Хартнелл. Он довольно выдающийся исследователь, однако в денежных делах
весьма неразборчив. Он полагает, что если умен в науке, то таковым будет и
на бирже. Три месяца назад Хартнелл вложил деньги в ненадежную компанию,
которая помещала свои рекламы во всех национальных еженедельниках. Он
почти все потерял. Затем, за несколько недель до моего ухода из Мортона,
заложил свой дом. Подозреваю, что и его потерял, пытаясь возвратить ранее
утраченное.
- Так какого черта вы не говорили мне об этом прежде? - возмутился
Харденджер.
- Мне это только сегодня вечером совершенно внезапно пришло в голову.
- Совершенно внезапно пришло... - Харденджер умолк, будто ему
заткнули рот, затем сказал задумчиво: - Не слишком ли это легко? Броситься
на Хартнелла только потому, что его ожидает вызов в суд как банкрота?
- Не знаю. Но, повторяю, он не во всем поступает здраво. Мне нужно
выяснить. У обоих алиби, конечно?
- Оба были дома. Семьи могут поручиться за них. Потом хочу с вами
встретиться, - сдался он. - Буду в Альфингеме.
- Я остановился в "Вогоннере". Сейчас ухожу. Сможете прийти к нам?
Скажем, в десять?
- К нам?..
- Сегодня в полдень приехала Мэри.
- Мэри? - удивился он с долей скрытого подозрения и все же
обрадовано.
Единственная причина, почему Харденджер недолюбливал меня,
заключалась в том, что я увел от него самую лучшую секретаршу, какую он
когда-либо имел. Она работала с ним три года, и он берег ее как зеницу
ока, мою Мэри. Конечно, он ответил, что будет у нас в десять.
Я выехал в Хайлем-вудс с Мэри. Она сидела рядом, задумчивая и
молчаливая. За обедом я рассказал ей все подробности истории. Никогда
раньше не видел ее такой напуганной. Двое испуганных в автомобиле... Было
чего бояться. Этот дьявольский микроб... К дому Чессингема мы подъехали
без четверти восемь. Это был старомодный, каменный, с плоской крышей и
длинными окнами особняк. Пролет каменных ступеней вел к парадной двери
через подобие рва, проложенного вправо вдоль дома для окон подвального
помещения. Шумящие на холодном ночном ветру высокие деревья окружали дом
со всех сторон. Пошел сильный дождь. И место, и ночь соответствовали
нашему настроению. Чессингем, услышав шум мотора, уже встречал нас на
верху лестницы. Он был бледен и утомлен, но в этом ничего удивительного не
было: каждый, кто так или иначе был связан с блоком "Е", имел основание в
этот день выглядеть бледным и утомленным.
- Кэвел, - сказал он, но руки не протянул, а широко распахнул дверь и
посторонился, пропуская нас. - Слышал, вы были в Мортоне. Признаюсь, не
ожидал вас здесь. Там мне сегодня задали и так слишком много вопросов.
- Это совершенно неофициальный визит, - успокоил я его. - Моя жена,
Чессингем. Когда я гуляю с женой, наручники оставляю дома.
Это было не слишком остроумно. Он неохотно протянул руку Мэри и
провел нас в старомодную гостиную с мебелью времен короля Эдуарда,
бархатными портьерами от потолка до пола, большим огнем в зажженном
камине. В креслах с высокими спинками сидели у огня двое. Довольно милая
девушка лет девятнадцати - двадцати, тонкая, с каштановыми волосами и
карими, как у самого Чессингема, глазами. Его сестра. Затем, очевидно, его
мать, но гораздо старше, чем я предполагал. Однако, разглядев
внимательнее, пришел к заключению, что она не так стара, а просто выглядит
старой. Седые волосы, в глазах тот особенный блеск, какой иной раз можно
заметить у людей, отживших свой век; лежащие на коленях руки, тонкие и
морщинистые, с набухшими голубыми венами. Скорее, не старая, а больная,
сильно больная, преждевременно состарившаяся. Но сидела она очень прямо,
дружелюбная улыбка не сходила с ее худого аристократического лица.
- Мистер и миссис Кэвел, - представил нас Чессингем. - Ты слышала, я
говорил о мистере Кэвеле. Моя мать, моя сестра Стелла, - познакомил он
нас.
- Как поживаете? - спросила миссис Чессингем тем уверенным, открытым
и деловым голосом, который подошел бы скорее к викторианской гостиной и к
полному слуг дому. Она пристально посмотрела на Мэри. - Мои глаза, боюсь,
уже не те. Но, честное слово, вы красивая. Подойдите и сядьте рядом со
мной. Как вам удалось на ней жениться, мистер Кэвел?
- Наверное, она приняла меня за кого-то другого, - ответил я.
- Такое иной раз случается, - согласилась миссис Чессингем. Несмотря
на возраст, глаза ее сохранили живость. Она продолжала: - Это ужасное
происшествие в Мортоне, мистер Кэвел. Ужасно. Я наслушалась обо всем
сегодня. - Она немного помолчала, затем слегка улыбнулась. - Надеюсь, вы
не пришли за Эриком и не отведете его в тюрьму, мистер Кэвел. Он еще даже
не обедал. Вся эта суета, знаете...
- Миссис Чессингем, вся вина вашего сына заключается в том, что он
имел несчастье работать в лаборатории номер один. Наша задача простая:
полностью и окончательно избавить его от всяких подозрений. Каждое
неподтвердившееся мое расследование в своем роде прогресс.
- Ему не от чего избавляться, - с некоторой сухостью сказала миссис
Чессингем. - У Эрика с этим делом нет ничего общего. Даже такая мысль
смехотворна.
- Конечно. Вы это знаете, и я это знаю, но старший инспектор
Харденджер, ведущий расследование, этого не знает. Все должно проверяться,
независимо от необходимости такой проверки. Пришлось много похлопотать,
чтобы вместо полицейских послали сюда меня. Еле уговорил инспектора. - Я
заметил, как широко открылись глаза Мэри, но она быстро овладела собой.
- Зачем же вы так хлопотали, мистер Кэвел? - Я пожалел ее сына,
поскольку всю инициативу в разговоре взяла его мать; он, должно быть,
чувствовал себя по-дурацки.
- Да потому, что я знаю вашего сына, а полиция не знает. Это избавит
его на три четверти от дурацких вопросов, какие специальный отдел и его
детективы могут задавать во множестве, особенно в таком случае, грубых и
ненужных вопросов.
- Не сомневаюсь в этом. Не сомневаюсь также, что вы тоже можете быть
чрезвычайно жестоки, если понадобится, - она вздохнула и положила руки на
подлокотники кресла. - Однако, я надеюсь, вам незачем этого будет делать.
Полагаю, вы меня, старую женщину, извините, здоровье мое оставляет желать
лучшего. - Она обернулась с улыбкой к Мэри. - Мне хотелось бы поболтать с
вами, дитя мое. Меня так мало навещают. Не поможете ли вы мне подняться по
этой ужасной лестнице, пока Стелла позаботится об обеде? Когда мы остались
одни, Чессингем сказал:
- Извините мою мать. У нее есть пунктик...
- Думаю, она прекрасный человек. Нет нужды извиняться. (Услышав это,
он заметно посветлел лицом.) Теперь относительно ваших показаний. Вы
утверждали, что всю ночь были дома. Ваша сестра и мать, конечно,
подтвердят это?
- Конечно, - улыбнулся он.
- Я бы удивился, не поступи они так, особенно после знакомства с
ними, - согласился и я. - Ваша мать могла бы сказать что угодно, и ей бы
поверили. Не то ваша сестра... Она молода и неопытна. Любой толковый
полицейский мог бы узнать правду в пять минут. Если бы вы в какой-то
степени были замешаны. Вы слишком сообразительны, чтобы не учесть этого.
Значит, ваши ответы должны быть предельно правдивы. Смогут ли они
поручиться за всю ночь? Скажем, до одиннадцати пятнадцати?
- Нет, - помрачнел он, - Стелла пошла спать около десяти тридцати.
После этого я провел пару часов на крыше.
- Обсерватория Чессингема? Слышал о ней. Кто может подтвердить, что
вы были там?
- Никто, - вновь нахмурился он, соображая, - но имеет ли это
значение? У меня нет даже велосипеда, а городской транспорт в это время
уже не работает. Если я был после десяти тридцати, то не мог бы добраться
до Мортона к одиннадцати пятнадцати. Добрых четыре с половиной мили.
- Вы знаете, там было совершено преступление, - сказал я. - Согласны
с этим? Кто-то прикрывал другого, пока этот другой проникал через
ограждения. Кто-то отвлекал внимание, укатив на "бедфорде", украденном в
Альфингеме.
- Нечто подобное слышал. Полиция не проявила расторопности, но слухи
распространились.
- А знаете ли вы, что брошенная машина была найдена всего лишь в ста
пятидесяти ярдах от вашего дома?
- В ста пятидесяти?! - воскликнул он, затем молча уставился на огонь.
- Это плохо, не так ли? - Разве?
Он на миг задумался, а затем улыбнулся: - Я не так сообразителен, как
вы полагаете. Это не плохо, это хорошо. Если бы я был в машине, то мне
пришлось бы идти за ней в Альфингем после десяти тридцати. Затем, если бы
я вел машину, то, очевидно, не смог бы проехать в Мортон, где мне пришлось
бы изображать бегство. Третье. Я не настолько глуп, чтобы оставить машину
у своего дома. Четвертое. Я не умею водить, машину.
- Да, это довольно убедительно, - признался я.
- Можно все сделать еще убедительнее, - добавил он возбужденно. -
Господи, я сегодня совершенно разучился мыслить. Давайте поднимемся в
обсерваторию.
Мы поднялись по лестнице, прошли мимо двери на втором этаже, из-за
которой доносились приглушенные голоса - миссис Чессингем и Мэри
беседовали. Винтовая лестница вывела нас в квадратную будку на самой
середине плоской крыши. Одна из стенок будки была обита фанерой, вход
занавешен шторой. В другой стенке был смонтирован чрезвычайно крупный
рефлекторный телескоп.
- Мое единственное увлечение, - сказал возбужденный до энтузиазма
Чессингем, забыв про усталость. - Я член Британского астрономического
общества, отдел Юпитера, и регулярный корреспондент нескольких
астрономических журналов. Некоторые из них зависят исключительно от
подобных мне любителей. И могу сказать, что нет ничего менее
любительского, нежели любитель-астроном. Я не ложился спать до двух часов
утра, делал серию снимков красного пятна на Юпитере для астрономического
ежемесячника. Вот письмо с просьбой сделать эти снимки. Они остались
довольны моими предыдущими снимками, - пояснил он с широкой облегченной
улыбкой.
Я взглянул на письмо. Оно, конечно, было подлинным.
- Сделал серию из шести снимков. Прекрасные, должен отметить. Вот
они, я покажу вам. - Он скрылся за шторой, которую я принял за вход в его
будку, и вновь появился с пачкой явно совершенно свежих снимков. Я взял их
и не нашел ничего прекрасного: какие-то размытые бесформенные пятна,
полосы на мягком черном фоне.
- Неплохие, верно?
- Неплохие... - Я задумался на минуту и вдруг спросил: - Может ли
кто-нибудь сказать о времени, когда сделаны эти фото?
- Именно поэтому я и привел вас сюда. Возьмите их в Гринвичскую
обсерваторию, дайте точную широту и долготу этого дома, и вам ответят
через полминуты, кода они отсняты. Пожалуйста, заберите их с собой.
- Не нужно, благодарю. - Я протянул снимки и улыбнулся. - Знаю, что
потерял довольно много времени, слишком много. Отошлите их в
астрономический еженедельник с моими лучшими пожеланиями.
Мэри и Стелла разговаривали у камина. Несколько любезностей, вежливый
отказ от выпивки, и мы вновь тронулись в путь.
Я повернул рычаг обогревателя до отказа, но это, кажется, не помогло.
Было очень холодно, и шел сильный дождь. Хоть бы дождь перестал.
- Что ты узнала? - спросил я Мэри.
- Не нравится мне это, - натянуто сказала она. - Ненавижу змеиный
подход к людям. Лгать, лгать доброй и милой старушке, подобной миссис
Чессингем. И этой очаровательной девушке. Подумать только, все эти годы я
работала у старшего инспектора и никогда и помыслить не могла...
- Знаю, - ответил я, - но с огнем надо бороться огнем. Подумай о
преступнике, уже двое убиты. Представь человека с дьявольским микробом в
кармане. Подумай о...
- Извини меня. Извини, пожалуйста, именно для этого я не создана. Ну,
хорошо, не обращай на меня внимания. Я узнала немного. У них есть
служанка.
Стелла живет дома, так утверждает ее брат. Все время она ухаживает за
матерью. Как я узнала от Стеллы, мать их очень больна. Может умереть в
любую минуту, хотя доктор ей сказал, что, если она переменит климат и
поедет в Грецию или Испанию, это добавит ей лишний десяток лет жизни. У
нее астма и плохое сердце. Но старушка никуда не хочет уезжать, говорит,
что скорее умрет в Уилтшире, чем будет вести растительную жизнь в
Аликанте. Что-то вроде этого. Вот и все, что я выяснила.
Этого было достаточно. Даже более чем достаточно. Я сидел молча,
думая о хирургах, которые хотели оперировать мою больную ногу и отрезать
ее. Наверное, они правы...
- А ты? Узнал что-нибудь? - вдруг спросила Мэри. Я рассказал ей о
моей беседе, и она спросила:
- Слышала, как ты говорил старшему инспектору, что хочешь встретиться
с Чессингемом и побольше узнать от него о докторе Хартнелле. Узнал?
- Ничего. Даже не спрашивал.
- Даже не спрашивал? Но почему же?
Я объяснил ей, почему не спрашивал. Доктор Хартнелл и его жена были
дома, они бездетны, оба знают Мэри, встречались в обществе в те времена,
когда я жил в Мортоне и Мэри была со мной. Но на наше посещение они сейчас
не глядели как на дружеское. Все, с кем я встречался, были насторожены.
Это понятно. Еще бы! Станешь нервным, если тебе пытаются навязать на шею
пару убийств! Мне опять пришлось выкручиваться, объяснять, что мой визит -
чистая формальность, что я просто оберегаю их от неприятных вопросов и
вторжения полицейских Харденджера. Чем они занимались в начале вечера,
меня почти не интересовало. Я спросил о более поздней части вечера, и они
рассказали, что в девять тридцать сели у телевизора и смотрели "Золотую
кавалерию", с успехом шедшую в Лондоне телевизионную пьесу.
- Вы видели? - вмешалась Мэри. - Я тоже смотрела. Пьера вечером не
было, он ушел по делу с коллегой, и я включила телевизор. Это было
восхитительно.
Несколько минут они обсуждали пьесу. Я знал, что Мэри смотрела
программу и теперь выясняла, действительно ли они тоже видели. Без
сомнения, они смотрели.
- Когда кончилась пьеса? - спросил я немного погодя.
- Около одиннадцати.
- А потом?
- Легкий ужин и сон, - сказал Хартнелл.
- Примерно в одиннадцать тридцать?
- Да, самое позднее в одиннадцать тридцать.
- Ну что ж. Совершенно удовлетворительно. Я услышал покашливание Мэри
и мельком взглянул на нее. Ее острые пальчики находились на коленях. Я
знал, что это значит. Хартнеллы лгали. Я не мог сообразить в чем, но
полностью доверял Мэри. Глянул на часы. Я просил позвонить мне в восемь
тридцать - как раз было время звонка. Инспектор Вилли был точен: зазвонил
телефон. Хартнелл подошел, а потом передал трубку мне:
- Вас, Кэвел. Полиция, кажется.
Я подошел, поднес трубку не вплотную к уху - Вилли обладал
пронзительным голосом, да к тому же я просил его заранее говорить четко и
ясно. Он старался:
- Кэвел? Вы сказали, что собираетесь туда, поэтому я звоню. Очень
срочно. Еще одна неприятность у Хайлемской узловой станции. Связано с
Мортоном, если не ошибаюсь. Большая неприятность. Можете вы приехать туда
немедленно?
- Постараюсь. Где эта станция?
- В полумиле от вас. В конце переулка повернете налево и пройдете
мимо знака "Зеленые насаждения". Как раз там.
Я положил трубку, встал и, немного поколебавшись, сказал:
- Это был инспектор Вилли. Что-то стряслось на Хайлемской станции.
Скажите, можно Мэри остаться на несколько минут у вас? Инспектор сообщил о
какой-то неприятности...
- Конечно, - ответил повеселевший от своего алиби доктор Хартнелл. -
Мы присмотрим за ней, старина.
Я остановил машину в двухстах ярдах от конца переулка, достал фонарь,
отмычки, перчатки и направился назад к дому Хартнеллов. Заглянув мельком в
освещенное окно, убедился, что нет никакой опасности быть замеченным.
Хартнелл разливал виски, и все трое оживленно болтали, как люди,
избавившиеся от опасности. На Мэри можно было положиться - она заговорит
любого до бесконечности. Миссис Хартнелл все еще сидела на стуле. Когда мы
вошли, она даже не поднялась нас приветствовать. Наверно, у нее болели
ноги - эластичные чулки не так незаметны, как полагают их производители.
Гараж был закрыт на тяжелый висячий замок. Правда, обучавший меня
кузнец и его знакомые сейчас бы рассмеялись. Но мне было не до смеха и
мастером-кузнецом я не был. Все же я в две минуты открыл замок, почти не
оставив на нем царапин. После неудачных занятий биржевой игрой Хартнеллу
пришлось продать автомобиль. Теперь его единственным средством
передвижения был мотороллер "Весна", хотя, как мне было известно, обычно
он пользовался автобусом - в Мортон и обратно. Мотороллер был в хорошем
состоянии, выглядел так, будто его недавно вычистили, но чистые части меня
не интересовали. Я тщательно осмотрел машину, соскреб засохшую грязь
из-под переднего крыла, положил в полиэтиленовый мешочек и заклеил.
Следующие две минуты я тщательно осматривал гараж, потом вышел и закрыл
его.
Затем снова взглянул в окно гостиной. Все трое сидели у огня и
беседовали. Я направился в мастерскую, тоже закрытую на замок. Здесь было
вполне безопасно; никто из дому меня не заметил бы, поэтому я, тщательно
осмотрев замок, не спеша открыл его и вошел внутрь.
Сарай, оборудованный под мастерскую, был небольшим. Не прошло и
десяти секунд, как я нашел разыскиваемое. Все лежало на видном месте.
Заполнив несколько полиэтиленовых мешочков, замкнул дверь, повесил замок и
пошел к машине. А вскоре снова подъехал к дому. На звонок вышел Хартнелл.
- Быстро вы вернулись, Кэвел, - весело сказал он, пропуская меня в
прихожую. - Что же случилось?.. - Его улыбка мгновенно испарилась, едва он
взглянул на меня. - Что-то произошло?
- Да, - холодно ответил я, - кое-что произошло, а вы в этом замешаны.
Не хотите ли сами признаться в происшедшем?
- Замешан?.. - напряженно повторил он со страхом в глазах. - Черт
возьми, Кэвел, что вы несете?
- Выкладывайте, - резко сказал я, - если не цените свое время, то
считайтесь хотя бы с моим. Не хочу терять его больше попусту и потому не
собираюсь подбирать джентльменский набор слов. Итак, кратко и прямо,
Хартнелл, вы просто лжец.
- Ну, это уже слишком, черт вас возьми, Кэвел. - Его лицо побледнело,
кулаки сжались, будто он собирался броситься на меня, хотя и понимал, как
знающий медицину человек, что сам на сорок фунтов легче, и это может иметь
свои последствия. - Я ни от кого не потерплю такого тона в разговоре со
мной.
- Придется его вести со следователем в Олд-Бейли, и, кстати, тогда у
вас будет возможность привыкнуть к этому тону. Если вы смотрели вечером
"Золотую кавалерию", как утверждали, то тогда, должно быть, телевизор был
установлен на руле вашего мотороллера. А полицейский, видевший вас
проезжавшим через Хайлем, ничего не сказал о телевизоре.
- Уверяю вас, Кэвел, у меня нет ни малейшей мысли...
- Вы меня раздражаете, - презрительно сказал я. - Ложь еще можно
стерпеть, но глупость в человеке вашего калибра - нет. - Я взглянул на
Мэри. - Что ты скажешь об этой передаче?
Она неприязненно и печально пожала плечами:
- Все телевизионные программы в Южной Англии были отменены по причине
аварии электрической сети вчера вечером. В программе было три перерыва по
техническим причинам, и она не закончилась раньше одиннадцати тридцати.
- У вас, видать, какой-то особенный телевизор, на самом деле, -
сказал я Хартнеллу, подошел к журнальному столику, взял радиопрограмму, но
прежде чем успел открыть ее, услышал взволнованный голос миссис Хартнелл:
- Не утруждайте себя, мистер Кэвел. Программа вчера вечером была
повторением воскресной полуденной программы. Мы смотрели ее в воскресенье.
- Она повернулась к мужу. - Успокойся, Том, ты можешь сделать себе хуже.
Расстроенный Хартнелл огорченно взглянул на нее, повернулся,
плюхнулся в кресло и осушил двумя глотками свой стакан. Мне он не
предложил, но за это его не стоило упрекать и считать негостеприимным -
просто ситуация сложилась не совсем удачная.
- Я выходил вчера вечером из дому, - наконец сказал он. - Ушел после
десяти тридцати. Мне позвонил человек и просил встретиться с ним в
Альфингеме.
- Кто это был?
- Неважно. Я не встретил его. Его не было там, когда я приехал.
- Ставлю десять против одного, что это был наш старый знакомый Тариэл
из "Тариэл и Ханберри", юридический консультант.
- Да, Тариэл, - удивленно уставился он на меня. - Вы знаете Тариэла?
- Старая юридическая фирма "Тариэл и Ханберри" известна полиции
дюжины графств. Они называют себя юридическими консультантами. В этом нет
ничего примечательного, потому что добросовестные служители закона не в
состоянии что-либо предпринять против них. Единственный источник знания
законов Тариэлом - довольно частые встречи с акцизными судьями по
обвинению во взятках и коррупции. Они известны как наиболее крупная фирма
в стране, представляющая взаймы деньги, и, судя по всему, под высокий
процент.
- Но как... как вы догадались?
- Здесь нет догадки, что это был Тариэл. Уверен в этом. Только
человек, имеющий над вами власть, мог вытащить вас из дома в такую ночь. А
такая власть над вами есть только у Тариэла. У него не только закладные
бумаги на ваш дом, но и ваша расписка на восемьсот фунтов.
- Кто вам сообщил об этом? - прошептал раздраженный Хартнелл.
- Никто. Сам докопался. Не думаете ли вы, работая в самой крупной
секретной лаборатории Англии, что мы ничего не должны знать о вас? О вашем
прошлом мы знаем больше вас самого. Это сущая правда. Значит, это был
Тариэл, так? Хартнелл кивнул.
- Он сказал, что хочет меня видеть ровно в одиннадцать. Я, конечно,
заупрямился, но он пригрозил, что если я не буду выполнять его требования,
то он обнародует закладные на дом и вызовет меня в суд как банкрота по
предъявленной им расписке на пятьсот фунтов.
- Все вы, ученые, похожи друг на друга. Едва вы выходите из
лаборатории, сразу все запутываете. Дающий вам взаймы деньги человек
делает это на свой риск и не имеет права обращаться к закону. Итак, его
там не оказалось?
- Нет, я подождал с четверть часа, затем пошел к нему домой. Знаете,
такой большой особняк с теннисными кортами, плавательным бассейном и
прочим, - сокрушенно продолжал Хартнелл. - Я подумал, что он обмолвился о
месте встречи. Дома его не оказалось. Там никого не было. Я вернулся в
Альфингем, еще немного подождал и возвратился домой около полуночи.
- Кто-нибудь видел вас? Вы кого-нибудь встречали? Есть ли кто,
могущий поручиться за ваш рассказ?
- Никого. Никто не видел. Ночь, пустая дорога. Было очень холодно. -
Он замолк, затем оживился. - Полицейский-то видел меня, - сказал он
неуверенно.
- Если даже он вас видел в Халеме, то потом вы могли повернуть в
Мортон, - вздохнул я. - Кроме того, там не было полицейского. Вы не
единственный, кто обманывает. Теперь понимаете, в каком положении вы
оказались, Хартнелл? Сообщению о звонке мы должны поверить на слово.
Затем, нет и следа звонившего человека. Прошли шестнадцать миль на
мотороллере, ожидали в обычном обжитом маленьком городке - и ни единой
души, которая бы вас видела. Наконец, вы безнадежно увязли в долгах,
настолько безнадежно, что готовы пойти на любой проступок. Даже проникнуть
в Мортон, если это улучшит ваше скверное финансовое положение. С минуту он
молчал, затем устало поднялся:
- Я совсем невиновен, Кэвел, но вижу, в какую передрягу попал, не так
уж я глуп. Выходит, меня арестуют?
- А вы что скажете об этом, миссис Хартнелл? - спросил я.
Она печально улыбнулась мне и нерешительно ответила:
- Думаю, этого не стоит делать. Я... я не знаю, как разговаривает
полицейский офицер с человеком, которого собирается арестовать за
убийство, но по вашему тону чувствую, что не хотите этого.
- Наверное, и мне стоило поработать в лаборатории номер один вместо
вашего мужа, - сухо сказал я. - Вашей истории трудно поверить, Хартнелл.
Это не алиби. Никто в здравом уме не поверит вам, или вы считаете, что я
не в здравом уме?
Хартнелл с облегчением глубоко вздохнул, но его жена, колеблясь,
произнесла:
- Может быть, это ловушка? Может, вы подозреваете Тома и хотите
приписать ему участие в...
- Миссис Хартнелл, я принимаю во внимание ваше абсолютное незнание
жизни и ее нелепостей в ненормальном Уилтшире. Ваш муж может считать, что
его никто не видел, но, уверяю вас, на отрезке от вашего дома до
Альфингема жизнь бьет ключом между десятью тридцатью и одиннадцатью
часами: влюбленные, джентльмены на полпути из кабака домой, осушившие
последнюю бутылку и готовящиеся к домашнему скандалу, старые леди, а иные
и не такие старые, выглядывающие из-за полузадернутых занавесок. С группой
детективов я могу к завтрашнему полудню опросить массу людей, и, клянусь,
дюжина жителей Альфингема подтвердит, что вчера вечером видели доктора
Хартнелла ожидающим у конторы Тариэла. Впрочем, нет нужды даже и это
делать.
- Он и это учитывает, Том, - тихо прошептала миссис Хартнелл.
- Да, именно это я и учитываю: кто-то старается навлечь на вас
подозрение, Хартнелл. Дня два посидите дома, я сообщу об этом в Мортон. Ни
с кем не разговаривайте, ни с кем. Хотите - лежите в постели, но ни с кем
не общайтесь. Ваше отсутствие на работе по болезни в таких обстоятельствах
заставит думать преступников, что мы подозреваем вас. Понимаете?
- Да. Прошу прощения, Кэвел, что свалял дурака, но...
- Я тоже был не на высоте. Спокойной ночи. В машине Мэри недоуменно
спросила:
- Что произошло с легендарной непримиримостью Кэвела?
- Не знаю. А как ты думаешь?
- Тебе не следовало убеждать его в невиновности. После его признания
тебе стоило бы промолчать, пусть он продолжал бы свою деятельность.
весьма неразборчив. Он полагает, что если умен в науке, то таковым будет и
на бирже. Три месяца назад Хартнелл вложил деньги в ненадежную компанию,
которая помещала свои рекламы во всех национальных еженедельниках. Он
почти все потерял. Затем, за несколько недель до моего ухода из Мортона,
заложил свой дом. Подозреваю, что и его потерял, пытаясь возвратить ранее
утраченное.
- Так какого черта вы не говорили мне об этом прежде? - возмутился
Харденджер.
- Мне это только сегодня вечером совершенно внезапно пришло в голову.
- Совершенно внезапно пришло... - Харденджер умолк, будто ему
заткнули рот, затем сказал задумчиво: - Не слишком ли это легко? Броситься
на Хартнелла только потому, что его ожидает вызов в суд как банкрота?
- Не знаю. Но, повторяю, он не во всем поступает здраво. Мне нужно
выяснить. У обоих алиби, конечно?
- Оба были дома. Семьи могут поручиться за них. Потом хочу с вами
встретиться, - сдался он. - Буду в Альфингеме.
- Я остановился в "Вогоннере". Сейчас ухожу. Сможете прийти к нам?
Скажем, в десять?
- К нам?..
- Сегодня в полдень приехала Мэри.
- Мэри? - удивился он с долей скрытого подозрения и все же
обрадовано.
Единственная причина, почему Харденджер недолюбливал меня,
заключалась в том, что я увел от него самую лучшую секретаршу, какую он
когда-либо имел. Она работала с ним три года, и он берег ее как зеницу
ока, мою Мэри. Конечно, он ответил, что будет у нас в десять.
Я выехал в Хайлем-вудс с Мэри. Она сидела рядом, задумчивая и
молчаливая. За обедом я рассказал ей все подробности истории. Никогда
раньше не видел ее такой напуганной. Двое испуганных в автомобиле... Было
чего бояться. Этот дьявольский микроб... К дому Чессингема мы подъехали
без четверти восемь. Это был старомодный, каменный, с плоской крышей и
длинными окнами особняк. Пролет каменных ступеней вел к парадной двери
через подобие рва, проложенного вправо вдоль дома для окон подвального
помещения. Шумящие на холодном ночном ветру высокие деревья окружали дом
со всех сторон. Пошел сильный дождь. И место, и ночь соответствовали
нашему настроению. Чессингем, услышав шум мотора, уже встречал нас на
верху лестницы. Он был бледен и утомлен, но в этом ничего удивительного не
было: каждый, кто так или иначе был связан с блоком "Е", имел основание в
этот день выглядеть бледным и утомленным.
- Кэвел, - сказал он, но руки не протянул, а широко распахнул дверь и
посторонился, пропуская нас. - Слышал, вы были в Мортоне. Признаюсь, не
ожидал вас здесь. Там мне сегодня задали и так слишком много вопросов.
- Это совершенно неофициальный визит, - успокоил я его. - Моя жена,
Чессингем. Когда я гуляю с женой, наручники оставляю дома.
Это было не слишком остроумно. Он неохотно протянул руку Мэри и
провел нас в старомодную гостиную с мебелью времен короля Эдуарда,
бархатными портьерами от потолка до пола, большим огнем в зажженном
камине. В креслах с высокими спинками сидели у огня двое. Довольно милая
девушка лет девятнадцати - двадцати, тонкая, с каштановыми волосами и
карими, как у самого Чессингема, глазами. Его сестра. Затем, очевидно, его
мать, но гораздо старше, чем я предполагал. Однако, разглядев
внимательнее, пришел к заключению, что она не так стара, а просто выглядит
старой. Седые волосы, в глазах тот особенный блеск, какой иной раз можно
заметить у людей, отживших свой век; лежащие на коленях руки, тонкие и
морщинистые, с набухшими голубыми венами. Скорее, не старая, а больная,
сильно больная, преждевременно состарившаяся. Но сидела она очень прямо,
дружелюбная улыбка не сходила с ее худого аристократического лица.
- Мистер и миссис Кэвел, - представил нас Чессингем. - Ты слышала, я
говорил о мистере Кэвеле. Моя мать, моя сестра Стелла, - познакомил он
нас.
- Как поживаете? - спросила миссис Чессингем тем уверенным, открытым
и деловым голосом, который подошел бы скорее к викторианской гостиной и к
полному слуг дому. Она пристально посмотрела на Мэри. - Мои глаза, боюсь,
уже не те. Но, честное слово, вы красивая. Подойдите и сядьте рядом со
мной. Как вам удалось на ней жениться, мистер Кэвел?
- Наверное, она приняла меня за кого-то другого, - ответил я.
- Такое иной раз случается, - согласилась миссис Чессингем. Несмотря
на возраст, глаза ее сохранили живость. Она продолжала: - Это ужасное
происшествие в Мортоне, мистер Кэвел. Ужасно. Я наслушалась обо всем
сегодня. - Она немного помолчала, затем слегка улыбнулась. - Надеюсь, вы
не пришли за Эриком и не отведете его в тюрьму, мистер Кэвел. Он еще даже
не обедал. Вся эта суета, знаете...
- Миссис Чессингем, вся вина вашего сына заключается в том, что он
имел несчастье работать в лаборатории номер один. Наша задача простая:
полностью и окончательно избавить его от всяких подозрений. Каждое
неподтвердившееся мое расследование в своем роде прогресс.
- Ему не от чего избавляться, - с некоторой сухостью сказала миссис
Чессингем. - У Эрика с этим делом нет ничего общего. Даже такая мысль
смехотворна.
- Конечно. Вы это знаете, и я это знаю, но старший инспектор
Харденджер, ведущий расследование, этого не знает. Все должно проверяться,
независимо от необходимости такой проверки. Пришлось много похлопотать,
чтобы вместо полицейских послали сюда меня. Еле уговорил инспектора. - Я
заметил, как широко открылись глаза Мэри, но она быстро овладела собой.
- Зачем же вы так хлопотали, мистер Кэвел? - Я пожалел ее сына,
поскольку всю инициативу в разговоре взяла его мать; он, должно быть,
чувствовал себя по-дурацки.
- Да потому, что я знаю вашего сына, а полиция не знает. Это избавит
его на три четверти от дурацких вопросов, какие специальный отдел и его
детективы могут задавать во множестве, особенно в таком случае, грубых и
ненужных вопросов.
- Не сомневаюсь в этом. Не сомневаюсь также, что вы тоже можете быть
чрезвычайно жестоки, если понадобится, - она вздохнула и положила руки на
подлокотники кресла. - Однако, я надеюсь, вам незачем этого будет делать.
Полагаю, вы меня, старую женщину, извините, здоровье мое оставляет желать
лучшего. - Она обернулась с улыбкой к Мэри. - Мне хотелось бы поболтать с
вами, дитя мое. Меня так мало навещают. Не поможете ли вы мне подняться по
этой ужасной лестнице, пока Стелла позаботится об обеде? Когда мы остались
одни, Чессингем сказал:
- Извините мою мать. У нее есть пунктик...
- Думаю, она прекрасный человек. Нет нужды извиняться. (Услышав это,
он заметно посветлел лицом.) Теперь относительно ваших показаний. Вы
утверждали, что всю ночь были дома. Ваша сестра и мать, конечно,
подтвердят это?
- Конечно, - улыбнулся он.
- Я бы удивился, не поступи они так, особенно после знакомства с
ними, - согласился и я. - Ваша мать могла бы сказать что угодно, и ей бы
поверили. Не то ваша сестра... Она молода и неопытна. Любой толковый
полицейский мог бы узнать правду в пять минут. Если бы вы в какой-то
степени были замешаны. Вы слишком сообразительны, чтобы не учесть этого.
Значит, ваши ответы должны быть предельно правдивы. Смогут ли они
поручиться за всю ночь? Скажем, до одиннадцати пятнадцати?
- Нет, - помрачнел он, - Стелла пошла спать около десяти тридцати.
После этого я провел пару часов на крыше.
- Обсерватория Чессингема? Слышал о ней. Кто может подтвердить, что
вы были там?
- Никто, - вновь нахмурился он, соображая, - но имеет ли это
значение? У меня нет даже велосипеда, а городской транспорт в это время
уже не работает. Если я был после десяти тридцати, то не мог бы добраться
до Мортона к одиннадцати пятнадцати. Добрых четыре с половиной мили.
- Вы знаете, там было совершено преступление, - сказал я. - Согласны
с этим? Кто-то прикрывал другого, пока этот другой проникал через
ограждения. Кто-то отвлекал внимание, укатив на "бедфорде", украденном в
Альфингеме.
- Нечто подобное слышал. Полиция не проявила расторопности, но слухи
распространились.
- А знаете ли вы, что брошенная машина была найдена всего лишь в ста
пятидесяти ярдах от вашего дома?
- В ста пятидесяти?! - воскликнул он, затем молча уставился на огонь.
- Это плохо, не так ли? - Разве?
Он на миг задумался, а затем улыбнулся: - Я не так сообразителен, как
вы полагаете. Это не плохо, это хорошо. Если бы я был в машине, то мне
пришлось бы идти за ней в Альфингем после десяти тридцати. Затем, если бы
я вел машину, то, очевидно, не смог бы проехать в Мортон, где мне пришлось
бы изображать бегство. Третье. Я не настолько глуп, чтобы оставить машину
у своего дома. Четвертое. Я не умею водить, машину.
- Да, это довольно убедительно, - признался я.
- Можно все сделать еще убедительнее, - добавил он возбужденно. -
Господи, я сегодня совершенно разучился мыслить. Давайте поднимемся в
обсерваторию.
Мы поднялись по лестнице, прошли мимо двери на втором этаже, из-за
которой доносились приглушенные голоса - миссис Чессингем и Мэри
беседовали. Винтовая лестница вывела нас в квадратную будку на самой
середине плоской крыши. Одна из стенок будки была обита фанерой, вход
занавешен шторой. В другой стенке был смонтирован чрезвычайно крупный
рефлекторный телескоп.
- Мое единственное увлечение, - сказал возбужденный до энтузиазма
Чессингем, забыв про усталость. - Я член Британского астрономического
общества, отдел Юпитера, и регулярный корреспондент нескольких
астрономических журналов. Некоторые из них зависят исключительно от
подобных мне любителей. И могу сказать, что нет ничего менее
любительского, нежели любитель-астроном. Я не ложился спать до двух часов
утра, делал серию снимков красного пятна на Юпитере для астрономического
ежемесячника. Вот письмо с просьбой сделать эти снимки. Они остались
довольны моими предыдущими снимками, - пояснил он с широкой облегченной
улыбкой.
Я взглянул на письмо. Оно, конечно, было подлинным.
- Сделал серию из шести снимков. Прекрасные, должен отметить. Вот
они, я покажу вам. - Он скрылся за шторой, которую я принял за вход в его
будку, и вновь появился с пачкой явно совершенно свежих снимков. Я взял их
и не нашел ничего прекрасного: какие-то размытые бесформенные пятна,
полосы на мягком черном фоне.
- Неплохие, верно?
- Неплохие... - Я задумался на минуту и вдруг спросил: - Может ли
кто-нибудь сказать о времени, когда сделаны эти фото?
- Именно поэтому я и привел вас сюда. Возьмите их в Гринвичскую
обсерваторию, дайте точную широту и долготу этого дома, и вам ответят
через полминуты, кода они отсняты. Пожалуйста, заберите их с собой.
- Не нужно, благодарю. - Я протянул снимки и улыбнулся. - Знаю, что
потерял довольно много времени, слишком много. Отошлите их в
астрономический еженедельник с моими лучшими пожеланиями.
Мэри и Стелла разговаривали у камина. Несколько любезностей, вежливый
отказ от выпивки, и мы вновь тронулись в путь.
Я повернул рычаг обогревателя до отказа, но это, кажется, не помогло.
Было очень холодно, и шел сильный дождь. Хоть бы дождь перестал.
- Что ты узнала? - спросил я Мэри.
- Не нравится мне это, - натянуто сказала она. - Ненавижу змеиный
подход к людям. Лгать, лгать доброй и милой старушке, подобной миссис
Чессингем. И этой очаровательной девушке. Подумать только, все эти годы я
работала у старшего инспектора и никогда и помыслить не могла...
- Знаю, - ответил я, - но с огнем надо бороться огнем. Подумай о
преступнике, уже двое убиты. Представь человека с дьявольским микробом в
кармане. Подумай о...
- Извини меня. Извини, пожалуйста, именно для этого я не создана. Ну,
хорошо, не обращай на меня внимания. Я узнала немного. У них есть
служанка.
Стелла живет дома, так утверждает ее брат. Все время она ухаживает за
матерью. Как я узнала от Стеллы, мать их очень больна. Может умереть в
любую минуту, хотя доктор ей сказал, что, если она переменит климат и
поедет в Грецию или Испанию, это добавит ей лишний десяток лет жизни. У
нее астма и плохое сердце. Но старушка никуда не хочет уезжать, говорит,
что скорее умрет в Уилтшире, чем будет вести растительную жизнь в
Аликанте. Что-то вроде этого. Вот и все, что я выяснила.
Этого было достаточно. Даже более чем достаточно. Я сидел молча,
думая о хирургах, которые хотели оперировать мою больную ногу и отрезать
ее. Наверное, они правы...
- А ты? Узнал что-нибудь? - вдруг спросила Мэри. Я рассказал ей о
моей беседе, и она спросила:
- Слышала, как ты говорил старшему инспектору, что хочешь встретиться
с Чессингемом и побольше узнать от него о докторе Хартнелле. Узнал?
- Ничего. Даже не спрашивал.
- Даже не спрашивал? Но почему же?
Я объяснил ей, почему не спрашивал. Доктор Хартнелл и его жена были
дома, они бездетны, оба знают Мэри, встречались в обществе в те времена,
когда я жил в Мортоне и Мэри была со мной. Но на наше посещение они сейчас
не глядели как на дружеское. Все, с кем я встречался, были насторожены.
Это понятно. Еще бы! Станешь нервным, если тебе пытаются навязать на шею
пару убийств! Мне опять пришлось выкручиваться, объяснять, что мой визит -
чистая формальность, что я просто оберегаю их от неприятных вопросов и
вторжения полицейских Харденджера. Чем они занимались в начале вечера,
меня почти не интересовало. Я спросил о более поздней части вечера, и они
рассказали, что в девять тридцать сели у телевизора и смотрели "Золотую
кавалерию", с успехом шедшую в Лондоне телевизионную пьесу.
- Вы видели? - вмешалась Мэри. - Я тоже смотрела. Пьера вечером не
было, он ушел по делу с коллегой, и я включила телевизор. Это было
восхитительно.
Несколько минут они обсуждали пьесу. Я знал, что Мэри смотрела
программу и теперь выясняла, действительно ли они тоже видели. Без
сомнения, они смотрели.
- Когда кончилась пьеса? - спросил я немного погодя.
- Около одиннадцати.
- А потом?
- Легкий ужин и сон, - сказал Хартнелл.
- Примерно в одиннадцать тридцать?
- Да, самое позднее в одиннадцать тридцать.
- Ну что ж. Совершенно удовлетворительно. Я услышал покашливание Мэри
и мельком взглянул на нее. Ее острые пальчики находились на коленях. Я
знал, что это значит. Хартнеллы лгали. Я не мог сообразить в чем, но
полностью доверял Мэри. Глянул на часы. Я просил позвонить мне в восемь
тридцать - как раз было время звонка. Инспектор Вилли был точен: зазвонил
телефон. Хартнелл подошел, а потом передал трубку мне:
- Вас, Кэвел. Полиция, кажется.
Я подошел, поднес трубку не вплотную к уху - Вилли обладал
пронзительным голосом, да к тому же я просил его заранее говорить четко и
ясно. Он старался:
- Кэвел? Вы сказали, что собираетесь туда, поэтому я звоню. Очень
срочно. Еще одна неприятность у Хайлемской узловой станции. Связано с
Мортоном, если не ошибаюсь. Большая неприятность. Можете вы приехать туда
немедленно?
- Постараюсь. Где эта станция?
- В полумиле от вас. В конце переулка повернете налево и пройдете
мимо знака "Зеленые насаждения". Как раз там.
Я положил трубку, встал и, немного поколебавшись, сказал:
- Это был инспектор Вилли. Что-то стряслось на Хайлемской станции.
Скажите, можно Мэри остаться на несколько минут у вас? Инспектор сообщил о
какой-то неприятности...
- Конечно, - ответил повеселевший от своего алиби доктор Хартнелл. -
Мы присмотрим за ней, старина.
Я остановил машину в двухстах ярдах от конца переулка, достал фонарь,
отмычки, перчатки и направился назад к дому Хартнеллов. Заглянув мельком в
освещенное окно, убедился, что нет никакой опасности быть замеченным.
Хартнелл разливал виски, и все трое оживленно болтали, как люди,
избавившиеся от опасности. На Мэри можно было положиться - она заговорит
любого до бесконечности. Миссис Хартнелл все еще сидела на стуле. Когда мы
вошли, она даже не поднялась нас приветствовать. Наверно, у нее болели
ноги - эластичные чулки не так незаметны, как полагают их производители.
Гараж был закрыт на тяжелый висячий замок. Правда, обучавший меня
кузнец и его знакомые сейчас бы рассмеялись. Но мне было не до смеха и
мастером-кузнецом я не был. Все же я в две минуты открыл замок, почти не
оставив на нем царапин. После неудачных занятий биржевой игрой Хартнеллу
пришлось продать автомобиль. Теперь его единственным средством
передвижения был мотороллер "Весна", хотя, как мне было известно, обычно
он пользовался автобусом - в Мортон и обратно. Мотороллер был в хорошем
состоянии, выглядел так, будто его недавно вычистили, но чистые части меня
не интересовали. Я тщательно осмотрел машину, соскреб засохшую грязь
из-под переднего крыла, положил в полиэтиленовый мешочек и заклеил.
Следующие две минуты я тщательно осматривал гараж, потом вышел и закрыл
его.
Затем снова взглянул в окно гостиной. Все трое сидели у огня и
беседовали. Я направился в мастерскую, тоже закрытую на замок. Здесь было
вполне безопасно; никто из дому меня не заметил бы, поэтому я, тщательно
осмотрев замок, не спеша открыл его и вошел внутрь.
Сарай, оборудованный под мастерскую, был небольшим. Не прошло и
десяти секунд, как я нашел разыскиваемое. Все лежало на видном месте.
Заполнив несколько полиэтиленовых мешочков, замкнул дверь, повесил замок и
пошел к машине. А вскоре снова подъехал к дому. На звонок вышел Хартнелл.
- Быстро вы вернулись, Кэвел, - весело сказал он, пропуская меня в
прихожую. - Что же случилось?.. - Его улыбка мгновенно испарилась, едва он
взглянул на меня. - Что-то произошло?
- Да, - холодно ответил я, - кое-что произошло, а вы в этом замешаны.
Не хотите ли сами признаться в происшедшем?
- Замешан?.. - напряженно повторил он со страхом в глазах. - Черт
возьми, Кэвел, что вы несете?
- Выкладывайте, - резко сказал я, - если не цените свое время, то
считайтесь хотя бы с моим. Не хочу терять его больше попусту и потому не
собираюсь подбирать джентльменский набор слов. Итак, кратко и прямо,
Хартнелл, вы просто лжец.
- Ну, это уже слишком, черт вас возьми, Кэвел. - Его лицо побледнело,
кулаки сжались, будто он собирался броситься на меня, хотя и понимал, как
знающий медицину человек, что сам на сорок фунтов легче, и это может иметь
свои последствия. - Я ни от кого не потерплю такого тона в разговоре со
мной.
- Придется его вести со следователем в Олд-Бейли, и, кстати, тогда у
вас будет возможность привыкнуть к этому тону. Если вы смотрели вечером
"Золотую кавалерию", как утверждали, то тогда, должно быть, телевизор был
установлен на руле вашего мотороллера. А полицейский, видевший вас
проезжавшим через Хайлем, ничего не сказал о телевизоре.
- Уверяю вас, Кэвел, у меня нет ни малейшей мысли...
- Вы меня раздражаете, - презрительно сказал я. - Ложь еще можно
стерпеть, но глупость в человеке вашего калибра - нет. - Я взглянул на
Мэри. - Что ты скажешь об этой передаче?
Она неприязненно и печально пожала плечами:
- Все телевизионные программы в Южной Англии были отменены по причине
аварии электрической сети вчера вечером. В программе было три перерыва по
техническим причинам, и она не закончилась раньше одиннадцати тридцати.
- У вас, видать, какой-то особенный телевизор, на самом деле, -
сказал я Хартнеллу, подошел к журнальному столику, взял радиопрограмму, но
прежде чем успел открыть ее, услышал взволнованный голос миссис Хартнелл:
- Не утруждайте себя, мистер Кэвел. Программа вчера вечером была
повторением воскресной полуденной программы. Мы смотрели ее в воскресенье.
- Она повернулась к мужу. - Успокойся, Том, ты можешь сделать себе хуже.
Расстроенный Хартнелл огорченно взглянул на нее, повернулся,
плюхнулся в кресло и осушил двумя глотками свой стакан. Мне он не
предложил, но за это его не стоило упрекать и считать негостеприимным -
просто ситуация сложилась не совсем удачная.
- Я выходил вчера вечером из дому, - наконец сказал он. - Ушел после
десяти тридцати. Мне позвонил человек и просил встретиться с ним в
Альфингеме.
- Кто это был?
- Неважно. Я не встретил его. Его не было там, когда я приехал.
- Ставлю десять против одного, что это был наш старый знакомый Тариэл
из "Тариэл и Ханберри", юридический консультант.
- Да, Тариэл, - удивленно уставился он на меня. - Вы знаете Тариэла?
- Старая юридическая фирма "Тариэл и Ханберри" известна полиции
дюжины графств. Они называют себя юридическими консультантами. В этом нет
ничего примечательного, потому что добросовестные служители закона не в
состоянии что-либо предпринять против них. Единственный источник знания
законов Тариэлом - довольно частые встречи с акцизными судьями по
обвинению во взятках и коррупции. Они известны как наиболее крупная фирма
в стране, представляющая взаймы деньги, и, судя по всему, под высокий
процент.
- Но как... как вы догадались?
- Здесь нет догадки, что это был Тариэл. Уверен в этом. Только
человек, имеющий над вами власть, мог вытащить вас из дома в такую ночь. А
такая власть над вами есть только у Тариэла. У него не только закладные
бумаги на ваш дом, но и ваша расписка на восемьсот фунтов.
- Кто вам сообщил об этом? - прошептал раздраженный Хартнелл.
- Никто. Сам докопался. Не думаете ли вы, работая в самой крупной
секретной лаборатории Англии, что мы ничего не должны знать о вас? О вашем
прошлом мы знаем больше вас самого. Это сущая правда. Значит, это был
Тариэл, так? Хартнелл кивнул.
- Он сказал, что хочет меня видеть ровно в одиннадцать. Я, конечно,
заупрямился, но он пригрозил, что если я не буду выполнять его требования,
то он обнародует закладные на дом и вызовет меня в суд как банкрота по
предъявленной им расписке на пятьсот фунтов.
- Все вы, ученые, похожи друг на друга. Едва вы выходите из
лаборатории, сразу все запутываете. Дающий вам взаймы деньги человек
делает это на свой риск и не имеет права обращаться к закону. Итак, его
там не оказалось?
- Нет, я подождал с четверть часа, затем пошел к нему домой. Знаете,
такой большой особняк с теннисными кортами, плавательным бассейном и
прочим, - сокрушенно продолжал Хартнелл. - Я подумал, что он обмолвился о
месте встречи. Дома его не оказалось. Там никого не было. Я вернулся в
Альфингем, еще немного подождал и возвратился домой около полуночи.
- Кто-нибудь видел вас? Вы кого-нибудь встречали? Есть ли кто,
могущий поручиться за ваш рассказ?
- Никого. Никто не видел. Ночь, пустая дорога. Было очень холодно. -
Он замолк, затем оживился. - Полицейский-то видел меня, - сказал он
неуверенно.
- Если даже он вас видел в Халеме, то потом вы могли повернуть в
Мортон, - вздохнул я. - Кроме того, там не было полицейского. Вы не
единственный, кто обманывает. Теперь понимаете, в каком положении вы
оказались, Хартнелл? Сообщению о звонке мы должны поверить на слово.
Затем, нет и следа звонившего человека. Прошли шестнадцать миль на
мотороллере, ожидали в обычном обжитом маленьком городке - и ни единой
души, которая бы вас видела. Наконец, вы безнадежно увязли в долгах,
настолько безнадежно, что готовы пойти на любой проступок. Даже проникнуть
в Мортон, если это улучшит ваше скверное финансовое положение. С минуту он
молчал, затем устало поднялся:
- Я совсем невиновен, Кэвел, но вижу, в какую передрягу попал, не так
уж я глуп. Выходит, меня арестуют?
- А вы что скажете об этом, миссис Хартнелл? - спросил я.
Она печально улыбнулась мне и нерешительно ответила:
- Думаю, этого не стоит делать. Я... я не знаю, как разговаривает
полицейский офицер с человеком, которого собирается арестовать за
убийство, но по вашему тону чувствую, что не хотите этого.
- Наверное, и мне стоило поработать в лаборатории номер один вместо
вашего мужа, - сухо сказал я. - Вашей истории трудно поверить, Хартнелл.
Это не алиби. Никто в здравом уме не поверит вам, или вы считаете, что я
не в здравом уме?
Хартнелл с облегчением глубоко вздохнул, но его жена, колеблясь,
произнесла:
- Может быть, это ловушка? Может, вы подозреваете Тома и хотите
приписать ему участие в...
- Миссис Хартнелл, я принимаю во внимание ваше абсолютное незнание
жизни и ее нелепостей в ненормальном Уилтшире. Ваш муж может считать, что
его никто не видел, но, уверяю вас, на отрезке от вашего дома до
Альфингема жизнь бьет ключом между десятью тридцатью и одиннадцатью
часами: влюбленные, джентльмены на полпути из кабака домой, осушившие
последнюю бутылку и готовящиеся к домашнему скандалу, старые леди, а иные
и не такие старые, выглядывающие из-за полузадернутых занавесок. С группой
детективов я могу к завтрашнему полудню опросить массу людей, и, клянусь,
дюжина жителей Альфингема подтвердит, что вчера вечером видели доктора
Хартнелла ожидающим у конторы Тариэла. Впрочем, нет нужды даже и это
делать.
- Он и это учитывает, Том, - тихо прошептала миссис Хартнелл.
- Да, именно это я и учитываю: кто-то старается навлечь на вас
подозрение, Хартнелл. Дня два посидите дома, я сообщу об этом в Мортон. Ни
с кем не разговаривайте, ни с кем. Хотите - лежите в постели, но ни с кем
не общайтесь. Ваше отсутствие на работе по болезни в таких обстоятельствах
заставит думать преступников, что мы подозреваем вас. Понимаете?
- Да. Прошу прощения, Кэвел, что свалял дурака, но...
- Я тоже был не на высоте. Спокойной ночи. В машине Мэри недоуменно
спросила:
- Что произошло с легендарной непримиримостью Кэвела?
- Не знаю. А как ты думаешь?
- Тебе не следовало убеждать его в невиновности. После его признания
тебе стоило бы промолчать, пусть он продолжал бы свою деятельность.