывают о помощи. Или хотят о чем-то предупредить.
Пытаясь не обращать внимания на панику во дворе, я собрался уже постучать, но дверь внезапно распахнулась настежь.
– Это вы! Наконец-то! – оглушил меня горестный вопль. – Слава богу!
Сегодня Эммелин была в бело-розовом халате с оборочками на груди и рукавах. Я бы и не заметил этих оборочек, если бы они не добавляли объема и без того не отличающейся изяществом фигуре миссис Джонстон.
И всем этим объемом с оборочками Эммелин прямо на пороге рухнула мне на грудь.
Что мне оставалось делать? Только подставить руки.
Для дамы, перешагнувшей полувековой рубеж, Эммелин неплохо сохранилась. В смысле – сил у нее было дай боже! Знай я, что меня ждет, хоть подготовился бы. А так она налетела на меня, словно бугай полузащитник на футбольном поле. Я чуть было не потерял равновесие. Удержался, можно сказать, чудом. И гигантской силой воли.
Не стану скрывать, я был близок к тому, чтобы свалиться с крыльца прямо на лужайку, в толпу фанерных флюгеров миссис Джонстон. А то, глядишь, и напоролся бы прямо на один из них. Вместе с Эммелин.
Вот была бы сцена века. Я и Эммелин, один на другом, проткнутые насквозь каким-нибудь фанерным чучелом. Точно жуки на булавке. Не об этом ли силились предупредить меня сердобольные обитатели лужайки?
Когда я наконец обрел равновесие, Эммелин повисла у меня на шее и зашлась в рыданиях. Мне даже, грешным делом, подумалось, что скорбь несколько затянулась. Убей кто меня, такого обилия слез не дождаться, уверяю вас.
Как и при первой нашей встрече в офисе, громадные очки Эммелин в чудовищной оправе болтались у нее на шее. Это я могу утверждать со всей определенностью, поскольку, пока подслеповатая дама рыдала у меня на груди, оправа чуть не сломала мне ребра.
– Ну-ну… – пробормотал я, похлопав Эммелин по спине. – Ну-ну… – Понятая не имею, что это может означать, но, кажется, в подобных ситуациях так положено.
Видимо посчитав, что моя рубашка в достаточной степени намокла, Эммелин подняла голову.
– Ох, простите, – всхлипнула она и уже знакомым жестом провела по волосам. Сегодня у ее французского хитросплетения вид был не из лучших. Жгут сбился на сторону, а несколько черных прядей на затылке еще и встали торчком, так что Эммелин слегка смахивала на престарелого панка. – Я… ох, просто поверить не могу, что Пушка больше нет! Он был такой юный!
Я молчал как истукан. И неудивительно. Если уж мне плохо даются соболезнования по поводу смерти людей, то где найти слова утешения для особы, убивающейся по коту?! В общем, следуя за Эммелин, я лишь удрученно качал головой и изо всех сил морщился, изображая скорбную мину. Втихаря потирая ноющую грудь.
Мебель в гостиной я бы на глазок отнес к эпохе Колумба. С глобальным декоративным мотивом «кошки».
Кошки, клубком свернувшиеся на диване; кошки, восседающие на книжных полках; кошки, растянувшиеся на телевизоре. По-моему, здесь были представители всех известных мне кошачьих пород. Тигровые, персы, сиамские… и еще черт знает какие. Один даже бесхвостый. Я топтался посреди этого кошачьего царства и все пытался понять, как ей, ради всего святого, удалось заметить отсутствие Пушка?!
Все пространство, свободное от живых котов, Эммелин заполнила фарфоровыми кошечками и котятками. Разнокалиберные фигурки красовались на журнальном столике, на допотопном комоде, на специально развешенных для этой цели по стенам полочках. А над телевизором хозяйка водрузила, так сказать, семейный портрет. С громадной фотографии в резной раме на меня таращились двенадцать усатых созданий. Я вытаращился в ответ. Интересно, какая из этих жутких морд принадлежала почившему Пушку?
Стоило мне переступить порог гостиной, как все коты и кошки разом недовольно уставились на меня. Некоторые, вздернув хвосты трубой, с королевским видом даже удалились из комнаты. Остальные не двинулись с места.
Вот когда я понял, каково живется мышам!
Оказавшись в гостиной, я обратил внимание еще кое на что. Эммелин, помнится, жаловалась, как это сложно – менять двенадцать подстилок для кошачьего туалета. Так вот. Проблема явно достигла своего пика. У меня заслезились глаза. И с этой секунды, прежде чем сделать шаг, я сначала тщательно осматривал пол.
– Он… он здесь… – прокаркала Эммелин.
Я двинулся следом за ней и, как выяснилось, отнюдь не зря пялился себе под ноги. Лохматые твари так и вертелись у самых ботинок – и не заметишь, как наступишь на чей-нибудь хвост.
Эммелин распахнула дверь в ванную и отступила, пропуская меня вперед. Я чуть не застонал. После карамельно-розового я больше всего ненавижу тот пронзительный, неестественный цвет, который почему-то называют цветом морской волны. А тут все: пластиковые занавески, кафель, краны и туалетные принадлежности, – абсолютно все было цвета морской волны. Даже на обоях плясали крошечные сине-зеленые котята. Это ж сколько магазинов пришлось обегать, чтобы отыскать такой рисунок! А заодно и три керамических крючка для полотенец в виде кошачьих мордочек.
Если ванная Эммелин и не возглавила мой список самых отвратительных ванных комнат, то уж в первую пятерку попала точно.
Прижавшись к дверному косяку, Эммелин едва не наступила на сиамского кота, который вознамерился не выпускать меня из виду.
– Бедный Пушок… Бедняжка… Пушочек мой… – Эммелин промокнула глаза. Вовремя, кстати сказать, промокнула. С ресниц уже стекала тушь, прокладывая черные дорожки по щекам. – Он… он та-ам… – добавила она с горестным всхлипом, ткнув пальцем в занавеску.
Я отодвинул сине-зеленую штору. В такой же сине-зеленой ванне покоился громадный белый перс. Он был похож на большую пушистую игрушку – ну, знаете, из тех, которыми нынче почему-то модно украшать кровати в супружеских спальнях. Вот только вид у этой игрушки был не из самых привлекательных. Глаза остекленели, а пасть слегка приоткрылась. Видимо, свой смертный час Пушок встретил в расстроенных чувствах.
Меня, признаться, подташнивало. Но тем не менее, проглотив застрявший в горле комок, я нашел в себе силы протянуть руку и коснуться уснувшего вечным сном котяры. Сомнений никаких: Пушок давным-давно окоченел. Что и требовалось доказать.
Крутившийся вокруг меня сиамский кот с жалобным мяуканьем вскочил на край ванны. Я машинально подхватил его и стал поглаживать, разглядывая место преступления. Небольшое окошко над ванной было приоткрыто. Я привстал на цыпочки, чтобы рассмотреть поближе.
Голос у меня за спиной произнес:
– Вы видите, да? Сетка разрезана!
Очень мне нужны ее подсказки. Только слепой не заметил бы разрез в форме большой перевернутой буквы «Г», превративший сетку в откидной клапан. С наружной стороны окна я обнаружил остатки гамбургера. Именно остатки. Гамбургером определенно кто-то лакомился. И я даже догадался кто. Более того, я даже догадался, что эта трапеза стала для гурмана последней.
– Это не я… – простонала Эммелин. – Я не давала Пушку гамбургер! Мои крошки едят только «Вискас». Чтобы я кормила их объедками со стола? Да никогда! Никогда!
Ну конечно! Та еда, которой довольствуемся мы с вами, слишком тяжела для изнеженных желудков ее крошек!
Я предпочел не вдаваться в гастрономические дискуссии.
– Когда вы его обнаружили?
– Как только проснулась и пошла в ванную… Даже спиной я почувствовал, что близится очередное наводнение. Эммелин исторгала уже знакомые мне по телефонному разговору отрывистые звуки – другими словами, начала икать, а я отлично знал, что за этим последует.
– Ничего подозрительного прошлой ночью не слышали? – поспешно спросил я, надеясь отвести угрозу потопа.
Эксперт по кошачьим трупам из меня неважный, но, судя по тому, как окоченел бедняга Пушок, он явно пролежал в ванне не один час. Да и гамбургер издавал недвусмысленный аромат, так что никаких сомнений, что на подоконник его подбросили самое позднее ночью.
Эммелин смахнула слезы и отрицательно замотала головой.
– Ничего не слышала. Ну ничегошеньки. Уж и не знаю, когда это случилось… – Она остановила на мне страдальческий взгляд, шумно сглотнула и добавила: – Пушок все ночи проводил на этом подоконнике с тех самых пор, как я перестала выпускать его на двор. Он больше всех тосковал. Все сидел тут и смотрел в окошко…
Она замолчала, глядя на меня в ожидании сочувствия. И ваш покорный слуга вынужден был опять лихорадочно перетряхивать мозги, выискивая подходящий ответ. Ничего не обнаружив, я избрал неплохо зарекомендовавшую себя в прошлый раз тактику: напустил похоронный вид и удрученно покивал. Однако на сей раз такая реакция показалась Эммелин недостаточной – полные слез опухшие глаза по-прежнему не отрывались от моего лица. В них по-прежнему светилась надежда.
– Э-э… бедный Пушок, – промямлил я.
И попал в яблочко. Эммелин, полностью удовлетворенная, дрожащим голосом подхватила:
– Да-да, бедный Пушок… – Она опять приложила к глазам платок. – Кто-то, должно быть, видел, как мой малыш просиживает здесь ночи напролет, и вот… и вот… и вот…
Ну ни дать ни взять, заезженная пластинка. Я быстренько сменил мелодию:
– А вы уже сообщили об этом шерифу?
К счастью, Эммелин оставила попытку закончить предыдущую арию.
– Да что шериф! Он и прийти не соизволит. Для него же это все ерунда-а… – Водопад слез грозил вот-вот пролиться снова.
– Придет, придет, уверяю вас, – выпалил я, в очередной раз предотвратив катастрофу. – Более того, он будет чрезвычайно заинтересован, не сомневайтесь!
Насчет «чрезвычайно заинтересован» я, кажется, преувеличил, но в целом Верджил меня не подвел. Прошел всего лишь час, а шериф был уже тут как тут – шагал через двор к крыльцу, беспокойно озираясь по сторонам и с опаской поглядывая на фанерное столпотворение перед домом.
При всем желании я не мог не заметить, что в его объятия Эммелин падать не стала. Что ни говорите, а какую-никакую выгоду от своей вечно недовольной гримасы Верджил получил.
А еще я заметил, что мои искромсанные покрышки удостоились визита шерифа и его помощника, в то время как убиенный Пушок – шерифа в единственном числе. Эммелин на эту несправедливость я указывать не стал. Бедняжке и без того горя хватало.
Подцепив с подоконника остатки гамбургера, Верджил сунул их в один из полиэтиленовых пакетов, неисчерпаемый запас которых вечно носил в карманах.
По ходу дела я вспомнил и об автоответчике. Не подключить ли его снова? Через неделю-другую после открытия конторы я приобрел автоответчик. Вполне приличный агрегат. Исправно включался на третий звонок и так же исправно записывал сообщения.
Вот только никто из звонивших ни разу не сообщил ни своего имени, ни телефона. В результате я ежедневно прослушивал клацанье трубки о рычаг. Самыми ценными оказались записи восторженных возгласов типа «Ого, слушай-ка, тут эта штуковина говорящая отвечает!». После чего, ясное дело, раздавался радостный гогот.
Когда телефон за дверью разрывается от звонков так, что того гляди треснет, самое сложное – попасть ключом в замочную скважину. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем я открыл проклятую дверь. И тут же налетел на торшер, как вчера, во время визита Корделии. Нужно будет убрать его с дороги. Или вышвырнуть к чертям.
Трубку я схватил на пятый или шестой звонок.
То ли я опоздал, то ли помехи какие на линии? Трубка издавала громкий заунывный вой. Лишь секунд через десять-пятнадцать до меня донеслись членораздельные звуки:
– О, Хаскелл!
А потом опять сплошной вой. И стоны. И всхлипы.
Я не понимал, кто это. С относительной уверенностью мог только сказать, что женщина. Да и то лишь потому, что не знаю ни одного мужчину, который стал бы заливаться слезами и выть в телефон.
– О-о, какой ужас! Боже, боже, боже! Кошма-ар, кошма-ар!!
Теперь в дополнение к стонам трубка выдавала какие-то странные отрывистые звуки. Я было решил, что городская телефонная линия не вынесла столь бурного проявления чувств, но потом все же догадался, что это икает моя абонентка. В промежутках между стонами. И всхлипами.
Можете считать меня бесчувственным чурбаном, но все это мне изрядно надоело.
– В чем именно состоит ужас и кошмар? – как можно мягче попытался уточнить я.
Кажется, на том конце провода постарались взять себя в руки. Неизвестная особа с расстроенными нервами икнула еще разок-другой, потом шумно выдохнула и сообщила:
– Пушка моего убили!
Хриплый голос был неузнаваем, но, разумеется, мне не составило труда вычислить, с кем я имею честь беседовать. Не стану лукавить, особого восторга я по этому поводу не испытал.
– Вы должны приехать! – простонала Эммелин Джонстон. – Сию же минуту!
Прошло, правда, целых десять минут, прежде чем я затормозил у дома Эммелин. Небольшой кирпичный коттедж на самом выезде из города был обнесен аккуратным белым заборчиком.
А вот ближайший дом оказался на довольно приличном расстоянии от дома Эммелин. Почему, спросите? Вот и я задался тем же вопросом. А ответ на него получил, как только выбрался из машины и увидел двор миссис Джонстон. Никто из соседей просто-напросто не пожелал селиться ближе.
Весь двор был плотно заставлен всевозможными фигурками – не знаю зачем, но сейчас так модно украшать газоны и лужайки. Раскрашенные во все цвета радуги фанерные утки, гуси и прочие птички махали крыльями при малейшем дуновении ветерка. Были здесь еще и лягушки с черепахами – у этих на ветру раскачивались лапки, и даже некто смахивающий на всемирно известного «писающего мальчика». У бедняжки роль крыльев исполняли руки.
Ветерок дул приличный, и, пока я шагал через двор к крыльцу, все эти создания самозабвенно размахивали крыльями, лапами и руками. Странное, признаться, ощущение. Мне даже показалось, что фанерные обитатели лужайки взывают о помощи. Или хотят о чем-то предупредить.
Пытаясь не обращать внимания на панику во дворе, я собрался уже постучать, но дверь внезапно распахнулась настежь.
– Это вы! Наконец-то! – оглушил меня горестный вопль. – Слава богу!
Сегодня Эммелин была в бело-розовом халате с оборочками на груди и рукавах. Я бы и не заметил этих оборочек, если бы они не добавляли объема и без того не отличающейся изяществом фигуре миссис Джонстон.
И всем этим объемом с оборочками Эммелин прямо на пороге рухнула мне на грудь.
Что мне оставалось делать? Только подставить руки.
Для дамы, перешагнувшей полувековой рубеж, Эммелин неплохо сохранилась. В смысле – сил у нее было дай боже! Знай я, что меня ждет, хоть подготовился бы. А так она налетела на меня, словно бугай полузащитник на футбольном поле. Я чуть было не потерял равновесие. Удержался, можно сказать, чудом. И гигантской силой воли.
Не стану скрывать, я был близок к тому, чтобы свалиться с крыльца прямо на лужайку, в толпу фанерных флюгеров миссис Джонстон. А то, глядишь, и напоролся бы прямо на один из них. Вместе с Эммелин.
Вот была бы сцена века. Я и Эммелин, один на другом, проткнутые насквозь каким-нибудь фанерным чучелом. Точно жуки на булавке. Не об этом ли силились предупредить меня сердобольные обитатели лужайки?
Когда я наконец обрел равновесие, Эммелин повисла у меня на шее и зашлась в рыданиях. Мне даже, грешным делом, подумалось, что скорбь несколько затянулась. Убей кто меня, такого обилия слез не дождаться, уверяю вас.
Как и при первой нашей встрече в офисе, громадные очки Эммелин в чудовищной оправе болтались у нее на шее. Это я могу утверждать со всей определенностью, поскольку, пока подслеповатая дама рыдала у меня на груди, оправа чуть не сломала мне ребра.
– Ну-ну… – пробормотал я, похлопав Эммелин по спине. – Ну-ну… – Понятая не имею, что это может означать, но, кажется, в подобных ситуациях так положено.
Видимо посчитав, что моя рубашка в достаточной степени намокла, Эммелин подняла голову.
– Ох, простите, – всхлипнула она и уже знакомым жестом провела по волосам. Сегодня у ее французского хитросплетения вид был не из лучших. Жгут сбился на сторону, а несколько черных прядей на затылке еще и встали торчком, так что Эммелин слегка смахивала на престарелого панка. – Я… ох, просто поверить не могу, что Пушка больше нет! Он был такой юный!
Я молчал как истукан. И неудивительно. Если уж мне плохо даются соболезнования по поводу смерти людей, то где найти слова утешения для особы, убивающейся по коту?! В общем, следуя за Эммелин, я лишь удрученно качал головой и изо всех сил морщился, изображая скорбную мину. Втихаря потирая ноющую грудь.
Мебель в гостиной я бы на глазок отнес к эпохе Колумба. С глобальным декоративным мотивом «кошки».
Кошки, клубком свернувшиеся на диване; кошки, восседающие на книжных полках; кошки, растянувшиеся на телевизоре. По-моему, здесь были представители всех известных мне кошачьих пород. Тигровые, персы, сиамские… и еще черт знает какие. Один даже бесхвостый. Я топтался посреди этого кошачьего царства и все пытался понять, как ей, ради всего святого, удалось заметить отсутствие Пушка?!
Все пространство, свободное от живых котов, Эммелин заполнила фарфоровыми кошечками и котятками. Разнокалиберные фигурки красовались на журнальном столике, на допотопном комоде, на специально развешенных для этой цели по стенам полочках. А над телевизором хозяйка водрузила, так сказать, семейный портрет. С громадной фотографии в резной раме на меня таращились двенадцать усатых созданий. Я вытаращился в ответ. Интересно, какая из этих жутких морд принадлежала почившему Пушку?
Стоило мне переступить порог гостиной, как все коты и кошки разом недовольно уставились на меня. Некоторые, вздернув хвосты трубой, с королевским видом даже удалились из комнаты. Остальные не двинулись с места.
Вот когда я понял, каково живется мышам!
Оказавшись в гостиной, я обратил внимание еще кое на что. Эммелин, помнится, жаловалась, как это сложно – менять двенадцать подстилок для кошачьего туалета. Так вот. Проблема явно достигла своего пика. У меня заслезились глаза. И с этой секунды, прежде чем сделать шаг, я сначала тщательно осматривал пол.
– Он… он здесь… – прокаркала Эммелин.
Я двинулся следом за ней и, как выяснилось, отнюдь не зря пялился себе под ноги. Лохматые твари так и вертелись у самых ботинок – и не заметишь, как наступишь на чей-нибудь хвост.
Эммелин распахнула дверь в ванную и отступила, пропуская меня вперед. Я чуть не застонал. После карамельно-розового я больше всего ненавижу тот пронзительный, неестественный цвет, который почему-то называют цветом морской волны. А тут все: пластиковые занавески, кафель, краны и туалетные принадлежности, – абсолютно все было цвета морской волны. Даже на обоях плясали крошечные сине-зеленые котята. Это ж сколько магазинов пришлось обегать, чтобы отыскать такой рисунок! А заодно и три керамических крючка для полотенец в виде кошачьих мордочек.
Если ванная Эммелин и не возглавила мой список самых отвратительных ванных комнат, то уж в первую пятерку попала точно.
Прижавшись к дверному косяку, Эммелин едва не наступила на сиамского кота, который вознамерился не выпускать меня из виду.
– Бедный Пушок… Бедняжка… Пушочек мой… – Эммелин промокнула глаза. Вовремя, кстати сказать, промокнула. С ресниц уже стекала тушь, прокладывая черные дорожки по щекам. – Он… он та-ам… – добавила она с горестным всхлипом, ткнув пальцем в занавеску.
Я отодвинул сине-зеленую штору. В такой же сине-зеленой ванне покоился громадный белый перс. Он был похож на большую пушистую игрушку – ну, знаете, из тех, которыми нынче почему-то модно украшать кровати в супружеских спальнях. Вот только вид у этой игрушки был не из самых привлекательных. Глаза остекленели, а пасть слегка приоткрылась. Видимо, свой смертный час Пушок встретил в расстроенных чувствах.
Меня, признаться, подташнивало. Но тем не менее, проглотив застрявший в горле комок, я нашел в себе силы протянуть руку и коснуться уснувшего вечным сном котяры. Сомнений никаких: Пушок давным-давно окоченел. Что и требовалось доказать.
Крутившийся вокруг меня сиамский кот с жалобным мяуканьем вскочил на край ванны. Я машинально подхватил его и стал поглаживать, разглядывая место преступления. Небольшое окошко над ванной было приоткрыто. Я привстал на цыпочки, чтобы рассмотреть поближе.
Голос у меня за спиной произнес:
– Вы видите, да? Сетка разрезана!
Очень мне нужны ее подсказки. Только слепой не заметил бы разрез в форме большой перевернутой буквы «Г», превративший сетку в откидной клапан. С наружной стороны окна я обнаружил остатки гамбургера. Именно остатки. Гамбургером определенно кто-то лакомился. И я даже догадался кто. Более того, я даже догадался, что эта трапеза стала для гурмана последней.
– Это не я… – простонала Эммелин. – Я не давала Пушку гамбургер! Мои крошки едят только «Вискас». Чтобы я кормила их объедками со стола? Да никогда! Никогда!
Ну конечно! Та еда, которой довольствуемся мы с вами, слишком тяжела для изнеженных желудков ее крошек!
Я предпочел не вдаваться в гастрономические дискуссии.
– Когда вы его обнаружили?
– Как только проснулась и пошла в ванную… Даже спиной я почувствовал, что близится очередное наводнение. Эммелин исторгала уже знакомые мне по телефонному разговору отрывистые звуки – другими словами, начала икать, а я отлично знал, что за этим последует.
– Ничего подозрительного прошлой ночью не слышали? – поспешно спросил я, надеясь отвести угрозу потопа.
Эксперт по кошачьим трупам из меня неважный, но, судя по тому, как окоченел бедняга Пушок, он явно пролежал в ванне не один час. Да и гамбургер издавал недвусмысленный аромат, так что никаких сомнений, что на подоконник его подбросили самое позднее ночью.
Эммелин смахнула слезы и отрицательно замотала головой.
– Ничего не слышала. Ну ничегошеньки. Уж и не знаю, когда это случилось… – Она остановила на мне страдальческий взгляд, шумно сглотнула и добавила: – Пушок все ночи проводил на этом подоконнике с тех самых пор, как я перестала выпускать его на двор. Он больше всех тосковал. Все сидел тут и смотрел в окошко…
Она замолчала, глядя на меня в ожидании сочувствия. И ваш покорный слуга вынужден был опять лихорадочно перетряхивать мозги, выискивая подходящий ответ. Ничего не обнаружив, я избрал неплохо зарекомендовавшую себя в прошлый раз тактику: напустил похоронный вид и удрученно покивал. Однако на сей раз такая реакция показалась Эммелин недостаточной – полные слез опухшие глаза по-прежнему не отрывались от моего лица. В них по-прежнему светилась надежда.
– Э-э… бедный Пушок, – промямлил я.
И попал в яблочко. Эммелин, полностью удовлетворенная, дрожащим голосом подхватила:
– Да-да, бедный Пушок… – Она опять приложила к глазам платок. – Кто-то, должно быть, видел, как мой малыш просиживает здесь ночи напролет, и вот… и вот… и вот…
Ну ни дать ни взять, заезженная пластинка. Я быстренько сменил мелодию:
– А вы уже сообщили об этом шерифу?
К счастью, Эммелин оставила попытку закончить предыдущую арию.
– Да что шериф! Он и прийти не соизволит. Для него же это все ерунда-а… – Водопад слез грозил вот-вот пролиться снова.
– Придет, придет, уверяю вас, – выпалил я, в очередной раз предотвратив катастрофу. – Более того, он будет чрезвычайно заинтересован, не сомневайтесь!
Насчет «чрезвычайно заинтересован» я, кажется, преувеличил, но в целом Верджил меня не подвел. Прошел всего лишь час, а шериф был уже тут как тут – шагал через двор к крыльцу, беспокойно озираясь по сторонам и с опаской поглядывая на фанерное столпотворение перед домом.
При всем желании я не мог не заметить, что в его объятия Эммелин падать не стала. Что ни говорите, а какую-никакую выгоду от своей вечно недовольной гримасы Верджил получил.
А еще я заметил, что мои искромсанные покрышки удостоились визита шерифа и его помощника, в то время как убиенный Пушок – шерифа в единственном числе. Эммелин на эту несправедливость я указывать не стал. Бедняжке и без того горя хватало.
Подцепив с подоконника остатки гамбургера, Верджил сунул их в один из полиэтиленовых пакетов, неисчерпаемый запас которых вечно носил в карманах.