Страница:
Для моего друга бизнес был битвой, в которой только люди с бойцовскими качествами способны одержать победу, где ум весьма важен, но не менее важна и сама личность со своим характером, опытом, интуицией. Если ты ведешь себя застенчиво, замкнуто или чересчур суетливо, смотришь сердито, не интересуешься искренне собе-седником, жди в ответ адекватную реакцию. На "рынке личностей" и ему приходилось продавать себя подороже, поэтому "упаковку" необходимо было делать привлекательной, завоевывать авторитет смелостью, здравомыслием, умением вести себя достойно и спокойно.
Процветание бизнеса сегодня, как ему представляется, все более зависит от быстроты получения, обработки и передачи по назначению точной, надежной и прогнозирующей информации - без этого прибыли не получить, тем более что прибавочная стоимость создается преимущественно благодаря знаниям, а не дешевой рабочей силе. В будущем выживут компании, которые сумеют использовать знания для производства материальных ценностей, и не просто быстро, а молниеносно смогут принимать необходимые решения. Вот почему, в отличие от крупных корпораций, во многом еще бюрократизированных процедурами принятия решений, весьма эффективной формой обещает стать бизнес семей-ный - антибюрократический по природе своей, где никто не скован жестким надзором и подхлестыванием, никому не обязан своим продвижением к успеху.
На примере собственной фирмы моему другу виделось, как скорее всего сложится распределение власти в экономике не в столь отдаленном будущем: новая структура управления станет более походить на мозаику, а не на четко очерченную иерархию вертикального подчинения; возникнет множество горизонтальных и неформальных каналов передачи информации, широких контактов с внешним миром; высокий темп производства сохранится не благодаря выжиманию пота, а посредством разумной перестройки и обмена информацией электронными средствами. Перед лицом истощающихся энергоресурсов экономика выживет, лишь опи-раясь на интеллектуальный потенциал. Другого не дано.
Советскому Союзу, по мнению моего друга, не удалось выдержать экономического соперничества с Западом, потому что уверившись в своем идейном превос-ходстве мы, советские, и особенно ответственные за принятие решений перестали реально мыслить по части внедрения новых знаний и идей. А ведь, как известно, жизнеспособность общественного устройства во многом зависит от воображения лидеров страны, именно от их умения использовать новейшие знания и опыт, которые накопили другие народы. Так он считал, и опровергать его не имело смысла, ибо в таком случае я уподобился бы пассажиру, отправившемуся в кругосветное путешествие, прихватив с собой для ориентировки на местности "глобус России".
Критически он был настроен и в отношении собственной страны. От него мне не раз приходилось слышать о том, что по передаваемой из поколения в поколение традиции, основными слагаемыми американской жизни стали деньги, спорт и секс. Для многих его соотечественников именно этими компонентами исчерпывается гамма ощущений его соотечественника, да и судьбы каждого из них очень схожи - колледж, женитьба, карьера в промышленной, финансовой или торговой компании, если подфартит - собственный бизнес, солидный счет в на-дежном банке, а между этими вехами несколько супружеских измен и поездок всем семейством в турне за границу... Подобно другим, и мой друг был настоян на деловитости, на сентиментальности, в нем клокотала жажда урвать у жизни как можно больше удовольствий.
В ответ на его интерес к тому, что происходит ныне в России, мне приходилось рассказывать много, не затушевывая того, что нас сегодня роднит - уже увы в довольно неприглядном свете.
Своих соотечественников он считал людьми, которые примирились с властью государства и большого бизнеса, но не хотят принадлежать им целиком, ибо власть она и есть власть и не дает играть честно ни себе ни другим. Почему честность лучше лжи, он не затруднял себя рассуждениями на эту тему, просто хотел научить двух своих сыновей не лгать. Ему сложно было объяснить приверженность тем или иным моральным ценностям: в принципе он не против был стать на сторону обделенных, но при условии, если те все еще хотят выбиться в люди и использовать свой шанс на успех.
Задумывался он и о том, искренняя ли его вера в Бога. Его предки считали покорение нового континента делом богоугодным, дабы воздвигнуть "Град на холме"; ему же бейсбольное поле казалось единственным местом, где по достоинству могут оценить принесенные жертвы. Религия стала для моего друга делом сугубо личным, мнение епископов и даже Папы Римского его не волновало - у каждого складываются религиозные убеждения независимо от церкви. Божественное происхождение Христа и авторитет Священного Писания он мог принять при условии, если это послужит источником самоуважения и нравственной опоры в жизни. Многие американцы в своих духовных исканиях нередко приходят к дзэн-буддизму, становятся пантеистами, верящими в священность Земли и всех живых существ, чтобы уйти от тревог земных. И все же Рождество для моего друга - великий праздник - хоть раз в году напоминающий о том, что есть на свете нечто гораздо более важное, чем суета мирских дел.
Он полагал, что честно живя и трудясь, осуществляет тем самым закрепленное законом неотъемлемое право каждого на стремление к счастью, под которым понимается прежде всего личная независимость в выборе того, что ты делаешь. К очень важным правам человека относил и право на совершение ошибки, на заблуждение и на возможность начать все с начала. Его этика исходила из высшей для протестантов ценности - труда на благо людей: не делания денег ради денег, а создания с их помощью полезных вещей.
У меня вызывало уважение его отношение к соб-ственной стране, которую он любил не потому, что она богаче и сильнее других - просто ему суждено было там родиться, и не на что жаловаться. Рядом жили похожие на него, в бардачке своих автомашин прятали револьвер с кипой полицейских штрафных тикетов за превышение скорости, и никто их не поучал на каждом шагу, что он должен делать, а чего нет. Патриотизм же почитал вещью скверной, если из-за слепой любви к родине человек многое не видит. Скажем, не приемлет тот факт, что первый президент США владел ста девятнадцатью ра- бами, и, одержи победу англичане, Джорджа Вашингтона повесили бы за измену родине...
Мне вспоминается одна из наших бесед в баре Пенсильванского вокзала в Нью-Йорке, особенно та ее часть, что последовала после второго мартини.
- Ты знаешь, со мной происходит какая-то странная штука, - заметил он. - Все чаще обуревают догадки, что настоящая жизнь проходит вне бизнеса. Ищу отдушину в своем загородном клубе, где не суетятся, не напоминают о "крысиной гонке" на работе, предпочитая просто играть в гольф или вообще ни о чем не думать. Вокруг живые люди, а не партнеры и конкуренты, никто не зависит друг от друга - так надежнее, если каждый отвечает за себя и никому не навязывается в близкие друзья.
- Наверное, надо просто отдохнуть, - предположил я.
- Подожди, я просто еще не рассказал историю до конца. На двадцать пятом году супружеской жизни жена недавно отправила меня в нокдаун, заявив о разводе. То было как выстрел в задницу. Вкалывал и отдавал все заработанное семье, чтобы услышать о разводе! И что сейчас мне нужно в жизни? Может быть, когда уже за пятьдесят, пора начинать играть только самого себя? Карьеру сделал, но ради чего изматывать себя дальше? Я уж по-думываю уйти на пенсию, заняться собой. Видимо, лучший реванш - это жить счастливо, превратив деньги в средство достижения приятного, одухотворенного образа жизни. У каждого должен быть на земле кусочек пространства, где он может оставаться самим собой и не посягать на интересы других. Кто-то вгоняет себе шприц с наркотиками. И это его забота, не надо только учить этой пакости своих детей. Кстати, пожалуйста, не выражай своего сожаления по поводу моего семейного коллапса.
- У нас мужской разговор, иначе и быть не может, - согласился я.
- Вот именно, - продолжал он, переходя к другой теме. - Если у меня и есть философия жизни, так это: "Будь верен себе!" Разговоры о высших интересах государства считаю демагогической болтовней и обманом: за бескорыстием служения государству всегда кроются чьи-то личные интересы. Причины упадка общественной морали, думаю, не в индивидуализме, а в искажении его подлинного смысла, не в том, что люди озабочены собственными интересами, а в их недостаточной озабоченности своими истинными интересами и в неуважении к самим себе. Мое твердое убеждение - зависть порождена невежеством, участь любого смертного предрешена и надо спокойно принимать уготованное судьбой.
- В этом есть большой смысл, - согласился я. - Но всякий ли может быть уверен, что сам себя не обманет?
- Вот здесь я теряюсь в догадках, - сказал он и выпил свой третий мартини до дна...
Позднее, спустя месяцы я узнал от него, что его новая подруга открыла ему массу новых радостей, помогла найти себя. Хотя бизнес все еще оставался для него по-лем битвы, тылом стала служить личная жизнь, и он все активнее принялся искать пути поменять полностью свой образ бытия, чтобы наслаждаться каждым его мгновением и не дергаться от напряга в преддверии полученного на работе инфаркта.
В последний раз мы виделись в нью-йоркском аэропорту - я провожал его на самолет в Калифорнию, где после отставки он выбрал для себя новое пристанище, дабы начать "жить по-своему". Мы прогуливались по залу ожидания, как вдруг, услышав объявление о посадке, он заговорил:
- Хочу открыть тебе маленькую тайну. Однажды на меня вышли джентльмены из ФБР и деликатно попросили использовать нашу дружбу для вербовки тебя. В от-вет я дал понять, что ты считаешь себя коммунистом и очень любишь свою родину. И послал их к дьяволу, чтобы меня больше не беспокоили. Не волнуйся, со мной будет все о'кей, с тобой, надеюсь, тоже. Помни, когда найдешь возможным, приезжай ко мне и мы будем просто бродить босиком по пляжу, наблюдая закат солнца. Должно быть, сказочное это зрелище - солнце, утопающее в океане!.. Это и есть, черт возьми, настоящая жизнь, а все остальное иллюзии и блеф. Ради Бога не думай, что я это говорю, чтобы сделать тебе приятное и успокоить себя. До встречи, Тони, если та-ковая будет нам дарована Провидением.
Нужно было что-то ответить, но я не успел - мы крепко обнялись, чувствуя себя вправе не сдерживать своих эмоций. Он повернулся и твердой походкой направился в кишку посадочного туннеля.
P. S. Об этой истории, не исключено, прочтет кто-нибудь из ассов разведки или контрразведки и, видимо, выдвинет свои версии относительно того, как я пы-тался вербовать американца или меня пытались с его помощью. На все это хочу ответить: подобные предпо-ложения могут явиться логическим результатом длительного пребывания в профессионально ограниченном пространстве, откуда весь мир кажется поделенным на уже завербованных или еще не завербованных агентов. Иногда столь незамысловатые схемы оправдываются, чаще же всего - нет, ибо основная масса людей принадлежит скорее к категории невербуемых. И если меня услышит мой друг за океаном, он подтвердит. Хотя со-гласен, дьявольски это трудно быть в ком-то или в чем-то абсолютно уверенным, включая самого себя.
Версия третья
А ПОД НОГАМИ СОЧНЫЙ ЛУГ РАСТЕТ
Пусть кажется жалкой твоя жизнь, но умей глядеть ей в лицо, не отстраняясь от нее и не проклиная. Она не так плоха, как ты сам. Она всего беднее, когда ты всего богаче. Придирчивый и в раю найдет, к чему придраться.
Генри Торо
Работа в Америке убедила меня в одном: самая большая в этой стране ценность - это ее люди со своим складом ума и души, у каждого неповторимым, особенным. Но она же научила находить и то общее, что сближало меня с ними.
Страстное желание ни от кого не зависеть соперничало в каждом из нас с горячим стремлением поддержи-вать связь с миром людей и вещей. Нам очень хотелось узнать, есть ли в жизни какой-нибудь смысл, да и вообще познаваема ли она в принципе. Концепции свободы в законченном виде у нас не сложилось - нам казалось это понятие настолько относительным, что обнаружить его можно было лишь интуитивно. Древние греки, скажем, свободными считали любого, кто не был рабом и тем более подчиненным. Мы же усматривали в свободе прежде всего возможность действия, избавления от неуверенности и страха. Понимали, однако, что ее можно осознавать по-разному, в том числе так, как это сделали в свое время немцы, приняв идеи национал-социализма и сильной личности, провозгласив свой народ мессией и поверив в его превосходство над другими.
В списке наших духовных ценностей свобода всегда стояла на первом месте, однако это не мешало понимать, как в наших странах миллионы людей были "свободны" от постоянной работы, достойных цивилизованного человека жилищных условий, медицинской помощи, как души их калечил страх перед насилием и преступностью. Можно, конечно, чувствовать себя свободным, имея на банковском счету солидную сумму, но подлинная свобода достигается, когда ты честен и искренен перед самим собой и в общении с другими. Именно поэтому мы признавали американского философа Генри Торо одним из самых свободных и счастливых людей, чье слово и дело не противоречили друг другу.
Идею свободы личности убедительнее всего выразил в Америке Томас Джефферсон, мечтавший о грядущей демократии с неотъемлемым правом человека на жизнь, свободу и счастье. Спустя и двести лет далеко не все американцы в состоянии реально пользоваться этим правом, но его смысл понятен каждому: счастье - это когда ты можешь сохранять свое человеческое достоинство, независимость, уважая других и себя. Уйдя из политики, Джефферсон признавался, что всю жизнь боролся со своими самыми сокровенными стремлениями и чувствами - душа тяготела к занятиям литературным и домашнему очагу, суровая же необходимость заставляла делать нечто далекое от его истинных потребностей. Только на склоне лет он стал жить тем, что ему было милее и дороже: проснувшись с восходом солнца, разводил огонь в камине, умывался холодной водой и садился за письменный стол работать, ездил на лошади, ухаживал за садом, питался умеренно, избегал азартных игр, не терпел праздности, рисовал, изобретал новую модель плуга, строил удобный, оригинальный флюгер и вообще постоянно занимался чем-то полезным для хозяйства. Среди негритянок-рабынь у него была женщина, которую он любил...
Хорошо помню, как иногда мы спрашивали себя, жи-вем ли счастливее родителей, стали ли мудрее благодаря полученному образованию, крепче ли наша воля, и не могли отделаться от сомнений, что, хотя сыты, одеты и вообще нам неведомы трудности предков, хотя денежных средств у нас намного больше и живем значительно комфортабельнее их, духовных ценностей от этого не увеличилось. Причины же усматривали в условиях современной жизни, отнимающих у нас душевный покой. Мы чувствовали и видели, что повсюду в Америке и России стремление к обожествлению материальных ценностей вытравливает у людей интерес ко всему, не сулящему удовольствия и удобства, что они слабеют волею, становятся равнодушнее к ближнему, часто молчат при виде совершающихся преступлений, хотя и не ограничивают себя мыслить свободно, ненавидеть безобидной, риторической ненавистью, что во всем, касающемся техники и управления производством, стали смекалистее, однако их внутренний мир от этого не становился богаче.
Время от времени мы задавались мыслью о божественном происхождении мира, сотни аргументов приводили в подтверждение, столько же против и все были равно убедительными. Относя идею Бога к "задачкам не для ума", делали все же различие между Иисусом веры и Иисусом - исторической личностью, между религией и церковью. Библия признавалась нами прежде всего поэтическим произведением, но даже считая христианскую доктрину одной из гипотез, мы видели себя христианами в душе, понимая под Христом общечеловеческое начало добра и справедливости. Иудейский подвижник-жертвенник, проповедник, мессия, сын божий... Писание не проясняло до конца одну какую-то версию. Мы не скрывали своего удивления и тем, что сама фигура Иисуса Христа была официально признана чудодейственной простым голосованием на собрании церковной элиты три века спустя после его предполагаемой смерти. Пилат якобы вы- резал на кресте распятия надпись "Царь иудеев", но что именно имелось в виду под этими словами? И что означало, например, "бедный плотник из Назарета"? В древнегреческом "плотник" - не только профессия обработчика дерева, но и "учитель", "наставник", самого же Назарета в библейские времена не было, появилось это селение лишь в третьем веке новой эры.
Христианское учение формировалось столетиями - этим мы склонны были и объяснять множество нестыковок в нем. Согласно священным писаниям, Всевышний сотворил Адама и Еву, у них были сыновья Авель и Каин, а убив Авеля, Каин подошел к земле Нод, женился там и вместе с ее жителями построил город. Но вот только на ком он мог жениться? А догмат о непорочном зачатии? Признав одно зачатие непорочным, все иные сделали порочными! Видимо, отчасти из-за таких нестыковок церковники всегда пытаются трактовать божественные откровения иносказательно, изречения сознательно затуманивают, дабы больше поразить воображение человеческое. Нагорную проповедь Христа трудно понять буквально, в каждой ее фразе есть эзотерический смысл. Не по этой ли причине духовенство, чтобы скрыть истину от ограниченных людей, долгое время не подпускало мирян даже к Библии?
Без всякого желания подстраиваться друг под друга, решающим все же в появлении и выживании христианства на протяжении почти двух тысячелетий мы видели прежде всего фактор психологический и нравственный. Во времена его зарождения общество жило ожиданиями мессии, жаждало спасения от коррупции и морального разложения, благодаря чему и появился Иисус Христос. Нечто подобное люди переживают и сегодня - казавшиеся совсем недавно многообещающими идеологии не оправдали себя, в сознании многих возник вакуум. К тому же вся история рода человеческого и природа самого человека, похоже, склоняют его к страданиям и вере в голую абсурдность своего бытия земного.
Когда мне приходилось беседовать с американцами на многие сакраментальные темы - о счастье, свободе, вере, то чувствовал я в себе терзающую раздвоенность. Разве само существование Вселенной должно обязательно свидетельствовать об ее создании по чьей-то воле или в результате "большого взрыва"? Не сам ли человек из-за неуютности своей в этом мире создал Творца по образу и подобию своему? А как представить себе, что мир возник в семь дней, когда в отсутствии Солнца и Земли самих дней не было? Конечно, можно упрекнуть меня в бедном воображении, но ведь христианство дарует вечное наслаждение в потустороннем царстве только верующим в Христа-спасителя. Что же тогда предназначается адептам других религий, которые о нем даже не слышали? Лишь совсем недавно христианская церковь стала проявлять относительную терпимость к иным вероисповеданиям, однако в основе религиозного культа все еще покоится страх, подавляющий и питающий насилие одновременно. Да и войны на религиозной почве пока не отошли в прошлое...
Мы не скрывали друг от друга, что хотим не только свободы, но и счастья. В помощь ненасытным предлагалось "позитивное мышление", туристское бюро подсказывало: "Счастье - это Калифорния!", фирма в Бостоне открывала курсы "Искусство быть счастливым", новая жидкость для окраски волос называлась "Счастье"... Недостатка в рецептах не было и по другую сторону океана. С тех пор, как иудейские пророки в Ветхом Завете призвали ищущих счастья подчиняться законам Всевышнего, искать его в упорном труде на благо небесное, люди вымаливали себе счастье, погружаясь в молитвы, медитацию, ища умиротворения то в простых человеческих радостях от возделывания земли, чтения книг, слушания музыки, занятия спортом, а то прибегая к крепким напиткам, наркотикам, играя в рулетку...
Если счастье не приходит, его надо купить, пусть не само счастье, хотя бы удовольствие. В сороковых годах лыжным спортом в Америке занимались сорок тысяч человек, сейчас более пяти миллионов американцев тратят огромные деньги на снаряжение и поездки в горы. Владевший одно время умами лозунг "Делай правильно!" уступил место другому "Рвись вперед!", а этот в свою очередь третьему: "Веселись и не думай в нерабочее время!" Всегдашняя ценность - трудолюбие - присутствует в списке ценностей, связанных с понятием о счастье, но с поправкой: если труд приносит моральное и материальное удовлетворение. Люди перестают засиживаться на работе, не боятся уйти на пенсию, вырваться из больших городов в тихие, еще не загаженные промышленностью места.
Мне довелось слушать в Колумбийском университете лекции японского профессора Мишио Куши на тему "Как укрепить здоровье людей для сохранения мира и согласия между народами". Специалист по восточной медицине, философии, культуре и макробиотике напоминал о том, что в медицине Востока решающим считается практическое умение "дешифровать" внешние признаки болезни, что разумные рекомендации людям нужно давать, лишь вскрыв всю совокупность причин их недомогания, симптомы же можно вылечить, но в конечном итоге мы сами несем ответственность за свои беды и без осознания этого нам не избежать новых напастей. Суть макробиотики Куши усматривал в нашей способности жить гармонично с природным порядком вещей, которая формируется уже с детства: когда родители разболтаны или эгоистичны, дети склонны к тому же, и труднее всего меняются те из них, кто еще в утробе матери получал хорошее питание, а после появления на свет такое же воспитание. Отсюда неслучайно любящие мясо властолюбивы и эгоистичны, картофель - пассивны и ленивы, сладкое - веселы, подвижны и беспечны, кислое - раздражительны и пессимистичны.
И все же, с чем "едят" саму макробиотику?
Из экспресс-досье
С помощью макробиотики ученые пытаются проникнуть в ту биоэнергетическую Вселенную, которая живет в каждом из нас. Когда человек здоров физически, умственно и духовно, организм уравновешен; нарушение же равновесия приводит к болезни - возникновению помех в растекающейся по всему телу элетроэнергетике. Восстановить равновесие способна жизненная энергия сама по себе, надо лишь не запускать болезнь, сразу искать первопричины и использовать естественные методы лечения, прежде всего правильное питание, а не лекарства. В Египте и Греции древней эпохи не зря считали чеснок магическим лечебным средством, в Европе им спасались от чумы. Солнце, крест и чеснок - их боялись вампиры. В Первую мировую войну в госпиталях применяли чеснок в качестве антисептического средства. На Востоке этот "антибиотик", не разрушающий флору организма, называют "русским пенициллином".
Несмотря на огромный прессинг и бешеный темп, у японцев самая высокая продолжительность жизни. Объясняют это во многом разумной диетой, основой которой служат сырая рыба, свежие овощи, фрукты, соевые. Жареная пища не содержит биохимических катализаторов, облегчающих ее усвоение, защищающих организм от паразитов и токсинов, поэтому так распространенные на Западе артрит, неврозы, паранойю и шизофрению приписывают именно этому обстоятельству. На Востоке мясо и картофель не едят вместе, китайский чай свободен от ферментов, улучшает кровообращение, выносит из организма никотин и алкоголь, способствует усвоению жиров и протеинов.
Американцы не любят, когда их в какой-то области обходят японцы. И вот в середине семидесятых профессор Гарвардского университета Эдвард Вильсон опубликовал свою научную работу под названием "Социобиология: новый синтез". Ученый из Бостона, исследователь жизни муравьев, прогремел сразу на все Штаты, предложив достаточно обоснованную гипотезу биологического объяснения войн, религии, этики, геноцида, сотрудничества, конформизма, эгоизма, зависти и многого другого в жизни человеческой. В главе "Моральность гена" им утверждается, что все общественные науки являются по сути лишь заключительными областями биологии и должны быть включены в современный синтез теории эволюции. Вильсон предсказывал структуру будущего общества, где технократов вытеснят нейробиологи и социологи: именно они станут определять основные направления политики.
Гипотеза Вильсона о моральности гена была мне близка, и я не скрывал этого с тем лишь уточнением, что в действиях человека и общества полагал целесообразным искать первопричины биологические и социальные одновременно. Моим собеседникам казалось, что в Советском Союзе господствовало иное мнение - там стремились переделать мир, но меньше всего обращали внимание на себя и хотели меняться сами.
Я, конечно, спорил, пытался удерживать редуты партий- ной идеологии, но крыть эти аргументы мне было нечем.
В чем мы соглашались, так это в том, что в России после революции наука стала постепенно уступать пропаганде, пропаганда выдавалась за науку, новое же "свя-щенное писание" заклинало: "Мир изменится, потому что народ этого хочет". Вселенских претензий было предостаточно, но, чтобы изменить мир, надо для начала хотя бы истолковать его глубоко, основательно и адекватно реальности. У рабочих и крестьян Российской империи действительно не было иного выхода, как взяться за оружие, дабы избежать голодной смерти, однако это не означало, что все другие народы пребывали в столь же безысходном положении. Трудно обвинять большевиков в преднамеренном невыполнении обещанного: им оказалось не по силам справиться с природой человеческой. Что в Советском Союзе действительно удалось сделать? Помимо бесспорных достижений в промышленности, науке, культуре и образовании, был создан новый правящий класс партийно-государственной бюрократии с не-ограниченной властью. Троцкий осуждал культ партии. Сталин стал ее вождем и организатором государственной бюрократии, он говорил бесцветно, но его язык был понятен всем. Троцкий выступал против возвышения бюрократии и пришел к выводу о необходимости верхушечного переворота, за что и положил голову под ледовый топорик. Одолей он Сталина, режим его личной власти оказался бы не менее кровавым и деспотичным - натура у него была тоже не из добрых.
Процветание бизнеса сегодня, как ему представляется, все более зависит от быстроты получения, обработки и передачи по назначению точной, надежной и прогнозирующей информации - без этого прибыли не получить, тем более что прибавочная стоимость создается преимущественно благодаря знаниям, а не дешевой рабочей силе. В будущем выживут компании, которые сумеют использовать знания для производства материальных ценностей, и не просто быстро, а молниеносно смогут принимать необходимые решения. Вот почему, в отличие от крупных корпораций, во многом еще бюрократизированных процедурами принятия решений, весьма эффективной формой обещает стать бизнес семей-ный - антибюрократический по природе своей, где никто не скован жестким надзором и подхлестыванием, никому не обязан своим продвижением к успеху.
На примере собственной фирмы моему другу виделось, как скорее всего сложится распределение власти в экономике не в столь отдаленном будущем: новая структура управления станет более походить на мозаику, а не на четко очерченную иерархию вертикального подчинения; возникнет множество горизонтальных и неформальных каналов передачи информации, широких контактов с внешним миром; высокий темп производства сохранится не благодаря выжиманию пота, а посредством разумной перестройки и обмена информацией электронными средствами. Перед лицом истощающихся энергоресурсов экономика выживет, лишь опи-раясь на интеллектуальный потенциал. Другого не дано.
Советскому Союзу, по мнению моего друга, не удалось выдержать экономического соперничества с Западом, потому что уверившись в своем идейном превос-ходстве мы, советские, и особенно ответственные за принятие решений перестали реально мыслить по части внедрения новых знаний и идей. А ведь, как известно, жизнеспособность общественного устройства во многом зависит от воображения лидеров страны, именно от их умения использовать новейшие знания и опыт, которые накопили другие народы. Так он считал, и опровергать его не имело смысла, ибо в таком случае я уподобился бы пассажиру, отправившемуся в кругосветное путешествие, прихватив с собой для ориентировки на местности "глобус России".
Критически он был настроен и в отношении собственной страны. От него мне не раз приходилось слышать о том, что по передаваемой из поколения в поколение традиции, основными слагаемыми американской жизни стали деньги, спорт и секс. Для многих его соотечественников именно этими компонентами исчерпывается гамма ощущений его соотечественника, да и судьбы каждого из них очень схожи - колледж, женитьба, карьера в промышленной, финансовой или торговой компании, если подфартит - собственный бизнес, солидный счет в на-дежном банке, а между этими вехами несколько супружеских измен и поездок всем семейством в турне за границу... Подобно другим, и мой друг был настоян на деловитости, на сентиментальности, в нем клокотала жажда урвать у жизни как можно больше удовольствий.
В ответ на его интерес к тому, что происходит ныне в России, мне приходилось рассказывать много, не затушевывая того, что нас сегодня роднит - уже увы в довольно неприглядном свете.
Своих соотечественников он считал людьми, которые примирились с властью государства и большого бизнеса, но не хотят принадлежать им целиком, ибо власть она и есть власть и не дает играть честно ни себе ни другим. Почему честность лучше лжи, он не затруднял себя рассуждениями на эту тему, просто хотел научить двух своих сыновей не лгать. Ему сложно было объяснить приверженность тем или иным моральным ценностям: в принципе он не против был стать на сторону обделенных, но при условии, если те все еще хотят выбиться в люди и использовать свой шанс на успех.
Задумывался он и о том, искренняя ли его вера в Бога. Его предки считали покорение нового континента делом богоугодным, дабы воздвигнуть "Град на холме"; ему же бейсбольное поле казалось единственным местом, где по достоинству могут оценить принесенные жертвы. Религия стала для моего друга делом сугубо личным, мнение епископов и даже Папы Римского его не волновало - у каждого складываются религиозные убеждения независимо от церкви. Божественное происхождение Христа и авторитет Священного Писания он мог принять при условии, если это послужит источником самоуважения и нравственной опоры в жизни. Многие американцы в своих духовных исканиях нередко приходят к дзэн-буддизму, становятся пантеистами, верящими в священность Земли и всех живых существ, чтобы уйти от тревог земных. И все же Рождество для моего друга - великий праздник - хоть раз в году напоминающий о том, что есть на свете нечто гораздо более важное, чем суета мирских дел.
Он полагал, что честно живя и трудясь, осуществляет тем самым закрепленное законом неотъемлемое право каждого на стремление к счастью, под которым понимается прежде всего личная независимость в выборе того, что ты делаешь. К очень важным правам человека относил и право на совершение ошибки, на заблуждение и на возможность начать все с начала. Его этика исходила из высшей для протестантов ценности - труда на благо людей: не делания денег ради денег, а создания с их помощью полезных вещей.
У меня вызывало уважение его отношение к соб-ственной стране, которую он любил не потому, что она богаче и сильнее других - просто ему суждено было там родиться, и не на что жаловаться. Рядом жили похожие на него, в бардачке своих автомашин прятали револьвер с кипой полицейских штрафных тикетов за превышение скорости, и никто их не поучал на каждом шагу, что он должен делать, а чего нет. Патриотизм же почитал вещью скверной, если из-за слепой любви к родине человек многое не видит. Скажем, не приемлет тот факт, что первый президент США владел ста девятнадцатью ра- бами, и, одержи победу англичане, Джорджа Вашингтона повесили бы за измену родине...
Мне вспоминается одна из наших бесед в баре Пенсильванского вокзала в Нью-Йорке, особенно та ее часть, что последовала после второго мартини.
- Ты знаешь, со мной происходит какая-то странная штука, - заметил он. - Все чаще обуревают догадки, что настоящая жизнь проходит вне бизнеса. Ищу отдушину в своем загородном клубе, где не суетятся, не напоминают о "крысиной гонке" на работе, предпочитая просто играть в гольф или вообще ни о чем не думать. Вокруг живые люди, а не партнеры и конкуренты, никто не зависит друг от друга - так надежнее, если каждый отвечает за себя и никому не навязывается в близкие друзья.
- Наверное, надо просто отдохнуть, - предположил я.
- Подожди, я просто еще не рассказал историю до конца. На двадцать пятом году супружеской жизни жена недавно отправила меня в нокдаун, заявив о разводе. То было как выстрел в задницу. Вкалывал и отдавал все заработанное семье, чтобы услышать о разводе! И что сейчас мне нужно в жизни? Может быть, когда уже за пятьдесят, пора начинать играть только самого себя? Карьеру сделал, но ради чего изматывать себя дальше? Я уж по-думываю уйти на пенсию, заняться собой. Видимо, лучший реванш - это жить счастливо, превратив деньги в средство достижения приятного, одухотворенного образа жизни. У каждого должен быть на земле кусочек пространства, где он может оставаться самим собой и не посягать на интересы других. Кто-то вгоняет себе шприц с наркотиками. И это его забота, не надо только учить этой пакости своих детей. Кстати, пожалуйста, не выражай своего сожаления по поводу моего семейного коллапса.
- У нас мужской разговор, иначе и быть не может, - согласился я.
- Вот именно, - продолжал он, переходя к другой теме. - Если у меня и есть философия жизни, так это: "Будь верен себе!" Разговоры о высших интересах государства считаю демагогической болтовней и обманом: за бескорыстием служения государству всегда кроются чьи-то личные интересы. Причины упадка общественной морали, думаю, не в индивидуализме, а в искажении его подлинного смысла, не в том, что люди озабочены собственными интересами, а в их недостаточной озабоченности своими истинными интересами и в неуважении к самим себе. Мое твердое убеждение - зависть порождена невежеством, участь любого смертного предрешена и надо спокойно принимать уготованное судьбой.
- В этом есть большой смысл, - согласился я. - Но всякий ли может быть уверен, что сам себя не обманет?
- Вот здесь я теряюсь в догадках, - сказал он и выпил свой третий мартини до дна...
Позднее, спустя месяцы я узнал от него, что его новая подруга открыла ему массу новых радостей, помогла найти себя. Хотя бизнес все еще оставался для него по-лем битвы, тылом стала служить личная жизнь, и он все активнее принялся искать пути поменять полностью свой образ бытия, чтобы наслаждаться каждым его мгновением и не дергаться от напряга в преддверии полученного на работе инфаркта.
В последний раз мы виделись в нью-йоркском аэропорту - я провожал его на самолет в Калифорнию, где после отставки он выбрал для себя новое пристанище, дабы начать "жить по-своему". Мы прогуливались по залу ожидания, как вдруг, услышав объявление о посадке, он заговорил:
- Хочу открыть тебе маленькую тайну. Однажды на меня вышли джентльмены из ФБР и деликатно попросили использовать нашу дружбу для вербовки тебя. В от-вет я дал понять, что ты считаешь себя коммунистом и очень любишь свою родину. И послал их к дьяволу, чтобы меня больше не беспокоили. Не волнуйся, со мной будет все о'кей, с тобой, надеюсь, тоже. Помни, когда найдешь возможным, приезжай ко мне и мы будем просто бродить босиком по пляжу, наблюдая закат солнца. Должно быть, сказочное это зрелище - солнце, утопающее в океане!.. Это и есть, черт возьми, настоящая жизнь, а все остальное иллюзии и блеф. Ради Бога не думай, что я это говорю, чтобы сделать тебе приятное и успокоить себя. До встречи, Тони, если та-ковая будет нам дарована Провидением.
Нужно было что-то ответить, но я не успел - мы крепко обнялись, чувствуя себя вправе не сдерживать своих эмоций. Он повернулся и твердой походкой направился в кишку посадочного туннеля.
P. S. Об этой истории, не исключено, прочтет кто-нибудь из ассов разведки или контрразведки и, видимо, выдвинет свои версии относительно того, как я пы-тался вербовать американца или меня пытались с его помощью. На все это хочу ответить: подобные предпо-ложения могут явиться логическим результатом длительного пребывания в профессионально ограниченном пространстве, откуда весь мир кажется поделенным на уже завербованных или еще не завербованных агентов. Иногда столь незамысловатые схемы оправдываются, чаще же всего - нет, ибо основная масса людей принадлежит скорее к категории невербуемых. И если меня услышит мой друг за океаном, он подтвердит. Хотя со-гласен, дьявольски это трудно быть в ком-то или в чем-то абсолютно уверенным, включая самого себя.
Версия третья
А ПОД НОГАМИ СОЧНЫЙ ЛУГ РАСТЕТ
Пусть кажется жалкой твоя жизнь, но умей глядеть ей в лицо, не отстраняясь от нее и не проклиная. Она не так плоха, как ты сам. Она всего беднее, когда ты всего богаче. Придирчивый и в раю найдет, к чему придраться.
Генри Торо
Работа в Америке убедила меня в одном: самая большая в этой стране ценность - это ее люди со своим складом ума и души, у каждого неповторимым, особенным. Но она же научила находить и то общее, что сближало меня с ними.
Страстное желание ни от кого не зависеть соперничало в каждом из нас с горячим стремлением поддержи-вать связь с миром людей и вещей. Нам очень хотелось узнать, есть ли в жизни какой-нибудь смысл, да и вообще познаваема ли она в принципе. Концепции свободы в законченном виде у нас не сложилось - нам казалось это понятие настолько относительным, что обнаружить его можно было лишь интуитивно. Древние греки, скажем, свободными считали любого, кто не был рабом и тем более подчиненным. Мы же усматривали в свободе прежде всего возможность действия, избавления от неуверенности и страха. Понимали, однако, что ее можно осознавать по-разному, в том числе так, как это сделали в свое время немцы, приняв идеи национал-социализма и сильной личности, провозгласив свой народ мессией и поверив в его превосходство над другими.
В списке наших духовных ценностей свобода всегда стояла на первом месте, однако это не мешало понимать, как в наших странах миллионы людей были "свободны" от постоянной работы, достойных цивилизованного человека жилищных условий, медицинской помощи, как души их калечил страх перед насилием и преступностью. Можно, конечно, чувствовать себя свободным, имея на банковском счету солидную сумму, но подлинная свобода достигается, когда ты честен и искренен перед самим собой и в общении с другими. Именно поэтому мы признавали американского философа Генри Торо одним из самых свободных и счастливых людей, чье слово и дело не противоречили друг другу.
Идею свободы личности убедительнее всего выразил в Америке Томас Джефферсон, мечтавший о грядущей демократии с неотъемлемым правом человека на жизнь, свободу и счастье. Спустя и двести лет далеко не все американцы в состоянии реально пользоваться этим правом, но его смысл понятен каждому: счастье - это когда ты можешь сохранять свое человеческое достоинство, независимость, уважая других и себя. Уйдя из политики, Джефферсон признавался, что всю жизнь боролся со своими самыми сокровенными стремлениями и чувствами - душа тяготела к занятиям литературным и домашнему очагу, суровая же необходимость заставляла делать нечто далекое от его истинных потребностей. Только на склоне лет он стал жить тем, что ему было милее и дороже: проснувшись с восходом солнца, разводил огонь в камине, умывался холодной водой и садился за письменный стол работать, ездил на лошади, ухаживал за садом, питался умеренно, избегал азартных игр, не терпел праздности, рисовал, изобретал новую модель плуга, строил удобный, оригинальный флюгер и вообще постоянно занимался чем-то полезным для хозяйства. Среди негритянок-рабынь у него была женщина, которую он любил...
Хорошо помню, как иногда мы спрашивали себя, жи-вем ли счастливее родителей, стали ли мудрее благодаря полученному образованию, крепче ли наша воля, и не могли отделаться от сомнений, что, хотя сыты, одеты и вообще нам неведомы трудности предков, хотя денежных средств у нас намного больше и живем значительно комфортабельнее их, духовных ценностей от этого не увеличилось. Причины же усматривали в условиях современной жизни, отнимающих у нас душевный покой. Мы чувствовали и видели, что повсюду в Америке и России стремление к обожествлению материальных ценностей вытравливает у людей интерес ко всему, не сулящему удовольствия и удобства, что они слабеют волею, становятся равнодушнее к ближнему, часто молчат при виде совершающихся преступлений, хотя и не ограничивают себя мыслить свободно, ненавидеть безобидной, риторической ненавистью, что во всем, касающемся техники и управления производством, стали смекалистее, однако их внутренний мир от этого не становился богаче.
Время от времени мы задавались мыслью о божественном происхождении мира, сотни аргументов приводили в подтверждение, столько же против и все были равно убедительными. Относя идею Бога к "задачкам не для ума", делали все же различие между Иисусом веры и Иисусом - исторической личностью, между религией и церковью. Библия признавалась нами прежде всего поэтическим произведением, но даже считая христианскую доктрину одной из гипотез, мы видели себя христианами в душе, понимая под Христом общечеловеческое начало добра и справедливости. Иудейский подвижник-жертвенник, проповедник, мессия, сын божий... Писание не проясняло до конца одну какую-то версию. Мы не скрывали своего удивления и тем, что сама фигура Иисуса Христа была официально признана чудодейственной простым голосованием на собрании церковной элиты три века спустя после его предполагаемой смерти. Пилат якобы вы- резал на кресте распятия надпись "Царь иудеев", но что именно имелось в виду под этими словами? И что означало, например, "бедный плотник из Назарета"? В древнегреческом "плотник" - не только профессия обработчика дерева, но и "учитель", "наставник", самого же Назарета в библейские времена не было, появилось это селение лишь в третьем веке новой эры.
Христианское учение формировалось столетиями - этим мы склонны были и объяснять множество нестыковок в нем. Согласно священным писаниям, Всевышний сотворил Адама и Еву, у них были сыновья Авель и Каин, а убив Авеля, Каин подошел к земле Нод, женился там и вместе с ее жителями построил город. Но вот только на ком он мог жениться? А догмат о непорочном зачатии? Признав одно зачатие непорочным, все иные сделали порочными! Видимо, отчасти из-за таких нестыковок церковники всегда пытаются трактовать божественные откровения иносказательно, изречения сознательно затуманивают, дабы больше поразить воображение человеческое. Нагорную проповедь Христа трудно понять буквально, в каждой ее фразе есть эзотерический смысл. Не по этой ли причине духовенство, чтобы скрыть истину от ограниченных людей, долгое время не подпускало мирян даже к Библии?
Без всякого желания подстраиваться друг под друга, решающим все же в появлении и выживании христианства на протяжении почти двух тысячелетий мы видели прежде всего фактор психологический и нравственный. Во времена его зарождения общество жило ожиданиями мессии, жаждало спасения от коррупции и морального разложения, благодаря чему и появился Иисус Христос. Нечто подобное люди переживают и сегодня - казавшиеся совсем недавно многообещающими идеологии не оправдали себя, в сознании многих возник вакуум. К тому же вся история рода человеческого и природа самого человека, похоже, склоняют его к страданиям и вере в голую абсурдность своего бытия земного.
Когда мне приходилось беседовать с американцами на многие сакраментальные темы - о счастье, свободе, вере, то чувствовал я в себе терзающую раздвоенность. Разве само существование Вселенной должно обязательно свидетельствовать об ее создании по чьей-то воле или в результате "большого взрыва"? Не сам ли человек из-за неуютности своей в этом мире создал Творца по образу и подобию своему? А как представить себе, что мир возник в семь дней, когда в отсутствии Солнца и Земли самих дней не было? Конечно, можно упрекнуть меня в бедном воображении, но ведь христианство дарует вечное наслаждение в потустороннем царстве только верующим в Христа-спасителя. Что же тогда предназначается адептам других религий, которые о нем даже не слышали? Лишь совсем недавно христианская церковь стала проявлять относительную терпимость к иным вероисповеданиям, однако в основе религиозного культа все еще покоится страх, подавляющий и питающий насилие одновременно. Да и войны на религиозной почве пока не отошли в прошлое...
Мы не скрывали друг от друга, что хотим не только свободы, но и счастья. В помощь ненасытным предлагалось "позитивное мышление", туристское бюро подсказывало: "Счастье - это Калифорния!", фирма в Бостоне открывала курсы "Искусство быть счастливым", новая жидкость для окраски волос называлась "Счастье"... Недостатка в рецептах не было и по другую сторону океана. С тех пор, как иудейские пророки в Ветхом Завете призвали ищущих счастья подчиняться законам Всевышнего, искать его в упорном труде на благо небесное, люди вымаливали себе счастье, погружаясь в молитвы, медитацию, ища умиротворения то в простых человеческих радостях от возделывания земли, чтения книг, слушания музыки, занятия спортом, а то прибегая к крепким напиткам, наркотикам, играя в рулетку...
Если счастье не приходит, его надо купить, пусть не само счастье, хотя бы удовольствие. В сороковых годах лыжным спортом в Америке занимались сорок тысяч человек, сейчас более пяти миллионов американцев тратят огромные деньги на снаряжение и поездки в горы. Владевший одно время умами лозунг "Делай правильно!" уступил место другому "Рвись вперед!", а этот в свою очередь третьему: "Веселись и не думай в нерабочее время!" Всегдашняя ценность - трудолюбие - присутствует в списке ценностей, связанных с понятием о счастье, но с поправкой: если труд приносит моральное и материальное удовлетворение. Люди перестают засиживаться на работе, не боятся уйти на пенсию, вырваться из больших городов в тихие, еще не загаженные промышленностью места.
Мне довелось слушать в Колумбийском университете лекции японского профессора Мишио Куши на тему "Как укрепить здоровье людей для сохранения мира и согласия между народами". Специалист по восточной медицине, философии, культуре и макробиотике напоминал о том, что в медицине Востока решающим считается практическое умение "дешифровать" внешние признаки болезни, что разумные рекомендации людям нужно давать, лишь вскрыв всю совокупность причин их недомогания, симптомы же можно вылечить, но в конечном итоге мы сами несем ответственность за свои беды и без осознания этого нам не избежать новых напастей. Суть макробиотики Куши усматривал в нашей способности жить гармонично с природным порядком вещей, которая формируется уже с детства: когда родители разболтаны или эгоистичны, дети склонны к тому же, и труднее всего меняются те из них, кто еще в утробе матери получал хорошее питание, а после появления на свет такое же воспитание. Отсюда неслучайно любящие мясо властолюбивы и эгоистичны, картофель - пассивны и ленивы, сладкое - веселы, подвижны и беспечны, кислое - раздражительны и пессимистичны.
И все же, с чем "едят" саму макробиотику?
Из экспресс-досье
С помощью макробиотики ученые пытаются проникнуть в ту биоэнергетическую Вселенную, которая живет в каждом из нас. Когда человек здоров физически, умственно и духовно, организм уравновешен; нарушение же равновесия приводит к болезни - возникновению помех в растекающейся по всему телу элетроэнергетике. Восстановить равновесие способна жизненная энергия сама по себе, надо лишь не запускать болезнь, сразу искать первопричины и использовать естественные методы лечения, прежде всего правильное питание, а не лекарства. В Египте и Греции древней эпохи не зря считали чеснок магическим лечебным средством, в Европе им спасались от чумы. Солнце, крест и чеснок - их боялись вампиры. В Первую мировую войну в госпиталях применяли чеснок в качестве антисептического средства. На Востоке этот "антибиотик", не разрушающий флору организма, называют "русским пенициллином".
Несмотря на огромный прессинг и бешеный темп, у японцев самая высокая продолжительность жизни. Объясняют это во многом разумной диетой, основой которой служат сырая рыба, свежие овощи, фрукты, соевые. Жареная пища не содержит биохимических катализаторов, облегчающих ее усвоение, защищающих организм от паразитов и токсинов, поэтому так распространенные на Западе артрит, неврозы, паранойю и шизофрению приписывают именно этому обстоятельству. На Востоке мясо и картофель не едят вместе, китайский чай свободен от ферментов, улучшает кровообращение, выносит из организма никотин и алкоголь, способствует усвоению жиров и протеинов.
Американцы не любят, когда их в какой-то области обходят японцы. И вот в середине семидесятых профессор Гарвардского университета Эдвард Вильсон опубликовал свою научную работу под названием "Социобиология: новый синтез". Ученый из Бостона, исследователь жизни муравьев, прогремел сразу на все Штаты, предложив достаточно обоснованную гипотезу биологического объяснения войн, религии, этики, геноцида, сотрудничества, конформизма, эгоизма, зависти и многого другого в жизни человеческой. В главе "Моральность гена" им утверждается, что все общественные науки являются по сути лишь заключительными областями биологии и должны быть включены в современный синтез теории эволюции. Вильсон предсказывал структуру будущего общества, где технократов вытеснят нейробиологи и социологи: именно они станут определять основные направления политики.
Гипотеза Вильсона о моральности гена была мне близка, и я не скрывал этого с тем лишь уточнением, что в действиях человека и общества полагал целесообразным искать первопричины биологические и социальные одновременно. Моим собеседникам казалось, что в Советском Союзе господствовало иное мнение - там стремились переделать мир, но меньше всего обращали внимание на себя и хотели меняться сами.
Я, конечно, спорил, пытался удерживать редуты партий- ной идеологии, но крыть эти аргументы мне было нечем.
В чем мы соглашались, так это в том, что в России после революции наука стала постепенно уступать пропаганде, пропаганда выдавалась за науку, новое же "свя-щенное писание" заклинало: "Мир изменится, потому что народ этого хочет". Вселенских претензий было предостаточно, но, чтобы изменить мир, надо для начала хотя бы истолковать его глубоко, основательно и адекватно реальности. У рабочих и крестьян Российской империи действительно не было иного выхода, как взяться за оружие, дабы избежать голодной смерти, однако это не означало, что все другие народы пребывали в столь же безысходном положении. Трудно обвинять большевиков в преднамеренном невыполнении обещанного: им оказалось не по силам справиться с природой человеческой. Что в Советском Союзе действительно удалось сделать? Помимо бесспорных достижений в промышленности, науке, культуре и образовании, был создан новый правящий класс партийно-государственной бюрократии с не-ограниченной властью. Троцкий осуждал культ партии. Сталин стал ее вождем и организатором государственной бюрократии, он говорил бесцветно, но его язык был понятен всем. Троцкий выступал против возвышения бюрократии и пришел к выводу о необходимости верхушечного переворота, за что и положил голову под ледовый топорик. Одолей он Сталина, режим его личной власти оказался бы не менее кровавым и деспотичным - натура у него была тоже не из добрых.