Маркеев Олег. Тотальная война

   — Не очень. Но от компании не откажусь. — Максимов указал на место перед собой.
   Али со всей возможной солидностью уселся в кресло.
   Бедра впритирку вошли между подлокотниками. Некто в спортивном костюме пристроился у торца стола, по левую руку от Максимова, отрезав тем самым путь отхода. Максимов вскользь посмотрел на кисти рук соседа. На костяшках отчетливо выделялись характерные наросты.
   «Местный Брюс Ли. Каратэ, ушу и борьба нанайских мальчиков, — думал Максимов. — Первый полусредний вес. Дать в лоб — улетит дальше, чем видит».
   Али побуравил его глазками, спрятавшимися в узких щелках.
   — Еще успеешь соскучиться, — сказал он. — Ты же только сегодня поселился.
   Все справки получены у администратора, сейчас идет перепроверка данных и проверка клиента на вшивость, понял Максимов.
   — Да, еще утром был в Москве. Там дождь, а у вас — жарища.
   — Привыкнешь, — усмехнулся Али. — Надолго?
   — Как получится. У меня командировка, но мой начальник просил передать привет, — тут Максимов без запинки, потому что долго заучивал, наизусть произнес фамилию, имя и отчество местного министра культуры. — Это его старинный друг. Так что, боюсь, придется задержаться дольше, чем планировал.
   Припухшие веки Али слегка дрогнули, но круглое лицо осталось бесстрастным.
   — Гость, значит, — после паузы произнес он, что прозвучало как «жаль, не обломится».
   Максимов придвинул к нему пачку сигарет.
   — Угощайся.
   Али, подумав, толстыми пальцами вытянул сигарету.
   Максимов протянул пачку соседу.
   — Бери.
   Тот ловко выудил сигарету. Пальцы оказались нервными, шулерскими. В свободной руке сосед держал колоду карт.
   — О, вы со скуки в картишки режетесь! — сыграл удивление Максимов. — А я всегда думал, что на Востоке предпочитают нарды.
   Сосед с Али обменялись быстрыми взглядами.
   — Можно и в шиш-беш, — неуверенно обронил сосед.
   — К сожалению, ребята, не умею, — вздохнул Максимов. — Учили, учили, все без толку. А в карты — пожалуйста.
   — Учти, ты сам предложил! — осторожным голосом произнес Али.
   — Что, в карты? Да ради бога. — Максимов бросил взгляд на часы. — Минут двадцать у меня есть. Проблема в одном — я рубли обменять не успел.
   — Проблема, когда их нет, а когда они есть, это не проблема, а счастье! — Али улыбнулся, показав полный комплект золотых коронок. — Саид, мечи, — распорядился он, вальяжно отваливаясь на спинку кресла.
   Саид затрещал колодой, демонстрируя виртуозную работу рук и зоркость глаза.
   С первой же раздачи у Максимова на руках оказались две десятки. Али пасанул. Саид вскрылся и оказался с девятнадцатью очками на руках.
   Выиграть Максимову дали еще два раза. Потом пошла чересполосица. Выигрыш, три проигрыша подряд. Проигрывал он попеременно то Али, то соседу, но все шло, естественно, в общий зачет.
   Получив очередной раз колоду в свои руки, Максимов решил сыграть злую шутку. Тасуя с показательной неумелостью, раздал каждому по тузу с десяткой.
   Али сверкнул глазом напарнику, и тот вышел из игры, когда в банке лежало триста рублей. Максимов был уверен, что колода крапленая, и держал карты так, что только слепой не мог разглядеть метки на рубашке. Али, не торопясь, повышал ставки. Через десять минут набежало шестьсот рублей. Максимов изображал из себя лоха, которому светит разом отыграться: нервно покусывал губы, прятал карты в ладони, подрагивал ногой под столом. Но вскрываться не спешил.
   — Сто. И вскрылись. — Первым не выдержал Али. Удивленно поцокали языками, когда на стол легли рядом карты.
   — А я думал, ты блефуешь, — польстил Максимову Али.
   — Эх, не везет. Бодайтесь дальше без меня. — Саид с разочарованным видом убрал руки со стола. — Кто знал, что вы на «очке» так банк поднимите!
   — Нервный ты очень. Саид. И жадный. Мы же не ради денег играем, так — время убить.
   Максимов согласно кивнул. Долго тасовал карты, поглядывая на стопку денег на столе. Раздавая, на секунду зажмурился. Пальцы обожгло от прикосновения к затертому картону карт, а в мозгу чередой вспыхнули картинки.
   «Могила. Пуля. Любовь». Три туза: трефовый, пиковый (потому что напоминает след от пули на мишени), червовый (что еще может означать красное сердечко?) ушли к Али-Большому.
   «Кладбище, пригоршня ягод, кирпичная стенка». Три десятки тех же мастей достались Максимову. Проигрыш был гарантирован, но сердце грело то, что сам его и организовал.
   Али смазал взглядом по уголкам карт, торчащим из-под пальцев Максимова. Отечное жирное лицо сразу же окаменело.
   — Ну ты и раздал! С такими картами хоть играть не садись, — со сдержанной досадой произнес он.
   Саид сделал какое-то неуловимое движение рукой, прикрытой скатертью, возможно, готовясь передать шефу парочку запасных тузов. Али зыркнул на него острым взглядом. И вновь опустил припухшие веки.
   Максимов заерзал.
   — Начнем? Или сразу вскрываемся? Али почмокал толстыми губами.
   — Риск — дело благородное, — изрек он.
   «Особенно с тремя тузами на руках», — мысленно поддакнул Максимов.
   Очень быстро в банке образовались полторы тысячи. Максимов повышал ставки, едва скрывая, что предвкушает победу. Али сопел, причмокивал, хмурил брови, но пасовать не решался.
   — Проверь его, Али. Что зря рисковать? — подсказал Саид.
   На что Али только нервно дернул щекой. «Рисковать» он решил тысяч до трех, как минимум.
   Максимов с демонстративным спокойствием закурил, расслабленно откинулся.
   — Что скажешь, Али? — снисходительно спросил он.
   — Играем. Пятьсот! — выпалил Али, как перед прыжком в пропасть. Играл, подлец, талантливо. Можно было и поверить.
   — Ребята, у меня бабки казенные, а у вас свои. — В командировочном проснулась жалость к аборигенам, обнищавшим после обретения независимости. — Заканчиваем. Пятьсот — и вскрылись.
   Максимов бросил купюру поверх вороха в банке. С садистским блеском в глазах выложил одну за одной десятки.
   — Тридцать.
   Али медлил, упиваясь моментом. Провел над столом ладонью, разложив веером три туза.
   — О-па! — восторженно вскрикнул Саид. — Прикинь, сам и сдал!
   Дальше последовала пулеметная тирада на местном диалекте, дословно понять было невозможно, но общий смысл Максимов уловил. Судя по всему, отныне он внесен в анналы криминальной истории города, как залетный лох, который сам сдал три туза самому Али-Большому.
   — Не обижайся, это игра. — Али почему-то не спешил взять выигрыш.
   — Да какие обиды, уважаемый! — возмутился Максимов. — Все по-честному. Наоборот, спасибо за удовольствие. В другой раз отыграюсь.
   — Правильно думаешь. — Али с явным удовлетворением положил лапу на деньги и потянул к себе. — Ты не расстраивайся очень. Как в песне поется, не везет в картах, повезет в любви.
   — Сегодня же проверю, — усмехнулся Максимов. Али окончательно убедился, что проигрыш гостя высокопоставленного чиновника не возымеет никаких последствий, и, разлепив губы в улыбке, продемонстрировал все до единой коронки.
   «Н-да. Если это золото, то спать надо, сунув башку в сейф», — подумал Максимов, отводя взгляд.
   — А мы и не познакомились. Тебя как зовут?
   — Максим.
   — А меня Али.
   Пришлось протягивать руку и жать влажную ладонь.
   — Будут проблемы, обращайся. — Али расщедрился, помня о выигрыше. — Спроси Али-Большого. Тут меня каждый знает.
   — Проблем нет, уважаемый Али. Али-Большой, — уточнил Максимов, чтобы польстить самолюбию предводителя ресторанных каманчей. — Есть пожелание. Со мной приехали иностранцы. Хотелось бы, чтобы у них проблем не возникло.
   — Для этого я здесь и сижу. Чтобы проблем не было. — Али авторитетно выставил подбородок.
   — Значит, мы поняли друг друга.
   Максимов машинально перетасовал карты, отодвинул от себя колоду.
   Встал, попрощался кивком. Пошел к выходу, чувствуя на спине колючий взгляд.
   Возможно, Али не поленился и проверил карты. Если он сделал это, то должен был увидеть, что при следующей раздаче на его руках были бы тридцать два очка, а заезжему лоху достались бы три туза. Трефовый, пиковый и червовый,
   Могила, пуля, любовь.

Глава тридцать вторая. «…повезет в любви»

   Юко сняла для них номера, соседние со своим. Умышленно или нет, но гости размещались слева и справа от ее дверей. Очень удобно, если хочешь контролировать обоих.
   На двери номера Леона все еще красовалась табличка «Не беспокоить», надпись повторялась на десяти языках, включая, как определил Максимов, даже корейский, чему несказанно удивился. Впрочем, тяга к международной интеграции всегда комична.
   Не обращая внимания на табличку, Максимов постучал в дверь. Сначала вежливо, потом бухнул кулаком.
   — Мэрд, — прокатилось, как камень по крыше, за дверью.
   — Леон, подъем. Пить пора! — дурным голосом прокричал Максимов.
   В замке провернулся ключ, дверь приоткрылась. В щели возникло припухшее от сна лицо Леона.
   — А, это ты, — проворчал он.
   — Нельзя спать на закате, — менторским тоном произнес Максимов.
   — А пить с утра можно? — огрызнулся Леон.
   — Можно.
   Леон распахнул дверь и прошлепал в комнату. Максимов прошел следом.
   Только включив свет, он понял, почему лицо Леона показалось ему странным. Француз обрился наголо и побрился. Гладкий череп сиял. Лицо без обрамления волос стало круглее и мясистее.
   — Леон, скромнее надо быть.
   — Ты о чем? — удивился француз.
   — На Брюса Уиллиса решил быть похожим?
   После секундной паузы Леон заржал во весь голос.
   — Привычка. Перед рейдом надо сбрить лишнее, — отсмеявшись, объяснил он.
   — Что-то ты перестарался. Знаешь, как у нас говорят: лысому расческа не нужна, но зато он умывается дольше.
   Леон пощипал себя за крупный нос, скосив глаза в сторону. Потом вновь заржал.
   — Русский юмор, да? Надо запомнить.
   Максимов вскользь осмотрел комнату. Леон успел распаковать баул. Выстиранная и отглаженная камуфляжная форма аккуратно висела на спинке кресла. Под ним стояли смазанные чем-то жирным бутсы.
   «Армия никогда даром не проходит», — констатировал Максимов.
   Леон стоял в одних трусах. Максимов впервые получил возможность разглядеть его тело. Остался доволен. Несмотря на габариты, Леон состоял из одних мышц, тугих и хорошо развитых. На левом предплечье синел тщательно вытатуированный топор ^[60]. Ниже на геральдической ленте шли цифры «1982».
   «ВДВ, ДМБ — 1982 год», — Максимов перевел на русский смысл татуировки.
   — Пока ты спал, я успел выкурить трубку мира с таджикскими апачами. Можно смело идти ужинать. Столик я уже заказал. Приводи себя в порядок. Пять минут на сборы.
   — Пока ты спал, — передразнил его Леон, — я тоже позаботился о питании.
   Он распахнул дверь в спальню. На ковре, разложенные на две группки, выстроились банки консервов, пачки с крупой и прочей бакалеей. Леон не забыл про воду и спиртное.
   — За водку не ручаюсь. Пить, скорее всего, невозможно. Но для дезинфекции сойдет.
   — Молодец. После ужина распределим по рюкзакам. Знаешь, чего нам не хватает? — Максимов со значением посмотрел на Леона.
   Француз нахмурился.
   — У меня принципы, Макс. Журналист не имеет право брать в руки…
   — Значит, будешь отмахиваться фотоаппаратом, — оборвал его Максимов.
   — А ты лопатой — потому что археолог, — ввернул Леон. Если это был намек, то весьма тонкий. Максимов решил не развивать тему «ху из ху».
   — Ладно, а то сгорим, не дай бог, при первой же проверке на дорогах. Собирайся. Будешь готов, постучи в стенку.
   Леон оскалился, хитро блеснув глазами.
   — Что? — удивился Максимов, остановившись на пороге.
   — Макс, а нашей даме ты тоже дашь пять минут на сборы?
   Максимов, хмыкнув, покачал головой.
   — Ты прав, не учел. Ладно, протри лысину и жди команды.

* * *

   Дверь номера Юки оказалась приоткрытой, Максимов помнил, что пять минут назад она была заперта и тоже украшена табличкой «Не беспокоить».
   — Странно, — пробормотал Максимов.
   И хотя дверь сама приглашала войти, он прошел мимо, решив позвонить японке по телефону. Мало ли как кто отдыхает после полевых условий экспедиции.
   В своем номере открыл кран в ванне, быстро пробежал к балкону, бесшумно вышел и, перегнувшись через барьер, заглянул в номер Леона.
   Веселое настроение француза куда-то улетучилось. Он сидел в кресле в позе роденовского мыслителя. Все тело излучало напряженную, изнуряющую работу мысли.
   «Думает, как камни ворочает, — пришло на ум Максимову. — Интересно, с чего это нам так поплохело?»
   В двери кто-то тихо постучал. Максимов подошел, приготовился повернуть ключ.
   — Кто?
   — Максим, это Юко. Пустите меня, пожалуйста.
   В шепоте японки было столько паники, что Максимов невольно напрягся.
   Распахнул дверь. Юко кошкой шмыгнула в комнату.
   «Маскарад продолжается. Может, и мне, чтобы не отрываться от коллектива, вырядиться Фредди Крюгером?» — подумал Максимов, провожая ее взглядом.
   Юко замерла посреди комнаты, позволяя по достоинству оценить произошедшую с ней метаморфозу. Максимов давно пришел к антинаучному убеждению, что если мужчина и произошел от озабоченного павиана, то женщины получились в результате случайной мутации бабочек. Только эти легкомысленные насекомые способны превращаться из невзрачной личинки в порхающий цветок и обратно без всякого вреда для здоровья. Чуть пригрело солнышко счастья, как бывшая замухрышка уже вовсю трепещет цветными крылышками и вкушает нектар жизни.
   За несколько часов с момента их первой встречи Юко успела превратиться из зачуханной аспирантки, правда, с милой мордашкой, в элегантную молодую женщину Оказалось, что под холщовой робой скрывалась вполне европейских стандартов фигурка, что в сочетании с классическими восточными чертами лица, подчеркнутыми умелым макияжем, создавало неотразимый эффект. Убойная сила красоты умножалась коротким облегающим платьем цвета бургундского вина, со смелым боковым разрезом до верхушки бедра. И окончательно добить любого представителя мужского пола должно было беспомощное выражение лица и тихая паника, плескавшаяся в глубине черных глаз. Интересно, у кого не дрогнет сердце и не зароятся в голове шкодливые мыслишки при виде соблазнительной юной красавицы, всем своим видом взывающей о помощи?
   «Впечатляет. Знать бы только, зачем?» — подумал Максимов.
   — Садись, Юко.
   Он указал ей на кресло. Сам сел напротив. Юко скромно сжала острые коленки. Разрез на бедре раскрылся, что скромности ее облику не прибавило.
   — Что случилось? — спросил Максимов, старательно глядя в лицо девушки.
   Юко сцепила пальцы. Лак на ногтях оказался в тон платью, бордово-красным.
   — Пообещайте ничего не говорить Леону, — прошептала она.
   — Сначала неплохо было бы узнать, почему?
   — Он — журналист.
   — В определенных случаях — это крупный недостаток, — согласился Максимов.
   — С вас я могу взять слово ученого. А он… — Юко сделала презрительную гримаску, после чего послала Максимову такой взгляд, после которого можно было, если попросит, даже присягнуть на верность самому микадо. — Я могу на вас рассчитывать?
   — Безусловно, — с максимальной искренностью ответил Максимов.
   Юко глубоко вздохнула.
   — Случилось что-то страшное. Я убеждена. — Последовал еще один вздох. — Профессор Миядзаки не выходит на связь.
   — Подробнее, если можно.
   — Понимаете, этого не может быть. В лагере постоянно дежурит связист. К тому же, сейчас уже вечер, все работы прекращены. Просто не может быть, чтобы никто не подошел к аппарату.
   — А поломку аппаратуры ты исключаешь?
   — Конечно! В лагере два спутниковых телефона. Возможна связь через Интернет. В конце концов, есть рация.
   — Все молчит!
   — Только не волнуйся. У тебя есть рация?
   Юко недоуменно вскинула брови.
   — Нет. Ах, вы не поняли… Я связалась по телефону с радиоцентром в Ногано, они постоянно запрашивали лагерь. Связи нет.
   Максимов забарабанил пальцами по подлокотнику.
   — И как давно нет связи? — спросил он. Ожидал любого ответа, но не того, что услышал.
   — Со вчерашнего вечера.
   Юко потупилась с видом провинившейся школьницы.
   — И ты молчала? — Максимов чуть не сорвался на крик.
   Юко вздрогнула.
   — Я не была уверена, — пролепетала она. — Надеялась, что сегодня все нормализуется. Мало ли что может случиться в полевом лагере?
   — Это точно! — злорадно вставил Максимов. — Во сколько точно был последний сеанс связи?
   — В десять вечера по местному времени. Профессор просил встретить вас. Пообещал связаться позже. У нас традиция, один час перед отбоем отводится для переговоров с родными и близкими. Это придумал профессор. Стоимость звонка входит в расходы экспедиции.
   — Очень мудро. О людях надо заботиться. Что дальше?
   — Я ждала. Потом начала звонить сама. Звонила всю ночь. И еще утром. Потом встретила вас, хотела доложить профессору, но…
   Юко всхлипнула.
   — Так, только без слез, — предупредил Максимов. Девушка вдруг потянулась к нему, цепко схватила за запястье.
   — Максим, помогите, прошу вас. Их убили. И меня убьют.
   Максимов положил свободную руку на ее вздрагивающее плечо.
   — Без паники. Места здесь дикие, но почему сразу — убили?
   Юко настороженно оглянулась на дверь, придвинулась ближе, коснувшись коленями бедра Максимова. Прошептала:
   — Из-за находки профессора Миядзаки.
   — Т-с! — Максимов приложил палец к губам.
   Непроизвольно обшарил глазами потолок. Он был на все сто процентов уверен, что номера им предоставили «крестовые» — нашпигованные подслушивающей аппаратурой. Даже если допустить, что в местном последыше КГБ остались специалисты, способные разобрать шепот на беглом английском, то в возможность контролировать радиообмен на японском (а на каком же языке общались между собой профессор Миядзаки и его секретарь Юко?) Максимов, при всех теплых чувствах к собратьям по СНГ, не верил. Вставал вопрос: кто сдал?
   Максимов потянулся, взял со стола блокнот, положил на колени Юко, вложил в ее дрожащие пальцы ручку. Сам встал и непринужденно стал расхаживать по комнате и сознательно громко, работая на микрофоны, стал рассуждать об особенностях связи в гористой местности в условиях жаркой погоды, выдав все, что сохранилось в памяти от курса «Средства связи» в Военном институте. Упомянул даже эффект «Аврора», хотя, хоть убей, подробно не смог растолковать, что это такое. Но общее впечатление вышло убедительным. По Максимову получалось, что в горы рации лучше вообще не брать, чтобы не тащить бесполезный груз.
   Юко кивала, то и дело бросая на него взгляд исподлобья, и быстро писала в блокноте.
   — Ну, успокоилась? — спросил Максимов, подходя к ней.
   — Немного. Я в этом ничего не понимаю, — приняла игру Юко. Протянула ему блокнот.
   — Вот и не паникуй. Почерк у Юко оказался каллиграфический, такой уже редко встретишь. Максимов без труда разобрал написанное.
   Профессору Миядзаки удалось обнаружить и вскрыть захоронение неизвестного воина, погибшего во втором веке до нашей эры. Судя по богатству убранства, снаряжения и утвари, положенных в могилу, он относился к воинской знати и был похоронен со всеми причитающимися почестями. И тут везение профессора кончилось.
   Представитель местного министерства культуры, надзиравший за раскопками, потребовал перевезти находки в столицу для обеспечения безопасности. Профессор поспорил для вида, а потом согласился. Держать золотые украшения в голом поле — глупость самоубийственная. С конвоем поехала Юко как доверенное лицо профессора. Вчера, придя в музей, где работала над описью находок, она узнала, что коллекцию вывезли в неизвестном направлении, как заявили, «для экспертизы». А тем же вечером с лагерем оборвалась связь.
   Спасло ли ее то, что из Москвы нагрянули гости — журналист и посланник самого профессора Арсеньева, а Юко развила такую бурную деятельность по организации встречи, что не заметить этого не могли, спасло ли ее это — судить сложно. Скорее всего, просто отсрочило приговор.
   «Тихо прикончить нас могут прямо в городе, и не одна собака не тявкнет. Но, скорее, решили накрыть в горах. Свидетелей меньше и возможностей замести следы больше. Через пару дней кости растащат звери и птицы, концов не найдешь. М-да, попали! К кладу еще даже не подобрались, а уже трупы стопроцентные».
   Он вырвал из блокнота три листка: исписанный и два следующих за ним. Свернул в трубочку. Вышел на балкон. Поджег. Присел на порог и стал ждать, когда огонь сожрет бумагу.
   Юко встала за спиной. Ее коленки приблизились настолько близко, что он кожей ощутил их фарфоровый холодок.
   — Мне страшно, Максим. Я не хочу умирать, — едва слышно прошептала Юко.
   — Да и я как-то не планировал. Черт, как все хорошо начиналось! — Он смел легкий комок пепла в щель под щитом,
   Зашуршал шелк. Пахнуло цветочным запахом духов.
   Юко опустилась на колени. Положила руки на плечи Максимова.
   Он повернулся. Тонкие, птичьи ключицы Юко оказались прямо перед глазами. На матово-коричневой коже острой пунктирной линией искрилась золотая цепочка.
   Максимов подцепил ее пальцем и выудил из-за выреза платья медальон.
   Четыре змейки выползали из центра, сворачиваясь влево, образовывали свастику.
   Золотой кругляшок качнулся, поймав нервный удар, прошедший сквозь пальцы.
   — Откуда у тебя это?
   — Профессор Миядзаки приказал хранить у себя и не передавать местным экспертам. Сказал, что это самое ценное, что он нашел в раскопе.
   — Очень интересно, — обронил Максимов. Он почувствовал ее ладонь на своем бедре. Лицо Юко осталось бесстрастным, глаза — непроницаемыми. Лишь вздрагивали тонкие крылья носа.
   «Возможно, сексуальное возбуждение — самая здоровая реакция на страх», — Максимов решил отнестись к происходящему и предстоящему с философским спокойствием.
   Стал прикидывать в уме, стоит ли провести сеанс психотерапии прямо сейчас или лучше отложить до окончания ужина.
   Размышление прервал настойчивый стук в дверь.

Глава тридцать третья. «То ли девочка, то ли виденье»

Странник

   Максимов распахнул дверь. Сначала обмер. Потом зашелся нервным смехом.
   На пороге стояла Карина. Платье в горошек. Тонкий ремешок сумочки через плечо. Рюкзак у ног.
   — Удивлен? — со скрытым вызовом спросила она.
   Подавив приступ истерического смеха, Максимов покачал головой.
   — Знаешь, чего-то в этом роде я и ожидал. — Голос осип от спазма в горле. Максимов откашлялся. — Уф, так и помереть недолго!
   «Кстати, недолго ждать осталось», — мелькнула мысль, и он сразу же нахмурился.
   — Входи.
   Карина пинком втолкнула рюкзак, переступила через него и прошла в комнату.
   — Опаньки! — протянула она, увидев Юко.
   Юко уже стояла, скромно сложив руки крестиком на груди. У японцев бесстрастность считается верхом воспитанности. В этом смысле Юко оказалась выше всяких похвал. На лице не отразилось ничего, кроме робкого смущения, полагающегося приличной девушке при встрече с незнакомцем. Выражения ее глаз поймать не удалось, они скрылись за полуопущенными веками.
   Но Максимов почувствовал, как между девушками замкнулась вольтова дуга и в воздухе отчетливо запахло грозовым озоном. Счел за благо занять место рефери на ринге, встав между двумя застывшими фуриями.
   — Знакомься. Это Юко-сан, секретарь профессора Миядзаки. — Максимов указал на другой угол ринга. — Карина Дымова, дочь известного фотографа, родственница спонсора моей поездки. Девочки, знакомьтесь и сразу начинайте дружить.
   Карина шумно втянула носом воздух. Сделав над собой усилие, улыбнулась.
   — Аригато! О дэнки дэс ка? — по-японски приветствовала она новоприобретенную соперницу.
   — Аригато, о дэнки дэс, — ответила Яко. Прижала ладошку ко рту, по-детски хихикнув. — Извините, лучше перейти на английский. Вы, иностранцы, становитесь такими смешными, когда говорите на нашем языке.
   — Как угодно, — дернула плечиком Карина. — Я не помешала? — обратилась она к Максимову.
   — Что ты! Ты лишь внесла толику разнообразия в мою скучную, приземленную жизнь, — парировал удар Максимов.
   Леон вошел весь в белом. Льняная рубашка с закатанными по локоть рукавами, свободные парусиновые штаны, мягкие тряпичные тапочки, по последней моде — на босу ногу. Крупный гасконский нос украшали круглые очки-велосипеды. Денди вышел погулять, одним словом.
   Увидев Карину, он опешил. Брови выстрелили из-под очков и предприняли попытку двумя мохнатыми гусеницами забраться по голому черепу на затылок. Он накрыл их ладонью, заодно спасая мозг от закипания. Розовые после бритья щеки сделались пунцовыми.
   — Леон, водки хочешь? — Максимов подкинул идею, как спасательный круг.
   — Хочу! — выдохнул Леон.
   — Тогда пошли с нами.
   Шествие гостей к лифту произвело на дежурную по этажу неизгладимое впечатление. Первым шел Максимов, ведя под руки двух очаровательных юных дам, похожих, как сестры. И как у всяких сестер-погодков, между ними пробежала жирная черная кошка. Девушки натянуто улыбались и недобро косились друг на друга.