Манкелль Хеннинг. На шаг сзади

   Подошел Нюберг.
   – Мы ничего не знаем об этом типе, кроме того, что он убийца, – закончил Валландер. – Но мы его найдем.
   – Я знаю о нем еще кое-что, – вдруг сказал Нюберг. – Он жует снус и выплевывает его в песок. Он попытался засыпать плевок, но собака докопалась. Мы сейчас этим занимаемся – слюна может много чего рассказать о человеке.
   Валландер увидел приближающуюся Лизу Хольгерссон. За ней шел Турнберг. Вдруг Валландеру живо представился Окессон, где-то в пальмовом раю, далеко от окровавленных трупов. Пора отказываться от этого следствия. Он потерпел неудачу. Хоть он и работал не покладая рук, его провал очевиден. Они не нашли убийцу, на совести которого – их ближайший сотрудник, трое молодых людей в национальном парке, девушка на острове в Эстергётланде, а теперь еще молодая пара и фотограф.
   Оставалось только одно – просить Лизу поручить дело кому-нибудь другому. Или пусть Турнберг приглашает кого хочет из Стокгольма.
   Он даже не в силах рассказать Лизе и Турнбергу, что здесь произошло. Махнул рукой и отошел к Нюбергу, стоящему рядом со штативом.
   – Он успел сделать только один снимок, – сказал Нюберг. – Один-единственный. Проявим сразу, разумеется.
   – Они были женаты два часа, – тупо повторил Валландер.
   – Похоже, этот псих терпеть не может счастливых людей. Или у него, может, призвание такое – превращать радость в трагедию.
   Валландер рассеянно выслушал Нюберга. Но ничего не ответил. Внизу, у воды, работали Эдмундссон и его Калль. Приехал еще один кинолог, он был где-то за дюной. За оцеплением собрался народ. Краем глаза он заметил на горизонте идущий на запад корабль. Через несколько часов он минует пролив Эресунд и выйдет в открытое море.
   В голове не укладывалось, как такое могло случиться. Он, конечно, догадывался, что вероятность нового преступления велика, но все же надеялся, что этого не произойдет. Хороший полицейский всегда надеется, часто повторял Рюдберг. Хороший полицейский надеется, что убийства не произойдет. Что преступник промажет, стреляя в беззащитного человека. Но хороший полицейский надеется также, что преступление будет раскрыто, причем так, что и прокурору и суду все будет ясно. И еще хороший полицейский надеется, что преступность уменьшится, хотя и знает, что это почти невероятно, пока общество устроено так, как оно устроено.
   Он еще что-то говорил, вспомнил Валландер. Борьба с преступностью – вопрос выдержки. Кто выдержит больше и дольше?
   Он настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как подошли Лиза Хольгерссон и Турнберг.
   – Надо было перекрыть дороги, – изрек Турнберг.
   Даже не поздоровался, подумал Валландер. Хоть бы кивнул. И, посмотрев на Турнберга, тут же решил, что ни за что не откажется от руководства следствием. И скажет этому деятелю все, что думает.
   – Нет, – сказал он, – не надо. Дороги перекрывать абсолютно незачем. Вы, разумеется, можете отдать такой приказ. Но тогда вам придется объяснить зачем. Помощи от меня в этом не ждите.
   Турнберг не ожидал такой отповеди. На мгновение с него слетела вся его самоуверенность. А ты не заводись, злорадно подумал Валландер, не заводись, а то пружинка лопнет.
   Он демонстративно повернулся к Турнбергу спиной. Лиза была белая как полотно – он никогда ее такой не видел и прочитал на ее лице отражение своего собственного страха.
   – Он же?
   – Да. Без сомнений.
   – Но молодожены?
   Этот же самый вопрос он задал себе, когда увидел, что произошло.
   – Свадебные платья – это тоже своего рода маскарад, – сказал он.
   – То есть он охотится за любителями наряжаться?
   – Черт его знает. Не знаю.
   – А что же еще?
   Валландер не ответил. Он не знал. Все их выводы и рассуждения, все, до чего они, как им казалось, докопались, – все пошло прахом.
   Теперь он видел перед собой сумасшедшего. Сумасшедшего, но не дурака. И этот псих расстрелял восемь человек, среди них – полицейского.
   – Никогда не сталкивалась с такой жутью, – сказала Лиза Хольгерссон.
   – Когда-то Швеция славилась своими изобретателями, – сказал он. – Потом мы прославились нашей моделью социализма, так называемым «домом для народа». Безграничной сексуальной свободой – ну, это-то, положим, сказки. Но теперь я спрашиваю: не прославимся ли мы на весь мир совершенно особым типом преступников?
   И сам тут же пожалел о сказанном. Глупые, неуместные аналогии, к которым ситуация совсем не располагает.
   – А родственники? – спросила Лиза. – Как сообщить родственникам, которые два часа назад были в церкви? Как им сообщить, что их детей уже нет в живых?
   – Не знаю! – почти крикнул Валландер. – Я ничего не знаю! Не знаю даже, была ли семья у этого фотографа.
   – Они венчались, по-видимому, где-то неподалеку?
   – В Чёпингебру. – Он посмотрел на часы. – Сейчас начнется свадебный ужин.
   Она посмотрела на него внимательно. Он знал, что она сейчас скажет.
   – Предлагаю вот что: Мартинссон займется родственниками фотографа, а мы с тобой поедем в Чёпингебру.
   Турнберг разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Интересно с кем, мелькнула у Валландера мысль. Он собрал группу, назначив ответственным Ханссона – до своего возвращения.
   – Отвечайте на все вопросы Турнберга, – сказал он. – Но если он попытается руководить или вмешиваться в вашу работу, тут же звоните мне.
   – А с чего бы прокурору вмешиваться в работу следствия на месте преступления?
   Вопрос Ханссона был совершенно разумным, но Валландер на него не ответил. Вместо этого он взял Анн-Бритт под руку и отвел в сторону.
   – Не знаю, сколько времени меня не будет, – сказал он ей. – Но, когда я вернусь, хочу услышать все твои соображения. Как нам дальше двигаться? В обход всех правил? Мы всегда так и делаем, ни одно следствие не похоже на другое. Что меняют в нашей логике эти новые убийства? Что-то стало яснее? Есть ли какая-то версия, более веская, чем другие?
   – Не уверена, что справлюсь, – сказала она. – Это твоя работа.
   – Нет, не моя. Наша. А я сейчас еду сообщать родственникам молодоженов, которые сказали друг другу «да» два часа назад, поэтому ни о чем другом не могу думать. Поэтому тебе придется размышлять за меня.
   – Я же сказала – не уверена, что справлюсь.
   – Постарайся.
   Он пошел к машине, где его уже ждала Лиза.
   Они ехали в молчании. Валландер смотрел в окно. На горизонте собиралась гроза. Наверняка накроет Сконе еще засветло.
   Дождь начался в девять часов – вечером той злосчастной субботы семнадцатого августа. Валландер уже вернулся на берег, с трудом приходя в себя после разговора с родными убитых. Это было хуже, чем он мог себе представить. Он заставил себя произнести необходимые слова, как и всегда. Может быть, каждому полицейскому суждено определенное число раз приносить известие о смерти. В таком случае я свою норму давно выполнил, подумал он.
   Он словно участвовал в каком-то мрачном, почти нереальном спектакле. Трио аккордеонистов, пансионат, гирлянды на потолке, вкусные запахи из кухни. Гости, ожидающие героев дня. И в этот момент подъезжает полицейская машина…
   Вырвавшись наконец из этого кошмара, он с чувством облегчения вернулся в Нюбрустранд. Лиза Хольгерссон к этому времени уехала обратно в Истад. Валландер несколько раз говорил по телефону с Ханссоном. Из нового удалось выяснить только, что семьи у фотографа Рольфа Хаага не было. Мартинссон съездил в дом престарелых, где живет отец Хаага. О смерти сына отцу взялась сообщить дежурная сестра, заверив Мартинссона, что старик давным-давно забыл, что у него есть сын-фотограф по имени Рольф.
   Нюберг, видя, что начинается дождь, распорядился натянуть пластиковый тент над тем местом, где были обнаружены тела убитых, и там, где сидел на песке предполагаемый преступник. За оцеплением по-прежнему толпились люди. Не успел Валландер выйти из машины, его тут же окружили журналисты. Он, покачав головой, пошел дальше. Ханссон подготовил рапорт. Мартинссон и один полицейский из Мальмё продолжали опрос свидетелей в кемпинге. Никто не мог вспомнить, стояла ли на подъезде к пляжу какая-то машина. Нюберг уже получил отпечатанную фотографию. Молодые, счастливо смеясь, смотрели в объектив. Валландер рассеянно смотрел на снимок, и ему вспомнилась фраза Нюберга.
   – Что ты тогда сказал? – спросил он. – Когда мы стояли около штатива? Ты сказал, что Хааг успел сделать только один снимок, и потом еще что-то.
   – Разве я что-то говорил?
   – Ну да. Ты как-то это все прокомментировал.
   Нюберг нахмурился, припоминая:
   – Мне кажется, я сказал, что этот сукин сын не выносит счастливых людей.
   – Что ты имел в виду?
   – К Сведбергу, конечно, вряд ли подходит эта характеристика. А ребята в парке? Любому ясно, что они радуются жизни.
   Валландер не вполне понял Нюберга, но догадался, что он имеет в виду. Он еще раз поглядел на снимок, вернул его Нюбергу и подозвал Анн-Бритт. Они сели в пустую машину.
   – Где Турнберг? – спросил Валландер.
   – Он ушел почти сразу после тебя.
   – Что-нибудь говорил?
   – По-моему, нет.
   Дождь усилился. Капли все чаще стучали по крыше автомобиля.
   – Я уже всерьез подумывал попросить, чтобы с меня сняли эту ответственность. Восемь трупов и ни малейшего намека на прорыв.
   – А что изменится, если ты это сделаешь? – спросила она. – И кому ты собираешься передать дело?
   – Мне просто вдруг захотелось спрятаться от всего этого.
   – Но ты, надеюсь, передумал?
   – Угу.
   Валландер уже собрался вернуться к тем вопросам, что задал ей перед своим отъездом в Чёпингебру, как в стекло постучал Мартинссон, открыл дверь и плюхнулся на переднее сиденье. Он был совершенно мокрый.
   – На тебя поступила жалоба, – сказал он Валландеру. – Тебе стоит это знать.
   Валландер уставился на него непонимающе:
   – На меня? Какая жалоба?
   – Избиение.
   Мартинссон почесал лоб.
   – Помнишь того парня в лесу? Бегуна? Нильса Хагрота?
   – Ему там совершенно нечего было делать.
   – Он все-таки написал на тебя жалобу. Турнберг пронюхал про это, и он считает, что это очень серьезно.
   Валландер онемел.
   – Я просто хотел тебе сообщить.
   Дождь барабанил по крыше. Мартинссон удалился.
   Одинокий прожектор освещал участок берега, где несколько часов назад были совершены три убийства.
   Он глянул на часы – половина одиннадцатого вечера.

26

   К полуночи дождь прекратился.
   Вдали, над Борнхольмом, вспыхивали зарницы, но гроза до Сконе так и не дошла. Валландер, дождавшись, пока упадут последние капли дождя, покинул освещенный прожекторами участок пляжа и пошел к воде, в темноту. За оцеплением все еще стояли какие-то любопытные, но, стоило немного отойти в сторону, берег был совершенно пустынным. Он оглянулся и, прищурившись, посмотрел назад на ярко горящие прожектора. Тела уже увезли, но Нюберг и его команда продолжали работать.
   Валландеру надо было подумать. Попытаться представить себе ход событий и решить, что делать дальше.
   После дождя в воздухе разлилась приятная свежесть. Запах гниющих водорослей исчез. Вот уже две недели стояла сухая и теплая погода. Наконец прошел дождь, но не похолодало. Ветер, поднявшийся перед дождем, совершенно стих. Прибоя почти не было. Он подошел к воде и помочился. Снова ему представились крошечные белые айсберги сахара, медленно дрейфующие в его кровеносных сосудах. Во рту у него пересохло, в глазах рябило – он догадывался, что уровень сахара повысился.
   Но сейчас он ничего не может поделать. Потом, когда они наконец поймают убийцу, если, конечно, поймают, он всерьез займется своим здоровьем.
   Если его до этого не стукнет инфаркт и он не умрет.
   Он вспомнил, как пять лет назад он проснулся от внезапной и очень сильной боли за грудиной, и решил, что у него инфаркт. В больнице диагноз не подтвердился, но врач предупредил его, что надо уделять больше внимания своему здоровью. С тех пор он делал все, чтобы забыть это предупреждение.
   Он посмотрел на море. Где-то вдали угадывался бледный отсвет огней корабля.
   Тут он одернул себя – он полицейский при исполнении обязанностей.
   Медленно бредя вдоль полосы прибоя, он прокручивал в голове цепочку событий. Он продвигался осторожно, шаг за шагом, чтобы ничего не пропустить, боясь потерять направление, что подсказывал ему невидимый компас. Он строил и отбрасывал версии, совмещая несовместимое, пытался поставить себя самого на место убийцы, ступать по его следу. Рюдберг утверждал, что любой убийца оставляет после себя невидимые следы, которые нужно уметь угадать.
   Обычно они, эти следы, – решающие. У Валландера не было ни малейших сомнений: вышедший из моря человек с полосатым полотенцем – именно тот, кого они ищут. Это он был в национальном парке, стоял за деревом. Это он потом посетил квартиру Сведберга. И это он несколько часов назад вышел из моря. В песке на пляже он предусмотрительно спрятал оружие. Поставил в укромное место машину.
   Обо всем этом он уже говорил с коллегами, несколько раз подчеркнув, как важно, чтобы люди, которых они опрашивают, знали, что им надо вспомнить.
   Этот человек уже был здесь как минимум один раз. Может быть, и больше. Уже сидел на том же самом месте и копал яму в песке. Это, конечно, могло быть ночью, и даже скорее всего ночью, но могло быть и днем. Надо разузнать о нем как можно больше. Рост. Походка. Все важно.
   Где– то же он есть, думал Валландер. Наружное наблюдение должно сочетаться с анализом. Если мы не найдем его на улице, мы обязательно найдем его где-то в наших бумагах, в этих кипах документов, которые растут с каждым днем.
   Где– то он есть.
   Он попробовал следовать самой простой логике. Очевидно, что они ищут одного человека. Ничто не указывает на то, что убийц несколько. Очевидно, что он хорошо информирован – о своих жертвах, об их привычках, об их секретах. В первую очередь об их секретах. Валландер уже попросил коллег в Мальмё осмотреть ателье Рольфа Хаага. Как молодожены его нашли? Как договорились о месте съемки? Где-то прячется та решающая деталь, ниточка, потянув которую можно все распутать Да, одно они уже поняли – преступник знает о жертвах все. Но где он получает эту информацию? И что им движет? Ясно, что убийство в парке и здесь, на берегу моря, похожи друг на друга как две капли воды – и тут и там люди в необычных нарядах. А что еще? Это было очень важно. Что общего у Турбьорна Вернера и Малин Скандер, допустим, с Астрид Хильстрём? Этого они пока не знали. Но скоро будут знать.
   Валландер чувствовал, что он очень близок к решению. Близок – да, но решающий шаг ему никак не удавался. Объяснение наверняка очень простое. Настолько простое, что я его не вижу. Это как искать очки, которые уже сидят на носу.
   Он медленно пошел назад, на свет прожекторов. Сейчас он думал о Сведберге. Кто этот человек, которого Сведберг впустил в квартиру? Кто такая Луиза? Кто писал открытки из разных концов Европы? Что ты знал об этом, Сведберг? Почему ты ничего мне не сказал? Мне, тому, кто, если верить Ильве Бринк, был твоим лучшим другом…
   Он резко остановился. Этот вопрос гораздо важнее, чем он считал раньше. Почему Сведберг никому ничего не сказал? Этому могло быть только одно объяснение. Сведберг надеялся, что его подозрения неосновательны. Или боялся, что, если он с кем-то поделится, выплывет истина…
   Сведбергу ничего другого не оставалось. И он оказался прав – его страх был обоснован. Поэтому его и убили.
   Валландер подошел к оцеплению. Публика все еще не расходилась, обсуждая эпилог разыгравшейся здесь трагедии, которой они не застали.
   Валландер подошел к дюне – там стоял Нюберг и записывал что-то в блокнот.
   – Следы у нас есть, – сказал Нюберг. – Или, лучше сказать, отпечатки ног. Стрелявший был босиком.
   – Что ты видишь?
   Нюберг сунул блокнот в карман.
   – Фотографа он застрелил первым, – сказал он. – В этом у меня никаких сомнений нет. Пуля вошла в затылок под тупым углом. Значит, он в момент выстрела стоял к нему спиной. Если бы он вначале выстрелил в кого-то из молодых, фотограф, естественно, повернулся бы на выстрел, и пуля вошла бы спереди.
   – А дальше как было?
   – Трудно сказать. Скорее всего, следующим был жених. Мужчина, он представлял для него определенную физическую угрозу. И последней была невеста.
   – Что еще?
   – Ничего такого, чего мы бы уже не знали. И разумеется, стрелок он отменный.
   – То есть рука не дрогнула?
   – Наверняка.
   – Значит, перед нами целеустремленный и владеющий собой человек?
   Нюберг горестно поглядел на него:
   – Перед нами хладнокровный и бессердечный ублюдок. – Ничего больше Нюберг добавить не мог.
   Валландер подошел к одной из машин и попросил отвезти его в Истад. Делать ему здесь было больше нечего.
   Когда он вошел в здание полиции, телефоны в приемной звонили непрерывно. Один из дежурных, удерживая трубку у уха, поманил его рукой. Валландер подождал, пока тот разбирался с заявлением, что в Сварте якобы видели пьяного водителя. Дежурный обещал как можно скорее послать туда дорожный патруль. Валландер точно знал, что «как можно скорее» в их положении значит «не раньше чем через сутки».
   – Звонили из полиции в Копенгагене. Кто-то по имени Кэр. Или Крэмп.
   – Что он хотел?
   – Поговорить с тобой. По поводу фотографии, которую мы послали.
   Валландер взял у него записку с именем и номером телефона, прошел к себе и, не снимая куртку, набрал номер – звонили совсем недавно, за несколько минут до полуночи, и, может быть, этот Кэр или Крэмп еще не ушел.
   Валландер сказал, кого он ищет. Через несколько мгновений в трубке он услышал голос:
   – Кэр.
   К его удивлению, это была женщина. Он почему-то был уверен, что Кэр или Крэмп – мужчина.
   – Курт Валландер, Истад. Вы мне звонили?
   – Добрый вечер. Это по поводу фотографии женщины, предположительно Луизы. Два человека ее узнали.
   Валландер треснул кулаком по столу:
   – Наконец-то!
   – С одним из них я говорила сама. Он, несомненно, внушает доверие. Его зовут Антон Бакке, он начальник информационной группы на предприятии, где делают офисную мебель.
   – Он с ней знаком?
   – Нет. Но он совершенно уверен, что он ее видел. Здесь, в Копенгагене. В баре у станции метро «Ховедбандгорден». Причем видел неоднократно.
   – Нам очень важно ее найти.
   – Она в чем-то подозревается?
   – Нет. Но она фигурант в следствии, которое все разрастается. Поэтому мы и разослали ее снимок.
   – Я слышала о ваших делах. Ребята в парке, полицейский…
   Валландер коротко поведал о сегодняшних событиях.
   – Думаете, эта женщина как-то замешана?
   – Не обязательно. Но мне надо задать ей несколько важных вопросов.
   – Бакке довольно часто заходит в этот бар и видит ее, скажем так, через раз.
   – Она приходит одна?
   – Он не уверен, но ему кажется, что с ней кто-то был.
   – Вы не спрашивали, когда он видел ее последний раз?
   – Когда сам был там в последний раз. В середине июня.
   – Вы сказали, что было еще одно сообщение?
   – От таксиста. Он утверждает, что вез ее несколько недель назад.
   – Таксисты часто ошибаются.
   – Он ее запомнил, потому что она говорила по-шведски.
   – А куда он ее отвез?
   – Она остановила машину у гавани. Ночью. Еще точнее – рано утром. В половине пятого утра. Она собиралась ехать первым паромом в Мальмё.
   Валландер лихорадочно соображал, как ему действовать. Безусловно, это было важно – найти женщину с фотографии в квартире Сведберга. Но насколько важно? Наконец, он решил, что медлить с этим нельзя.
   – Мы не можем просить, чтобы вы ее арестовали, – сказал он. – Но пригласить ее в полицию вы можете. И задержать, пока кто-нибудь из нас не приедет. Нам необходимо с ней поговорить. Это может нам многое дать.
   – Постараемся помочь. Найдем какую-нибудь убедительную причину.
   – И мне очень важно знать, когда она появится в этом баре. Как он, кстати, называется?
   – «Амиго».
   – Какая у него репутация?
   – Насколько мне известно, неплохая, несмотря на то, что он расположен на Истедгаде.
   Валландер знал, где это – в самом центре Копенгагена.
   – Спасибо, – сказал он. – Вы нам очень поможете.
   – Позвоним сразу, как только она появится. Можно поговорить с персоналом в баре. Может быть, кто-то знает, где она живет.
   – Лучше не надо, – сказал Валландер, – как бы ее не спугнуть.
   – Вы же сказали, что ее ни в чем не подозревают?
   – Нет. Но все может быть.
   Кэр поняла. Валландер записал ее имя и несколько телефонных номеров. Лоне Кэр.
   Он положил трубку. Уже половина второго. Он тяжело встал и пошел в туалет. Потом выпил сразу два стакана воды.
   В столовой для персонала на блюде лежало несколько засохших бутербродов. Он взял один и услышал в коридоре голос Мартинссона – тот говорил с кем-то из подкрепления. Валландер еще не успел прожевать свой бутерброд, как они зашли в столовую.
   – Как дела? – спросил Валландер.
   – Никто никого не видел, кроме этого купальщика.
   – Кто-нибудь может его описать?
   – Сейчас пытаемся собрать воедино все, что нам нарассказывали.
   – А где остальные?
   – Ханссон все еще там. Анн-Бритт поехала домой – дочь чем-то отравилась. Рвота.
   – Звонили из Дании. Они нашли Луизу.
   – Точно?
   – Похоже, что да.
   Валландер налил себе кофе.
   – Они ее взяли? – нетерпеливо спросил Мартинссон.
   – А какие у них на то основания? Но ее видели в такси и в баре. Фотографии в газетах дали результат.
   – Значит, ее все-таки зовут Луиза?
   – А вот этого-то мы как раз и не знаем.
   Валландер зевнул. Зевнул, глядя на него, и Мартинссон. Парень из Мальмё усердно тер глаза, пытаясь прогнать сон.
   – Пошли сядем где-нибудь, – сказал Валландер.
   – Дай нам полчасика, чтобы прийти в себя. Ханссон сейчас приедет. Если надо, позвоним Анн-Бритт.
   Валландер взял кофе в свой кабинет. Он так и ходил в куртке, забыв снять, и, садясь в кресло, пролил кофе на рукав. Он поставил кружку, содрал с себя куртку и швырнул в угол, представив себе, что это убийца, которого он до сих пор не может найти.
   Он пододвинул к себе один из блокнотов, испещренных записями и бесчисленными рисунками человечков. Нашел чистый лист и записал три вопроса:
   Откуда он берет информацию?
   Какой у него мотив?
   Почему Сведберг?
   Откинулся на стуле, посмотрел на запись и остался недоволен. Вновь наклонился и написал:
   Почему телескоп Сведберга оказался в сарае у его двоюродного брата?
   Почему он нападает на наряженных?
   Почему Иса Эденгрен?
   Зацепка?
   Стало немного яснее. Но это было не все. Он продолжил.
   Луиза ездит в Копенгаген. Говорит по-шведски.
   Тайная секта?
   Брур Сунделиус.
   Что сказал Леннарт Вестин в рубке?
   Вот так. Он выходит из моря. Руки не дрожат. Он превосходный стрелок.
   Валландер встал и подошел к висящей на стене карте Сконе. Хагестад. Нюбрустранд. Между ними – Истад. Район совсем маленький. Ну и что? Он взял блокнот и пошел в комнату для совещаний. Усталые, мрачные физиономии, мятая одежда. А тот-то, наверное, завалился спать как ни в чем не бывало, подумал он. Пока мы тычемся в темноте.
   Итак. Машину никто не видел. Никого, кроме одинокого купальщика, на пляже замечено не было, так что остался только один подозреваемый. Это можно обозначить как некоторый успех. Никто не мог спрятаться на том месте, где стоял фотограф. Никто не мог появиться оттуда, где предположительно стояла машина. Мимо этого места проходили два независимых свидетеля, когда прибыли молодожены и фотограф. Ни тот ни другой никого не видели.
   Вопрос о том, как выглядит убийца, остался открытым. Они попытались сопоставить показания разных свидетелей, но убедительной картины не получили. Мартинссон то и дело звонил Анн-Бритт Хёглунд, уточняя ее данные.
   Они зашли в тупик. Валландер посмотрел в свои записи.
   – Потрясающий портрет, – сказал он с горечью. – Одни говорят, что он коротко пострижен, другие – что лыс. Даже если у него есть волосы, коротко стриженные или не стриженные вообще, мы не знаем, какого они цвета. Только в одном все сходятся – что физиономия у него не круглая. Скорее продолговатая. «Лошадиная» – странно, но это слово употребили независимо друг от друга два свидетеля. Не загорелый, среднего роста, тут, кажется, тоже нет разногласий. Но это нам ничего не дает, кроме того, что мы теперь вправе исключить карликов и игроков сборной по баскетболу. Походка самая обычная. Цвет глаз, разумеется, неизвестен. К нему никто не приближался. Ближе всех его видел один из свидетелей – он проходил с собакой метрах в пяти от него. Что касается возраста – полная неразбериха. От двадцати до шестидесяти. Немного чаще упоминается цифра от тридцати пяти до сорока пяти. Но все это догадки.
   Валландер отодвинул блокнот.
   – Иными словами, мы ничего о нем не знаем, – заключил он. – Только то, что это мужчина без особых примет. И что он не загорелый. Все остальное крайне противоречиво.
   В комнате воцарилась тяжелая тишина. Валландер понял, что надо подбодрить коллег.
   – И все же, – сказал он, – нам удалось очень быстро собрать эти данные. Если мы продолжим завтра, думаю, что многое прояснится. К тому же мы теперь знаем, что во всех случаях убийца – один и тот же человек. Я, безусловно, считаю это победой.