Маркеев Олег. Странник, Серый Ангел

   - Парашютист? - Салин употребил специальный термин для подобного рода несчастных случаев.
   - Дверь была закрыта изнутри, - не отреагировав на вопрос, продолжил Владислав. - Следов борьбы в квартире не обнаружено. На трупе не обнаружено следов насилия. Все травмы прижизненные и получены в результате падения. Имеются свидетели падения, они утверждают, что Мещеряков вывалился из окна без посторонней помощи. Прокуратура сразу же исключила версию насильственной смерти. Самоубийство весьма сомнительно. Сожительница Мещерякова - Юлия Варавина - пыталась убедить, что Мещерякова убили, но ее слушать не стали. Прокуратура готовилась вынести постановление о закрытии уголовного дела ввиду того, считают, что смерть произошла в результате несчастного случая.
   Решетников промычал что-то невнятное, поднял вилку вверх, призывая Салина к вниманию.
   - Два дня назад следователь районной прокуратуры, ведущий дело, был отстранен от работы на время служебного расследования. Тем же вечером он пропал. Идет третий день как его не могут найти. Ни дома, ни на работе, ни у знакомых. Стоит вопрос о возбуждении розыскного дела.
   - Занятно, - протянул Салин. - И кто сей борец с преступностью?
   - Шаповалов Валентин Семенович, двадцать шесть лет, окончил Московский юридический, стаж работы следователем - три года. Холост, проживает с родителями. Данными компрометирующего характера не располагаем, - с ходу и без запинки ответил Владислав.
   Решетников с трудом проглотил плохо прожеванный кусок и вставил:
   - Если не считать, что сей вьюнош волоокий вел следствие по делу Виктора Ладыгина в девяносто шестом. И посему контачил с Подседерцевым из Службы безопасности президента. Обоим, земля пухом не показалась, как ты помнишь*.
   * Об этих событиях см. в романе Олега Маркеева "Черная Луна".*
   Салин нахмурился.
   Виктор Ладыгин был учеником и соратником Мещерякова, вместе с учителем бросил Москву и уехал продолжать исследования в клинике забытого Богом Заволжска. В столицу вернулись уже в девяностых, обремененные новыми знаниями и тайнами, часть из которых относилась к деятельности Организации, взявшей их под крыло. Их удалось пристроить "под крышу" одного из гигантских концернов, перемалывающих нефтяные, партийные и мафиозные деньги. Все шло прекрасно, пока Виктор Ладыгин не вьшал из окна. Предварительно ему кто-то свернул шею. Подседерцев, крупный чин из СБП, с которым с позволения Салина контачил Ладыгин, пережил Виктора всего на пару дней. И тоже выпал из окна. Но с этим несчастным случаем вопросов не было, Салин доподлинно знал, что Подседерцева зачистили, выметая предвыборный мусор из президентской избы.
   - Спасибо, Владислав. - Салин вялым движением руки указал охраннику на соседний столик.
   Владислав послушно отошел, сел вполоборота, контролируя дверь в магазинчик и воротца ресторанчика.
   - Занятно, занятно. - Салин, задумавшись, поболтал вино в стаканчике.
   - Только не надо про карму, воздаяние за грехи и о том, что не надо копать яму другому, иначе сам в ней свернешь шею, - предупредил Решетников.
   Намек был достаточно прозрачный. Мещеряков и его приборы имели самое непосредственное отношение к некоторым загадочным смертям, происшедшим в самый канун развала Союза. И к выпадениям из окна весьма осведомленных лиц из высшего эшелона партии включительно.
   - Даже и не думал об этом, - тихо ответил Салин.
   Решетников отложил вилку, откинулся, с довольной миной похлопал себя по животу.
   - Первая стадия стресса, друг мой. Дикий жор. Все, как доктора пишут. Не дай Бог дожить до второй, когда кусок в рот не лезет. Такого я не перенесу.
   Салин ответил слабой улыбкой. От него не укрылась тревога, гложущая Решетникова изнутри, плохо спрятанная за показным сибаритством.
   - Я вот что думаю, Павел Степанович, - глядя в стакан на густо-красную пленку вина, произнес Салин. - Кому это еще жить надоело, если так нагло лезет в наши дела?
   Решетников сразу же придвинулся.
   - И я говорю - играют. Нутром чувствую!
   - Чувствовать мало. Надо знать.
   Салин искоса бросил взгляд на Владислава. Он был не только вышколенным охранником, но и натасканным на травлю псом. Такой идет по следу, подвывая от предвкушения того мига, когда клыки войдут в теплое трепещущее горло жертвы. Стоит Владиславу сказать "фас", и он найдет и затравит любого, чего бы это ему ни стоило.
   - Не пройдет, - проследив его взгляд, произ- -нес Решетников. - Сразу же засветимся.
   - И что ты предлагаешь? - Салин внимательно всмотрелся в лицо друга. - Не томи. Со дня смерти Мещерякова прошла неделя, ты не мог не подготовить вариант. Иначе бы сюда не заявился.
   - А что толку прибегать с голой проблемой? Только панику сеять, усмехнулся Решетников. - Как говаривали в эпоху застоя, есть мнение... Короче, предлагаю сыграть вариант "Д'Артаньян".
   - М-да? - Салин изогнул бровь.
   Решетников всему и вся присваивал кодовые обозначения, исходя из своей обширной эрудиции и густо приправляя ее народным юмором.
   Вариант "Д'Артаньян" соответствовал идее известного романа Дюма, откуда, возможно, он и перекочевал в оперативную практику. Подбирался честный, шустрый и сообразительный провинциал, абсолютно не сведущий в столичных интригах. Такой за дружбу с сильными мира сего, благосклонность светских кокоток, за возможность приобщиться к великим тайнам королевства, получить офицерский патент и все к нему прилагающееся готов горы свернуть. Надо только указать, какую именно.
   - Я, естественно, буду Ришелье, ты, Павел Степанович, - кардиналом Мазарини. А кто согласен быть неистовым гасконцем?
   Решетников издал короткий хохоток, отвалился на спинку скамейки, отчего она тревожно хрустнула.
   - Если точно, калининградцем. - Он достал из нагрудного кармана куртки сложенный вчетверо листок. Протянул Салину. - Познакомься. Злобин Андрей Ильич, заместитель по следствию Калининградской городской прокуратуры, в начале месяца с повышением переведен в Москву. Справки я уже навел. Идеальный "Д'Артаньян".
   - Когда можно сделать? - быстро спросил Салин. Рефлекс тысяч охот подсказал, сейчас главное - держать темп. Перевести дух можно будет позже, когда жертва замаячит в пределах видимости. А потом - последний рывок. И когти-в горло.
   - А хоть завтра, - как можно небрежнее ответил Решетников.
   Салин кивнул, принял листок. Свободной рукой достал очки, партийная мода на монументальность канула в Лету, теперь это были невесомые и элегантные "Сваровски". Но стекла остались дымчатыми, за ними легко прятать глаза от собеседника.
   Он развернул листок и стал читать. Сначала наискосок, потом каждую строчку.
   В эту минуту звуки, запахи и цвета дачного рая умерли для него. Остались только рефлексы старого льва, вставшего на тропу охоты.
   Лев не может не охотиться. Гнать жертву для него означает жить. И в этой гонке за жизнью и смертью он не дает пощады ни себе, ни жертве.
   Глава вторая
   БИЗНЕС-ЛАНЧ С ПРОВИНЦИАЛОМ
   Приказ срочно отбыть в Москву в распоряжение управления кадров Генеральной прокуратуры застал Злобина врасплох. Сам считал, что висит на грани увольнения, столько грехов накопилось. Да и характер был еще тот, крутой, в казацкую родню по отцу, всем икалось: и подследственным, и непосредственным руководителям.
   Новость быстро распространилась по Калининграду и одноименной области, повергнув всех, имевших отношение к уголовному кодексу, в шок. Опера приуныли, криминальный элемент тихо радовался, начальство хранило гордое молчание, делая вид, что ему все равно, кто через их голову летит в столичные выси.
   Провожали Злобина с помпой. После неизбежной отвальной в родной прокуратуре, особенно бессмысленной и тягостной для бросившего пить Злобина, кортеж из служебных машин доставил его прямо к вокзалу. Он решил ехать поездом, чтобы хоть немного прийти в себя от горячки сдачи дел и суетливой беготни последних дней.
   Перед вагоном выстроился почетный караул СОБРа. Таким образом его командир Петя Твердохлебов, для своих - Батон, решил почтить старого друга. Вышло чересчур показушно, Злобину стало даже неловко, но разве возразишь, если от всего сердца. Хорошо, что не додумался привести бойцов в полной боевой выкладке.
   Петя реабилитировался, по-простому, по-мужицки стиснув Злобина в объятиях. Прошептал в ухо: - За семью не беспокойся. Ребята присмотрят. А если в Москве попробуют тебя через них прижать, только свистни. Спрячу в надежном месте. А тех, кто их прессовать попробует, найду и лично в Балтике утоплю.
   Слов Петя Твердохлебов на ветер не бросал, это было известно всем. Тем приятней было их услышать Злобину.
   На семейном совете решили, что жене с дочкой следует пока остаться в Калининграде. Дочери лучше окончить школу здесь, а жена, завотделением в больнице, тоже так просто сорваться с места не могла. Вслух не говорилось, но подразумевалось, что с таким характером, как у Злобина, гарантий прижиться в Москве нет никаких. Да и сам он приказал себе никаких видов на столицу не иметь, считать поездку командировкой и ничем более.
   - Не забывай нас, Андрей, - отстранившись, попросил Твердохлебов.
   - Тебя, Батон, разве забудешь! - рассмеялся Злобин.
   - Это намек на мои успехи в войне с бандитизмом? - Петя сыграл возмущение. - Вот уж от кого не ожидал!
   Твердохлебов не оговорился, он именно воевал, умело, бескомпромиссно и беспощадно, как и полагается на войне. Не всем в высоких кабинетах это было по нраву. Злобин был уверен: на месте Батона он действовал бы так же. Их подведомственный контингент по сути - звери, что уважают только силу, стоит дать слабинку - вцепятся в горло. Таких только страхом неминуемого и беспощадного наказания можно держать в узде.
   В августе Злобин помог Твердохлебову вылезти из очередной неприятности. При задержании СОБР сгоряча покромсал очередями дагестанца Мухашева и всю его организованно-преступную группу. Мухашев и его группа в количестве пяти человек организованно направилась на суд Аллаха, а Пете предстояло предстать перед земным судом за необоснованное применение оружия. Злобин сделал все возможно и невозможное, чтобы вывести Батона из-под удара. Кто же знал, к чему этот благородный жест приведет!
   Кроме пяти дагестанцев, в этом наспех закрытом деле еще числились трупы. Некто Гусев, прибывший с секретной миссией по линии ГРУ, суд-медэксперт по прозвищу Черномор, милый старикан с добрым и больным сердцем, и опер особого отдела военного округа. Но по последнему дело рывком забрала себе военная прокуратура и через пару дней так же резко приштампова-ла резолюцию самоубийство.
   Злобин был уверен, стоит покопать в дюнах и лесочках, непременно обнаружились бы новые трупы. Но копать ему не дали. Приказали паковать чемоданы*.
   * Об этих событиях см. в романе Олега Маркеева "Оружие возмездия-2".
   - Ладно, не поминай лихом, Петя. Злобин пожал крепкую, с набитыми костяшками кисть Твердохлебова.
   - Эх-ма, жаль. - Петя поскреб жесткий ежик волос на голове. - Но с другой стороны, может, это и к лучшему. Вдруг там, в столице, что-то действительно с головы на ноги встало, если таких, как ты, к себе призывают.
   - Раскатал губу! - через силу улыбнулся Злобин. - Да и никогда один в поле воином не был.
   - Э, не скажи. Один, если он мужик настоящий, многих стоит.
   Твердохлебов махнул рукой и отступил назад, к шеренге своих бойцов. И то ли из-за серого камуфляжа, то ли потому, что все были как на подбор крепкие, хваткие, надежные, слился с ними, стал неотличим. Командир и его отряд. Первый среди равных.
   Они смотрели на Злобина, и в глазах читался немой вопрос: "Мы знаем, каким ты уезжаешь, а каким вернешься-, кем станешь или во что превратишься там, где все шустрят, подличают и предают?" Этого не знал никто. Но им, каждый День грудью идущим на стволы и финки, очевидно, очень важен был ответ. Злобин, пятясь, чтобы не отворачиваться от устремленных на него испытующих взглядов этих людей в серо-пятнистой форме, шагнул в вагон.
   Поезд будто только этого и ждал, дрогнул и плавно поплыл вдоль перрона.
   В пустом купе Злобина ждал еще один сюрприз. Прощальный жест от местного криминального сообщества был более изыскан, чем твердохле-бовский. Но с червоточинкой, с подковыркой.
   На диване лежал огромный букет матово-белых хризантем. Свежие цветы, с лепестками в водяных искорках, наполнили купе тонким печальным ароматом, забив вагонные запахи.
   В букете торчала визитка. Злобин достал ее.
   Фирменный золотой вензель адвокатской конторы "Эрнест и партнеры". Ниже красивым шрифтом - "Эрнест Янович Крамер, адвокат".
   В партнерах у конторы Крамера ходили все значительные персоны из местного криминального и делового сообщества. Расследуя последнее дело, Злобин так наступил на хвост Эрнесту Яновичу, что не сомневался, Крамер с удовольствием возложил бы этот букет на его могилу. И еще речь бы задвинул в лучших традициях своего кумира столичного адвоката.
   Злобин, хмыкнув, перевернул визитку. На обороте округлым вычурным почерком дорогой ручкой бьшо выведено: Все что могу. К сожалению.
   И витиеватая подпись, в которой легко прочиталась фамилия адвоката.
   Как всегда с Эрнестом Яновичем, с первого раза невозможно бьшо догадаться, что он имеет в виду. На поверхности - не придраться. А копнешь глубже - хочется вытереть руки.
   Если иметь в виду не букет, а повод к подарку, то получалось: Крамер намекает, что за Злобина ходатайствовали "партнеры" адвоката. Что ж, такое вполне могло быть. Вытолкнуть в столицу строптивого и неуемного - один из надежных способов избавиться от него. И на этот первый, по надежности, способ, если задуматься, намек имелся. Но трусливый, так лает из-за забора мелкая шавка, Крамер и его "партнеры" отдавали себе отчет: смерти Злобина, даже от несчастного случая, Батон никому не простит. Сорвется с цепи и всех шавок перегрызет без разбору.
   Но и примазывался Крамер зря. Злобин знал, кому и за что он обязан новым поворотом в судьбе.
   Он разорвал визитку на мелкие клочки, сунул их в щель на окне. Белые лепестки бумаги тут же подхватил и унес прочь ветер. Брезгливо вытер пальцы, словно на них мог остаться сальный налет от дорогой мелованной бумаги.
   А цветов стало жаль. Злобин взял букет и, покачиваясь от стенки к стенке, пошел к проводнице.
   - Это вам.
   На усталом лице девушки в форменной тужурке сначала появилось озадаченное и недоверчивое выражение.
   - Это вам. Лучшему работнику МПС от не самого плохого работника прокуратуры.
   Злобин так заразительно улыбался, что девушка поверила. Она потупила глазки, на щеках вспыхнул румянец. Злобину даже стало немножко неловко за этот обман.
   "Наверное, давно никто цветов не дарил", - подумал он, невольно скользнув взглядом по заветренным пальцам проводницы, когда она принимала букет.
   - Чаю хотите? - дрогнувшим голосом спросила проводница.
   - Нет, спасибо. Спать, до самой Москвы - спать!
   Злобин еще раз улыбнулся на прощанье и пошел к себе в купе. Захлопнул дверь, поставил на стопор и бессильно рухнул на диван.
   * * *
   Он проснулся от мягкого, но настойчивого толчка в плечо. Сразу же вынырнул из сна. Сжался, готовясь принять удар. Знал, что в купе должен быть один: дверь сам запирал на стопор.
   Резко вскинул тело. Сел. Ошарашенно осмотрелся. Никого. Только полосы от дальних фонарей ползут по стене купе.
   Сердце тяжко ухало в груди. Злобин свесил ноги, сел, обхватив голову руками.
   "Нервы, нервы, старик, - успокаивал он себя. - Как говорят врачи, дисмобилизационный синдром. После такой свистопляски это нормально. Стоит расслабиться, как все прет наружу. Ты соберись, а то и до инфаркта недалеко".
   Он взял со стола бутылку минералки, стал жадно глотать прямо из горлышка.
   Потом захотелось глотнуть свежего воздуха, купе показалось тесной камерой-одиночкой. Отчаянно, до иголок в ногах захотелось выйти за дверь. В гулкий, прокуренный и холодный тамбур.
   Злобин потянулся, отщелкнул стопор. Дверь-сама беззвучно поехала вбок. Он невольно отпрянул, бросил взгляд на столик, где среди фруктов лежал нож.
   - Доброй ночи, - произнес знакомый голос.
   Высокий седовласый мужчина шагнул через порог, сел напротив Злобина. Дверь тут же бесшумно затворилась. Очевидно, в коридоре остался еще один, страхующий.
   Свет дальних фонарей врывался в темное купе и скользил по остроносому лицу мужчины. В неярком этом свете глаза мужчины казались неживыми и неподвижными, как у птицы.
   Он всегда входил в жизнь Злобина вот так - без стука и приглашения. Но каким бы неожиданным ни был его приход, в его присутствии Злобина окатывала волна покоя и умиротворения. Вот и сейчас спазм, клешней сжавший сердце, ослабил свою хватку, и Злобин расслабленно откинулся к стене.
   - Вы, надеюсь, еще не забыли, как меня зовут? - задал вопрос мужчина.
   - Навигатор, - тихо ответил Злобин.
   Поезд шел в глухом поле, вдали от огней. Купе погрузилось в темноту, лишь из-под двери пробивалась узкая полоска света.
   Мужчина был одет во все черное, на фоне матово-серой стены был виден лишь контур фигуры и седой венчик волос над овалом бледного лица.
   - Я счел необходимым предупредить вас. - Голос у Навигатора был сухим и бесстрастным. - Вам предстоит серьезное испытание. Какое - не знаю. Возможно, речь идет о самой жизни. Так бывает всегда и со всеми. Знайте, мы не станем вам помогать. Таковы правила. Шаг через порог человек должен сделать сам.
   - Я могу знать, кто вы? - спросил Злобин. Показалось, что по губам Навигатора скользнула улыбка.
   - Об этом еще рано говорить. Впрочем... Мы никого не зовем и никого не приглашаем. Наши двери всегда открыты для тех, кто найдет к ним дорогу. Мы не приказываем. Пришедший к нам действует по собственной воле, исходя из чувства баланса, интуитивно ощущаемой пропорции между необходимым Злом и желаемым Добром. Чувство Баланса живет в каждом, кто не растерял в себе человеческое и ищет божественного. Я ясно выражаюсь?
   - Да, - кивнул Злобин.
   - Вы относитесь к тем, кого мы называем "Серыми Ангелами". - Палец Навигатора выплыл из темноты и завис напротив груди Злобина. - В апокрифах написано, что группа ангелов отказалась участвовать в войне. Они не приняли ни сторону Бога, ни сторону Люцифера. Дым и копоть той изначальной Битвы лег на их одежды и лица как печать избранничества. Они - особенные. Серому Ангелу многое позволено, но и спросится с него по максимуму.
   Палец коснулся груди Злобина. Показалось, холодная игла вошла в сердце.
   - Слушайте свое сердце. В нем живет Баланс. - Навигатор убрал руку, но холодок в сердце Злобина остался. - Мой совет - единственное, что я могу вам дать. В остальном рассчитывайте только на себя.
   Он повернул голову к окну. На фоне стены отчетливо был виден его остроносый орлиный профиль.
   Злобин против воли тоже повернул голову. За окном плыла ночь. Из рваных туч выглянул месяц. Лунный свет залил купе.
   Краем глаза Злобин заметил, что черный контур фигуры на стене исчез.
   Следом тихо щелкнул замок двери. От этого звука Злобин, как по команде гипнотизера, упал лицом в подушку...
   Ланселот
   Москва, сентябрь 1998 года
   Злобин вышел из здания Генеральной прокуратуры. Оставалось обойти круглую клумбу и через проходную выйти на Дмитровку. Но он остановился, глядя на приготовившиеся к смерти цветы. Растительность на клумбе была и без того чахлой, неухоженной, ни единого замысла в рисунке, ни продуманной цветовой гаммы. Безликая клумба, как казенный ковер присутственного места.
   Остановился он не столько из желания полюбоваться на этот нелепый островок природы посреди асфальта, а из-за предчувствия, остро кольнувшего в грудь. В последнее время, как он с удивлением заметил, ни одно событие в его жизни не происходило, заранее не дав знать о себе. В поезде, болтаясь между сном и явью, он увидел коренастого черноволосого человека, вылитого пикового короля, стоявшего спиной к окну, за которым плескалось золотое море листвы.
   Новый начальник смотрелся вылитым пиковым королем, а офис управления, в которое после долгих собеседований направили Злобина, располагался вблизи Филевского парка. Управление находилось достаточно от здания Генпрокуратуры на Дмитровке, в тихом, малолюдном месте. Но все основные магистрали города были под рукой, и при необходимости не возникало проблем оказаться в нужном месте в нужное время. Естественно, где же еще расположить столь специфическое подразделение, как Управление собственной безопасности Генпрокуратуры? Подобные конторы должны быть, как оружие, незаметны, но всегда под рукой.
   А сегодня утром Злобина остановила дежурная по этажу ведомственной гостиницы. Попросила отдать ключ от номера. Злобин удивился: по молчаливой договоренности с администрацией командированные ключи не сдавали. Протягивая ключ с казенным брелоком, Злобин ощутил уверенность, что назад он его не получит. Подтверждения предчувствия пришлось ждать недолго. Едва переступил порог кабинета, как раздался звонок. Новый начальник приказал срочно гнать в Генеральную получать ключи от ведомственной квартиры.
   Сейчас они лежали в кармане пиджака - связка безликих плоских болванок. Ключи от будущего. Их выдал Злобину мелкий чинуша из хозяйственного управления. Процедуру он затянул максимально, явно балдея от бюрократической активности.
   Несмотря на приятный повод, общение с хозушником не доставило Злобину никакого удовольствия. Больно царапнуло то, что мышь вырядилась в партикулярный темно-синий прокурорский мундир. Все, далекие от реального дела, обожают его атрибутику. Так армейские интенданты увешивают себя с ног до головы оружием. Ни при каких условиях Злобин не мог признать в этой серой мыши своего коллегу. Мог дать голову на отсечение, что чинуша труп видел только в сериале "Менты". "Чем дальше фронт, тем толще рожа", - пришла на память присказка, привезенная с войны отцом.
   Злобин поиграл в кармане ключами. Обновить их сегодня он решил не раньше вечера. Сначала
   дело. Странное, мелкое и несуразное для такого матерого волка, каким он себя считал. Получив задание, он удивился, что его спецслужба занимается подобной мелочевкой. Подумав, решил, что это вступительный экзамен, проверка на профессионализм, усидчивость и вшивость.
   Там, за воротами проходной, его ждет крупная неожиданность, способная перевернуть жизнь. Злобин еще раз прислушался к себе. Предчувствие не отпускало. От невесть откуда взявшегося нервного напряжения комком собрались мышцы пресса. Злобин медленно выдохнул, снимая напряг, и широким шагом решительно двинулся к проходной.
   На улице у решетки тихо безумствовал митинг. С десяток побитых жизнью мужичков и истерического вида теток, развернув плакаты, топтались на тротуаре, ежились от ветра и зверских взглядов двух сержантов.
   - Вы посмотрите, что они творят!! - подступил к Злобину мужчина в сером пиджачке и спортивных штанах. Протянул огромный лист мятой фольги. - Куда смотрит прокуратура?!
   Работник прокуратуры Злобин посмотрел на фольгу, к которой была пришпилена бумажка с надписью: "След от применения психотронного оружия". Стрелка указывала на тонкую дырочку в фольге, возможно, сделанную булавкой.
   Злобин пробежал взглядом по плакатам демонстрантов - требования были аналогичными, вплоть до отдачи под суд "психофашистов". Перевел взгляд на сержанта.
   Тот воспринял немой приказ и сразу же оживился.
   - Так, психи, мое терпение лопнуло! Кому бьшо сказано - до работников не докапываться?
   Он двинулся грудью на малахольного с фольгой, оттеснив его от Злобина. Другой сержант ткнул кулаком в плакат, растянутый перед собой другим демонстрантом. Очевидно, удар пришелся в грудь, плакат схлопнулся, как крылья бабочки. Женская часть жертв экспериментов загомонила, но стала пятиться.
   - Где, где нам искать защиты?! - шипел обладатель вешдоков применения пси-оружия.
   Сержант, тащивший его за локоть, хохотнул и изрек:
   - Иди к Думе, убогий. Там и митингуй. Это уже не наш участок.
   Злобин развернулся спиной к обычной для Москвы сценке и пошел вверх по улице.
   "Идиоты. Стоят у органа государственной власти и требуют защиты от этой же власти", - неожиданно всплыло в памяти.
   Злобин остановился. Слова принадлежали профессору Мещерякову. Ворвался в жизнь, как входит в сон бред, намутил, еще больше все запутав в и без того странном деле погибшего Гусева, которое расследовал Злобин. Со слов Мещерякова получалось, что убили Гусева именно пси-оружи-ем. Проверить версию не удалось. Мозг погибшего - а в нем можно бьшо найти следы применения оружия, кстати, напоминающие булавочные уколы, - похитили из морга. Убив при этом случайно подвернувшегося судмедэксперта Черномора.
   Злобин помотал головой, отгоняя ненужные сейчас воспоминания.
   - Андрей Ильич?
   Перед ним стояли двое представительного вида мужчин. Про таких говорят, в возрасте и в теле.
   На первый взгляд они были совершенно разными: один холеный интеллигент в дорогих очках, другой не прятал своих крестьянских корней, в прищуренных глазках искрился народный ум и бесхитростный юмор. Но при внимательном рассмотрении они казались очень близкими, долго и плотно общавшимися друг с другом. Так становятся неуловимо похожими совершенно разные мужчины, женившиеся на сестрах. И еще в них чувствовались достоинство и неспешность, идущие от привычки к власти.