Страница:
Он вспомнил, что в одном из ящиков письменного стола у Сведберга лежала лупа, сходил и принес.
Что– то было знакомое в этих лицах, особенно знакомой казалось лицо девушки, сидевшей крайней справа.
Он не сразу ее узнал, хотя совсем недавно видел ее фото. Но там она была одета вполне обычно.
Это была Астрид Хильстрём.
Валландер положил фотографию на стол.
Где– то пробило три часа.
9
10
Что– то было знакомое в этих лицах, особенно знакомой казалось лицо девушки, сидевшей крайней справа.
Он не сразу ее узнал, хотя совсем недавно видел ее фото. Но там она была одета вполне обычно.
Это была Астрид Хильстрём.
Валландер положил фотографию на стол.
Где– то пробило три часа.
9
В шесть утра в субботу десятого августа Валландер не выдержал. Он ходил взад-вперед по квартире, встревоженный и возбужденный, не в состоянии ни думать, ни спать. На столе в кухне лежали два найденных у Сведберга снимка. Они буквально жгли ему карман, пока он шел по пустынным ночным улицам домой на Мариагатан. Только снимая куртку, он заметил, что она мокрая – должно быть, моросило, а он даже и не заметил.
Эти фотографии, найденные в тайнике у Сведберга, имели решающее значение, хотя он пока и не мог сообразить, для чего именно. Но тревога и страх, что прежде ощущались лишь как смутное дурное предчувствие, теперь обрушились на него в полную мощь. Дело, которое и делом-то не было, трое исчезнувших молодых людей, по-видимому, беззаботно путешествующих по Европе, – эти трое вдруг возникли в совершенно другом деле, в следствии об убийстве офицера полиции, самом тяжком преступлении за всю историю Истадской полиции. Убили одного из них, одного из их ближнего круга. За несколько часов, прошедших после того, как обнаружился тайник, Валландер успел создать тысячу версий, одна другой глупее, темнее и противоречивее. У него в руках была решающая улика, беда только, что он понятия не имел, как ее истолковать.
О чем говорили эти снимки? Фотография Луизы была черно-белой, ребят в маскарадных костюмах – цветной. Автоматически впечатанной даты на обороте нет. Значит ли это, что снимки отпечатаны в какой-то домашней фотолаборатории? Или есть фотолаборатории, где машины не впечатывают дату? Формат обычный. Он попытался определить, сделаны снимки профессионалом или любителем. Валландер по опыту знал, что фотографии, отпечатанные в домашних условиях, часто деформируются. Вопросов было много, и он скоро понял, что сам на них ответить не в состоянии.
Еще он пытался понять, что эти снимки говорят о том, кто их сделал. Ему показалось, что можно с определенной долей уверенности исходить из того, что снимали разные люди. Может быть, Сведберг сфотографировал Луизу сам? Во всяком случае, выражение ее лица ни о чем таком не говорило. Снимок молодых людей тоже нельзя было назвать особо выразительным. Никакой сознательной композиции ему уловить не удалось. Кто-то поднял камеру, попросил секунду внимания и нажал затвор. Ему подумалось, что где-то есть и другие снимки – тот, что лежал у него на столе, был просто одним из серии праздничных фотографий. Но где эти другие снимки?
И больше всего его беспокоила нелепость самой этой связи. Известно, что Сведберг перед отпуском пытался расследовать дело об исчезнувших ребятах. Почему он решил им заняться? И если уж решил, то почему тайком?
Откуда взялась фотография пирующей молодежи? Где она сделана?
И это женское лицо. Вряд ли это кто-то другой, он был почти уверен, что на снимке он видит Луизу. Валландер долго изучал портрет. Женщина лет сорока, чуть моложе Сведберга. Если они встретились, предположим, лет десять назад, ей было тридцать, а Сведбергу – тридцать пять. Что ж, вполне естественно. Волосы темные, прямые, такая прическа, кажется, называется «паж». Тонкий нос, узкое лицо, на губах – еле заметная улыбка.
Улыбка Моны Лизы. Но глаза у женщины на снимке не улыбались. Совершенно гладкая кожа. Он не мог понять – то ли снимок подретуширован, то ли это просто тщательно нанесенный макияж.
И еще что-то было в этом снимке, что-то ускользающее, но он напрасно пытался сообразить, что именно. Странно – изображение лежит перед ним на столе, и в то же время его как бы и нет…
На обороте ничего не написано. Ни загнутых уголков, ни следов пальцев – новенькие, словно их никто и никогда не брал в руки.
Я нашел два снимка, которые никто никогда не рассматривал, подумал он. Два снимка без отпечатков пальцев, оба – словно неразрезанные книги.
Он дождался шести часов и позвонил Мартинссону – тот вставал очень рано.
– Надеюсь, не разбудил, – сказал Валландер.
– Если бы ты позвонил мне в десять вечера, наверняка разбудил бы. Но не в шесть утра. Я иду в сад – хочу прополоть клумбы.
Валландер сразу, без лишних слов рассказал о найденных снимках. Мартинссон выслушал, не задавая вопросов.
– Нам надо встретиться как можно быстрее, – закончил Валландер. – Не в девять. Через час, в семь.
– Ты говорил с остальными?
– Ты первый.
– Кого ты хочешь видеть на оперативке?
– Всех. Включая Нюберга.
– Нюбергу будешь звонить сам. Он по утрам зол как собака. Если я с ним поговорю, уже не смогу спокойно выпить кофе.
Мартинссон взял на себя Анн-Бритт и Ханссона, Валландер – остальных.
Нюберг и вправду был заспан и зол.
– Оперативка в семь.
– Что-то произошло? Или опять очередной кретинизм?
– В семь часов, – повторил Валландер. – А если ты считаешь своих коллег кретинами или тебе охота поспать, можешь, обращаться в профсоюз.
Он поставил кофе. Нет, зря он так с Нюбергом. Позвонил Лизе Хольгерссон – та сказала, что обязательно придет.
Он взял кофе и вышел на балкон. Термометр обещал еще один теплый день. В прихожей что-то звякнуло. Он вышел посмотреть – на полу лежали ключи от машины. После такой ночи, подумал он. Стен все-таки удивительный парень.
Он чувствовал страшную усталость. И с отвращением представил себе маленькие белые островки сахара, дрейфующие по его сосудам.
В половине седьмого Валландер запер за собой дверь. На лестнице он столкнулся с почтальоном, пожилым мужчиной по имени Стефанссон. Тот приехал на велосипеде – на штанинах были зажимы.
– Опоздал маленько, – извинился Стефанссон, – только я здесь ни при чем. Что-то случилось с машиной в типографии.
– Случайно, не ты разносишь газеты на Малой Норрегатан? – спросил Валландер.
Стефанссон тут же сообразил, к чему он клонит.
– Ты имеешь в виду это убийство полицейского?
– Да.
– Есть у нас тетушка по имени Сельма. Старейший почтальон в Истаде. Она работает с 1949 года. Сколько это будет? Сорок девять лет?
– Сельма – а дальше?
– Нюландер.
Стефанссон протянул ему газету:
– Тут о тебе написано.
– Брось в щель. – Валландер отвел его руку. – Я все равно не успею прочитать до вечера.
Он бы совершенно спокойно успел дойти до полиции пешком, но, секунду поколебавшись, двинулся к машине. Начало новой жизни подождет еще денек.
На стоянку одновременно с ним подъехала Анн-Бритт Хёглунд.
– Почту Сведбергу приносит Сельма Нюландер, – сказал он, – но ты, наверное, ее уже разыскала.
– Она из тех немногих чудаков, у кого нет домашнего телефона.
Валландер вспомнил Стуре Бьорклунда – тот тоже собирался выбросить телефон. Может быть, теперь такая мода?
Они направились в комнату для совещаний. Валландер, дойдя до двери, круто развернулся и пошел за кофе. Потом постоял немного в коридоре, собираясь с мыслями. Обычно он тщательно готовился к оперативкам, но на этот раз решил просто выложить на стол снимки и начать обсуждение.
Он закрыл за собой дверь и уселся на свое обычное место. Стул Сведберга пустовал. Валландер достал из внутреннего кармана конверт со снимками и коротко рассказал о своей находке, не упоминая, впрочем, что мысль о тайнике пришла ему в голову, когда он, крепко подвыпив, ехал от Стена Видена на такси. С тех пор как шесть лет назад его машину остановили сотрудники и обнаружили, что он пьян, он избегал всяких разговоров на тему выпивки.
Ханссон полез за эпидиаскопом.
– Я хочу, чтобы вы знали, – сказал Валландер. – Девушка справа – Астрид Хильстрём. Одна из тех, кто заявлен пропавшими с Иванова дня.
Он положил снимки в проектор. Все молчали. Валландер ждал, пользуясь случаем еще раз рассмотреть увеличенные фотографии. Ничего нового, впрочем, не обнаружил – он и ночью рассматривал их под лупой.
Первым нарушил молчание Мартинссон:
– Что ж, мы должны признать, что у Сведберга был хороший вкус. Эта дама, без сомнения, красива. Может быть, кто-нибудь с ней знаком? Истад – маленький город.
Нет, никто ее раньше не видел.
Никто не опознал и троих молодых людей на групповом снимке. Все согласились, что крайней справа сидит Астрид Хильстрём – в деле был ее снимок, очень похожий. Там она, правда, была одета совершенно обычно.
– Это что, маскарад? – спросила Лиза Хольгерссон. – Какой век они изображают?
– Семнадцатый, – уверенно сказал Ханссон.
Валландер удивился:
– Почему ты так думаешь?
– Нет, скорее восемнадцатый, – тут же поправился Ханссон.
– Я бы поставила на шестнадцатый, – сказала Анн-Бритт. – Эпоха Густава Васы. Тогда так одевались – рукава с буфами, трико.
– Это точно? – спросил Валландер.
– Конечно нет. Я просто так думаю.
– Давайте не будем гадать, – сказал он. – Тем более что это не так важно – во что они вырядились. Важнее другой вопрос – зачем? Но до этого мы еще не добрались.
Он оглядел комнату.
– Фото женщины лет сорока. Фото группы молодых людей в старинных костюмах. Одна из них – Астрид Хильстрём. Она исчезла в ночь Иванова дня. Хотя, конечно, не исключено, что она вместе с двумя другими путешествует по Европе. Это наш исходный пункт. Я нашел эти снимки в тайнике у Сведберга, которого убили. Но начнем мы все же с событий Иванова дня.
У них ушло не меньше трех часов, чтобы просмотреть все материалы. Надо было сформулировать новые вопросы и распределить обязанности так, чтобы как можно скорее на эти вопросы ответить. Через два часа Валландер предложил устроить короткий перерыв. Все, кроме Лизы Хольгерссон, сходили за кофе, после чего продолжили заседание. Контуры следствия постепенно прояснялись. В четверть одиннадцатого стало ясно, что дальше двигаться некуда.
Лиза Хольгерссон в основном молчала. Собственно, она почти всегда молчала на оперативных совещаниях. Она слишком уважала опыт и знания коллег.
Но сейчас она попросила слова.
– Что могло случиться с этими ребятами? – спросила она. – Прошло уже много времени, два с половиной месяца, любой несчастный случай давно бы уже выплыл так или иначе.
– Я не знаю, – сказал Валландер. – Я думаю, что и в самом деле что-то случилось только по одной причине – мать говорит, что открытки, посланные ей, подделаны. Мотив подделки совершенно непонятен. Зачем подделывать открытки?
– Чтобы скрыть преступление, – неожиданно сказал до этого почти все время молчавший Нюберг.
Стало тихо. Валландер внимательно посмотрел на Нюберга и медленно кивнул.
– И не просто преступление, – сказал он. – Исчезнувшие люди или возвращаются, или исчезают навсегда. Поэтому за этими открытками может стоять только одно. Мне, во всяком случае, ничего иного в голову не приходит – их подделали для того, чтобы скрыть, что Буге, Норман и Хильстрём давно мертвы.
– И еще один вывод, – сказала Анн-Бритт. – Тот, кто посылал открытки, прекрасно знает, что произошло на самом деле.
– И не только это, – добавил Валландер. – Он не просто знает, что произошло, он их и убил. Преступник знает их имена и домашние адреса, умеет имитировать их почерк.
Он готовил окончательный вывод.
– Эти подделанные открытки ведут нас к убийству. Есть все основания думать, что эти трое ребят стали жертвой спланированного и хладнокровного убийства.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Валландер знал уже, что скажет, но выжидал, может быть, у кого-то есть иные соображения.
В коридоре кто-то громко засмеялся. Нюберг звучно высморкался. Ханссон уставился на стол, Мартинссон барабанил пальцами по столу. Анн-Бритт и Лиза Хольгерссон молча смотрели на него. Мои союзницы, подумал Валландер.
– Будем рассуждать, – сказал он наконец. – Попробуем представить себе все возможные версии. Одна из них очень неприятна и даже трудновообразима. Но мы не можем умалчивать о роли Сведберга в этой истории. Мы знаем, что у него была фотография Астрид Хильстрём с друзьями, мы знаем, что он почему-то хранил ее в тайнике. Мы также знаем, что он втихомолку занимался этими ребятами. Правда, что именно заставляло его это делать, мы не знаем. Ребят по-прежнему нет, а Сведберг убит. Это мог быть обычный взлом, но не исключено, что кто-то что-то искал. Может быть, именно эти фотографии. Но есть и еще одна возможность, и мы не имеем права о ней забывать – Сведберг сам был как-то замешан в этой истории.
Ханссон с силой швырнул ручку на стол.
– Этого не может быть! – сказал он с возмущением. – Нашего ближайшего сотрудника зверски убили. Мы сидим здесь и пытаемся додуматься, кто это сделал. А ты говоришь, Сведберг сам был замешан в преступлении, может быть, еще более тяжком.
– Именно так мы и должны рассуждать, – жестко сказал Валландер. – Это одна из версий.
– Ты, конечно, прав, – сказал Нюберг, – как это ни тяжело. Но после той истории в Бельгии никто не гарантирует, что подобное не может случиться и у нас.
Нюберг знал, о чем говорит. Расследование дела группы бельгийских педофилов, насиловавших и убивавших малолетних детей, показало, что банда укоренилась и в политических, и в полицейских кругах. Пока еще не все было ясно, но никто не сомневался, что в процессе расследования вскроются еще более чудовищные факты.
Он кивком попросил Нюберга продолжать.
– Мне непонятно, – сказал тот, – какова роль во всей истории этой женщины, Луизы.
– И никому не понятно, – сказал Валландер. – Нам надо сейчас идти вперед как можно более широким фронтом и попытаться получить ответ на самые важные вопросы. Один из таких вопросов – кто эта женщина.
С тяжелой душой они распределили задания. Всем было понятно, что работать придется круглые сутки. Лиза Хольгерссон обещала выделить для следственной группы еще несколько человек.
В половине одиннадцатого они разошлись, договорившись еще раз собраться к вечеру. Мартинссон уже звонил жене и объяснял, что он не сможет сегодня пойти в гости. Валландер сидел неподвижно. Ему хотелось в туалет, но он чувствовал себя таким усталым, что не мог подняться. Охота началась, подумал он. Каждое расследование убийства – это как прочесывание леса. Только ищем мы не заблудившегося в этом лесу. Мы ищем ясность.
Он знаком попросил Анн-Бритт задержаться. Когда они остались одни, она прикрыла дверь – тоже по его просьбе.
– Хотелось бы услышать твое мнение, – сказал он.
– Кое о чем я даже думать не хочу.
– И никто не хочет. Несколько часов назад Сведберг был для нас близким сотрудником, зверски убитым неизвестным преступником. Теперь вся перспектива изменилась. Теперь может оказаться, что он и сам как-то замешан в еще худшем преступлении.
– Неужели ты так считаешь?
– Нет. Но я должен проверить и эту, на первый взгляд совершенно немыслимую версию.
– А что могло случиться?.
– Это я и хотел у тебя спросить.
– Ясно, что между Сведбергом и пропавшими есть какая-то связь.
– Не так. Есть связь между Сведбергом и Астрид Хильстрём. Пока ничего другого мы не знаем.
Она кивнула:
– Ты прав. Сведберг и Астрид Хильстрём. Дочка беспокойной мамы.
– А что ты видишь еще?
– Я вижу, что мы не знали Сведберга. Он был не таким, как мы о нем думали.
Валландер прицепился к ее фразе.
– А как мы о нем думали?
Она подумала, прежде чем ответить:
– Мы думали, что он такой, каким казался.
– А каким он казался?
– Доступным, открытым. Надежным.
– То есть он вдруг оказался недоступным, замкнутым и ненадежным? Ты это имеешь в виду?
– Не совсем. Но что-то вроде этого.
– У него была тайная любовная связь. Женщина, которую, скорее всего, зовут Луиза. Мы теперь знаем, как она выглядит.
Валландер тяжело поднялся и включил проектор. На экране возникло женское лицо.
– Мне кажется, в этом портрете есть что-то странное, только не могу понять что.
Анн– Бритт задумалась, и ему показалось, что его высказывание ее не удивило.
– Что-то с волосами. Не знаю что.
– Мы должны ее найти, – сказал Валландер. – И мы ее найдем.
Он сменил снимок и посмотрел на нее.
– Мне почему-то кажется, что это шестнадцатый век, – сказала она неуверенно. – У меня дома есть про это книга – как менялась мода. Но я могу и ошибаться.
– А что ты еще видишь?
– Молодые ребята. Веселые, под хмельком.
Валландер вдруг вспомнил фотографию, показанную ему накануне Стеном Виденом. Они тогда ездили в Германию. Он сам с бутылкой пива в руке, изрядно под мухой.
Точно как эти юнцы.
– А еще что?
– Парень, второй слева, что-то кричит фотографу.
– Где они?
– Где-то на природе. На заднем плане кусты, даже деревья. Тень падает слева.
– Перед ними скатерть с едой. Они в костюмах. Что это значит?
– Маскарад. Праздник.
– Давай предположим, что это летом. Даже на снимке видно, что жарко. Это вполне может быть день летнего солнцестояния. Иванов день. Но не в этом году. Норман на снимке нет. Только Астрид Хильстрём.
– По-моему, она даже выглядит здесь помладше.
– Мне тоже так кажется, – согласился Валландер. – Снимок сделан год или два назад.
– Ничто не указывает на какую-то угрозу, – продолжила она. – Они веселы и беззаботны, какими и положено быть в этом возрасте. Жизнь бесконечна, скорби преходящи.
– У меня странное чувство, – сказал Валландер, – что мы никогда ни с чем подобным не сталкивались. Сведберг, ясное дело, центр тяжести всего следствия. Но я не вижу, куда двигаться. Компас сломался.
– И еще подсознательный страх, что Сведберг в чем-то замешан.
– Ильва Бринк сказала вчера странную вещь. Сведберг якобы утверждал, что я был его лучшим другом. Что лучше меня у него в жизни друга не было.
Она посмотрела на него внимательно:
– Тебя это удивляет?
– Конечно.
– Он к тому же старался брать с тебя пример. Это все знали.
Валландер выключил проектор и положил снимки в конверт.
– А если теперь окажется, что Сведберг был не тем, за кого мы его принимали? Значит, это касается и его отношения ко мне.
– То есть на самом деле он тебя ненавидел?
Валландер поморщился:
– Не думаю. Хотя наверняка ничего сказать не могу.
Они вышли из комнаты. Анн-Бритт понесла конверт со снимками Нюбергу – на предмет возможных дактилоскопических находок. По пути она собиралась снять копии.
Валландер пошел в туалет. Моча была совершенно прозрачной. Потом пошел в столовую и выпил чуть не литр воды.
По принятой ими рабочей схеме Валландер должен был начать с разговора с Евой Хильстрём, а также еще раз съездить к Стуре Бьорклунду в Хедескугу.
Он прошел к себе. Положил руку на телефон и решил начать с Евы Хильстрём. Не звонить, а просто зайти. Появилась Анн-Бритт с увеличенными копиями фотографий. Лица на снимке теперь видны были очень крупно.
В двенадцать часов он вышел из полиции. В приемной кто-то сказал, что на улице двадцать три градуса. Он снял куртку.
Ева Хильстрём жила почти у самой восточной границы города. Он оставил машину у калитки. Дом был очень большой, построенный, по-видимому, в начале двадцатого века. Ухоженный сад. Он позвонил в дверь. Ева Хильстрём открыла – и вздрогнула, увидев его.
– Ничего не случилось, – заверил ее Валландер, чтобы она не подумала, что он пришел подтвердить ее худшие опасения. – Я просто хочу задать еще несколько вопросов.
Она провела его в большой холл. Сильно пахло чем-то химическим. Ева Хильстрём была босиком, в тренировочном костюме. Она по-прежнему смотрела на него с тревогой.
– Надеюсь, что не помешал, – сказал Валландер.
Она что-то пробормотала, что именно, он не расслышал, и пригласила его в гостиную. Мебель и картины на стенах явно были дорогими. По-видимому, семья Хильстрём живет в достатке. Он послушно сел на указанный ею диван.
– Могу я вас чем-нибудь угостить?
Валландер покачал головой. Ему очень хотелось пить, но попросить стакан воды он почему-то постеснялся.
Она присела на краешек стула. Валландеру она почему-то напоминала бегуна в стартовой позиции, готового в любой момент сорваться с места. Он вынул копии фотографий. Сначала он показал портрет женщины. Она бросила быстрый взгляд и поглядела на него вопросительно:
– Кто это?
– То есть вы ее не знаете?
– Какое она имеет отношение к Астрид?
Тон, каким это было сказано, был откровенно враждебным. Валландер понял, что надо искать другой подход.
– Полиция вынуждена иногда задавать некоторое количество рутинных вопросов, – сухо сказал он. – Я показываю вам снимок и спрашиваю: знакома ли вам эта женщина?
– Кто это?
– Отвечайте на мой вопрос.
– Никогда ее не видела.
– Значит, с этим покончено.
Она хотела еще что-то спросить, но в этот миг он выложил вторую копию. Она глянула, резко встала со стула, словно услышала сигнал к старту, и, ничего не говоря, вышла из комнаты. Через минуту она появилась и протянула ничего не понимавшему Валландеру снимок.
– Ксерокопии всегда хуже оригинала, – сказала она.
Это был тот же снимок, что он нашел у Сведберга.
У него появилось чувство, что сейчас он узнает что-то важное.
– Расскажите об этом снимке, – попросил он. – Когда и где он сделан? Кто остальные?
– Где снимали, я не знаю, – сказала она. – Где-то на Эстерлене. Может быть, у Бресарпских холмов. Снимок мне подарила Астрид.
– А когда?
– Прошлым летом. В июле. У Магнуса был день рождения.
– У Магнуса?
Она показала на парня, который что-то кричал в камеру. Валландер достал блокнот, удивившись, что не забыл его на работе.
– Магнус – а фамилия?
– Магнус Хольмгрен. Живет в Треллеборге.
– А кто остальные?
Он записал имена и адреса. Вдруг его осенило.
– А кто снимал?
– У Астрид камера с автоспуском.
– То есть это она снимала?
– Я же сказала – камера с автоспуском.
Валландер помолчал.
– Значит, они празднуют день рождения Магнуса. А почему они в костюмах?
– Так у них заведено. По-моему, очень мило. Не вижу в этом ничего странного.
– И я не вижу. Но спросить обязан.
Она закурила сигарету. Валландер почувствовал: она вот-вот сорвется.
– Значит, у Астрид много друзей.
– Не так много. Но хороших.
Она показала на одну из девушек на снимке:
– Иса тоже должна была быть с ними. На Иванов день, я хочу сказать. Но она заболела.
Он не сразу понял, что она имеет в виду. Потом показал на снимок:
– Значит, эта девушка собиралась с ними праздновать Иванов день?
– Я же говорю – она заболела.
– И их осталось только трое? Собрались где-то отметить Иванов день и ни с того ни с сего поехали в Европу?
– Да.
Он проверил свои записи.
– Иса Эденгрен, значит, живет в Скорбю?
– Ее отец – предприниматель.
– И что она говорит об этом путешествии в Европу?
– Что заранее они ничего такого не обсуждали. Но она уверена, что они уехали. Они всегда брали с собой паспорта, когда встречались.
– А она получала открытки?
– Нет.
– Она не считает, что это странно?
– Считает.
Ева Хильстрём погасила сигарету.
– Что-то случилось, – сказала она. – Я не знаю что, но что-то случилось. Что-то серьезное. Они никуда не уезжали. Они где-то здесь.
В глазах ее появились слезы.
– Почему мне никто не верит? Только один человек меня по-настоящему выслушал и принял всерьез. Но теперь это не имеет значения.
Валландер затаил дыхание.
– Вы сказали, что вас выслушал по-настоящему только один человек. Я правильно понял?
– Да.
– Вы имеете в виду полицейского, который приходил в конце июня?
Она посмотрела на него удивленно:
– И не только тогда. Он приходил много раз. В июле чуть не каждую неделю. И в августе несколько раз.
– Следователь по имени Сведберг?
– Почему именно он погиб? Только он меня и слушал. Он тоже был очень встревожен.
Валландер молчал.
Ему просто нечего было сказать.
Эти фотографии, найденные в тайнике у Сведберга, имели решающее значение, хотя он пока и не мог сообразить, для чего именно. Но тревога и страх, что прежде ощущались лишь как смутное дурное предчувствие, теперь обрушились на него в полную мощь. Дело, которое и делом-то не было, трое исчезнувших молодых людей, по-видимому, беззаботно путешествующих по Европе, – эти трое вдруг возникли в совершенно другом деле, в следствии об убийстве офицера полиции, самом тяжком преступлении за всю историю Истадской полиции. Убили одного из них, одного из их ближнего круга. За несколько часов, прошедших после того, как обнаружился тайник, Валландер успел создать тысячу версий, одна другой глупее, темнее и противоречивее. У него в руках была решающая улика, беда только, что он понятия не имел, как ее истолковать.
О чем говорили эти снимки? Фотография Луизы была черно-белой, ребят в маскарадных костюмах – цветной. Автоматически впечатанной даты на обороте нет. Значит ли это, что снимки отпечатаны в какой-то домашней фотолаборатории? Или есть фотолаборатории, где машины не впечатывают дату? Формат обычный. Он попытался определить, сделаны снимки профессионалом или любителем. Валландер по опыту знал, что фотографии, отпечатанные в домашних условиях, часто деформируются. Вопросов было много, и он скоро понял, что сам на них ответить не в состоянии.
Еще он пытался понять, что эти снимки говорят о том, кто их сделал. Ему показалось, что можно с определенной долей уверенности исходить из того, что снимали разные люди. Может быть, Сведберг сфотографировал Луизу сам? Во всяком случае, выражение ее лица ни о чем таком не говорило. Снимок молодых людей тоже нельзя было назвать особо выразительным. Никакой сознательной композиции ему уловить не удалось. Кто-то поднял камеру, попросил секунду внимания и нажал затвор. Ему подумалось, что где-то есть и другие снимки – тот, что лежал у него на столе, был просто одним из серии праздничных фотографий. Но где эти другие снимки?
И больше всего его беспокоила нелепость самой этой связи. Известно, что Сведберг перед отпуском пытался расследовать дело об исчезнувших ребятах. Почему он решил им заняться? И если уж решил, то почему тайком?
Откуда взялась фотография пирующей молодежи? Где она сделана?
И это женское лицо. Вряд ли это кто-то другой, он был почти уверен, что на снимке он видит Луизу. Валландер долго изучал портрет. Женщина лет сорока, чуть моложе Сведберга. Если они встретились, предположим, лет десять назад, ей было тридцать, а Сведбергу – тридцать пять. Что ж, вполне естественно. Волосы темные, прямые, такая прическа, кажется, называется «паж». Тонкий нос, узкое лицо, на губах – еле заметная улыбка.
Улыбка Моны Лизы. Но глаза у женщины на снимке не улыбались. Совершенно гладкая кожа. Он не мог понять – то ли снимок подретуширован, то ли это просто тщательно нанесенный макияж.
И еще что-то было в этом снимке, что-то ускользающее, но он напрасно пытался сообразить, что именно. Странно – изображение лежит перед ним на столе, и в то же время его как бы и нет…
На обороте ничего не написано. Ни загнутых уголков, ни следов пальцев – новенькие, словно их никто и никогда не брал в руки.
Я нашел два снимка, которые никто никогда не рассматривал, подумал он. Два снимка без отпечатков пальцев, оба – словно неразрезанные книги.
Он дождался шести часов и позвонил Мартинссону – тот вставал очень рано.
– Надеюсь, не разбудил, – сказал Валландер.
– Если бы ты позвонил мне в десять вечера, наверняка разбудил бы. Но не в шесть утра. Я иду в сад – хочу прополоть клумбы.
Валландер сразу, без лишних слов рассказал о найденных снимках. Мартинссон выслушал, не задавая вопросов.
– Нам надо встретиться как можно быстрее, – закончил Валландер. – Не в девять. Через час, в семь.
– Ты говорил с остальными?
– Ты первый.
– Кого ты хочешь видеть на оперативке?
– Всех. Включая Нюберга.
– Нюбергу будешь звонить сам. Он по утрам зол как собака. Если я с ним поговорю, уже не смогу спокойно выпить кофе.
Мартинссон взял на себя Анн-Бритт и Ханссона, Валландер – остальных.
Нюберг и вправду был заспан и зол.
– Оперативка в семь.
– Что-то произошло? Или опять очередной кретинизм?
– В семь часов, – повторил Валландер. – А если ты считаешь своих коллег кретинами или тебе охота поспать, можешь, обращаться в профсоюз.
Он поставил кофе. Нет, зря он так с Нюбергом. Позвонил Лизе Хольгерссон – та сказала, что обязательно придет.
Он взял кофе и вышел на балкон. Термометр обещал еще один теплый день. В прихожей что-то звякнуло. Он вышел посмотреть – на полу лежали ключи от машины. После такой ночи, подумал он. Стен все-таки удивительный парень.
Он чувствовал страшную усталость. И с отвращением представил себе маленькие белые островки сахара, дрейфующие по его сосудам.
В половине седьмого Валландер запер за собой дверь. На лестнице он столкнулся с почтальоном, пожилым мужчиной по имени Стефанссон. Тот приехал на велосипеде – на штанинах были зажимы.
– Опоздал маленько, – извинился Стефанссон, – только я здесь ни при чем. Что-то случилось с машиной в типографии.
– Случайно, не ты разносишь газеты на Малой Норрегатан? – спросил Валландер.
Стефанссон тут же сообразил, к чему он клонит.
– Ты имеешь в виду это убийство полицейского?
– Да.
– Есть у нас тетушка по имени Сельма. Старейший почтальон в Истаде. Она работает с 1949 года. Сколько это будет? Сорок девять лет?
– Сельма – а дальше?
– Нюландер.
Стефанссон протянул ему газету:
– Тут о тебе написано.
– Брось в щель. – Валландер отвел его руку. – Я все равно не успею прочитать до вечера.
Он бы совершенно спокойно успел дойти до полиции пешком, но, секунду поколебавшись, двинулся к машине. Начало новой жизни подождет еще денек.
На стоянку одновременно с ним подъехала Анн-Бритт Хёглунд.
– Почту Сведбергу приносит Сельма Нюландер, – сказал он, – но ты, наверное, ее уже разыскала.
– Она из тех немногих чудаков, у кого нет домашнего телефона.
Валландер вспомнил Стуре Бьорклунда – тот тоже собирался выбросить телефон. Может быть, теперь такая мода?
Они направились в комнату для совещаний. Валландер, дойдя до двери, круто развернулся и пошел за кофе. Потом постоял немного в коридоре, собираясь с мыслями. Обычно он тщательно готовился к оперативкам, но на этот раз решил просто выложить на стол снимки и начать обсуждение.
Он закрыл за собой дверь и уселся на свое обычное место. Стул Сведберга пустовал. Валландер достал из внутреннего кармана конверт со снимками и коротко рассказал о своей находке, не упоминая, впрочем, что мысль о тайнике пришла ему в голову, когда он, крепко подвыпив, ехал от Стена Видена на такси. С тех пор как шесть лет назад его машину остановили сотрудники и обнаружили, что он пьян, он избегал всяких разговоров на тему выпивки.
Ханссон полез за эпидиаскопом.
– Я хочу, чтобы вы знали, – сказал Валландер. – Девушка справа – Астрид Хильстрём. Одна из тех, кто заявлен пропавшими с Иванова дня.
Он положил снимки в проектор. Все молчали. Валландер ждал, пользуясь случаем еще раз рассмотреть увеличенные фотографии. Ничего нового, впрочем, не обнаружил – он и ночью рассматривал их под лупой.
Первым нарушил молчание Мартинссон:
– Что ж, мы должны признать, что у Сведберга был хороший вкус. Эта дама, без сомнения, красива. Может быть, кто-нибудь с ней знаком? Истад – маленький город.
Нет, никто ее раньше не видел.
Никто не опознал и троих молодых людей на групповом снимке. Все согласились, что крайней справа сидит Астрид Хильстрём – в деле был ее снимок, очень похожий. Там она, правда, была одета совершенно обычно.
– Это что, маскарад? – спросила Лиза Хольгерссон. – Какой век они изображают?
– Семнадцатый, – уверенно сказал Ханссон.
Валландер удивился:
– Почему ты так думаешь?
– Нет, скорее восемнадцатый, – тут же поправился Ханссон.
– Я бы поставила на шестнадцатый, – сказала Анн-Бритт. – Эпоха Густава Васы. Тогда так одевались – рукава с буфами, трико.
– Это точно? – спросил Валландер.
– Конечно нет. Я просто так думаю.
– Давайте не будем гадать, – сказал он. – Тем более что это не так важно – во что они вырядились. Важнее другой вопрос – зачем? Но до этого мы еще не добрались.
Он оглядел комнату.
– Фото женщины лет сорока. Фото группы молодых людей в старинных костюмах. Одна из них – Астрид Хильстрём. Она исчезла в ночь Иванова дня. Хотя, конечно, не исключено, что она вместе с двумя другими путешествует по Европе. Это наш исходный пункт. Я нашел эти снимки в тайнике у Сведберга, которого убили. Но начнем мы все же с событий Иванова дня.
У них ушло не меньше трех часов, чтобы просмотреть все материалы. Надо было сформулировать новые вопросы и распределить обязанности так, чтобы как можно скорее на эти вопросы ответить. Через два часа Валландер предложил устроить короткий перерыв. Все, кроме Лизы Хольгерссон, сходили за кофе, после чего продолжили заседание. Контуры следствия постепенно прояснялись. В четверть одиннадцатого стало ясно, что дальше двигаться некуда.
Лиза Хольгерссон в основном молчала. Собственно, она почти всегда молчала на оперативных совещаниях. Она слишком уважала опыт и знания коллег.
Но сейчас она попросила слова.
– Что могло случиться с этими ребятами? – спросила она. – Прошло уже много времени, два с половиной месяца, любой несчастный случай давно бы уже выплыл так или иначе.
– Я не знаю, – сказал Валландер. – Я думаю, что и в самом деле что-то случилось только по одной причине – мать говорит, что открытки, посланные ей, подделаны. Мотив подделки совершенно непонятен. Зачем подделывать открытки?
– Чтобы скрыть преступление, – неожиданно сказал до этого почти все время молчавший Нюберг.
Стало тихо. Валландер внимательно посмотрел на Нюберга и медленно кивнул.
– И не просто преступление, – сказал он. – Исчезнувшие люди или возвращаются, или исчезают навсегда. Поэтому за этими открытками может стоять только одно. Мне, во всяком случае, ничего иного в голову не приходит – их подделали для того, чтобы скрыть, что Буге, Норман и Хильстрём давно мертвы.
– И еще один вывод, – сказала Анн-Бритт. – Тот, кто посылал открытки, прекрасно знает, что произошло на самом деле.
– И не только это, – добавил Валландер. – Он не просто знает, что произошло, он их и убил. Преступник знает их имена и домашние адреса, умеет имитировать их почерк.
Он готовил окончательный вывод.
– Эти подделанные открытки ведут нас к убийству. Есть все основания думать, что эти трое ребят стали жертвой спланированного и хладнокровного убийства.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Валландер знал уже, что скажет, но выжидал, может быть, у кого-то есть иные соображения.
В коридоре кто-то громко засмеялся. Нюберг звучно высморкался. Ханссон уставился на стол, Мартинссон барабанил пальцами по столу. Анн-Бритт и Лиза Хольгерссон молча смотрели на него. Мои союзницы, подумал Валландер.
– Будем рассуждать, – сказал он наконец. – Попробуем представить себе все возможные версии. Одна из них очень неприятна и даже трудновообразима. Но мы не можем умалчивать о роли Сведберга в этой истории. Мы знаем, что у него была фотография Астрид Хильстрём с друзьями, мы знаем, что он почему-то хранил ее в тайнике. Мы также знаем, что он втихомолку занимался этими ребятами. Правда, что именно заставляло его это делать, мы не знаем. Ребят по-прежнему нет, а Сведберг убит. Это мог быть обычный взлом, но не исключено, что кто-то что-то искал. Может быть, именно эти фотографии. Но есть и еще одна возможность, и мы не имеем права о ней забывать – Сведберг сам был как-то замешан в этой истории.
Ханссон с силой швырнул ручку на стол.
– Этого не может быть! – сказал он с возмущением. – Нашего ближайшего сотрудника зверски убили. Мы сидим здесь и пытаемся додуматься, кто это сделал. А ты говоришь, Сведберг сам был замешан в преступлении, может быть, еще более тяжком.
– Именно так мы и должны рассуждать, – жестко сказал Валландер. – Это одна из версий.
– Ты, конечно, прав, – сказал Нюберг, – как это ни тяжело. Но после той истории в Бельгии никто не гарантирует, что подобное не может случиться и у нас.
Нюберг знал, о чем говорит. Расследование дела группы бельгийских педофилов, насиловавших и убивавших малолетних детей, показало, что банда укоренилась и в политических, и в полицейских кругах. Пока еще не все было ясно, но никто не сомневался, что в процессе расследования вскроются еще более чудовищные факты.
Он кивком попросил Нюберга продолжать.
– Мне непонятно, – сказал тот, – какова роль во всей истории этой женщины, Луизы.
– И никому не понятно, – сказал Валландер. – Нам надо сейчас идти вперед как можно более широким фронтом и попытаться получить ответ на самые важные вопросы. Один из таких вопросов – кто эта женщина.
С тяжелой душой они распределили задания. Всем было понятно, что работать придется круглые сутки. Лиза Хольгерссон обещала выделить для следственной группы еще несколько человек.
В половине одиннадцатого они разошлись, договорившись еще раз собраться к вечеру. Мартинссон уже звонил жене и объяснял, что он не сможет сегодня пойти в гости. Валландер сидел неподвижно. Ему хотелось в туалет, но он чувствовал себя таким усталым, что не мог подняться. Охота началась, подумал он. Каждое расследование убийства – это как прочесывание леса. Только ищем мы не заблудившегося в этом лесу. Мы ищем ясность.
Он знаком попросил Анн-Бритт задержаться. Когда они остались одни, она прикрыла дверь – тоже по его просьбе.
– Хотелось бы услышать твое мнение, – сказал он.
– Кое о чем я даже думать не хочу.
– И никто не хочет. Несколько часов назад Сведберг был для нас близким сотрудником, зверски убитым неизвестным преступником. Теперь вся перспектива изменилась. Теперь может оказаться, что он и сам как-то замешан в еще худшем преступлении.
– Неужели ты так считаешь?
– Нет. Но я должен проверить и эту, на первый взгляд совершенно немыслимую версию.
– А что могло случиться?.
– Это я и хотел у тебя спросить.
– Ясно, что между Сведбергом и пропавшими есть какая-то связь.
– Не так. Есть связь между Сведбергом и Астрид Хильстрём. Пока ничего другого мы не знаем.
Она кивнула:
– Ты прав. Сведберг и Астрид Хильстрём. Дочка беспокойной мамы.
– А что ты видишь еще?
– Я вижу, что мы не знали Сведберга. Он был не таким, как мы о нем думали.
Валландер прицепился к ее фразе.
– А как мы о нем думали?
Она подумала, прежде чем ответить:
– Мы думали, что он такой, каким казался.
– А каким он казался?
– Доступным, открытым. Надежным.
– То есть он вдруг оказался недоступным, замкнутым и ненадежным? Ты это имеешь в виду?
– Не совсем. Но что-то вроде этого.
– У него была тайная любовная связь. Женщина, которую, скорее всего, зовут Луиза. Мы теперь знаем, как она выглядит.
Валландер тяжело поднялся и включил проектор. На экране возникло женское лицо.
– Мне кажется, в этом портрете есть что-то странное, только не могу понять что.
Анн– Бритт задумалась, и ему показалось, что его высказывание ее не удивило.
– Что-то с волосами. Не знаю что.
– Мы должны ее найти, – сказал Валландер. – И мы ее найдем.
Он сменил снимок и посмотрел на нее.
– Мне почему-то кажется, что это шестнадцатый век, – сказала она неуверенно. – У меня дома есть про это книга – как менялась мода. Но я могу и ошибаться.
– А что ты еще видишь?
– Молодые ребята. Веселые, под хмельком.
Валландер вдруг вспомнил фотографию, показанную ему накануне Стеном Виденом. Они тогда ездили в Германию. Он сам с бутылкой пива в руке, изрядно под мухой.
Точно как эти юнцы.
– А еще что?
– Парень, второй слева, что-то кричит фотографу.
– Где они?
– Где-то на природе. На заднем плане кусты, даже деревья. Тень падает слева.
– Перед ними скатерть с едой. Они в костюмах. Что это значит?
– Маскарад. Праздник.
– Давай предположим, что это летом. Даже на снимке видно, что жарко. Это вполне может быть день летнего солнцестояния. Иванов день. Но не в этом году. Норман на снимке нет. Только Астрид Хильстрём.
– По-моему, она даже выглядит здесь помладше.
– Мне тоже так кажется, – согласился Валландер. – Снимок сделан год или два назад.
– Ничто не указывает на какую-то угрозу, – продолжила она. – Они веселы и беззаботны, какими и положено быть в этом возрасте. Жизнь бесконечна, скорби преходящи.
– У меня странное чувство, – сказал Валландер, – что мы никогда ни с чем подобным не сталкивались. Сведберг, ясное дело, центр тяжести всего следствия. Но я не вижу, куда двигаться. Компас сломался.
– И еще подсознательный страх, что Сведберг в чем-то замешан.
– Ильва Бринк сказала вчера странную вещь. Сведберг якобы утверждал, что я был его лучшим другом. Что лучше меня у него в жизни друга не было.
Она посмотрела на него внимательно:
– Тебя это удивляет?
– Конечно.
– Он к тому же старался брать с тебя пример. Это все знали.
Валландер выключил проектор и положил снимки в конверт.
– А если теперь окажется, что Сведберг был не тем, за кого мы его принимали? Значит, это касается и его отношения ко мне.
– То есть на самом деле он тебя ненавидел?
Валландер поморщился:
– Не думаю. Хотя наверняка ничего сказать не могу.
Они вышли из комнаты. Анн-Бритт понесла конверт со снимками Нюбергу – на предмет возможных дактилоскопических находок. По пути она собиралась снять копии.
Валландер пошел в туалет. Моча была совершенно прозрачной. Потом пошел в столовую и выпил чуть не литр воды.
По принятой ими рабочей схеме Валландер должен был начать с разговора с Евой Хильстрём, а также еще раз съездить к Стуре Бьорклунду в Хедескугу.
Он прошел к себе. Положил руку на телефон и решил начать с Евы Хильстрём. Не звонить, а просто зайти. Появилась Анн-Бритт с увеличенными копиями фотографий. Лица на снимке теперь видны были очень крупно.
В двенадцать часов он вышел из полиции. В приемной кто-то сказал, что на улице двадцать три градуса. Он снял куртку.
Ева Хильстрём жила почти у самой восточной границы города. Он оставил машину у калитки. Дом был очень большой, построенный, по-видимому, в начале двадцатого века. Ухоженный сад. Он позвонил в дверь. Ева Хильстрём открыла – и вздрогнула, увидев его.
– Ничего не случилось, – заверил ее Валландер, чтобы она не подумала, что он пришел подтвердить ее худшие опасения. – Я просто хочу задать еще несколько вопросов.
Она провела его в большой холл. Сильно пахло чем-то химическим. Ева Хильстрём была босиком, в тренировочном костюме. Она по-прежнему смотрела на него с тревогой.
– Надеюсь, что не помешал, – сказал Валландер.
Она что-то пробормотала, что именно, он не расслышал, и пригласила его в гостиную. Мебель и картины на стенах явно были дорогими. По-видимому, семья Хильстрём живет в достатке. Он послушно сел на указанный ею диван.
– Могу я вас чем-нибудь угостить?
Валландер покачал головой. Ему очень хотелось пить, но попросить стакан воды он почему-то постеснялся.
Она присела на краешек стула. Валландеру она почему-то напоминала бегуна в стартовой позиции, готового в любой момент сорваться с места. Он вынул копии фотографий. Сначала он показал портрет женщины. Она бросила быстрый взгляд и поглядела на него вопросительно:
– Кто это?
– То есть вы ее не знаете?
– Какое она имеет отношение к Астрид?
Тон, каким это было сказано, был откровенно враждебным. Валландер понял, что надо искать другой подход.
– Полиция вынуждена иногда задавать некоторое количество рутинных вопросов, – сухо сказал он. – Я показываю вам снимок и спрашиваю: знакома ли вам эта женщина?
– Кто это?
– Отвечайте на мой вопрос.
– Никогда ее не видела.
– Значит, с этим покончено.
Она хотела еще что-то спросить, но в этот миг он выложил вторую копию. Она глянула, резко встала со стула, словно услышала сигнал к старту, и, ничего не говоря, вышла из комнаты. Через минуту она появилась и протянула ничего не понимавшему Валландеру снимок.
– Ксерокопии всегда хуже оригинала, – сказала она.
Это был тот же снимок, что он нашел у Сведберга.
У него появилось чувство, что сейчас он узнает что-то важное.
– Расскажите об этом снимке, – попросил он. – Когда и где он сделан? Кто остальные?
– Где снимали, я не знаю, – сказала она. – Где-то на Эстерлене. Может быть, у Бресарпских холмов. Снимок мне подарила Астрид.
– А когда?
– Прошлым летом. В июле. У Магнуса был день рождения.
– У Магнуса?
Она показала на парня, который что-то кричал в камеру. Валландер достал блокнот, удивившись, что не забыл его на работе.
– Магнус – а фамилия?
– Магнус Хольмгрен. Живет в Треллеборге.
– А кто остальные?
Он записал имена и адреса. Вдруг его осенило.
– А кто снимал?
– У Астрид камера с автоспуском.
– То есть это она снимала?
– Я же сказала – камера с автоспуском.
Валландер помолчал.
– Значит, они празднуют день рождения Магнуса. А почему они в костюмах?
– Так у них заведено. По-моему, очень мило. Не вижу в этом ничего странного.
– И я не вижу. Но спросить обязан.
Она закурила сигарету. Валландер почувствовал: она вот-вот сорвется.
– Значит, у Астрид много друзей.
– Не так много. Но хороших.
Она показала на одну из девушек на снимке:
– Иса тоже должна была быть с ними. На Иванов день, я хочу сказать. Но она заболела.
Он не сразу понял, что она имеет в виду. Потом показал на снимок:
– Значит, эта девушка собиралась с ними праздновать Иванов день?
– Я же говорю – она заболела.
– И их осталось только трое? Собрались где-то отметить Иванов день и ни с того ни с сего поехали в Европу?
– Да.
Он проверил свои записи.
– Иса Эденгрен, значит, живет в Скорбю?
– Ее отец – предприниматель.
– И что она говорит об этом путешествии в Европу?
– Что заранее они ничего такого не обсуждали. Но она уверена, что они уехали. Они всегда брали с собой паспорта, когда встречались.
– А она получала открытки?
– Нет.
– Она не считает, что это странно?
– Считает.
Ева Хильстрём погасила сигарету.
– Что-то случилось, – сказала она. – Я не знаю что, но что-то случилось. Что-то серьезное. Они никуда не уезжали. Они где-то здесь.
В глазах ее появились слезы.
– Почему мне никто не верит? Только один человек меня по-настоящему выслушал и принял всерьез. Но теперь это не имеет значения.
Валландер затаил дыхание.
– Вы сказали, что вас выслушал по-настоящему только один человек. Я правильно понял?
– Да.
– Вы имеете в виду полицейского, который приходил в конце июня?
Она посмотрела на него удивленно:
– И не только тогда. Он приходил много раз. В июле чуть не каждую неделю. И в августе несколько раз.
– Следователь по имени Сведберг?
– Почему именно он погиб? Только он меня и слушал. Он тоже был очень встревожен.
Валландер молчал.
Ему просто нечего было сказать.
10
Ветра почти не было.
Изредка налетали легкие, почти неощутимые порывы.
Чтобы скоротать время, он, стоя под деревом, считал эти дуновения, радуясь приятной прохладе. Надо бы включить и эту желанную прохладу в список несомненных радостей жизни. В список вещей, делающих человека счастливым.
Уже несколько часов он стоял почти неподвижно, укрывшись в тени большого дерева. То, что он пришел заранее, что у него много времени, тоже приносило чувство удовлетворения.
В этот субботний августовский вечер было по-прежнему тепло.
Проснувшись утром, он уже знал – ждать больше нельзя. Пришло время. Как обычно, он спал ровно восемь часов, ни больше ни меньше. Решение было принято во сне. Именно сегодня он должен вернуть им реальность, дать понять, что произошло пятьдесят один день назад. Пусть смотрят.
Он встал в пять. Своих привычек он не менял, даром что сегодня выходной. Выпив чашку особого чая, который он выписывал прямо из Шанхая, он разложил в гостиной красный коврик и сделал утреннюю гимнастику. Через двадцать минут проверил пульс, записал результат в журнал и принял душ.
В четверть седьмого он уже сидел за письменным столом. Сегодня он собирался прочитать подробнейший доклад, который заказал отделу занятости. В докладе обсуждались различные меры борьбы с растущей безработицей.
Изредка налетали легкие, почти неощутимые порывы.
Чтобы скоротать время, он, стоя под деревом, считал эти дуновения, радуясь приятной прохладе. Надо бы включить и эту желанную прохладу в список несомненных радостей жизни. В список вещей, делающих человека счастливым.
Уже несколько часов он стоял почти неподвижно, укрывшись в тени большого дерева. То, что он пришел заранее, что у него много времени, тоже приносило чувство удовлетворения.
В этот субботний августовский вечер было по-прежнему тепло.
Проснувшись утром, он уже знал – ждать больше нельзя. Пришло время. Как обычно, он спал ровно восемь часов, ни больше ни меньше. Решение было принято во сне. Именно сегодня он должен вернуть им реальность, дать понять, что произошло пятьдесят один день назад. Пусть смотрят.
Он встал в пять. Своих привычек он не менял, даром что сегодня выходной. Выпив чашку особого чая, который он выписывал прямо из Шанхая, он разложил в гостиной красный коврик и сделал утреннюю гимнастику. Через двадцать минут проверил пульс, записал результат в журнал и принял душ.
В четверть седьмого он уже сидел за письменным столом. Сегодня он собирался прочитать подробнейший доклад, который заказал отделу занятости. В докладе обсуждались различные меры борьбы с растущей безработицей.