Страница:
Странник повернулся. Фрея обхватила его голову и стала медленно приближать губы. Последнее, что он у видел, были ее черные, бездонные глаза, зовущие и затягивающие, как звездное небо…
— Не-е-ет! — прохрипел он.
Карина отпрянула, ладони все еще сжимали его голову.
— Максим, очнулся, слава богу! Ты только не кричи, прошу тебя. Они нас услышат.
Максимов мутным взором обвел каменные стены пещеры. Обычный песчаник, никакой позолоты.
— Где мы?
— В пещере, где и были, — ответила Карина, заглядывая в его глаза. — Ты же двух шагов не дошел, упал, как подкошенный. Смотри вон туда.
Она повернула его голову, и он увидел, что по камням стекает солнечный свет. Из овального отверстия тянуло теплым ветром, пахнущим сухой травой и зноем.
Низкий рокот прошел над их головами. Лопасти секли воздух. Звук стал медленно уплывать вверх. И тут с неба раздался зычный голос.
— Говорит контр-адмирал Черкасов. Говорит контр-адмирал Черкасов. Максимов, если ты меня слышишь, дай знать. Максимов, тебе ничего не угрожает. Это я — Черкасов.
Вертолет поплыл дальше, удаляясь от пещеры.
— Ты его знаешь? — спросила Карина. Максимов с трудом приподнялся на локте. Нащупал рядом с собой автомат.
— Пошли, красавица. Нас там уже днем с огнем ищут.
— Та-ак, очередной знакомый, — облегченно рассмеялась Карина.
С вертолета заметили дым на склоне. Заложили крутую дугу, ложась на прежний курс.
Летчик указал сидевшему в соседнем кресле кряжистому мужчине в полевой форме без знаков различия на две фигурки на склоне.
— Это он, товарищ контр-адмирал?
Черкасов поднес к глазам бинокль. Долго всматривался. Наконец удовлетворенно кхекнул.
Завозился, вытаскивая из кресла тугое упитанное тело. Перегнулся через спинку, крикнул в салон:
— Эй, рексы! Сидеть на месте. Он вас в лицо не знает. Пойду я. А вы носа не показывайте! У него сейчас нервы на пределе. Вспугнете, и он, чего доброго, вертолет сожжет. С него станет. А я «вертушку» под личную ответственность брал.
Сидевшие в десантном отсеке пятеро бойцов переглянулись, на всякий случай вежливо улыбнулись. Они летали с Черкасовым второй день, но так и не научились вычислять, когда шутит он, а когда нет.
— Да, чуть не забыл. На обратном пути чтобы ни слова мата не слышал! С нами дама полетит.
Вертолет стал быстро снижаться. И только тогда бойцы поняли, что высокий чин, прибывший из самой Москвы, не шутит. Кончились их мучения. Нашелся тот, ради которого Черкасов вторые сутки гонял поисковые группы по горам.
Глава сорок девятая. Последнее лето детства
Странник
Глава пятидесятая. Суд богов
Черное солнце
«Пора прекращать ложиться за полночь, — подумал он, остановившись. — О возрастных проблемах еще рано думать, но смысла в ночных бдениях нет никакого».
Разбор результатов операции затянулся. Четыре часа они с Хиршбургом потратили на детальный разбор каждого эпизода. И все ради вывода, произнесение которого заняло несколько секунд.
«Мы не боги, чтобы в точности воплощать свои замыслы», — вспомнил Винер свои слова, окончательно развеявшие пессимизм Хиршбурга.
Винер, подняв голову, посмотрел на гобелен, за которым прятался динамик, связанный по проводам с комнатой охраны.
Винер не стал спрашивать, где находится Эрика. Знал, что она сейчас спит в его спальне.
Эрику пришлось вывозить из Москвы санитарным рейсом, а Леон продолжил свой путь к Мертвому городу в твердой уверенности, что избавился от опеки. Винер вспомнил, как хохотали они с Хиршбургом, когда узнали, какой способ избрал Леон. Отсмеявшись, пришли к выводу, что бывший легионер сработал достаточно деликатно.
Мио… Вспомнив о японке, Винер нахмурился. Это была в игре единственная жертва фигуры, о которой он жалел. «Смертоносный цветок» — величайшая редкость в наши дни. Ценность жертвы была адекватна результату, но Винер еще не смирился с потерей. Никогда не тешивший себя иллюзиями, Винер в душе надеялся, что Мио выскользнула из ада. Пусть она не вышла в район эвакуации, пусть не обратилась за помощью ни в одну законспирированную структуру «Черного солнца», но среди погибших ее не было, это он знал точно. Значит, оставалась надежда.
Он тихо приоткрыл дверь, проскользнул в спальню. К ужину Эрика вышла в открытом черном платье. И духи были подобранны в тон, ведьмаковские. Их черный, тревожный аромат ощущался и в спальне.
Горел слабый ночник на тумбочке, В полукруг его света попала рука Эрики, свесившаяся с кровати.
Винер прошел к креслу, сбросил пиджак. Потер поясницу.
Он сначала не понял, что встревожило его. Показалось, что между лопатками кольнул чей-то недобрый взгляд. Оглянулся.
Шторы плотно задернуты, окна закрыты. В этой половине дома, отведенной под личные апартаменты Винера, их вообще никогда не открывали, используя кондиционеры. Стекла были из сверхпрочного стекла, выдерживающего прямое попадание крупнокалиберной пули.
Винер понял, что его встревожило. Эрика. Она лежала неправильно. Крепко засыпая, она сдвигалась к центру, вытягивалась по диагонали, выставляя из-под простыни ногу. Ногу, а не руку. Привычки своих женщин Винер знал лучше их обладательниц.
— Эрика! — тихо окликнул он ее. Она не пошевелилась. Он присмотрелся и увидел, что ее кисть, упирающаяся в ковер, подвернута так, что этого не смог бы долго вынести человек. Даже крепко спящий. Обязательно пошевелился бы, изменив угол.
Винер обмер. Усилием воли подавил волну паники. Знал, любое движение сейчас смертельно опасно.
Только один человек в мире из известных ему мог проникнуть в дом, миновав все ловушки. Мог беззвучно лишить жизни Эрику, умеющую постоять за себя. И ждать, терпеливо ждать, ничем себя не выдав, зная, что Винер обязательно войдет в спальню. И со сладострастием наблюдать, как жертва цепенеет от страха.
— Не надейся, Мио. Я не побегу, — твердо произнес Винер.
Ответом ему была тишина.
Он ждал молниеносной атаки, но ее не последовало. И Винер понял, что есть шанс.
— Я не хотел твоей смерти, Мио, — начал он. — Смерть — твое ремесло, и ты сама выбрала свой путь. Разве моя вина, что он вывел тебя к Мертвому городу? Не думай, что я бросил тебя там умирать. Группа эвакуации ждала тебя до последней минуты. Я не оправдываюсь, нет! Я не хочу, чтобы месть отяготила твою карму, Мио.
Он выдержал паузу, восстанавливая дыхание. Прислушался. В спальне висела тишина. Он чувствовал на себя чей-то давящий взгляд, но никак не мог определить, откуда он исходит.
— Я не боюсь, смерти, Мио. Все уже свершилось, И ничего нельзя изменить. Те, кто умеет читать знаки, уже приняли мое послание. Даже профан, читающий лишь газеты, сумел бы понять, что произошло нечто из ряда вон выходящее — Винеру на память пришли строчки из доклада Хиршбурга. — В те дни по всему миру прокатилась волна самоубийств и смертность превысила норму в несколько раз, на треть увеличилась госпитализация психически больных, автобаны забило пробками из-за аварий, только чудом удалось избежать самопроизвольного запуска баллистической ракеты. Они безумствовали, как стадо баранов, предчувствуя грозу! Как всегда, все списали на полнолуние и активное солнце. Но как связать тихую панику, охватившую профанов, с трехдневным локальным конфликтом в крохотной азиатской стране? — Винер все больше распалял себя, надеясь, что сумеет повысить голос настолько, чтобы среагировали микрофоны за дверью. — Это сможет сделать лишь тот, кому ведома тайна, сокрытая в недрах этих выжженных гор. Профессор Миядзаки искал могилу Спящего владыки [66], даже не подозревая, насколько он близок к цели. А я пролил в том месте кровь! Я привел на место жертвоприношения посвященного в Орден Хранителей! И он, уверен, сможет засвидетельствовать, что жертва принята. Спящий владыка разбужен, в этом нет сомнений. И теперь уже никто не в силах остановить грядущей войны. Грядет война, Мио! Тотальная война всех против всех за право владеть Будущим! — Винер не смог сдержаться и выпалил то, что ни при каких условиях не имел право говорить: — Предстоит рубка ясеня! И уже назначен день…
Он осекся. Всмотрелся в темноту. Показалось, что по шторе скользнула тень.
— Мио!
Голос раздался сбоку, от двери. Мужской.
— Клаус фон Винер, двенадцатый магистр «Черного солнца».
Мужчина говорил на немецком с ярко выраженным славянским акцентом.
Винер почувствовал, что ноги наливаются свинцом.
В эту секунду он не чувствовал страха. Он боялся только одного — что не хватит сил развернуться и с достоинством грудью встретить удар.
Хиршбург неподвижно сидел в кресле, уставившись в одну точку ничего не видящим взглядом.
Он представлял, насколько жалко и нелепо выглядит со стороны. Всклокоченные седые волосы, помятое от сна лицо с проклюнувшейся за ночь щетиной на дряблых щеках. Сквозь распахнутые полы халата торчат костлявые ноги со стариковской пергаментной кожей и вздувшимися узлами вен.
Он чувствовал себя разбитым и больным. Старым псом, пережившим своего хозяина. А потому жалким и никому не нужным.
* * *
…Максимов оттолкнул от себя женщину.— Не-е-ет! — прохрипел он.
Карина отпрянула, ладони все еще сжимали его голову.
— Максим, очнулся, слава богу! Ты только не кричи, прошу тебя. Они нас услышат.
Максимов мутным взором обвел каменные стены пещеры. Обычный песчаник, никакой позолоты.
— Где мы?
— В пещере, где и были, — ответила Карина, заглядывая в его глаза. — Ты же двух шагов не дошел, упал, как подкошенный. Смотри вон туда.
Она повернула его голову, и он увидел, что по камням стекает солнечный свет. Из овального отверстия тянуло теплым ветром, пахнущим сухой травой и зноем.
Низкий рокот прошел над их головами. Лопасти секли воздух. Звук стал медленно уплывать вверх. И тут с неба раздался зычный голос.
— Говорит контр-адмирал Черкасов. Говорит контр-адмирал Черкасов. Максимов, если ты меня слышишь, дай знать. Максимов, тебе ничего не угрожает. Это я — Черкасов.
Вертолет поплыл дальше, удаляясь от пещеры.
— Ты его знаешь? — спросила Карина. Максимов с трудом приподнялся на локте. Нащупал рядом с собой автомат.
— Пошли, красавица. Нас там уже днем с огнем ищут.
— Та-ак, очередной знакомый, — облегченно рассмеялась Карина.
С вертолета заметили дым на склоне. Заложили крутую дугу, ложась на прежний курс.
Летчик указал сидевшему в соседнем кресле кряжистому мужчине в полевой форме без знаков различия на две фигурки на склоне.
— Это он, товарищ контр-адмирал?
Черкасов поднес к глазам бинокль. Долго всматривался. Наконец удовлетворенно кхекнул.
Завозился, вытаскивая из кресла тугое упитанное тело. Перегнулся через спинку, крикнул в салон:
— Эй, рексы! Сидеть на месте. Он вас в лицо не знает. Пойду я. А вы носа не показывайте! У него сейчас нервы на пределе. Вспугнете, и он, чего доброго, вертолет сожжет. С него станет. А я «вертушку» под личную ответственность брал.
Сидевшие в десантном отсеке пятеро бойцов переглянулись, на всякий случай вежливо улыбнулись. Они летали с Черкасовым второй день, но так и не научились вычислять, когда шутит он, а когда нет.
— Да, чуть не забыл. На обратном пути чтобы ни слова мата не слышал! С нами дама полетит.
Вертолет стал быстро снижаться. И только тогда бойцы поняли, что высокий чин, прибывший из самой Москвы, не шутит. Кончились их мучения. Нашелся тот, ради которого Черкасов вторые сутки гонял поисковые группы по горам.
* * *
Воздух!!
Навигатору
Странник и Юнга обнаружены и эвакуированы на объект «Дача».
Варяг
Глава сорок девятая. Последнее лето детства
Странник
Много чего чудного творилось на Руси во времена социализма. А все потому, что сказка стала былью, как и обещала коммунистическая партия. Ну не сказка ли стопроцентный призыв в армию? В наши времена, когда от армии не «косит» только полный идиот, это, действительно, кажется сказкой. А ведь было, было…
Не удивляйтесь, был даже филиал Валгаллы при Министерстве обороны. Так и назывался — «Райская группа». Элитное подразделение было укомплектовано исключительно маршалами и генералами. У кого поднимется рука выгнать из рядов Советской армии заслуженного военачальника только за то, что он давно перевалил за пенсионный возраст? Родина такими людьми не разбрасывается. Опять же внуки у дедушки подрастают. Их кормить, обувать и в люди выводить надо. Поэтому, пораскинув стратегически мозгами, приняли решение создать группу Главных военных инспекторов.
И действительно, пусть дед наденет мундир с большими звездами и съездит пару раз в год в округа. Знакомых проведает, солдатам о своем славном боевом Пути расскажет. Заодно шороху наведет — все польза. Потому что ничто так не поднимает дисциплину и боеготовность части, как инспекторская проверка из Москвы.
В демократической России тоже генералы имеются. И традиции еще не забыты. Кто-то мудро рассудил, что рано выбрасывать на свалку Истории наше недавнее прошлое, были и в нем отдельные светлые моменты. «Райская группа», например. С чьей подачи — неизвестно, но был создан ее аналог в недрах управления ФСБ, активно сражающегося с терроризмом.
Невыясненным осталось лишь, кто протолкнул на должность инспектора контр-адмирала от контрразведки Черкасова. Но прыть и неугасший с годами боевой задор Черкасова многим пришелся по душе. Не успев обжить кабинет на Лубянке, Черкасов вылетел в среднеазиатскую республику, чтобы на месте проинспектировать ход антитеррористической операции против мятежного полковника Бердыева. И может, даже дать пару полезных советов.
Сейчас контр-адмирал Черкасов сидел у бассейна, подставив лоснящийся тугой живот солнцу, и поедал дыню. Отдыхал душой и креп телом после личного присутствия в местах боевых действий.
Максимов терпел болтовню Черкасова с тех пор, как только встал на ноги, — второй день. Подряд! Неделю до этого Максимов пластом лежал в постели, медленно приходя в себя, а Карина никого близко и тем более надолго к нему не подпускала. Для отдыха инспектору из Москвы был предоставлен особняк с садом и бассейном. Максимов понимал, что только ради него Черкасов тянет время и не уезжает в Москву. Черкасов везде и всюду представлялся в своем прежнем, оставшемся после службы в Калининграде звании. Что вызывало приступ немого восхищения в этой сухопутной республике. И гарантировало, что пока столь высокий по местным меркам чин, как контр-адмирал ФСБ, находится в доме, ни одна муха не пролетит без досмотра. Но, помня, что Восток — дело тонкое, Черкасов выставил по внутреннему периметру личную охрану из привезенных с собой из Москвы спецов антитеррористического управления.
Черкасов ел дыню и рассуждал о политике.
— Я не спорю, Максим. Хозяин, как ты его называешь, сволочь порядочная. Но я зрю в корень. По мне, пусть хоть круглые сутки на золотом горшке сидит и мармеладом какает, лишь бы наши войска тут остались. Я ему, если надо, две такие шахты барахлом завалю. Наш, если на то пошло, ничем не лучше. Лучший дирижер военного оркестра всех времен и народов, блин! — Черкасов сплюнул косточку. — Особенно когда стакан накатит. Борец с нищетой… Его долбаный «Москвич», на котором он якобы на работу в Белый дом ездил, надо выставить в музее рядом с броневиком Ленина. Как еще один прибор для запудривания мозгов русского народа.
Черкасов отложил корку, И сразу же принялся за новую дольку дыни.
— А так всё тип-топ получилось. Бердыева мы пощипали и дали уйти к соседям, Пусть теперь там попартизанит. А то кое-кто уже совсем нюх потерял, скоро совсем дружить с нами не захочет. — Черкасов вытер залитые соком губы, на секунду задумался. — Если бы Бердыев сходу базу взял, заваруха бы здесь началась страшная.
— Он про базу все знал, — обронил Максимов.
— А тут все про всех все знают. Только не было никакого Мертвого города. Даже в наших газетках написали: правительственные войска блокировали мятежный полк Бердыева в районе заброшенного уранового рудника. Понял — заброшенного. Значит, не было там ни души. Одни суслики. — Черкасов бросил на Максимова острый взгляд. — Правда, эти суслики контуженные рассказали про какого-то парня, что принял на себя командование, отбил Бердыева, а сам исчез. И я стал летать по окрестностям в поисках неизвестного героя. Ты, кстати, с Хозяина награду потребуй. Белого верблюда и два мешка героина. Или домик вот этот.
— Обойдусь, — поморщившись, ответил Максимов.
— Конечно, тебе о внуках думать не надо. Я не гордый, домик бы взял. Вместо дачи. Видал, какие у них тут фрукты на грядках растут? — Черкасов откусил кусок дыни. — Это тебе не подмосковные огурцы. И домик ничего. Все мое семейство разместиться может. — Он повернулся, оценивающе осмотрел особняк. — О, кстати, твоя пигалица к нам идет. Ну-ка одень улыбку на морду.
Максимов оглянулся. По дорожке к бассейну шла Карина. Короткий шелковый халатик плотно облегал стройную фигурку. Карина быстрее Максимова оправилась от потрясений и вовсю наслаждалась жизнью в особняке.
Черкасов помахал ей рукой. Лицо его посветлело.
— Эх, девка хороша. Только, жаль, ест мало. Ей бы полста кило прибавить, я бы у тебя ее отбил, Максим. Ну, да ладно, были бы кости, мясо нарастет.
— Долго ждать придется, Игнат Петрович.
— А куда мне торопиться? — Черкасов погладил себя по животу. — Я мужчина молодой. У меня еще все впереди. Включая генеральскую пенсию.
Впервые за дни, проведенные в этом райском уголке, Максимов рассмеялся.
— Господа офицеры обсуждают дам? — спросила Карина.
— Господа офицеры скучают без дам, — тут же отозвался Черкасов. — Присоединяйтесь к нам, Кариночка.
Карина по пути успела сорвать розу Протянула Черкасову Тот зарделся, как туркменский помидор, взял цветок из ее руки.
— Спасибо, красавица, — пробормотал он. — А ты угощайся, угощайся. В дыньке — сплошные витамины. Или яблочко возьми.
Карина выбрала яблоко. Села на подлокотник кресла Максимова. Поболтала ногой.
— Что так тяжко вздыхаете, Игнат Петрович?
— Любуюсь, я, Кариночка, на красоту и цветение вокруг, а сердце ноет. В Москве наверняка дождь сыплет. Правда, к первому сентября распогодится. Но холодно обычно бывает. — Черкасов пожевал сочную мякоть. — Детки в школу пойдут, зябнуть будут.
— Кто пойдет, а кто нет. — Голос Карины изменился, неожиданно проклюнулись резкие нотки.
Она вложила яблоко в ладонь Максимова, подошла к бортику бассейна. Потрогала ногой воду
Медленно развязала поясок, стряхнула халатик с плеч. Шелк заструился по ее загорелому телу, упал к ногам. На Карине остались только узкое, в ниточку, бикини.
Она постояла, залитая солнцем.
— Игнат Петрович, вы хорошо себя чувствуете? — не оглядываясь, спросила она.
— Спасибо, хорошо. — Черкасов щурился на ее спину и все, что ниже, как кот на сметану.
— А я за вас беспокоюсь. В вашем возрасте столько на солнцепеке сидеть вредно.
Карина пружинисто оттолкнулась и без всплеска ушла под воду.
Максимов закрылся от Черкасова ладонью и беззвучно затрясся от смеха.
Черкасов посопел, глядя на круги на воде.
— Уела, нечего сказать… Наш человек, — констатировал он.
Помахал рукой Карине, вынырнувшей у противоположного бортика. Встал, поддернул шорты.
— Пойду я. Действительно, перегрелся.
Максимов поднял взгляд на Черкасова. Благодушный военный пенсионер, наслаждавшийся дачной жизнью, исчез. На лице Черкасова резче проступили морщины у носа, губы плотно сжались в волевую складку.
— Когда? — тихо спросил Максимов.
— Сегодня. Вылет в двадцать три ровно, — по-военному назвал время Черкасов. — Но перед этим у меня с тобой разговор будет.
Черкасов взял с подноса яблоко, с треском надкусил. Пошел по тропинке к дому.
Над бортиком показалось лицо Карины.
— Ушел гусарский генерал? — спросила она.
— Обиделся.
— Да брось ты! Мы всю неделю друг друга подкалываем. — Карина локтями оперлась о бортик. — Если на то пошло, это я обиделась.
— На что?
— «Первое сентября — детишки в школу идут», — передразнила Черкасова Карина.
— Да брось ты, он имел в виду, что жизнь продолжается, — заступился за генерала Максимов.
— И я о том же, — подхватила Карина. — Игнат Петрович со свойственной ему тонкостью намекнул, что мне пора в Сорбонну. Обидно, что прав. Учиться надо. А то я, по сравнению с тобой, дубовая, как тот Буратино. Он букварь продал и пошел искать приключения на свою деревянную задницу, помнишь? Я поймала себя на мысли, что и половину произошедшего не могу понять не из-за того, что в голове не укладывается. — Карина пальцем постучала по лбу. — А потому, что здесь пусто.
Карину все чаще посещали здравые мысли. Впрочем, и прежняя Карина в ней еще не окончательно умерла.
— К тому же, отчим уже все проплатил, нельзя, чтобы деньги пропадали, — добавила она.
— Зря ты так о нем. Твой отчим — хороший человек.
— Плохих людей не бывает, бывают плохие отношения между людьми,
— Однако! — усмехнулся Максимов, — Сама додумалась?
— Игнат Петрович научил. Умный мужик, между прочим.
«Ах вот откуда ветер дует! — подумал Максимов, подбрасывая в руке яблоко. — Как же, пока я под капельницей валялся, у них было время спеться».
Карина, взболтнув ногами, вылезла на ботик. Села спиной к Максимову. Пригладила мокрые волосы. Закинув голову, подставила лицо солнцу.
Максимов смотрел на ее хрупкие лопатки, проступившие под загорелой кожей, и с замирающим сердцем чувствовал, как неудержимо отдаляется от него Карина.
Пережитое ими в пещере можно было воспринять как бред, игру воспаленного воображения или как реальность. Как ответишь на вопрос «что это было?», такую жизнь себе выберешь. Решишь, что бредил, растерзанный страхом, усталостью и давящей темнотой подземного мира, — раны вскоре зарубцуются, силы вернутся, и ты все забудешь и будешь жить, как жил раньше. Признаешь очевидное — что тебе выпала честь, бремя и крест воочию увидеть могилу Спящего владыки, — обратного пути в мир простых истин и земных радостей уже не будет. Тебя ждет Дорога. И бесконечное странствие по ней, дольше, чем сама жизнь.
Перемена, произошедшая с Кариной за последние дни, была настолько явной, что Максимов не сомневался, как. ответила Карина на вопрос.
Перекресток. Их разводили в стороны дороги. Каждый выбирал свою.
— Ты сегодня улетаешь, — произнесла Карина, не оглянувшись.
Максимов в который раз обратил внимание, что у нее появилась характерная особенность говорить о возможном ближайшем будущем так, словно оно уже стало реальностью.
— Да. Работа на благо общего дела закончена. Надо заняться личными проблемами.
В этот момент Максимов чистил яблоко и с удовлетворением отметил в пальцах прежнюю силу и точность. Нож двигался уверенно, тонкой спиралью срезая кожуру,
— Я только что позвонила отчиму и попросила прислать за мной самолет. Решила сделать приятное человеку.
— И как он это воспринял?
— Обрадовался, хотя и пытался это скрыть. — Карина вздохнула. — Так обрадовался, что летит сам. К полуночи будет здесь.
Карина окунула ладони в воду, смочила лицо и грудь.
— А теперь иди, Максим. Мне выплакаться надо. Ты добрый. Утешать начнешь. И все испортишь. Иди в дом. Я пореву, потом поплаваю. Позагораю немного. И приду.
К ужину спустился один Максимов. Карина осталась наверху, в спальне.
Черкасов встретил его появление ироническим взглядом.
— Да, ребята, качественно вы прощаетесь, ничего не скажешь, — произнес он, разглядывая Максимова. — Не смущайся, дело молодое. Вот я в твои годы тоже в госпиталь попал. Три дня поболел и больше не смог. Кругом медсестрички молоденькие бегают, аж глаза разбегаются. Пришла одна делать укол соседу. А у самой халатик чуть длиннее карманов. Наклонилась она… — Черкасов затаил дыхание, изображая немой восторг. — Я глянул на такое чудо природы — и чую, что выздоровел. Все болячки как корова слизнула, в момент. И без всяких лекарств, заметь!
Максимов сел за стол, развернул на коленях салфетку.
— Надеюсь, не в тот же день на службу вернулись? — поинтересовался Максимов.
— Да какое там! — махнул рукой Черкасов. — Я еще две недели в госпитале здоровья набирался. Пока не выперли за нарушение режима. Ты бы видел, как они меня провожали. Как вспомню, так плакать хочется. Черкасов повернулся к прислуге.
— Ступай, братец, мы сами управимся. — Он обратился к Максимову. — Никак в толк не возьму, как можно есть, когда голодный человек у тебя за спиной стоит.
— Ну, в Москве этому быстро обучат.
Черкасов прислушался к себе, потом покачал головой.
— Вряд ли. Старого коня новым трюкам не обучишь. Его задача — борозды не портить.
Он оглянулся на запертую дверь. Достал из-под скатерти папку, передал Максимову.
— Оцени мой скромный вклад в общее дело.
Максимов раскрыл папку, а Черкасов тем временем принялся срезать толстые ломти с запеченной кабаньей ноги.
В папке Максимов нашел детальную схему обширного поместья с указанием каждой постройки и ее назначения, поэтажный план особняка со схемой системы безопасности. Мимоходом отметил, что позволить себе такую систему может только богатый человек, знающий себе цену. На отдельном листе было напечатан распорядок жизни в усадьбе с точной привязкой каждого ее обитателя к помещению, в котором он находился в то или иное время суток. Составить подобное мог только тот, кто не один день провел в поместье и обладал навыками разведчика.
Максимов положил папку на соседний стул.
— И где этот Эдем находится? — спросил он.
— В Испании. — Черкасов сосредоточенно продолжил резать мясо. — Навигатор просил узнать, нет ли у тебя желания туда смотаться?
— Когда? — Максимов уже начал догадываться, кому принадлежит усадьба.
— Тянуть, как сам понимаешь, нельзя. Информация устареет.
Максимов неотрывно смотрел, как течет сок из-под ножа Черкасова, и пытался вычислить, откуда пришла информация о местонахождении Винера.
«Либо Эрика, либо Юко. Других прямых выходов на Винера у нас не было. Юко сгинула в черной воде подземной реки. Остается Эрика. Но тогда Черкасов никогда бы не упомянул о своем вкладе в общее дело. Неужели Юко жива?»
— Что ты на меня так смотришь? — Черкасов положил на тарелку Максимова сочащийся соком кусок мяса. — За неделю я даже со статуи Будды показания сниму.
— Как вы ее нашли? — спросил Максимов. Черкасов положил кусок себе, устроился поудобнее, взял наизготовку нож и вилку.
— Ну, настоящую Юко, не к столу будет сказано, нашли по запаху в заброшенном канализационном колодце. Другая объявилась сама. Район так прочесывали, что даже мышей полевых отлавливали. А хромоножку в камуфляже не заметить — совсем слепым надо быть. Хорошо, что на моих людей нарвалась. Хозяйские абреки так там лютовали, что трахнули бы ее до смерти и не посмотрели, что у нее вся рожа заплыла и глаз вытек.
Черкасов насадил на вилку кусочек, отправил в рот.
Прожевал.
— А мясцо ничего. Так что ты решил?
Максимов налил себе минеральной воды. Сделал несколько глотков, отставил стакан. Черкасов ждал ответа.
Не удивляйтесь, был даже филиал Валгаллы при Министерстве обороны. Так и назывался — «Райская группа». Элитное подразделение было укомплектовано исключительно маршалами и генералами. У кого поднимется рука выгнать из рядов Советской армии заслуженного военачальника только за то, что он давно перевалил за пенсионный возраст? Родина такими людьми не разбрасывается. Опять же внуки у дедушки подрастают. Их кормить, обувать и в люди выводить надо. Поэтому, пораскинув стратегически мозгами, приняли решение создать группу Главных военных инспекторов.
И действительно, пусть дед наденет мундир с большими звездами и съездит пару раз в год в округа. Знакомых проведает, солдатам о своем славном боевом Пути расскажет. Заодно шороху наведет — все польза. Потому что ничто так не поднимает дисциплину и боеготовность части, как инспекторская проверка из Москвы.
В демократической России тоже генералы имеются. И традиции еще не забыты. Кто-то мудро рассудил, что рано выбрасывать на свалку Истории наше недавнее прошлое, были и в нем отдельные светлые моменты. «Райская группа», например. С чьей подачи — неизвестно, но был создан ее аналог в недрах управления ФСБ, активно сражающегося с терроризмом.
Невыясненным осталось лишь, кто протолкнул на должность инспектора контр-адмирала от контрразведки Черкасова. Но прыть и неугасший с годами боевой задор Черкасова многим пришелся по душе. Не успев обжить кабинет на Лубянке, Черкасов вылетел в среднеазиатскую республику, чтобы на месте проинспектировать ход антитеррористической операции против мятежного полковника Бердыева. И может, даже дать пару полезных советов.
Сейчас контр-адмирал Черкасов сидел у бассейна, подставив лоснящийся тугой живот солнцу, и поедал дыню. Отдыхал душой и креп телом после личного присутствия в местах боевых действий.
Максимов терпел болтовню Черкасова с тех пор, как только встал на ноги, — второй день. Подряд! Неделю до этого Максимов пластом лежал в постели, медленно приходя в себя, а Карина никого близко и тем более надолго к нему не подпускала. Для отдыха инспектору из Москвы был предоставлен особняк с садом и бассейном. Максимов понимал, что только ради него Черкасов тянет время и не уезжает в Москву. Черкасов везде и всюду представлялся в своем прежнем, оставшемся после службы в Калининграде звании. Что вызывало приступ немого восхищения в этой сухопутной республике. И гарантировало, что пока столь высокий по местным меркам чин, как контр-адмирал ФСБ, находится в доме, ни одна муха не пролетит без досмотра. Но, помня, что Восток — дело тонкое, Черкасов выставил по внутреннему периметру личную охрану из привезенных с собой из Москвы спецов антитеррористического управления.
Черкасов ел дыню и рассуждал о политике.
— Я не спорю, Максим. Хозяин, как ты его называешь, сволочь порядочная. Но я зрю в корень. По мне, пусть хоть круглые сутки на золотом горшке сидит и мармеладом какает, лишь бы наши войска тут остались. Я ему, если надо, две такие шахты барахлом завалю. Наш, если на то пошло, ничем не лучше. Лучший дирижер военного оркестра всех времен и народов, блин! — Черкасов сплюнул косточку. — Особенно когда стакан накатит. Борец с нищетой… Его долбаный «Москвич», на котором он якобы на работу в Белый дом ездил, надо выставить в музее рядом с броневиком Ленина. Как еще один прибор для запудривания мозгов русского народа.
Черкасов отложил корку, И сразу же принялся за новую дольку дыни.
— А так всё тип-топ получилось. Бердыева мы пощипали и дали уйти к соседям, Пусть теперь там попартизанит. А то кое-кто уже совсем нюх потерял, скоро совсем дружить с нами не захочет. — Черкасов вытер залитые соком губы, на секунду задумался. — Если бы Бердыев сходу базу взял, заваруха бы здесь началась страшная.
— Он про базу все знал, — обронил Максимов.
— А тут все про всех все знают. Только не было никакого Мертвого города. Даже в наших газетках написали: правительственные войска блокировали мятежный полк Бердыева в районе заброшенного уранового рудника. Понял — заброшенного. Значит, не было там ни души. Одни суслики. — Черкасов бросил на Максимова острый взгляд. — Правда, эти суслики контуженные рассказали про какого-то парня, что принял на себя командование, отбил Бердыева, а сам исчез. И я стал летать по окрестностям в поисках неизвестного героя. Ты, кстати, с Хозяина награду потребуй. Белого верблюда и два мешка героина. Или домик вот этот.
— Обойдусь, — поморщившись, ответил Максимов.
— Конечно, тебе о внуках думать не надо. Я не гордый, домик бы взял. Вместо дачи. Видал, какие у них тут фрукты на грядках растут? — Черкасов откусил кусок дыни. — Это тебе не подмосковные огурцы. И домик ничего. Все мое семейство разместиться может. — Он повернулся, оценивающе осмотрел особняк. — О, кстати, твоя пигалица к нам идет. Ну-ка одень улыбку на морду.
Максимов оглянулся. По дорожке к бассейну шла Карина. Короткий шелковый халатик плотно облегал стройную фигурку. Карина быстрее Максимова оправилась от потрясений и вовсю наслаждалась жизнью в особняке.
Черкасов помахал ей рукой. Лицо его посветлело.
— Эх, девка хороша. Только, жаль, ест мало. Ей бы полста кило прибавить, я бы у тебя ее отбил, Максим. Ну, да ладно, были бы кости, мясо нарастет.
— Долго ждать придется, Игнат Петрович.
— А куда мне торопиться? — Черкасов погладил себя по животу. — Я мужчина молодой. У меня еще все впереди. Включая генеральскую пенсию.
Впервые за дни, проведенные в этом райском уголке, Максимов рассмеялся.
— Господа офицеры обсуждают дам? — спросила Карина.
— Господа офицеры скучают без дам, — тут же отозвался Черкасов. — Присоединяйтесь к нам, Кариночка.
Карина по пути успела сорвать розу Протянула Черкасову Тот зарделся, как туркменский помидор, взял цветок из ее руки.
— Спасибо, красавица, — пробормотал он. — А ты угощайся, угощайся. В дыньке — сплошные витамины. Или яблочко возьми.
Карина выбрала яблоко. Села на подлокотник кресла Максимова. Поболтала ногой.
— Что так тяжко вздыхаете, Игнат Петрович?
— Любуюсь, я, Кариночка, на красоту и цветение вокруг, а сердце ноет. В Москве наверняка дождь сыплет. Правда, к первому сентября распогодится. Но холодно обычно бывает. — Черкасов пожевал сочную мякоть. — Детки в школу пойдут, зябнуть будут.
— Кто пойдет, а кто нет. — Голос Карины изменился, неожиданно проклюнулись резкие нотки.
Она вложила яблоко в ладонь Максимова, подошла к бортику бассейна. Потрогала ногой воду
Медленно развязала поясок, стряхнула халатик с плеч. Шелк заструился по ее загорелому телу, упал к ногам. На Карине остались только узкое, в ниточку, бикини.
Она постояла, залитая солнцем.
— Игнат Петрович, вы хорошо себя чувствуете? — не оглядываясь, спросила она.
— Спасибо, хорошо. — Черкасов щурился на ее спину и все, что ниже, как кот на сметану.
— А я за вас беспокоюсь. В вашем возрасте столько на солнцепеке сидеть вредно.
Карина пружинисто оттолкнулась и без всплеска ушла под воду.
Максимов закрылся от Черкасова ладонью и беззвучно затрясся от смеха.
Черкасов посопел, глядя на круги на воде.
— Уела, нечего сказать… Наш человек, — констатировал он.
Помахал рукой Карине, вынырнувшей у противоположного бортика. Встал, поддернул шорты.
— Пойду я. Действительно, перегрелся.
Максимов поднял взгляд на Черкасова. Благодушный военный пенсионер, наслаждавшийся дачной жизнью, исчез. На лице Черкасова резче проступили морщины у носа, губы плотно сжались в волевую складку.
— Когда? — тихо спросил Максимов.
— Сегодня. Вылет в двадцать три ровно, — по-военному назвал время Черкасов. — Но перед этим у меня с тобой разговор будет.
Черкасов взял с подноса яблоко, с треском надкусил. Пошел по тропинке к дому.
Над бортиком показалось лицо Карины.
— Ушел гусарский генерал? — спросила она.
— Обиделся.
— Да брось ты! Мы всю неделю друг друга подкалываем. — Карина локтями оперлась о бортик. — Если на то пошло, это я обиделась.
— На что?
— «Первое сентября — детишки в школу идут», — передразнила Черкасова Карина.
— Да брось ты, он имел в виду, что жизнь продолжается, — заступился за генерала Максимов.
— И я о том же, — подхватила Карина. — Игнат Петрович со свойственной ему тонкостью намекнул, что мне пора в Сорбонну. Обидно, что прав. Учиться надо. А то я, по сравнению с тобой, дубовая, как тот Буратино. Он букварь продал и пошел искать приключения на свою деревянную задницу, помнишь? Я поймала себя на мысли, что и половину произошедшего не могу понять не из-за того, что в голове не укладывается. — Карина пальцем постучала по лбу. — А потому, что здесь пусто.
Карину все чаще посещали здравые мысли. Впрочем, и прежняя Карина в ней еще не окончательно умерла.
— К тому же, отчим уже все проплатил, нельзя, чтобы деньги пропадали, — добавила она.
— Зря ты так о нем. Твой отчим — хороший человек.
— Плохих людей не бывает, бывают плохие отношения между людьми,
— Однако! — усмехнулся Максимов, — Сама додумалась?
— Игнат Петрович научил. Умный мужик, между прочим.
«Ах вот откуда ветер дует! — подумал Максимов, подбрасывая в руке яблоко. — Как же, пока я под капельницей валялся, у них было время спеться».
Карина, взболтнув ногами, вылезла на ботик. Села спиной к Максимову. Пригладила мокрые волосы. Закинув голову, подставила лицо солнцу.
Максимов смотрел на ее хрупкие лопатки, проступившие под загорелой кожей, и с замирающим сердцем чувствовал, как неудержимо отдаляется от него Карина.
Пережитое ими в пещере можно было воспринять как бред, игру воспаленного воображения или как реальность. Как ответишь на вопрос «что это было?», такую жизнь себе выберешь. Решишь, что бредил, растерзанный страхом, усталостью и давящей темнотой подземного мира, — раны вскоре зарубцуются, силы вернутся, и ты все забудешь и будешь жить, как жил раньше. Признаешь очевидное — что тебе выпала честь, бремя и крест воочию увидеть могилу Спящего владыки, — обратного пути в мир простых истин и земных радостей уже не будет. Тебя ждет Дорога. И бесконечное странствие по ней, дольше, чем сама жизнь.
Перемена, произошедшая с Кариной за последние дни, была настолько явной, что Максимов не сомневался, как. ответила Карина на вопрос.
Перекресток. Их разводили в стороны дороги. Каждый выбирал свою.
— Ты сегодня улетаешь, — произнесла Карина, не оглянувшись.
Максимов в который раз обратил внимание, что у нее появилась характерная особенность говорить о возможном ближайшем будущем так, словно оно уже стало реальностью.
— Да. Работа на благо общего дела закончена. Надо заняться личными проблемами.
В этот момент Максимов чистил яблоко и с удовлетворением отметил в пальцах прежнюю силу и точность. Нож двигался уверенно, тонкой спиралью срезая кожуру,
— Я только что позвонила отчиму и попросила прислать за мной самолет. Решила сделать приятное человеку.
— И как он это воспринял?
— Обрадовался, хотя и пытался это скрыть. — Карина вздохнула. — Так обрадовался, что летит сам. К полуночи будет здесь.
Карина окунула ладони в воду, смочила лицо и грудь.
— А теперь иди, Максим. Мне выплакаться надо. Ты добрый. Утешать начнешь. И все испортишь. Иди в дом. Я пореву, потом поплаваю. Позагораю немного. И приду.
К ужину спустился один Максимов. Карина осталась наверху, в спальне.
Черкасов встретил его появление ироническим взглядом.
— Да, ребята, качественно вы прощаетесь, ничего не скажешь, — произнес он, разглядывая Максимова. — Не смущайся, дело молодое. Вот я в твои годы тоже в госпиталь попал. Три дня поболел и больше не смог. Кругом медсестрички молоденькие бегают, аж глаза разбегаются. Пришла одна делать укол соседу. А у самой халатик чуть длиннее карманов. Наклонилась она… — Черкасов затаил дыхание, изображая немой восторг. — Я глянул на такое чудо природы — и чую, что выздоровел. Все болячки как корова слизнула, в момент. И без всяких лекарств, заметь!
Максимов сел за стол, развернул на коленях салфетку.
— Надеюсь, не в тот же день на службу вернулись? — поинтересовался Максимов.
— Да какое там! — махнул рукой Черкасов. — Я еще две недели в госпитале здоровья набирался. Пока не выперли за нарушение режима. Ты бы видел, как они меня провожали. Как вспомню, так плакать хочется. Черкасов повернулся к прислуге.
— Ступай, братец, мы сами управимся. — Он обратился к Максимову. — Никак в толк не возьму, как можно есть, когда голодный человек у тебя за спиной стоит.
— Ну, в Москве этому быстро обучат.
Черкасов прислушался к себе, потом покачал головой.
— Вряд ли. Старого коня новым трюкам не обучишь. Его задача — борозды не портить.
Он оглянулся на запертую дверь. Достал из-под скатерти папку, передал Максимову.
— Оцени мой скромный вклад в общее дело.
Максимов раскрыл папку, а Черкасов тем временем принялся срезать толстые ломти с запеченной кабаньей ноги.
В папке Максимов нашел детальную схему обширного поместья с указанием каждой постройки и ее назначения, поэтажный план особняка со схемой системы безопасности. Мимоходом отметил, что позволить себе такую систему может только богатый человек, знающий себе цену. На отдельном листе было напечатан распорядок жизни в усадьбе с точной привязкой каждого ее обитателя к помещению, в котором он находился в то или иное время суток. Составить подобное мог только тот, кто не один день провел в поместье и обладал навыками разведчика.
Максимов положил папку на соседний стул.
— И где этот Эдем находится? — спросил он.
— В Испании. — Черкасов сосредоточенно продолжил резать мясо. — Навигатор просил узнать, нет ли у тебя желания туда смотаться?
— Когда? — Максимов уже начал догадываться, кому принадлежит усадьба.
— Тянуть, как сам понимаешь, нельзя. Информация устареет.
Максимов неотрывно смотрел, как течет сок из-под ножа Черкасова, и пытался вычислить, откуда пришла информация о местонахождении Винера.
«Либо Эрика, либо Юко. Других прямых выходов на Винера у нас не было. Юко сгинула в черной воде подземной реки. Остается Эрика. Но тогда Черкасов никогда бы не упомянул о своем вкладе в общее дело. Неужели Юко жива?»
— Что ты на меня так смотришь? — Черкасов положил на тарелку Максимова сочащийся соком кусок мяса. — За неделю я даже со статуи Будды показания сниму.
— Как вы ее нашли? — спросил Максимов. Черкасов положил кусок себе, устроился поудобнее, взял наизготовку нож и вилку.
— Ну, настоящую Юко, не к столу будет сказано, нашли по запаху в заброшенном канализационном колодце. Другая объявилась сама. Район так прочесывали, что даже мышей полевых отлавливали. А хромоножку в камуфляже не заметить — совсем слепым надо быть. Хорошо, что на моих людей нарвалась. Хозяйские абреки так там лютовали, что трахнули бы ее до смерти и не посмотрели, что у нее вся рожа заплыла и глаз вытек.
Черкасов насадил на вилку кусочек, отправил в рот.
Прожевал.
— А мясцо ничего. Так что ты решил?
Максимов налил себе минеральной воды. Сделал несколько глотков, отставил стакан. Черкасов ждал ответа.
Глава пятидесятая. Суд богов
Черное солнце
Испания, сентябрь 1998 года
Винер по лестнице поднялся на второй этаж. На последней ступеньке, почувствовав легкое головокружение, ухватился за поручень.«Пора прекращать ложиться за полночь, — подумал он, остановившись. — О возрастных проблемах еще рано думать, но смысла в ночных бдениях нет никакого».
Разбор результатов операции затянулся. Четыре часа они с Хиршбургом потратили на детальный разбор каждого эпизода. И все ради вывода, произнесение которого заняло несколько секунд.
«Мы не боги, чтобы в точности воплощать свои замыслы», — вспомнил Винер свои слова, окончательно развеявшие пессимизм Хиршбурга.
Винер, подняв голову, посмотрел на гобелен, за которым прятался динамик, связанный по проводам с комнатой охраны.
Винер не стал спрашивать, где находится Эрика. Знал, что она сейчас спит в его спальне.
Эрику пришлось вывозить из Москвы санитарным рейсом, а Леон продолжил свой путь к Мертвому городу в твердой уверенности, что избавился от опеки. Винер вспомнил, как хохотали они с Хиршбургом, когда узнали, какой способ избрал Леон. Отсмеявшись, пришли к выводу, что бывший легионер сработал достаточно деликатно.
Мио… Вспомнив о японке, Винер нахмурился. Это была в игре единственная жертва фигуры, о которой он жалел. «Смертоносный цветок» — величайшая редкость в наши дни. Ценность жертвы была адекватна результату, но Винер еще не смирился с потерей. Никогда не тешивший себя иллюзиями, Винер в душе надеялся, что Мио выскользнула из ада. Пусть она не вышла в район эвакуации, пусть не обратилась за помощью ни в одну законспирированную структуру «Черного солнца», но среди погибших ее не было, это он знал точно. Значит, оставалась надежда.
Он тихо приоткрыл дверь, проскользнул в спальню. К ужину Эрика вышла в открытом черном платье. И духи были подобранны в тон, ведьмаковские. Их черный, тревожный аромат ощущался и в спальне.
Горел слабый ночник на тумбочке, В полукруг его света попала рука Эрики, свесившаяся с кровати.
Винер прошел к креслу, сбросил пиджак. Потер поясницу.
Он сначала не понял, что встревожило его. Показалось, что между лопатками кольнул чей-то недобрый взгляд. Оглянулся.
Шторы плотно задернуты, окна закрыты. В этой половине дома, отведенной под личные апартаменты Винера, их вообще никогда не открывали, используя кондиционеры. Стекла были из сверхпрочного стекла, выдерживающего прямое попадание крупнокалиберной пули.
Винер понял, что его встревожило. Эрика. Она лежала неправильно. Крепко засыпая, она сдвигалась к центру, вытягивалась по диагонали, выставляя из-под простыни ногу. Ногу, а не руку. Привычки своих женщин Винер знал лучше их обладательниц.
— Эрика! — тихо окликнул он ее. Она не пошевелилась. Он присмотрелся и увидел, что ее кисть, упирающаяся в ковер, подвернута так, что этого не смог бы долго вынести человек. Даже крепко спящий. Обязательно пошевелился бы, изменив угол.
Винер обмер. Усилием воли подавил волну паники. Знал, любое движение сейчас смертельно опасно.
Только один человек в мире из известных ему мог проникнуть в дом, миновав все ловушки. Мог беззвучно лишить жизни Эрику, умеющую постоять за себя. И ждать, терпеливо ждать, ничем себя не выдав, зная, что Винер обязательно войдет в спальню. И со сладострастием наблюдать, как жертва цепенеет от страха.
— Не надейся, Мио. Я не побегу, — твердо произнес Винер.
Ответом ему была тишина.
Он ждал молниеносной атаки, но ее не последовало. И Винер понял, что есть шанс.
— Я не хотел твоей смерти, Мио, — начал он. — Смерть — твое ремесло, и ты сама выбрала свой путь. Разве моя вина, что он вывел тебя к Мертвому городу? Не думай, что я бросил тебя там умирать. Группа эвакуации ждала тебя до последней минуты. Я не оправдываюсь, нет! Я не хочу, чтобы месть отяготила твою карму, Мио.
Он выдержал паузу, восстанавливая дыхание. Прислушался. В спальне висела тишина. Он чувствовал на себя чей-то давящий взгляд, но никак не мог определить, откуда он исходит.
— Я не боюсь, смерти, Мио. Все уже свершилось, И ничего нельзя изменить. Те, кто умеет читать знаки, уже приняли мое послание. Даже профан, читающий лишь газеты, сумел бы понять, что произошло нечто из ряда вон выходящее — Винеру на память пришли строчки из доклада Хиршбурга. — В те дни по всему миру прокатилась волна самоубийств и смертность превысила норму в несколько раз, на треть увеличилась госпитализация психически больных, автобаны забило пробками из-за аварий, только чудом удалось избежать самопроизвольного запуска баллистической ракеты. Они безумствовали, как стадо баранов, предчувствуя грозу! Как всегда, все списали на полнолуние и активное солнце. Но как связать тихую панику, охватившую профанов, с трехдневным локальным конфликтом в крохотной азиатской стране? — Винер все больше распалял себя, надеясь, что сумеет повысить голос настолько, чтобы среагировали микрофоны за дверью. — Это сможет сделать лишь тот, кому ведома тайна, сокрытая в недрах этих выжженных гор. Профессор Миядзаки искал могилу Спящего владыки [66], даже не подозревая, насколько он близок к цели. А я пролил в том месте кровь! Я привел на место жертвоприношения посвященного в Орден Хранителей! И он, уверен, сможет засвидетельствовать, что жертва принята. Спящий владыка разбужен, в этом нет сомнений. И теперь уже никто не в силах остановить грядущей войны. Грядет война, Мио! Тотальная война всех против всех за право владеть Будущим! — Винер не смог сдержаться и выпалил то, что ни при каких условиях не имел право говорить: — Предстоит рубка ясеня! И уже назначен день…
Он осекся. Всмотрелся в темноту. Показалось, что по шторе скользнула тень.
— Мио!
Голос раздался сбоку, от двери. Мужской.
— Клаус фон Винер, двенадцатый магистр «Черного солнца».
Мужчина говорил на немецком с ярко выраженным славянским акцентом.
Винер почувствовал, что ноги наливаются свинцом.
В эту секунду он не чувствовал страха. Он боялся только одного — что не хватит сил развернуться и с достоинством грудью встретить удар.
Хиршбург неподвижно сидел в кресле, уставившись в одну точку ничего не видящим взглядом.
Он представлял, насколько жалко и нелепо выглядит со стороны. Всклокоченные седые волосы, помятое от сна лицо с проклюнувшейся за ночь щетиной на дряблых щеках. Сквозь распахнутые полы халата торчат костлявые ноги со стариковской пергаментной кожей и вздувшимися узлами вен.
Он чувствовал себя разбитым и больным. Старым псом, пережившим своего хозяина. А потому жалким и никому не нужным.