Страница:
– Но исходный пункт остается прежним, – сказал Мартинссон. – Мы ищем человека, имеющего доступ к информации. На удивление точной и подробной. Человека, имеющего возможность проникать в чужие секреты.
– Кстати, нам так и не удалось получить данных о том, что кто-то посторонний знал дату и место свадебных съемок, – сказала Анн-Бритт.
– На этом и надо сосредоточиться, – сказал Валландер. – Это какое-то на редкость безграничное расследование, и оно расползается все шире и шире. Но теперь нам по крайней мере удалось нащупать некую точку, которую можно условно принять за центр. Наш преступник имеет те же склонности, что и его жертвы. Он любит переодеваться. К тому же каким-то образом ухитряется внедряться в чужой мир, в чужие тайны. Как это у него получается? Где он сам находится? И каким образом выходит на подобную информацию?
Он вспомнил почтовый терминал.
– Я нашел только один общий знаменатель, – сказал он. – У Исы Эденгрен и Стуре Бьорклунда один и тот же почтальон. Но, кроме него, должно существовать как минимум три! Плюс еще один вне истадского почтового участка. Так что эту теорию можем отбросить. Не предполагать же заговор почтальонов! У нас и так абсурда предостаточно.
Мартинссон заколебался.
– А не слишком ли мы торопимся? – спросил он. – Давайте на минутку предположим, что этот переодетый женщиной парень не имеет ничего общего с убийствами. У нас же нет конкретных доказательств. Что, если он – просто эпизодическая фигура? А письма вскрывает совсем другой?
Что ж, возможно и такое.
– Ты прав, – сказал Валландер. – Давайте приглядимся повнимательнее к этим четверым почтальонам. И кто-то еще должен быть в районе Симрисхамна. Почтовое ведомство облегчило нам работу – они выпустили специальную брошюру.
Они записали имена и распределили, кто кем займется.
– Повторю еще раз, – сказал Валландер, – надежды на успех почти нет. Зато есть слабая надежда, что датчане найдут что-нибудь на стойке бара. К сожалению, они поторопились вымыть бокал.
Потом они попытались подойти к наметившемуся условному центру следствия с разных точек зрения. Что они могли проглядеть? Какие есть способы получения информации? Вскрывать письма и прослушивать телефоны. Это уже две возможности. А еще? Они обсудили все возможности и все способы – от сплетен до шантажа, от электронной почты до факса. Но ни на шаг не смогли приблизиться к цели – наполнить этот гипотетический центр конкретным содержанием. Валландер вновь почувствовал нарастающую тревогу. Он вспомнил письмо Матса Экхольма.
– Мы не понимаем убийцу, – сказал он. – Мы знаем только про наряды и чужие тайны. И больше ничего.
– Поступила новая информация об этой секте, «Divine Movers», – сказал Мартинссон. – Как будто бы никаких насильственных преступлений в ее истории не зарегистрировано. Зато у них постоянные трения с налоговым управлением. Но это, по-моему, у всех сект на западе.
– А если мы на минутку забудем о переодеваниях? – предложила Анн-Бритт. – Что, если пренебречь этим как поверхностным, чисто внешним сходством? Что у нас тогда остается?
– Молодость, – сказал Валландер. – Счастливая молодежь. Она пирует, женится, радуется жизни.
– Хаага, значит, ты в расчет не берешь?
– Нет, – сказал Валландер. – Он ни при чем. Случайная жертва.
– А Ису Эденгрен?
– Она ведь тоже должна была быть на этой бельмановской пирушке.
– Тогда это меняет картину, – сказала Анн-Бритт. – Возникает совершенно иной ракурс. Она не должна была избежать общей судьбы. Но какой мотив? Ненависть? Месть? Что общего у молодоженов с путешественниками во времени? А Сведберг? По какому следу он шел?
– На последний вопрос, я думаю, у нас предварительный ответ уже есть. Сведберг знал этого типа, переодетого женщиной. Что-то вызвало его подозрения. Летом, собрав и проанализировав факты, он понял, что был прав. Это и стало причиной убийства – он знал слишком много. И его убили, прежде чем он успел нам что-то сказать.
– И что все это значит? – спросил Мартинссон. – Двоюродному брату Сведберг говорит, что у него есть дама сердца по имени Луиза. Теперь оказывается, что это мужчина. Думаю, Сведберг за несколько лет знакомства не раз имел возможность это обнаружить. О чем мы там говорили? Трансвеститы? Значит, Сведберг все-таки был гомосексуалистом?
– Это можно истолковать и по-иному, – сказал Валландер. – Думаю, что Сведберг не имел наклонности переодеваться в женское платье. Но конечно, совершенно не исключается, что он был гомосексуалистом, и никто из нас об этом даже не догадывался.
– Есть еще один человек, чья роль, кажется, становится все важнее, – сказала Анн-Бритт.
Валландеру не надо было гадать, кого она имеет в виду. Брур Сунделиус. Бывший директор банка, ныне пенсионер.
– Я тоже об этом думаю, – сказал он. – У нас есть все основания выделить еще один центральный пункт, но не как альтернативу первому, а как дополнение. Я говорю о людях, связанных с событиями одиннадцатилетней давности, с жалобой на Сведберга. Мы знаем, что Сведберг в той ситуации повел себя, мягко выражаясь, странно. Легко предположить, что его в какой-то форме шантажировали. Или у него были еще какие-то причины замалчивать историю со Стридом.
– Если мне скажут, что и у Брура Сунделиуса аналогичные отклонения, я легко в это поверю, – заметил Мартинссон.
Валландеру не понравилась интонация Мартинссона. В ней угадывалось плохо скрытое презрение.
– Гомосексуальность сегодня вряд ли можно рассматривать как отклонение, – сказал он. – Это в пятидесятые так считали. Многие, правда, до сих пор стараются скрывать свою ориентацию, но это не одно и то же.
Мартинссон заметил неодобрение Валландера, но промолчал.
– Значит, вопрос заключается в том, что связывало Сведберга, Стрида и Сунделиуса, – продолжил Валландер. – Три имени, и все на букву «С». Директор банка, спившийся мелкий воришка и полицейский.
– Любопытно, существовала ли Луиза уже тогда, – заметила Анн-Бритт.
Валландер поморщился.
– Давайте называть ее как-нибудь по-другому, – предложил он, – иначе мы запутаемся. Луиза навеки исчезла в копенгагенском туалете.
– Луи, – сказал Мартинссон, – чего проще.
Возражений не последовало. Луизу перекрестили и поменяли пол. Отныне подозреваемого звали Луи.
– Нильс Стрид умер, – продолжил Валландер, – свидетельских показаний из могилы нам не дождаться. Вот у Рут Лундин, может быть, и есть что добавить. Хотя я, честно говоря, сомневаюсь. Мне показалось, она говорила совершенно искренне. Вряд ли она так уж хорошо знала все делишки Стрида.
– Значит, остается Сунделиус.
Валландер посмотрел на Мартинссона и кивнул.
– Вот это очень важно, – сказал он. – Важно настолько, что надо им прицельно заняться. Узнать, что он за человек.
– Почему не пригласить его сюда?
– Зачем?
– За тем, что он важен для следствия.
– Может быть, и пригласим. Но сначала надо узнать побольше, чтобы было о чем спрашивать.
Они решили, что Сунделиусу уделит внимание Мартинссон. Валландер пошел к себе в кабинет. В коридоре он столкнулся с Эдмундссоном.
– В национальном парке ничего особенного мы не нашли, – сообщил он. – На том месте, что ты просил проверить.
Валландеру потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, о чем идет речь.
– Совсем ничего?
– Практически. Кто-то стоял за деревом. Выплюнул снус, вот и все.
Валландер уставился на него:
– Надеюсь, ты взял образец. Или рассказал Нюбергу.
Эдмундссон его приятно удивил.
– Я сделал и то и другое, – гордо сообщил он.
Валландер медленно побрел к себе. Значит, ему не показалось. За ним и в самом деле кто-то следил. Это было как раз такое место, откуда виден большой участок тропы. Как и на морском берегу, где убили молодоженов. Кто-то стоял за оцеплением в Нюбрустранде. Переодетый женщиной.
Он за нами следит, подумал Валландер. Он все время где-то поблизости. Он все время на шаг впереди и на шаг сзади. Может быть, пытается понять, что нам известно? Или удостовериться, что мы его не найдем?
И тут ему пришла в голову некая мысль. Он позвонил Мартинссону.
– У тебя ни разу не возникало чувство, что кто-то проявляет к следствию повышенный интерес?
– Кто бы это мог быть? Разве что журналисты.
– Будь любезен, передай всем нашим, чтобы были настороже. Вдруг кто-то чересчур заинтересуется. Или поведет себя необычно. Не совсем адекватно обстоятельствам… Не знаю даже, как объяснить.
Мартинссон пообещал передать.
Было двенадцать часов. Валландера замутило от голода. Он взял куртку и пошел пообедать в ресторан в центре. Вернулся в половине второго, снова снял куртку и открыл брошюру, полученную на почтовом терминале.
Первым был Улуф Андерссон.
Он снял трубку и набрал номер, спрашивая себя, сколько он еще выдержит.
Он вернулся в Истад вечером в начале двенадцатого.
Чтобы не рисковать наткнуться на того полицейского, что нашел его в Копенгагене, пришлось ехать через Хельсинор – добрался туда электричкой и сел на паром. В Хельсингборге взял такси до Мальмё, где стояла его машина. Неожиданное наследство от одного из родственников позволяло не экономить каждую крону. Прежде чем подойти к машине, он некоторое время постоял, наблюдая, что происходит на стоянке. Он не сомневался, что сумеет ускользнуть, так же, как и накануне в баре. Это был настоящий триумф. Он, конечно, не ожидал, что этот полицейский найдет его там, но ни на секунду не потерял самообладания. Просто сделал то, что было предусмотрено планом для такого случая.
Совершенно спокойно прошел в дамский туалет, снял парик, сунул его сзади под ремень, быстро стер грим с помощью специального крема, который он всегда носил в кармане, и вышел следом за еще каким-то парнем. Способность ускользать его не подвела.
Убедившись, что за парковкой никто не наблюдает, он сел в машину и поехал в Истад. Долго стоял под душем. Потом забрался в постель в своей звукоизолированной комнате. Подумать надо было о многом. Он не знал, каким образом этот полицейский по имени Валландер его разыскал. Значит, где-то он оставил след. Это скорее раздражало его, чем беспокоило. Единственное объяснение – у Сведберга где-то была его фотография. Он ее не нашел, хотя постарался уничтожить все улики. Фотография Луизы. Эта мысль его успокоила – полицейский приехал поговорить с женщиной. Ничто не указывает на то, что он предполагал заранее, что Луиза – всего лишь маска. Теперь-то они, конечно, все поняли.
Мысль о том, как легко ему удалось уйти, приятно щекотала нервы. Они сами вынуждают его действовать. Хотя тут есть определенные трудности. У него никого нет на примете. Запас иссяк. Изначально он собирался выждать. Долго, может быть, год. Продумать следующее представление досконально, превзойти самого себя. Он собирался дождаться, пока его не начнут забывать. И тогда он покажется вновь.
Нет, все-таки встреча с этим полицейским вывела его из равновесия. Теперь он не мог смириться с мыслью, что придется ждать целый год.
Он полдня пролежал в постели, пытаясь спокойно и методично составить план действий. Вариантов было много.
Наконец ему показалось, что он нашел решение. Оно, конечно, выбивалось из его стройной системы, отличалось от всего, что он делал раньше, и во многих смыслах было неудовлетворительным. Но в сегодняшней ситуации у него нет выбора. К тому же соблазн очень велик. Постепенно его план стал казаться ему гениальным. Он сотворит такую картину, которую не вообразить никому. Он задаст им загадку, и они никогда не смогут ее решить. Невидимый ключ будет выброшен во мрак, так что никто его не найдет.
К вечеру он определился окончательно. Это будет Валландер. Полицейский. И это будет очень скоро. Послезавтра. На следующий день после похорон Сведберга. Завтрашний день ему нужен для подготовки. Он улыбнулся при мысли, что Сведберг фактически ему помогает – во время похорон квартира Валландера наверняка будет пуста. Сведберг много раз говорил, что Валландер разведен и почти все время проводит в одиночестве.
Дольше чем до среды ждать он не будет.
Его охватил азарт.
Он застрелит этого Валландера. И принарядит его. Не как-нибудь – особым образом.
31
– Кстати, нам так и не удалось получить данных о том, что кто-то посторонний знал дату и место свадебных съемок, – сказала Анн-Бритт.
– На этом и надо сосредоточиться, – сказал Валландер. – Это какое-то на редкость безграничное расследование, и оно расползается все шире и шире. Но теперь нам по крайней мере удалось нащупать некую точку, которую можно условно принять за центр. Наш преступник имеет те же склонности, что и его жертвы. Он любит переодеваться. К тому же каким-то образом ухитряется внедряться в чужой мир, в чужие тайны. Как это у него получается? Где он сам находится? И каким образом выходит на подобную информацию?
Он вспомнил почтовый терминал.
– Я нашел только один общий знаменатель, – сказал он. – У Исы Эденгрен и Стуре Бьорклунда один и тот же почтальон. Но, кроме него, должно существовать как минимум три! Плюс еще один вне истадского почтового участка. Так что эту теорию можем отбросить. Не предполагать же заговор почтальонов! У нас и так абсурда предостаточно.
Мартинссон заколебался.
– А не слишком ли мы торопимся? – спросил он. – Давайте на минутку предположим, что этот переодетый женщиной парень не имеет ничего общего с убийствами. У нас же нет конкретных доказательств. Что, если он – просто эпизодическая фигура? А письма вскрывает совсем другой?
Что ж, возможно и такое.
– Ты прав, – сказал Валландер. – Давайте приглядимся повнимательнее к этим четверым почтальонам. И кто-то еще должен быть в районе Симрисхамна. Почтовое ведомство облегчило нам работу – они выпустили специальную брошюру.
Они записали имена и распределили, кто кем займется.
– Повторю еще раз, – сказал Валландер, – надежды на успех почти нет. Зато есть слабая надежда, что датчане найдут что-нибудь на стойке бара. К сожалению, они поторопились вымыть бокал.
Потом они попытались подойти к наметившемуся условному центру следствия с разных точек зрения. Что они могли проглядеть? Какие есть способы получения информации? Вскрывать письма и прослушивать телефоны. Это уже две возможности. А еще? Они обсудили все возможности и все способы – от сплетен до шантажа, от электронной почты до факса. Но ни на шаг не смогли приблизиться к цели – наполнить этот гипотетический центр конкретным содержанием. Валландер вновь почувствовал нарастающую тревогу. Он вспомнил письмо Матса Экхольма.
– Мы не понимаем убийцу, – сказал он. – Мы знаем только про наряды и чужие тайны. И больше ничего.
– Поступила новая информация об этой секте, «Divine Movers», – сказал Мартинссон. – Как будто бы никаких насильственных преступлений в ее истории не зарегистрировано. Зато у них постоянные трения с налоговым управлением. Но это, по-моему, у всех сект на западе.
– А если мы на минутку забудем о переодеваниях? – предложила Анн-Бритт. – Что, если пренебречь этим как поверхностным, чисто внешним сходством? Что у нас тогда остается?
– Молодость, – сказал Валландер. – Счастливая молодежь. Она пирует, женится, радуется жизни.
– Хаага, значит, ты в расчет не берешь?
– Нет, – сказал Валландер. – Он ни при чем. Случайная жертва.
– А Ису Эденгрен?
– Она ведь тоже должна была быть на этой бельмановской пирушке.
– Тогда это меняет картину, – сказала Анн-Бритт. – Возникает совершенно иной ракурс. Она не должна была избежать общей судьбы. Но какой мотив? Ненависть? Месть? Что общего у молодоженов с путешественниками во времени? А Сведберг? По какому следу он шел?
– На последний вопрос, я думаю, у нас предварительный ответ уже есть. Сведберг знал этого типа, переодетого женщиной. Что-то вызвало его подозрения. Летом, собрав и проанализировав факты, он понял, что был прав. Это и стало причиной убийства – он знал слишком много. И его убили, прежде чем он успел нам что-то сказать.
– И что все это значит? – спросил Мартинссон. – Двоюродному брату Сведберг говорит, что у него есть дама сердца по имени Луиза. Теперь оказывается, что это мужчина. Думаю, Сведберг за несколько лет знакомства не раз имел возможность это обнаружить. О чем мы там говорили? Трансвеститы? Значит, Сведберг все-таки был гомосексуалистом?
– Это можно истолковать и по-иному, – сказал Валландер. – Думаю, что Сведберг не имел наклонности переодеваться в женское платье. Но конечно, совершенно не исключается, что он был гомосексуалистом, и никто из нас об этом даже не догадывался.
– Есть еще один человек, чья роль, кажется, становится все важнее, – сказала Анн-Бритт.
Валландеру не надо было гадать, кого она имеет в виду. Брур Сунделиус. Бывший директор банка, ныне пенсионер.
– Я тоже об этом думаю, – сказал он. – У нас есть все основания выделить еще один центральный пункт, но не как альтернативу первому, а как дополнение. Я говорю о людях, связанных с событиями одиннадцатилетней давности, с жалобой на Сведберга. Мы знаем, что Сведберг в той ситуации повел себя, мягко выражаясь, странно. Легко предположить, что его в какой-то форме шантажировали. Или у него были еще какие-то причины замалчивать историю со Стридом.
– Если мне скажут, что и у Брура Сунделиуса аналогичные отклонения, я легко в это поверю, – заметил Мартинссон.
Валландеру не понравилась интонация Мартинссона. В ней угадывалось плохо скрытое презрение.
– Гомосексуальность сегодня вряд ли можно рассматривать как отклонение, – сказал он. – Это в пятидесятые так считали. Многие, правда, до сих пор стараются скрывать свою ориентацию, но это не одно и то же.
Мартинссон заметил неодобрение Валландера, но промолчал.
– Значит, вопрос заключается в том, что связывало Сведберга, Стрида и Сунделиуса, – продолжил Валландер. – Три имени, и все на букву «С». Директор банка, спившийся мелкий воришка и полицейский.
– Любопытно, существовала ли Луиза уже тогда, – заметила Анн-Бритт.
Валландер поморщился.
– Давайте называть ее как-нибудь по-другому, – предложил он, – иначе мы запутаемся. Луиза навеки исчезла в копенгагенском туалете.
– Луи, – сказал Мартинссон, – чего проще.
Возражений не последовало. Луизу перекрестили и поменяли пол. Отныне подозреваемого звали Луи.
– Нильс Стрид умер, – продолжил Валландер, – свидетельских показаний из могилы нам не дождаться. Вот у Рут Лундин, может быть, и есть что добавить. Хотя я, честно говоря, сомневаюсь. Мне показалось, она говорила совершенно искренне. Вряд ли она так уж хорошо знала все делишки Стрида.
– Значит, остается Сунделиус.
Валландер посмотрел на Мартинссона и кивнул.
– Вот это очень важно, – сказал он. – Важно настолько, что надо им прицельно заняться. Узнать, что он за человек.
– Почему не пригласить его сюда?
– Зачем?
– За тем, что он важен для следствия.
– Может быть, и пригласим. Но сначала надо узнать побольше, чтобы было о чем спрашивать.
Они решили, что Сунделиусу уделит внимание Мартинссон. Валландер пошел к себе в кабинет. В коридоре он столкнулся с Эдмундссоном.
– В национальном парке ничего особенного мы не нашли, – сообщил он. – На том месте, что ты просил проверить.
Валландеру потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, о чем идет речь.
– Совсем ничего?
– Практически. Кто-то стоял за деревом. Выплюнул снус, вот и все.
Валландер уставился на него:
– Надеюсь, ты взял образец. Или рассказал Нюбергу.
Эдмундссон его приятно удивил.
– Я сделал и то и другое, – гордо сообщил он.
Валландер медленно побрел к себе. Значит, ему не показалось. За ним и в самом деле кто-то следил. Это было как раз такое место, откуда виден большой участок тропы. Как и на морском берегу, где убили молодоженов. Кто-то стоял за оцеплением в Нюбрустранде. Переодетый женщиной.
Он за нами следит, подумал Валландер. Он все время где-то поблизости. Он все время на шаг впереди и на шаг сзади. Может быть, пытается понять, что нам известно? Или удостовериться, что мы его не найдем?
И тут ему пришла в голову некая мысль. Он позвонил Мартинссону.
– У тебя ни разу не возникало чувство, что кто-то проявляет к следствию повышенный интерес?
– Кто бы это мог быть? Разве что журналисты.
– Будь любезен, передай всем нашим, чтобы были настороже. Вдруг кто-то чересчур заинтересуется. Или поведет себя необычно. Не совсем адекватно обстоятельствам… Не знаю даже, как объяснить.
Мартинссон пообещал передать.
Было двенадцать часов. Валландера замутило от голода. Он взял куртку и пошел пообедать в ресторан в центре. Вернулся в половине второго, снова снял куртку и открыл брошюру, полученную на почтовом терминале.
Первым был Улуф Андерссон.
Он снял трубку и набрал номер, спрашивая себя, сколько он еще выдержит.
Он вернулся в Истад вечером в начале двенадцатого.
Чтобы не рисковать наткнуться на того полицейского, что нашел его в Копенгагене, пришлось ехать через Хельсинор – добрался туда электричкой и сел на паром. В Хельсингборге взял такси до Мальмё, где стояла его машина. Неожиданное наследство от одного из родственников позволяло не экономить каждую крону. Прежде чем подойти к машине, он некоторое время постоял, наблюдая, что происходит на стоянке. Он не сомневался, что сумеет ускользнуть, так же, как и накануне в баре. Это был настоящий триумф. Он, конечно, не ожидал, что этот полицейский найдет его там, но ни на секунду не потерял самообладания. Просто сделал то, что было предусмотрено планом для такого случая.
Совершенно спокойно прошел в дамский туалет, снял парик, сунул его сзади под ремень, быстро стер грим с помощью специального крема, который он всегда носил в кармане, и вышел следом за еще каким-то парнем. Способность ускользать его не подвела.
Убедившись, что за парковкой никто не наблюдает, он сел в машину и поехал в Истад. Долго стоял под душем. Потом забрался в постель в своей звукоизолированной комнате. Подумать надо было о многом. Он не знал, каким образом этот полицейский по имени Валландер его разыскал. Значит, где-то он оставил след. Это скорее раздражало его, чем беспокоило. Единственное объяснение – у Сведберга где-то была его фотография. Он ее не нашел, хотя постарался уничтожить все улики. Фотография Луизы. Эта мысль его успокоила – полицейский приехал поговорить с женщиной. Ничто не указывает на то, что он предполагал заранее, что Луиза – всего лишь маска. Теперь-то они, конечно, все поняли.
Мысль о том, как легко ему удалось уйти, приятно щекотала нервы. Они сами вынуждают его действовать. Хотя тут есть определенные трудности. У него никого нет на примете. Запас иссяк. Изначально он собирался выждать. Долго, может быть, год. Продумать следующее представление досконально, превзойти самого себя. Он собирался дождаться, пока его не начнут забывать. И тогда он покажется вновь.
Нет, все-таки встреча с этим полицейским вывела его из равновесия. Теперь он не мог смириться с мыслью, что придется ждать целый год.
Он полдня пролежал в постели, пытаясь спокойно и методично составить план действий. Вариантов было много.
Наконец ему показалось, что он нашел решение. Оно, конечно, выбивалось из его стройной системы, отличалось от всего, что он делал раньше, и во многих смыслах было неудовлетворительным. Но в сегодняшней ситуации у него нет выбора. К тому же соблазн очень велик. Постепенно его план стал казаться ему гениальным. Он сотворит такую картину, которую не вообразить никому. Он задаст им загадку, и они никогда не смогут ее решить. Невидимый ключ будет выброшен во мрак, так что никто его не найдет.
К вечеру он определился окончательно. Это будет Валландер. Полицейский. И это будет очень скоро. Послезавтра. На следующий день после похорон Сведберга. Завтрашний день ему нужен для подготовки. Он улыбнулся при мысли, что Сведберг фактически ему помогает – во время похорон квартира Валландера наверняка будет пуста. Сведберг много раз говорил, что Валландер разведен и почти все время проводит в одиночестве.
Дольше чем до среды ждать он не будет.
Его охватил азарт.
Он застрелит этого Валландера. И принарядит его. Не как-нибудь – особым образом.
31
Понедельник пропал даром.
Это была первая мысль, пришедшая в голову Валландеру, когда он проснулся во вторник утром. Впервые за много дней он выспался. Он ушел с работы, когда не было еще и девяти. Он просто вынужден был сдаться – у него не было сил. Он поехал прямо домой, съел пару черствых бутербродов и лег. Единственное, что он помнил, – как выключил свет. Все.
Было шесть утра. Он неподвижно лежал в постели. Сквозь неплотно задвинутую штору был виден кусочек голубого неба. Понедельник пропал даром. Они не сдвинулись ни на йоту. Он говорил с двумя почтальонами – обоим нечего было ему сказать. Два обычных парня, они добросовестно и многословно отвечали на его вопросы. Следствие легло в дрейф в ожидании попутного ветра. В шесть часов вечера они провели короткое совещание – к тому времени были опрошены все почтальоны, по списку. Но, собственно, о чем их было спрашивать? И каких ответов можно было ожидать? Валландеру пришлось признать, что они идут по ложному следу, что внезапное озарение никуда не привело. Не только версия с почтальонами не дала ничего нового. Позвонила Лоне Кэр из Копенгагена и сказала, что каких-либо отпечатков на стойке в «Амиго» зафиксировать не удалось. Он, конечно, и не особо на это рассчитывал, но надежда все равно была. Если бы отпечатки нашлись, это отмело бы последние сомнения. Тогда они точно знали бы, кто преступник, и бросили бы все силы на поиски мужчины, переодевающегося женщиной. А теперь у них оставались сомнения. Кто этот человек в женском парике – конечная цель или только промежуточная?
Мартинссон упорно работал над виртуальным портретом. Он разложил на столе множество вариантов с самыми разными прическами и просил всех высказать свое мнение. Валландер смутно припомнил бумажных кукол из своего детства. Их вырезали из журналов, а потом примеряли на них разные наряды, тоже бумажные. Он никак не мог вспомнить, можно ли было изменять только платья, или прическу тоже?
Увы, ни у кого не было ни малейших оснований считать одну прическу вероятнее другой. Валландер попросил сбегать на Малую Норрегатан и показать соседям Сведберга портреты без парика, но соседи только качали головами. Лицо было им незнакомо.
Затем началась бесконечная дискуссия, публиковать ли портрет в газетах. Валландер пригласил на совещание Турнберга – не хотелось принимать решение без участия прокуратуры. Мнения разделились, но Валландер настаивал – портрет должен быть опубликован. Существует, пусть и небольшая, вероятность, что кто-то опознает лицо на снимке, когда не будет смущающего парика. Достаточно, чтобы кто-то один узнал его, подчеркнул Валландер. Турнберг почти все время бесстрастно молчал, но в конце концов поддержал Валландера. Портрет надо опубликовать. И чем скорее, тем лучше.
Решили сделать это в среду – на следующий день после похорон Сведберга, и добиться, чтобы снимки были опубликованы в как можно большем количестве газет по всей Швеции, причем на видном месте.
– Народ обожает виртуальные портреты, – сказал Валландер. – Не важно, похож портрет на оригинал или не очень. Есть в этом нечто сверхъестественное, какая-то магия – выставить на всеобщее обозрение неизвестно какими средствами состряпанную физиономию в надежде, что где-то клюнет.
Весь вечер они лихорадочно работали. Ханссон, разбирающийся в современной информационной технике не хуже Мартинссона, перелопатил почти все базы данных шведской полиции в поисках имени Брура Сунделиуса и, разумеется, ничего не нашел. Если верить компьютеру, Брур Сунделиус был совершенно безупречным гражданином. Решили, что Валландер должен поговорить с ним еще раз, на следующий день после похорон, и постараться его прижать. Валландер напомнил, что Сунделиус наверняка придет на церемонию предания тела Сведберга земле.
Все же, хотя Валландер и посчитал понедельник пустым днем, кое-что произошло. В начале пятого ему позвонил журналист из крупной центральной газеты и сообщил, что с ним связалась Ева Хильстрём. Родители убитых ребят собирались выступить в прессе с критикой работы полиции. Они считают, что полиция бездействует, и подчеркивают, что от них все время скрывают информацию, на которую они имеют полное право. Критика была очень жесткой, и особенно доставалось Валландеру как руководителю расследования. Они называли его действия абсолютно безответственными. Статья должна была выйти на следующий день. Журналист позвонил, чтобы спросить, не хочет ли Валландер прокомментировать критику, но тот так решительно отверг это предложение, что даже сам удивился. Валландер просто попросил дать ему возможность выступить в печати после того, как он прочитает статью. Нет, не нужно читать ему утверждения Евы Хильстрём по телефону и не нужно посылать их факсом. Он прочитает статью, и, если найдет необходимым ответить, даст о себе знать.
После разговора у него заболел живот. Только этого еще не хватало. Мало того, что убийца может дать о себе знать в любой момент. Теперь на карту поставлены его доброе имя и репутация. Он задал себе вопрос – все ли он сделал, что было в его силах? И ответил – да, все. То, что они до сих пор не поймали убийцу, объясняется не их ленью, незаинтересованностью или отсутствием профессионализма. Просто следствие необычайно сложное, им практически не за что зацепиться. То, что они совершали ошибки, это совершенно естественно. Безошибочных расследований не бывает, но вряд ли это известно Еве Хильстрём.
И после того, как они раз и навсегда отвергли версию с почтальонами и решили наконец, что делать с виртуальным портретом Луи, он рассказал коллегам о звонке. Турнберг забеспокоился и упрекнул Валландера за его нежелание заранее ознакомиться с содержанием статьи.
– Дело не в моем желании или нежелании, – сказал Валландер. – Дело во времени. Сейчас мы так перегружены работой, что просто не имеем права тратить даже час на эту возню.
– Завтра приезжает шеф полиции, – сказал Турнберг. – И министр юстиции. Более неподходящего момента для этой статьи просто невозможно придумать.
Валландер внезапно сообразил, что беспокоит Турнберга.
– О вас там речи не идет, – сказал он. – Насколько я понял, статья целиком и полностью посвящена работе полиции, а не прокуратуры.
Турнберг промолчал. На этом оперативка закончилась. Анн-Бритт в коридоре рассказала Валландеру, что Турнберг несколько раз спрашивал ее, что же на самом деле произошло в национальном парке, когда Валландер якобы избил бегуна.
Именно в этот момент Валландер почувствовал, что сил у него больше нет. Неужели им мало? Неужели они собираются дать ход абсурдным обвинениям Нильса Хагрота? День пропал впустую, подумал он, и я ничего уже не хочу и ничего не могу.
Было уже половина седьмого. Он с трудом заставил себя встать, вспомнив, что за день предстоит сегодня. На двери гардероба висела его полицейская форма. На двенадцать назначено совещание с участием шефа полиции и министра, а потом почти сразу похороны – вряд ли он успеет заехать домой переодеться. Натянув мундир, он встал перед зеркалом. Брюки не сходились на животе, пришлось верхнюю пуговицу под ремнем оставить незастегнутой. Он попытался вспомнить, когда он последний раз надевал форму, но так и не вспомнил. Несколько лет назад.
По дороге в полицию он купил газету. Журналист не преувеличивал. Статья занимала много места, были даже фотографии. Ева Хильстрём и другие родители обвиняли полицию по трем пунктам. Во-первых, полиция долго не реагировала на исчезновение их детей. Во-вторых, следствие ведется крайне неэффективно. В-третьих, они не могут получить информацию, на которую имеют право.
Шеф полиции явно не обрадуется, подумал Валландер. Для него не важно, что скажу ему я или кто-то другой – что все эти обвинения, за исключением, пожалуй, того, что они спохватились и в самом деле поздно… кроме этого, все остальные пункты критики совершенно необоснованны. Для него само появление критической заметки, не важно, справедливой или нет, является ущербом, нанесенным всему возглавляемому им полицейскому корпусу.
На душе было мерзко. К тому же он разозлился. Это будет долгий и тяжкий день, подумал он, входя в полицию. Было без пяти восемь, тепло, пожалуй, даже жарковато.
В двадцать минут двенадцатого Лиза Хольгерссон позвонила ему из машины. Они едут из Стурупа и минут через пять будут на месте. Валландер вышел в приемную. Турнберг уже был на месте. Они обменялись приветствиями, ни словом не упомянув о статье.
К подъезду подкатила машина. Оба, и шеф полиции, и министр, были в приличествующих случаю черных костюмах. Лиза представила их и проследовала в свою комнату, где уже ждал кофе. У порога она потянула Валландера за рукав.
– Они прочитали газету в самолете, – шепнула она. – Шеф очень недоволен.
– А министр?
– Она своего мнения не высказывала. Видимо, прежде чем что-то говорить, хочет узнать, как обстоит все на самом деле.
– А мне следует как-то прокомментировать эту статью?
– Только если они сами поднимут этот вопрос.
Они сели за стол. Валландер принял соболезнования, после чего наступил его черед. Он еще с утра набросал тезисы – о чем он должен говорить, а теперь никак не мог найти эту бумажку. Он точно знал, что держал ее в руке, когда выходил встречать гостей. Скорее всего, забыл в туалете.
Он прикинул, не сбегать ли за тезисами, но оставил эту мысль. Все равно он знает наизусть все, что хотел сказать. Самое главное – теперь у них появился след. Они установили личность убийцы, хотя и не знают пока его имени. Во всяком случае, следствие сдвинулось с мертвой точки.
– Все это очень печально, – сказал шеф полиции, когда Валландер закончил. – Очень печально и очень серьезно. Угроза продолжает существовать. Убит полицейский, беззаботные молодые люди и молодожены. Надеюсь, что вы доберетесь до него. Во всяком случае, если у вас действительно дело сдвинулось, никто этому так не рад, как я.
Валландер понимал, что шеф искренне обеспокоен, а не просто говорит слова, которые он обязан произнести по должности.
– Общество не может защититься от сумасшедших, – сказала министр. – Массовые убийства случаются и в демократических странах, и в тоталитарных, и на всех континентах.
– И еще одно, – сказал Валландер. – Сумасшедшие все разные. Их трудно описать как единую категорию. К тому же они очень часто планируют свои преступления с завидным педантизмом. Они появляются ниоткуда, у них нет криминального прошлого, и они могут с таким же успехом исчезнуть в никуда.
– Местная полиция, – сказал шеф госполиции. – Начинать надо с нее.
Валландер не понял, какая связь существует между сумасшедшими преступниками и местной полицией, но на всякий случай промолчал. И шеф полиции тоже не стал ничего говорить о новых направлениях полицейской стратегии, идеи которых с завидным постоянством вызревают в коридорах государственного полицейского управления. Министр юстиции задала несколько вопросов Турнбергу, и совещание закончилось. Они уже собирались идти обедать, когда шеф полиции вдруг обнаружил, что в его портфеле не хватает каких-то бумаг.
– Это парень, который замещает моего постоянного секретаря, – сказал он с горечью. – Как только появляется заместитель, все идет насмарку. Они появляются и исчезают с такой скоростью, что не успеваешь запомнить, как их зовут.
Они прошлись по зданию полиции.
Валландер старался держаться позади. К нему подошла министр юстиции.
– Я слышала, на вас поступила жалоба, – сказала она. – За ней что-то есть?
– У меня совесть чиста, – сказал Валландер. – Парень находился в зоне оцепления, и к тому же никто его не избивал.
– Я так и думала, – ободряюще сказала министр.
Когда все собрались в приемной, шеф полиции тоже коснулся этой темы.
– Это совершенно ни к чему, – сказал он. – Особенно сейчас.
– Это всегда ни к чему, – ответил Валландер. – Но я скажу вам то же самое, что сказал министру. Никто его не избивал.
– А что это было?
– Ничего особенного. Он находился в зоне оцепления, и его задержали.
– Вы, надеюсь, понимаете, насколько важно для полиции поддерживать хорошие отношения с общественностью и со средствами массовой информации.
– Когда жалоба будет рассмотрена, я прослежу, чтобы о результатах узнали газеты, – пообещал Валландер.
– И не забудьте прислать мне копию.
Он пообещал и это. Обедать с важными гостями он отказался. Вместо этого зашел в кабинет Анн-Бритт Хёглунд. Там никого не было, и он вернулся в приемную. Настроение у всех было подавленное. Эбба сидела вся в черном. Валландер позвонил Анн-Бритт домой:
– Как с речью?
– Я боюсь, – сказала она. – Боюсь, что буду нервничать, заикаться. Или вдруг заплачу.
– Все будет хорошо, – сказал Валландер. – Лучше тебя это никто не сделает.
Он пошел к себе и сел за стол. Никак не мог вспомнить, что такое сказал шеф полиции, что привлекло его внимание. Или это сказала министр?
Так и не вспомнил.
К двум часам в церковь Святой Марии на Главной площади набилось полно народу. Валландер был среди тех, кто вносил в церковь гроб – белый, просто украшенный розами. Он поздоровался с Ильвой Бринк.
Это была первая мысль, пришедшая в голову Валландеру, когда он проснулся во вторник утром. Впервые за много дней он выспался. Он ушел с работы, когда не было еще и девяти. Он просто вынужден был сдаться – у него не было сил. Он поехал прямо домой, съел пару черствых бутербродов и лег. Единственное, что он помнил, – как выключил свет. Все.
Было шесть утра. Он неподвижно лежал в постели. Сквозь неплотно задвинутую штору был виден кусочек голубого неба. Понедельник пропал даром. Они не сдвинулись ни на йоту. Он говорил с двумя почтальонами – обоим нечего было ему сказать. Два обычных парня, они добросовестно и многословно отвечали на его вопросы. Следствие легло в дрейф в ожидании попутного ветра. В шесть часов вечера они провели короткое совещание – к тому времени были опрошены все почтальоны, по списку. Но, собственно, о чем их было спрашивать? И каких ответов можно было ожидать? Валландеру пришлось признать, что они идут по ложному следу, что внезапное озарение никуда не привело. Не только версия с почтальонами не дала ничего нового. Позвонила Лоне Кэр из Копенгагена и сказала, что каких-либо отпечатков на стойке в «Амиго» зафиксировать не удалось. Он, конечно, и не особо на это рассчитывал, но надежда все равно была. Если бы отпечатки нашлись, это отмело бы последние сомнения. Тогда они точно знали бы, кто преступник, и бросили бы все силы на поиски мужчины, переодевающегося женщиной. А теперь у них оставались сомнения. Кто этот человек в женском парике – конечная цель или только промежуточная?
Мартинссон упорно работал над виртуальным портретом. Он разложил на столе множество вариантов с самыми разными прическами и просил всех высказать свое мнение. Валландер смутно припомнил бумажных кукол из своего детства. Их вырезали из журналов, а потом примеряли на них разные наряды, тоже бумажные. Он никак не мог вспомнить, можно ли было изменять только платья, или прическу тоже?
Увы, ни у кого не было ни малейших оснований считать одну прическу вероятнее другой. Валландер попросил сбегать на Малую Норрегатан и показать соседям Сведберга портреты без парика, но соседи только качали головами. Лицо было им незнакомо.
Затем началась бесконечная дискуссия, публиковать ли портрет в газетах. Валландер пригласил на совещание Турнберга – не хотелось принимать решение без участия прокуратуры. Мнения разделились, но Валландер настаивал – портрет должен быть опубликован. Существует, пусть и небольшая, вероятность, что кто-то опознает лицо на снимке, когда не будет смущающего парика. Достаточно, чтобы кто-то один узнал его, подчеркнул Валландер. Турнберг почти все время бесстрастно молчал, но в конце концов поддержал Валландера. Портрет надо опубликовать. И чем скорее, тем лучше.
Решили сделать это в среду – на следующий день после похорон Сведберга, и добиться, чтобы снимки были опубликованы в как можно большем количестве газет по всей Швеции, причем на видном месте.
– Народ обожает виртуальные портреты, – сказал Валландер. – Не важно, похож портрет на оригинал или не очень. Есть в этом нечто сверхъестественное, какая-то магия – выставить на всеобщее обозрение неизвестно какими средствами состряпанную физиономию в надежде, что где-то клюнет.
Весь вечер они лихорадочно работали. Ханссон, разбирающийся в современной информационной технике не хуже Мартинссона, перелопатил почти все базы данных шведской полиции в поисках имени Брура Сунделиуса и, разумеется, ничего не нашел. Если верить компьютеру, Брур Сунделиус был совершенно безупречным гражданином. Решили, что Валландер должен поговорить с ним еще раз, на следующий день после похорон, и постараться его прижать. Валландер напомнил, что Сунделиус наверняка придет на церемонию предания тела Сведберга земле.
Все же, хотя Валландер и посчитал понедельник пустым днем, кое-что произошло. В начале пятого ему позвонил журналист из крупной центральной газеты и сообщил, что с ним связалась Ева Хильстрём. Родители убитых ребят собирались выступить в прессе с критикой работы полиции. Они считают, что полиция бездействует, и подчеркивают, что от них все время скрывают информацию, на которую они имеют полное право. Критика была очень жесткой, и особенно доставалось Валландеру как руководителю расследования. Они называли его действия абсолютно безответственными. Статья должна была выйти на следующий день. Журналист позвонил, чтобы спросить, не хочет ли Валландер прокомментировать критику, но тот так решительно отверг это предложение, что даже сам удивился. Валландер просто попросил дать ему возможность выступить в печати после того, как он прочитает статью. Нет, не нужно читать ему утверждения Евы Хильстрём по телефону и не нужно посылать их факсом. Он прочитает статью, и, если найдет необходимым ответить, даст о себе знать.
После разговора у него заболел живот. Только этого еще не хватало. Мало того, что убийца может дать о себе знать в любой момент. Теперь на карту поставлены его доброе имя и репутация. Он задал себе вопрос – все ли он сделал, что было в его силах? И ответил – да, все. То, что они до сих пор не поймали убийцу, объясняется не их ленью, незаинтересованностью или отсутствием профессионализма. Просто следствие необычайно сложное, им практически не за что зацепиться. То, что они совершали ошибки, это совершенно естественно. Безошибочных расследований не бывает, но вряд ли это известно Еве Хильстрём.
И после того, как они раз и навсегда отвергли версию с почтальонами и решили наконец, что делать с виртуальным портретом Луи, он рассказал коллегам о звонке. Турнберг забеспокоился и упрекнул Валландера за его нежелание заранее ознакомиться с содержанием статьи.
– Дело не в моем желании или нежелании, – сказал Валландер. – Дело во времени. Сейчас мы так перегружены работой, что просто не имеем права тратить даже час на эту возню.
– Завтра приезжает шеф полиции, – сказал Турнберг. – И министр юстиции. Более неподходящего момента для этой статьи просто невозможно придумать.
Валландер внезапно сообразил, что беспокоит Турнберга.
– О вас там речи не идет, – сказал он. – Насколько я понял, статья целиком и полностью посвящена работе полиции, а не прокуратуры.
Турнберг промолчал. На этом оперативка закончилась. Анн-Бритт в коридоре рассказала Валландеру, что Турнберг несколько раз спрашивал ее, что же на самом деле произошло в национальном парке, когда Валландер якобы избил бегуна.
Именно в этот момент Валландер почувствовал, что сил у него больше нет. Неужели им мало? Неужели они собираются дать ход абсурдным обвинениям Нильса Хагрота? День пропал впустую, подумал он, и я ничего уже не хочу и ничего не могу.
Было уже половина седьмого. Он с трудом заставил себя встать, вспомнив, что за день предстоит сегодня. На двери гардероба висела его полицейская форма. На двенадцать назначено совещание с участием шефа полиции и министра, а потом почти сразу похороны – вряд ли он успеет заехать домой переодеться. Натянув мундир, он встал перед зеркалом. Брюки не сходились на животе, пришлось верхнюю пуговицу под ремнем оставить незастегнутой. Он попытался вспомнить, когда он последний раз надевал форму, но так и не вспомнил. Несколько лет назад.
По дороге в полицию он купил газету. Журналист не преувеличивал. Статья занимала много места, были даже фотографии. Ева Хильстрём и другие родители обвиняли полицию по трем пунктам. Во-первых, полиция долго не реагировала на исчезновение их детей. Во-вторых, следствие ведется крайне неэффективно. В-третьих, они не могут получить информацию, на которую имеют право.
Шеф полиции явно не обрадуется, подумал Валландер. Для него не важно, что скажу ему я или кто-то другой – что все эти обвинения, за исключением, пожалуй, того, что они спохватились и в самом деле поздно… кроме этого, все остальные пункты критики совершенно необоснованны. Для него само появление критической заметки, не важно, справедливой или нет, является ущербом, нанесенным всему возглавляемому им полицейскому корпусу.
На душе было мерзко. К тому же он разозлился. Это будет долгий и тяжкий день, подумал он, входя в полицию. Было без пяти восемь, тепло, пожалуй, даже жарковато.
В двадцать минут двенадцатого Лиза Хольгерссон позвонила ему из машины. Они едут из Стурупа и минут через пять будут на месте. Валландер вышел в приемную. Турнберг уже был на месте. Они обменялись приветствиями, ни словом не упомянув о статье.
К подъезду подкатила машина. Оба, и шеф полиции, и министр, были в приличествующих случаю черных костюмах. Лиза представила их и проследовала в свою комнату, где уже ждал кофе. У порога она потянула Валландера за рукав.
– Они прочитали газету в самолете, – шепнула она. – Шеф очень недоволен.
– А министр?
– Она своего мнения не высказывала. Видимо, прежде чем что-то говорить, хочет узнать, как обстоит все на самом деле.
– А мне следует как-то прокомментировать эту статью?
– Только если они сами поднимут этот вопрос.
Они сели за стол. Валландер принял соболезнования, после чего наступил его черед. Он еще с утра набросал тезисы – о чем он должен говорить, а теперь никак не мог найти эту бумажку. Он точно знал, что держал ее в руке, когда выходил встречать гостей. Скорее всего, забыл в туалете.
Он прикинул, не сбегать ли за тезисами, но оставил эту мысль. Все равно он знает наизусть все, что хотел сказать. Самое главное – теперь у них появился след. Они установили личность убийцы, хотя и не знают пока его имени. Во всяком случае, следствие сдвинулось с мертвой точки.
– Все это очень печально, – сказал шеф полиции, когда Валландер закончил. – Очень печально и очень серьезно. Угроза продолжает существовать. Убит полицейский, беззаботные молодые люди и молодожены. Надеюсь, что вы доберетесь до него. Во всяком случае, если у вас действительно дело сдвинулось, никто этому так не рад, как я.
Валландер понимал, что шеф искренне обеспокоен, а не просто говорит слова, которые он обязан произнести по должности.
– Общество не может защититься от сумасшедших, – сказала министр. – Массовые убийства случаются и в демократических странах, и в тоталитарных, и на всех континентах.
– И еще одно, – сказал Валландер. – Сумасшедшие все разные. Их трудно описать как единую категорию. К тому же они очень часто планируют свои преступления с завидным педантизмом. Они появляются ниоткуда, у них нет криминального прошлого, и они могут с таким же успехом исчезнуть в никуда.
– Местная полиция, – сказал шеф госполиции. – Начинать надо с нее.
Валландер не понял, какая связь существует между сумасшедшими преступниками и местной полицией, но на всякий случай промолчал. И шеф полиции тоже не стал ничего говорить о новых направлениях полицейской стратегии, идеи которых с завидным постоянством вызревают в коридорах государственного полицейского управления. Министр юстиции задала несколько вопросов Турнбергу, и совещание закончилось. Они уже собирались идти обедать, когда шеф полиции вдруг обнаружил, что в его портфеле не хватает каких-то бумаг.
– Это парень, который замещает моего постоянного секретаря, – сказал он с горечью. – Как только появляется заместитель, все идет насмарку. Они появляются и исчезают с такой скоростью, что не успеваешь запомнить, как их зовут.
Они прошлись по зданию полиции.
Валландер старался держаться позади. К нему подошла министр юстиции.
– Я слышала, на вас поступила жалоба, – сказала она. – За ней что-то есть?
– У меня совесть чиста, – сказал Валландер. – Парень находился в зоне оцепления, и к тому же никто его не избивал.
– Я так и думала, – ободряюще сказала министр.
Когда все собрались в приемной, шеф полиции тоже коснулся этой темы.
– Это совершенно ни к чему, – сказал он. – Особенно сейчас.
– Это всегда ни к чему, – ответил Валландер. – Но я скажу вам то же самое, что сказал министру. Никто его не избивал.
– А что это было?
– Ничего особенного. Он находился в зоне оцепления, и его задержали.
– Вы, надеюсь, понимаете, насколько важно для полиции поддерживать хорошие отношения с общественностью и со средствами массовой информации.
– Когда жалоба будет рассмотрена, я прослежу, чтобы о результатах узнали газеты, – пообещал Валландер.
– И не забудьте прислать мне копию.
Он пообещал и это. Обедать с важными гостями он отказался. Вместо этого зашел в кабинет Анн-Бритт Хёглунд. Там никого не было, и он вернулся в приемную. Настроение у всех было подавленное. Эбба сидела вся в черном. Валландер позвонил Анн-Бритт домой:
– Как с речью?
– Я боюсь, – сказала она. – Боюсь, что буду нервничать, заикаться. Или вдруг заплачу.
– Все будет хорошо, – сказал Валландер. – Лучше тебя это никто не сделает.
Он пошел к себе и сел за стол. Никак не мог вспомнить, что такое сказал шеф полиции, что привлекло его внимание. Или это сказала министр?
Так и не вспомнил.
К двум часам в церковь Святой Марии на Главной площади набилось полно народу. Валландер был среди тех, кто вносил в церковь гроб – белый, просто украшенный розами. Он поздоровался с Ильвой Бринк.