Страница:
Впрочем, Деб еще не настолько пришла в себя, чтобы пускаться на поиски приключений. Всю дорогу до Лондона, едва только почтовая карета выехала со двора гостиницы в Дерби, она тихонько плакала, пребывая в крайне расстроенных чувствах. Прочие пассажиры утешали ее, бормоча соболезнования и будучи твердо уверенными в том, что она оплакивает кончину близкого родственника.
В каком-то смысле их предположения соответствовали истине.
Отказавшись от предложения Тони, она совершила самый трудный поступок в своей жизни. Искушение принять его было слишком велико, и теперь даже гордость служила ей слабым утешением.
Дебора с нетерпением ожидала, когда же упадет в объятия Лизбет, чтобы выплакаться, – но при этом не собиралась рассказывать сестре о том, что с ней произошло. О нет, эта тайна принадлежала только ей, ей одной.
В Лондоне одна из пассажирок, пожилая дама, путешествовавшая с внуками, заметив растерянность и смущение Деборы, сжалилась над ней. Она помогла молодой женщине нанять коляску, которая отвезла ее к дому Лизбет и Эдмонда, расположенному в небогатом, но приличном квартале неподалеку от Нью-Роуд. Возница запросил возмутительную сумму в двенадцать шиллингов. Дебора начала опасаться, что с такими ценами ее скромных средств надолго не хватит.
По улицам уже скользили длинные вечерние тени, когда она устало поднялась по ступенькам к двери Лизбет и Эдмонда. В окнах не было видно приветливых огоньков свечей, хотя она, в общем-то, и не рассчитывала, что ее будут ждать именно сегодня. Она написала Лизбет о том, что непременно приедет, но не смогла назвать хотя бы приблизительную дату, не говоря уже о времени.
Дебора потянула за шнурок звонка. Он откликнулся оглушительным звоном, разнесшимся по всем уголкам дома. Она ждала. Не услышав звука приближающихся шагов с другой стороны двери, Дебора заволновалась, что Лизбет может и не оказаться дома. Она достала письмо сестры и сверилась с указанным в нем адресом.
Затем снова позвонила. Ответом была тишина. Сердце испуганно забилось у нее в груди. Может, стоит обратиться к кому-нибудь из соседей? Но ближайшие дома были темны и, очевидно, заперты на ночь. Люди, проходившие мимо, двигались целенаправленно, с нахмуренными и сосредоточенными лицами, опустив глаза и не глядя друг на друга.
Когда Дебора потянулась к звонку в третий раз, дверь отворилась. С облегченным вздохом она переступила порог – и остановилась.
Она ожидала увидеть служанку. А в женщине, стоявшей в дверях, она хоть и с трудом, но узнала свою сестру. Она помнила Лизбет смешливой девушкой с живыми голубыми глазами и волосами цвета спелой пшеницы. А эта женщина была печальной, робкой и незаметной – тенью прежней хохотушки. Волосы ее были заплетены в косу, словно у нее не было времени привести их в порядок, а кожа поражала смертельной желтизной. На руках она держала ребенка.
– Дебора? Это действительно ты?
– Да. – Дебора кивнула, растерянно глядя на сестру и пытаясь совместить образ прежней Лизбет с тем, что увидела. – Я приехала не вовремя?
– Нет, нет, что ты. Я жду не дождусь тебя! – Лизбет свободной рукой обняла сестру. – Я так скучала по тебе. Я скучаю по всем вам.Расскажи мне о Рейчел, о Долине, о моих подружках. Я хочу узнать последние новости. Прошло очень много времени с тех пор, как я последний раз разговаривала с кем-то, кто мог внятно ответить на мои вопросы.
Говоря это, она одной рукой трясла ребенка, и движения ее были очень нервными.
– Для начала давай закроем дверь, – предложила Дебора.
– Разумеется, – согласилась Лизбет и хлопнула дверью, отрезая последний робкий лучик света, который сочился с улицы в мрачную, угрюмую комнату. – Хочешь, повесь накидку на крючок и пойдем в гостиную.
Она пошла впереди Деборы и свернула в комнату, расположенную по правой стороне короткого коридорчика.
Здесь тоже не горело ни одной свечи, а в камине не пылал огонь. И Лизбет почему-то не спешила разжечь его.
Дебора развязала ленты на шляпке, решив пока оставить свои замечания при себе. Она протянула руки.
– Ну-ка, покажи мою племянницу.
Лизбет осторожно передала ей ребенка. А потом с усталым вздохом упала на софу, по-прежнему, впрочем, не зная, куда девать руки. Она пригладила волосы, коснулась лица, сложила их на груди и снова опустила на колени.
Малышка спала. От нее пахло молоком, а мягкие светлые локоны делали ее похожей на ангелочка.
В Деборе проснулся материнский инстинкт. А ведь она, может статься, беременна… Пожалуй, впервые после того, как она покинула Дерби, мысль об этом не привела ее в отчаяние.
– Она просто красавица. Как вы ее назвали? – очарованная, поинтересовалась она.
– Памела.
– В честь мамы? – с улыбкой заметила Дебора, имея в виду свою приемную мать. – Она была бы рада.
– Да, я тоже так думаю. – Лизбет перекинула косу на грудь и принялась яростно теребить кончик. – Ты не могла бы зажечь свечу?
Лизбет вздрогнула и очнулась.
– Свечу? – Она отрицательно покачала головой. – Эдмонд полагает, что мы должны ограничить расходы на содержание этой гостиной. Собственно говоря, я уже собиралась лечь в постель, когда ты приехала. Если я не могу зажечь свечу, то какой смысл сидеть в темноте?
По-прежнему держа ребенка на руках, Дебора осторожно выскользнула из накидки и положила ее на один из стульев, стоявших напротив софы. Комната выглядела голой – ни ярких ковров на стенах, ни картин. Атмосфера здесь была мрачной и гнетущей, как на похоронах.
Дебора присела на стул и положила спящую девочку себе на колени.
– Лизбет, расскажи мне, пожалуйста, что у вас произошло.
Ее вопрос, похоже, прорвал плотину давно сдерживаемых чувств и эмоций.
– Дебора, все пошло прахом, все! – Ее сестра захлебнулась слезами. – Эдмонд не знает о том, что ты собиралась приехать… Он запретил мне писать вам… Он очень рассердится…
– Значит, мне придется его успокоить.
При звуках материнского голоса ребенок вздрогнул и заворочался. Дебора принялась успокаивающе гладить малышку по спине, чтобы она снова заснула.
– Да, да, конечно, у тебя это непременно получится. Ты сделаешь так, что все опять станет хорошо. Ты всегда так делала. – Лизбет продолжала: – Эдмонд не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о том, в каком отчаянном положении мы оказались. Он растерян, и я понимаю, что он чувствует, но жить так дальше не могу. Я хочу вернуться домой, Дебора, но он отказывается даже обдумать такую возможность. Все в Айлэме считают, что у него замечательное положение, важная и ответственная должность, и он не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что его попросту выгнали.
– Что же случилось? – спросила Дебора.
– Герцог более не желает его видеть. Он вышвырнул Эдмонда без выходного пособия, не сказав даже «до свидания».
– Без всяких объяснений? – недоверчиво переспросила Дебора. В конце концов, герцог по определению должен быть разумным человеком.
– Именно так! – воскликнула Лизбет, вскочила и принялась мерить шагами комнату. На ее щеки постепенно возвращался румянец.
– Однако Эдмонд должен хотя бы догадываться, в чем дело.
Лизбет остановилась.
– Он полагает, что его уволили из-за речи, которую герцог произнес в палате лордов. Герцог настоял на том, чтобы написать ее самому, в результате чего там оказалось несколько диких идей относительно того, какое место в обществе должен занимать средний класс. Достаточно будет сказать, что речь его приняли очень прохладно. Герцог стал героем многочисленных отвратительных, злобных шаржей. В общем, его выставили на посмешище. Карикатуристы в этом городе жестоки, а люди обычно с радостью подхватывают насмешки и издевательства.
– В том, что речь провалилась, есть вина Эдмонда?
– Нет! Муж говорит, что очень удивился, когда герцог принялся обвинять его в том, чего он не делал. Впоследствии, однако, когда над герцогом принялись насмехаться в открытую, он обвинил во всем Эдмонда. И вдобавок очернил его в глазах всех знакомых. До этого злосчастного случая мы были довольно популярны. А теперь нам перестали присылать приглашения, и друзья нас покинули.
– Я полагаю, Эдмонд ищет новое место?
– Да, но герцог отказывается дать ему рекомендательные письма. Дебора, мой супруг твердо намерен остаться в Лондоне. Он считает, что здесь его будущее. Но у нас нет денег, а то немногое, что еще осталось, нужно Эдмонду, чтобы прилично выглядеть, пока он подыскивает новое место. Сама видишь, наши дела очень плохи.
Лизбет взмахом руки обвела комнату, чтобы подчеркнуть, что имеет в виду.
– Мы продали всю обстановку. Я даже вынуждена была заложить драгоценности, которые оставила мама. У меня не было иного выхода. А теперь у нас не осталось ничего, и я не знаю, что мы будем есть и чем я стану кормить Памелу. – Из глаз ее ручьем хлынули слезы. – Дебора, я никудышная мать. Я ничего не знаю о детях. Сейчас она молчит, а перед самым твоим приездом все время плакала, и я не могла ничего с ней поделать!
Словно в подтверждение ее слов Памела проснулась, сжала крохотный кулачок и захныкала. Плач был очень слабый, и это встревожило Дебору намного сильнее, чем все: что она услышала от сестры.
Она взяла малышку на руки. Памеле хватило одного-единственного взгляда на незнакомую даму, чтобы расплакаться по-настоящему.
Лизбет права, легкие у ребенка и в самом деле были здоровые.
– Может быть, она хочет есть? – предположила Дебора, баюкая малышку, чтобы хоть немного успокоить. – Когда ты кормила девочку последний раз?
– Я не могу кормить ее грудью! – заплакала Лизбет вместе с ребенком. – Когда она родилась, Эдмонд сказал, что это неприлично, и мы наняли кормилицу…
– Кормилицу? Разве у тебя не было молока?
– Ты ничего не понимаешь! – огрызнулась Лизбет. – В Лондоне во всем надо следовать велению моды.
– И кормить ребенка уже немодно? – Дебора отказывалась верить своим ушам.
– Немодно кормить собственного ребенка, – поправила ее Лизбет.
Дебора пробормотала что-то невразумительное, решив оставить при себе слова, которые так и просились с языка.
Лизбет, впрочем, почувствовала ее неодобрение. Она с вызывающим видом скрестила руки на груди.
– Ты этого не понимаешь и никогда не поймешь. Ты родилась и живешь в деревне. Кроме того, какое это теперь имеет значение? Молоко у меня все равно пропало.
Неудивительно, что маленькая Памела так надрывалась. Она была голодна, а родная мать не знала, как ее успокоить.
– И чем же ты кормишь ребенка?
– У нас есть коза.
– Что?
– Коза. Эдмонд говорит, что козье молоко очень похоже на материнское, и Памеле оно нравится, но я не умею доить коз. Они меня не любят, ты же знаешь.
Да, Дебора прекрасно помнила, что Лизбет вечно избегала животных и не умела ухаживать за ними. В сущности, Дебора не могла представить, как ее сестра ведет в Лондоне домашнее хозяйство. Мысль об этом казалась ей дикой и не укладывалась в голове.
– Эдмонд доит козу по утрам, перед уходом, но сегодня Памела очень голодна, – пожаловалась Лизбет.
– Выходит, ребенка нечем накормить, пока отец не вернется домой!
Дебора была ошеломлена, но отнюдь не удивлена. С ее драгоценной младшей сестричкой вечно нянчились и потакали всем ее прихотям. Она решила не откладывая взяться за дело.
– Покажи, где вы держите козу, и я подою ее.
Ее слова пролились на душу Лизбет словно бальзам. Она пылко обняла Дебору.
– Я знала, знала, что ты приедешь, и сразу все наладится. Эдмонд, конечно, поначалу придет в ярость, но потом у нас все будет хорошо, и он будет счастлив.
Дебора отнюдь не была в этом уверена. Бедняжка Памела жалобно попискивала у нее на руках.
– Зажги свечу, пока я не упала и не свернула себе шею. И отведи меня к козе.
Лизбет молча повиновалась и взяла огарок свечи, лежавший в компании себе подобных на столике в коридоре. А потом, к удивлению Деборы, не вышла из дома, а стала спускаться по узкой лесенке, ведущей в кухню. Деборе никогда не нравились подвалы и погреба. И она не ошиблась – кухня ненамного превосходила их размером, хотя проветривалась все-таки лучше… Что было очень кстати, поскольку посередине ее стояла серая с подпалинами коза.
Она громко блеяла и стучала копытами, разбрасывая по сторонам навоз.
Кухня произвела на Дебору омерзительное впечатление. На столе громоздились немытые тарелки. Воздух был затхлым, пахло сыростью и плесенью. Но чему удивляться? Лизбет никогда не могла похвастаться умением вести домашнее хозяйство.
Похоже, коза тоже была не в восторге от сложившейся ситуации.
У Деборы от возмущения перехватило дыхание.
– Лизбет, козу нельзя держать в доме.
Она передала ребенка сестре. Памела плакала и ожесточенно сосала крохотный кулачок.
– Эдмонд не хочет, чтобы соседи узнали, что у нас больше нет кормилицы.
– Неужели они не догадались, что у вас не осталось ни одной служанки,раз ты сама открываешь дверь? – Деборе уже начали надоедать эдикты Эдмонда.
– А мне не приходится отворять дверь, – ответила Лизбет, качая малышку на коленях. – К нам никто не ходит.
– Где ведро?
Сестра протянула ей бадью, не отличавшуюся особой чистотой. По крайней мере, теперь Деборе будет чем заняться, чтобы отвлечься от грустных мыслей о Тони. Она вымыла ведро и начала доить козу.
– Вскипяти воды для чая, ладно? – бросила она через плечо. – Мне нужно подкрепиться.
Лизбет, хотя и с мрачным видом, повиновалась, но предупредила, что им едва ли удастся наскрести в жестянке из-под чая достаточное количество заварки. Дебора дошла уже до того, что выпила бы и просто горячей воды.
Позже, когда Лизбет кормила ребенка, Дебора, вооружившись лопатой, принялась выносить козий навоз. По ступенькам она поднималась в крохотный дворик и складывала его там. Завтра она наведет порядок и здесь. Вернувшись в кухню, она набросилась на грязную посуду. Дебора не сомневалась, что где-то ждет своего часа (точнее, ее) не стираное белье и одному Богу известно какие еще обязанности по дому. Она задумалась, а ела ли сестра. В буфетной она обнаружила лишь полбуханки черного хлеба и засохший сыр, из которого приготовила бутерброды на двоих.
– Я так рада, что ты здесь, – заявила Лизбет, за обе щеки уплетая хлеб с сыром и покачивая малышку на коленях. – Ты поможешь мне убедить Эдмонда вернуться в Айлэм.
Ее предложение казалось не лишенным смысла.
– А где он сейчас?
– А-а, встречается с важными людьми, которые могут ему помочь, – туманно пояснила Лизбет. – Каждое утро он навещает правительственные учреждения. Иногда кто-нибудь приглашает его пообедать в клубе, и тогда ему приходится бывать и там.
Дебора живо представила, как Эдмонд угощается отборной телятиной, в то время как его жена и дочь перебиваются молоком и сыром.
Она с нетерпением ожидала встречи с зятем.
Словно в ответ на ее мысли, над головой раздались шаги. Кто-то прошел по голому деревянному полу наверху.
– Он вернулся! – воскликнула Лизбет. Она вскочила на ноги и засуетилась. – Пожалуйста, Дебора, скажи ему, что решила приехать в Лондон сама. Не говори ничего о моем письме. Он придет в ярость, если узнает, что я посылала за тобой.
– А почему он должен расстраиваться из-за этого?
Ее сестра нахмурилась.
– Ты не понимаешь. Он изменился. Он… он несчастлив. Ничто уже не может доставить ему удовольствие.
Не пускаясь в дальнейшие объяснения, она зажгла огарок свечи для Деборы и бросилась вверх по лестнице.
Дебора сняла полотенце, которое повязала вокруг талии, чтобы не испачкать платье, и последовала за ней. Сверху донесся голос Эдмонда – похоже, он жаловался. Она прошла по коридору в дальнюю комнату. Вдоль одной ее стены располагались окна, выходившие, скорее всего, во двор. Утром в этой комнате наверняка светло и солнечно, а сейчас единственная зажженная свеча бросала тусклый отсвет на молодую пару. В воздухе носилось ощущение надвигающейся беды.
– … но сделал вид, что не заметил меня, – рассказывал Эдмонд, по-мальчишески привлекательный светловолосый мужчина, стоявший перед окном. В его голубых глазах плескалось унижение. Державшая на руках ребенка Лизбет сидела в удобном кресле, но в целом комната была обставлена столь же непритязательно и скудно, как и другие помещения.
– … он прошел мимо, не удостоив меня и взглядом, как будто мы незнакомы, – продолжал Эдмонд. – Прямо у всех на глазах. Лиз, я был уничтожен! Я был готов убить его… – Голос у него сорвался, словно он боялся облечь свои чувства в слова.
– Быть может, он действительноне видел тебя, – предположила она.
– Он видел меня. – Тон, которым он ответил, вызывал неловкость.
Дебора решила известить о своем присутствии и дать ему другой повод для недовольства. Она вошла в комнату.
– Добрый вечер, Эдмонд.
Ответом ей было удивленное молчание.
– Что здесь делает Дебора? – спросил он. И медленно повернулся к супруге. – Это ты ей сказала. Ты рассказала всем им.
– Нет, одной только Деборе. Она единственная, кому я написала.
– Ты, похоже, полагаешь, что она не разболтала обо всем Рейчел, и Генри, и всей этой проклятой Долине? – На бледных щеках Эдмонда выступили красные пятна. – Я не удивлюсь, если она побежала к баронессе Алодии, чтобы первой сообщить ей потрясающие новости! – Баронесса была щедрым покровителем Эдмонда и чрезвычайно гордилась успехами, достигнутыми им в Лондоне. И ему очень не хотелось разочаровать ее.
Дебора поспешила успокоить его уязвленное самолюбие.
– Я не выдам тебя, – сказала она, не собираясь признаваться, что первым письмо вскрыл Генри и к настоящему моменту почти наверняка пересказал тетке его содержание. – Я могу понять, как тебе не хочется, чтобы окружающие узнали о ваших трудностях. В конце концов, – продолжала она, вспомнив Тони, – у всех есть тайны, которые мы предпочитаем хранить в себе.
Эдмонд презрительно фыркнул, чем недвусмысленно выразил свое мнение на этот счет.
– Ты? Святая Дебора? Жертвенный агнец на алтаре брака, принесенный ради блага семьи?
Его сарказм неприятно поразил ее.
– Ты говоришь так, будто я – самодовольная ханжа.
– А ты такая и есть на самом деле, – безжалостно заявил он.
– Эдмонд… – предостерегающе бросила Лизбет.
– Я всего лишь повторяю твои слова, – огрызнулся ее супруг.
Лизбет только горько вздохнула в ответ. Она встала с кресла, по-прежнему не выпуская ребенка из рук.
– То, что она оказалась здесь, моявина. Это я пригласила ее приехать. Мне нужна помощь. Ребенок отнимает все время, и я ничего не успеваю сделать по дому. Раньше у нас были две служанки, Эдмонд. А теперь, хотя тебя целыми днями нет дома, предполагается, что всю работу буду делать я. – На глаза у нее навернулись слезы, грозя пролиться истерикой. – Мне очень одиноко, Эдмонд. Одиноко и страшно. Я знаю, что если Дебора будет здесь, то все наладится. Я не могла не написать ей!
К чести Эдмонда следует отметить, что поведение его моментально изменилось. В мгновение ока он оказался рядом с супругой.
– Лизбет, пожалуйста, только не плачь. Я позволил себе вспылить и разнервничаться. Прости меня. Прости меня, родная. – Он растерянно провел рукой по своим светлым волосам. – Я неудачник. Я полагал, что смогу выжить, смогу устроиться на новое место и у нас все наладится, но после сегодняшнего дня…
Слезы у Лизбет высохли.
– Ты сможешь! – подбодрила она его. – У тебя все получится. – Она пришла в его объятия, и ребенок оказался между ними.
Дебору тронула их нежная привязанность друг к другу. Именно этогоей самой так не хватало всю жизнь.
Она подошла к Лизбет и протянула руки.
– Дай-ка я возьму малышку и уложу ее спать. Похоже, вам нужно побыть вдвоем. И еще, Эдмонд… Я приехала сюда не для того, чтобы упрекать тебя. И мне очень жаль, если я произвожу впечатление мученицы.
Он начал было возражать, но Дебора не дала ему закончить:
– Нет, я очень ценю твою честность.
Эдмонд прав. Она и в самом деле зануда. И хотя она считала себя веселой и жизнерадостной, в действительности же погрязла в жалости к себе и пестовала чувство обиды на весь белый свет. То есть фактически не жила, пока не встретила Тони.
Какое-то мгновение казалось, что чувство утраты захлестнет ее с головой.
– Возможно, мы просто недостаточно хорошо знаем друг друга, – неловко выговорила она, обращаясь к Эдмонду.
– Я знаю, что ты никогда бы не подвела Лизбет, как сделал это я.
Дебора лишь покачала головой. Если бы Лизбет узнала о ее возмутительном поведении в последние три дня, она бы пришла в ужас.
– Может быть, ты знаешь меня совсем не так хорошо, как думаешь. – Она взяла ребенка из рук сестры. Тяжесть спящей крохи была приятной и успокаивающей. – Как бы то ни было, я приехала сюда, чтобы помочь. Если мое присутствие в тягость, я немедленно вернусь домой и никому и ничего не скажу о ваших затруднениях. Но раз уж я здесь, то хотела бы оказаться полезной.
– Пожалуйста, Эдмонд, позволь ей остаться, – взмолилась Лизбет. – Дебора хорошая хозяйка. Вспомни, когда она была замужем, у нее была всего одна служанка, но она хорошо заботилась обо всех нас. Ты будешь доволен, когда у нас снова все наладится. И она нужна мне. Дебора сделает так, что у нас все будет хорошо. Вот увидишь.
Дебора вовсе не ощущала в себеспособности сотворить чудо. Она очень устала. День был длинным и казался бесконечным.
– Вам нужно поговорить наедине. Я отнесу малышку в ее комнату и лягу спать.
Эдмонд не ответил. Он по-прежнему пребывал в расстроенных чувствах. Лизбет зажгла для нее огарок свечи и попросила уложить девочку в колыбель в их комнате, самой дальней справа по коридору.
– Там, напротив, еще две спальни. Выбирай любую, какая тебе больше понравится.
Дебора кивнула и ушла. Наверху, в комнате Лизбет и Эдмонда, царил невероятный беспорядок. Похоже, никто из них не знал, как следует обращаться с вещами, поэтому бриджи, брюки, платья и другие предметы одежды были разбросаны повсюду. По запаху Дебора легко обнаружила грязные простынки малышки.
Хорошо хоть, Памела вела себя как ангел. Она даже не проснулась, когда Дебора меняла ей пеленки. Лизбет очень повезло с ней.
На мгновение Дебору захлестнули противоположные чувства – страх и надежда. С одной стороны, при мысли о беременности ей становилось дурно. С другой, она втайне лелеяла надежду, что у нее родится ребенок – частичка Тони и напоминание о нем. Самое время. Ей уже двадцать семь, и с каждым прожитым днем она не становится моложе.
«Это напоминание надо будет кормить и одевать. И заботиться о нем», – сказала она себе. Более того, что она может предложить ребенку? Матроны подвергнут ее публичному остракизму, она станет изгоем, а семья ее будет опозорена. Они с ребенком попросту умрут с голоду.
Расстроенная подобными мыслями и опасаясь снова погрузиться в пучину жалости к себе, приступы которой презирала в других, Дебора прихватила свой саквояж и выбрала самую дальнюю от Лизбет и Эдмонда комнату. Ей понадобилось всего пять минут, чтобы разложить вещи. Она переоделась в ночную сорочку и расчесала волосы. Было поздно, но ее еще не клонило в сон.
Ей не нравилось быть одной. Больше не нравилось. И в равной мере ей не хотелось ложиться в пустую и холодную постель.
Дебора словно открыла ящик Пандоры, полный вещей, которых она никогда не видела, поскольку мысль о том, чтобы стать любовницей лорда – особенно в свете проблем Эдмонда и Лизбет, предстоящей ей самой работы и тысячи прочих страхов и забот – казалась крайне соблазнительной.
Из ридикюля она вынула визитную карточку Тони. Его четкий и уверенный почерк всколыхнул в душе воспоминания о нем.
В задумчивости она достала из сумочки и письмо Лизбет. Последняя его страница оставалась чистой. На небольшом письменном столе у окна Дебора нашла ручку и чернила.
«Почему я не стану встречаться с Тони»– написала она заголовок на обороте письма, потом зачеркнула «Тони»и вписала поверх него «лордом Бернеллом».
Эдмонд с Лизбет поднялись по лестнице и удалились в свою комнату. Судя по перешептыванию и ласковому воркованию, они более не сердились друг на друга. Охваченная ревностью, Дебора прислушивалась. И ждала. Раздался звук поцелуя, и дверь в их комнату закрылась.
Она постаралась отвлечь свое живое воображение от мыслей о сестре и зяте, вернувшись к изложению причин, по которым она отказалась принять предложение карт-бланшот Тони….
Самоуважение.
Честь.
Независимость.
Всю жизнь она жила или с членами своей семьи, или с мужем… мужчиной, который был старше ее отца. И теперь она вдруг поняла, что ей нравится бунтарский дух, проснувшийся в ней, который и заставил ее уехать из Айлэма. Она не желала, чтобы баронесса Алодия и прочие матроны устроили ее брак с викарием Эймсом. Но что она хотела получить взамен?
Самоуважение.Дебора дважды подчеркнула это слово, потому что ее до сих пор мучило чувство вины за легкомысленное поведение в Дерби – хотя она ничуть не сожалела о мимолетном романе. Но больше этого не повторится. Нет, нет и еще раз нет. Ей страстно захотелось снова стать прежней, респектабельной Деборой, которая не играла с огнем.
В каком-то смысле их предположения соответствовали истине.
Отказавшись от предложения Тони, она совершила самый трудный поступок в своей жизни. Искушение принять его было слишком велико, и теперь даже гордость служила ей слабым утешением.
Дебора с нетерпением ожидала, когда же упадет в объятия Лизбет, чтобы выплакаться, – но при этом не собиралась рассказывать сестре о том, что с ней произошло. О нет, эта тайна принадлежала только ей, ей одной.
В Лондоне одна из пассажирок, пожилая дама, путешествовавшая с внуками, заметив растерянность и смущение Деборы, сжалилась над ней. Она помогла молодой женщине нанять коляску, которая отвезла ее к дому Лизбет и Эдмонда, расположенному в небогатом, но приличном квартале неподалеку от Нью-Роуд. Возница запросил возмутительную сумму в двенадцать шиллингов. Дебора начала опасаться, что с такими ценами ее скромных средств надолго не хватит.
По улицам уже скользили длинные вечерние тени, когда она устало поднялась по ступенькам к двери Лизбет и Эдмонда. В окнах не было видно приветливых огоньков свечей, хотя она, в общем-то, и не рассчитывала, что ее будут ждать именно сегодня. Она написала Лизбет о том, что непременно приедет, но не смогла назвать хотя бы приблизительную дату, не говоря уже о времени.
Дебора потянула за шнурок звонка. Он откликнулся оглушительным звоном, разнесшимся по всем уголкам дома. Она ждала. Не услышав звука приближающихся шагов с другой стороны двери, Дебора заволновалась, что Лизбет может и не оказаться дома. Она достала письмо сестры и сверилась с указанным в нем адресом.
Затем снова позвонила. Ответом была тишина. Сердце испуганно забилось у нее в груди. Может, стоит обратиться к кому-нибудь из соседей? Но ближайшие дома были темны и, очевидно, заперты на ночь. Люди, проходившие мимо, двигались целенаправленно, с нахмуренными и сосредоточенными лицами, опустив глаза и не глядя друг на друга.
Когда Дебора потянулась к звонку в третий раз, дверь отворилась. С облегченным вздохом она переступила порог – и остановилась.
Она ожидала увидеть служанку. А в женщине, стоявшей в дверях, она хоть и с трудом, но узнала свою сестру. Она помнила Лизбет смешливой девушкой с живыми голубыми глазами и волосами цвета спелой пшеницы. А эта женщина была печальной, робкой и незаметной – тенью прежней хохотушки. Волосы ее были заплетены в косу, словно у нее не было времени привести их в порядок, а кожа поражала смертельной желтизной. На руках она держала ребенка.
– Дебора? Это действительно ты?
– Да. – Дебора кивнула, растерянно глядя на сестру и пытаясь совместить образ прежней Лизбет с тем, что увидела. – Я приехала не вовремя?
– Нет, нет, что ты. Я жду не дождусь тебя! – Лизбет свободной рукой обняла сестру. – Я так скучала по тебе. Я скучаю по всем вам.Расскажи мне о Рейчел, о Долине, о моих подружках. Я хочу узнать последние новости. Прошло очень много времени с тех пор, как я последний раз разговаривала с кем-то, кто мог внятно ответить на мои вопросы.
Говоря это, она одной рукой трясла ребенка, и движения ее были очень нервными.
– Для начала давай закроем дверь, – предложила Дебора.
– Разумеется, – согласилась Лизбет и хлопнула дверью, отрезая последний робкий лучик света, который сочился с улицы в мрачную, угрюмую комнату. – Хочешь, повесь накидку на крючок и пойдем в гостиную.
Она пошла впереди Деборы и свернула в комнату, расположенную по правой стороне короткого коридорчика.
Здесь тоже не горело ни одной свечи, а в камине не пылал огонь. И Лизбет почему-то не спешила разжечь его.
Дебора развязала ленты на шляпке, решив пока оставить свои замечания при себе. Она протянула руки.
– Ну-ка, покажи мою племянницу.
Лизбет осторожно передала ей ребенка. А потом с усталым вздохом упала на софу, по-прежнему, впрочем, не зная, куда девать руки. Она пригладила волосы, коснулась лица, сложила их на груди и снова опустила на колени.
Малышка спала. От нее пахло молоком, а мягкие светлые локоны делали ее похожей на ангелочка.
В Деборе проснулся материнский инстинкт. А ведь она, может статься, беременна… Пожалуй, впервые после того, как она покинула Дерби, мысль об этом не привела ее в отчаяние.
– Она просто красавица. Как вы ее назвали? – очарованная, поинтересовалась она.
– Памела.
– В честь мамы? – с улыбкой заметила Дебора, имея в виду свою приемную мать. – Она была бы рада.
– Да, я тоже так думаю. – Лизбет перекинула косу на грудь и принялась яростно теребить кончик. – Ты не могла бы зажечь свечу?
Лизбет вздрогнула и очнулась.
– Свечу? – Она отрицательно покачала головой. – Эдмонд полагает, что мы должны ограничить расходы на содержание этой гостиной. Собственно говоря, я уже собиралась лечь в постель, когда ты приехала. Если я не могу зажечь свечу, то какой смысл сидеть в темноте?
По-прежнему держа ребенка на руках, Дебора осторожно выскользнула из накидки и положила ее на один из стульев, стоявших напротив софы. Комната выглядела голой – ни ярких ковров на стенах, ни картин. Атмосфера здесь была мрачной и гнетущей, как на похоронах.
Дебора присела на стул и положила спящую девочку себе на колени.
– Лизбет, расскажи мне, пожалуйста, что у вас произошло.
Ее вопрос, похоже, прорвал плотину давно сдерживаемых чувств и эмоций.
– Дебора, все пошло прахом, все! – Ее сестра захлебнулась слезами. – Эдмонд не знает о том, что ты собиралась приехать… Он запретил мне писать вам… Он очень рассердится…
– Значит, мне придется его успокоить.
При звуках материнского голоса ребенок вздрогнул и заворочался. Дебора принялась успокаивающе гладить малышку по спине, чтобы она снова заснула.
– Да, да, конечно, у тебя это непременно получится. Ты сделаешь так, что все опять станет хорошо. Ты всегда так делала. – Лизбет продолжала: – Эдмонд не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о том, в каком отчаянном положении мы оказались. Он растерян, и я понимаю, что он чувствует, но жить так дальше не могу. Я хочу вернуться домой, Дебора, но он отказывается даже обдумать такую возможность. Все в Айлэме считают, что у него замечательное положение, важная и ответственная должность, и он не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что его попросту выгнали.
– Что же случилось? – спросила Дебора.
– Герцог более не желает его видеть. Он вышвырнул Эдмонда без выходного пособия, не сказав даже «до свидания».
– Без всяких объяснений? – недоверчиво переспросила Дебора. В конце концов, герцог по определению должен быть разумным человеком.
– Именно так! – воскликнула Лизбет, вскочила и принялась мерить шагами комнату. На ее щеки постепенно возвращался румянец.
– Однако Эдмонд должен хотя бы догадываться, в чем дело.
Лизбет остановилась.
– Он полагает, что его уволили из-за речи, которую герцог произнес в палате лордов. Герцог настоял на том, чтобы написать ее самому, в результате чего там оказалось несколько диких идей относительно того, какое место в обществе должен занимать средний класс. Достаточно будет сказать, что речь его приняли очень прохладно. Герцог стал героем многочисленных отвратительных, злобных шаржей. В общем, его выставили на посмешище. Карикатуристы в этом городе жестоки, а люди обычно с радостью подхватывают насмешки и издевательства.
– В том, что речь провалилась, есть вина Эдмонда?
– Нет! Муж говорит, что очень удивился, когда герцог принялся обвинять его в том, чего он не делал. Впоследствии, однако, когда над герцогом принялись насмехаться в открытую, он обвинил во всем Эдмонда. И вдобавок очернил его в глазах всех знакомых. До этого злосчастного случая мы были довольно популярны. А теперь нам перестали присылать приглашения, и друзья нас покинули.
– Я полагаю, Эдмонд ищет новое место?
– Да, но герцог отказывается дать ему рекомендательные письма. Дебора, мой супруг твердо намерен остаться в Лондоне. Он считает, что здесь его будущее. Но у нас нет денег, а то немногое, что еще осталось, нужно Эдмонду, чтобы прилично выглядеть, пока он подыскивает новое место. Сама видишь, наши дела очень плохи.
Лизбет взмахом руки обвела комнату, чтобы подчеркнуть, что имеет в виду.
– Мы продали всю обстановку. Я даже вынуждена была заложить драгоценности, которые оставила мама. У меня не было иного выхода. А теперь у нас не осталось ничего, и я не знаю, что мы будем есть и чем я стану кормить Памелу. – Из глаз ее ручьем хлынули слезы. – Дебора, я никудышная мать. Я ничего не знаю о детях. Сейчас она молчит, а перед самым твоим приездом все время плакала, и я не могла ничего с ней поделать!
Словно в подтверждение ее слов Памела проснулась, сжала крохотный кулачок и захныкала. Плач был очень слабый, и это встревожило Дебору намного сильнее, чем все: что она услышала от сестры.
Она взяла малышку на руки. Памеле хватило одного-единственного взгляда на незнакомую даму, чтобы расплакаться по-настоящему.
Лизбет права, легкие у ребенка и в самом деле были здоровые.
– Может быть, она хочет есть? – предположила Дебора, баюкая малышку, чтобы хоть немного успокоить. – Когда ты кормила девочку последний раз?
– Я не могу кормить ее грудью! – заплакала Лизбет вместе с ребенком. – Когда она родилась, Эдмонд сказал, что это неприлично, и мы наняли кормилицу…
– Кормилицу? Разве у тебя не было молока?
– Ты ничего не понимаешь! – огрызнулась Лизбет. – В Лондоне во всем надо следовать велению моды.
– И кормить ребенка уже немодно? – Дебора отказывалась верить своим ушам.
– Немодно кормить собственного ребенка, – поправила ее Лизбет.
Дебора пробормотала что-то невразумительное, решив оставить при себе слова, которые так и просились с языка.
Лизбет, впрочем, почувствовала ее неодобрение. Она с вызывающим видом скрестила руки на груди.
– Ты этого не понимаешь и никогда не поймешь. Ты родилась и живешь в деревне. Кроме того, какое это теперь имеет значение? Молоко у меня все равно пропало.
Неудивительно, что маленькая Памела так надрывалась. Она была голодна, а родная мать не знала, как ее успокоить.
– И чем же ты кормишь ребенка?
– У нас есть коза.
– Что?
– Коза. Эдмонд говорит, что козье молоко очень похоже на материнское, и Памеле оно нравится, но я не умею доить коз. Они меня не любят, ты же знаешь.
Да, Дебора прекрасно помнила, что Лизбет вечно избегала животных и не умела ухаживать за ними. В сущности, Дебора не могла представить, как ее сестра ведет в Лондоне домашнее хозяйство. Мысль об этом казалась ей дикой и не укладывалась в голове.
– Эдмонд доит козу по утрам, перед уходом, но сегодня Памела очень голодна, – пожаловалась Лизбет.
– Выходит, ребенка нечем накормить, пока отец не вернется домой!
Дебора была ошеломлена, но отнюдь не удивлена. С ее драгоценной младшей сестричкой вечно нянчились и потакали всем ее прихотям. Она решила не откладывая взяться за дело.
– Покажи, где вы держите козу, и я подою ее.
Ее слова пролились на душу Лизбет словно бальзам. Она пылко обняла Дебору.
– Я знала, знала, что ты приедешь, и сразу все наладится. Эдмонд, конечно, поначалу придет в ярость, но потом у нас все будет хорошо, и он будет счастлив.
Дебора отнюдь не была в этом уверена. Бедняжка Памела жалобно попискивала у нее на руках.
– Зажги свечу, пока я не упала и не свернула себе шею. И отведи меня к козе.
Лизбет молча повиновалась и взяла огарок свечи, лежавший в компании себе подобных на столике в коридоре. А потом, к удивлению Деборы, не вышла из дома, а стала спускаться по узкой лесенке, ведущей в кухню. Деборе никогда не нравились подвалы и погреба. И она не ошиблась – кухня ненамного превосходила их размером, хотя проветривалась все-таки лучше… Что было очень кстати, поскольку посередине ее стояла серая с подпалинами коза.
Она громко блеяла и стучала копытами, разбрасывая по сторонам навоз.
Кухня произвела на Дебору омерзительное впечатление. На столе громоздились немытые тарелки. Воздух был затхлым, пахло сыростью и плесенью. Но чему удивляться? Лизбет никогда не могла похвастаться умением вести домашнее хозяйство.
Похоже, коза тоже была не в восторге от сложившейся ситуации.
У Деборы от возмущения перехватило дыхание.
– Лизбет, козу нельзя держать в доме.
Она передала ребенка сестре. Памела плакала и ожесточенно сосала крохотный кулачок.
– Эдмонд не хочет, чтобы соседи узнали, что у нас больше нет кормилицы.
– Неужели они не догадались, что у вас не осталось ни одной служанки,раз ты сама открываешь дверь? – Деборе уже начали надоедать эдикты Эдмонда.
– А мне не приходится отворять дверь, – ответила Лизбет, качая малышку на коленях. – К нам никто не ходит.
– Где ведро?
Сестра протянула ей бадью, не отличавшуюся особой чистотой. По крайней мере, теперь Деборе будет чем заняться, чтобы отвлечься от грустных мыслей о Тони. Она вымыла ведро и начала доить козу.
– Вскипяти воды для чая, ладно? – бросила она через плечо. – Мне нужно подкрепиться.
Лизбет, хотя и с мрачным видом, повиновалась, но предупредила, что им едва ли удастся наскрести в жестянке из-под чая достаточное количество заварки. Дебора дошла уже до того, что выпила бы и просто горячей воды.
Позже, когда Лизбет кормила ребенка, Дебора, вооружившись лопатой, принялась выносить козий навоз. По ступенькам она поднималась в крохотный дворик и складывала его там. Завтра она наведет порядок и здесь. Вернувшись в кухню, она набросилась на грязную посуду. Дебора не сомневалась, что где-то ждет своего часа (точнее, ее) не стираное белье и одному Богу известно какие еще обязанности по дому. Она задумалась, а ела ли сестра. В буфетной она обнаружила лишь полбуханки черного хлеба и засохший сыр, из которого приготовила бутерброды на двоих.
– Я так рада, что ты здесь, – заявила Лизбет, за обе щеки уплетая хлеб с сыром и покачивая малышку на коленях. – Ты поможешь мне убедить Эдмонда вернуться в Айлэм.
Ее предложение казалось не лишенным смысла.
– А где он сейчас?
– А-а, встречается с важными людьми, которые могут ему помочь, – туманно пояснила Лизбет. – Каждое утро он навещает правительственные учреждения. Иногда кто-нибудь приглашает его пообедать в клубе, и тогда ему приходится бывать и там.
Дебора живо представила, как Эдмонд угощается отборной телятиной, в то время как его жена и дочь перебиваются молоком и сыром.
Она с нетерпением ожидала встречи с зятем.
Словно в ответ на ее мысли, над головой раздались шаги. Кто-то прошел по голому деревянному полу наверху.
– Он вернулся! – воскликнула Лизбет. Она вскочила на ноги и засуетилась. – Пожалуйста, Дебора, скажи ему, что решила приехать в Лондон сама. Не говори ничего о моем письме. Он придет в ярость, если узнает, что я посылала за тобой.
– А почему он должен расстраиваться из-за этого?
Ее сестра нахмурилась.
– Ты не понимаешь. Он изменился. Он… он несчастлив. Ничто уже не может доставить ему удовольствие.
Не пускаясь в дальнейшие объяснения, она зажгла огарок свечи для Деборы и бросилась вверх по лестнице.
Дебора сняла полотенце, которое повязала вокруг талии, чтобы не испачкать платье, и последовала за ней. Сверху донесся голос Эдмонда – похоже, он жаловался. Она прошла по коридору в дальнюю комнату. Вдоль одной ее стены располагались окна, выходившие, скорее всего, во двор. Утром в этой комнате наверняка светло и солнечно, а сейчас единственная зажженная свеча бросала тусклый отсвет на молодую пару. В воздухе носилось ощущение надвигающейся беды.
– … но сделал вид, что не заметил меня, – рассказывал Эдмонд, по-мальчишески привлекательный светловолосый мужчина, стоявший перед окном. В его голубых глазах плескалось унижение. Державшая на руках ребенка Лизбет сидела в удобном кресле, но в целом комната была обставлена столь же непритязательно и скудно, как и другие помещения.
– … он прошел мимо, не удостоив меня и взглядом, как будто мы незнакомы, – продолжал Эдмонд. – Прямо у всех на глазах. Лиз, я был уничтожен! Я был готов убить его… – Голос у него сорвался, словно он боялся облечь свои чувства в слова.
– Быть может, он действительноне видел тебя, – предположила она.
– Он видел меня. – Тон, которым он ответил, вызывал неловкость.
Дебора решила известить о своем присутствии и дать ему другой повод для недовольства. Она вошла в комнату.
– Добрый вечер, Эдмонд.
Ответом ей было удивленное молчание.
– Что здесь делает Дебора? – спросил он. И медленно повернулся к супруге. – Это ты ей сказала. Ты рассказала всем им.
– Нет, одной только Деборе. Она единственная, кому я написала.
– Ты, похоже, полагаешь, что она не разболтала обо всем Рейчел, и Генри, и всей этой проклятой Долине? – На бледных щеках Эдмонда выступили красные пятна. – Я не удивлюсь, если она побежала к баронессе Алодии, чтобы первой сообщить ей потрясающие новости! – Баронесса была щедрым покровителем Эдмонда и чрезвычайно гордилась успехами, достигнутыми им в Лондоне. И ему очень не хотелось разочаровать ее.
Дебора поспешила успокоить его уязвленное самолюбие.
– Я не выдам тебя, – сказала она, не собираясь признаваться, что первым письмо вскрыл Генри и к настоящему моменту почти наверняка пересказал тетке его содержание. – Я могу понять, как тебе не хочется, чтобы окружающие узнали о ваших трудностях. В конце концов, – продолжала она, вспомнив Тони, – у всех есть тайны, которые мы предпочитаем хранить в себе.
Эдмонд презрительно фыркнул, чем недвусмысленно выразил свое мнение на этот счет.
– Ты? Святая Дебора? Жертвенный агнец на алтаре брака, принесенный ради блага семьи?
Его сарказм неприятно поразил ее.
– Ты говоришь так, будто я – самодовольная ханжа.
– А ты такая и есть на самом деле, – безжалостно заявил он.
– Эдмонд… – предостерегающе бросила Лизбет.
– Я всего лишь повторяю твои слова, – огрызнулся ее супруг.
Лизбет только горько вздохнула в ответ. Она встала с кресла, по-прежнему не выпуская ребенка из рук.
– То, что она оказалась здесь, моявина. Это я пригласила ее приехать. Мне нужна помощь. Ребенок отнимает все время, и я ничего не успеваю сделать по дому. Раньше у нас были две служанки, Эдмонд. А теперь, хотя тебя целыми днями нет дома, предполагается, что всю работу буду делать я. – На глаза у нее навернулись слезы, грозя пролиться истерикой. – Мне очень одиноко, Эдмонд. Одиноко и страшно. Я знаю, что если Дебора будет здесь, то все наладится. Я не могла не написать ей!
К чести Эдмонда следует отметить, что поведение его моментально изменилось. В мгновение ока он оказался рядом с супругой.
– Лизбет, пожалуйста, только не плачь. Я позволил себе вспылить и разнервничаться. Прости меня. Прости меня, родная. – Он растерянно провел рукой по своим светлым волосам. – Я неудачник. Я полагал, что смогу выжить, смогу устроиться на новое место и у нас все наладится, но после сегодняшнего дня…
Слезы у Лизбет высохли.
– Ты сможешь! – подбодрила она его. – У тебя все получится. – Она пришла в его объятия, и ребенок оказался между ними.
Дебору тронула их нежная привязанность друг к другу. Именно этогоей самой так не хватало всю жизнь.
Она подошла к Лизбет и протянула руки.
– Дай-ка я возьму малышку и уложу ее спать. Похоже, вам нужно побыть вдвоем. И еще, Эдмонд… Я приехала сюда не для того, чтобы упрекать тебя. И мне очень жаль, если я произвожу впечатление мученицы.
Он начал было возражать, но Дебора не дала ему закончить:
– Нет, я очень ценю твою честность.
Эдмонд прав. Она и в самом деле зануда. И хотя она считала себя веселой и жизнерадостной, в действительности же погрязла в жалости к себе и пестовала чувство обиды на весь белый свет. То есть фактически не жила, пока не встретила Тони.
Какое-то мгновение казалось, что чувство утраты захлестнет ее с головой.
– Возможно, мы просто недостаточно хорошо знаем друг друга, – неловко выговорила она, обращаясь к Эдмонду.
– Я знаю, что ты никогда бы не подвела Лизбет, как сделал это я.
Дебора лишь покачала головой. Если бы Лизбет узнала о ее возмутительном поведении в последние три дня, она бы пришла в ужас.
– Может быть, ты знаешь меня совсем не так хорошо, как думаешь. – Она взяла ребенка из рук сестры. Тяжесть спящей крохи была приятной и успокаивающей. – Как бы то ни было, я приехала сюда, чтобы помочь. Если мое присутствие в тягость, я немедленно вернусь домой и никому и ничего не скажу о ваших затруднениях. Но раз уж я здесь, то хотела бы оказаться полезной.
– Пожалуйста, Эдмонд, позволь ей остаться, – взмолилась Лизбет. – Дебора хорошая хозяйка. Вспомни, когда она была замужем, у нее была всего одна служанка, но она хорошо заботилась обо всех нас. Ты будешь доволен, когда у нас снова все наладится. И она нужна мне. Дебора сделает так, что у нас все будет хорошо. Вот увидишь.
Дебора вовсе не ощущала в себеспособности сотворить чудо. Она очень устала. День был длинным и казался бесконечным.
– Вам нужно поговорить наедине. Я отнесу малышку в ее комнату и лягу спать.
Эдмонд не ответил. Он по-прежнему пребывал в расстроенных чувствах. Лизбет зажгла для нее огарок свечи и попросила уложить девочку в колыбель в их комнате, самой дальней справа по коридору.
– Там, напротив, еще две спальни. Выбирай любую, какая тебе больше понравится.
Дебора кивнула и ушла. Наверху, в комнате Лизбет и Эдмонда, царил невероятный беспорядок. Похоже, никто из них не знал, как следует обращаться с вещами, поэтому бриджи, брюки, платья и другие предметы одежды были разбросаны повсюду. По запаху Дебора легко обнаружила грязные простынки малышки.
Хорошо хоть, Памела вела себя как ангел. Она даже не проснулась, когда Дебора меняла ей пеленки. Лизбет очень повезло с ней.
На мгновение Дебору захлестнули противоположные чувства – страх и надежда. С одной стороны, при мысли о беременности ей становилось дурно. С другой, она втайне лелеяла надежду, что у нее родится ребенок – частичка Тони и напоминание о нем. Самое время. Ей уже двадцать семь, и с каждым прожитым днем она не становится моложе.
«Это напоминание надо будет кормить и одевать. И заботиться о нем», – сказала она себе. Более того, что она может предложить ребенку? Матроны подвергнут ее публичному остракизму, она станет изгоем, а семья ее будет опозорена. Они с ребенком попросту умрут с голоду.
Расстроенная подобными мыслями и опасаясь снова погрузиться в пучину жалости к себе, приступы которой презирала в других, Дебора прихватила свой саквояж и выбрала самую дальнюю от Лизбет и Эдмонда комнату. Ей понадобилось всего пять минут, чтобы разложить вещи. Она переоделась в ночную сорочку и расчесала волосы. Было поздно, но ее еще не клонило в сон.
Ей не нравилось быть одной. Больше не нравилось. И в равной мере ей не хотелось ложиться в пустую и холодную постель.
Дебора словно открыла ящик Пандоры, полный вещей, которых она никогда не видела, поскольку мысль о том, чтобы стать любовницей лорда – особенно в свете проблем Эдмонда и Лизбет, предстоящей ей самой работы и тысячи прочих страхов и забот – казалась крайне соблазнительной.
Из ридикюля она вынула визитную карточку Тони. Его четкий и уверенный почерк всколыхнул в душе воспоминания о нем.
В задумчивости она достала из сумочки и письмо Лизбет. Последняя его страница оставалась чистой. На небольшом письменном столе у окна Дебора нашла ручку и чернила.
«Почему я не стану встречаться с Тони»– написала она заголовок на обороте письма, потом зачеркнула «Тони»и вписала поверх него «лордом Бернеллом».
Эдмонд с Лизбет поднялись по лестнице и удалились в свою комнату. Судя по перешептыванию и ласковому воркованию, они более не сердились друг на друга. Охваченная ревностью, Дебора прислушивалась. И ждала. Раздался звук поцелуя, и дверь в их комнату закрылась.
Она постаралась отвлечь свое живое воображение от мыслей о сестре и зяте, вернувшись к изложению причин, по которым она отказалась принять предложение карт-бланшот Тони….
Самоуважение.
Честь.
Независимость.
Всю жизнь она жила или с членами своей семьи, или с мужем… мужчиной, который был старше ее отца. И теперь она вдруг поняла, что ей нравится бунтарский дух, проснувшийся в ней, который и заставил ее уехать из Айлэма. Она не желала, чтобы баронесса Алодия и прочие матроны устроили ее брак с викарием Эймсом. Но что она хотела получить взамен?
Самоуважение.Дебора дважды подчеркнула это слово, потому что ее до сих пор мучило чувство вины за легкомысленное поведение в Дерби – хотя она ничуть не сожалела о мимолетном романе. Но больше этого не повторится. Нет, нет и еще раз нет. Ей страстно захотелось снова стать прежней, респектабельной Деборой, которая не играла с огнем.