Страница:
Он словно почувствовал, мгновенно проснулся и с ненасытной жадностью человека, вернувшегося с необитаемого острова, вновь заключил ее в объятия. Не думая ни о чем, не опасаясь последствий, не испытывая ни усталости, ни голода, они любили друг друга, освежаясь лишь прохладой, струившейся из открытого окна.
Ранним утром Надя пробудилась – тревога за мать подняла ее с постели; она быстро оделась. Костя забылся коротким сном... Сначала она решила воспользоваться этим и незаметно уйти. Однако передумала: «Нехорошо... Что он подумает, когда проснется? Нам так хорошо вместе! – рассуждала она, боясь сделать неверный шаг. – Не поймет, почему я ушла не прощаясь. Да и договориться надо о встрече». Жалко как будить...
– Костенька, милый! – Она слегка тронула его за плечо. Он открыл глаза; она наклонилась к нему, поцеловала, прошептала:
– Мне домой надо, Костенька! Мама, наверно, извелась за ночь... Не расставаться бы, да что поделать? Когда увидимся? Когда позвонишь?
Костя сел на кровати, приходя в себя, стряхивая сон. Глаза его приняли осмысленное выражение, и вдруг он нахмурил брови, – видно, вспомнил о чем-то неприятном.
– Постой, Надюша! Присядь-ка на прощание. – Он старался не смотреть ей в глаза. – Мать и так скандал закатит, это ясно. Придумаешь что-нибудь, пока доедешь. Ты ее лучше знаешь.
Видя, что Надя смотрит на него с недоумением, испуганная происшедшей переменой, так же хмуро объяснил:
– У меня к тебе один неприятный вопрос. Не хотел вчера говорить об этом, чтобы настроения не портить – ни тебе, ни себе.
«Какой предусмотрительный, – невольно отметила про себя Надя, сердцем чувствуя – ничего хорошего не последует. – О чем это он?» Вслух ничего не сказала, только присела рядом с ним на постель.
– Я тут узнал от ребят, – со свойственной ему прямотой заявил Костя, испытующе глядя ей в глаза, – что тебя видели с каким-то пижоном. Таким гладеньким, холеным красавчиком. – Он сделал глотательное движение, будто ему мешал застрявший в горле кусок. – Я не поверил. Знаю, как ты ко мне относишься. Сегодня еще раз доказала. – Взгляд у него потеплел, но он продолжал: – У нас трепаться любят, мне ребята завидуют. Но дыма без огня не бывает. Хочу знать правду!
Надя растерянно молчала. Она уже не раз думала: как Костя отреагирует, узнав о ее встречах с Олегом? Что же ему сказать?.. Лучше всего – правду, да и не виновата она ни в чем.
– Я и не собираюсь ничего скрывать. Ты знаешь – я люблю тебя, и никто другой мне не нужен. Почему не спросишь прямо? Я скажу: не изменяла! – Прямо посмотрела ему в глаза, взяла за руку. – Ты мне должен верить, Костя! Ведь мы редко бываем вместе, а вокруг так много людей. Я же верю тебе!
– Мужчина и женщина в разном положении. Но ты ушла от ответа: что это за парень? Он действительно существует?
«Ну что ж, скажу все как есть, – отважилась Надя. – Нельзя Костю дурить – сама же уважать не буду».
– Я тебе ничего не сказала, зная твое самолюбие. Тем более что ничего серьезного в моих отношениях с Олегом нет. – Она старалась говорить спокойно, но голос дрожал. – Он друг моей новой знакомой, Светланы, – девушки, которую я летом спасла. Ты ведь знаешь.
– Ну а при чем здесь ты, если это ее парень? – не удержался он от естественного вопроса.
– У нас одна компания, а Света плохо танцует. Олег – мой постоянный партнер. Ты же знаешь, как я люблю танцы. И он тоже. Но у нас с ним ничего нет! – Она умолкла, собралась с духом. – Костик, тебя же никогда нет рядом! Ты хоть раз подумал, как мне скучно, когда я свободна? – Она невольно повысила голос, жалея себя, осуждая его за черствость. – Что же мне теперь – в монастырь записаться?
Костя не показал, какая буря бушует у него в душе, огромная выдержка помогла. Только еще сильнее насупил брови и горько заключил:
– Значит, ребята сказали правду! – Мрачно уставился на Надю, усмехнуся презрительно: – Красиво ты все описала... Но мне лапшу на уши не повесишь! Знаем мы эти товарищеские танцульки! – Помолчал немного. – Ну что ж, Надя! Вижу не по душе тебе наша скучная спортивная жизнь. Но у меня другой нет и не будет!
Он встал с постели, взял со стула ее спортивную сумку.
– Очень сочувствую, что заставил скучать. Но делить тебя ни с кем не желаю! Считаю ниже своего достоинства. Наверно, мы не подходим друг другу, и нам лучше не встречаться. Прощай и еще раз – прости!
Не помня себя от горя и обиды Надя и не сообразила, как очутилась на улице.
Почти весь путь от Колхозной площади до ВДНХ Надежда прошла пешком: в метро еще не пускали, а наземный транспорт почему-то попадался только навстречу. Но она не чувствовала усталости, оплакивая ссору с Костей. Неужели они расстались навсегда? Нет, ей не верится...
Только за Крестовским мостом ее нагнал троллейбус. Усевшись наконец и вытянув здорово уставшие ноги, она утерла слезы и стала обдумывать, что скажет матери, когда придет домой. По зрелом размышлении пришла к выводу, что открыть всю правду нельзя.
«Представляю, как мама взовьется, если узнает, что я всю ночь была у Кости. Да она меня запилит, а главное, его со свету сживет. Уж во всяком случае, добьется, чтоб его выгнали из сборной за аморалку. Знаю я мамину злую энергию! Что же делать? Что сказать?» – лихорадочно спрашивала она себя – и не находила ответа. Только уже у самого дома ей пришла в голову удачная мысль: вот выход! Она даже остановилась, обдумывая детали.
Конечно, обманывать нехорошо, но что поделаешь, другого ничего не придумаешь. А это угомонит маму – придется сыграть на ее тщеславии, тогда замолчит. Приняв решение, она успокоилась и с покаянным видом переступила порог своей квартиры. Услышав шорох в прихожей, выбежала ей навстречу Лидия Сергеевна, с опухшим от слез лицом. Даже ругать не стала, а только, всхлипывая, причитала жалобно:
– Доченька, солнышко мое! Слава Богу, живая! Всю ночь не спала, всех подняла на ноги! Больницы, морги обзвонила. Ох, горюшко-горе! – И дала волю слезам радости и облегчения.
Убедившись, что дочь, живая и здоровая, стоит понурившись, с виноватым видом, она пришла в себя и немного успокоилась. Слезы высохли, глаза зажглись гневом.
– Та-ак... я, кажется, догадываюсь, что с тобой произошло. Этого следовало ожидать, – тихо проговорила Лидия Сергеевна, поначалу сдерживая накопившуюся боль и негодование. – Не послушалась матери, не выдержала характера – уступила ему! Эх ты, слабачка! – И горестно всплеснула руками. – Ну что ж это, судьбой нам, бабам, такая участь предписана?
Видно, пережив за бессонную ночь все самое худшее, она считала случившееся наименьшим злом и смирилась.
Надя молча слушала мать, спокойно обдумывая свою версию и ее возможные последствия.
– Ну я ему теперь задам! Он у меня узнает, как несовершеннолетних совращать! Уж я до него доберусь! – Лидия Сергеевна, как обычно, перешла на крик. – Что на меня уставилась? Думаешь, я дура? – Голос у нее сорвался, и она, подбоченясь, уже спокойнее заявила, поучая дочь: – Подождем немного, посмотрим, какие последствия будут. Может, он тебе ребенка заделал?! Тогда придется крепко подумать. – Злоба и гнев ее захлестнули, мстительная ненависть прозвучала в голосе: – Ну а если обойдется – мокрого места от него не оставлю! Не видать ему спортивной карьеры!
Надежда терпеливо ждала – пусть мать немного выдохнется. Наконец наступил подходящий момент.
– Ты о ком это, мама? О Косте, что ли? Он здесь совсем ни при чем.
Произведенный эффект превзошел все ее ожидания – на Лидию Сергеевну жалко было смотреть: она стояла съежившись, с изумленно выпученными глазами, будто на нее вылили ушат холодной воды.
– Так это... не Костя? А кто... кто же тогда? – только и промолвила она запинаясь.
Наде стало так жаль и мать, и Костю, и себя, что слезы ручьем полились у нее из глаз – сказались и усталость, и нервное напряжение. Она опустилась в кресло и закрыла руками загоревшееся стыдом лицо. Стыдно за себя, за придуманную ею беспардонную ложь... Но другого выхода нет. Она опустила руки.
– Прости, мама, что не говорила тебе. У меня давно уже есть друг, мы с ним много раз встречались. – Надя подняла взор на мать и с упреком продолжала: – Ты же постоянно пилила меня за Костю, вот я и побоялась тебе признаться. Заметила, наверно, наряжаюсь, на танцы хожу, в театры. Кости же нет и в помине – он все время в разъездах, ты знаешь.
Лидия Сергеевна была ошеломлена и сбита с толку. Ей и в голову не приходило, что дочь может увлечься кем-то другим. Дать бы ей трепку хорошую за такое-то поведение, за свою бессонную ночь... Но как тогда узнаешь, кто тот негодяй, кому она уступила? Жгучее любопытство пересилило, и она, смирившись, изменила тактику – ведь по-плохому от дочери ничего не добьешься, это точно.
– Ну ладно! – Она вздохнула, подошла к Наде и подала руку, поднимая ее с кресла. – Слезами и руганью делу не поможешь. Пойдем сядем на диванчик и подумаем, что делать. Ты ведь теперь взрослая женщина, а? – произнесла она с горечью.
Надя с покорным видом встала и последовала за ней. Она не станет отмалчиваться, иначе мать не даст ей покоя. Они устроились на диване.
– Мам, я устала очень и спать хочу, но ты ведь ждешь, пока я тебе все скажу... – Надя нарочно сделала паузу – пусть мать сгорает от нетерпения. – Мне, знаешь, неудобно как-то... обсуждать подробности. Скажу главное, что ты хочешь знать, – кто мой возлюбленный. Он на два года меня старше; высокий, сильный; блондин; собирается поступать в Институт международных отношений – хочет быть дипломатом. И будет, я уверена. – И, видя, что Лидия Сергеевна скептически поджала губы, перешла в наступление: – Сомневаешься? Сейчас перестанешь! Олег – сын высокопоставленных людей, племянник члена Политбюро. Что, проняло?
Она заметила: у матери глаза заблестели от радостного удивления – уж очень ей хочется, чтоб все так и было.
– Эти люди все могут, сама знаешь. Познакомилась я с ним у той девушки, которую спасла. Олег за ней ухаживал, а я отбила. Она плохо танцует, а он отличный партнер. Парень что надо!
Кажется, мать еще не совсем верит – Надя пустила в ход убедительный довод:
– Да что ты волнуешься? Я тебя с ним познакомлю. Давно бы это сделала, просто боялась. Ты же поедом меня ешь: этот плох, тот не годится... А Олег, скажешь, слишком для меня хорош – не по себе, мол, дерево рублю! – Надя огорченно вздохнула и встала. – Ну все, мам! Спать – умираю. Не пойду ни в школу, ни на тренировку – нужно восстановиться. – И ушла к себе в комнату, оставив мать в радостном недоумении.
«Неисповедимы пути Господни! – размышляла растревоженная Лидия Сергеевна, как всегда, строя радужные планы на будущее. – Может, что у Нади и получится? Зря она, конечно, ему уступила... Но дальше будет умницей, – как знать?.. Ну а если подзалетела, а он ее бросит – я ему покажу! Не посмотрю на чины! Никого не побоюсь! Будет знать, как совращать малолеток. И не на таких управа есть!»
Зарядив себя таким образом на новое отчаянное сражение за счастье дочери, Лидия Сергеевна отправилась спать.
Прошло больше месяца после ссоры с Костей и объяснения с матерью; жизнь Нади вошла в обычную колею. Костя уехал на очередные сборы куда-то на юг, вестей о себе не подавал. Олег по-прежнему регулярно звонил, иногда они встречались.
Размолвка не охладила сердечное влечение к Косте, лишь усилила мечты о новой встрече. Он часто ей снился, и она не смотрела ни на кого, с ходу отвергая все попытки сближения.
Олег пытался усилить на нее давление, склоняя к близости, но безуспешно – он ее не волновал; она не могла забыть Костю. Да и вообще, ощущала к Олегу какое-то инстинктивное недоверие – он похож на красивый манекен...
Однако, развивая затеянную интригу, Надежда должна была представить матери Олега как своего возлюбленного, поэтому сохраняла с ним дружеские отношения, балансируя, наподобие канатоходца.
После жарких танцев или приятной прогулки, если он предпринимал слишком активные действия, она, всегда начеку, находила поводы уйти от решающего, отделываясь туманными обещаниями, вроде:
– Ну не горячись, остынь! Не могу я... Ты настоящий мужчина – владей собой! – И лукаво улыбаясь, ускользала из его объятий.
А когда приходилось особенно туго, использовала его ахиллесову пяту:
– А что, со Светой у тебя все кончилось? Больше не сватаешься? Не хочу ее обижать, мы же подруги. Объяви ей сам, что предпочитаешь меня!
После этого Олег обычно скисал и долго не приставал. Он еще не поставил крест, не отказался от Светланы, думал оптимистично: «Все впереди, многое может измениться», не желая смириться со своим поражением. А Надя никуда не денется, нужно только проявить выдержку – яблочко еще не созрело.
Однажды на вечеринке у приятеля он уже был близок к успеху. Надя не любила спиртного, но коктейли, которые мастерски сбивал Олег, охотно пробовала и по неопытности превысила свою норму. Разгоряченная, хмельная, позволила ему увлечь себя в кабинет хозяина квартиры; там, на широком кожаном диване, Олег, придавив ее своим мощным торсом, дал волю рукам.
Надя полулежала с закрытыми глазами, тело ее вспоминало ласки Кости, голова затуманилась, она чувствовала, что воля ее слабеет, что волна желания ее захлестывает... Думала только о Косте, ей казалось – это он рядом... Когда Олег попытался стянуть с нее трусики, она открыла глаза – обман рассеялся, она мгновенно опомнилась, вырвалась.
– Ну нет! Этого не будет! Только через ЗАГС!
– Наденька, милая, я же на все согласен! Зачем ждать так долго? – жарко шептал Олег, продолжая свои усилия. – Обещаю тебе!.. Неужели не веришь?..
Она ласково, но решительно отвела его руки.
– Ладно, Олежка, пойдем ко всем, а то неудобно. Подумаю. Но сначала хочу познакомить тебя с мамой. Не возражаешь?
– Конечно! Буду очень рад, – оживился приунывший Олег. – Я умею нравиться мамам! – И глубоко вздохнул, отгоняя возбуждение и досаду.
Она его обнадеживает? Отлично! Он, как всегда, не станет заботиться о последствиях – важно добиться желаемого. А Надю он покорит, сделает своей постоянной подружкой. Чистая девушка, – не то что эти развратные дамочки... С ней ему будет хорошо...
Он неохотно поднялся, оправил на себе помятую одежду, подал Наде руку, и они вернулись к остальной компании.
– Папочка, как я рада тебя видеть! – Надя расцеловала отца, в очередной раз заехав к нему за «получкой». – Хорошо выглядишь, только похудел немного. Много работаешь?
– Работаю в обычном режиме. – Розанов, как всегда, проводил дочь на свою уютную кухоньку. – Поедим-попьем, спокойно поговорим. «Чай не пьешь – совсем сил не будет» – так в Средней Азии говорят. – Он искренне радовался свиданию с дочерью. – А похудение у меня запланировано – брюшко что-то стало расти. Избавляюсь от лишнего веса: занялся пробежками, да немного, видимо, переборщил. А у тебя как обстоят дела? Как настроение?
– Если честно – паршивое, – призналась Надя, решив поделиться с отцом своими горестями. – Мама меня совсем запилила. Голова кругом идет!
– А ты открой мне все, не бойся, – предложил, любовно глядя на нее, Розанов. – Твой отец не ханжа – поймет!
– Ну ладно, папуля. Может, что посоветуешь? – Ей не терпелось излить, что накопилось на душе. – Вот скажи: как мне быть? – Откинулась на спинку стула и, решив быть до конца честной, открыла свою тайну: – Нравится мне один парень – очень. Любим мы друг друга. Но он – бедный: спортсмен, старается пробиться. Но выйдет ли? – Глаза ее сверкнули. – Мать в своем репертуаре – перепилила меня пополам: «Брось о нем и думать!» Тобой в глаза тычет: в какой, мол, нищете жили... Замучила... Знать моего Костю не хочет. – Надя судорожно вздохнула. – Вот я и позарилась на другого. Олег. Красивый парень, даже... сверх меры. Но он мне не по душе. А мама за него горой! То, о чем она для меня мечтает: сын большого человека, будущий дипломат. Стала я с ним встречаться. К тому же мой парень, Костя, все время в отлучке, на сборах. В общем, запуталась я, папа! – Горестно покачала головой, беспомощно взглянула на отца, как бы прося защиты и утешения. – Поссорились мы с Костей – крупно. Из-за Олега. Что делать – не знаю! – И умолкла, опустив голову.
Розанов слушал не проронив ни слова. Ему так близко и понятно состояние дочери, он сердечно ее жалеет. Жестокая все-таки штука жизнь! Как много значат в ней материальные обстоятельства... Сознавая сложность ситуации и свою ответственность перед дочерью, он решился высказать то, что подсказывали ему опыт, ум и сердце.
– Тебе придется самой решать свою судьбу, доченька. В таких делах и родители могут ошибиться. А совет мой простой: делай то, к чему душа зовет, но не бездумно. Все взвесь перед выбором. Ведь и чувства иной раз подводят. – Он задумался, нахмурился. – Материальное благополучие – не лишнее в жизни, но для счастья – вещь второстепенная. Это мое глубокое убеждение! Можно быть очень счастливым и при скромном достатке и несчастным – имея все блага.
Он встал – пора заканчивать разговор: надо еще зайти в библиотеку, там литература заказана.
– Больше ничего тебе не скажу. Ты уже взрослая – паспорт получаешь. Подумай над моими словами – сделаешь свой выбор сама.
Обнял и поцеловал дочь, проводил ее до дверей. Надя, раздумывая над его словами, отправилась на тренировку.
В вестибюле Дворца спорта группа волейболистов – товарищей Кости по команде вели взволнованный разговор. Как только вошла Надежда – сразу умолкли. Один вышел к ней навстречу, хмуро взглянул, сообщил:
– Тут для тебя, Розанова, одна новость есть – не из приятных.
«Что-то с Костей!» – екнуло у нее сердце, предчувствуя беду. Она остановилась как вкопанная, расширенными глазами глядя на парня, ожидая.
– Костя в больнице. Ногу повредил на тренировке – порвал связки. Операция предстоит. – Прозвучало это сурово. Он скривил губы в иронической усмешке. – Тебе, вижу, не очень это интересно? Другого нашла? – Круто развернулся и направился к товарищам.
В иной ситуации Надя достойно ответила бы на эту несправедливость, но сейчас не до этого! Нагнав парня, она схватила его за локоть.
– Где он? В какой больнице? – не спросила, а крикнула она, позабыв обо всем на свете.
– В Склифе, – буркнул тот не оборачиваясь.
Еле набрав денег и поймав «левака», Надя примчалась туда сломя голову, хотя предстоящая операция никакой угрозы для жизни не представляла.
– Мне нужно видеть Уколова, хирургическое. Какая палата? – обратилась она в окно справок, стараясь быть спокойной, унять сердцебиение: ведь так мчалась – боялась не успеть в позволенные часы.
Все еще взбудораженная, с замирающим сердцем, постучала, открыла дверь в палату – и сразу увидела Костю: побледнел, но в остальном такой, как всегда; лежит на первой от окна кровати, забинтованная нога вытянута поверх одеяла; газету читает – «Советский спорт»... Бросилась к нему, молча сжала его большую руку в горячих ладошках, боясь вымолвить хоть слово, выразить обуревающие ее чувства – здесь посторонние...
Костя встретил ее спокойно, будто между ними и не произошло тяжелой размолвки.
– А я знал, что ты сразу прискачешь, – не могла ты не пожалеть своего инвалида. – И окинул ее теплым, любящим взглядом, в котором она прочла, что давно им прощена.
Часть III
Глава 14
Ранним утром Надя пробудилась – тревога за мать подняла ее с постели; она быстро оделась. Костя забылся коротким сном... Сначала она решила воспользоваться этим и незаметно уйти. Однако передумала: «Нехорошо... Что он подумает, когда проснется? Нам так хорошо вместе! – рассуждала она, боясь сделать неверный шаг. – Не поймет, почему я ушла не прощаясь. Да и договориться надо о встрече». Жалко как будить...
– Костенька, милый! – Она слегка тронула его за плечо. Он открыл глаза; она наклонилась к нему, поцеловала, прошептала:
– Мне домой надо, Костенька! Мама, наверно, извелась за ночь... Не расставаться бы, да что поделать? Когда увидимся? Когда позвонишь?
Костя сел на кровати, приходя в себя, стряхивая сон. Глаза его приняли осмысленное выражение, и вдруг он нахмурил брови, – видно, вспомнил о чем-то неприятном.
– Постой, Надюша! Присядь-ка на прощание. – Он старался не смотреть ей в глаза. – Мать и так скандал закатит, это ясно. Придумаешь что-нибудь, пока доедешь. Ты ее лучше знаешь.
Видя, что Надя смотрит на него с недоумением, испуганная происшедшей переменой, так же хмуро объяснил:
– У меня к тебе один неприятный вопрос. Не хотел вчера говорить об этом, чтобы настроения не портить – ни тебе, ни себе.
«Какой предусмотрительный, – невольно отметила про себя Надя, сердцем чувствуя – ничего хорошего не последует. – О чем это он?» Вслух ничего не сказала, только присела рядом с ним на постель.
– Я тут узнал от ребят, – со свойственной ему прямотой заявил Костя, испытующе глядя ей в глаза, – что тебя видели с каким-то пижоном. Таким гладеньким, холеным красавчиком. – Он сделал глотательное движение, будто ему мешал застрявший в горле кусок. – Я не поверил. Знаю, как ты ко мне относишься. Сегодня еще раз доказала. – Взгляд у него потеплел, но он продолжал: – У нас трепаться любят, мне ребята завидуют. Но дыма без огня не бывает. Хочу знать правду!
Надя растерянно молчала. Она уже не раз думала: как Костя отреагирует, узнав о ее встречах с Олегом? Что же ему сказать?.. Лучше всего – правду, да и не виновата она ни в чем.
– Я и не собираюсь ничего скрывать. Ты знаешь – я люблю тебя, и никто другой мне не нужен. Почему не спросишь прямо? Я скажу: не изменяла! – Прямо посмотрела ему в глаза, взяла за руку. – Ты мне должен верить, Костя! Ведь мы редко бываем вместе, а вокруг так много людей. Я же верю тебе!
– Мужчина и женщина в разном положении. Но ты ушла от ответа: что это за парень? Он действительно существует?
«Ну что ж, скажу все как есть, – отважилась Надя. – Нельзя Костю дурить – сама же уважать не буду».
– Я тебе ничего не сказала, зная твое самолюбие. Тем более что ничего серьезного в моих отношениях с Олегом нет. – Она старалась говорить спокойно, но голос дрожал. – Он друг моей новой знакомой, Светланы, – девушки, которую я летом спасла. Ты ведь знаешь.
– Ну а при чем здесь ты, если это ее парень? – не удержался он от естественного вопроса.
– У нас одна компания, а Света плохо танцует. Олег – мой постоянный партнер. Ты же знаешь, как я люблю танцы. И он тоже. Но у нас с ним ничего нет! – Она умолкла, собралась с духом. – Костик, тебя же никогда нет рядом! Ты хоть раз подумал, как мне скучно, когда я свободна? – Она невольно повысила голос, жалея себя, осуждая его за черствость. – Что же мне теперь – в монастырь записаться?
Костя не показал, какая буря бушует у него в душе, огромная выдержка помогла. Только еще сильнее насупил брови и горько заключил:
– Значит, ребята сказали правду! – Мрачно уставился на Надю, усмехнуся презрительно: – Красиво ты все описала... Но мне лапшу на уши не повесишь! Знаем мы эти товарищеские танцульки! – Помолчал немного. – Ну что ж, Надя! Вижу не по душе тебе наша скучная спортивная жизнь. Но у меня другой нет и не будет!
Он встал с постели, взял со стула ее спортивную сумку.
– Очень сочувствую, что заставил скучать. Но делить тебя ни с кем не желаю! Считаю ниже своего достоинства. Наверно, мы не подходим друг другу, и нам лучше не встречаться. Прощай и еще раз – прости!
Не помня себя от горя и обиды Надя и не сообразила, как очутилась на улице.
Почти весь путь от Колхозной площади до ВДНХ Надежда прошла пешком: в метро еще не пускали, а наземный транспорт почему-то попадался только навстречу. Но она не чувствовала усталости, оплакивая ссору с Костей. Неужели они расстались навсегда? Нет, ей не верится...
Только за Крестовским мостом ее нагнал троллейбус. Усевшись наконец и вытянув здорово уставшие ноги, она утерла слезы и стала обдумывать, что скажет матери, когда придет домой. По зрелом размышлении пришла к выводу, что открыть всю правду нельзя.
«Представляю, как мама взовьется, если узнает, что я всю ночь была у Кости. Да она меня запилит, а главное, его со свету сживет. Уж во всяком случае, добьется, чтоб его выгнали из сборной за аморалку. Знаю я мамину злую энергию! Что же делать? Что сказать?» – лихорадочно спрашивала она себя – и не находила ответа. Только уже у самого дома ей пришла в голову удачная мысль: вот выход! Она даже остановилась, обдумывая детали.
Конечно, обманывать нехорошо, но что поделаешь, другого ничего не придумаешь. А это угомонит маму – придется сыграть на ее тщеславии, тогда замолчит. Приняв решение, она успокоилась и с покаянным видом переступила порог своей квартиры. Услышав шорох в прихожей, выбежала ей навстречу Лидия Сергеевна, с опухшим от слез лицом. Даже ругать не стала, а только, всхлипывая, причитала жалобно:
– Доченька, солнышко мое! Слава Богу, живая! Всю ночь не спала, всех подняла на ноги! Больницы, морги обзвонила. Ох, горюшко-горе! – И дала волю слезам радости и облегчения.
Убедившись, что дочь, живая и здоровая, стоит понурившись, с виноватым видом, она пришла в себя и немного успокоилась. Слезы высохли, глаза зажглись гневом.
– Та-ак... я, кажется, догадываюсь, что с тобой произошло. Этого следовало ожидать, – тихо проговорила Лидия Сергеевна, поначалу сдерживая накопившуюся боль и негодование. – Не послушалась матери, не выдержала характера – уступила ему! Эх ты, слабачка! – И горестно всплеснула руками. – Ну что ж это, судьбой нам, бабам, такая участь предписана?
Видно, пережив за бессонную ночь все самое худшее, она считала случившееся наименьшим злом и смирилась.
Надя молча слушала мать, спокойно обдумывая свою версию и ее возможные последствия.
– Ну я ему теперь задам! Он у меня узнает, как несовершеннолетних совращать! Уж я до него доберусь! – Лидия Сергеевна, как обычно, перешла на крик. – Что на меня уставилась? Думаешь, я дура? – Голос у нее сорвался, и она, подбоченясь, уже спокойнее заявила, поучая дочь: – Подождем немного, посмотрим, какие последствия будут. Может, он тебе ребенка заделал?! Тогда придется крепко подумать. – Злоба и гнев ее захлестнули, мстительная ненависть прозвучала в голосе: – Ну а если обойдется – мокрого места от него не оставлю! Не видать ему спортивной карьеры!
Надежда терпеливо ждала – пусть мать немного выдохнется. Наконец наступил подходящий момент.
– Ты о ком это, мама? О Косте, что ли? Он здесь совсем ни при чем.
Произведенный эффект превзошел все ее ожидания – на Лидию Сергеевну жалко было смотреть: она стояла съежившись, с изумленно выпученными глазами, будто на нее вылили ушат холодной воды.
– Так это... не Костя? А кто... кто же тогда? – только и промолвила она запинаясь.
Наде стало так жаль и мать, и Костю, и себя, что слезы ручьем полились у нее из глаз – сказались и усталость, и нервное напряжение. Она опустилась в кресло и закрыла руками загоревшееся стыдом лицо. Стыдно за себя, за придуманную ею беспардонную ложь... Но другого выхода нет. Она опустила руки.
– Прости, мама, что не говорила тебе. У меня давно уже есть друг, мы с ним много раз встречались. – Надя подняла взор на мать и с упреком продолжала: – Ты же постоянно пилила меня за Костю, вот я и побоялась тебе признаться. Заметила, наверно, наряжаюсь, на танцы хожу, в театры. Кости же нет и в помине – он все время в разъездах, ты знаешь.
Лидия Сергеевна была ошеломлена и сбита с толку. Ей и в голову не приходило, что дочь может увлечься кем-то другим. Дать бы ей трепку хорошую за такое-то поведение, за свою бессонную ночь... Но как тогда узнаешь, кто тот негодяй, кому она уступила? Жгучее любопытство пересилило, и она, смирившись, изменила тактику – ведь по-плохому от дочери ничего не добьешься, это точно.
– Ну ладно! – Она вздохнула, подошла к Наде и подала руку, поднимая ее с кресла. – Слезами и руганью делу не поможешь. Пойдем сядем на диванчик и подумаем, что делать. Ты ведь теперь взрослая женщина, а? – произнесла она с горечью.
Надя с покорным видом встала и последовала за ней. Она не станет отмалчиваться, иначе мать не даст ей покоя. Они устроились на диване.
– Мам, я устала очень и спать хочу, но ты ведь ждешь, пока я тебе все скажу... – Надя нарочно сделала паузу – пусть мать сгорает от нетерпения. – Мне, знаешь, неудобно как-то... обсуждать подробности. Скажу главное, что ты хочешь знать, – кто мой возлюбленный. Он на два года меня старше; высокий, сильный; блондин; собирается поступать в Институт международных отношений – хочет быть дипломатом. И будет, я уверена. – И, видя, что Лидия Сергеевна скептически поджала губы, перешла в наступление: – Сомневаешься? Сейчас перестанешь! Олег – сын высокопоставленных людей, племянник члена Политбюро. Что, проняло?
Она заметила: у матери глаза заблестели от радостного удивления – уж очень ей хочется, чтоб все так и было.
– Эти люди все могут, сама знаешь. Познакомилась я с ним у той девушки, которую спасла. Олег за ней ухаживал, а я отбила. Она плохо танцует, а он отличный партнер. Парень что надо!
Кажется, мать еще не совсем верит – Надя пустила в ход убедительный довод:
– Да что ты волнуешься? Я тебя с ним познакомлю. Давно бы это сделала, просто боялась. Ты же поедом меня ешь: этот плох, тот не годится... А Олег, скажешь, слишком для меня хорош – не по себе, мол, дерево рублю! – Надя огорченно вздохнула и встала. – Ну все, мам! Спать – умираю. Не пойду ни в школу, ни на тренировку – нужно восстановиться. – И ушла к себе в комнату, оставив мать в радостном недоумении.
«Неисповедимы пути Господни! – размышляла растревоженная Лидия Сергеевна, как всегда, строя радужные планы на будущее. – Может, что у Нади и получится? Зря она, конечно, ему уступила... Но дальше будет умницей, – как знать?.. Ну а если подзалетела, а он ее бросит – я ему покажу! Не посмотрю на чины! Никого не побоюсь! Будет знать, как совращать малолеток. И не на таких управа есть!»
Зарядив себя таким образом на новое отчаянное сражение за счастье дочери, Лидия Сергеевна отправилась спать.
Прошло больше месяца после ссоры с Костей и объяснения с матерью; жизнь Нади вошла в обычную колею. Костя уехал на очередные сборы куда-то на юг, вестей о себе не подавал. Олег по-прежнему регулярно звонил, иногда они встречались.
Размолвка не охладила сердечное влечение к Косте, лишь усилила мечты о новой встрече. Он часто ей снился, и она не смотрела ни на кого, с ходу отвергая все попытки сближения.
Олег пытался усилить на нее давление, склоняя к близости, но безуспешно – он ее не волновал; она не могла забыть Костю. Да и вообще, ощущала к Олегу какое-то инстинктивное недоверие – он похож на красивый манекен...
Однако, развивая затеянную интригу, Надежда должна была представить матери Олега как своего возлюбленного, поэтому сохраняла с ним дружеские отношения, балансируя, наподобие канатоходца.
После жарких танцев или приятной прогулки, если он предпринимал слишком активные действия, она, всегда начеку, находила поводы уйти от решающего, отделываясь туманными обещаниями, вроде:
– Ну не горячись, остынь! Не могу я... Ты настоящий мужчина – владей собой! – И лукаво улыбаясь, ускользала из его объятий.
А когда приходилось особенно туго, использовала его ахиллесову пяту:
– А что, со Светой у тебя все кончилось? Больше не сватаешься? Не хочу ее обижать, мы же подруги. Объяви ей сам, что предпочитаешь меня!
После этого Олег обычно скисал и долго не приставал. Он еще не поставил крест, не отказался от Светланы, думал оптимистично: «Все впереди, многое может измениться», не желая смириться со своим поражением. А Надя никуда не денется, нужно только проявить выдержку – яблочко еще не созрело.
Однажды на вечеринке у приятеля он уже был близок к успеху. Надя не любила спиртного, но коктейли, которые мастерски сбивал Олег, охотно пробовала и по неопытности превысила свою норму. Разгоряченная, хмельная, позволила ему увлечь себя в кабинет хозяина квартиры; там, на широком кожаном диване, Олег, придавив ее своим мощным торсом, дал волю рукам.
Надя полулежала с закрытыми глазами, тело ее вспоминало ласки Кости, голова затуманилась, она чувствовала, что воля ее слабеет, что волна желания ее захлестывает... Думала только о Косте, ей казалось – это он рядом... Когда Олег попытался стянуть с нее трусики, она открыла глаза – обман рассеялся, она мгновенно опомнилась, вырвалась.
– Ну нет! Этого не будет! Только через ЗАГС!
– Наденька, милая, я же на все согласен! Зачем ждать так долго? – жарко шептал Олег, продолжая свои усилия. – Обещаю тебе!.. Неужели не веришь?..
Она ласково, но решительно отвела его руки.
– Ладно, Олежка, пойдем ко всем, а то неудобно. Подумаю. Но сначала хочу познакомить тебя с мамой. Не возражаешь?
– Конечно! Буду очень рад, – оживился приунывший Олег. – Я умею нравиться мамам! – И глубоко вздохнул, отгоняя возбуждение и досаду.
Она его обнадеживает? Отлично! Он, как всегда, не станет заботиться о последствиях – важно добиться желаемого. А Надю он покорит, сделает своей постоянной подружкой. Чистая девушка, – не то что эти развратные дамочки... С ней ему будет хорошо...
Он неохотно поднялся, оправил на себе помятую одежду, подал Наде руку, и они вернулись к остальной компании.
– Папочка, как я рада тебя видеть! – Надя расцеловала отца, в очередной раз заехав к нему за «получкой». – Хорошо выглядишь, только похудел немного. Много работаешь?
– Работаю в обычном режиме. – Розанов, как всегда, проводил дочь на свою уютную кухоньку. – Поедим-попьем, спокойно поговорим. «Чай не пьешь – совсем сил не будет» – так в Средней Азии говорят. – Он искренне радовался свиданию с дочерью. – А похудение у меня запланировано – брюшко что-то стало расти. Избавляюсь от лишнего веса: занялся пробежками, да немного, видимо, переборщил. А у тебя как обстоят дела? Как настроение?
– Если честно – паршивое, – призналась Надя, решив поделиться с отцом своими горестями. – Мама меня совсем запилила. Голова кругом идет!
– А ты открой мне все, не бойся, – предложил, любовно глядя на нее, Розанов. – Твой отец не ханжа – поймет!
– Ну ладно, папуля. Может, что посоветуешь? – Ей не терпелось излить, что накопилось на душе. – Вот скажи: как мне быть? – Откинулась на спинку стула и, решив быть до конца честной, открыла свою тайну: – Нравится мне один парень – очень. Любим мы друг друга. Но он – бедный: спортсмен, старается пробиться. Но выйдет ли? – Глаза ее сверкнули. – Мать в своем репертуаре – перепилила меня пополам: «Брось о нем и думать!» Тобой в глаза тычет: в какой, мол, нищете жили... Замучила... Знать моего Костю не хочет. – Надя судорожно вздохнула. – Вот я и позарилась на другого. Олег. Красивый парень, даже... сверх меры. Но он мне не по душе. А мама за него горой! То, о чем она для меня мечтает: сын большого человека, будущий дипломат. Стала я с ним встречаться. К тому же мой парень, Костя, все время в отлучке, на сборах. В общем, запуталась я, папа! – Горестно покачала головой, беспомощно взглянула на отца, как бы прося защиты и утешения. – Поссорились мы с Костей – крупно. Из-за Олега. Что делать – не знаю! – И умолкла, опустив голову.
Розанов слушал не проронив ни слова. Ему так близко и понятно состояние дочери, он сердечно ее жалеет. Жестокая все-таки штука жизнь! Как много значат в ней материальные обстоятельства... Сознавая сложность ситуации и свою ответственность перед дочерью, он решился высказать то, что подсказывали ему опыт, ум и сердце.
– Тебе придется самой решать свою судьбу, доченька. В таких делах и родители могут ошибиться. А совет мой простой: делай то, к чему душа зовет, но не бездумно. Все взвесь перед выбором. Ведь и чувства иной раз подводят. – Он задумался, нахмурился. – Материальное благополучие – не лишнее в жизни, но для счастья – вещь второстепенная. Это мое глубокое убеждение! Можно быть очень счастливым и при скромном достатке и несчастным – имея все блага.
Он встал – пора заканчивать разговор: надо еще зайти в библиотеку, там литература заказана.
– Больше ничего тебе не скажу. Ты уже взрослая – паспорт получаешь. Подумай над моими словами – сделаешь свой выбор сама.
Обнял и поцеловал дочь, проводил ее до дверей. Надя, раздумывая над его словами, отправилась на тренировку.
В вестибюле Дворца спорта группа волейболистов – товарищей Кости по команде вели взволнованный разговор. Как только вошла Надежда – сразу умолкли. Один вышел к ней навстречу, хмуро взглянул, сообщил:
– Тут для тебя, Розанова, одна новость есть – не из приятных.
«Что-то с Костей!» – екнуло у нее сердце, предчувствуя беду. Она остановилась как вкопанная, расширенными глазами глядя на парня, ожидая.
– Костя в больнице. Ногу повредил на тренировке – порвал связки. Операция предстоит. – Прозвучало это сурово. Он скривил губы в иронической усмешке. – Тебе, вижу, не очень это интересно? Другого нашла? – Круто развернулся и направился к товарищам.
В иной ситуации Надя достойно ответила бы на эту несправедливость, но сейчас не до этого! Нагнав парня, она схватила его за локоть.
– Где он? В какой больнице? – не спросила, а крикнула она, позабыв обо всем на свете.
– В Склифе, – буркнул тот не оборачиваясь.
Еле набрав денег и поймав «левака», Надя примчалась туда сломя голову, хотя предстоящая операция никакой угрозы для жизни не представляла.
– Мне нужно видеть Уколова, хирургическое. Какая палата? – обратилась она в окно справок, стараясь быть спокойной, унять сердцебиение: ведь так мчалась – боялась не успеть в позволенные часы.
Все еще взбудораженная, с замирающим сердцем, постучала, открыла дверь в палату – и сразу увидела Костю: побледнел, но в остальном такой, как всегда; лежит на первой от окна кровати, забинтованная нога вытянута поверх одеяла; газету читает – «Советский спорт»... Бросилась к нему, молча сжала его большую руку в горячих ладошках, боясь вымолвить хоть слово, выразить обуревающие ее чувства – здесь посторонние...
Костя встретил ее спокойно, будто между ними и не произошло тяжелой размолвки.
– А я знал, что ты сразу прискачешь, – не могла ты не пожалеть своего инвалида. – И окинул ее теплым, любящим взглядом, в котором она прочла, что давно им прощена.
Часть III
ТРУДНЫЙ ВЫБОР
Глава 14
НА ВЕРШИНЕ КАРЬЕРЫ
Последние пять лет Николай Егорович непрерывно болел; ему уже около восьмидесяти, похож на ходячую мумию. Раньше – диабет, потом – сердечная недостаточность и разные другие недомогания: старость не радость, известно.
Однако Серый Кардинал, как за глаза называли его партийные аппаратчики, не утратил ни влияния, ни власти. Человек тонкого ума, опытный интриган, он, как шахматист, умел предвидеть развитие событий и своевременно принять меры, чтобы сохранить и упрочить свое положение.
В этой сложной игре большую роль он отводил верному своему сподвижнику – Григорьеву. Решив с ним срочно поговорить, Николай Егорович нажал кнопку вызова. Немедленно возник секретарь, замер в ожидании указаний.
– Пригласите ко мне Ивана Кузьмича! – повелел он, вставая с кресла. – Распорядитесь, чтобы подали перекусить в комнату отдыха.
Дверь в глубине огромного, как дворцовый зал, кабинета Николая Егоровича вела в небольшую, уютную гостиную. Туда он и направился, прихрамывая, страдая от астматической одышки. Удобно расположившись на красивой мягкой кушетке, стал обдумывать предстоящий важный разговор.
– Поставьте все вот сюда, – попросил вошедшего с подносом официанта, указав на стоящий перед ним столик.
Тот расстелил скатерть, расставил тарелки и приборы, вынул из холодильника коньяк, минералку, шоколадный набор, фрукты и, сделав свое дело, бесшумно удалился.
Раздался стук в дверь, и с почтительной улыбкой вошел Григорьев.
– Я, как всегда, по первому зову. Все дела – в сторону. Готов к труду и обороне! – пошутил он, но глаза смотрели настороженно – чувствовал ответственность момента: обычно Николай Егорович давал задания по телефону или сам заглядывал минут на десять – пятнадцать – любил обходить подчиненных.
– Садись, дорогой, устраивайся поудобнее! Разговор будет долгий, – предупредил Григорьева шеф, указывая рукой на мягкое кресло. – Налей себе коньячку, а мне – минеральной. Сам знаешь – рад бы в рай, да грехи не пускают, – криво усмехаясь, пошутил он над своей немощью.
Иван Кузьмич сел, налил себе рюмку коньяку, шефу – стакан боржоми и приготовился слушать. За прошедшие годы он обзавелся солидным брюшком; двойным подбородком; с лица исчезла маска доброжелательности, оно все чаще принимало холодное выражение собственной значимости.
– Я весь внимание, дорогой Николай Егорович. – И воззрился на шефа преданными глазами.
– Мы с тобой уже много лет трудимся рядом, и мне ни разу не пришлось в тебе усомниться. Поэтому буду с тобой вполне откровенным, – начал Николай Егорович, буравя Григорьева холодными, «рыбьими» глазами, будто читающими тайные мысли.
«Ну да, так ты и выложишь все свои карты, старый пройдоха, – мысленно усмехнулся Иван Кузьмич. – Я-то тебя хорошо знаю – будешь ходить вокруг да около». Но он ошибся: дело неотложное, шеф решил взять быка за рога.
– Вот мы похоронили нашего «финансового бога», лучшего моего друга и соратника. Мир праху его! Жаль, конечно, хорошего и нужного человека, но жизнь идет, и встает проблема, которую нужно срочно решать. – Он помолчал, еще раз испытующе взглянул на Григорьева. – Ты хоть представляешь во всей полноте, что значит заведовать деньгами партии, партийной кассой? Управлять движением огромных сумм в рублях и валюте? Знать тайны всех секретных счетов и, следовательно, самых конфиденциальных операций?
Николай Егорович задохнулся от внутреннего напряжения – слабое его здоровье с ним не справлялось – и, когда отпустило, подошел к главному:
– Я все эти дни плохо спал, мозги набекрень вывихнул, думая: кто сможет заменить моего незабвенного друга? Это же важнейший пост в партии! Огромная власть и сила! Его нельзя отдать кому попало!
Он опять замолчал, чтобы передохнуть, и у Григорьева, давно смекнувшего, что сейчас произойдет, радостно забилось сердце. Но лицо его не выдало, что происходит в душе; скромно потупился, молча слушал.
– Ну, я и подумал о тебе, – уже не скрывая мучительных сомнений, объявил свое решение Николай Егорович. – А почему бы и нет? Ты проявил себя отличным хозяйственником. Ворочал огромными партийными средствами и ничем себя не замарал. Тебе доверяют, тобой довольны. Думаю, твоя кандидатура пройдет.
Снова задохнулся, сделал паузу, приходя в себя. Иван Кузьмич затаил дыхание, понимая – именно сейчас все решится.
– Но вот справишься ли ты? По Сеньке ли шапка? – Он оценивающе, с сомнением смотрел на своего подчиненного. – Я имею в виду не работу – ты человек способный и быстро освоишься. Меня беспокоит другое: выдержишь ли испытание властью, не закружится ли голова? Обычное дело. Не ты первый, не ты последний. Не зазнаешься ли? Не сочтешь себя выше тех, кто тебя сделал тем, что ты есть?
«Вот чего он боится – моей независимости. Опасается, сохранит ли мою верность и поддержку», – догадался Иван Кузьмич и, не колеблясь ни секунды, горячо заверил шефа:
– Ну как ты можешь сомневаться во мне, дорогой Николай Егорович? Неужели я заслужил? Я всем тебе обязан, и твое слово всегда будет для меня законом!
– Ладно, поживем – увидим. Считай это дело решенным, – устало промолвил, тяжело и прерывисто дыша, его старший друг и наставник. – Займусь трудной подготовкой к заседанию бюро. Ты становишься очень важной фигурой. Будут оценивать всесторонне.
Григорьев поднялся, горячо пожал руку Николаю Егоровичу, благодаря за оказанную высокую честь и доверие, и бодрым шагом вышел из кабинета.
В душе его все пело от восторга – открывается невиданная, блестящая перспектива. При всем его самодовольстве и переоценке собственной личности он и представить себе не мог, что поднимется на такую высоту – станет одной из ключевых фигур в партии власти.
Однако Серый Кардинал, как за глаза называли его партийные аппаратчики, не утратил ни влияния, ни власти. Человек тонкого ума, опытный интриган, он, как шахматист, умел предвидеть развитие событий и своевременно принять меры, чтобы сохранить и упрочить свое положение.
В этой сложной игре большую роль он отводил верному своему сподвижнику – Григорьеву. Решив с ним срочно поговорить, Николай Егорович нажал кнопку вызова. Немедленно возник секретарь, замер в ожидании указаний.
– Пригласите ко мне Ивана Кузьмича! – повелел он, вставая с кресла. – Распорядитесь, чтобы подали перекусить в комнату отдыха.
Дверь в глубине огромного, как дворцовый зал, кабинета Николая Егоровича вела в небольшую, уютную гостиную. Туда он и направился, прихрамывая, страдая от астматической одышки. Удобно расположившись на красивой мягкой кушетке, стал обдумывать предстоящий важный разговор.
– Поставьте все вот сюда, – попросил вошедшего с подносом официанта, указав на стоящий перед ним столик.
Тот расстелил скатерть, расставил тарелки и приборы, вынул из холодильника коньяк, минералку, шоколадный набор, фрукты и, сделав свое дело, бесшумно удалился.
Раздался стук в дверь, и с почтительной улыбкой вошел Григорьев.
– Я, как всегда, по первому зову. Все дела – в сторону. Готов к труду и обороне! – пошутил он, но глаза смотрели настороженно – чувствовал ответственность момента: обычно Николай Егорович давал задания по телефону или сам заглядывал минут на десять – пятнадцать – любил обходить подчиненных.
– Садись, дорогой, устраивайся поудобнее! Разговор будет долгий, – предупредил Григорьева шеф, указывая рукой на мягкое кресло. – Налей себе коньячку, а мне – минеральной. Сам знаешь – рад бы в рай, да грехи не пускают, – криво усмехаясь, пошутил он над своей немощью.
Иван Кузьмич сел, налил себе рюмку коньяку, шефу – стакан боржоми и приготовился слушать. За прошедшие годы он обзавелся солидным брюшком; двойным подбородком; с лица исчезла маска доброжелательности, оно все чаще принимало холодное выражение собственной значимости.
– Я весь внимание, дорогой Николай Егорович. – И воззрился на шефа преданными глазами.
– Мы с тобой уже много лет трудимся рядом, и мне ни разу не пришлось в тебе усомниться. Поэтому буду с тобой вполне откровенным, – начал Николай Егорович, буравя Григорьева холодными, «рыбьими» глазами, будто читающими тайные мысли.
«Ну да, так ты и выложишь все свои карты, старый пройдоха, – мысленно усмехнулся Иван Кузьмич. – Я-то тебя хорошо знаю – будешь ходить вокруг да около». Но он ошибся: дело неотложное, шеф решил взять быка за рога.
– Вот мы похоронили нашего «финансового бога», лучшего моего друга и соратника. Мир праху его! Жаль, конечно, хорошего и нужного человека, но жизнь идет, и встает проблема, которую нужно срочно решать. – Он помолчал, еще раз испытующе взглянул на Григорьева. – Ты хоть представляешь во всей полноте, что значит заведовать деньгами партии, партийной кассой? Управлять движением огромных сумм в рублях и валюте? Знать тайны всех секретных счетов и, следовательно, самых конфиденциальных операций?
Николай Егорович задохнулся от внутреннего напряжения – слабое его здоровье с ним не справлялось – и, когда отпустило, подошел к главному:
– Я все эти дни плохо спал, мозги набекрень вывихнул, думая: кто сможет заменить моего незабвенного друга? Это же важнейший пост в партии! Огромная власть и сила! Его нельзя отдать кому попало!
Он опять замолчал, чтобы передохнуть, и у Григорьева, давно смекнувшего, что сейчас произойдет, радостно забилось сердце. Но лицо его не выдало, что происходит в душе; скромно потупился, молча слушал.
– Ну, я и подумал о тебе, – уже не скрывая мучительных сомнений, объявил свое решение Николай Егорович. – А почему бы и нет? Ты проявил себя отличным хозяйственником. Ворочал огромными партийными средствами и ничем себя не замарал. Тебе доверяют, тобой довольны. Думаю, твоя кандидатура пройдет.
Снова задохнулся, сделал паузу, приходя в себя. Иван Кузьмич затаил дыхание, понимая – именно сейчас все решится.
– Но вот справишься ли ты? По Сеньке ли шапка? – Он оценивающе, с сомнением смотрел на своего подчиненного. – Я имею в виду не работу – ты человек способный и быстро освоишься. Меня беспокоит другое: выдержишь ли испытание властью, не закружится ли голова? Обычное дело. Не ты первый, не ты последний. Не зазнаешься ли? Не сочтешь себя выше тех, кто тебя сделал тем, что ты есть?
«Вот чего он боится – моей независимости. Опасается, сохранит ли мою верность и поддержку», – догадался Иван Кузьмич и, не колеблясь ни секунды, горячо заверил шефа:
– Ну как ты можешь сомневаться во мне, дорогой Николай Егорович? Неужели я заслужил? Я всем тебе обязан, и твое слово всегда будет для меня законом!
– Ладно, поживем – увидим. Считай это дело решенным, – устало промолвил, тяжело и прерывисто дыша, его старший друг и наставник. – Займусь трудной подготовкой к заседанию бюро. Ты становишься очень важной фигурой. Будут оценивать всесторонне.
Григорьев поднялся, горячо пожал руку Николаю Егоровичу, благодаря за оказанную высокую честь и доверие, и бодрым шагом вышел из кабинета.
В душе его все пело от восторга – открывается невиданная, блестящая перспектива. При всем его самодовольстве и переоценке собственной личности он и представить себе не мог, что поднимется на такую высоту – станет одной из ключевых фигур в партии власти.