Малков Семен. Шантаж

   Понять его было можно – в городской квартире царил теперь ералаш, а в центре его – Петр Михайлович. Несмотря на здоровый вид, он сразу начал болеть всеми возможными детскими хворями.
   В круговерти забот о сыне боль и тоска по Мише, страх за его жизнь как-то притупились, отошли на второй план. Так длилось до тех пор, пока не вернулась из Афганистана следственная группа, в составе которой был направлен Михаил.
   Когда раздался телефонный звонок и Светлана услышала в трубке знакомый голос Мишиного начальника, она чуть было не лишилась чувств от волнения.
   – Светлана Ивановна, – сказал он ей строгим и усталым голосом, – наша группа выведена после выполнения задания на отдых. Мы пробудем неделю на базе, а потом разъедемся. Если хотите получить информацию о Михаиле Юрьевиче, приезжайте завтра к одиннадцати. Вы знаете куда. – И умолк, слыша ее учащенное дыхание; добавил быстро: – Не надо только заранее горевать. Миши с нами нет, но и его гибель – не факт.
   Все время, прошедшее с момента звонка из воинской части и до встречи, Светлана считала минуты... Осунувшаяся, бледная, к десяти часам прибыла она к проходной загородной базы. Ей выписали пропуск и попросили подождать, пока за ней придет сопровождающий. Несмотря на то что она приехала раньше времени, ее сразу проводили к начальнику.
   Представительный майор юридической службы, лет сорока, с небольшой проседью на висках, вежливо усадил ее на стул перед собой и предупредил:
   – Светлана Ивановна, хочу сразу с вами договориться о следующем: никаких слез, никаких сцен! Мы не няньки, а солдаты; вернулись с войны. Мы много пережили и устали. Майор не был дипломатом и не выносил женских слез. Ему уже не раз приходилось разговаривать с членами семей погибших, и всегда он испытывал муки.
   – Приведу голые факты, – начал он траурным тоном, сочувственно глядя на Светлану. – Михаил Юрьевич принимал участие в опасной операции по задержанию преступников с партией краденого оружия. Оперативная группа ехала по горной дороге вблизи границы с Пакистаном. Когда передние бронетранспортеры обогнули второй поворот и ушли вперед, последняя машина, в которой был и он, подорвалась на мине, и экипаж попал в засаду.
   Быстро взглянул на Светлану – держит себя в руках, ждет. – Оттуда послышалась стрельба, взрывы. Передние машины немедленно повернули обратно, на помощь товарищам, но, когда прибыли на место, короткий бой был уже окончен. Они застали лишь горящую искореженную машину, убитых и раненых товарищей. Михаила среди них не было.
   Он тяжело вздохнул, с жалостью посмотрел на Светлану: сидит опустив голову, ожидает приговора, но, к его удивлению, не плачет.
   – Сначала думали – погиб: двоих взрывом гранат и мин разорвало в клочья. Но при идентификации останков установить гибель Михаила Юрьевича комиссии не удалось. Поэтому и не было официального извещения.
   Светлана подавленно молчала, не зная, как отнестись к услышанному. Майору захотелось хоть чем-то утешить сидящую перед ним красивую молодую женщину.
   – При опросе местных жителей выяснилось, что ушедшие в Пакистан моджахеды везли на ишаках вместе со своими ранеными какого-то русского. Поэтому есть вероятность, что Михаил у них в плену.
   Немного подумав, он усомнился все же – вправе ли давать ей столь призрачную надежду?
   – Не думаю, однако, что на это можно особенно надеяться. Мы полгода непрерывно запрашивали о нем компетентные органы. Наша разведка работает повсюду. Но Михаила Юрьевича среди пленных установить не удалось. Он до сих пор числится в пропавших без вести. Что с ним произошло, никто не знает. Уповать можно только на чудо. – И поднялся с места, опасаясь, что с молодой женщиной, как часто бывало, случится истерика.
   Но Светлана сидела молча, осмысливая сказанное, и постепенно проникалась тупым чувством безысходности. «Ничего нового, ничего конкретного... А я так надеялась! Когда же кончится эта проклятая неизвестность? Сколько мне еще ждать? Неужели всю жизнь?» – стучали в голове горькие мысли. Очнулась, вспомнила, где находится, поблагодарила майора за внимание и поплелась к выходу. «Что ж, пока есть еще какая-то надежда – буду ждать. Ждать столько, сколько нужно. Хоть всю жизнь!» – упрямо твердила она себе по дороге домой к сыну.
 
   Не успела Светлана опомниться после безрадостной информации, полученной от боевых товарищей Михаила, как ее ожидал новый тяжелый удар. После обеда, когда она уложила малыша спать, позвонила соседка Ольги Матвеевны с просьбой срочно приехать.
   – Представляешь, Светочка, какие мерзавцы! – возмущалась эта обычно спокойная, уравновешенная женщина. – Умирающую отправили домой, где за ней и ухаживать некому! Какую-то свою статистику улучшают... А на людей наплевать! И это медики, клятву Гиппократа давали!.. Спасибо друзьям Миши, Вите и Марику, – сообща ночную сиделку наняли. «Наверно, последние дни доживает! – ужаснулась Света, чувствуя, как сжимается сердце острой жалостью к Ольге Матвеевне. – А ведь я еще и внука ей не показала!»
   Она задумалась: Петенька еще слишком мал для такого путешествия, мало ли что... Но любовь к Мише и его матери помогла преодолеть страх; она принялась пеленать сына.
   Когда они приехали к Ольге Матвеевне, у ее постели они увидели Марка.
   – Вот и Светочка навестить вас пришла, – предупредил он больную, взяв за руку.
   Видную, представительную женщину ужасный недуг превратил в высохшую мумию. Она будто стала вдвое меньше; на обострившемся лице жили лишь большие глаза.
   – Светочка... наконец-то! Боялась – не дождусь... – произнесла она с тихой радостью. – Сегодня мне немного полегче, хоть боль утихла. – Вдруг глаза у нее оживились, она попыталась приподняться. – Светочка, родная моя, неужели?.. Принесла Петеньку? Спасибо, голубушка! Поднеси мне его поближе... дай рассмотреть!
   Светлана молча выполнила ее просьбу – положила конверт с малышом на постель, рядом с бабушкой. Марк осторожно приподнял легонькую, как пушинка, Ольгу Матвеевну повыше, подбив под спину подушки, чтобы ей было удобнее разглядеть долгожданного внука.
   – Какой крепенький, щекастый! Ну вылитый Миша в детстве! – прошептала она, и счастливая улыбка тронула ее губы. – Теперь я могу умереть спокойно. Бог внял моим молитвам... Наш славный род не угаснет, а там... как знать – может, и Россия наша возродится...
   Светлана и Марк изумленно переглянулись – оба подумали об одном – о патриотизме русского дворянства: даже на смертном одре – забота о судьбе родины...
   Радость вызвала некоторый прилив сил, и Ольга Матвеевна чуть окрепшим голосом попросила:
   – Марик, пожалуйста, сними у меня с шеи ключи... у меня сил не хватает... Открой теперь правую дверцу секретера... возьми из верхнего ящика все, что там находится...
   Она следили внимательным взглядом за его движениями; когда он выложил содержимое ящика на стол, произнесла тихо, с оттенком торжественности:
   – В твоем присутствии, Марик, как свидетеля вручаю наши семейные реликвии невесте моего сына Светлане.
   Она собрала оставшиеся силы и чуть-чуть приподнялась на взбитых подушках.
   – Все, что находится в этой комнате, – указала она глазами, сделав слабый жест рукой, – пусть остается до возвращения Миши в неизменном виде. Когда меня не станет, комнату заприте и опечатайте...
   Немного передохнула и продолжала с небольшими паузами:
   – В резном ларце – фамильные драгоценности, Свете о них известно. Пусть сохранит их до возвращения Миши. Он знает, как ими распорядиться.
   В белом конверте – завещание на имя Светланы, заверено. Оно дает ей право унаследовать все мое достояние в случае смерти Михаила. Светочку прошу также взять на хранение наш фамильный архив и исторические документы. Оставлять их в пустой квартире считаю опрометчивым.
   В большом желтом конверте – доверенность на твое имя, Марик, и все мои документы для похорон. Там же сберкнижка моя и наличные деньги. Думаю, хватит покрыть расходы... и церковный обряд. Надеюсь, не откажешь мне, как лучший друг Миши... Знаю твою порядочность.
   Последнее напряжение, длинная речь оставили ее без сил.
   – Простите меня, устала очень, – еле слышно заключила Ольга Матвеевна и закрыла глаза, – не забыла ли о чем-то важном?.. Но ничего больше не сказала.
   Чувствуя, что теперь ей лучше остаться одной, Марк и Светлана убрали все со стола, заперли секретер, оставив связку ключей на тумбочке у изголовья больной, и бесшумно вышли.
 
   Всю дорогу от Арбатской площади до Патриарших прудов Марк шел рядом со Светланой, осторожно и бережно держа на руках конверт с малышом. Он был горд и счастлив, как если бы шел с женой и собственным ребенком. Они почти не разговаривали. Света была подавлена тяжелым состоянием Ольги Матвеевны, предчувствием скорого конца, безысходной неизвестностью о судьбе Миши.
   А верный ее оруженосец думал в это время совсем о другом, убежденный в гибели друга, как и все возвратившиеся «афганцы», которые знали Михаила. Даже из плена приходили весточки – работал восточный «беспроволочный телеграф»: пленных обменивали, ими торговали. Вырвавшиеся из пакистанских лагерей рассказывали о тех, кто остался в плену. Словом, прошедшего времени достаточно, чтобы сделать для себя решительные выводы.
   Шагая рядом с ней – своей единственной любовью, – с ее ребенком на руках, Марк обдумывал, как ему правильнее, чтобы все не испортить, завести с ней разговор о том, чтобы им пожениться. Эта идея преследовала его с тех пор, как Михаила отправили в Афганистан и Марк осознал, что друг может оттуда не вернуться. Когда Миша пропал без вести, робкая надежда превратилась в назойливую мысль, а с рождением ребенка обрела реальные очертания: Марк считал, что у него появились шансы.
   – Только не спешить! – твердил он себе, обуздывая рвущееся наружу нетерпение. – Действовать осторожно, шаг за шагом; подготовить Свету и Веру Петровну.
   Григорьева он боялся, инстинктивно чувствовал в нем недоброжелателя.
   – Светочка, милая, постарайся поменьше переживать, – нарушил он затянувшееся молчание. – Я тоже очень привязан к Ольге Матвеевне, но что поделать – нужно мириться с неизбежным.
   Когда подошли к дому, он передал ей ребенка.
   – Чудный у тебя малыш, Светик! Прямо хоть выставляй напоказ! У меня сразу к нему сердце присохло, особенно вот... когда на руках держал... Мне кажется, я уже люблю его как собственного сына. Наверно, потому, что это ведь твой ребенок. – Он смотрел на нее преданными глазами.
   – Спасибо, Марик. Давно знаю – ты мой самый преданный друг из всех, кто у меня еще остался. – Светлана приняла у него из рук сына, благодарная за любовь и поддержку в этот трудный период жизни.
   «Неплохое начало!» – радостно думал Марк, шагая в обратном направлении, к своему дому.
   С этого дня он стал часто бывать у Григорьевых, выполняя разные поручения и помогая в хозяйственных делах. Вере Петровне и Свете постоянно требовалась мужская рука, а ее в доме фактически не было. Иван Кузьмич редко заезжал теперь на городскую квартиру. С работы он обычно отправлялся в Серебряный бор и гулял по парку, наслаждаясь чистым воздухом. Он все чаще надолго выезжал за рубеж, ведая, по сути, всеми валютными финансовыми операциями партии.
   Ни словом, ни делом не выдавая своих намерений, помогая бескорыстно и по первому требованию, Марк постепенно стал в доме просто незаменим. Особенно сблизился он с Верой Петровной, которая изрядно эксплуатировала его по хозяйственным вопросам.
   – Не пойму, Марик, откуда у тебя столько времени, чтобы помогать нам! – удивлялась она, давая ему новое задание. – Когда же ты работаешь?
   – А у меня жизнь такая – вечерняя, – с улыбкой успокаивал ее Марк. – Днем только репетиции, и то через раз.
   Пианист известного эстрадного ансамбля, чьи выступления и концерты проходили, как правило, во второй половине дня, Марк был занят даже не все вечера.
   – Не хочешь пойти в пятницу на концерт Образцовой? – предложил он однажды Светлане как бы между прочим. – Приятель не может, отдал мне билеты. Ты же ее любишь – чудесное меццо-сопрано.
   Светлане так надоело сидеть вечерами дома и искать чем заняться, особенно после того, как укладывала Петра Михайловича спать. Ее давно уже тянуло в консерваторию, в театры – вообще в людные места. Кажется, она немного одичала.
   – А что! Хорошая идея!
   Они провели этот вечер вместе и, оба музыканты, получили от концерта огромное удовольствие; расстались довольные друг другом. Марк с волнением отметил, что его план начинает осуществляться.
 
   С течением времени Светлана и Марк стали довольно часто совместно посещать и музыкальные вечера, и театральные спектакли, и выставки. Света чувствовала, что постепенно возвращается к нормальной жизни. В обществе их уже привыкли видеть вместе, и никто из друзей этому не удивлялся.
   Наконец, Марк решил: пора действовать. Однажды, когда Светланы не было дома и он что-то мастерил у Григорьевых на кухне, он обратился к Вере Петровне с вопросом:
   – Как вы думаете, Миша когда-нибудь вернется? Неужели Светочка действительно собирается ждать его всю жизнь и оставить Петю без отца?
   Вера Петровна сразу поняла, к чему он ведет, – она Марка никогда не принимала как возможного спутника для дочери, зная, что она к нему равнодушна.
   – А ты что, опять принялся за старое?! – напрямую отрезала она. – Света же тебя не любит. Думаешь, испугается остаться одна с ребенком?
   Марк ни слова больше не промолвил, взял дрель и стал сверлить отверстие в стене. «Что же, придется ждать. Яблоко еще не созрело, – успокаивал он себя. – Главное – выдержка! Они сами к этому придут».
   Недалек он был от истины: брошенное им зерно упало на благодатную почву. Вера Петровна стала все больше задумываться над положением дочери и внука. Главное, что ее заботило, – ближайшее будущее Петеньки. Время бежит так быстро, – не успеешь оглянуться, как в школу пойдет. Ну как он будет без отца? Что скажет ребятам? И вообще ребенку нужен отец, особенно мальчику! Постепенно она пришла к убеждению, что через год-два Светлане придется подумать о замужестве. Решение никого больше не знать, кроме Михаила, конечно, юношеская романтика. Помыкается одна год-другой – сама решит; молодая кровь свое возьмет. Дойдет до нее, окончательно, что Миша никогда не вернется, и, может, полюбит другого.
   В то же время Вера Петровна сознавала, что ее дочери не так-то просто угодить и новая любовь проблематична, если вообще возможна. Останется в одиночестве надолго... Или влюбится, не дай Бог, в женатого... Тогда что?..
   Вот так, постепенно мысли ее обратились к Марку. «А собственно, чем он плох? – размышляла Вера Петровна, оглядывая его длинную фигуру: Марк возился с швейной машиной, собирался отвезти в ремонт. – Симпатичный, домашний, Свете предан, любит Петеньку. У них одна, по сути, профессия, общие интересы. И хоть сегодня на все готов! Усыновит Петю – и дело с концом!»
   В общем, она-то уже почти готова принять Марка в зятья, но вот насколько это реально? Главная закавыка, как ни странно, не в Светлане, – сердцем материнским чувствует: при определенном стечении обстоятельств оценит она преданность старого друга, хотя бы ради счастья сына. Главное препятствие на пути ее союза с Марком – это ее собственный муженек. «Со Светой нечего и толковать, не договорившись с Ваней. Мы теперь целиком от него зависим», – решила Вера Петровна и стала готовиться к трудному разговору с Григорьевым.
 
   День похорон Ольги Матвеевны не под стать настроению выдался солнечный и ясный. На небольшой площади у ворот Ваганьковского кладбища собралась немногочисленная группа ее друзей и знакомых, проводить в последний путь.
   Тут были работники издательства, где она сотрудничала; авторы, чьи книги переводила на европейские языки; друзья Миши. Родственников у нее в Союзе не было, а может, она просто о них не знала – ведь долгие годы они вынуждены были скрывать свое дворянское происхождение.
   Отпевание прошло в маленькой церкви недалеко от входа на кладбище. Похоронить разрешили в той же могиле, где покоился ее муж. Фамильный участок Стрешневых был на Новодевичьем, но оно с некоторых пор считалось правительственным и там хоронили только знатных деятелей Советского государства.
   – Слушай, Марик, а почему отпевают сразу двоих? – тихонько спросила его Светлана, с неудовольствием глядя на стоящий рядом второй гроб, окруженный кучей родственников. – Разве так можно?
   – Когда двоих сразу – дешевле берут, – так же тихо ответил Марк. – А если бы было нельзя, то они бы этого не делали.
   Похороны прошли вполне прилично. Их организовал и оплатил Марк. Когда ритуальный обряд был завершен, Виктор Сальников пригласил всех желающих на поминки, которые устроил в своей квартире.
   Светлана и Марк принять участие в них не захотели и решили прогуляться до метро пешком. Некоторое время они шли молча, скорбя в душе о прекрасном человеке. Но Светлана не выдержала.
   – Бедный, дорогой Мишенька, – тихо произнесла она, глотая слезы. – Ты не представляешь себе, что тебя ждет, когда вернешься. Сколько всего на твою голову сразу обрушится! Сколько горя и радости!
   – Ты прости меня, Светочка, но я не в силах молчать, – Марк остановился и, взяв за локоть, развернул ее к себе. – Неужели ты еще надеешься, что Миша вернется? Так ведь и умом тронуться можно.
   Светлана ничего не ответила, и он горячо продолжал:
   – Я разговаривал со многими афганцами. Да и Сало то же самое говорит, О пленных со временем все становится известно. Подумай сама: ведь скоро год как он пропал! Так что же, ты его всю жизнь собираешься ждать? Может, у тебя их две?
   – Всю жизнь, – просто ответила Света. – Я ему поклялась.
   – Ну и глупо! – запальчиво выкрикнул Марк. – Клятва – это слова, а реальная жизнь сильнее слов! Если себя не жалеешь, подумай о ребенке! Каково ему будет расти без отца?
   – Хватит, Марик! – рассердилась Светлана. – Опять ты за свое! Будто я сама все не понимаю. Дело не в словах, хотя данное слово нужно держать. Пока не придет похоронка, ни о чем и думать не стану!
   – Ладно! Время тебя образумит, – успокоился Марк. – Давай я отвезу тебя домой. Наверное, тебе нужно поторопиться к сынишке. Да и у меня чего-то голова разболелась.
   Он быстро поймал такси и подвез ее к дому.
   – Я тебе завтра позвоню. И вы с матерью не стесняйтесь, вызывайте, когда понадоблюсь, – крикнул он ей вслед. – Поцелуй за меня Петеньку!
   Такси отъехало, и Светлана в мрачной задумчивости вернулась домой.
   – Ну как вы тут без меня? – с беспокойством спросила она у открывшей дверь матери, снимая пальто и вешая в стенной шкаф.
   – А как же я тебя вырастила? – вопросом на вопрос ответила Вера Петровна. – Думаешь, позабыла, что надо делать с маленьким ребенком? Лучше, чем ты, с ним управляюсь. Тебе скоро снова его кормить.
   – Ладно, не обижайся, – Света обняла мать и всплакнула. – Ты знаешь, Марик уверен, что Миша уже не вернется. Считает, что все сроки прошли. Если б был в плену, это стало бы известно.
   – Если честно, – Вера Петровна посмотрела на дочь своими ясными серыми глазами, – я тоже так думаю, но не говорю, чтобы тебя не расстраивать. А больше он ни о чем не толковал? – как бы ненароком спросила она. – Сдается мне, у него к тебе не только дружеский интерес.
   – Это уж точно. Хоть сейчас готов заменить погибшего, как считает, друга, – равнодушно сообщила матери Светлана. – Уверяет, что будет любить Петю как родного сына.
   – А что, и мне кажется, что Марик для этого подходит. Он ведь давно по тебе страдает, – неожиданно поддержала его Вера Петровна. – Только его кандидатура у отца не пройдет.
   – Меня эта проблема не волнует, но все же интересно знать причину, – полюбопытствовала дочь. – Старая неприязнь к евреям? Это у него какая-то болезнь.
   – Вот именно, – подтвердила Вера Петровна. – Никогда не понимала, почему он, коммунист, делит людей по национальности. Но может, отец переменился? Давно уж по этому поводу не высказывался. Марик – хороший парень и очень любит тебя, доченька! Я все-таки прозондирую почву, – упрямо наклонила голову. – Вдруг ты передумаешь? Петенька ведь быстро растет. Ладно, иди кормить ребенка.
 
   Иван Кузьмич Григорьев появился дома только в конце следующей недели. На этот раз он по служебным делам посетил Париж и Брюссель, и настроение у него было отличное. Приняв горячую ванну и отдохнув с дороги, он произвел традиционную раздачу подарков и явился к обеду в новой дорогой тройке.
   – Ты, Ваня, хотя бы пиджак снял, – резонно заметила Вера Петровна. – Ведь пятна посадишь.
   – Нам, богачам, это нипочем, – весело отозвался Григорьев, но все же повесил пиджак на спинку стула. – Вы знаете, сколько этот костюм стоит? Дороже нового цветного телевизора! На Елисейских полях покупал. Самый шик!
   Он налил себе бокал коньяка, пододвинул блюдо с заливной осетриной и начал делиться впечатлениями.
   – В Европе уже весна, а в Брюсселе вообще тепло. Какие там рыбные ряды! Думаете, это базар? Вовсе нет, – восторгался он столицей Бельгии, – Это улица сплошных рыбных ресторанов. Почти у каждого выставка даров моря, и чего на ней только нет! Я таких экземпляров никогда и в глаза не видывал.
   – Ты хоть посидел там в ресторанчике? Отведал эти диковины? – поинтересовалась Светлана.
   – Да некогда было. Прошлись вечером, поглазели. Но зато, когда ехали в аэропорт, что я видел, – он машинально понизил голос, и глаза у него замаслились. – Вдоль канала, а может быть, речки стоят низенькие домики, и в их окнах, как в витринах, сидят проститутки. Каких только там нет! Белые, черные, худые, грудастые – на любой вкус. Во – как загнивают капиталисты!
   – А ты, папуля, поближе с ними познакомился? – насмешливо спросила дочь. – Как они на твой вкус?
   – Чего ты мелешь? – смутился Иван Кузьмич. – Я это привел, чтобы показать, что капитализм делает с женщинами.
   Он окинул Свету недовольным взглядом и с явным намеком сообщил:
   – А в Париже я повидал Надю с Олегом. Мы даже вместе поужинали в самом шикарном ресторане, «Максиме». Ну и здорово живут. Выглядят, как настоящие европейцы. Ведь и ты могла бы так жить, если бы захотела, – не преминул уколоть он дочь. – Ты должна была быть на месте Нади!
   – Я бы от Парижа не отказалась, – спокойно возразила ему Светлана. – Если бы на месте Олега был Миша. Но жить без любви, – она осуждающе взглянула на отца, – это значит не знать счастья!
   – Однако Надя не жалуется! – разозлился Григорьев. – Сглупила ты, дочка, вот теперь и маешься одна с ребенком. Ну ладно, извини, что погорячился, – спохватился он, – мне просто за тебя стало обидно. Думаешь, приятно было слушать, что они тебе сочувствуют?
   – Нужно мне больно их сочувствие, – беззлобно парировала его выпад Света. – Зато у меня есть Петенька! А им еще нужно постараться.
   – Ладно, замнем, – дал задний ход отец. – Я лучше расскажу вам про Париж. Вот, к примеру, знаете вы, почему, приходя в богатую квартиру, люди сравнивают ее с Лувром? – Обвел их снисходительным взглядом, объяснил:
   – Потому, что в этом музее всего напихано невпроворот. Картины, скульптуры, древности и богатства французских королей. В общем, сборная солянка. За месяц не осмотришь.
   – Значит, не удалось как следует познакомиться? – глухо отозвалась супруга.
   – К сожалению, так. Не на экскурсию ведь ездил, – с важным видом взглянул он на нее. – Но основное все же показали. Ночной Париж с Эйфелевой башней, красиво подсвеченной огнями, Монмартр, где мы побывали в «Мулен руж».
   – А в Версаль вас свозили? – дорожа миром, подала голос Света.
   – Само собой. Но он меня разочаровал, – снова повеселел Иван Кузьмич. – Ничего особенного! Наш Петергоф мне больше нравится. Даже твое родовое Архангельское, – хохотнул он, – мало чем ему уступает.
   Они закончили обедать, и Светлана ушла к себе заниматься с сыном, а Иван Кузьмич и Вера Петровна перешли в гостиную. Супруг удобно устроился на диване и взял было в руки газеты, но она его остановила.
   – Послушай, Ваня, нам нужно посоветоваться, – требовательно произнесла она, присаживаясь рядом, – насчет Светы и Петеньки. Отложи газеты!
   – Так вроде с ребенком все в порядке, – насторожился муж. – Что случилось?
   – Ты вот не спрашиваешь, – печально промолвила Вера Петровна, – а похоже, Мишу мы больше не увидим.
   – А что, похоронка пришла? – равнодушно спросил Григорьев. – Я знал, что так и будет.
   – Нет, но все считают, что он погиб. Кроме Светы. Она все еще надеется.
   – Ничего, когда-нибудь перестанет дурью мучиться, – со злостью произнес он. – Пусть пожинает, что посеяла.
   – Будь благоразумным, Ваня, – укоризненно покачала головой Вера Петровна. – Это же касается не только Светы, а нашего внука. Мальчику нужен отец! Такой, который бы по-настоящему любил нашу дочь и Петеньку.
   – Ну и что: ты знаешь такого человека? – усмехнулся супруг. – Если так, то считай, нашей дочери повезло!
   – Есть такой человек, и ты его знаешь, – просто и серьезно ответила она, не принимая его иронии, – это Марик. Он много лет влюблен в Свету, лучший друг Миши, и сможет заменить его сыну отца. Кроме того, у него с нашей дочерью общее дело – служение искусству.
   По мере того как она говорила, лицо у Ивана Кузьмича все более багровело, а брови сошлись в одну гневную линию. Однако он совладал с собой и лишь сокрушенно развел руками.
   – Ну что можно от тебя услышать путного? Когда ты растеряла последние шарики, – хрипло произнес он, кипя от возмущения. – Ты совсем хочешь загубить жизнь дочери? – Повысил тон, продолжал срывающимся голосом.
   – Мало того, что позволила ей сойтись с парнем без загса и стать матерью-одиночкой, теперь вообще хочешь из нее подстилку сделать?
   Григорьев выпрямился и с ненавистью поглядел на некогда любимую жену.
   – Так вот. Слушай и запоминай! Никогда мой внук не будет носить фамилию Авербах, а дочь не выйдет за него замуж! Пусть лучше умрет. В своем доме, чтобы я его больше не видел. Ишь чего захотел?
   – Но я не пойму, Ваня, чем Марик перед тобой провинился? – пыталась возразить Вера Петровна. – Если тебе его фамилия не нравится, то дети по закону могут носить фамилию матери.
   – Ты, значит, считаешь, что у нас еще мало Ивановых по матери? – скривил губы супруг. – Еще нужно наплодить?
   – Значит, все дело в национальности, – укоризненно покачала головой Вера Петровна. – Какой же ты коммунист, Ваня? Ведь у вас на знамени написано: «всеобщее равенство и братство», вы ведь – интернационалисты!
   – А ты все всерьез, как ребенок, воспринимаешь? Может, и то, что царапают на заборах? – издевательски рассмеялся Григорьев. – Да уж, ума ты и к старости, видно, не наберешься.
   Он встал и грузно навис над испуганной Верой Петровной.
   – Вот результаты твоей глупости. Дочка хитрой Лидки Деяшкиной замужем за дипломатом, живет в Париже, счастлива. А твоя дочь – горе мыкает, – он презрительно скривил губы. – Стала матерью-одиночкой. Позор!
   Выпустив пар, Иван Кузьмич немного остыл, взял себя в руки и, сознавая собственное превосходство, объявил:
   – Мы с тобой давно перестали понимать друг друга. Но не все еще потеряно. Главное – не доводи меня, Вера, чтобы вы со Светой стали мне противны. Ну что вы без меня? Нуль без палочки. На что будете жить? Так что, если у нас не получается мир – пусть будет перемирие!
   Сказав это, Григорьев, не дожидаясь ее ответа, величественно проследовал в свой кабинет, а Вера Петровна осталась сидеть одна, проливая слезы и упрямо повторяя:
   – Неправда, Света будет счастлива! Она достойна этого. Есть Бог на небе!