Марков Георгий Мокеевич. Строговы

   Когда Матвей кончил свою речь, Старостенко по профессиональной привычке старого военного взглянул из-под очков на большие круглые часы, которые он носил в кармашке брюк на черном шелковом шнурке, и занес в протокол время окончания заседания. Было двадцать минут пятого.

Глава шестнадцатая

1

   На смену устойчивой оттепели, продолжавшейся без малого две недели, надвинулся снегопад с ветром. Белесое зимнее небо похмурело, облака разбухли, и на дворе стало серо, как в сумерки. Снег падал медленно, долго и причудливо носясь в воздухе. Оттого что пространства, простиравшиеся над землей, были заполнены кружащимися снежинками, деревья и строения, а также и двигавшиеся по дорогам и улицам люди и лошади угадывались только вблизи, словно окутывал их плотный, осенний туман.
   В один из таких дней юксинские партизаны поднялись в наступление. Оно началось в предвечерний час, одновременно из Волчьих Нор и новосельческих поселков – Ягодного и Притаежного, в трех направлениях, так, как предусматривалось это планом операции.
   К полуночи отряд под командованием Архипа Хромкова занесенным зимником приблизился к эстонским хуторам. Сквозь оголенный березник в мутном месиве пурги виднелись очертания крайнего хутора. Вместе с облачками пушистого снега ветер приносил с хуторов горьковатый смолевой дым от топившихся печек. Из-за туч, как бы украдкой, тускло поблескивал белый месяц.
   Возле толстой, в два обхвата, лиственницы, спешившись, стояли трое. Оседланные лошади сбились в кучу, прядали ушами, чуя близость жилых мест.
   – Я поеду, дядя Архип, разузнаю, – сказал Артем, делая шаг к лошадям.
   – Нет, погоди. Всем отрядом вплотную подойти надо, – проговорил, поеживаясь от ветра, Калистрат Зотов, назначенный в этот поход помощником Архипа.
   – Притаились или ушли? – в который раз произнес Архип, посматривая в ту сторону, где в густой темноте лежали кулацкие хутора.
   – Вот что, Калистрат, – после долгого раздумья, решительно сказал Архип. – Ты останешься за меня с отрядом. Я возьму конный взвод и вместе с Артемом проеду на хутора. В случае чего – спешите на помощь.
   Калистрат не стал настаивать на своем.
   – На всякий случай я отряд сейчас же в цепь построю, – сказал он и свистом подозвал к себе вестового, Акимку Мишукова, стоявшего со своей лошадью на дороге.
   Вскоре к толстой лиственнице подъехал взвод конников. Ими командовал Михайла Крутояров – большой конопатый мужик, лихой наездник, бывший юткинский работник. Архип велел конникам взять ружья наизготовку и, легко вскочив на лошадь, поехал в голове взвода. Артем и Михайла ехали рядом с ним. И без того не торенная, мало наезженная дорога была теперь занесена свеженаметенным снегом, и лошади ступали по ней мягко и бесшумно.
   – Вот тут, на повороте, дядя Архип, жди засады, – проговорил Артем, присматриваясь к извилинам дороги, освещенным холодным светом луны.
   – Ребята, не спать! Зачнут пальбу – все врассыпную, – сказал Архип, оборачиваясь к конникам.
   – Не спать! Зачнут пальбу – все врассыпную! – скомандовал Михайла, и команда полетела из уст в уста.
   Но на повороте конников не обстреляли. Не произошло этого и у моста через речку, откуда хорошо стали видны постройки первого хутора.
   Архип на ходу посовещался с Артемом и Михайлой и решил окружить крайний хутор. Огня на хуторе не зажигали, но из трубы дома в небо вздымался поток искр – хутор не пустовал. Двор был бревенчатый, крытый наглухо, с крепкими тесовыми воротами. Михайла подскочил к воротам, начал стучать в них ногами. Никто не отозвался. Архип бросился к окнам, черенком бича принялся колотить в ставень. Но в доме безмолвствовали. Обозлившись, поминая бога, царя и всех святых, Архип закричал:
   – Ребята, тащи солому! Поджигать мироедов будем!
   Услышали это и в доме. В щелях ставней блеснул свет, а через минуту скрипнули двери.
   – Господи, и кого вам надо? Тут бабы одни… – запричитал женский голос.
   – Открывай, пока не спалили! – пригрозил Архип.
   – Езжайте вон к соседям, тут бабы одни…
   – Да ты откроешь или нет, шкура?
   Баба открывала запор долго, не переставая скулить.
   Когда ворота наконец открылись, она испуганно отскочила в сторону, фонарь метнулся в ее руке и, описав полукруг, чуть не погас.
   – Ты брось дрожать, тетка. Мы не беляки, худа не сделаем вам – не тронем, – сказал Архип, входя во двор.
   – Бабы тут одни, родненький. Мужиков всех белые в Жирово угнали, – простонала хозяйка, приподняв фонарь и осматривая входящих вслед за Архипом партизан.
   – А ты веди в дом, там и поговорим, – сказал Архип, остановившись и выжидая, когда хозяйка пойдет впереди.
   – Дядя Архип, двор обыскать надо, – прошептал Артем, когда Архип, Михайла и двое конников-новоселов направились вслед за бабой. Но Архип то ли не расслышал слов Артема, то ли не придал им значения и продолжал шагать дальше.
   Из раскрывшейся двери партизан обдало теплым избяным духом, крепко пропитанным спиртными запахами.
   – Самогон гнали, жабы! – выругался один из партизан-новоселов, шумно посапывая носом.
   – Ну-ка, Тетка, Выверни фитиль в лампе Да сядь, расскажи, где у вас тут белые попрятались, – властным голосом проговорил Архип.
   – Погоди, фонарь уберу, – поспешнее обычного сказала баба и, затушив фонарь, понесла его в куть.
   Все, что произошло в следующую минуту, никто бы потом не мог связно рассказать.
   Когда баба направилась в куть, Артем, стоявший ближе всех к столу, взглянул на дверь, ведущую в горницу, и замер. Из-за крашеного голубовато-белого косяка выдвигался темный зрачок пистолетного дула. Не успев еще обдумать, что делать, Артем сорвал с головы шапку и бросил ее в лампу. Звякнуло стекло. Пламя выстрела полыхнуло, разрывая темноту. Потом раздались новые выстрелы, резкие и короткие, как удары молотка. Кто-то грузно упал на пол, по-лошадиному всхрапывая. Затрещали ставни, выдираемые топорами, стекла со звоном посыпались из одного окна, потом из другого, и холодный ветер со снегом ворвался в жарко натопленный дом. На дворе поднялась стрельба, сопровождаемая задорными криками и руганью.
   Упав на пол, Артем ползком добрался до двери, открыл ее плечом и, не вставая на ноги, переполз через порог.
   На крыльце он с кем-то столкнулся, отскочив в сторону, крикнул:
   – Кто?
   – Епифанов, ваше благородие, – ответил встревоженным шепотом человек из темноты.
   „Епифанов! Сын соколиновского мельника? Тот самый, что сватался к Мане и стрелял в нее. Вот где пришлось встретиться!“ – подумал Артем и дрожащими руками направил винтовку в пятно, выделявшееся в темноте.
   Выстрела он не слышал. Он почувствовал только отдачу винтовки в плечо и неприятный холодок на спине – от воплей Епифанова.
   Несколько секунд Артем стоял в растерянности, не зная, куда теперь броситься. Но поднявшаяся на улице стрельба вывела его из оцепенения. Артем кинулся обратно в дом, натыкаясь в сенях на какие-то кадки и мешки.
   Заскочив в прихожую, он увидел в горнице яркое пламя. Охапка соломы уже догорала, и огонь расползался по стене. Артем поднял с полу свою шапку, подбежал к окну, вскочил на подоконник и прыгнул. На лету его кто-то схватил и повалил наземь.
   – Дядя Архип! – закричал Артем, чувствуя, что своими силами ему не отбиться от напавшего.
   – А, чертенок, а я об тебе молитвы уже читаю! – разжимая руки, обрадованно проговорил Архип.
   – Ты живой?
   – Помолись, брат, за Михайлу с новоселом.
   – Ах, собаки! Ну, а я расквитался. – Артем хотел было рассказать о своей встрече с Епифановым, но в этот момент на поляне перед домом, освещенный багровыми отблесками пожара, появился Акимка Мишуков. Лошадь его, одичавшая от стрельбы, металась, вставая на дыбы.
   – Дядя Архип! Артем! – кричал парнишка, стараясь изо всех сил сдержать ошалевшую кобылицу.
   Артем и Архип бросились на его тревожный зов, перепрыгивая через вороха соломы, неизвестно откуда принесенной партизанами.
   – Дядя Архип… дядя Калистрат велел… Тырр, холера! – Акимка едва сдерживал распалившуюся лошадь.
   – Говори ладом! – прикрикнул Архип на Акимку.
   – Белые вон в том хуторе…
   – Кто прознал?
   – Дядя Калистрат разведку посылал.
   – Скачи, Аким, пусть Калистрат атакует без промедления, – приказал Архип.
   Акимка привстал в стременах, отпустил поводья, и кобылица, привыкшая к повадкам своего молодого хозяина, рванулась вперед. Но не успел он отъехать полсотни шагов, как за кустарником на соседнем хуторе зататакал пулемет. Пули завизжали по сторонам, гулко ударяясь о промерзшую землю. Дико всхрапывая, грохнулась на дорогу убитая шальной пулей лошадь. Хуторские собаки протяжно завыли.
   – Ложись, ребята, ложись! – прокричал Архип, падая вслед за Артемом в снег.
   – Ну, дядя Архип, расшевелили мы осиное гнездо, – сказал Артем, подгребая к себе с дороги солому.
   Пулемет, протрещав еще два-три раза короткими очередями, умолк. Смолкли и собаки. Стало так тихо, что слышалось, как потрескивают, отплевываясь угольками, бревна горящего дома.
   – Дядя Архип, собирай всех к месту, пока нас опять не угостили из пулеметов, – проговорил Артем, вставая на колени.
   – Мужики, айда к месту! Раненых и убитых с собой! – распорядился Архип и, вскочив, бросился за Артемом, не разгибая спины.
   На заснеженной полянке, освещенной пламенем, взлетавшим в поднебесье, замелькали человеческие фигуры. Вскоре на берег речки стянулся весь взвод. Тут лежали уже перенесенные из горящего дома убитые Михайла Крутояров и новосел Павел Громыкин. Потом принесли раненых. Их оказалось трое: два новосела и волченорский пастух Кирилл Забегалов.
   Архип послал одного партизана на стоянку отряда за подводой. Отрядный санитар Поликарп Мелешкин начал перевязывать раненых длинными холщовыми бинтами. Раненые стонали и вскрикивали, но партизаны словно не слышали их. Другое сейчас занимало мужиков. Архип вместе с Артемом и прискакавшим сюда же Калистратом обсуждали план дальнейших действий. Разведчики, посланные Калистратом, обнаружили белых еще на двух хуторах. Пулеметный огонь не позволил Калистрату атаковать ближний хутор, и Калистрат прибежал к Архипу на совет. Партизаны бегло обменялись мнениями, и Архип сказал:
   – Стало быть, будет так: поделимся и повзводно кинемся на хутор сразу. Пусть беляки думают, что сил у нас тут несметно. Стрелять при крайней необходимости. Ну, мужики, за дело! Надо успеть до рассвета. Днем наше дело – табак.
   – Жировскую дорогу нужно занять, – проговорил Артем, недовольный тем, что Архип решает все быстро, но без достаточной предусмотрительности.
   – Дело советует Артем. Паскуды бросятся утекать, а нам упускать их нельзя, – поддержал Артема Калистрат Зотов.
   – Это одно, а другое то, что в любой час к ним подмога может прийти… Возьмут под перекрестный огонь, тогда головы не подымешь, – сказал Артем.
   – Видал военного? Не нашему брату чета! – без всякой рисовки, с искренней теплотой в голосе воскликнул Архип и, встав с пенька, приказал:
   – Калинкин, встанешь со своим взводом по Жировской дороге в засаду.
   – Товарищ командир, а кто Михайлу заменит? Без головы наш взвод остался, – сказал один из партизан.
   – Строгова бы Артема к нам! – нерешительно проговорил другой.
   – Пусть вот Ефим Кузнецов за Михайлу встанет. Артем у нас гость. При себе я его оставлю, – сказал Архип, сдвигая на затылок папаху.

2

   Ветер заметно стих, и небо прояснилось, заблестело звездами. На восточном склоне его появились белесые полосы – предвестники рассвета.
   – Эх, запоздали мы! На часик бы раньше! – вздохнул Артем, осматривая с бугра, из черемушника, хуторские постройки.
   Отсюда, из черемушника все три хутора были видны как на ладони. Два из них располагались на холмах, разделенных речкой с низкими, болотистыми берегами. Третий хутор, тот самый, с которого обстреляли партизан из пулемета, стоял на отшибе от первых, он соединялся с ними дорогой, пролегавшей по совершенно открытой местности.
   Когда партизаны в смешанном пеше-конном строю бросились из леса на приступ ближних хуторов, с дальнего хутора вновь застрочил пулемет, на этот раз длинными очередями. Ближние хутора огрызались ружейной пальбой.
   – Назад! Назад! – громко закричал Артем, раньше Архипа поняв, что хутора представляют собой единый узел обороны.
   Едва ли партизаны услышали голос Артема. Да они и не нуждались в приказе. Ожесточенный ружейно-пулеметный огонь заставил их повернуть обратно.
   Возле Архипа опять собрались командиры взводов, полувзводные, разведчики, рядовые стрелки.
   – Не взять нам их теперь до ночи. Надо отступить и переждать день, – предложил Калистрат Зотов.
   Артем вспылил:
   – Переждать? Да в уме ли ты, дядя Калистрат? За день они так укрепятся, что их артиллерией оттуда не вышибешь.
   – Да и задерживаться здесь нам никак нельзя. Штаб армии приказал немедленно после захвата хуторов двигаться на Жирово, – сказал Архип и, сердито взглянув на Калистрата, добавил с раздражением: – Тебе, Калистрат, это тоже известно. Хутора надо любой ценой взять!
   Партизаны возгласами и говорком одобрили слова своего командира. Вся армия знала, что захват Жирова потребует участия всех отрядов.
   Артем предложил, не медля ни минуты, послать на хутора небольшие группы, в пять-шесть человек каждая, вооружив их гранатами. Остающиеся партизаны должны были, отвлекая внимание белых, засевших на хуторах, открыть огонь с опушки леса. Группу для подавления пулеметного огня с дальнего хутора Артем вызвался повести сам.
   План Артема был довольно дерзкий, однако партизаны дружно его поддержали и охотников идти на хутора набралось больше, чем следовало. Это понравилось Артему. „Народ в бой рвется“, – подумал он и с воодушевлением сказал:
   – А главное – не зевать: проник во двор – рвись к дому, бросай гранату в окно, лупи так, чтобы небу стало жарко!
   – Ну, а мы начеку будем: заслышим вас – бросимся во весь дух отсюда, – подхватил Архип.
   Партизаны вскочили на коней и, безжалостно долбя их пятками, по снежной целине, сквозь чащу помчались на хутора, намереваясь подъехать к ним с задней стороны дворов.
   У Артема в группе было восемь человек. Большинство из них были ломовицкие охотники, парни все молодые, крепкие, один лучше другого.
   Бросив лошадей в логу, под присмотр Акимки Мишукова, Артем повел своих людей к хутору. Местность была тут ровная, но сплошь покрытая толстыми пнями и густыми, колючими кустами шиповника.
   Еще в лесу Артем велел своим ребятам как можно сильнее осыпать друг друга снегом.
   Ползли от пенька к пеньку, от кустика к кустику, Артем – передовым, за ним все остальные.
   Двор второго хутора был такой же обширный, плотно закупоренный, как и двор первого. Собаки зачуяли приближение чужих людей и тревожно залаяли. Артем ткнулся головой в снег, затих. Парни залегли, притаились.
   Партизаны, оставшиеся в лесу, начали стрельбу. Пользуясь моментом, Артем торопливо пополз вперед. Еще один бросок – и двор. Партизаны опять начали стрелять. Собаки неистово лаяли, слышалось, как они мечутся по двору.
   Артем кинулся к забору; махнув рукой, поднял своих ребят на ноги. Забор – на совесть, чтоб не проник ни человек, ни зверь: бревна в пазах столбов, щели законопачены мхом и паклей.
   Артем шепотом приказал парням:
   – Подсаживай, ребята, на крышу, и трое – за мной.
   Самый рослый парень схватил Артема за ноги, тот встал ему на плечо, уцепился за угол и забрался на крышу двора. Трое парней полезли вслед за ним. Артем оставил их у самой кромки навеса, сам осторожно пополз на середину. Тут он рукавицей разгреб снег, расковырял слежавшуюся солому и стал смотреть в отверстие, что делается внизу.
   Вокруг уже рассвело. Артему хорошо был виден даже дымок, выползавший из красной кирпичной трубы дома. Но в закупоренном кругом дворе было темно, как ночью. Артем напрягал глаза, но долго ничего не мог рассмотреть. Наконец, расковыряв солому в новом месте, ближе к воротам, Артем увидел людей. Теперь были слышны и их голоса. По голосам трудно было в точности определить число солдат, но Артем понял, что их никак не больше полувзвода.
   Вдруг морозный воздух потрясли сильные взрывы. Вероятно, одна из групп достигла ближнего к лесу хутора и вступила в бой. Солдаты обеспокоенно засудачили и, подкатив пулемет к воротам, застрочили из него.
   Артем решил, что ждать ему больше нечего. Он просунул руку в дыру, раскачал гранату и изо всей силы швырнул ее к воротам.
   Граната взорвалась гулко. Артема обдало рубленой соломой. Неподалеку от себя он увидел зияющую дыру в навесе. Пулемет сразу замолк, и двор огласился стонами раненых, хрипением умирающих, испуганными криками живых.
   – Ко мне! – крикнул Артем, спрыгивая во двор, и, прячась за столбом, метнул еще две гранаты, одну за другой. Двор озарился вспышками. Артем бросился на оставшихся в живых солдат. Сверху на помощь к нему прыгали во двор ломовицкие парни.
   В лесу Архип сразу же после разрыва первой Артемовой гранаты поднял партизан в атаку.
   Кто пеший, кто конный, партизаны вырвались из лесу, и по полю покатилось протяжное и многоголосое „ура-а-а!“.
   Те из ломовицких парней, которых Артем оставил на земле у забора, сообразили, что стоять им тут больше незачем, и бросились к воротам. Распахнув их, они вбежали во двор.
   У солдат создалось впечатление, что это ворвались те партизаны, мощное „ура“ которых доносилось с полей.
   – Караул! – испуганно вскрикнул один солдат.
   – Братцы, сдаемся! Пощадите! – плача, закричал другой и с поднятыми руками вышел из-за телег, нагроможденных в углу двора. За ним вышел еще один солдат, потом второй, третий, четвертый… Последним вылез прапорщик. Его золотые погоны были оборваны и висели на одних веревочках. Артем насчитал пленных одиннадцать человек, убитых и раненых не меньше.
   Когда во двор верхом на лошади влетел Архип Хромков, пленные были построены в шеренгу и стояли под охраной двух парней. Остальные парни вместе с Артемом обыскивали дом и двор, собирая оружие в кучу.
   – Каков ты, чертенок! – соскакивая с лошади, засмеялся Архип, завидев Артема.
   – Все целы, дядя Архип.
   – Ну, молодец! Папаша смел, а этот вовсе герой! – Архип от избытка чувств облапил Артема.
   От похвалы Архипа кровь прихлынула к сердцу Артема. „Нельзя мне не воевать. Есть за что посчитаться мне с ними“, – хотел сказать он Архипу, но воспоминание о Мане Дубровиной острой болью отозвалось в душе, и он промолчал.
   Пока Архип с участием Артема и ломовицкого бондаря Ефима Кузнецова допрашивал прапорщика, партизаны обшарили остальные хутора. Несколько солдат, засевших здесь, сдались без сопротивления. Только двое на захваченных у хуторян лошадях пытались скрыться бегством по Жировской дороге, но были убиты партизанами из взвода Калинкина.
   Отправив пленных под конвоем в Волчьи Норы, Архип построил отряд в походный порядок и повел его на Жирово.

3

   На рассвете конный отряд Тимофея Залетного свернул с тракта и охотничьей тропой направился в обход Жирова.
   В отряде царило необычайное веселье: слышались смех, оживленный говорок и даже песни – будто не на смертный бой, а на шумную волчью облаву ехали люди:
   Глухая тайга, непролазная чащоба, зыбучие незамерзающие болота на многие версты лежали вокруг. Охотничья тропа, обозначенная почерневшими затесами на деревьях, извиваясь, тянулась по гривам, круто огибала незамерзающие и парящиеся на морозе озера.
   Путь отряда был небезопасным. Чуть собьешься с тропы – верная гибель. „Дьявола котлы“ – так называли эту местность в народе.
   Переход через эти места в зимнее время, да еще на лошадях, был делом совершенно неслыханным. Но такой переход давал партизанам серьезные выгоды при нападении на противника, и военный совет высказался за осуществление его.
   Проводником был назначен дед Фишка. Из всей армии он единственный знал этот путь.
   – Людей проведу, Матюша, – сказал старик, когда Матвей обратился к нему за советом, – за коней не ручаюсь. К коням сроду не лежит у меня сердце. Куда с ними в тайге? Горе мыкать!
   Но за коней горячо вступился Залетный. Тараща свои диковатые, по-ястребиному круглые глаза, он сказал старику:
   – Ты, дед Фишка, коней не трогай. Без них нам давно бы крышка была. Ты людей веди, а кони сами пройдут, у них четыре ноги.
   Теперь, когда отряд Залетного двигался по снежной целине, от затеса до затеса, старик припомнил этот разговор.
   Он ехал впереди всех. Его высокий, сухоребрый конь, отфыркиваясь, брел по снегу. Конь часто спотыкался о валежник и кочки, зарывался мордой в снег. Дед Фишка и по добрым-то дорогам не любил ездить верхом, а такая езда подавно не нравилась ему. Сгорбившись, то и дело подпрыгивая в седле, он оглашал тайгу громкой руганью:
   – А, язви тебя, Тимофей, с твоими конями!
   Залетный отшучивался, а отряд покатывался со смеху над их перебранкой.
   В одном месте Тимофей вызвался сменить старика. Дед Фишка охотно согласился: ехать по проторенной дороге было намного легче. Но передовым Залетный проехал с версту и оскандалился: потерял затесы, свернул куда-то в сторону и загнал своего коня в такой сугроб, из которого его пришлось вытаскивать с помощью партизан.
   – И куда тебя черти несут? Едешь в самый кочкарник! – негодовал дед Фишка.
   – Да ведь его не видно, кочкарник твой, о нем на снегу не написано, – посмеиваясь, пытался оправдаться Залетный.
   – Как не написано? Видишь, ельник-ползун да чахлый кедровник растет – значит, болото, – продолжал бушевать дед Фишка. Он вновь поехал впереди отряда, безошибочно, по каким-то ему одному известным признакам угадывая охотничью тропу.
   В полдень Залетный приказал отряду остановиться на отдых. Большая и самая трудная часть пути была пройдена. Люди притомились. Лошади были мокрые, будто выкупанные, и от них поднимался пар.
   Для остановки выбрали большую поляну возле речки с обширной полыньей. Мужики бросились с ведрами за водой – варить чай. Но Тимофей вернул их: разжигать костры было опасно. Верстах в пяти от стоянки, самое большее, начинались жировские отруба, с теплыми избами, амбарами и овинами. Партизаны приуныли – какой же отдых без чая?
   Дед Фишка томился тем же желанием. Он поспешил помочь беде. По его совету молодежь быстро соорудила из пихтовых веток балаган. Когда внутри его разожгли костер, все увидели, как опытен в таких делах старый охотник. Дым от костра, скапливаясь в балагане, медленно выползал сквозь хвою веток и таял в зимнем воздухе, не поднявшись даже до макушек деревьев.
   Изобретательность старика подкупила и Залетного, недовольного вначале тем, что партизаны ослушались его.
   – Кончим войну, дед Фишка, – смеясь, сказал он, – и произведем тебя в строительных дел командиры. Будешь строить нам избы, бани, выдумаешь какую-нибудь штуковину, чтоб на кручу воду из речки на коромыслах не таскать.
   – Нет, Тимофей, по топорной части я не горазд, – всерьез проговорил дед Фишка и, мечтательно сверкнув из-под бровей глазами, закончил: – Замирение выйдет – на Юксу, брат, подамся. Там у меня дел – в жизнь не переделать.
   Часа через два отряд вновь тронулся в путь. После отдыха кони шагали бодрее. Люди тоже оживились, опять послышались веселые голоса, смех. Парни попытались даже запеть, но Залетный сердито замахал кулаком, и песня оборвалась в самом начале.
   Дед Фишка хотел было заступиться за молодежь – до жилых мест еще далеко, – но вдруг натянул поводья, остановил своего коня и проворно обернулся к отряду.
   – Что там? – обеспокоенно спросил Залетный, заметив тревогу на лице старика.
   – Дымом, Тимофей, пахнет, – с тревогой проговорил дед Фишка.
   Залетный повел носом, понюхал воздух:
   – Не чую.
   – Дюже шибает!
   Старик слез с лошади, сдвинул шапку на одно ухо, прислушался и сказал:
   – Лыжи надо.
   Отряд вез с собой десяток пар лыж… Они были во вьюках с провизией и боеприпасами в самом хвосте отряда. Командир передал приказание. Лыжи доставили.
   Дед Фишка, заткнув полы шубенки за опояску, скрылся в пихтовой чаще…
   Возвратился он через полчаса, совсем с другой стороны.
   – Землянка, Тимоха, в осинниках, – сообщил старик.
   – Тропы есть?
   – Кругом обошел – ни одной.
   – Что ж, с неба упала?
   – Гадай как хочешь.
   Посудили-порядили, сошлись на одном: землянку окружить, ее обитателей, кто бы они ни были, арестовать, чтоб весть о движении отряда каким-нибудь случаем не проникла в Жирово.
   Командир отряда, Тарас Заслонов и пятерка бойцов из его взвода, среди них неразлучные Максим Строгов и Андрей Зотов, пошли гуськом на лыжах вслед за дедом Фишкой.
   Землянка была вырыта на ровном месте, в густом, мелком осиннике. Крышу ее занесло снегом, и только глинобитная, бойко дымившая труба одиноко торчала из сугроба. От землянки в глубь осинника тянулась чуть приметная, запорошенная свежим снежком тропка.
   Партизаны окружили землянку. Залетный, дед Фишка, Максим подошли шагов на двадцать, остановились.
   – Эй, люди добрые, кто там есть? Выходи! – крикнул дед Фишка.
   Дверь землянки осталась неподвижной, только эхо откликнулось где-то совсем вблизи.
   Залетный, недовольно фыркнув, сказал: