- Много хлопот вам доставил этот стальной ящичек?
- Не очень. С тем размером ножовки, какой я его вскрывал, сэр... Мы
закончили осмотр дома, инспектор. Все переписали. Осталось доложить. Вряд
ли что интересное вы в этом найдете.
- Обыскали весь дом? Есть ли подвал?
- Только грязная кладовая для угля, которая имеется в каждом доме, -
засмеялся сержант. - Насколько я разобрался в личных вкусах доктора
Макдональда, такой человек вряд ли, считаю, даже уголь держал в этом
подвальчике, если бы мог найти место почище и пошикарнее.
Карлисль оставил свои находки. Среди них - четыре фотоальбома. Три
содержали самые обычные семейные фотографии, такие альбомы можно встретить
в любом из миллиона английских домов. Большинство фотографий
двадцатых-тридцатых годов, когда Макдональд был еще молоденьким, выцвело и
пожелтело. Четвертый альбом, более позднего времени, был подарком
Макдональду от коллег Всемирной организации по вопросам здравоохранения
при ООН в знак признания его многолетней деятельности, что и было написано
на сияющем обращении, приклеенном сверху альбома. В нем находилось более
полусотни снимков Макдональда и его коллег, отснятых в дюжине различных
европейских городов.
Большинство снимков было сделано во Франции, Скандинавии и Италии, но
имелись снимки и из других стран. Они были расположены в хронологическом
порядке, под каждой фотографией стояли число и месяц, а также место.
Последние снимки были сделаны в Хельсинки менее полугода назад. Они меня
не заинтересовали, но я обратил внимание на одну отсутствующую фотографию.
Ее вытащили, совершенно точно, полтора года назад. Надпись под ней
тщательно зачеркнута горизонтальными линиями, такими же белыми чернилами,
какими сделаны и остальные надписи. Я включил свет и стал внимательно
рассматривать зачеркнутое.
Вне сомнения, название места снимка начиналось с буквы "Т". Остальное
было трудноразличимо. Следующая буква была или "О", или "Д"... Скорее
всего - "О". Я был уверен, что в Европе нет города, начинающегося с "ТД".
Конец слова совсем не разобрать. "То..." По длине - около шести букв,
возможно - семь, но ни одна буква не выступала внизу строчки, чтобы можно
было подставить буквы р, у, д, ф и тому подобные. Какие названия столиц и
городов Европы я знаю, чтобы они начинались с букв ТО... и были в
шесть-семь букв длиной? Не очень много, решил я, да и совещания Всемирной
организации по здравоохранению при ООН созывались, конечно, не в деревнях.
Торин? Нет. Внизу выступают хвостики. Тотнес - слишком маленький. В
Европе? Торнио в Швеции, Тондор в Дании - оба незначительные. Толедо?
Сейчас никто не назовет его деревней, но Макдональд никогда не был в
Испании. Более всего подходит Торкай в Бельгии или Тулон во Франции.
Торкай? Тулон? Минуту или две я в уме перебирал названия. Затем достал
пачку писем.
Их было тридцать или сорок, тонко пахнувших, перевязанных не более и
не менее - голубой ленточкой. Можно было все что угодно ожидать найти в
вещах Макдональда, но только не их. Могу спорить на месячную зарплату
против самого бесполезного! Они походили на любовные письма, а у меня
вовсе не было желания устраивать встречу с добрыми порывами юности
доктора. Однако в то время я прочел бы даже Гомера в оригинале, если бы
надеялся что-то оттуда извлечь. Я развязал бантик ленточки, а пять минут
спустя говорил с Шефом по телефону.
- Хочу побеседовать с некой мадемуазель Иветт Пежо, которая работала
в институте Пастера в Париже в тысяча девятьсот сорок пятом и сорок шестом
годах. Не на следующей неделе, не завтра, а сейчас. Сегодня в полдень.
Можете это устроить, сэр?
- Могу устроить все, - спокойно ответил Шеф, - менее двух часов назад
премьер-министр выделил в наше распоряжение все средства и виды
передвижения. Он перепуган до смерти. Как срочно это?
- Возможно, это вопрос жизни и смерти, сэр. Нужно выяснить следующее.
Эта женщина находилась в очень дружеских отношениях с Макдональдом около
девяти месяцев после войны. Единственный период его жизни, о котором нет
сведений. Если она жива и ее найдут, она поможет нам заполнить пробел.
- И это все? - спокойно спросил он, но с едва скрытым разочарованием.
- А как письма сами по себе?
- Прочел всего два, сэр. Кажутся вполне безвредными, хотя содержание
таково, что будь я их автором, вряд ли захотел бы зачитывать их на суде.
- Кажется, не с чего продолжать, Кэвел?
- Заминка, сэр. Предполагаю, что вырван лист из досье Макдональда.
Даты на письмах соответствуют недостающему листу... если его недостает. А
если это так, то я хочу узнать почему.
- Недостает? - резко спросил он. - Как может отсутствовать страница
из секретного досье? Кто мог или мог бы иметь доступ к досье?
- Истон, Кландон, Кливден и Уйбридж.
- Точно. Генерал Кливден. - Многозначительная пауза, а затем
спокойно: - Недавняя угроза Мэри показать твою голову на подносе. В
Мортоне генерал Кливден единственный, кто знает обо мне и о родстве между
Мэри и мной. Один из двух человек, имеющих доступ к секретным досье. Не
думаете, что надо сосредоточиться на Кливдене?
- Надеюсь, Харденджер сделает это. А я хочу встретиться с мадемуазель
Пежо.
- Очень хорошо. Не опускай трубку. - Я подождал и через несколько
минут вновь услыхал его голос: - Езжай в Мортон. Оттуда вертолет доставит
тебя в аэропорт
Стентон. Там тебя будут ждать. Двухместный ночной истребитель от
Стентона до Парижа летит сорок минут. Устраивает?
- Прекрасно. Только вот у меня нет паспорта с собой, сэр.
- Не потребуется. Если мадемуазель Пежо еще жива и еще в Париже, то
она будет ждать тебя в аэропорту Орли. Обещаю. Вернешься, встречусь с
тобой, а через полчаса еду в Альфингем, - он повесил трубку.
Я повернулся со связкой писем в руке и увидел миссис Турпин у
открытых дверей. Она отвела от меня бесстрастный взгляд, уставилась на
письмо, затем снова на меня. Через миг она повернулась и скрылась.
Интересно, сколько времени она находилась здесь, подглядывая и
подслушивая, подумал я?
У Шефа дело никогда не расходилось со словом. Вертолет ожидал меня в
Мортоне. Самолет из Стентона доставил меня ровно через тридцать пять минут
стремительного полета на аэродром Орли. Мадемуазель Пежо в компании
парижского инспектора ожидала меня в служебной комнате. Кто-то, подумалось
мне, проявил расторопность.
Как оказалось, было не очень трудно разыскать мадемуазель Пежо, а
ныне мадам Галль. Она по-прежнему работала в том же месте, в институте
Пастера, и охотно согласилась приехать в аэропорт, когда полиция пояснила,
что это срочно и касается ее прошлых месяцев знакомства с Макдональдом.
Она была темноволосой, полной и привлекательной женщиной сорока лет с
улыбчивыми глазами, в которых светилась нерешительность, неуверенность и
недоумение - нормальное состояние, когда вами начинает интересоваться
полиция. Французский полицейский представил нас друг другу, и я сказал, не
теряя времени:
- Мы были бы чрезвычайно благодарны, если бы вы дали нам сведения об
англичанине, с которым вы познакомились в середине сороковых годов, точнее
в сорок пятом или сорок шестом, о докторе Александре Макдональдс.
- Доктор Макдональд? Алекс? - засмеялась она. - Он бывал страшно
рассержен, услышав, что его называют англичанином. Во всяком случае, в то
время. Он был ярым шотландцем в те дни, когда я его знала. -
Националистом?
- Разумеется. Шотландским националистом. Насколько помню, пламенным.
Всегда повторял: "Долой старого врага Англию", "Да здравствует
франко-шотландский союз". Но я точно знаю, что он храбро сражался на
стороне этого старого врага в прошлую войну. Возможно, не был столь
искренен, - она внезапно умолкла, посмотрела на меня проницательно и
задумчиво. - Он... он мертв, да?
- Нет, мадам, он жив.
- Но у него неприятности? Неприятности с полицией?
Она оказалась сообразительна и умна, сразу уловила едва заметную
смену тона.
- Боюсь, что да. Как и когда вы с ним впервые встретились, мадам
Галль?
- За два месяца до окончания войны или за три... Полковник Макдональд
был направлен в Сен-Дени на поенный химический завод, которым раньше
владели фашисты. Я работала в исследовательской группе на этом заводе,
уверяю вас, не по собственному желанию. Я не знала тогда, что полковник
Макдональд блестящий химик, и взяла на себя труд объяснить ему различные
химические процессы и устройство производства. Еще не закончилась смена на
заводе, как я обнаружила, что он знает гораздо больше, чем я предполагала,
- она засмеялась. - Кажется, я понравилась храброму полковнику. А он мне.
Я кивнул. Судя по пылкому тону ее писем, она не все говорила о своих
чувствах.
- Он оставался в Париже несколько месяцев, - продолжала она. - Не
знаю точно, чем он занимался, но вроде бы вопросами технического
характера. Все свободное время мы проводили вместе. - Она пожала плечами.
- Это все так давно было, словно в ином мире. После демобилизации он
вернулся в Англию, потом приезжал на неделю, пытался найти работу в
Париже, но не смог. Думаю, в конце концов он получил какую-то
исследовательскую работу у английского правительства.
- Вы когда-нибудь подозревали что-либо темное или достойное порицания
в полковнике Макдональдс? - прямо спросил я.
- Никогда. Если бы подозревала, то не общалась бы с ним.
Искренность, достойные манеры исключали возможность сомнения в ее
словах. Внезапно я почувствовал душевную пустоту. Наверное, прав был Шеф,
и я просто теряю время, драгоценное время. Если, конечно, можно назвать
драгоценным потраченное в пустых поисках время. Кэвел, возвращающийся с
поджатым хвостом домой.
- Ничего? - настаивал я. - Ни одной черты, которая заставила бы вас
задуматься?
- Хотите оскорбить меня? - тихо спросила она.
- Простите. - Я изменил подход. - Можно спросить вас, вы любили его?
- Надеюсь, не доктор Макдональд послал вас сюда? - спокойно сказала
она. - Вы должны были узнать об этом из моих писем. Вам ответ известен.
- А он любил вас?
- Любил. Во всяком случае, он делал мне предложение. Не меньше
десятка раз. Это вам может кое-что сказать, не так ли?
- Но вы не согласились, - возразил я. - Если вы любили друг друга и
он просил вас выйти за него замуж, то можно поинтересоваться, почему же вы
отказали ему?
- Я отказала по той же причине, из-за какой оборвалась наша дружба. Я
немного побаивалась. Несмотря на торжественные заверения в любви, он был
неисправимым волокитой. Но главным образом - из-за нашего глубокого
расхождения. К тому же мы не были столь стары и умудрены жизненным опытом,
чтобы прислушаться к голосу рассудка.
- Расхождения? Можно спросить, какие, мадам Галль?
- Вы очень настойчивы, не правда ли? Какое это имеет значение? - Она
вздохнула. - Полагаю, для вас это имеет значение, раз вы спрашиваете.
Будете спрашивать, пока не получите ответа. Секрета здесь нет никакого, но
все это мелко и довольно глупо.
- И все же хотелось бы услышать.
- Не сомневаюсь. Франция после войны, как вы можете вспомнить, была в
очень неустойчивом положении. У нас были партии от крайне правых до крайне
левых. Я добрая католичка и принадлежала к правой католической партии, -
она обезоруживающе улыбнулась. - Вы таких называете самыми голубыми тори.
Ну, боюсь, что доктор Макдональд был настолько не согласен с моими
политическими взглядами, что наша дружба в конце концов стала совершенно
невозможной. Знаете, такие вещи случаются. Для молодого человека политика
чрезвычайно важна.
- Доктор Макдональд не разделял ваших консервативных взглядов?
- Консервативных? - Она засмеялась с неподдельным изумлением. -
Консервативных, сказали вы?! Был ли Алекс истинным шотландским
националистом или не был, сказать не могу, но одно могу утверждать
совершенно безошибочно: никогда не встречала человека более неумолимого в
своих взглядах. Он был прелесть. Спустя час и десять минут я вошел в холл
отеля "Вогоннер", в Альфингеме.
Из Стентона я позвонил Шефу и Харденджеру, оба они сидели в гостиной
и ждали меня. Хотя вечер еще и не наступил, но перед Шефом уже стояла
почти пустая бутылка виски. Я никогда не замечал за ним раньше, чтобы он
начинал пить до девяти вечера. Лицо его было бледным, измученным,
застывшим и усталым. Впервые ему можно было дать столько лет, сколько
есть. Он сидел ссутуленный, что-то расслабленное и жалкое появилось в нем,
как в человеке, сбросившем с себя груз, который пришлось долго носить.
Харденджер выглядел тоже не блестяще.
- Где Мэри? - спросил я.
- В гостях у Стеллы Чессингем и ее матери, - ответил Харденджер. -
Еще одно сломанное крыло, которое она хочет залечить. Ваш угрюмый друг за
решеткой, а я отвез ее и вернулся. Она хочет поддержать их. Согласен с
ней, обе чувствуют себя довольно скверно после ареста молодого Чессингема.
Но с моей точки зрения, визит был не нужен и бессмыслен. Это было перед
приездом Шефа. Она не послушалась меня. Вы знаете свою жену, Кэвел. И вы
знаете свою дочь, сэр.
- Напрасно она старается, - заметил я. - В этом самом деле молодой
Чессингем совершенно невиновен. Я сказал об этом его матери сегодня в
восемь утра. Мне пришлось сказать. Она больная женщина, и такой удар она
могла бы не перенести. А она сообщила об этом дочери, едва за ним приехала
машина. Они не нуждаются в утешении.
- Что?! - С потемневшим от гнева лицом Харденджер подался со стула, а
большой стакан, зажатый в его кулаке, казалось, вот-вот хрустнет. - Что вы
сказали, Кэвел? Невиновен? Черт бы все это побрал! Существенные улики...
- Единственная улика против него - та очень понятная ложь о мнимой
поездке и тот факт, что настоящий преступник посылал ему деньги под
вымышленным именем. Хотел навлечь на него подозрение. Хотел выиграть
время. Он выигрывает время каждый раз, заставляя подозревать еще
кого-нибудь. Он настолько умен, что смог бросить тень подозрения
практически на каждого. Он выиграл время, похитив меня. Задолго до
преступления посылались деньги на счет Чессингема. В июле он знал, что
нужно будет сегодня выиграть время. Зачем ему время?
- Вы дурачите меня, черт возьми! - грубо сказал Харденджер. - Вы
выдумали эти историю...
- Сейчас я изложу вам факты. - У меня не было настроения умиротворять
Харденджера. - Если я сказал бы о его невиновности, вы арестовали бы его?
Вы прекрасно знаете, что нет. Но вы это сделали и помогли выиграть время,
потому что преступники прочтут об этом в вечерних газетах и решат, что мы
на ложном пути.
- Теперь еще скажите, что Хартнелл с женой тоже жертвы шантажа, -
раздраженно сказал Харденджер.
- Что касается молотка, кусачек и грязи на мотороллере - да. Вы это
знаете. А в остальном они виновны. Но никакой суд это никогда не докажет.
Муж втянул в шантаж жену, которая кричала и останавливала машину. Ничего в
этом криминального и страшного нет. Он получит самое большее пару годиков
по довольно несвязному обвинению в растрате, если военные власти начнут
оказывать давление на суд и на обвинение, в чем я сомневаюсь. Но, опять
же, его арест дает нам время: преступники, подсунувшие молоток и кусачки,
тоже стремятся выиграть время. Они не знают, что мы согласились сами
клюнуть на эту их приманку. Еще одно очко в нашу пользу.
Харденджер повернулся к Шефу:
- Вы знали, что Кэвел действовал за моей спиной, сэр?
Шеф нахмурился.
- Это несколько сильное определение, не правда ли, старший инспектор?
Что же касается моей осведомленности, черт бы все это побрал, то именно вы
уговорили меня привлечь в это дело Кэвела. - Очень ловко повернул, надо
признаться. - Согласен, он работает в высшей степени необычным способом.
Кстати, Кэвел, вспомнил. Откопали что-нибудь интересное о Макдональдс в
Париже?
Я немного помолчал. Какое-то было странное безразличие в его вопросе,
словно он думал о другом, более важном. В той же манере ответил и я:
- Все зависит от того, что вы считаете интересным, сэр. Могу с
уверенностью назвать имя одного из замешанных в этом деле. Доктор
Александр Макдональд. Уверен, что он крупный шпион, о каких только
говорили последние пятнадцать лет. Или за большее время.
Это их изумило. А ведь, пожалуй, трудно найти еще двух таких людей,
которые привыкли не удивляться. И тем не менее они были изумлены.
- О господи! - тихо воскликнул Харденджер и пошел вызывать по
телефону полицейскую машину.
- Вы видели на улице полицейскую машину с передвижной походной
аппаратурой? - спросил Шеф. Я кивнул.
- Мы поддерживаем постоянную связь с правительством и Скотланд-ярдом.
- Он достал из внутреннего кармана два напечатанных на машинке листка. -
Первый из них пришел два часа назад, второй - десять минут назад.
Быстро просмотрел их, и впервые в моей жизни мороз прошел по коже. Я
почувствовал невольную дрожь и обрадовался, увидев Харденджера,
возвращающегося с тремя бутылками виски из бара. Теперь я понимал, почему
оба выглядели пришибленными, близкими к отчаянию, когда встретился с ними.
Стало ясно, что моя поездка в Париж явилась относительно неважной для них.
Первое, очень короткое, письмо было отправлено почти одновременно в
Астер и в Ассошиэйтед Пресс. Несомненно, это был тот же самый витиеватый
стиль: "Стены дома Антихриста еще стоят. Мои приказания игнорируются.
Ответственность на вас. Я вложил ампулу с вирусами в простое взрывающееся
устройство, которое сработает в 3.45 пополудни в Лоу-Хамптоне, графство
Нордфолк. Ветер западно-северо-западный. Если разрушение Мортона не
начнется сегодня к полуночи, я разобью другую ампулу завтра. В центре
города Лондона. Будет такая бойня, о которой мир никогда не слыхивал.
Выбирайте".
- Лоу-Хамптон - это деревня со ста пятьюдесятью жителями в четырех
милях от моря, - сказал Шеф, - ссылка на ветер означает, что вирус
распространится только на четырех милях суши и потом рассеется над морем.
Если ветер не переменится. Послание было получено в два сорок пять
пополудни. Ближайшие полицейские машины помчались туда, все население
приморской деревни эвакуировано на запад, - он осекся и посмотрел на стол
перед собой. - Это плодородный фермерский район, где много скота и ферм.
Предполагаю, что все вывезти было невозможно. Произвели быстрые поиски
бомбы в Лоу-Хамптоне, но это труднее, нежели отыскать иголку в стоге сена.
Ровно в три сорок пять сержант и два констебля услышали слабый взрыв и
увидели дым и огонь, идущие из соломенной крыши заброшенного дома. Они
бросились к машине. Можете представить, как они мчались оттуда.
У меня пересохло во рту. Я прополоскал его виски - полстакана одним
глотком.
- В четыре двадцать бомбардировщик Королевского военно-воздушного
флота, поднявшись в восточной Англии, - продолжал Шеф, - произвел
разведывательный полет над этой местностью. Пилоту приказали не опускаться
ниже десяти тысяч футов. Хотя наступал вечер и была плохая видимость, но
самолет был оборудован современной аппаратурой для фотосъемок, которая
дает результат при любых условиях. Сфотографирована вся местность - с
высоты двух миль не очень долго снимать несколько квадратных миль
территории. Через полчаса, закончив фотографирование, самолет приземлился.
В несколько минут проявили снимки. Их изучили эксперты. Этот вот второй
лист описывает результаты.
Лист был меньше первого, в нем напечатано: "В окружности заданной
территории над деревней Лоу-Хамптон и ее окрестностях не обнаружены
признаки жизни, как и вокруг домов, строений и на полях. Дохлый скот около
трех-четырех сотен. Три стада овец тоже, по всей видимости, дохлые.
Опознано семь трупов людей. Характерные позы людей и животных предполагают
наступление смерти в конвульсиях. Детальный анализ продолжается".
Я прикончил вторую половину стакана виски еще одним глотком. С таким
же успехом я мог бы выпить кока-колу и не почувствовать никакого действия.
- Что собирается делать правительство? - спросил я.
- Не знаю, - бесстрастно сказал Шеф. - Оно тоже не знает. Примет
решение завтра вечером, к десяти часам. Теперь, после вашего сообщения,
примет решение даже скорее. Это полностью меняет дело. Мы предполагали,
что имеем дело с безумцем, но талантливым безумцем, однако, по всей
видимости, здесь идет речь о коммунистическом заговоре, который хочет
уничтожить мощное британское оружие. Не знаю, черт возьми! Бог его знает.
Кроме того, Кэвел, мы не представляем, насколько точна ваша информация.
- Существует только один путь уточнения, сэр, - сказал я, вставая, -
спросить у Макдональда. Кажется, полицейская машина уже здесь. Не поехать
ли нам в гости поболтать?
Мы добрались до Мортона за восемь минут, но напрасно. У ворот на
проходной нам сказали, что Макдональд вышел два часа назад. Спустя еще
восемь минут мы затормозили у парадной двери его дома. Дом был темен и
пуст. Миссис Турпин, экономка, не должна была отлучаться из дому на ночь.
Но ее не было. Не было и Макдональда. Его и не будет. Птичка улетела.
Макдональд даже не побеспокоился запереть входную дверь. Должно быть,
очень торопился.
Мы направились в холл, включили свет и наскоро осмотрели первый этаж.
Ни огня, ни тепла, ни запаха пищи, ни сигаретного дыма в воздухе. Ушедший
не убегал в заднее окно, когда мы входили в парадную дверь. Дом покинули
сравнительно давно. Я сразу почувствовал себя постаревшим, усталым и
разбитым. И одураченным, поскольку теперь была известна причина быстрого
исчезновения хозяина дома.
Не теряя времени, мы обошли весь дом, начиная с чердачной жилой
комнаты. Все великое множество дорогого фотооборудования находилось на
месте, но теперь я смотрел на него иными глазами. Когда есть достаточно
фактов, даже Кэвел может кое-что сообразить. Мы направились в спальню, но
и там не было признаков поспешных сборов.
Странно. Собирающийся в путь, из которого не намерен возвращаться,
обычно берет с собой кое-что, даже в спешке. Осмотр ванной также нас
озадачил. Бритва, помазок, крем для бритья, зубная паста - все находилось
на месте. Бывший полковник Макдональд, не к месту подумал я, будет не
очень доволен, когда придется его опознавать.
На кухне наше недоумение усилилось. Миссис Турпин, как мне было
известно, каждый вечер в 6.30 к возвращению домой Макдональда оставляла
ему готовый обед. Макдональд обычно ел один и оставлял мыть посуду
экономке на утро. Но не было никаких признаков приготовления пищи. Ни
жареных хлебцев в духовке, ни кастрюль с еще не остывшей пищей, а
электроплита была такой холодной, что, видимо, не включалась уже несколько
часов.
- Последние полицейские в штатском, производившие обыск, должны были
уйти самое позднее в три тридцать дня, - сказал я. - Они не могли помешать
миссис Турпин приготовить обед, а Макдональд, по-моему, не такой человек,
который, оставшись без обеда, спокойно к этому отнесется. И все же она
ничего не приготовила. Почему?
- Она знала, что обед ему больше не потребуется, - глухо произнес
Харденджер, - или она что-то такое узнала либо услышала сегодня, после
чего нашему драгоценному доктору здесь задерживаться не было нужды.
Конечно, она рассказала ему о том, что видела и слышала. Это наводит на
мысль, что она кое-что знает о делах Макдональда.
- Моя вина, - откровенно сказал я. - Чертовка! Она подслушала мой
телефонный разговор с Шефом о поездке в Париж. Бог знает, как долго стояла
она в дверях и наблюдала за мной. Я ее не сразу заметил, так как она
стояла с той стороны, которой я плохо вижу. Заподозрила что-то неладное и
по телефону предупредила Макдональда. А если она сообщила ему о моей
хромоте, тот сразу догадался, кто здесь. Только на мне вина, - повторил я,
- мне в голову не пришло подозревать ее. Считаю, что нам и надо с ней
поговорить. Если она дома, конечно.
Харденджер направился к телефону, а мы с Шефом вошли в кабинет
Макдональда. Я подошел к письменному столу, в котором обнаружили альбомы,
письма и фотографии. Он был заперт.
- Минутку, - сказал я и вышел.
В гараже ничего подходящего для меня не было. К гаражу примыкал
большой сарай. Я включил фонарик и огляделся. Садовые инструменты, куча
брикетов серого каменного угля, куча пустых мешков из-под цемента, рабочий
верстак и велосипед. А я искал гвоздодер. Наконец нашлась отличная вещь -
довольно тяжелый топорик. Я вернулся с ним в кабинет, подошел к столу. Тут
появился Харденджер.
- Собираетесь взломать стол? - спросил он.
- Пусть Макдональд возражает, если ему хочется. - Я взмахнул пару раз
топориком, и ящик стола открылся. Альбомы и официальная переписка доктора
со Всемирной организацией по здравоохранению при ООН были на месте. Я
открыл альбом, нашел страницу с отсутствующей фотографией и показал Шефу.
- Фотография нашего доброго друга, которую он не пожелал сохранить.
Какое-то неясное чувство говорит мне, что это сделано неспроста. Тщательно
зачеркнута надпись, в которой не больше шести букв. Очевидно, название
города. Начинается с "ТО..." Не могу угадать. Была бы другая бумага или
различные чернила - простая задача для парней из нашей лаборатории. Но -
белые чернила, и зачеркнуто белыми чернилами, да еще на такой пористой
промокательной бумаге! Не выйдет ничего.
- Ни одного шанса? - Харденджер недоверчиво посмотрел на меня. -
Почему это так важно?
- Если бы знал, тогда бы не беспокоился об этой замазанной подписи.
Отыскали нашу дорогую миссис Турпин?
- Не отвечает. Она живет одна. Вдова, как сообщили местные власти.
- Не очень. С тем размером ножовки, какой я его вскрывал, сэр... Мы
закончили осмотр дома, инспектор. Все переписали. Осталось доложить. Вряд
ли что интересное вы в этом найдете.
- Обыскали весь дом? Есть ли подвал?
- Только грязная кладовая для угля, которая имеется в каждом доме, -
засмеялся сержант. - Насколько я разобрался в личных вкусах доктора
Макдональда, такой человек вряд ли, считаю, даже уголь держал в этом
подвальчике, если бы мог найти место почище и пошикарнее.
Карлисль оставил свои находки. Среди них - четыре фотоальбома. Три
содержали самые обычные семейные фотографии, такие альбомы можно встретить
в любом из миллиона английских домов. Большинство фотографий
двадцатых-тридцатых годов, когда Макдональд был еще молоденьким, выцвело и
пожелтело. Четвертый альбом, более позднего времени, был подарком
Макдональду от коллег Всемирной организации по вопросам здравоохранения
при ООН в знак признания его многолетней деятельности, что и было написано
на сияющем обращении, приклеенном сверху альбома. В нем находилось более
полусотни снимков Макдональда и его коллег, отснятых в дюжине различных
европейских городов.
Большинство снимков было сделано во Франции, Скандинавии и Италии, но
имелись снимки и из других стран. Они были расположены в хронологическом
порядке, под каждой фотографией стояли число и месяц, а также место.
Последние снимки были сделаны в Хельсинки менее полугода назад. Они меня
не заинтересовали, но я обратил внимание на одну отсутствующую фотографию.
Ее вытащили, совершенно точно, полтора года назад. Надпись под ней
тщательно зачеркнута горизонтальными линиями, такими же белыми чернилами,
какими сделаны и остальные надписи. Я включил свет и стал внимательно
рассматривать зачеркнутое.
Вне сомнения, название места снимка начиналось с буквы "Т". Остальное
было трудноразличимо. Следующая буква была или "О", или "Д"... Скорее
всего - "О". Я был уверен, что в Европе нет города, начинающегося с "ТД".
Конец слова совсем не разобрать. "То..." По длине - около шести букв,
возможно - семь, но ни одна буква не выступала внизу строчки, чтобы можно
было подставить буквы р, у, д, ф и тому подобные. Какие названия столиц и
городов Европы я знаю, чтобы они начинались с букв ТО... и были в
шесть-семь букв длиной? Не очень много, решил я, да и совещания Всемирной
организации по здравоохранению при ООН созывались, конечно, не в деревнях.
Торин? Нет. Внизу выступают хвостики. Тотнес - слишком маленький. В
Европе? Торнио в Швеции, Тондор в Дании - оба незначительные. Толедо?
Сейчас никто не назовет его деревней, но Макдональд никогда не был в
Испании. Более всего подходит Торкай в Бельгии или Тулон во Франции.
Торкай? Тулон? Минуту или две я в уме перебирал названия. Затем достал
пачку писем.
Их было тридцать или сорок, тонко пахнувших, перевязанных не более и
не менее - голубой ленточкой. Можно было все что угодно ожидать найти в
вещах Макдональда, но только не их. Могу спорить на месячную зарплату
против самого бесполезного! Они походили на любовные письма, а у меня
вовсе не было желания устраивать встречу с добрыми порывами юности
доктора. Однако в то время я прочел бы даже Гомера в оригинале, если бы
надеялся что-то оттуда извлечь. Я развязал бантик ленточки, а пять минут
спустя говорил с Шефом по телефону.
- Хочу побеседовать с некой мадемуазель Иветт Пежо, которая работала
в институте Пастера в Париже в тысяча девятьсот сорок пятом и сорок шестом
годах. Не на следующей неделе, не завтра, а сейчас. Сегодня в полдень.
Можете это устроить, сэр?
- Могу устроить все, - спокойно ответил Шеф, - менее двух часов назад
премьер-министр выделил в наше распоряжение все средства и виды
передвижения. Он перепуган до смерти. Как срочно это?
- Возможно, это вопрос жизни и смерти, сэр. Нужно выяснить следующее.
Эта женщина находилась в очень дружеских отношениях с Макдональдом около
девяти месяцев после войны. Единственный период его жизни, о котором нет
сведений. Если она жива и ее найдут, она поможет нам заполнить пробел.
- И это все? - спокойно спросил он, но с едва скрытым разочарованием.
- А как письма сами по себе?
- Прочел всего два, сэр. Кажутся вполне безвредными, хотя содержание
таково, что будь я их автором, вряд ли захотел бы зачитывать их на суде.
- Кажется, не с чего продолжать, Кэвел?
- Заминка, сэр. Предполагаю, что вырван лист из досье Макдональда.
Даты на письмах соответствуют недостающему листу... если его недостает. А
если это так, то я хочу узнать почему.
- Недостает? - резко спросил он. - Как может отсутствовать страница
из секретного досье? Кто мог или мог бы иметь доступ к досье?
- Истон, Кландон, Кливден и Уйбридж.
- Точно. Генерал Кливден. - Многозначительная пауза, а затем
спокойно: - Недавняя угроза Мэри показать твою голову на подносе. В
Мортоне генерал Кливден единственный, кто знает обо мне и о родстве между
Мэри и мной. Один из двух человек, имеющих доступ к секретным досье. Не
думаете, что надо сосредоточиться на Кливдене?
- Надеюсь, Харденджер сделает это. А я хочу встретиться с мадемуазель
Пежо.
- Очень хорошо. Не опускай трубку. - Я подождал и через несколько
минут вновь услыхал его голос: - Езжай в Мортон. Оттуда вертолет доставит
тебя в аэропорт
Стентон. Там тебя будут ждать. Двухместный ночной истребитель от
Стентона до Парижа летит сорок минут. Устраивает?
- Прекрасно. Только вот у меня нет паспорта с собой, сэр.
- Не потребуется. Если мадемуазель Пежо еще жива и еще в Париже, то
она будет ждать тебя в аэропорту Орли. Обещаю. Вернешься, встречусь с
тобой, а через полчаса еду в Альфингем, - он повесил трубку.
Я повернулся со связкой писем в руке и увидел миссис Турпин у
открытых дверей. Она отвела от меня бесстрастный взгляд, уставилась на
письмо, затем снова на меня. Через миг она повернулась и скрылась.
Интересно, сколько времени она находилась здесь, подглядывая и
подслушивая, подумал я?
У Шефа дело никогда не расходилось со словом. Вертолет ожидал меня в
Мортоне. Самолет из Стентона доставил меня ровно через тридцать пять минут
стремительного полета на аэродром Орли. Мадемуазель Пежо в компании
парижского инспектора ожидала меня в служебной комнате. Кто-то, подумалось
мне, проявил расторопность.
Как оказалось, было не очень трудно разыскать мадемуазель Пежо, а
ныне мадам Галль. Она по-прежнему работала в том же месте, в институте
Пастера, и охотно согласилась приехать в аэропорт, когда полиция пояснила,
что это срочно и касается ее прошлых месяцев знакомства с Макдональдом.
Она была темноволосой, полной и привлекательной женщиной сорока лет с
улыбчивыми глазами, в которых светилась нерешительность, неуверенность и
недоумение - нормальное состояние, когда вами начинает интересоваться
полиция. Французский полицейский представил нас друг другу, и я сказал, не
теряя времени:
- Мы были бы чрезвычайно благодарны, если бы вы дали нам сведения об
англичанине, с которым вы познакомились в середине сороковых годов, точнее
в сорок пятом или сорок шестом, о докторе Александре Макдональдс.
- Доктор Макдональд? Алекс? - засмеялась она. - Он бывал страшно
рассержен, услышав, что его называют англичанином. Во всяком случае, в то
время. Он был ярым шотландцем в те дни, когда я его знала. -
Националистом?
- Разумеется. Шотландским националистом. Насколько помню, пламенным.
Всегда повторял: "Долой старого врага Англию", "Да здравствует
франко-шотландский союз". Но я точно знаю, что он храбро сражался на
стороне этого старого врага в прошлую войну. Возможно, не был столь
искренен, - она внезапно умолкла, посмотрела на меня проницательно и
задумчиво. - Он... он мертв, да?
- Нет, мадам, он жив.
- Но у него неприятности? Неприятности с полицией?
Она оказалась сообразительна и умна, сразу уловила едва заметную
смену тона.
- Боюсь, что да. Как и когда вы с ним впервые встретились, мадам
Галль?
- За два месяца до окончания войны или за три... Полковник Макдональд
был направлен в Сен-Дени на поенный химический завод, которым раньше
владели фашисты. Я работала в исследовательской группе на этом заводе,
уверяю вас, не по собственному желанию. Я не знала тогда, что полковник
Макдональд блестящий химик, и взяла на себя труд объяснить ему различные
химические процессы и устройство производства. Еще не закончилась смена на
заводе, как я обнаружила, что он знает гораздо больше, чем я предполагала,
- она засмеялась. - Кажется, я понравилась храброму полковнику. А он мне.
Я кивнул. Судя по пылкому тону ее писем, она не все говорила о своих
чувствах.
- Он оставался в Париже несколько месяцев, - продолжала она. - Не
знаю точно, чем он занимался, но вроде бы вопросами технического
характера. Все свободное время мы проводили вместе. - Она пожала плечами.
- Это все так давно было, словно в ином мире. После демобилизации он
вернулся в Англию, потом приезжал на неделю, пытался найти работу в
Париже, но не смог. Думаю, в конце концов он получил какую-то
исследовательскую работу у английского правительства.
- Вы когда-нибудь подозревали что-либо темное или достойное порицания
в полковнике Макдональдс? - прямо спросил я.
- Никогда. Если бы подозревала, то не общалась бы с ним.
Искренность, достойные манеры исключали возможность сомнения в ее
словах. Внезапно я почувствовал душевную пустоту. Наверное, прав был Шеф,
и я просто теряю время, драгоценное время. Если, конечно, можно назвать
драгоценным потраченное в пустых поисках время. Кэвел, возвращающийся с
поджатым хвостом домой.
- Ничего? - настаивал я. - Ни одной черты, которая заставила бы вас
задуматься?
- Хотите оскорбить меня? - тихо спросила она.
- Простите. - Я изменил подход. - Можно спросить вас, вы любили его?
- Надеюсь, не доктор Макдональд послал вас сюда? - спокойно сказала
она. - Вы должны были узнать об этом из моих писем. Вам ответ известен.
- А он любил вас?
- Любил. Во всяком случае, он делал мне предложение. Не меньше
десятка раз. Это вам может кое-что сказать, не так ли?
- Но вы не согласились, - возразил я. - Если вы любили друг друга и
он просил вас выйти за него замуж, то можно поинтересоваться, почему же вы
отказали ему?
- Я отказала по той же причине, из-за какой оборвалась наша дружба. Я
немного побаивалась. Несмотря на торжественные заверения в любви, он был
неисправимым волокитой. Но главным образом - из-за нашего глубокого
расхождения. К тому же мы не были столь стары и умудрены жизненным опытом,
чтобы прислушаться к голосу рассудка.
- Расхождения? Можно спросить, какие, мадам Галль?
- Вы очень настойчивы, не правда ли? Какое это имеет значение? - Она
вздохнула. - Полагаю, для вас это имеет значение, раз вы спрашиваете.
Будете спрашивать, пока не получите ответа. Секрета здесь нет никакого, но
все это мелко и довольно глупо.
- И все же хотелось бы услышать.
- Не сомневаюсь. Франция после войны, как вы можете вспомнить, была в
очень неустойчивом положении. У нас были партии от крайне правых до крайне
левых. Я добрая католичка и принадлежала к правой католической партии, -
она обезоруживающе улыбнулась. - Вы таких называете самыми голубыми тори.
Ну, боюсь, что доктор Макдональд был настолько не согласен с моими
политическими взглядами, что наша дружба в конце концов стала совершенно
невозможной. Знаете, такие вещи случаются. Для молодого человека политика
чрезвычайно важна.
- Доктор Макдональд не разделял ваших консервативных взглядов?
- Консервативных? - Она засмеялась с неподдельным изумлением. -
Консервативных, сказали вы?! Был ли Алекс истинным шотландским
националистом или не был, сказать не могу, но одно могу утверждать
совершенно безошибочно: никогда не встречала человека более неумолимого в
своих взглядах. Он был прелесть. Спустя час и десять минут я вошел в холл
отеля "Вогоннер", в Альфингеме.
Из Стентона я позвонил Шефу и Харденджеру, оба они сидели в гостиной
и ждали меня. Хотя вечер еще и не наступил, но перед Шефом уже стояла
почти пустая бутылка виски. Я никогда не замечал за ним раньше, чтобы он
начинал пить до девяти вечера. Лицо его было бледным, измученным,
застывшим и усталым. Впервые ему можно было дать столько лет, сколько
есть. Он сидел ссутуленный, что-то расслабленное и жалкое появилось в нем,
как в человеке, сбросившем с себя груз, который пришлось долго носить.
Харденджер выглядел тоже не блестяще.
- Где Мэри? - спросил я.
- В гостях у Стеллы Чессингем и ее матери, - ответил Харденджер. -
Еще одно сломанное крыло, которое она хочет залечить. Ваш угрюмый друг за
решеткой, а я отвез ее и вернулся. Она хочет поддержать их. Согласен с
ней, обе чувствуют себя довольно скверно после ареста молодого Чессингема.
Но с моей точки зрения, визит был не нужен и бессмыслен. Это было перед
приездом Шефа. Она не послушалась меня. Вы знаете свою жену, Кэвел. И вы
знаете свою дочь, сэр.
- Напрасно она старается, - заметил я. - В этом самом деле молодой
Чессингем совершенно невиновен. Я сказал об этом его матери сегодня в
восемь утра. Мне пришлось сказать. Она больная женщина, и такой удар она
могла бы не перенести. А она сообщила об этом дочери, едва за ним приехала
машина. Они не нуждаются в утешении.
- Что?! - С потемневшим от гнева лицом Харденджер подался со стула, а
большой стакан, зажатый в его кулаке, казалось, вот-вот хрустнет. - Что вы
сказали, Кэвел? Невиновен? Черт бы все это побрал! Существенные улики...
- Единственная улика против него - та очень понятная ложь о мнимой
поездке и тот факт, что настоящий преступник посылал ему деньги под
вымышленным именем. Хотел навлечь на него подозрение. Хотел выиграть
время. Он выигрывает время каждый раз, заставляя подозревать еще
кого-нибудь. Он настолько умен, что смог бросить тень подозрения
практически на каждого. Он выиграл время, похитив меня. Задолго до
преступления посылались деньги на счет Чессингема. В июле он знал, что
нужно будет сегодня выиграть время. Зачем ему время?
- Вы дурачите меня, черт возьми! - грубо сказал Харденджер. - Вы
выдумали эти историю...
- Сейчас я изложу вам факты. - У меня не было настроения умиротворять
Харденджера. - Если я сказал бы о его невиновности, вы арестовали бы его?
Вы прекрасно знаете, что нет. Но вы это сделали и помогли выиграть время,
потому что преступники прочтут об этом в вечерних газетах и решат, что мы
на ложном пути.
- Теперь еще скажите, что Хартнелл с женой тоже жертвы шантажа, -
раздраженно сказал Харденджер.
- Что касается молотка, кусачек и грязи на мотороллере - да. Вы это
знаете. А в остальном они виновны. Но никакой суд это никогда не докажет.
Муж втянул в шантаж жену, которая кричала и останавливала машину. Ничего в
этом криминального и страшного нет. Он получит самое большее пару годиков
по довольно несвязному обвинению в растрате, если военные власти начнут
оказывать давление на суд и на обвинение, в чем я сомневаюсь. Но, опять
же, его арест дает нам время: преступники, подсунувшие молоток и кусачки,
тоже стремятся выиграть время. Они не знают, что мы согласились сами
клюнуть на эту их приманку. Еще одно очко в нашу пользу.
Харденджер повернулся к Шефу:
- Вы знали, что Кэвел действовал за моей спиной, сэр?
Шеф нахмурился.
- Это несколько сильное определение, не правда ли, старший инспектор?
Что же касается моей осведомленности, черт бы все это побрал, то именно вы
уговорили меня привлечь в это дело Кэвела. - Очень ловко повернул, надо
признаться. - Согласен, он работает в высшей степени необычным способом.
Кстати, Кэвел, вспомнил. Откопали что-нибудь интересное о Макдональдс в
Париже?
Я немного помолчал. Какое-то было странное безразличие в его вопросе,
словно он думал о другом, более важном. В той же манере ответил и я:
- Все зависит от того, что вы считаете интересным, сэр. Могу с
уверенностью назвать имя одного из замешанных в этом деле. Доктор
Александр Макдональд. Уверен, что он крупный шпион, о каких только
говорили последние пятнадцать лет. Или за большее время.
Это их изумило. А ведь, пожалуй, трудно найти еще двух таких людей,
которые привыкли не удивляться. И тем не менее они были изумлены.
- О господи! - тихо воскликнул Харденджер и пошел вызывать по
телефону полицейскую машину.
- Вы видели на улице полицейскую машину с передвижной походной
аппаратурой? - спросил Шеф. Я кивнул.
- Мы поддерживаем постоянную связь с правительством и Скотланд-ярдом.
- Он достал из внутреннего кармана два напечатанных на машинке листка. -
Первый из них пришел два часа назад, второй - десять минут назад.
Быстро просмотрел их, и впервые в моей жизни мороз прошел по коже. Я
почувствовал невольную дрожь и обрадовался, увидев Харденджера,
возвращающегося с тремя бутылками виски из бара. Теперь я понимал, почему
оба выглядели пришибленными, близкими к отчаянию, когда встретился с ними.
Стало ясно, что моя поездка в Париж явилась относительно неважной для них.
Первое, очень короткое, письмо было отправлено почти одновременно в
Астер и в Ассошиэйтед Пресс. Несомненно, это был тот же самый витиеватый
стиль: "Стены дома Антихриста еще стоят. Мои приказания игнорируются.
Ответственность на вас. Я вложил ампулу с вирусами в простое взрывающееся
устройство, которое сработает в 3.45 пополудни в Лоу-Хамптоне, графство
Нордфолк. Ветер западно-северо-западный. Если разрушение Мортона не
начнется сегодня к полуночи, я разобью другую ампулу завтра. В центре
города Лондона. Будет такая бойня, о которой мир никогда не слыхивал.
Выбирайте".
- Лоу-Хамптон - это деревня со ста пятьюдесятью жителями в четырех
милях от моря, - сказал Шеф, - ссылка на ветер означает, что вирус
распространится только на четырех милях суши и потом рассеется над морем.
Если ветер не переменится. Послание было получено в два сорок пять
пополудни. Ближайшие полицейские машины помчались туда, все население
приморской деревни эвакуировано на запад, - он осекся и посмотрел на стол
перед собой. - Это плодородный фермерский район, где много скота и ферм.
Предполагаю, что все вывезти было невозможно. Произвели быстрые поиски
бомбы в Лоу-Хамптоне, но это труднее, нежели отыскать иголку в стоге сена.
Ровно в три сорок пять сержант и два констебля услышали слабый взрыв и
увидели дым и огонь, идущие из соломенной крыши заброшенного дома. Они
бросились к машине. Можете представить, как они мчались оттуда.
У меня пересохло во рту. Я прополоскал его виски - полстакана одним
глотком.
- В четыре двадцать бомбардировщик Королевского военно-воздушного
флота, поднявшись в восточной Англии, - продолжал Шеф, - произвел
разведывательный полет над этой местностью. Пилоту приказали не опускаться
ниже десяти тысяч футов. Хотя наступал вечер и была плохая видимость, но
самолет был оборудован современной аппаратурой для фотосъемок, которая
дает результат при любых условиях. Сфотографирована вся местность - с
высоты двух миль не очень долго снимать несколько квадратных миль
территории. Через полчаса, закончив фотографирование, самолет приземлился.
В несколько минут проявили снимки. Их изучили эксперты. Этот вот второй
лист описывает результаты.
Лист был меньше первого, в нем напечатано: "В окружности заданной
территории над деревней Лоу-Хамптон и ее окрестностях не обнаружены
признаки жизни, как и вокруг домов, строений и на полях. Дохлый скот около
трех-четырех сотен. Три стада овец тоже, по всей видимости, дохлые.
Опознано семь трупов людей. Характерные позы людей и животных предполагают
наступление смерти в конвульсиях. Детальный анализ продолжается".
Я прикончил вторую половину стакана виски еще одним глотком. С таким
же успехом я мог бы выпить кока-колу и не почувствовать никакого действия.
- Что собирается делать правительство? - спросил я.
- Не знаю, - бесстрастно сказал Шеф. - Оно тоже не знает. Примет
решение завтра вечером, к десяти часам. Теперь, после вашего сообщения,
примет решение даже скорее. Это полностью меняет дело. Мы предполагали,
что имеем дело с безумцем, но талантливым безумцем, однако, по всей
видимости, здесь идет речь о коммунистическом заговоре, который хочет
уничтожить мощное британское оружие. Не знаю, черт возьми! Бог его знает.
Кроме того, Кэвел, мы не представляем, насколько точна ваша информация.
- Существует только один путь уточнения, сэр, - сказал я, вставая, -
спросить у Макдональда. Кажется, полицейская машина уже здесь. Не поехать
ли нам в гости поболтать?
Мы добрались до Мортона за восемь минут, но напрасно. У ворот на
проходной нам сказали, что Макдональд вышел два часа назад. Спустя еще
восемь минут мы затормозили у парадной двери его дома. Дом был темен и
пуст. Миссис Турпин, экономка, не должна была отлучаться из дому на ночь.
Но ее не было. Не было и Макдональда. Его и не будет. Птичка улетела.
Макдональд даже не побеспокоился запереть входную дверь. Должно быть,
очень торопился.
Мы направились в холл, включили свет и наскоро осмотрели первый этаж.
Ни огня, ни тепла, ни запаха пищи, ни сигаретного дыма в воздухе. Ушедший
не убегал в заднее окно, когда мы входили в парадную дверь. Дом покинули
сравнительно давно. Я сразу почувствовал себя постаревшим, усталым и
разбитым. И одураченным, поскольку теперь была известна причина быстрого
исчезновения хозяина дома.
Не теряя времени, мы обошли весь дом, начиная с чердачной жилой
комнаты. Все великое множество дорогого фотооборудования находилось на
месте, но теперь я смотрел на него иными глазами. Когда есть достаточно
фактов, даже Кэвел может кое-что сообразить. Мы направились в спальню, но
и там не было признаков поспешных сборов.
Странно. Собирающийся в путь, из которого не намерен возвращаться,
обычно берет с собой кое-что, даже в спешке. Осмотр ванной также нас
озадачил. Бритва, помазок, крем для бритья, зубная паста - все находилось
на месте. Бывший полковник Макдональд, не к месту подумал я, будет не
очень доволен, когда придется его опознавать.
На кухне наше недоумение усилилось. Миссис Турпин, как мне было
известно, каждый вечер в 6.30 к возвращению домой Макдональда оставляла
ему готовый обед. Макдональд обычно ел один и оставлял мыть посуду
экономке на утро. Но не было никаких признаков приготовления пищи. Ни
жареных хлебцев в духовке, ни кастрюль с еще не остывшей пищей, а
электроплита была такой холодной, что, видимо, не включалась уже несколько
часов.
- Последние полицейские в штатском, производившие обыск, должны были
уйти самое позднее в три тридцать дня, - сказал я. - Они не могли помешать
миссис Турпин приготовить обед, а Макдональд, по-моему, не такой человек,
который, оставшись без обеда, спокойно к этому отнесется. И все же она
ничего не приготовила. Почему?
- Она знала, что обед ему больше не потребуется, - глухо произнес
Харденджер, - или она что-то такое узнала либо услышала сегодня, после
чего нашему драгоценному доктору здесь задерживаться не было нужды.
Конечно, она рассказала ему о том, что видела и слышала. Это наводит на
мысль, что она кое-что знает о делах Макдональда.
- Моя вина, - откровенно сказал я. - Чертовка! Она подслушала мой
телефонный разговор с Шефом о поездке в Париж. Бог знает, как долго стояла
она в дверях и наблюдала за мной. Я ее не сразу заметил, так как она
стояла с той стороны, которой я плохо вижу. Заподозрила что-то неладное и
по телефону предупредила Макдональда. А если она сообщила ему о моей
хромоте, тот сразу догадался, кто здесь. Только на мне вина, - повторил я,
- мне в голову не пришло подозревать ее. Считаю, что нам и надо с ней
поговорить. Если она дома, конечно.
Харденджер направился к телефону, а мы с Шефом вошли в кабинет
Макдональда. Я подошел к письменному столу, в котором обнаружили альбомы,
письма и фотографии. Он был заперт.
- Минутку, - сказал я и вышел.
В гараже ничего подходящего для меня не было. К гаражу примыкал
большой сарай. Я включил фонарик и огляделся. Садовые инструменты, куча
брикетов серого каменного угля, куча пустых мешков из-под цемента, рабочий
верстак и велосипед. А я искал гвоздодер. Наконец нашлась отличная вещь -
довольно тяжелый топорик. Я вернулся с ним в кабинет, подошел к столу. Тут
появился Харденджер.
- Собираетесь взломать стол? - спросил он.
- Пусть Макдональд возражает, если ему хочется. - Я взмахнул пару раз
топориком, и ящик стола открылся. Альбомы и официальная переписка доктора
со Всемирной организацией по здравоохранению при ООН были на месте. Я
открыл альбом, нашел страницу с отсутствующей фотографией и показал Шефу.
- Фотография нашего доброго друга, которую он не пожелал сохранить.
Какое-то неясное чувство говорит мне, что это сделано неспроста. Тщательно
зачеркнута надпись, в которой не больше шести букв. Очевидно, название
города. Начинается с "ТО..." Не могу угадать. Была бы другая бумага или
различные чернила - простая задача для парней из нашей лаборатории. Но -
белые чернила, и зачеркнуто белыми чернилами, да еще на такой пористой
промокательной бумаге! Не выйдет ничего.
- Ни одного шанса? - Харденджер недоверчиво посмотрел на меня. -
Почему это так важно?
- Если бы знал, тогда бы не беспокоился об этой замазанной подписи.
Отыскали нашу дорогую миссис Турпин?
- Не отвечает. Она живет одна. Вдова, как сообщили местные власти.