двери с табличкой, на которой написано его имя. Грегори уже был на ногах,
но, должно быть, только что встал. На нем был поношенный коричневый халат,
наброшенный поверх пижамы. Он еще не успел побриться.
- Кэвел? - сказал он без особой радости. Встречающие на рассвете
полицию редко бывают дружелюбно настроены. Но, в отличие от Макдональда,
он был по крайней мере любезен. - Входите-ка. Садитесь. Вид у вас очень
усталый.
Я чувствовал себя именно так. Сел на предложенный стул и огляделся. У
Грегори не было такого пристрастия к мебели, как у Макдональда, но ведь он
жил в пансионе. Комната, где мы находились, служила кабинетом, а спальня,
наверное, была за дверью дальней стены. Потертый, но все же приличный
ковер, пара кресел, тяжелый дубовый стол с плетеным креслом, пишущая
машинка и одна стена, полностью занятая книгами, - вот и все, что здесь
было. В каминном очаге виднелись остатки вчерашнего огня - белый пепел от
сгоревших березовых поленьев. В довольно холодной комнате воздух был
спертым. Грегори еще не соблазнился скверной привычкой англичан открывать
окна при любой погоде. В воздухе чувствовался какой-то странный запах,
слабый, трудноуловимый.
- Чем могу быть полезен, Кэвел? - спросил Грегори.
- Обычные вопросы, доктор Грегори, - спокойно сказал я. - Знаю, время
весьма неподходящее, но сейчас дорога каждая минута.
- Вы совсем не спали? - проницательно спросил он.
- Еще нет. Я был занят... визитами. Боюсь, эти визиты не прибавят мне
популярности. Я только что от доктора Макдональда. Кажется, он не очень
обрадовался, что его вытащили из постели.
- Макдональду это наверняка не понравилось, - деликатно сказал
Грегори. - Он довольно несдержанный человек.
- Вы с ним в хороших отношениях? Друзья?
- Скорее коллеги. Я ценю его работу. Но почему вы об этом
спрашиваете, Кэвел?
- Неизлечимое любопытство. Скажите, доктор, у вас имеется алиби на
прошлую ночь?
- Конечно, - озадаченно ответил он. - Я все рассказал мистеру
Харденджеру. С восьми и почти до полуночи я был на дне рождения дочери
миссис Уитхорн...
- Простите, - перебил я его, - речь идет о позавчерашней ночи, не
прошедшей.
- Ага, - с беспокойством поглядел он на меня, - что, были... были еще
убийства?..
- Больше не было, - успокоил я его. - Итак, доктор?
- За позапрошлую ночь? - слегка улыбнувшись и пожав плечами,
переспросил он. - Алиби? Если бы я знал, что мне нужно будет представить
алиби, я бы незамедлительно представил. Какое время вас интересует, мистер
Кэвел?
- Скажем, между девятью тридцатью и десятью тридцатью вечера.
- Увы, не могу. Кажется, у меня нет алиби. Я сидел в своей комнате и
работал над книгой. Можете назвать это трудовой терапией после всего
случившегося. - Он помедлил и затем, будто извиняясь, произнес: - Впрочем,
не весь вечер. После обеда, примерно с восьми до одиннадцати. В некотором
роде я отлично поработал: целых три страницы. - Он улыбнулся несколько
иначе. - Для такой книги, какую я пишу, мистер Кэвел, большое достижение и
страница в час.
- А какого рода эта книга?
- По неорганической химии. - Он покачал головой и задумчиво добавил:
- Люди не будут толпиться у книжных прилавков, чтобы купить ее. Круг
читателей моей книги, ввиду ее специфичности, ограничен.
- Эта книга? - кивнул я в сторону стопки листов.
- Да. Я начал писать ее в Турине, не помню уж сколько лет назад. Если
желаете, взгляните, мистер Кэвел. Но, боюсь, она вам ничего не скажет.
Помимо того, что она написана по узкой теме, она еще на итальянском. Когда
пишу, то предпочитаю итальянский язык.
Я не сказал ему, что могу читать по-итальянски так же хорошо, как он
говорит по-английски. Вместо этого я спросил:
- Вы ее сразу печатаете на машинке?
- Ну да. Мой почерк, как у многих ученых, почти невозможно разобрать.
Одну минуточку!.. - Он задумчиво потер ладонью острый, с синеватым отливом
подбородок. - Машинка. Должно быть, ее слышали.
- Именно потому я и спросил. Думаете, ее слышно?
- Не уверен. Я специально выбрал эту комнату, чтобы никому не
докучать стуком машинки. Надо мной и сбоку нет спальных комнат. Подождите.
Да, да, кажется, я слышал включенный телевизор за соседней дверью. - Потом
повторил с сомнением: - Вроде бы слышал. За дверью находится, как ее гордо
называет миссис Уитхорн, телевизорная комната, впрочем, не часто
посещаемая миссис Уитхорн с дочерьми, не часто. Но, уверен, что-то я
слышал. Гм, почти уверен. Давайте спросим.
Мы прошли на кухню, где миссис Уитхорн и одна из ее дочерей готовили
завтрак. Аромат жареного бекона еще сильнее дал мне почувствовать
собственную усталость. Показалось, что и нога заныла сильней.
В минуту мы выяснили, что в тот вечер шел часовой фильм о сборе
винограда. Миссис Уитхорн и дочери просмотрели его до конца. Фильм начался
ровно в десять. Когда они проходили мимо двери доктора Грегори и когда
смотрели программу, слышали звук пишущей машинки. Правда, приглушенный, но
достаточно явственный. Миссис Уитхорн тут же заметила, что доктор Грегори
плохо поступает, мало уделяя времени отдыху, но она понимает, что доктор
Грегори наверстывал время, которое провел на дне рождения ее дочери -
единственное развлечение за многие недели труда. Доктор Грегори не пытался
скрыть, что доволен.
- Очень благодарен почтенному фильму, показанному в тот вечер, а
также вам, миссис Уитхорн. - Затем улыбнулся мне: - Ваши сомнения
рассеялись, мистер Кэвел?
- У меня их и не было, доктор, но работа полицейского состоит в
проверке самых мелких фактов.
Доктор Грегори проводил меня до парадной двери. Было еще темно,
холодно и очень сыро, однако уже можно было разглядеть, как на
гудронированном шоссе плясал дождь. Я подумал, как лучше ответить ему о
ходе расследования, и Грегори действительно спросил об этом:
- Я не прошу вас раскрывать профессиональные тайны, мистер Кэвел, но,
гм... полагаете, вам удастся поймать этого дьявола? Есть ли какие успехи?
- За последние полсуток их оказалось больше, чем требуется.
Расследование вывело меня на верный след. Я бы сказал, вывело вплотную...
если не учитывать, что я вновь наткнулся на глухую стену.
- Через стену можно перелезть, мистер Кэвел.
- Конечно. Я перелезу через нее, - и, помолчав, добавил: - Не знаю,
следовало ли мне говорить об этом, но, уверен, вы никому не расскажете.
Он стал горячо заверять, что будет нем, как могила, и мы расстались.
Проехав с полмили, я остановился, зашел в телефон-автомат и позвонил в
Лондон.
- Не спали, Кэвел? - вместо приветствия спросил Шеф.
- Нет, сэр.
- Что поделаешь, я тоже в таком положении. Кажется, нажил себе
врагов, вытаскивая из постели людей среди ночи.
- Не меньше меня, сэр.
- Пожалуй. Есть какие-нибудь результаты?
- Ничего особенного. А у вас, сэр?
- Чессингем. Нет никаких данных, что он владел гражданскими
водительскими правами. Возможно, имеются в другом месте, не в Англии, хотя
и маловероятно. Что касается его армейского послужного списка, то он,
оказывается, был в королевском армейском батальоне по обслуживанию.
- Вот как. Тогда есть шансы обнаружить, что он имел права. Вы
обнаружили, сэр?
- Мне удалось только установить факт службы Чессингема в армии, -
сухо сказал Шеф. - Он действительно служил. Аппарат военного министерства
необычайно медленно работает ночью, но оживляется днем. К полудню мы
что-нибудь из них выудим. Зато мы получили некоторые довольно любопытные
цифры, касающиеся Чессингема, их нам предоставил полчаса назад управляющий
банком.
Он продиктовал мне цифры и повесил трубку. Я устало залез в машину и
поехал к дому Чессингема. Через четверть часа я был там. В полумраке
наступавшего рассвета куб дома с его нижним подвальным помещением выглядел
неприятнее и мрачнее прежнего. Но мои впечатления сейчас не имели никакого
значения. Я взлетел по истертым ступеням и позвонил. Открыла Стелла
Чессингем. Она была чисто и привлекательно одета, цветастый халатик ей
очень шел, волосы гладко зачесаны, но лицо бледное, а серые глаза усталые.
Когда я сказал, что хочу видеть ее брата, она не проявила восторга.
- Входите, - нехотя сказала она. - Мама еще в постели. Эрик
завтракает.
Снова дразнящий запах бекона и яичницы. Снова я почувствовал
слабость. Чессингем взволнованно поднялся и нервно поздоровался:
- Доброе утро, мистер Кэвел.
Отвечать тем же мне не хотелось. Я равнодушно поглядел на него, как
смотрят только полицейские и официанты, и сказал:
- Мне придется задать вам еще несколько вопросов, Чессингем. Я провел
бессонную ночь и не настроен разоблачать ваши увертки. Отвечайте
откровенно. Этой ночью мы узнали некоторые любопытные подробности,
выводящие на вас. - Я взглянул на его сестру: - Мисс Чессингем, не хочется
вас расстраивать без надобности. Лучше бы я побеседовал с вашим братом
наедине.
Она посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, и собиралась было уйти,
но голос брата остановил ее:
- Останься здесь, Стелла. Мне нечего скрывать. Сестра все обо мне
знает, мистер Кэвел.
- На вашем месте я не проявлял бы столько уверенности, - холодно
произнес я и сурово поглядел на него. - Если хотите остаться, мисс
Чессингем, то оставайтесь. Но помните, я просил вас удалиться.
Оба они были бледны и чрезвычайно напуганы. Учитывая мою способность
запугивать людей, меня бы в любой момент взяли в центральную европейскую
секретную полицию, в Интерпол. Я приступил к допросу.
- Что вы делали в прошлый вечер, Чессингем? Скажем, около десяти
часов?
- Вчера вечером? - заморгал он. - Почему я должен был считать каждый
свой шаг вчера вечером?
- Вопросы задаю я. Пожалуйста, отвечайте.
- Я... я был дома. Со Стеллой и матерью.
- Весь вечер?
- Конечно.
- Отнюдь не "конечно". Кто может подтвердить, что вы находились дома?
- Только Стелла и мать.
- Только мисс Чессингем. В десять часов ваша мать обычно уже в
постели.
- Да, в постели. Я забыл.
- Не удивлен. Вы забыли мне сказать, что служили в королевском
армейском батальоне обслуживания.
- В батальоне?.. - Он опустился за стол, конечно, не для того, чтобы
продолжать завтрак. Едва заметное движение руки подсказало мне, что он
сжал ладони. - Да, это правда. Но как вы узнали?
- Птичка начирикала мне на ушко. Та же птичка сказала, что вы водили
армейский грузовик. - Мне ничего не оставалось, как слегка слукавить. Что
делать, время было не на моей стороне. - А вы говорили, что не водите.
- Да, я не могу. - Он бросил взгляд на сестру и снова посмотрел на
меня. - Это ошибка. Кто-то ошибся.
- Вот видите, Чессингем, а вы отказываетесь. А если к вечеру вам
будут представлены четыре свидетеля, которые под присягой подтвердят, что
видели вас за рулем?
- Возможно, один-два раза я и пробовал. Я... я не помню. У меня нет
прав.
- Надоело! - сказал я с отвращением. - Вы ведете себя по-дурацки. А
вы не кретин, Чессингем. Перестаньте увиливать и корчить из себя дурачка.
Вы можете водить машину. Признайтесь. Мисс Чессингем, ведь ваш брат может
водить, не правда ли?
- Оставьте Стеллу в покое! - выкрикнул побледневший Чессингем. - Вы
правы, черт вас возьми! Я могу водить... кое-как.
- Думаете, поступили очень разумно, оставив "бедфорд" у своего дома
два дня назад? Предполагали, что полиции никогда и в голову не придет
подозревать кого-то в столь очевидном?
- Никогда и близко не был у этой машины! - закричал он. - Клянусь.
Клянусь, что не был у этой машины! Я испугался, когда вы вчера пришли к
нам, и решил сделать все, чтобы доказать свою невиновность.
- Невиновность? - засмеялся я смехом полицейского. - Снимки Юпитера,
по вашему утверждению, вы сами делали. Как вы их сняли? Смастерили
приспособление для автоматического фотографирования, когда вы здесь
отсутствуете, а находитесь в Мортоне?
- Ради бога! О чем вы говорите?! - обезумел он. - Приспособление?
Какое, к черту, приспособление?! Да переверните вверх дном весь дом и
найдите...
- Не будьте столь наивным, - перебил я. - Вы могли припрятать его в
лесу, где-нибудь за полсотни миль от дома.
- Мистер Кэвел! - Возмущенная Стелла встала передо мной со сжатыми
кулачками. - Вы совершаете чудовищную ошибку. Эрик ничего не имеет общего
с... ни с чем. С этим убийством. Ничего, говорю я вам! Я знаю.
- Вы были с ним после десяти тридцати в тот вечер? В его
обсерватории? Если не были, милая леди, вы ничего не знаете.
- Я знаю Эрика! Знаю, что он совершенно не способен на...
- Личные аттестации меня не интересуют, - перебил я. - Если вы
столько знаете, то, может быть, объясните, как ваш брат положил за
последние четыре месяца тысячу фунтов в банк? Пятьсот фунтов третьего июля
и столько же третьего октября. Сможете объяснить?
Они испуганно переглянулись, не скрывая этого. Чессингему удалось
заговорить не сразу, а когда он заговорил, голос был хриплым и дрожащим.
- Это клевета! Кто-то хочет меня оклеветать.
- Не кричите и объясните вразумительно, - устало сказал я. - Откуда
эти деньги, Чессингем? Прежде чем ответить, он помолчал с минуту.
- От дяди Джорджа, - жалким шепотом произнес он, уставившись в
потолок.
- Очень любезно с его стороны, - мрачно сказал я. - Кто же он такой?
- Мамин брат, - все еще шепотом пояснил он. - Проклятье нашей семьи.
Он утверждал, что совершенно невиновен в преступлениях, которые ему
приписали, но факты были так убедительны, что ему пришлось бежать из
Англии.
Я пристально поглядел на него. Такой двусмысленный разговор не
очень-то был мне по душе, особенно после бессонной ночи в восемь часов
утра.
- О чем вы говорите? Какие преступления?
- Не знаю, - отчаянно сказал он. - Мы никогда не видели его... он два
раза звонил в Мортон. Мама никогда о нем не упоминала, мы до недавнего
времени даже не подозревали о его существовании.
- Вы об этом тоже знали? - спросил я Стеллу.
- Конечно, знала.
- А ваша мать?
- Разумеется, - ответил Чессингем, - ведь я говорил, что она никогда
не упоминала о нем и его существовании. Во всяком случае, в чем бы его ни
обвиняли, это неприятно. Он сказал, если мама узнает, от кого деньги, то
назовет их грязными и откажется от них. Мы... и Стелла... хотим послать ее
за границу лечиться. Эти деньги помогут.
- Да, они вам помогут взобраться на виселицу в Олд-Бейли, - грубо
сказал я. - Где родилась ваша мать?
- В Альфингеме, - ответила Стелла, так как Чессингем был не в
состоянии отвечать.
- А как ее девичья фамилия?
- Джей Барклай.
- Где у вас телефон? Хочу позвонить. Она сказала где, я вышел из
холла и соединился с Шефом. Через четверть часа я вернулся. Оба сидели в
тех же позах.
- Господи, да вы прекрасная пара, - восхищенно воскликнул я, -
конечно, вам и в голову не приходило обратиться в Сомерсет. Что бы
получилось? Вы знали, что потеряли бы время. Дядя Джордж никогда не
существовал. У вашей матери никогда не было брата. И для вас это не
новость. Ну-с, Чессингем, у вас было время придумать более подходящее
объяснение. Не уверен, что вы придумаете что-либо более оригинальное о
давшем вам тысячу фунтов человеке. - Он и не придумывал. Он безнадежно
уставился на меня, затем поглядел на сестру и себе под ноги. Я сказал
ободряюще: - Ну, не надо торопиться. У вас будет несколько недель
придумать историю получше. Однако хотелось бы повидать вашу маму.
- Оставьте ее в покое, черт вас возьми. - Чессингем так стремительно
вскочил, что опрокинул стул, на котором сидел. - Моя мать больная старая
женщина. Оставьте ее в покое, слышите, Кэвел?!
- Пожалуйста, пойдите и скажите вашей маме, что через минуту я
поднимусь к ней, - обратился я к Стелле.
Чессингем рванулся ко мне, но его сестра встала между нами.
- Не надо, Эрик. Пожалуйста, успокойся. - Она посмотрела на меня,
будто пригвоздила взглядом к стене, и сказала горько: - Разве ты не
видишь, что мистер Кэвел - человек, который все делает по-своему?
В этом она была права. Беседа с миссис Чессингем заняла не более
десяти минут, не самых приятных в моей жизни. Когда я спустился вниз, они
ждали меня в холле. С наполненными слезами глазами Стелла подошла ко мне,
бледная и испуганная.
- Вы совершаете чудовищную ошибку, мистер Кэвел, чудовищную ошибку.
Эрик мой брат. Я знаю его, я знаю его. Клянусь, он абсолютно ни в чем не
виновен.
- У него будет возможность доказать это. - Иной раз я ненавидел себя,
и сейчас настало именно такое время. - Чессингем, благоразумнее для вас
было бы собрать чемодан. Запастись, по крайней мере, дня на два.
- Вы забираете меня? - отрешенно и безнадежно спросил он.
- У меня нет ни ордера, ни права на это. Кто-нибудь другой придет, не
беспокойтесь. И не глупите. Даже мышь не пробежит сквозь кордон вокруг
этого дома.
- К-к-кордон? - захлопал он глазами. - Хотите сказать, что полиция
вокруг...
- Думаете, мы хотим, чтобы вы улетели из страны первым же рейсом? -
спросил я. - Как ваш старый дорогой дядя Джордж?
Это под занавес были самые подходящие слова. И я оставил их
размышлять над ними.
Хартнелл был очередным и последним, кого я хотел посетить перед
завтраком в это утро. На полпути к нему я зашел в телефон-автомат и
позвонил в "Вогоннер". Вскоре к телефону подошла Мэри. Спросила, как я
себя чувствую, я ответил, что великолепно. Она обозвала меня лгуном. После
этого я сказал, что вернусь в отель к девяти, и попросил приготовить
завтрак, а к нему пригласить, если возможно, Харденджера. Закончив
разговор, я вышел из будки. Машина моя стояла невдалеке, и я поспешил к
ней, так как все еще шел холодный дождь. Но, полуоткрыв дверцу машины, я
замер и уставился на некую направляющуюся в мою сторону личность.
Совсем забыв, что спешу, я разглядывал среднего возраста человека,
хорошо одетого, в плаще и фетровой шляпе, который вел себя довольно
нелепо. Он шел в ста ярдах от меня по полной воды придорожной канаве,
размахивая широко раскинутыми руками, и гнал перед собой ногой ржавую
консервную банку. С каждым ударом из-под его ноги разлетались веером
брызги воды.
Некоторое время я наблюдал это представление, пока не почувствовал,
что барабанящий по спине дождь проник за шиворот и ноги промокли. Даже
если это сбежавший из бедлама сумасшедший, не стоило смотреть на него
дольше. Не отрывая взгляда от этого привидения, я скоренько уселся в
машину, но, захлопывая за собой дверцу, тотчас почувствовал, что задачей
этого типа, гоняющего банку под дождем, вовсе не было показывать уровень
ненормальности в деревенском Уилтшире. Он просто отвлек мое внимание от
заднего сиденья машины, где кто-то спрятался, скорчившись на полу.
Я услышал шорох, хотел повернуться, но было поздно: дубинка уже
опускалась. Моя левая нога еще не уперлась в педаль. Кроме того,
неизвестный спрятался с левой, точнее - с моей слепой стороны. Дубинка
опустилась на мой затылок пониже левого уха, сильно и точно. Я мгновенно
потерял сознание, так что не почувствовал даже боли.
Нельзя сказать, что я очнулся. Слово "очнулся" означает короткий и
быстрый промежуток времени перехода от бессознательного к сознательному
состоянию, но со мной было не так. В первое мгновение я ощутил, что лежу
на чем-то твердом и мокром, потом это ощущение исчезло.
Сколько времени я был без сознания, даже не мог представить.
Постепенно сознание возвращалось все чаще и чаще, хотя от этого я лучше
себя не чувствовал, ибо не только ощущал резкую тупую боль в голове, шее и
правой стороне груди - будто тисками сдавило, но и не мог вообще
шевельнуть телом. С трудом открыл я здоровый глаз, скосил его и увидел
слабый свет из зарешеченного окна высоко в стене, почти под потолком. Я
находился в каком-то подвале, сыром, полузатопленном, примерно как в доме
Чессингема, лежал на недоделанном цементном полу среди мелких луж. Руки
крепко связаны за спиной. Кисти онемели от тугих веревок - кто-то на славу
потрудился, когда приволок меня и бросил здесь. Я попытался привстать, но
не мог двинуться. Тогда, извиваясь, попытался сесть, и это после долгих
усилий удалось. В глазах закрутились огненные круги. Немного придя в себя,
огляделся. Ноги связаны. Рядом стояли высокие, доходящие до окна винные
чаны - веревка протянулась от щиколоток к какой-то ржавой скобе. Чаны
тянулись вдоль всей стены. Шнур руками развязать было невозможно. Даже
горилла не могла бы перегрызть этот пластиковый линь.
Потихоньку, стараясь не делать резких движений, ибо у меня от них
туманилось в голове, стал осматривать подвал. Окно, закрытая дверь, винные
чаны. И я среди них. Впрочем, могло быть и хуже. По крайней мере, никто не
залил подвал водой, чтобы утопить меня, никто не пустил удушающий газ, не
было змей и зловещих черных тарантулов. Только пустой подвал - и я в нем.
И все же положение довольно скверное. Я подтянулся к винным чанам и
попытался зацепиться ногой за шнур, которым был к ним привязан, но это
только добавило мне боли, уже и так чрезмерной. Затем я попытался
освободить руки, заранее зная бесполезность этой затеи. Мелькнула мысль,
что я долго буду здесь умирать от голода и жажды.
Спокойно, сказал я себе. Обдумай все без спешки, Кэвел. И я принялся
обдумывать, но так ничего путного и не придумал, кроме подтверждения
безвыходности моего положения. Плачевно.
И тогда взгляд мой остановился на "хэкати". Несомненно, из левого
отворота пальто торчала его ручка. Я удивился, как это те, приволокшие
меня сюда, не обыскали меня. Вероятно, знали, что полицейский в Англии не
носит оружия, а меня посчитали полицейским. Я приподнял плечо к голове,
одновременно стараясь лицом отогнуть полу у пальто. На третьей попытке мне
удалось зажать зубами ручку пистолета, но она выскользнула. Я сделал еще
четыре попытки, бесполезных и мучительных. Круги снова завертелись у меня
перед глазами, а резкая боль в груди убедила, что одно из ребер наверняка
сломано. Пришлось дать себе отдых, прежде чем вновь возобновить попытки
вытащить пистолет. Наконец, извиваясь червем, я кое-как встал на колени и
изогнулся так, что "хэкати" выскользнул из чехла, но тут же потерял
равновесие и упал прямо лицом на пол. Когда в конце концов вновь
прояснилось в голове, я принялся доставать валяющийся пистолет. И вот в
слабоосвещенном полутемном подвале я стоял на коленях, уставившись на
него, размышляя, не могли ли приволокшие меня сюда позабавиться, вытащить
обойму, а оружие вновь сунуть в чехол. Но судьба меня пожалела. Пистолет
был на боевом взводе, и стрелка показывала цифру "9". Магазин был полон.
Извиваясь на полу, я схватил "хэкати" связанными руками, взвел курок и
потянул пистолет вправо, насколько позволяло левое плечо. Складки пальто
мешали мне, но все же я сунул "хэкати" под себя и стал сгибать колени,
пока ноги не оказались в пятнадцати дюймах от дула.
Некоторое время я колебался, стрелять ли в шнур, связывающий мне
щиколотки: шансов попасть в шнур, а не в ноги почти не было. Связанными за
спиной, да к тому же онемевшими руками прицелиться точно я не мог. Скорее
всего, результатом выстрела могло быть исполнение желания тех двух
лондонских хирургов, которые хотели ампутировать мне ногу. И тогда я решил
сосредоточить внимание на четырехжильном шнуре восемнадцати дюймов длиной,
которым были привязаны мои ноги к винным чанам. Глубоко вздохнул и нажал
на курок.
Отдача от выстрела была так сильна, что показалось, будто я сломал
большой палец. Гулкий звук выстрела оглушил, ударил мне по барабанным
перепонкам, а пуля с визгом пролетела рикошетом всего лишь в полдюйме от
головы.
Спустя пару секунд я выстрелил вновь. Без колебаний, ибо знал, что
если начну думать о пуле, проходящей рикошетом в полдюйме от головы, то
никогда не решусь спустить еще раз курок. Грохот выстрела - и шнур
перерезало пулей, как бритвой. Лучше сделать трудно.
Кое-как я схватил обеими связанными руками стояк, которым крепились
чаны, и, извиваясь, попытался встать на дрожащие от напряжения ноги. Потом
для устойчивости облокотился локтем о первый попавшийся выступ и уставился
в ожидании на дверь. Если кто-то войдет сюда узнать, в чем дело, что за
грохот, то будет довольно легкой целью. До двери - футов шесть, а человек
- не восемнадцатидюймовая веревка.
Целую минуту простоял так на трясущихся, подгибающихся ногах,
вслушиваясь и ничего не слыша, ибо оглох от выстрелов. Затем рискнул
подобраться к высокому окну. Никого. Тогда допрыгал до двери и локтем
нажал на ручку. Заперта. Я повернулся спиной к двери, нащупал дулом
"хэкати" замок и нажал на курок. После второго выстрела дверь поддалась.
Навалился на нее всем корпусом, и она распахнулась, а я вывалился через
порог, тяжело рухнув на цементный пол.
Если бы кто-то стоял за дверью, лучшего случая трахнуть меня дубинкой
не представлялось. Но никто не стукнул меня, поскольку никого за дверью не
было. И снова я кое-как поднялся на ноги. Нашел выключатель и включил свет
плечом. Лампочка на коротком шнуре под потолком не зажглась. Наверное,
перегорела, но, скорее всего, вообще в доме было отключено электричество.
Воздух в подвале спертый, и это вернее всего говорило о заброшенности
дома.
Марш истертых ступеней лестницы вел во тьму. Я запрыгал по ступеням,
балансируя, чтобы не потерять равновесие, но едва успел плюхнуться на
ступень, чтобы не покатиться вниз. Мне показалось гораздо безопаснее и
благоразумнее ползти вверх спиной, отталкиваясь от каждой ступени пятками.
Дверь вверху также была замкнута, но у меня оставалось еще пять патронов.
Замок поддался первому же выстрелу, и я оказался в комнате. Прихожая была
высокой и узкой. Две двери по сторонам, обе закрытые, стеклянная дверь в
но, должно быть, только что встал. На нем был поношенный коричневый халат,
наброшенный поверх пижамы. Он еще не успел побриться.
- Кэвел? - сказал он без особой радости. Встречающие на рассвете
полицию редко бывают дружелюбно настроены. Но, в отличие от Макдональда,
он был по крайней мере любезен. - Входите-ка. Садитесь. Вид у вас очень
усталый.
Я чувствовал себя именно так. Сел на предложенный стул и огляделся. У
Грегори не было такого пристрастия к мебели, как у Макдональда, но ведь он
жил в пансионе. Комната, где мы находились, служила кабинетом, а спальня,
наверное, была за дверью дальней стены. Потертый, но все же приличный
ковер, пара кресел, тяжелый дубовый стол с плетеным креслом, пишущая
машинка и одна стена, полностью занятая книгами, - вот и все, что здесь
было. В каминном очаге виднелись остатки вчерашнего огня - белый пепел от
сгоревших березовых поленьев. В довольно холодной комнате воздух был
спертым. Грегори еще не соблазнился скверной привычкой англичан открывать
окна при любой погоде. В воздухе чувствовался какой-то странный запах,
слабый, трудноуловимый.
- Чем могу быть полезен, Кэвел? - спросил Грегори.
- Обычные вопросы, доктор Грегори, - спокойно сказал я. - Знаю, время
весьма неподходящее, но сейчас дорога каждая минута.
- Вы совсем не спали? - проницательно спросил он.
- Еще нет. Я был занят... визитами. Боюсь, эти визиты не прибавят мне
популярности. Я только что от доктора Макдональда. Кажется, он не очень
обрадовался, что его вытащили из постели.
- Макдональду это наверняка не понравилось, - деликатно сказал
Грегори. - Он довольно несдержанный человек.
- Вы с ним в хороших отношениях? Друзья?
- Скорее коллеги. Я ценю его работу. Но почему вы об этом
спрашиваете, Кэвел?
- Неизлечимое любопытство. Скажите, доктор, у вас имеется алиби на
прошлую ночь?
- Конечно, - озадаченно ответил он. - Я все рассказал мистеру
Харденджеру. С восьми и почти до полуночи я был на дне рождения дочери
миссис Уитхорн...
- Простите, - перебил я его, - речь идет о позавчерашней ночи, не
прошедшей.
- Ага, - с беспокойством поглядел он на меня, - что, были... были еще
убийства?..
- Больше не было, - успокоил я его. - Итак, доктор?
- За позапрошлую ночь? - слегка улыбнувшись и пожав плечами,
переспросил он. - Алиби? Если бы я знал, что мне нужно будет представить
алиби, я бы незамедлительно представил. Какое время вас интересует, мистер
Кэвел?
- Скажем, между девятью тридцатью и десятью тридцатью вечера.
- Увы, не могу. Кажется, у меня нет алиби. Я сидел в своей комнате и
работал над книгой. Можете назвать это трудовой терапией после всего
случившегося. - Он помедлил и затем, будто извиняясь, произнес: - Впрочем,
не весь вечер. После обеда, примерно с восьми до одиннадцати. В некотором
роде я отлично поработал: целых три страницы. - Он улыбнулся несколько
иначе. - Для такой книги, какую я пишу, мистер Кэвел, большое достижение и
страница в час.
- А какого рода эта книга?
- По неорганической химии. - Он покачал головой и задумчиво добавил:
- Люди не будут толпиться у книжных прилавков, чтобы купить ее. Круг
читателей моей книги, ввиду ее специфичности, ограничен.
- Эта книга? - кивнул я в сторону стопки листов.
- Да. Я начал писать ее в Турине, не помню уж сколько лет назад. Если
желаете, взгляните, мистер Кэвел. Но, боюсь, она вам ничего не скажет.
Помимо того, что она написана по узкой теме, она еще на итальянском. Когда
пишу, то предпочитаю итальянский язык.
Я не сказал ему, что могу читать по-итальянски так же хорошо, как он
говорит по-английски. Вместо этого я спросил:
- Вы ее сразу печатаете на машинке?
- Ну да. Мой почерк, как у многих ученых, почти невозможно разобрать.
Одну минуточку!.. - Он задумчиво потер ладонью острый, с синеватым отливом
подбородок. - Машинка. Должно быть, ее слышали.
- Именно потому я и спросил. Думаете, ее слышно?
- Не уверен. Я специально выбрал эту комнату, чтобы никому не
докучать стуком машинки. Надо мной и сбоку нет спальных комнат. Подождите.
Да, да, кажется, я слышал включенный телевизор за соседней дверью. - Потом
повторил с сомнением: - Вроде бы слышал. За дверью находится, как ее гордо
называет миссис Уитхорн, телевизорная комната, впрочем, не часто
посещаемая миссис Уитхорн с дочерьми, не часто. Но, уверен, что-то я
слышал. Гм, почти уверен. Давайте спросим.
Мы прошли на кухню, где миссис Уитхорн и одна из ее дочерей готовили
завтрак. Аромат жареного бекона еще сильнее дал мне почувствовать
собственную усталость. Показалось, что и нога заныла сильней.
В минуту мы выяснили, что в тот вечер шел часовой фильм о сборе
винограда. Миссис Уитхорн и дочери просмотрели его до конца. Фильм начался
ровно в десять. Когда они проходили мимо двери доктора Грегори и когда
смотрели программу, слышали звук пишущей машинки. Правда, приглушенный, но
достаточно явственный. Миссис Уитхорн тут же заметила, что доктор Грегори
плохо поступает, мало уделяя времени отдыху, но она понимает, что доктор
Грегори наверстывал время, которое провел на дне рождения ее дочери -
единственное развлечение за многие недели труда. Доктор Грегори не пытался
скрыть, что доволен.
- Очень благодарен почтенному фильму, показанному в тот вечер, а
также вам, миссис Уитхорн. - Затем улыбнулся мне: - Ваши сомнения
рассеялись, мистер Кэвел?
- У меня их и не было, доктор, но работа полицейского состоит в
проверке самых мелких фактов.
Доктор Грегори проводил меня до парадной двери. Было еще темно,
холодно и очень сыро, однако уже можно было разглядеть, как на
гудронированном шоссе плясал дождь. Я подумал, как лучше ответить ему о
ходе расследования, и Грегори действительно спросил об этом:
- Я не прошу вас раскрывать профессиональные тайны, мистер Кэвел, но,
гм... полагаете, вам удастся поймать этого дьявола? Есть ли какие успехи?
- За последние полсуток их оказалось больше, чем требуется.
Расследование вывело меня на верный след. Я бы сказал, вывело вплотную...
если не учитывать, что я вновь наткнулся на глухую стену.
- Через стену можно перелезть, мистер Кэвел.
- Конечно. Я перелезу через нее, - и, помолчав, добавил: - Не знаю,
следовало ли мне говорить об этом, но, уверен, вы никому не расскажете.
Он стал горячо заверять, что будет нем, как могила, и мы расстались.
Проехав с полмили, я остановился, зашел в телефон-автомат и позвонил в
Лондон.
- Не спали, Кэвел? - вместо приветствия спросил Шеф.
- Нет, сэр.
- Что поделаешь, я тоже в таком положении. Кажется, нажил себе
врагов, вытаскивая из постели людей среди ночи.
- Не меньше меня, сэр.
- Пожалуй. Есть какие-нибудь результаты?
- Ничего особенного. А у вас, сэр?
- Чессингем. Нет никаких данных, что он владел гражданскими
водительскими правами. Возможно, имеются в другом месте, не в Англии, хотя
и маловероятно. Что касается его армейского послужного списка, то он,
оказывается, был в королевском армейском батальоне по обслуживанию.
- Вот как. Тогда есть шансы обнаружить, что он имел права. Вы
обнаружили, сэр?
- Мне удалось только установить факт службы Чессингема в армии, -
сухо сказал Шеф. - Он действительно служил. Аппарат военного министерства
необычайно медленно работает ночью, но оживляется днем. К полудню мы
что-нибудь из них выудим. Зато мы получили некоторые довольно любопытные
цифры, касающиеся Чессингема, их нам предоставил полчаса назад управляющий
банком.
Он продиктовал мне цифры и повесил трубку. Я устало залез в машину и
поехал к дому Чессингема. Через четверть часа я был там. В полумраке
наступавшего рассвета куб дома с его нижним подвальным помещением выглядел
неприятнее и мрачнее прежнего. Но мои впечатления сейчас не имели никакого
значения. Я взлетел по истертым ступеням и позвонил. Открыла Стелла
Чессингем. Она была чисто и привлекательно одета, цветастый халатик ей
очень шел, волосы гладко зачесаны, но лицо бледное, а серые глаза усталые.
Когда я сказал, что хочу видеть ее брата, она не проявила восторга.
- Входите, - нехотя сказала она. - Мама еще в постели. Эрик
завтракает.
Снова дразнящий запах бекона и яичницы. Снова я почувствовал
слабость. Чессингем взволнованно поднялся и нервно поздоровался:
- Доброе утро, мистер Кэвел.
Отвечать тем же мне не хотелось. Я равнодушно поглядел на него, как
смотрят только полицейские и официанты, и сказал:
- Мне придется задать вам еще несколько вопросов, Чессингем. Я провел
бессонную ночь и не настроен разоблачать ваши увертки. Отвечайте
откровенно. Этой ночью мы узнали некоторые любопытные подробности,
выводящие на вас. - Я взглянул на его сестру: - Мисс Чессингем, не хочется
вас расстраивать без надобности. Лучше бы я побеседовал с вашим братом
наедине.
Она посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, и собиралась было уйти,
но голос брата остановил ее:
- Останься здесь, Стелла. Мне нечего скрывать. Сестра все обо мне
знает, мистер Кэвел.
- На вашем месте я не проявлял бы столько уверенности, - холодно
произнес я и сурово поглядел на него. - Если хотите остаться, мисс
Чессингем, то оставайтесь. Но помните, я просил вас удалиться.
Оба они были бледны и чрезвычайно напуганы. Учитывая мою способность
запугивать людей, меня бы в любой момент взяли в центральную европейскую
секретную полицию, в Интерпол. Я приступил к допросу.
- Что вы делали в прошлый вечер, Чессингем? Скажем, около десяти
часов?
- Вчера вечером? - заморгал он. - Почему я должен был считать каждый
свой шаг вчера вечером?
- Вопросы задаю я. Пожалуйста, отвечайте.
- Я... я был дома. Со Стеллой и матерью.
- Весь вечер?
- Конечно.
- Отнюдь не "конечно". Кто может подтвердить, что вы находились дома?
- Только Стелла и мать.
- Только мисс Чессингем. В десять часов ваша мать обычно уже в
постели.
- Да, в постели. Я забыл.
- Не удивлен. Вы забыли мне сказать, что служили в королевском
армейском батальоне обслуживания.
- В батальоне?.. - Он опустился за стол, конечно, не для того, чтобы
продолжать завтрак. Едва заметное движение руки подсказало мне, что он
сжал ладони. - Да, это правда. Но как вы узнали?
- Птичка начирикала мне на ушко. Та же птичка сказала, что вы водили
армейский грузовик. - Мне ничего не оставалось, как слегка слукавить. Что
делать, время было не на моей стороне. - А вы говорили, что не водите.
- Да, я не могу. - Он бросил взгляд на сестру и снова посмотрел на
меня. - Это ошибка. Кто-то ошибся.
- Вот видите, Чессингем, а вы отказываетесь. А если к вечеру вам
будут представлены четыре свидетеля, которые под присягой подтвердят, что
видели вас за рулем?
- Возможно, один-два раза я и пробовал. Я... я не помню. У меня нет
прав.
- Надоело! - сказал я с отвращением. - Вы ведете себя по-дурацки. А
вы не кретин, Чессингем. Перестаньте увиливать и корчить из себя дурачка.
Вы можете водить машину. Признайтесь. Мисс Чессингем, ведь ваш брат может
водить, не правда ли?
- Оставьте Стеллу в покое! - выкрикнул побледневший Чессингем. - Вы
правы, черт вас возьми! Я могу водить... кое-как.
- Думаете, поступили очень разумно, оставив "бедфорд" у своего дома
два дня назад? Предполагали, что полиции никогда и в голову не придет
подозревать кого-то в столь очевидном?
- Никогда и близко не был у этой машины! - закричал он. - Клянусь.
Клянусь, что не был у этой машины! Я испугался, когда вы вчера пришли к
нам, и решил сделать все, чтобы доказать свою невиновность.
- Невиновность? - засмеялся я смехом полицейского. - Снимки Юпитера,
по вашему утверждению, вы сами делали. Как вы их сняли? Смастерили
приспособление для автоматического фотографирования, когда вы здесь
отсутствуете, а находитесь в Мортоне?
- Ради бога! О чем вы говорите?! - обезумел он. - Приспособление?
Какое, к черту, приспособление?! Да переверните вверх дном весь дом и
найдите...
- Не будьте столь наивным, - перебил я. - Вы могли припрятать его в
лесу, где-нибудь за полсотни миль от дома.
- Мистер Кэвел! - Возмущенная Стелла встала передо мной со сжатыми
кулачками. - Вы совершаете чудовищную ошибку. Эрик ничего не имеет общего
с... ни с чем. С этим убийством. Ничего, говорю я вам! Я знаю.
- Вы были с ним после десяти тридцати в тот вечер? В его
обсерватории? Если не были, милая леди, вы ничего не знаете.
- Я знаю Эрика! Знаю, что он совершенно не способен на...
- Личные аттестации меня не интересуют, - перебил я. - Если вы
столько знаете, то, может быть, объясните, как ваш брат положил за
последние четыре месяца тысячу фунтов в банк? Пятьсот фунтов третьего июля
и столько же третьего октября. Сможете объяснить?
Они испуганно переглянулись, не скрывая этого. Чессингему удалось
заговорить не сразу, а когда он заговорил, голос был хриплым и дрожащим.
- Это клевета! Кто-то хочет меня оклеветать.
- Не кричите и объясните вразумительно, - устало сказал я. - Откуда
эти деньги, Чессингем? Прежде чем ответить, он помолчал с минуту.
- От дяди Джорджа, - жалким шепотом произнес он, уставившись в
потолок.
- Очень любезно с его стороны, - мрачно сказал я. - Кто же он такой?
- Мамин брат, - все еще шепотом пояснил он. - Проклятье нашей семьи.
Он утверждал, что совершенно невиновен в преступлениях, которые ему
приписали, но факты были так убедительны, что ему пришлось бежать из
Англии.
Я пристально поглядел на него. Такой двусмысленный разговор не
очень-то был мне по душе, особенно после бессонной ночи в восемь часов
утра.
- О чем вы говорите? Какие преступления?
- Не знаю, - отчаянно сказал он. - Мы никогда не видели его... он два
раза звонил в Мортон. Мама никогда о нем не упоминала, мы до недавнего
времени даже не подозревали о его существовании.
- Вы об этом тоже знали? - спросил я Стеллу.
- Конечно, знала.
- А ваша мать?
- Разумеется, - ответил Чессингем, - ведь я говорил, что она никогда
не упоминала о нем и его существовании. Во всяком случае, в чем бы его ни
обвиняли, это неприятно. Он сказал, если мама узнает, от кого деньги, то
назовет их грязными и откажется от них. Мы... и Стелла... хотим послать ее
за границу лечиться. Эти деньги помогут.
- Да, они вам помогут взобраться на виселицу в Олд-Бейли, - грубо
сказал я. - Где родилась ваша мать?
- В Альфингеме, - ответила Стелла, так как Чессингем был не в
состоянии отвечать.
- А как ее девичья фамилия?
- Джей Барклай.
- Где у вас телефон? Хочу позвонить. Она сказала где, я вышел из
холла и соединился с Шефом. Через четверть часа я вернулся. Оба сидели в
тех же позах.
- Господи, да вы прекрасная пара, - восхищенно воскликнул я, -
конечно, вам и в голову не приходило обратиться в Сомерсет. Что бы
получилось? Вы знали, что потеряли бы время. Дядя Джордж никогда не
существовал. У вашей матери никогда не было брата. И для вас это не
новость. Ну-с, Чессингем, у вас было время придумать более подходящее
объяснение. Не уверен, что вы придумаете что-либо более оригинальное о
давшем вам тысячу фунтов человеке. - Он и не придумывал. Он безнадежно
уставился на меня, затем поглядел на сестру и себе под ноги. Я сказал
ободряюще: - Ну, не надо торопиться. У вас будет несколько недель
придумать историю получше. Однако хотелось бы повидать вашу маму.
- Оставьте ее в покое, черт вас возьми. - Чессингем так стремительно
вскочил, что опрокинул стул, на котором сидел. - Моя мать больная старая
женщина. Оставьте ее в покое, слышите, Кэвел?!
- Пожалуйста, пойдите и скажите вашей маме, что через минуту я
поднимусь к ней, - обратился я к Стелле.
Чессингем рванулся ко мне, но его сестра встала между нами.
- Не надо, Эрик. Пожалуйста, успокойся. - Она посмотрела на меня,
будто пригвоздила взглядом к стене, и сказала горько: - Разве ты не
видишь, что мистер Кэвел - человек, который все делает по-своему?
В этом она была права. Беседа с миссис Чессингем заняла не более
десяти минут, не самых приятных в моей жизни. Когда я спустился вниз, они
ждали меня в холле. С наполненными слезами глазами Стелла подошла ко мне,
бледная и испуганная.
- Вы совершаете чудовищную ошибку, мистер Кэвел, чудовищную ошибку.
Эрик мой брат. Я знаю его, я знаю его. Клянусь, он абсолютно ни в чем не
виновен.
- У него будет возможность доказать это. - Иной раз я ненавидел себя,
и сейчас настало именно такое время. - Чессингем, благоразумнее для вас
было бы собрать чемодан. Запастись, по крайней мере, дня на два.
- Вы забираете меня? - отрешенно и безнадежно спросил он.
- У меня нет ни ордера, ни права на это. Кто-нибудь другой придет, не
беспокойтесь. И не глупите. Даже мышь не пробежит сквозь кордон вокруг
этого дома.
- К-к-кордон? - захлопал он глазами. - Хотите сказать, что полиция
вокруг...
- Думаете, мы хотим, чтобы вы улетели из страны первым же рейсом? -
спросил я. - Как ваш старый дорогой дядя Джордж?
Это под занавес были самые подходящие слова. И я оставил их
размышлять над ними.
Хартнелл был очередным и последним, кого я хотел посетить перед
завтраком в это утро. На полпути к нему я зашел в телефон-автомат и
позвонил в "Вогоннер". Вскоре к телефону подошла Мэри. Спросила, как я
себя чувствую, я ответил, что великолепно. Она обозвала меня лгуном. После
этого я сказал, что вернусь в отель к девяти, и попросил приготовить
завтрак, а к нему пригласить, если возможно, Харденджера. Закончив
разговор, я вышел из будки. Машина моя стояла невдалеке, и я поспешил к
ней, так как все еще шел холодный дождь. Но, полуоткрыв дверцу машины, я
замер и уставился на некую направляющуюся в мою сторону личность.
Совсем забыв, что спешу, я разглядывал среднего возраста человека,
хорошо одетого, в плаще и фетровой шляпе, который вел себя довольно
нелепо. Он шел в ста ярдах от меня по полной воды придорожной канаве,
размахивая широко раскинутыми руками, и гнал перед собой ногой ржавую
консервную банку. С каждым ударом из-под его ноги разлетались веером
брызги воды.
Некоторое время я наблюдал это представление, пока не почувствовал,
что барабанящий по спине дождь проник за шиворот и ноги промокли. Даже
если это сбежавший из бедлама сумасшедший, не стоило смотреть на него
дольше. Не отрывая взгляда от этого привидения, я скоренько уселся в
машину, но, захлопывая за собой дверцу, тотчас почувствовал, что задачей
этого типа, гоняющего банку под дождем, вовсе не было показывать уровень
ненормальности в деревенском Уилтшире. Он просто отвлек мое внимание от
заднего сиденья машины, где кто-то спрятался, скорчившись на полу.
Я услышал шорох, хотел повернуться, но было поздно: дубинка уже
опускалась. Моя левая нога еще не уперлась в педаль. Кроме того,
неизвестный спрятался с левой, точнее - с моей слепой стороны. Дубинка
опустилась на мой затылок пониже левого уха, сильно и точно. Я мгновенно
потерял сознание, так что не почувствовал даже боли.
Нельзя сказать, что я очнулся. Слово "очнулся" означает короткий и
быстрый промежуток времени перехода от бессознательного к сознательному
состоянию, но со мной было не так. В первое мгновение я ощутил, что лежу
на чем-то твердом и мокром, потом это ощущение исчезло.
Сколько времени я был без сознания, даже не мог представить.
Постепенно сознание возвращалось все чаще и чаще, хотя от этого я лучше
себя не чувствовал, ибо не только ощущал резкую тупую боль в голове, шее и
правой стороне груди - будто тисками сдавило, но и не мог вообще
шевельнуть телом. С трудом открыл я здоровый глаз, скосил его и увидел
слабый свет из зарешеченного окна высоко в стене, почти под потолком. Я
находился в каком-то подвале, сыром, полузатопленном, примерно как в доме
Чессингема, лежал на недоделанном цементном полу среди мелких луж. Руки
крепко связаны за спиной. Кисти онемели от тугих веревок - кто-то на славу
потрудился, когда приволок меня и бросил здесь. Я попытался привстать, но
не мог двинуться. Тогда, извиваясь, попытался сесть, и это после долгих
усилий удалось. В глазах закрутились огненные круги. Немного придя в себя,
огляделся. Ноги связаны. Рядом стояли высокие, доходящие до окна винные
чаны - веревка протянулась от щиколоток к какой-то ржавой скобе. Чаны
тянулись вдоль всей стены. Шнур руками развязать было невозможно. Даже
горилла не могла бы перегрызть этот пластиковый линь.
Потихоньку, стараясь не делать резких движений, ибо у меня от них
туманилось в голове, стал осматривать подвал. Окно, закрытая дверь, винные
чаны. И я среди них. Впрочем, могло быть и хуже. По крайней мере, никто не
залил подвал водой, чтобы утопить меня, никто не пустил удушающий газ, не
было змей и зловещих черных тарантулов. Только пустой подвал - и я в нем.
И все же положение довольно скверное. Я подтянулся к винным чанам и
попытался зацепиться ногой за шнур, которым был к ним привязан, но это
только добавило мне боли, уже и так чрезмерной. Затем я попытался
освободить руки, заранее зная бесполезность этой затеи. Мелькнула мысль,
что я долго буду здесь умирать от голода и жажды.
Спокойно, сказал я себе. Обдумай все без спешки, Кэвел. И я принялся
обдумывать, но так ничего путного и не придумал, кроме подтверждения
безвыходности моего положения. Плачевно.
И тогда взгляд мой остановился на "хэкати". Несомненно, из левого
отворота пальто торчала его ручка. Я удивился, как это те, приволокшие
меня сюда, не обыскали меня. Вероятно, знали, что полицейский в Англии не
носит оружия, а меня посчитали полицейским. Я приподнял плечо к голове,
одновременно стараясь лицом отогнуть полу у пальто. На третьей попытке мне
удалось зажать зубами ручку пистолета, но она выскользнула. Я сделал еще
четыре попытки, бесполезных и мучительных. Круги снова завертелись у меня
перед глазами, а резкая боль в груди убедила, что одно из ребер наверняка
сломано. Пришлось дать себе отдых, прежде чем вновь возобновить попытки
вытащить пистолет. Наконец, извиваясь червем, я кое-как встал на колени и
изогнулся так, что "хэкати" выскользнул из чехла, но тут же потерял
равновесие и упал прямо лицом на пол. Когда в конце концов вновь
прояснилось в голове, я принялся доставать валяющийся пистолет. И вот в
слабоосвещенном полутемном подвале я стоял на коленях, уставившись на
него, размышляя, не могли ли приволокшие меня сюда позабавиться, вытащить
обойму, а оружие вновь сунуть в чехол. Но судьба меня пожалела. Пистолет
был на боевом взводе, и стрелка показывала цифру "9". Магазин был полон.
Извиваясь на полу, я схватил "хэкати" связанными руками, взвел курок и
потянул пистолет вправо, насколько позволяло левое плечо. Складки пальто
мешали мне, но все же я сунул "хэкати" под себя и стал сгибать колени,
пока ноги не оказались в пятнадцати дюймах от дула.
Некоторое время я колебался, стрелять ли в шнур, связывающий мне
щиколотки: шансов попасть в шнур, а не в ноги почти не было. Связанными за
спиной, да к тому же онемевшими руками прицелиться точно я не мог. Скорее
всего, результатом выстрела могло быть исполнение желания тех двух
лондонских хирургов, которые хотели ампутировать мне ногу. И тогда я решил
сосредоточить внимание на четырехжильном шнуре восемнадцати дюймов длиной,
которым были привязаны мои ноги к винным чанам. Глубоко вздохнул и нажал
на курок.
Отдача от выстрела была так сильна, что показалось, будто я сломал
большой палец. Гулкий звук выстрела оглушил, ударил мне по барабанным
перепонкам, а пуля с визгом пролетела рикошетом всего лишь в полдюйме от
головы.
Спустя пару секунд я выстрелил вновь. Без колебаний, ибо знал, что
если начну думать о пуле, проходящей рикошетом в полдюйме от головы, то
никогда не решусь спустить еще раз курок. Грохот выстрела - и шнур
перерезало пулей, как бритвой. Лучше сделать трудно.
Кое-как я схватил обеими связанными руками стояк, которым крепились
чаны, и, извиваясь, попытался встать на дрожащие от напряжения ноги. Потом
для устойчивости облокотился локтем о первый попавшийся выступ и уставился
в ожидании на дверь. Если кто-то войдет сюда узнать, в чем дело, что за
грохот, то будет довольно легкой целью. До двери - футов шесть, а человек
- не восемнадцатидюймовая веревка.
Целую минуту простоял так на трясущихся, подгибающихся ногах,
вслушиваясь и ничего не слыша, ибо оглох от выстрелов. Затем рискнул
подобраться к высокому окну. Никого. Тогда допрыгал до двери и локтем
нажал на ручку. Заперта. Я повернулся спиной к двери, нащупал дулом
"хэкати" замок и нажал на курок. После второго выстрела дверь поддалась.
Навалился на нее всем корпусом, и она распахнулась, а я вывалился через
порог, тяжело рухнув на цементный пол.
Если бы кто-то стоял за дверью, лучшего случая трахнуть меня дубинкой
не представлялось. Но никто не стукнул меня, поскольку никого за дверью не
было. И снова я кое-как поднялся на ноги. Нашел выключатель и включил свет
плечом. Лампочка на коротком шнуре под потолком не зажглась. Наверное,
перегорела, но, скорее всего, вообще в доме было отключено электричество.
Воздух в подвале спертый, и это вернее всего говорило о заброшенности
дома.
Марш истертых ступеней лестницы вел во тьму. Я запрыгал по ступеням,
балансируя, чтобы не потерять равновесие, но едва успел плюхнуться на
ступень, чтобы не покатиться вниз. Мне показалось гораздо безопаснее и
благоразумнее ползти вверх спиной, отталкиваясь от каждой ступени пятками.
Дверь вверху также была замкнута, но у меня оставалось еще пять патронов.
Замок поддался первому же выстрелу, и я оказался в комнате. Прихожая была
высокой и узкой. Две двери по сторонам, обе закрытые, стеклянная дверь в