Страница:
Леди и джентльмены. В выбранной вами карьере, если позволите сделать такую рекомендацию, не ищите малых выгод ценой больших опасностей. Время от времени вспоминайте, как объяснял русский шахматист Александр Алехин свою победу над Раулем Капабланкой: он хорошо изучил слабости и достоинства противника, изучил самого себя и был одержим идеей, что противника победить можно... В жизни бывают моменты, когда нужно хватать судьбу за горло, у вас этих моментов будет вполне достаточно. Вам предстоит войти в передовой отряд американцев, добывающих нужную нашей великой державе информацию. И вы справитесь, черт возьми, с этой трудной работой.
Желаю вам удачи в нашем, казалось бы, безнадежном деле. Благослови вас Бог!
Где прозвучали эти наставления? В восьмиэтажном железобетонном здании с наглухо закрытыми окнами на правом берегу Потомака в тринадцати километрах от Белого дома. Там на одной из стен главного вестибюля выбиты слова из Библии: "Познайте истину, и истина сделает вас свободными", а на другой - желтые звездочки в честь сотрудников, погибших при исполнении служебных обязанностей. Рядом бюст Аллена Даллеса с надписью: "В память о нем - все, что нас окружает". Здесь же начинается широкий коридор, где развешены портреты директоров Центрального разведывательного управления, объявления различных клубов, авторские картины и любительские фотографии. Чуть поодаль - библиотека, страховое агентство, кафетерий и медпункт. Четыре эскалатора доставляют служащих на верхние этажи.
К полуночи охранники начинают обходить свои владения, проверяя надежность замков в кабинетах, небольшая группа во главе с дежурным располагается на ночлег неподалеку от главного пульта телефонной связи. Шифровальщики продолжают направлять кодированные послания не менее чем в сотню резидентур. В три часа ночи заступает на вахту бригада сотрудников информационного подразделения, готовящая ежедневную сводку для президента страны. Но в большей части здания безлюдно, все двери заперты, столы в кабинетах освобождены от бумаг. Государственные тайны спрятаны там, где по-ложено. Америка и ее сокровенные секреты - в надежных руках. Так, во всяком случае, кажется...
Когда я мысленно возвращаюсь памятью ко всему, что мне довелось узнать, увидеть и прочувствовать за годы службы в разведке, передо мной возникает образ того ветерана-наставника, с которым читатель только что познакомился.
Он презирает дилетантов, некомпетентность в разведке его раздражает, как и те, кто получает там высокие звания, не будучи знатоком своего дела. Его кумир - основатель американской разведки, генерал Уильям Донован, который еще при Аллене Даллесе начал осваивать премудрости "великой тайной науки", как египтяне называли разведку за сотни лет до Иисуса Христа. Постигая ее тонкости, пришел к выводу, что на измену родине идут преимущественно из страха, ненависти, потребности чувствовать свою востребованность и значимость, из зависти и мести. Богатая практика убедила его: подчиняясь указаниям в форме просьб, агенты берут на себя роль актеров, которые должны сыграть строго по предлагаемому сценарию, но у них есть свое, особое чувство гордости. "Пусть я буду на услужении иностранного государства, - рассуждают они, - но дайте мне войти в игру, где делаются высокие ставки". Игра же эта без четко обозначенных правил ставится ими выше общепринятых морально-этических норм. А столь ли уж грешно обманывать других, когда обманул самого себя?
Кадровый сотрудник разведки великой державы, он считает себя человеком чести и долга, который осознает свою правоту и действует ради общего блага. Не болтун, не тихий чинуша, а прирожденный флибустьер без страха и упрека, умеющий парировать любой выпад. Истинный джентльмен, как он привык думать про себя, всегда полон достоинства, не допускает наигранной эмоциональной горячности, молчалив, интеллект свой не выставляет напоказ, дабы не раздражать окружающих, внешне выглядит несколько безразличным. Ему хорошо известно, кстати, что в обществе отдают достойную дань натурам не столь остроумным, сколь проницательным и дальновидным, один вид которых вызывает почтение и обезоруживает: они словно берегут себя для какого-то большого, стоящего дела.
Не жалуя приспособленцев и карьеристов, себя он относил к типам честолюбивым, требовательным к другим, упорно добивающимся результатов в конкретном деле. На его рабочий стол ежедневно ложились дюжины шифротелеграмм, записок, меморандумов, требовавших безотлагательных действий. В результате вечной спешки он привык полагаться на интуицию, здравый смысл, либо откладывать решение из-за отсутствия убедительных аргументов, дабы не потерять лица перед руководством. Вместе с разведывательными сводками иногда просматривал и гороскопы, считая их дополнением к уже имевшейся у него информации.
За границей в списках членов дипломатического корпуса фигурировал сначала как атташе, а со временем стал первым секретарем своего посольства. Об официальных своих обязанностях в кругу иностранцев говорил весьма туманно, что у дотошного собеседника рождало сомнения, чем же ему приходилось заниматься на самом деле. От излишних кривотолков спасала выработанная манера общения с людьми, независимо от их национального происхождения и социального по-ложения, основой которой служили вежливость, доброжелательность и безукоризненный такт. Своим же коллегам признавался, что в разведывательной работе постоянно искал возможности использования человеческих слабостей, не теряя при этом бдительности и чувства реальности. Из одной командировки в другую перевозил с собой коллекцию любимых книг Моэма, Теккерея, Киплинга, Достоевского и фотографию любимой женщины в серебряной рамке.
Пребывание на командных постах в Лэнгли повлияло и на стиль его поведения. В беседе с подчиненными появилась слегка заметная снисходительность, в речи - чеканные фразы, стало более крепким короткое рукопожатие, в мягком, ровном голосе проскальзывали стальные нотки. И как бы в довершение - не допускавший никаких вопросов взгляд. Манеры типичного резидента в стране, представляющей интерес для разведки. В служебных аттестациях на него постоянно отмечалось: "В работе методичен, целеустремлен и в высшей степени надежен".
Однако более тридцати лет такой работы подорвали здоровье, и он ушел в отставку, продолжая эпизодически оказывать службе консультативную помощь. Молодые сотрудники управления, несмотря на пафос его речи, обращенной к ним, вселяли в него мало надежды - слишком рано они становились циниками. Их постоянное сидение в кафетерии, активный обмен слухами о делах ведомства или комментариями по поводу последнего бейсбольного матча стали уже неписаным правилом. Отбыв положенные часы на службе, они стремились побыстрее вернуться в свой загородный домик с лужайкой под окном, а то и просто припасть к рюмке мартини. Научившись избегать комплекса самоанализа, их жены проникали во внутренний мир мужей столь проворно, что прекрасно осведомлены даже о некоторых служебных тайнах. Вроде бы все на месте отлаженный механизм разведки, квалифицированные кадры и компетентное руководство, но насколько большинству сотрудников не хватало упорства и хотя бы чуть-чуть идеализма.
Для многих американцев, думал он, разведка ассоциируется с делом, требующим мужества и решительности, вроде убийства, государственного переворота или парашютного десанта в тыл противника. Реальность же такова, что разведывательная служба фактически является лишь одним из бюрократических ведомств, все больше работающих на себя, поэтому разведчики в резидентурах предпочитают набирать очки в первую очередь за счет количества направленных ими в Вашингтон информационных телеграмм, а не их содержания, не рисковать и не брать на себя ответственность, плывя по течению, лишь только слегка подгребая. Отказываясь поддакивать начальству, некоторые увольняются, из оставшихся же ветеранов многие относятся к работе с прохладцей или вообще без особого интереса. Если куплен домик в рассрочку, дети учатся в частной школе, а старшая дочь на выданье, остается лишь тянуть лямку, пока не набежит пенсия со льготами. Находятся и такие, кто ушел так глубоко под "крышу" где-то в Европе или Латинской Америке, что в Вашингтон вообще не заглядывает.
В заколдованном круге
Ловлю скептический упрек в свой адрес проницательного читателя: "Можно подумать, советская, теперь уже российская разведка обходится без агентов-иностранцев". И он прав, других надежных средств пока не придумано, а потому любое уважающее себя государство всегда старается оставить на челе своей разведки, если не свет, то хотя бы тень целомудрия. Будем называть вещи своими именами - мне тоже приходилось склонять людей к юридическим наказуемым в их странах, а порой и этически неприглядным действиям. Печально, но факт.
И тем не менее я вынужден до сих пор сомневаться, что повсюду у власти стоят наичестнейшие политики, что межгосударственные противоречия отошли в прошлое, что международные террористы и аферисты мирового класса сошли со сцены и нет никакой угрозы международной безопасности. Если все это не может служить оправданием, мне тогда нужно не только исповедоваться, но и каяться, ибо мое занятие, попросту говоря, выглядит кражей собственности у другого государства, хотя и с санкции моего отечественного. Пока же я не тороплюсь с покаянием, продолжая мучиться вопросом - чему служила и служит моя разведка? Укреплению международной безопасности или больше безопасности стоящих у власти, закамуфлированной под государственную? Я тщательно взвешиваю все аргументы и контраргументы не для оправдания, для объяснения хотя бы самому себе. И получается вот что.
Работать во внешней разведке я начал в конце шестидесятых, когда наш МИД, отягощенный пропагандой "побед советской дипломатии", многих сведений о подлинных реальностях внешнего мира получить не мог, да и задача такая перед ним не ставилась. Что требовалось от разведки? Ее предназначение было - определить, насколько публичные заявления западных лидеров отвечали действительному положению дел. В результате картина получалась далеко не однозначной: одновременно с ведением переговоров по сдерживанию гонки вооружений лидеры эти стремились затруднить эффективное использование нашей страной внешнеэкономических связей путем запрета на поставку высоких технологий, повышения расходов на создание новейших технических средств ведения войны. Прибегали и к ядерному устрашению: пусть, мол, в Москве гадают о реальной возможности военного столкновения, хотя сами прямого конфликта старались избегать. Все это нашей разведке надо было подтверждать или опровергать достоверной, документальной информацией, которую на дипломатическом рауте не получишь и в газете, купленной в киоске на Бродвее за двадцать пять центов, не найдешь. Из "траншей закордонного поля" сотрудники разведки с тревогой следили и за попытками Советского Союза произвести впечатление своей "мускулатурой", распространить влияние на мировые процессы в духе требований "бесспорной" доктрины. Короче, стремились показать Москве, и не сквозь розовые очки, реальность складывавшуюся на западе и на востоке от наших границ.
Сумели бы сориентироваться без разведки в Кремле и на Старой площади в хитросплетениях западной стратегии с ее двусмысленным содержанием? Проверить теперь это трудно. Гораздо важнее другое: отвечая на брошенный вызов и подавляя любое несогласие с принятым курсом внутри страны, там избрали свой "двойной путь" - сокращать расходы на социальные нужды, науку, культуру, образование, отпуская одновременно колоссальные средства на производство новых вооружений и помощь союзникам и с не меньшим упорством двигая процесс международной разрядки, поиска компромисса по сокращению ядерных арсеналов. Такая политика срабатывала до той поры, пока не возвратился бумеранг и не ударил по экономике нашего государства, да так ощутимо, что вслед стало рушиться все остальное.
Разумеется, не можешь не спрашивать себя сегодня, зачем были нужны усилия твои собственные и многих других, подобных тебе, если Союз распался, военно-стратегический паритет нарушен, в мире осталась лишь одна сверхдержава. И находишь ответ: да хотя бы для того, чтобы избавиться сегодня от наивности, будто вся жизнь крутится вокруг тайных козней разведок, осознать, что может произойти с обществом, где власти не думают о справедливом социальном партнерстве, и не столько из-за подрывных действий внешних сил и "агентов влияния", сколько из-за бюрократического маразма и интеллектуального бессилия высших эшелонов государства.
Я наблюдал изнутри, как чума бюрократии одолевала "кремлевских мечтателей", поражала партийно-правительственные структуры, не делая исключения и для разведки. И все же, не пытаясь возвести в ранг святых ее сотрудников, не вижу резона умалять результатов деятельности по добыче идеологически непредвзятой информации, которая остужала горячие головы домо-рощенных отечественных алармистов1. Взвешенное представление об окружающем мире подтверждало, что начавшиеся в Союзе дезинтеграционные процессы порождены внутренними проблемами. Одновременно трудно представить себе, как без веры в большую идею мирных и справедливых отношений между государствами, предотвращения мировой войны многие из нас вообще пошли бы в разведку, как стали бы заниматься этически сомнительным делом и могли бы заручаться поддержкой иностранцев, симпатизировавших не партии и правительству, а нашей стране и ее народу, которые спасли цивилизацию от фашизма.
Но как тогда вписывается в мою схему арестованный за сотрудничество с нашей разведкой высокопоставленный сотрудник ЦРУ Олдрич Эймс? Сделанное им можно и в самом деле назвать парадоксом - решиться на измену, чтобы разоблачить измену. Из личного опыта знаю, что подобные люди предлагают свои услуги, когда считают это оправданным не только по материальным соображениям. Думается, подтолкнул его и моральный пресс атмосферы в ЦРУ, где процветают карьеризм, интриганство, наушничество. Поверить же исключительно в поиск Эймсом легкой наживы не позволяют мне многие годы тесного общения с американцами: на более выгодном поприще он, наверное, смог бы заработать гораздо больше и, на худой уж конец, не пожизненное тюремное заключение.
Не стану скрывать своего отношения и к бывшему офицеру разведки КГБ О. Гордиевскому, удостоенному теперь "пособия" от британских спецслужб. Трудно мне поверить, что он стал перебежчиком по политическим или идеологическим мотивам: причины если и были, то несколько иного свойства. Крайне обеспокоенный своим медленным продвижением по служебной лестнице, человек непомерного честолюбия, он болезненно воспринимал упреки начальства в отсутствии у него "конкретных результатов" работы. Попав в жесткие тиски английской контрразведки, дабы избежать огласки его оперативной деятельности, Гордиевский в отчаянии пошел на "джентльменское соглашение" с ее сотрудниками при условии, что те помогут получить нужные "результаты" в обмен, естественно, на ответные услуги. Однако переиграв самого себя, он оказался перед угрозой ареста нашей службы. Его же исповедальные измышления о "борьбе с тоталитарной системой" появились позднее, когда нужно было придать вес собственной деятельности и отрабатывать фунты на пропагандистском поприще. Короче, для меня этот человек остается, в отличие от Олдрича Эймса, к тому же и беспринципным циником.
Возможно, у кого-то на Западе есть другие суждения по поводу Эймса и Гордиевского. Ну что же, это ведь не партийное собрание, на котором совсем еще в недавнем прошлом необходимо было вырабатывать единое мнение.
Никому не навязываю и свою версию "похищения" в Риме капитана 1-го ранга КГБ Виталия Юрченко. По общепринятым международным стандартам и даже с учетом специфики жизни Америки, Италии и России, описанные им события, включая "побег из вашингтонского плена", звучат правдоподобно лишь для богатых воображением создателей шпионских романов, которые не проверяли на собственном опыте описываемые страсти-мордасти и никогда не были резидентами и разведчиками. Поэтому ни я, ни мои коллеги ему и по сей день не верим, считая его субъектом, который избежал заслуженной кары благодаря изворотливости тогдашнего руководителя нашей разведки, решившего "не выметать сор из избы". А жаль!..
Однако я несколько отвлекся, и замысел книги снова возвращает меня к избранной теме. Внутренний голос назойливо допытывается: "Служил ли для тебя олице-творением разведки ее бывший начальник и председатель КГБ Владимир Крючков?" Конечно, я покривил бы душой, если бы стал утверждать, что человек этот пренебрегал интересами безопасности нашей страны, тем более использовал свое положение для личного обогащения. Во всяком случае, приказа стрелять по зданию парламента он не отдавал. Но мне кажется, вряд ли Крючков задумывался над тем, что процветание и благополучие государства зависит не только от его безопасности. Волею времени и судьбы, как и все, оказавшиеся на такой вершине власти, он в умении бюрократического лавирования стал мастером высшего пилотажа, пока беспомощно не завис в сетях паутины кремлевской интриги, сотканной перехитрившим его президентом. В по-нимании же ветеранов разведку олицетворяли работавшие "в поле" офицеры, которые присягают лишь один раз и одному знамени, имеют морально-волевой стержень и не ищут личной выгоды в угаре страстей "тотального рынка", где все и вся продается по договоренной цене. Сохраняя веру в высокие идеалы, они видели, во что превращалась наша страна в руках негодяев, фанатиков и идиотов, коих хватает и среди сторонников коммунизма, и среди тех, кто органически не приемлет даже саму эту идею.
Может быть, я и сам все еще живу в мире иллюзий? Простым смертным, похоже, приходится сегодня мириться со многим, расставаться с иллюзиями, легендами, мифами и утопиями, но вся разница в том, что одни при этом спят спокойно, другие не могут избавиться от кошмарных наваждений.
Если уж разговор зашел об иллюзиях, то с точки зрения сегодняшнего дня не иначе как "буффонадой плаща и кинжала" не назовешь выполнение сотрудниками резидентур внешней разведки поручений международного отдела ЦК по передаче некоторым зарубежным партиям и движениям финансовой помощи. Но тогда давайте признаемся начистоту и без нового фанатизма - кто из наших политиков ставил под сомнение правомерность поддержки антиядерной кампании на Западе и всех, пытавшихся серьезно осаживать имперские амбиции Вашингтона? Или американская разведка не подпитывала свою "клиентуру" в интересующих США правительствах, партиях и движениях? Давайте признаем и то, что заколдованный круг международной конфронтации и сейчас еще вертится, подталкиваемый национальными интересами, как раньше идеологией, хотя теперь мы стараемся об этом меньше говорить.
Не мудреное это дело быть крепкими "задним умом", придумывать теперь версии на потребу новых веяний сверху, выдавать желаемое за действительное, не оставляя камня на камне от советской внешней политики. Знаю не понаслышке, как некоторые тогдашние советники ЦК пытались сдерживать авантюристические наклонности кремлевских старцев, не забывая о здравом соизмерении непомерных политических амбиций с реальными возможностями. Однако когда бывшие "ответработники" центрального партийного аппарата утверждают нынче, будто Фалин, Загладин и Арбатов "не питали никаких иллюзий относительно шансов на соперничество переживавшего "терминальный" кризис режима с развитыми индустриальными демократиями Запада", тут сразу надо бы уточнить: когда именно они отрешились от иллюзий - до того как стало нечем поддержать это соперничество или после, и что им приходилось чувствовать, когда они все еще продолжали ставить свои подписи под документами с грифом особой важности и под негласным девизом: "Авось выдюжит государство, не надорвется!" Застольные же или кулуарные беседы с их откровениями о развеявшихся иллюзиях для истории так же важны, но, при всей их значимости, не являются индульгенцией.
Для политического деятеля, желающего слыть про-фессионалом в своем деле, своевременное признание в крахе собственных иллюзий или сделанных ошибках требует от него огромного мужества. Наверное, поэтому многие либо отмалчиваются, либо под влиянием складывающейся конъюнктуры начинают охаивать все и выгораживать себя, не ведая, что тем самым они выдают сокровенную тайну о собственном двуличии.
Сегодня и военным трудно уйти из-под огня крити- ки - они тоже не безгрешны и нет у них иммунитета от самообмана и коррупции. Теперь кое-кто из высоких военных чинов решаются даже признать, что Генеральный штаб был в свое время принципиально против афганской авантюры и не занимался развалом американской армии, а также США в целом. Так, бывший командующий сухопутными войсками Валентин Варенников в своей книге "Судьба и честь" решился на это признание, правда, не упомянув о попытках наших политиков расшатать в свое время блок НАТО. Мне же остается только подтвердить и уточнить, что в НАТО мы были заинтересованы не больше, чем западные страны в Варшавском Договоре. В моей памяти еще живы эпизоды, когда наше государство и разведка пытались предотвратить дальнейшее кровопролитие во Вьетнаме и после ухода оттуда последнего американского солдата тем не менее воздерживались от желания сыпать соль на совсем еще свежие раны. В Вашингтоне же вели себя иначе, когда начался вывод советских войск из Афганистана: всячески пытались затянуть его, заставить нести еще большие экономические, политические и человеческие потери. Не говоря уж о том, что мы считали бесовской идею натравливания Калифорнии на Нью-Йорк, Японии - на США, Бельгии - на Францию, а в тогдашней политике Белого дома подобные призывы являлись и началом самих действий...
Даже сейчас, в отставке, мне далеко не безразлично, окажется ли перспективным сотрудничество между российской и американской специальными службами. Искренне хочу верить в полезность такого сотрудничества в борьбе с наркобизнесом, международным терроризмом, организованной преступностью. Во всяком случае думаю, что на нашу мафию оно должно оказать отрезвляющее действие. В то же время потенциальное партнерство служб внешней разведки обеих стран мне представляется пока смутно: не очень-то уживаются логика обеспечения безопасности источников секретной информации и немыслимое без доверия друг к другу сотрудничество. Возможно, я заблуждаюсь, но вот один лишь наглядный пример, и он не вселяет в меня большого оптимизма.
По инициативе последнего председателя КГБ В. Бакатина послу США в Москве была передана техническая документация системы негласного прослушивания в новом здании американского посольства. Высокопарные призывы бывшего секретаря обкома - "Хватит лгать, надо строить отношения взаимного доверия" - не смутили, однако, посла Ричарда Страусса, и он неожиданно предал гласности сей факт в вашингтонской печати, выразив сомнения, обладает ли сейчас американская сторона нужной информацией в полном объеме. Почувствовал ли тогда новый хозяин Лубянки, каким посмешищем себя выставил? Какие гарантии он мог дать в этом деле? Инициатива оказалась без взаимности и стала выглядеть еще смешнее, когда год спустя в своих мемуарах Бакатин усматривал ее "здравый смысл" в совсем уж удручающей аргументации система, мол, не представляла секрета для США, считалась устаревшей, неработоспособной и невосстанавливаемой. Короче, получилось по принципу: вот вам мешок с дохлой кошкой и давайте избавляться от недоверия.
Да и мой разговор сейчас на столь деликатную тему, наверное, далеко не всем покажется убедительным, хотя бы потому, что за любой разведкой традиционно тянется шлейф "активных мероприятий" по распространению направленной информации. Впрочем, тем же занимаются все государственные ведомства, дабы оправдать свое существование: идут на приписки, ложную отчетность и прочие уловки из арсенала бюрократо-творчества. Верить или не верить мне - каждый, кто читает эту книгу, решит сам, потому и не хочу клясться в своей откровенности. Не желаю, как кулик, хвалить свое "болото", цинично поплевывать в его сторону тоже не стану и всякий раз хочу быть далеким от намерения ставить под удар тех, кто с риском для себя помогает нашей стране за рубежом - слишком много пережито вместе тревог, радостей и сомнений, чтобы легко от них отмахнуться. Если кто-то из сегодняшних мемуаристов из КГБ или ГРУ поступает иначе, объективность и порядочность их не могут не вызывать у меня больших сомнений.
Даже для видавших виды профессионалов разведки многое в самом этом искусстве и ремесле остается "за кадром", независимо от их желания. Претензии же высшего руководства разведывательной службы на "знание всех фактов", включая существенные детали своих собственных операций за границей, отношу больше к иллюзиям, нежели к реальности, ибо посылать людей выполнять приказ или идти на это самому - две разные вещи.
Одно дело - руководить из надежно защищенного кабинета, и совсем другое - когда после успешной вербовочной беседы сам трясешься в полуночном вагоне нью-йоркской подземки и чувствуешь, как одинокие пассажиры избегают встречного взгляда, состав шарахается из стороны в сторону, а в голове еще свербит последний заданный тебе вопрос: "Если меня арестуют, хотя бы о дочери моей ваша служба позаботится?.." И честного ответа на него дать не можешь.
Желаю вам удачи в нашем, казалось бы, безнадежном деле. Благослови вас Бог!
Где прозвучали эти наставления? В восьмиэтажном железобетонном здании с наглухо закрытыми окнами на правом берегу Потомака в тринадцати километрах от Белого дома. Там на одной из стен главного вестибюля выбиты слова из Библии: "Познайте истину, и истина сделает вас свободными", а на другой - желтые звездочки в честь сотрудников, погибших при исполнении служебных обязанностей. Рядом бюст Аллена Даллеса с надписью: "В память о нем - все, что нас окружает". Здесь же начинается широкий коридор, где развешены портреты директоров Центрального разведывательного управления, объявления различных клубов, авторские картины и любительские фотографии. Чуть поодаль - библиотека, страховое агентство, кафетерий и медпункт. Четыре эскалатора доставляют служащих на верхние этажи.
К полуночи охранники начинают обходить свои владения, проверяя надежность замков в кабинетах, небольшая группа во главе с дежурным располагается на ночлег неподалеку от главного пульта телефонной связи. Шифровальщики продолжают направлять кодированные послания не менее чем в сотню резидентур. В три часа ночи заступает на вахту бригада сотрудников информационного подразделения, готовящая ежедневную сводку для президента страны. Но в большей части здания безлюдно, все двери заперты, столы в кабинетах освобождены от бумаг. Государственные тайны спрятаны там, где по-ложено. Америка и ее сокровенные секреты - в надежных руках. Так, во всяком случае, кажется...
Когда я мысленно возвращаюсь памятью ко всему, что мне довелось узнать, увидеть и прочувствовать за годы службы в разведке, передо мной возникает образ того ветерана-наставника, с которым читатель только что познакомился.
Он презирает дилетантов, некомпетентность в разведке его раздражает, как и те, кто получает там высокие звания, не будучи знатоком своего дела. Его кумир - основатель американской разведки, генерал Уильям Донован, который еще при Аллене Даллесе начал осваивать премудрости "великой тайной науки", как египтяне называли разведку за сотни лет до Иисуса Христа. Постигая ее тонкости, пришел к выводу, что на измену родине идут преимущественно из страха, ненависти, потребности чувствовать свою востребованность и значимость, из зависти и мести. Богатая практика убедила его: подчиняясь указаниям в форме просьб, агенты берут на себя роль актеров, которые должны сыграть строго по предлагаемому сценарию, но у них есть свое, особое чувство гордости. "Пусть я буду на услужении иностранного государства, - рассуждают они, - но дайте мне войти в игру, где делаются высокие ставки". Игра же эта без четко обозначенных правил ставится ими выше общепринятых морально-этических норм. А столь ли уж грешно обманывать других, когда обманул самого себя?
Кадровый сотрудник разведки великой державы, он считает себя человеком чести и долга, который осознает свою правоту и действует ради общего блага. Не болтун, не тихий чинуша, а прирожденный флибустьер без страха и упрека, умеющий парировать любой выпад. Истинный джентльмен, как он привык думать про себя, всегда полон достоинства, не допускает наигранной эмоциональной горячности, молчалив, интеллект свой не выставляет напоказ, дабы не раздражать окружающих, внешне выглядит несколько безразличным. Ему хорошо известно, кстати, что в обществе отдают достойную дань натурам не столь остроумным, сколь проницательным и дальновидным, один вид которых вызывает почтение и обезоруживает: они словно берегут себя для какого-то большого, стоящего дела.
Не жалуя приспособленцев и карьеристов, себя он относил к типам честолюбивым, требовательным к другим, упорно добивающимся результатов в конкретном деле. На его рабочий стол ежедневно ложились дюжины шифротелеграмм, записок, меморандумов, требовавших безотлагательных действий. В результате вечной спешки он привык полагаться на интуицию, здравый смысл, либо откладывать решение из-за отсутствия убедительных аргументов, дабы не потерять лица перед руководством. Вместе с разведывательными сводками иногда просматривал и гороскопы, считая их дополнением к уже имевшейся у него информации.
За границей в списках членов дипломатического корпуса фигурировал сначала как атташе, а со временем стал первым секретарем своего посольства. Об официальных своих обязанностях в кругу иностранцев говорил весьма туманно, что у дотошного собеседника рождало сомнения, чем же ему приходилось заниматься на самом деле. От излишних кривотолков спасала выработанная манера общения с людьми, независимо от их национального происхождения и социального по-ложения, основой которой служили вежливость, доброжелательность и безукоризненный такт. Своим же коллегам признавался, что в разведывательной работе постоянно искал возможности использования человеческих слабостей, не теряя при этом бдительности и чувства реальности. Из одной командировки в другую перевозил с собой коллекцию любимых книг Моэма, Теккерея, Киплинга, Достоевского и фотографию любимой женщины в серебряной рамке.
Пребывание на командных постах в Лэнгли повлияло и на стиль его поведения. В беседе с подчиненными появилась слегка заметная снисходительность, в речи - чеканные фразы, стало более крепким короткое рукопожатие, в мягком, ровном голосе проскальзывали стальные нотки. И как бы в довершение - не допускавший никаких вопросов взгляд. Манеры типичного резидента в стране, представляющей интерес для разведки. В служебных аттестациях на него постоянно отмечалось: "В работе методичен, целеустремлен и в высшей степени надежен".
Однако более тридцати лет такой работы подорвали здоровье, и он ушел в отставку, продолжая эпизодически оказывать службе консультативную помощь. Молодые сотрудники управления, несмотря на пафос его речи, обращенной к ним, вселяли в него мало надежды - слишком рано они становились циниками. Их постоянное сидение в кафетерии, активный обмен слухами о делах ведомства или комментариями по поводу последнего бейсбольного матча стали уже неписаным правилом. Отбыв положенные часы на службе, они стремились побыстрее вернуться в свой загородный домик с лужайкой под окном, а то и просто припасть к рюмке мартини. Научившись избегать комплекса самоанализа, их жены проникали во внутренний мир мужей столь проворно, что прекрасно осведомлены даже о некоторых служебных тайнах. Вроде бы все на месте отлаженный механизм разведки, квалифицированные кадры и компетентное руководство, но насколько большинству сотрудников не хватало упорства и хотя бы чуть-чуть идеализма.
Для многих американцев, думал он, разведка ассоциируется с делом, требующим мужества и решительности, вроде убийства, государственного переворота или парашютного десанта в тыл противника. Реальность же такова, что разведывательная служба фактически является лишь одним из бюрократических ведомств, все больше работающих на себя, поэтому разведчики в резидентурах предпочитают набирать очки в первую очередь за счет количества направленных ими в Вашингтон информационных телеграмм, а не их содержания, не рисковать и не брать на себя ответственность, плывя по течению, лишь только слегка подгребая. Отказываясь поддакивать начальству, некоторые увольняются, из оставшихся же ветеранов многие относятся к работе с прохладцей или вообще без особого интереса. Если куплен домик в рассрочку, дети учатся в частной школе, а старшая дочь на выданье, остается лишь тянуть лямку, пока не набежит пенсия со льготами. Находятся и такие, кто ушел так глубоко под "крышу" где-то в Европе или Латинской Америке, что в Вашингтон вообще не заглядывает.
В заколдованном круге
Ловлю скептический упрек в свой адрес проницательного читателя: "Можно подумать, советская, теперь уже российская разведка обходится без агентов-иностранцев". И он прав, других надежных средств пока не придумано, а потому любое уважающее себя государство всегда старается оставить на челе своей разведки, если не свет, то хотя бы тень целомудрия. Будем называть вещи своими именами - мне тоже приходилось склонять людей к юридическим наказуемым в их странах, а порой и этически неприглядным действиям. Печально, но факт.
И тем не менее я вынужден до сих пор сомневаться, что повсюду у власти стоят наичестнейшие политики, что межгосударственные противоречия отошли в прошлое, что международные террористы и аферисты мирового класса сошли со сцены и нет никакой угрозы международной безопасности. Если все это не может служить оправданием, мне тогда нужно не только исповедоваться, но и каяться, ибо мое занятие, попросту говоря, выглядит кражей собственности у другого государства, хотя и с санкции моего отечественного. Пока же я не тороплюсь с покаянием, продолжая мучиться вопросом - чему служила и служит моя разведка? Укреплению международной безопасности или больше безопасности стоящих у власти, закамуфлированной под государственную? Я тщательно взвешиваю все аргументы и контраргументы не для оправдания, для объяснения хотя бы самому себе. И получается вот что.
Работать во внешней разведке я начал в конце шестидесятых, когда наш МИД, отягощенный пропагандой "побед советской дипломатии", многих сведений о подлинных реальностях внешнего мира получить не мог, да и задача такая перед ним не ставилась. Что требовалось от разведки? Ее предназначение было - определить, насколько публичные заявления западных лидеров отвечали действительному положению дел. В результате картина получалась далеко не однозначной: одновременно с ведением переговоров по сдерживанию гонки вооружений лидеры эти стремились затруднить эффективное использование нашей страной внешнеэкономических связей путем запрета на поставку высоких технологий, повышения расходов на создание новейших технических средств ведения войны. Прибегали и к ядерному устрашению: пусть, мол, в Москве гадают о реальной возможности военного столкновения, хотя сами прямого конфликта старались избегать. Все это нашей разведке надо было подтверждать или опровергать достоверной, документальной информацией, которую на дипломатическом рауте не получишь и в газете, купленной в киоске на Бродвее за двадцать пять центов, не найдешь. Из "траншей закордонного поля" сотрудники разведки с тревогой следили и за попытками Советского Союза произвести впечатление своей "мускулатурой", распространить влияние на мировые процессы в духе требований "бесспорной" доктрины. Короче, стремились показать Москве, и не сквозь розовые очки, реальность складывавшуюся на западе и на востоке от наших границ.
Сумели бы сориентироваться без разведки в Кремле и на Старой площади в хитросплетениях западной стратегии с ее двусмысленным содержанием? Проверить теперь это трудно. Гораздо важнее другое: отвечая на брошенный вызов и подавляя любое несогласие с принятым курсом внутри страны, там избрали свой "двойной путь" - сокращать расходы на социальные нужды, науку, культуру, образование, отпуская одновременно колоссальные средства на производство новых вооружений и помощь союзникам и с не меньшим упорством двигая процесс международной разрядки, поиска компромисса по сокращению ядерных арсеналов. Такая политика срабатывала до той поры, пока не возвратился бумеранг и не ударил по экономике нашего государства, да так ощутимо, что вслед стало рушиться все остальное.
Разумеется, не можешь не спрашивать себя сегодня, зачем были нужны усилия твои собственные и многих других, подобных тебе, если Союз распался, военно-стратегический паритет нарушен, в мире осталась лишь одна сверхдержава. И находишь ответ: да хотя бы для того, чтобы избавиться сегодня от наивности, будто вся жизнь крутится вокруг тайных козней разведок, осознать, что может произойти с обществом, где власти не думают о справедливом социальном партнерстве, и не столько из-за подрывных действий внешних сил и "агентов влияния", сколько из-за бюрократического маразма и интеллектуального бессилия высших эшелонов государства.
Я наблюдал изнутри, как чума бюрократии одолевала "кремлевских мечтателей", поражала партийно-правительственные структуры, не делая исключения и для разведки. И все же, не пытаясь возвести в ранг святых ее сотрудников, не вижу резона умалять результатов деятельности по добыче идеологически непредвзятой информации, которая остужала горячие головы домо-рощенных отечественных алармистов1. Взвешенное представление об окружающем мире подтверждало, что начавшиеся в Союзе дезинтеграционные процессы порождены внутренними проблемами. Одновременно трудно представить себе, как без веры в большую идею мирных и справедливых отношений между государствами, предотвращения мировой войны многие из нас вообще пошли бы в разведку, как стали бы заниматься этически сомнительным делом и могли бы заручаться поддержкой иностранцев, симпатизировавших не партии и правительству, а нашей стране и ее народу, которые спасли цивилизацию от фашизма.
Но как тогда вписывается в мою схему арестованный за сотрудничество с нашей разведкой высокопоставленный сотрудник ЦРУ Олдрич Эймс? Сделанное им можно и в самом деле назвать парадоксом - решиться на измену, чтобы разоблачить измену. Из личного опыта знаю, что подобные люди предлагают свои услуги, когда считают это оправданным не только по материальным соображениям. Думается, подтолкнул его и моральный пресс атмосферы в ЦРУ, где процветают карьеризм, интриганство, наушничество. Поверить же исключительно в поиск Эймсом легкой наживы не позволяют мне многие годы тесного общения с американцами: на более выгодном поприще он, наверное, смог бы заработать гораздо больше и, на худой уж конец, не пожизненное тюремное заключение.
Не стану скрывать своего отношения и к бывшему офицеру разведки КГБ О. Гордиевскому, удостоенному теперь "пособия" от британских спецслужб. Трудно мне поверить, что он стал перебежчиком по политическим или идеологическим мотивам: причины если и были, то несколько иного свойства. Крайне обеспокоенный своим медленным продвижением по служебной лестнице, человек непомерного честолюбия, он болезненно воспринимал упреки начальства в отсутствии у него "конкретных результатов" работы. Попав в жесткие тиски английской контрразведки, дабы избежать огласки его оперативной деятельности, Гордиевский в отчаянии пошел на "джентльменское соглашение" с ее сотрудниками при условии, что те помогут получить нужные "результаты" в обмен, естественно, на ответные услуги. Однако переиграв самого себя, он оказался перед угрозой ареста нашей службы. Его же исповедальные измышления о "борьбе с тоталитарной системой" появились позднее, когда нужно было придать вес собственной деятельности и отрабатывать фунты на пропагандистском поприще. Короче, для меня этот человек остается, в отличие от Олдрича Эймса, к тому же и беспринципным циником.
Возможно, у кого-то на Западе есть другие суждения по поводу Эймса и Гордиевского. Ну что же, это ведь не партийное собрание, на котором совсем еще в недавнем прошлом необходимо было вырабатывать единое мнение.
Никому не навязываю и свою версию "похищения" в Риме капитана 1-го ранга КГБ Виталия Юрченко. По общепринятым международным стандартам и даже с учетом специфики жизни Америки, Италии и России, описанные им события, включая "побег из вашингтонского плена", звучат правдоподобно лишь для богатых воображением создателей шпионских романов, которые не проверяли на собственном опыте описываемые страсти-мордасти и никогда не были резидентами и разведчиками. Поэтому ни я, ни мои коллеги ему и по сей день не верим, считая его субъектом, который избежал заслуженной кары благодаря изворотливости тогдашнего руководителя нашей разведки, решившего "не выметать сор из избы". А жаль!..
Однако я несколько отвлекся, и замысел книги снова возвращает меня к избранной теме. Внутренний голос назойливо допытывается: "Служил ли для тебя олице-творением разведки ее бывший начальник и председатель КГБ Владимир Крючков?" Конечно, я покривил бы душой, если бы стал утверждать, что человек этот пренебрегал интересами безопасности нашей страны, тем более использовал свое положение для личного обогащения. Во всяком случае, приказа стрелять по зданию парламента он не отдавал. Но мне кажется, вряд ли Крючков задумывался над тем, что процветание и благополучие государства зависит не только от его безопасности. Волею времени и судьбы, как и все, оказавшиеся на такой вершине власти, он в умении бюрократического лавирования стал мастером высшего пилотажа, пока беспомощно не завис в сетях паутины кремлевской интриги, сотканной перехитрившим его президентом. В по-нимании же ветеранов разведку олицетворяли работавшие "в поле" офицеры, которые присягают лишь один раз и одному знамени, имеют морально-волевой стержень и не ищут личной выгоды в угаре страстей "тотального рынка", где все и вся продается по договоренной цене. Сохраняя веру в высокие идеалы, они видели, во что превращалась наша страна в руках негодяев, фанатиков и идиотов, коих хватает и среди сторонников коммунизма, и среди тех, кто органически не приемлет даже саму эту идею.
Может быть, я и сам все еще живу в мире иллюзий? Простым смертным, похоже, приходится сегодня мириться со многим, расставаться с иллюзиями, легендами, мифами и утопиями, но вся разница в том, что одни при этом спят спокойно, другие не могут избавиться от кошмарных наваждений.
Если уж разговор зашел об иллюзиях, то с точки зрения сегодняшнего дня не иначе как "буффонадой плаща и кинжала" не назовешь выполнение сотрудниками резидентур внешней разведки поручений международного отдела ЦК по передаче некоторым зарубежным партиям и движениям финансовой помощи. Но тогда давайте признаемся начистоту и без нового фанатизма - кто из наших политиков ставил под сомнение правомерность поддержки антиядерной кампании на Западе и всех, пытавшихся серьезно осаживать имперские амбиции Вашингтона? Или американская разведка не подпитывала свою "клиентуру" в интересующих США правительствах, партиях и движениях? Давайте признаем и то, что заколдованный круг международной конфронтации и сейчас еще вертится, подталкиваемый национальными интересами, как раньше идеологией, хотя теперь мы стараемся об этом меньше говорить.
Не мудреное это дело быть крепкими "задним умом", придумывать теперь версии на потребу новых веяний сверху, выдавать желаемое за действительное, не оставляя камня на камне от советской внешней политики. Знаю не понаслышке, как некоторые тогдашние советники ЦК пытались сдерживать авантюристические наклонности кремлевских старцев, не забывая о здравом соизмерении непомерных политических амбиций с реальными возможностями. Однако когда бывшие "ответработники" центрального партийного аппарата утверждают нынче, будто Фалин, Загладин и Арбатов "не питали никаких иллюзий относительно шансов на соперничество переживавшего "терминальный" кризис режима с развитыми индустриальными демократиями Запада", тут сразу надо бы уточнить: когда именно они отрешились от иллюзий - до того как стало нечем поддержать это соперничество или после, и что им приходилось чувствовать, когда они все еще продолжали ставить свои подписи под документами с грифом особой важности и под негласным девизом: "Авось выдюжит государство, не надорвется!" Застольные же или кулуарные беседы с их откровениями о развеявшихся иллюзиях для истории так же важны, но, при всей их значимости, не являются индульгенцией.
Для политического деятеля, желающего слыть про-фессионалом в своем деле, своевременное признание в крахе собственных иллюзий или сделанных ошибках требует от него огромного мужества. Наверное, поэтому многие либо отмалчиваются, либо под влиянием складывающейся конъюнктуры начинают охаивать все и выгораживать себя, не ведая, что тем самым они выдают сокровенную тайну о собственном двуличии.
Сегодня и военным трудно уйти из-под огня крити- ки - они тоже не безгрешны и нет у них иммунитета от самообмана и коррупции. Теперь кое-кто из высоких военных чинов решаются даже признать, что Генеральный штаб был в свое время принципиально против афганской авантюры и не занимался развалом американской армии, а также США в целом. Так, бывший командующий сухопутными войсками Валентин Варенников в своей книге "Судьба и честь" решился на это признание, правда, не упомянув о попытках наших политиков расшатать в свое время блок НАТО. Мне же остается только подтвердить и уточнить, что в НАТО мы были заинтересованы не больше, чем западные страны в Варшавском Договоре. В моей памяти еще живы эпизоды, когда наше государство и разведка пытались предотвратить дальнейшее кровопролитие во Вьетнаме и после ухода оттуда последнего американского солдата тем не менее воздерживались от желания сыпать соль на совсем еще свежие раны. В Вашингтоне же вели себя иначе, когда начался вывод советских войск из Афганистана: всячески пытались затянуть его, заставить нести еще большие экономические, политические и человеческие потери. Не говоря уж о том, что мы считали бесовской идею натравливания Калифорнии на Нью-Йорк, Японии - на США, Бельгии - на Францию, а в тогдашней политике Белого дома подобные призывы являлись и началом самих действий...
Даже сейчас, в отставке, мне далеко не безразлично, окажется ли перспективным сотрудничество между российской и американской специальными службами. Искренне хочу верить в полезность такого сотрудничества в борьбе с наркобизнесом, международным терроризмом, организованной преступностью. Во всяком случае думаю, что на нашу мафию оно должно оказать отрезвляющее действие. В то же время потенциальное партнерство служб внешней разведки обеих стран мне представляется пока смутно: не очень-то уживаются логика обеспечения безопасности источников секретной информации и немыслимое без доверия друг к другу сотрудничество. Возможно, я заблуждаюсь, но вот один лишь наглядный пример, и он не вселяет в меня большого оптимизма.
По инициативе последнего председателя КГБ В. Бакатина послу США в Москве была передана техническая документация системы негласного прослушивания в новом здании американского посольства. Высокопарные призывы бывшего секретаря обкома - "Хватит лгать, надо строить отношения взаимного доверия" - не смутили, однако, посла Ричарда Страусса, и он неожиданно предал гласности сей факт в вашингтонской печати, выразив сомнения, обладает ли сейчас американская сторона нужной информацией в полном объеме. Почувствовал ли тогда новый хозяин Лубянки, каким посмешищем себя выставил? Какие гарантии он мог дать в этом деле? Инициатива оказалась без взаимности и стала выглядеть еще смешнее, когда год спустя в своих мемуарах Бакатин усматривал ее "здравый смысл" в совсем уж удручающей аргументации система, мол, не представляла секрета для США, считалась устаревшей, неработоспособной и невосстанавливаемой. Короче, получилось по принципу: вот вам мешок с дохлой кошкой и давайте избавляться от недоверия.
Да и мой разговор сейчас на столь деликатную тему, наверное, далеко не всем покажется убедительным, хотя бы потому, что за любой разведкой традиционно тянется шлейф "активных мероприятий" по распространению направленной информации. Впрочем, тем же занимаются все государственные ведомства, дабы оправдать свое существование: идут на приписки, ложную отчетность и прочие уловки из арсенала бюрократо-творчества. Верить или не верить мне - каждый, кто читает эту книгу, решит сам, потому и не хочу клясться в своей откровенности. Не желаю, как кулик, хвалить свое "болото", цинично поплевывать в его сторону тоже не стану и всякий раз хочу быть далеким от намерения ставить под удар тех, кто с риском для себя помогает нашей стране за рубежом - слишком много пережито вместе тревог, радостей и сомнений, чтобы легко от них отмахнуться. Если кто-то из сегодняшних мемуаристов из КГБ или ГРУ поступает иначе, объективность и порядочность их не могут не вызывать у меня больших сомнений.
Даже для видавших виды профессионалов разведки многое в самом этом искусстве и ремесле остается "за кадром", независимо от их желания. Претензии же высшего руководства разведывательной службы на "знание всех фактов", включая существенные детали своих собственных операций за границей, отношу больше к иллюзиям, нежели к реальности, ибо посылать людей выполнять приказ или идти на это самому - две разные вещи.
Одно дело - руководить из надежно защищенного кабинета, и совсем другое - когда после успешной вербовочной беседы сам трясешься в полуночном вагоне нью-йоркской подземки и чувствуешь, как одинокие пассажиры избегают встречного взгляда, состав шарахается из стороны в сторону, а в голове еще свербит последний заданный тебе вопрос: "Если меня арестуют, хотя бы о дочери моей ваша служба позаботится?.." И честного ответа на него дать не можешь.