Малков Семен. Шантаж

   – Отложи наконец в сторону свои тетради!
   Был вечер того же дня; Лидия Сергеевна пришла домой с работы.
   – Ведь в пятницу суд! Мы хоть все и обговорили, но, если начнешь мямлить и нас не разведут, я... я не знаю, что сделаю! – Она повысила голос, привычно себя взвинчивая. – Убью тебя, отравлю, зарежу! Мне нельзя упускать эту квартиру! Дорогой ценой далась!
   – Ну что еще ты от меня хочешь? – равнодушно откликнулся Степан Алексеевич, неохотно отрываясь от работы.
   – А то, что на суде ты не должен отмалчиваться, а сказать истинную правду! Что, мол, не любишь меня больше, терпеть не можешь такое положение. – И добавила язвительно: – Еще лучше, если признаешься, что любишь другую. Ведь так оно и есть, я-то знаю!
   Розанов подумал немного, сказал серьезно:
   – Со мной все ясно, а вот как с Наденькой? Каково ей будет без отца? – И замолчал, понурив голову.
   – Уж лучше без отца, чем такой никудышный! – смерила его презрительным взглядом Лидия. – Думаешь, если родитель, то и отец? Ошибаешься! Отец – тот, кто помогает растить ребенка. А от тебя толку как от козла молока!
   Видя, что Степан со страдальческим видом снова схватился за тетради, она вспомнила, зачем затеяла этот разговор, и спохватилась.
   – Постой, не злись! Скоро от меня избавишься. Ну извини, – обратилась она к нему уже совсем иным тоном. – Давай поговорим по-хорошему. Ведь все равно нас будет связывать дочь.
   Ее метаморфоза возымела действие: Степан Алексеевич, сжав зубы, повернулся к ней: что скажет на этот раз?
   – Сегодня я снова советовалась с юристом, и не зря. – Сделав паузу, она серьезно взглянула на него. – Нельзя, чтобы суд заподозрил, что мы затеяли фикцию, чтобы получить еще одну квартиру. Сечешь? – И усмехнулась горько. – Это у нас-то с тобой – фикция? Когда мы оба мечтаем больше не видеть друг друга!
   – Ну ладно, убедила, – не выдержал ее излияний Розанов. – Говори, что я должен делать? Мне работать нужно.
   – Ты должен быть не только искренним, но и активным, чтобы судьи поняли: наша совместная жизнь невозможна! Ведь ты такой положительный – как тебе не поверить! – уже не без злой иронии добавила она. – Разрешаю даже расписать, какая я мерзавка.
 
   В пятницу выдался чудный весенний день: звенела капель, светило яркое весеннее солнце. Лидия Сергеевна, вся во власти волнения и страха, после очередного совещания с опытной Мариной – они обсудили возможные острые моменты предстоящего испытания – прибыла в суд раньше назначенного времени. Степан Алексеевич (он все утро провел в библиотеке) уже ее ждал.
   Заседание началось вовремя и протекало спокойно, в обычном порядке. Были зачитаны все документы, заслушаны обе стороны. Лидия Сергеевна осталась довольна: Розанов, с ее точки зрения, вел себя безупречно. Нисколько не пытался ее очернить, а себя представить в выгодном свете; серьезно и убедительно поведал о полном несходстве характеров, воспитания, проанализировал причины их ссор, делая упор на бытовую сторону жизни. Но признался, что накопившаяся ненависть к жене полностью атрофировала его к ней физическое чувство и продолжение брака невозможно. В заключение заверил судей, что любит дочь, но ребенку невыносима такая семейная обстановка.
   Хотя его речь произвела на всех сильное впечатление, но формализм принятой процедуры взял верх. Судья, приятная немолодая женщина, тепло обратилась к Розановым:
   – Может, дать вам все-таки время подумать? Неужели ради дочери невозможно перешагнуть через накопившееся зло и найти путь к примирению, не делать рокового шага? Ведь вы еще молоды и любили друг друга! – Она с надеждой смотрела на них, ожидая ответа.
   Первой встрепенулась Лидия Сергеевна.
   – Товарищ судья, – прочувствованно обратилась она к ней голосом, полным неподдельного страдания и горечи, – простите, если нарушаю этику, но вы женщина – поймите меня! Сколько же мне мучиться?! – Из глаз ее потекли обильные слезы. – Этот кошмар длится уже два года!.. Все уже думано-передумано. Разве ребенку будет лучше?! У нас ведь – при ней! – постоянная ругань, а то и драки! До того уже дошло. Так ненавидим друг друга, что, не дай Бог... – она сделала паузу, словно не решаясь выговорить страшное слово. – А я не хочу в тюрьму! Мне надо дочь вырастить и на ноги поставить! – И умолкла, захлебываясь слезами.
   – Неужели у вас зашло так далеко? – обратилась судья к Розанову, сохранявшему во время речи жены мрачное молчание. – Ваша жена говорит правду?
   – Ну что ты онемел?! Скажи судье все как есть! – сорвалась на крик Лидия Сергеевна. – Ведь ненавидишь меня, не любишь! Не спишь со мной незнамо сколько!
   – Гражданин Розанов, – снова, еще настойчивее спросила судья, – это правда?
   – Да, это истинная правда, товарищ судья, – наконец выдавил из себя Степан Алексеевич, испытывая мучительный стыд под взглядами многочисленных любопытных глаз. – Ненавижу и жить с ней не смогу!
   – Ну что ж, пожалуй, все ясно, – обменявшись взглядами с народными заседателями, подвела итоги судья и объявила:
   – Суд удаляется на совещание!
   Всем своим существом сознавая – дело выиграно, Лидия Сергеевна радостно утерла слезы.
   В уже знакомое кафе «Националь» бывшая Розанова явилась после бессонной ночи, проведенной с сердечным другом Василием Семеновичем Чайкиным. Накануне они как следует отметили долгожданный развод Лидии Сергеевны и ее ордер на двухкомнатную квартиру – уже получила. Обильные возлияния и любовная невоздержанность оставили свой след – косметика, увы, не помогла сегодня: лицо опухло, глаза покраснели и под ними набухли некрасивые мешочки. В общем, вид помятый, она не так привлекательна, как обычно, – сама понимала.
   Вера Петровна ждала за столиком у окна; видно, рассержена – ничего хорошего не жди.
   – Извини меня, Вера, – смущенно, без присущего ей нахальства только и выдавила Лидия Сергеевна, усаживаясь за столик напротив нее. – Домашние обстоятельства задержали.
   – Можно подумать, что наша встреча нужна мне, а не тебе, – не сдержала раздражения Вера Петровна. – Ну да ладно, надеюсь, сегодня мы закончим наши отношения раз и навсегда!
   – Кому нужна наша встреча – замнем! – зло сверкнула глазами Лидия Сергеевна – привычная наглость возвращалась. – Главное, надеюсь, ты принесла.
   Григорьева, взглянув на нее с нескрываемым отвращением, еле сдерживая гнев, открыла сумочку, достала толстый пакет.
   – Здесь вполне достаточная сумма – купить современный мебельный гарнитур и оплатить расходы по переезду. Я цены знаю. – Она смотрела бывшей подруге прямо в глаза. – Хочу, чтобы ты хорошо усвоила, что сейчас тебе скажу. Подумав, я согласилась: своей счастливой семейной жизнью обязана тебе. Строя мне козни и поссорив со Степой, ты заставила меня вернуться к Ивану Кузьмичу. Иначе мы с ним не поженились бы. – Вера Петровна тяжело вздохнула, проговорила устало: – Надеюсь, ты довольна: всего добилась, можешь теперь начать новую жизнь. Зла тебе не желаю, несмотря на все твои подлые дела.
   Лидия Сергеевна, подавленная переполнявшими ее противоречивыми чувствами, не отвечала. Григорьева встала и в заключение с достоинством и скрытой угрозой объявила:
   – Твой счастливый вид, Лида, говорит о том, что мы с тобой полностью рассчитались и больше о тебе не услышим. Иначе разговор другой будет. Желаю удачи! – И повернулась, чтобы уйти.
   Лидия Сергеевна слабым жестом руки ее остановила:
   – Погоди, Вера, не задержу, – пообещала она просто. – Мне так надо, чтобы наконец повезло! Почему бы и мне не быть счастливой? Я ведь ничего еще себе?.. Неужели не смогу?..
   – Сможешь, – если пить не будешь. От тебя уже с утра несет! – Не желая больше видеть и слушать эту негодяйку, Вера Петровна устремилась к выходу.
 
   В тесной «хрущобе» Розанова царил беспорядок. Посреди узлов, картонных коробок, чемоданов, собранных Лидией для переезда на новую квартиру, Степан Алексеевич как ни в чем не бывало занимался своим обычным делом – проверял тетради учеников.
   – Ты бы хоть сейчас очнулся, недоумок! – издевательски бросила ему бывшая жена, упаковывая очередную коробку – вещей оказалось на удивление много. – Красавица жена его покидает, дочь увозит, а ему все нипочем! Ну прямо робот, а не человек! – Пронять его никак не удавалось, но Лидия продолжала в том же духе: – Хоть бы помог напоследок – мужик все же! Из чувства благодарности. – И расхохоталась – достала все же: оторвался от работы, удивленно поднял на нее глаза.
   – Ты это всерьез? За что же мне тебя благодарить?
   – Да хотя бы за то, что квартиру тебе оставляю, мебель всю фамильную. Разве это не условия для вполне обеспеченной жизни? Другая, померкантильнее, чем я, уж точно потребовала бы свою законную половину, а на ребенка – еще больше.
   – Ну что ж, делай расчеты, я не возражаю, – спокойно ответил Розанов. – Мне от тебя благодарности не надо. Проживу как-нибудь.
   – Ладно уж, я не жадная! Тебе и так Наденьку больше десяти лет придется обеспечивать. Живи!
   Да ее доброта нисколько его не растрогала – угрюмо насупился, опять уткнулся в тетради! Лидия решила позолотить пилюлю:
   – На нервы ты мне теперь не будешь действовать – думаю, со временем мы с тобой поладим. Что бы я там на суде ни говорила, а отец ты неплохой, Наденьку любишь. Не стану мешать вам видеться.
   Совесть ее не тревожила за то, что обманула, исковеркала его жизнь, но ей почему-то остро захотелось оправдать себя в его глазах.
   – Хочу, чтобы ты знал, – заявила она, подойдя к нему вплотную и закрыв рукой тетрадь. – Я ухожу не только чтобы попытать счастья лично для себя. Делаю это главным образом для Наденьки. Наилучшие условия ей создам! Хоть ты меня в грош не ставишь, вот увидишь: такого мужика отхвачу – закачаешься! Знай, что потерял!
   Мучения Розанова прервал резкий звонок в прихожей.
   – Ну вот и машина пришла за вещами! – вздохнула Лидия с облегчением, – и ей долгожданное расставание нелегко оказалось перенести. – Будь здоров, не поминай лихом! – только и сказала она на прощание, навсегда покидая дом, в который когда-то вступала с такой радостью и надеждой на счастье.
 
   – А вы, Раиса Павловна, довольны своей квартирой? – спросила Лидия Сергеевна соседку – та под благовидным предлогом зашла поболтать.
   Раиса Павловна Конкина – еще молодая, но довольно тучная женщина, жена милицейского работника, проживала этажом выше. Добродушная, общительная, она нигде не работала – вела домашнее хозяйство: у них с мужем трое детей. С Лидией Сергеевной она познакомилась в тот день, когда грузчики заносили новую мебель, – дала ряд ценных советов.
   За прошедшие после переезда недели Лидия Сергеевна успела обжить новую квартиру. Большую комнату уже обставила – в модном чешском гарнитуре есть все необходимое для домашнего уюта: красивый, удобный шкаф для одежды, буфет с баром и – гордость хозяйки – угловой раскладной диван-кровать; тут же кресла, журнальный столик. В маленькой, очень солнечной комнате – Наденькиной – пока только ее кроватка и тумбочка, перевезенные со старой квартиры.
   Лидии Сергеевне удалось пораньше уйти с работы и сейчас она вешала на стену приобретенный по случаю эстамп, слушая доброжелательную болтовню соседки.
   – Квартира у нас почти такая же, как была, – охотно рассказывала Раиса Павловна. – Кухня даже меньше, чем в блочном доме, откуда выехали. Но зато здесь дополнительная комната для младшеньких – там-то уже тесновато было.
   – А как вам наш дом, район? – подала реплику хозяйка, лишь для поддержания разговора.
   – Дом, конечно, не сравнить: кирпичный, первой категории. Стены-то какие! Вы обратили внимание, Лидочка? А подъезд какой красивый! И планировка очень удобная: большая прихожая, санузел раздельный. Вы же из «хрущобы» выехали? Так разве можно сравнить?! В малометражных повернуться негде и панели такие тонкие, а здесь – нормальные человеческие условия! – А ваше, Лидочка, впечатление от новой квартиры? – Соседка заранее радовалась ответу. – Вижу, что довольны – так и сияете!
   – Ну, сияю я, положим, по другой причине. – Лидия Сергеевна решила, что солиднее не выдавать всей полноты своего счастья. – Наконец-то удалось освободиться от опостылевшего мужа, изменить судьбу к лучшему. Да я вам говорила уже. От близкой соседки секретов нет, – лукаво улыбнулась она, – все равно узнает! Что до квартиры и дома, так они на должной высоте, как мы того заслуживаем. Правда, Раечка? – Рассмеялась, напустила на себя важность. – В жизни все относительно. Ведь в цековской системе работаю, в курсе, как наша знать живет, какие сейчас дома и квартиры сооружают! Но я не завистливая – меня и эта вполне устраивает.
   Их разговор был прерван дверным звонком – пришла Наденька с прогулки: Лидия Сергеевна по дороге с работы забрала ее домой.
   – Ну и румянец! Хорошо погуляла? – Она помогала дочке раздеться. – Как девочки? С кем-нибудь уже подружилась?
   Наденька лишь утвердительно закивала головой.
   – В туалет, мам, и есть хочу! – заявила она, едва освободившись от верхней одежды. – Потом все расскажу...
   – Ну тогда мой руки и за стол! – скомандовала Лидия Сергеевна, целуя дочь. – Обед давно готов.
   Когда Наденька убежала, Раиса Павловна вполне искренне восхитилась:
   – Ну и красотка у вас растет, Лидочка! Прямо с обложки журнала «Здоровье». А у меня одни мужики, – посетовала она, впрочем, без грусти. – А так хотелось девочку!
   Раиса Павловна сделала паузу и задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:
   – Мне только одно непонятно, Лидочка. Почему вы оставили такого видного и симпатичного мужа? Неужели из-за того, что мало зарабатывал? А может, он завел другую?
   На минуту лицо у Лидии Сергеевны приняло недовольное выражение, но она хотела поближе сойтись с соседкой и решилась на откровенность.
   – Конечно, нищенская зарплата отца Наденьки сыграла свою роль, – поведала ей доверительным тоном. – Но ушла от него не из-за этого. И не потому, что изменял.
   – А из-за чего же? – нетерпеливо вырвалось у любопытной соседки. – Неужто руки распускал или, может, алкаш? На вид он такой солидный и достойный мужчина!
   Лидия Сергеевна тяжело вздохнула.
   – Вы снова не угадали, Раечка! Вовсе не то, и не другое, – со злыми нотками в голосе открыла ей «правду». – Розанов пренебрегал мной как женщиной. На вид он, может быть, и хорош, а на деле – полное дерьмо!
   – Вот уж никогда бы не подумала, – изумилась Раиса Павловна, простодушно переходя на «ты». – Неужели коротышка, что к тебе наведывается, Лидочка, лучше отца Наденьки? Выходит, из-за него ты ушла от мужа?
   – Да красавчик Розанов в подметки не годится Васечке! – выкрикнула в сердцах Лидия Сергеевна, тоже переходя на «ты». – То есть моему другу Василию Семеновичу, с которым ты скоро познакомишься. Сама знаешь, с лица воду не пить. Он, может, внешне не блещет красотой, но меня вполне устраивает.
   – Значит, вы скоро поженитесь? Это хорошо! Тебе ведь будет намного легче, – порадовалась за нее добрая Раиса Павловна и тут же увяла, увидев, как у соседки вытянулось и потемнело лицо. – А что? Неужели женат?
   – Женат и развестись пока не может, – решив быть до конца откровенной, сумрачно объяснила Розанова. – Такие сейчас у него обстоятельства. Поэтому до свадьбы еще далеко!
   Осознав ее ситуацию, Раиса Павловна пригорюнилась:
   – Выходит, соседушка, что и с милым другом тебе ничего не светит, и такого видного мужика, как отец Наденьки, ты тоже потеряла. Неужели не жалко? Хоть убей, не верю! – от сопереживания у нее на глаза навернулись слезы.
   Искреннее сочувствие доброй соседки наполнило Лидию Сергеевну жалостью к себе, и ее дивные черные глаза тоже заволокли слезы.
   – А вообще-то неправду я сказала тебе о Розанове. Хороший он человек, и мужик что надо. Но женился на мне без любви и до сих пор любит другую. За это я презираю его и ненавижу! Ну скажи: чем я плоха? – воскликнула она, гневно поводя своими цыганскими глазами. – Поэтому его и мерзавку, которую любит, не прощу до конца своих дней!
   – Ты очень хороша, Лидочка! Просто раскрасавица! – с искренним чувством горячо произнесла Раиса Павловна. – Не горюй! Будешь еще очень счастлива! Я в этом уверена!
   Она достала платочек, чтобы вытереть слезы и спохватилась:
   – Ну все! Домой пойду! Скоро мои обедать притопают. Ты, Лидочка, не стесняйся – зови, если что понадобится. Я всегда к твоим услугам.
   "Хорошая, простая баба. Везет мне на соседей, – закрыв за ней дверь, подумала Лидия Сергеевна. Дружеская поддержка соседки придала ей сил, у нее вновь поднялось настроение, и она отправилась на кухню кормить дочку.
 
   – Не тужи, Степа! Теперь, когда Лида уехала, скажу откровенно: от дрянной бабы избавился, – с искренним сочувствием глядя на пригорюнившегося Розанова, утешал Игорь Иванов, – для того и зашел: поддержать старого друга.
   Они сидели за столом на кухне опустевшей «хрущобы» – отмечали начало новой, холостяцкой, жизни Степана Алексеевича.
   – Дело прошлое, – признался Игорь после небольшой паузы, – но она ведь и ко мне клеилась – жаловалась на тебя, наговаривала всякое. – Поднял на друга извиняющийся взор, добавил: – Красивая же такая, стерва. Поняла, наверно, что я в этом плане тебе завидовал. Но разве мог я предать тебя, воспользоваться вашими неладами? Не стал, конечно, ее слушать, понять дал – не на того напала. Тебе ничего не сказал – считал бестактным.
   – Знаю, Игорек, и то, что можешь мне сказать, и много больше. Не один год с ней прожил, – тяжело вздохнув и не поднимая глаз, медленно, будто каждое слово давило его, отвечал Розанов. – Думаю, другой на моем месте вряд ли выдержал бы столько оскорблений и унижений. Но я терпел, нес свой крест. Сам допустил ошибку – сам ее расхлебывал, как мог. Ради дочери, Наденьки. Но ничего не вышло! – Он тряхнул крупной, красивой головой. – Не будем больше о ней, о Лиде. Что толку? Да и пересуды всякие, пусть и справедливые, не мужское дело! – И расправил нахмуренные брови, пытаясь взять себя в руки; как боец, потерпевший поражение в схватке, он остро переживал фиаско в личной жизни. – Налей-ка, дружище, водочки – выпьем за то, что жизнь продолжается, и есть в ней, кроме женщин, цели, за которые стоит бороться!
   – Ну ты и джентльмен, Степа! Сразу видно – профессорский сынок. О женщинах – либо хорошо, либо никак, – одобрил Игорь, наливая в рюмки и раскладывая по тарелкам закуску. – Я-то – мужик пролетарского воспитания: не могу вспоминать свою стерву без матерной характеристики. Столько крови она мне попортила! Давай лучше о будущем, и выпьем за то, чтобы оно было счастливым. Нам обоим здорово досталось!
   Чокнулись, закусили чем Бог послал; помолчали; потом Игорь спросил:
   – Что думаешь делать дальше? Какие ближайшие планы? Боюсь, к тебе тут же приклеится новая пассия, еще похлеще. Ты на это везучий.
   – Нет уж! Тут требуется большая передышка – так все внутри перегорело, – признался Розанов. – Не расположен я сейчас к общению с прекрасным полом. Спасет меня, наверно, от тяжелых дум, – с мягкой иронией продолжал он, и в голосе его зазвучала надежда, – работа, и только работа. А ее как раз невпроворот. Я вовсе не расстался с мыслью о защите.
   – Неужели найдешь в себе силенки для этого? После такой-то нервотрепки? Тогда ты просто двужильный!
   – А что остается? Для меня главное – восстановить уважение к себе. Заняться делом, которое целиком бы меня захватило. – Степан Алексеевич глубоко, свободно вздохнул, чувствуя, что к нему возвращаются уверенность в своих силах и оптимизм. – Какое счастье, что я удачно выбрал тему и она еще не устарела. Верю я в успешную защиту и добьюсь этого во что бы то ни стало!
   – Ну что ж, друг, от всей души желаю тебе победы! Они еще раз чокнулись, заговорили о текущих делах.

Часть II
ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ

Глава 8
ПРИНЦИПЫ ГРИГОРЬЕВА

   Солидная «Чайка» Григорьева затормозила у подъезда его красивого дома на Патриарших прудах. В последние годы этот тихий московский микрорайон близ Никитских ворот стал одним из самых престижных.
   Иван Кузьмич вышел из машины и в сопровождении водителя, несшего солидный кейс и объемистые сумки, доверху набитые пакетами с провизией, быстрым шагом направился к дому. Пожилой водитель еле за ним поспевал.
   Кивнув в ответ на услужливое приветствие вахтера, Григорьев проследовал к лифтам. Вместе с водителем они поднялись на шестой этаж. «Наверно, собрались уже все. – Иван Кузьмич, нажав кнопку звонка, ощутил укол совести. – Предупредить надо было, что задерживаюсь. Ведь обещал Вере привезти к столу деликатесы. Ждут ведь, без меня не сядут».
   За прошедшие десять лет Иван Кузьмич заметно прибавил в весе, обрюзг, полысел; крестьянская, коренастая фигура несколько оплыла, появился двойной подбородок. Открытое его лицо и широкая улыбка по-прежнему вызывали симпатию, но взгляд светло-голубых глаз стал настороженным, холодным.
   «Ничего страшного, – решил он, оправдывая себя. – Свои люди – не баре, потерпят! Должны понимать: мои дела поважнее». Дверь распахнулась, и Вера Петровна, веселая, нарядная, на пороге встретила мужа.
   – Наконец-то, Ванюша! Заждались! Вечно тебя задерживают! Знаю, знаю! У вас там заботы – не нашим чета. Но и о семье помнить надо!
   Если Григорьев заметно сдал, то Веру Петровну прошедшие годы миловали. Она стала немного полнее, что в сочетании с хорошим ростом и природной стройностью делало ее еще женственнее и привлекательнее. Кожа на румяном, с ямочками на щеках лице по-прежнему гладкая, серые глаза такие же ясные; гладкая строгая прическа будто создана для ее милого, домашнего облика.
   – Ну ладно! Давай скорее что привез! – перешла она на деловитый тон. – Пора за стол садиться – голодные все, как волки!
   – Савелий Ильич, – попросила она водителя, – отнесите, пожалуйста, это на кухню и передайте Агаше!
   – Ванечка, дорогой, – снова повернулась она к мужу, ласково помогая ему снять пиджак, – иди-ка быстро умойся – и к гостям! Я повешу.
   Убрав все лишнее в стенной шкаф, Вера Петровна прошла на свою образцово оборудованную кухню. О таких вещах, как огромный финский холодильник и немецкая плита с грилем, рядовые граждане могли только мечтать.
   – Давай-ка я займусь закусками, а ты иди на стол накрывай, – предложила она суетившейся на кухне Агаше и с ходу принялась нарезать, раскладывать по тарелкам, украшать зеленью и лимоном привезенные Иваном Кузьмичом сервелат, осетрину, икру.
   Агаша – минувшие годы превратили ее в маленькую, сухонькую старушку – побежала в столовую выполнять указание хозяйки. Вскоре все красовалось на столе – свежее, аппетитное.
 
   Семейное торжество в доме Григорьевых организовано было по случаю помолвки Варвары, младшей и единственной сестры Веры Петровны. Бойкой, острой на словцо, ей долго не везло в личной жизни: за тридцать уже, а замужем не была.
   Привлекательная, как и старшая сестра, и такая же добрая душа, она отпугивала претендентов на свою руку кажущейся несерьезностью и легкомыслием. Отзывчивая, увлекающаяся по натуре, так строила свои романы, что все они оказывались скоротечными.
   Вера Петровна и тетя Дуся, самые близкие люди, поставили было на ней крест, как вдруг в ее судьбе произошел поворот. Очередной роман – с молодым доктором, всего год назад прибывшим в больницу, где работала Варя, – перерос в истинное чувство и привел к благополучному финалу.
   – Слава мой без комплексов, – счастливо улыбаясь, поведала Варя сестре и тетке. – Ему до лампочки, что у меня раньше там было. Потому что знает: люблю его одного – всей душой. И он меня обожает, мне сердце сказало, а оно не обманывает. Мы со Славой – на всю жизнь!
   – Вот и не верь после этого, что браки заключаются на небесах! – радовались за нее и Вера, и тетя Дуся.
   Жених Вари – Вячеслав Никитин, среднего роста молодой человек, в очках – красотой не блистал; но во всем его облике – худощавой, подтянутой фигуре, продолговатом лице, увенчанном шапкой распадающихся надвое русых волос, – было много мужского обаяния.
   – Слава без отца вырос, – рассказывала Варя. – Мать его, Калерия Ивановна, сумела его воспитать и трудолюбивым, и самостоятельным. Мечтала, чтоб продолжил дело ее отца – знаменитого нефтяника. Но Слава захотел детским врачом стать – и стал. Представляете – она и словечка не сказала против! Какая женщина!
   Естественно, Григорьевым хотелось узнать будущего родственника поближе, вот они и устроили обед: Слава и Варя как раз приехали в Москву – делать покупки перед свадьбой – в провинции с продуктами по-прежнему туго.
   Когда Иван Кузьмич вошел, гости смотрели цветной телевизор. Варя вскочила, подбежала, обняла шурина.
   – Ванечка! Как я рада тебя видеть! – Она сияла счастьем. – Разреши тебя познакомить со Славой. Он уже знает, какой ты большой начальник, побаивается, конечно. – И рассмеялась, ободряюще взглянув на смущенного Никитина.
   Подвела Григорьева к жениху, тот встал им навстречу; мужчины пожали друг другу руки.
   – А почему я Светочку не вижу? – обведя гостиную взглядом, удивился Иван Кузьмич. – Она что, у себя в комнате отсиживается ?
   – Вера сказала – у подружки: к зачету по музыке готовятся, дуэтом будут петь, – объяснила Варя. – Светочка с нами обедать не будет, придет попозже. Надеюсь, кавалера у меня не отобьет – слишком старенький для нее, – пошутила она, ласково прижимаясь к Славе и показывая в улыбке ровные белые зубы.