Маркуша Анатолий. Щит героя

   Странно - раньше дачные поселки смотрелись веселыми оазисами, а теперь кажутся унылыми поселениями. Почему бы? Может, потому, что город мой стал зеленее и чище, а поселки состарились и непомерно разрослись?
   Сорок минут, только изредка останавливаясь, стучит электричка.
   Наконец пора. Выхожу. Пахнет хвойным лесом, влажной землей, и первое чувство, будто я не за пятьдесят километров уехал, а переместился назад лет на двадцать или даже тридцать.
   Запах хвойного леса и влажной земли - запах первого аэроклубного аэродрома. Правда, тогда здесь не курсировали такие нарядные автобусы и от станционной платформы до поселка надо было добираться пешком. И сам поселок, превратившийся в городок-спутник, не узнать. Не сразу я нахожу нужный дом и поднимаюсь на третий этаж.
   Звоню. Открывает Галина Михайловна, то есть Галя. Постарела? Не очень. Конечно, время несколько смазало черты лица, но глазищи как были, так и остались - большие, карие, спрашивающие.
   - Ты? Какими судьбами?
   - Да вот звонил, хотел предупредить и не смог пробиться...
   Мы проходим в комнату и присаживаемся к столу. Осматриваюсь. Все, кажется, как и было, только на месте фотографии Пепе чеканное изображение какой-то фантастическо-мифологической птицы в грозовых облаках.
   - Сколько ты у нас не был? - спрашивает Галя.
   - Лет пять, должно быть.
   - И не стыдно?
   - Стыдно, Галя, стыдно...
   - Хорошо хоть сознаешь, не ссылаешься на обстоятельства... А я замуж вышла... Сообщаю это для ясности.
   - Это правильно.
   - Ирина медицинский закончила. Представляешь - доктор! Игорь в восьмом, дополз...
   Мы сидим за полированным столом и разговариваем. Обыкновенные слова о самом обычном, о самом будничном не связывают и не разделяют нас; мне кажется, что-то тяготит Галю, и нам никак не удается преодолеть едва уловимое отчуждение.
   Почему-то я спрашиваю:
   - А что, мадам Синюхина жива еще?
   - Почему бы ей не жить? Она ведь нестарая. Все такая же - журчит, журчит, а иногда жалит...
   - Странно, но я почему-то вспомнил сейчас, как у вас, Галя, ремонт шел, и ребята паслись у Варвары Филипповны, а мы тут колхозом вкалывали, и Федька Бараков паркет циклевал...
   - Федька! Ты насчет Федьки поаккуратнее, брат. Федор Иванович Бараков - генерал-майор авиации, заслуженный летчик-испытатель, дважды дедушка... - говорит Галя. - А Славу Осташенкова помнишь?
   - Рыжего? Штурмана? Заикался слегка?
   - Защитился. Кандидат тех, как он говорит, или иных наук. И еще летает. А ведь ему скоро шестьдесят будет.
   Бараков, Осташенков - товарищи и сослуживцы Пепе. Стоило Гале вспомнить о них, и отчуждение, так мешавшее нам в начале разговора, сразу же ослабевает.
   Нас связывает не абстрактное небо. Нас связывают люди, приговоренные к небу...
   - Ну а сама ты чем занимаешься? - спрашиваю я.
   - Живу, - говорит Галя и едва заметно улыбается. - Сначала работала в лаборатории по старой, так сказать, специальности, но с новым уклоном, а последний год сижу дома.
   Я не спрашиваю почему, она объясняет сама:
   - Игорь от рук отбился... пытаюсь как-то его наладить, но, честно говоря, пока что без толку все...
   - Учится плохо или...
   - Даже не в двойках дело. Какой-то он озлобленный стал, грубый, и нет в нем ни моей покорности, ни отцовской таранной силы. Ты помнишь, как Петька после войны в испытатели ломился? Десятилетку вечернюю за один год закончил, в институт поступил... И при этом летал, и семья у него на руках была. Непохож на него Игорь - сам не знает, чего хочет. Плывет по воле волн. Неуправляемо как-то движется.
   Слышно, как поворачивается ключ в дверях и клацает замок, на пороге появляется Игорь.
   - Вот он, красавчик наш, явился. Ну как, ты бы узнал его на улице? спрашивает Галя.
   - Пожалуй, узнал бы, - говорю я и замечаю благодарные искорки в Игоревых глазах. Ясно. О встрече над Москвой-рекой он промолчал.
   - Здравствуйте, - говорит Игорь и крепко жмет мне руку. Хорошо, по-мужиковски жмет.
   - Ты где был так долго? - спрашивает Галя.
   - А в школе. На дополнительных по физике.
   - Опять?
   - Она сказала, чтобы я до конца четверти оставался.
   - Кто это - она?
   - Да физичка, и Белла Борисовна распелась тоже.
   - Ну ладно, мой руки, сейчас кормить вас буду.
   Пока Галина возится на кухне, мы толкуем с Игорем о жизни. Оказывается, он собирает советские авиационные марки и с удовольствием предлагает мне посмотреть свою коллекцию.
   Марки, к моему удивлению, хранятся не в альбомах и не в кляссерах, а расклеены на толстых листах забранного под стекла картона. Серии очерчены аккуратными цветными рамками, под каждой проставлен год выпуска. И все это исполнено со вкусом, тщательно.
   - А ты терпеливый малый, - совершенно искренне говорю я.
   - Смотря на что, - скептически замечает Игорь.
   - Спецгашениями интересуешься?
   - Какими?
   - Есть у меня с Северного полюса...
   - А вы что, на СП были?
   - Был. Привез несколько конвертов, только не помню, какие на них марки, возможно, и авиационные. Сам я марок не собираю...
   - А для чего ж привезли?
   - На всякий случай. Для друзей, например.
   - Вроде меня?
   Молчу. И он молчит. А потом говорит каким-то удивительно противным, скрипучим голосом:
   - Если вы мне эти спецгашения так подарите, большое спасибо, а если для воспитания, тогда лучше не надо.
   Проходит сколько-то времени, прежде чем наступает равновесие. Игорь уже смеется, а я смотрю на фотографию Пепе, висящую над постелью, и снова думаю: "Ну до чего же он похож на отца".
   Потом появляется Ирина. Узнает меня и тянется обнять. Совсем стала взрослой. Впрочем, удивляться не приходится - ей, должно быть, уже двадцать четыре исполнилось.
   Мы что-то жуем вместе. Ирина забавно рассказывает о своей клинике, о больных, о шефе...
   Время будто набрало темп и понеслось. Я даже не заметил, как прошли последние полтора часа, как потемнели окна и на улице зажглись фонари. Только подумал: "Кажется, пора и честь знать", - и хотел уже прощаться. Но тут появился Галин муж.
   Как он отпер дверь и прошел по коридору, никто не слышал. Внезапно на пороге комнаты возникла грузная фигура черноволосого, с необъятными плечами мужчины. Лицо у него темное, над виском приметный старый шрам. Левая рука оказалась забинтованной на широкой марлевой перевязи.
   - Вечер добрый, - сказал Валерий Васильевич и через силу улыбнулся, сверкнув блестящими, из белого металла, вставными зубами.
   - Что случилось, Валерий? - стараясь быть сдержанной, спросила Галя, но голос выдал ее - испугалась.
   - Да так, глупость. Шланг вырвало и зацепило.
   - Какой шланг?
   - Воздушной магистрали...
   - Перелом? - спросила Ирина.
   - Перелома нет, трещина.
   - А рентген сделали?
   - Сделали.
   - Очень больно, Валерий?
   - Теперь не очень. Задержался, пока разговоры, амбулатория.
   Случайно я посмотрел на Игоря. Только он да я сидели молча. И Игорево лицо не выражало ничего, кроме любопытства.
   Галина познакомила меня с Валерием Васильевичем, и он пошел переодеваться. Галя вышла следом, видимо, помочь. В комнате стало тихо, и тогда Игорь включил проигрыватель.
   - Игаш, - сказала Ирина, - ты что?
   - А что? Я тихонько...
   Ирина посмотрела на брата с укоризною и сделала как маленькому "страшные" глаза.
   - Так никто не умер, - негромко сказал Игорь, - и вообще музыка вызывает положительные эмоции и успокаивает.
   Минут, должно быть, через пять Валерий Васильевич вернулся. Теперь на нем был синий тренировочный костюм, теннисные туфли. На проигрыватель он не обратил никакого внимания. Опустился в кресло и сказал, обращаясь к Ирине:
   - Скажи, Ириш, маме, что есть мне вредно. Как доктор скажи... Мне бы чаю. Пить хочется...
   - Насколько я понял, - обратился ко мне Валерий Васильевич, - вы старый фронтовой друг Петра Максимовича и Гали?
   - Старый? Теперь, пожалуй, древний уже друг.
   - Что ж раньше у нас не бывали?
   - Да вот казнился уже перед Галей. Жизнь заматывает. Все думаешь, завтра, послезавтра... А время бежит.
   - Вы машину водите? - неожиданно спросил Валерий Васильевич.
   - Какую? - не понял я.
   - Обыкновенную - автомобиль.
   - Вожу.
   - Просьба у меня: я попозже Игорю ключи дам, чтобы в гараж загнал, присмотрите за ним?
   - Вы что ж, своим ходом доехали? - удивился я.
   - А что делать, не бросать же ее на работе?
   Странное впечатление производит на меня этот человек - внешне суровый, пожалуй, даже неприветливый, немногословный и вместе с тем в нем просматривается какая-то затаенная, уверенная сила и едва уловимая мягкость.
   Вернулись в комнату Галя, Ирина, пришел Игорь, мы пили чай. Валерий Васильевич с удовольствием ел "Мишки" и аккуратно складывал конфетные бумажки в фантики. Разговор был самый незначительный. Как бы между делом Валерий Васильевич сказал:
   - У меня к тебе просьба, Игорь, попьешь чай, пожалуйста, загони машину в гараж, - и протянул Игорю брелок с ключами.
   Первой отреагировала Галя:
   - Ты сам приехал? С ума сошел!..
   Ирина поглядела на Карича с удивлением.
   Игорь взял ключи и поднялся:
   - Сделаю.
   - Не спеши, чай допей.
   Мы спустились во двор вместе с Игорем, я спросил:
   - Машину давно водишь?
   - Не очень-то вожу, по двору вперед-назад пробовал.
   - И получается?
   - Пока что скандал получился. Я сел, когда он ключи забыл, ну тронулся. Проехал метров десять. Мать чуть голову не оторвала - почему без спроса? А задавил бы кого-нибудь, что тогда...
   - А Валерий Васильевич что сказал?
   - Ничего, он не больно разговорчивый. Сказал: сцепление плавнее отпускай и газу надо меньше.
   У подъезда стоял вишневый "Жигуленок". Игорь уселся за руль, запустил мотор и очень осторожно тронулся с места. Он объехал палисадник, не переключая скорости, и остановился против ворот гаража. Пока Игорь отпирал и распахивал ворота, я пересек палисадник напрямую и подошел к машине.
   - Будете руководить? - знакомо противным голосом спросил Игорь.
   - Не буду. Ты только сдай малость назад, чтобы не с разворота въезжать, а с прямой, с прямой легче.
   Он сделал все как полагается и собрался уже замкнуть ворота на замок, когда из темноты вынырнула долговязая фигура.
   - Привет! Катаешься? Силен! Достигаешь...
   - В гараж только загнал...
   - И то... Доверие! Может, рванем кружочек?
   Парень не видел меня. На всякий случай я не уходил...
   - Ты что, Гарька, какой кружочек?
   - Соображаешь: метр отъедешь, а Вавасич по шее врежет...
   - Никто не врежет, только...
   - Только коленки дрожат. Или нет?
   - И ничего не дрожат, просто человека проводить надо, - и Игорь кивнул в мою сторону. Едва ли парень, которого он называл Гарькой, понял, о ком речь, но спрашивать не стал.
   - Человека? И довез бы его до станции.
   Игорь подошел ко мне:
   - Может, вас правда до станции довезти?
   - Не стоит, - сказал я, - лучше пройтись.
   Мы пересекли палисадник, и я остановился у парадного. Игорь вопросительно посмотрел на меня.
   - Поднимись, доложи - задание выполнил; собираешься меня провожать, предупреди, а то мама беспокоиться будет.
   - Не будет.
   - Я подожду, - сказал я.
   Игорь мотнул головой, будто хотел забодать кого-то, и исчез в подъезде. Вернувшись, сказал насмешливо:
   - Все в порядке. Ключи сданы, угона не будет! Можете не волноваться!
   - Смотрю я на тебя, удивляюсь, и чего ты такой наскипидаренный, чего рычишь?
   - И я удивляюсь: ну почему все меня за дурака считают? Послал он вас посмотреть, как я машину загоню, ладно, но зачем притворяться, комедию разыгрывать? Да что я, совсем без головы - ночью ехать? Куда? Или мне машины не жалко? Пусть не моя, все равно машина...
   Мы идем по длинной пустоватой улице, и наши тени то бегут впереди, то раздваиваются, то отстают - фонари сильные, но поставлены редко и от этого получается такая чертовщина: ты идешь, и тени опутывают тебя. Потом мы сворачиваем в переулок, здесь почти совсем темно, и небо над нами набирается звездами.
   Уже перед самой автобусной остановкой Игорь спрашивает:
   - Вы как считаете, почему на самом деле отец убился?.. А то болтают... Я тогда маленький был, не понимал...
   - Видно, в тот день отвернулась от него удача, - говорю я. - Садился вынужденно. Дотянул, рассчитал, приземлился, а на поле борона валялась, чепуха, мелочь, ни заметить, ни предусмотреть невозможно... но оказалось достаточно...
   - А в больницу его правда живого еще привезли?
   - Да. Без сознания. Бредил он. Воздушным боем командовал.
   Сколько-то времени мы стоим молча. Игорь неслышно переминается с ноги на ногу, теребит в руках ремешок, спрашивает:
   - Это вы его Пепе прозвали?
   - Нет, не я, генерал Ухов, был такой прославленный герой Испании, летной школой нашей командовал.
   - И тоже убился?
   - Нет, умер.
   Мягко светя желтыми противотуманными фарами, подходит автобус.
   - Жду к себе, - говорю я Игорю, - спецгашения приготовлю и кое-что еще.
   - Ладно.
   - Не ладно, а спасибо надо говорить...
   - Раз надо, пожалуйста, - спасибо!
   Всех нас учат читать, писать, петь, считать на логарифмической линейке, рисовать и многим другим более или менее обязательным премудростям. А вот едва ли не самое нужное искусство, искусство, совершенно необходимое каждому, приходится постигать самодеятельно - речь идет о мастерстве воспитания.
   Никогда я не был учителем, в жизни не сдавал зачетов по основам педагогики и очень приблизительно знаю законы психологии, но с молодых лет пришлось иметь дело с подчиненными солдатами, позже с собственными детьми. Кое-что я постиг за эти годы, постиг чисто практически, например: самые лучшие слова, если их не подкреплять поступками, действиями, приносят очень немного пользы; малейшая неискренность, как тщательно ее ни маскируй, разоблачается даже совсем маленькими ребятами; излишняя строгость, как, впрочем, и безграничное добродушие, приносит только вред...
   Если ты хочешь с успехом воздействовать на кого-то, будь терпеливым, оставайся самим собой; будь честным, умей находить "золотую середину" и не спеши...
   Об этом я думаю более или менее постоянно, а теперь, перед встречей с Игорем, мысли мои обретают вполне определенное направление.
   Чего ему больше всего не хватает?
   Насколько я могу судить, направленности. Мальчишка отчетливо знает, чего он н е х о ч е т, что ему н е н р а в и т с я, но у него нет сколько-нибудь точного представления о том, чего он хочет, чего добивается в жизни.
   Его воспитывал хороший отец, его воспитывает хорошая мать, им занимается школа, а учится парень с пятого на десятое, недобр, агрессивен. Наверное, он не вдруг сошел с рельсов, наверное, были тому причины. Какие? Этого я, увы, не знаю, а чтобы лечить болезнь, любую - самую серьезную или самую пустячную - надо прежде всего понять, откуда она взялась.
   На этом размышления мои оборвались. Приехал Игорь.
   На нем была синяя куртка, расклешенные светлые брюки, замшевые туфли. Ну просто мальчик из модного журнала.
   - Здравствуйте, - сказал Игорь, - я тут захватил, - и он подал мне конверт, в котором оказалось десятка полтора красивых марок, больших и ярких, как заграничные бутылочные этикетки.
   - Зачем, Игорь? Я же не собираю.
   - Но вы сказали, что привезли с полюса для друзей, может, и эти кому-нибудь пригодятся.
   - Запомнил. Ну хорошо! Спасибо.
   Мы вошли в комнату, Игорь огляделся. С мальчишеской непосредственностью он рассматривал мои "трофеи" - кокосовый орех, привезенный из Малайзии, модели самолетов, подаренные ребятами, коллекцию авиационных значков, но больше всего его заинтересовал аэрофлотовский билет Тикси - Северный полюс.
   - Это вот так запросто билет на СП выписывают?
   - Не совсем запросто, но выписывают.
   - Интересно! А на полюсе здорово?
   - Как сказать - работают люди, привыкают, теперь не то что раньше, но все равно льды остаются льдами, и подвижки подвижками, и полярная ночь не стала короче, и трещины... Словом, трудно.
   И тут полярная тема оборвалась: в дверь зазвонили частыми короткими звонками. Так, поднимая тревогу, является в дом только моя дочь.
   Тане двадцать три года, она закончила университет, второй год замужем, но все, кто видит ее впервые, спрашивают: "Девочка, а ты в каком классе учишься?" Сначала она огорчалась своему невозможно щенячьему виду, потом привыкла и великолепно научилась разыгрывать и мистифицировать мало или вовсе незнакомых людей.
   - Гость? - спросила Татьяна, едва войдя в комнату. - Петелин? Дяди Пети сын. - Она бросила в кресло красную защитную каску, подошла к Игорю, обняла его и бесцеремонно чмокнула в щеку. - Давно бы пора приехать! Я про тебя сто лет слышу. - И ко мне: - Не помешала?
   - Не помешала. Только почему такой вид, будто за тобой собаки гнались, - сказал я, - что случилось?
   - Ничего не случилось, но обязательно случится, если ты не дашь мне двадцать пять рублей до пятнадцатого.
   - Не понимаю.
   - Надо хватать резину, а Вадька истратил все деньги на свои полупроводники. Понял?
   - Понял, - сказал я, - сядь, чаю попьем, никуда резина не денется.
   - Вот именно денется, разберут. Давай лучше так: мы с Игорем скатаем сейчас в магазин и быстренько вернемся. Поедешь? А то одной две покрышки не довезти...
   И ребят словно ветром выдуло.
   Вот так и оборвалась моя тщательно продуманная педагогическая атака.
   Татьяна вернулась через полчаса без покрышек и без Игоря. Я встревожился.
   - Надо же так нарваться! Только от магазина отъехали, свистит...
   - Кто свистит?
   - Ну ясно кто, гаишник. Козыряет, улыбается, требует права. Даю. Почему пассажир без каски? Ну что говорить? Давай глазки строить, так и так, еле уговорила - права отдал, а Игорю говорит: "На вашем месте, чтобы не ставить под удар такую девушку, я бы довез покрышки на троллейбусе". Куда деваться? Я поехала, а он потащился на троллейбус. Сейчас явится. Симпатичный он парень.
   - Кто?
   - Петелин.
   Потом мы сидели втроем. И разговор метался от одного предмета к другому. Татьяна со страстью доказывала, какими преимуществами обладает мотоцикл "Ява" перед всеми прочими видами колесного транспорта. Игорь просвещал нас в области хоккея с шайбой и всячески издевался над спортивными комментаторами, которые, на его взгляд, двух слов связать не умеют и несут такую чепуху, что понимающему человеку делается просто тошно. Мне не оставалось ничего другого, как, придерживаясь общего тона, рассказать ребятам о своем увлечении - авиационных значках и географических картах, собирать которые я не устаю уже много лет...
   - А хоккей ты только смотришь или сам играешь? - спросила Татьяна.
   - Больше смотрю; играю, конечно, но так - во дворе с ребятами.
   - Несерьезно. Хочешь, в спортивную школу устрою? - предложила Татьяна.
   - В какую?
   - В "Крылышки" могу. У меня там муж - деятель...
   - Кто-кто? - вытаращил глаза Игорь.
   - Муж. Деятель на общественных началах. Не понимаешь?
   - А лет тебе сколько?
   - Через семьдесят семь годиков будет сто.
   - Врать-то!
   Татьяна вскочила со стула и сгребла Игоря в охапку.
   - Я тебе дам - врать! Замужней женщине хамить?!
   Они возились азартно и истово. Ну совершеннейшие щенки, вырвавшиеся на свободу.
   - Танька, - прикрикнул я в конце концов, - перестань терроризировать человека!
   - Никто никого не терроризирует, - задыхаясь, еле выговорила она, просто я бужу в нем зверя!
   Они перестали кататься по ковру, поднялись, встрепанные, красные, совершенно довольные друг другом.
   Татьяна поглядела на часы, присвистнула и умчалась.
   Вскоре уехал и Игорь. Увез полюсные спецгашения. А про карту Пепе, про тот самый сталинградский лист, хотел вручить его Петелину-младшему, я позабыл.
   "Ну ничего, не в последний раз виделись, - подумал я, - может, и лучше, что не отдал..."
   ВНИМАНИЕ - ПОВОРОТ!
   Во время большой перемены к Игорю подошел Саша Зарудный. Никакой "должности" Саша не занимал - ни старостой, ни председателем совета отряда не был, но уважением пользовался. Учился хорошо, ровно, без бурных взлетов и скандальных падений, но что, пожалуй, импонировало ребятам еще больше Саша был гимнастом-разрядником и его два или даже три раза показывали по телевизору. Несмотря на это, Зарудный никогда не хвастался, не "выставлялся" и ни с кем не ссорился.
   - Слушай, Петелин, меня завуч вызывала, велела с тобой поговорить.
   - Раз велела, говори, а я буду слушать.
   - Ты же понимаешь...
   - Понимаю. И что?
   - Ты не злись, мне велели, я говорю. На педсовете тебя воспитывать собираются, на кой это тебе надо?
   - А чего меня воспитывать? На второй год оставлять самим невыгодно. Они оставят, я из школы уйду, тут же уйду, Сашка. А второгодник на их шее все равно будет числиться... Я думаю, порычат, порычат, насуют троек и отпустят. Белле я говорил - дайте бумажку, я с осени в суворовское перейду...
   - Все равно подтянуться надо. Хоть покажи, что стараешься... Если хочешь, помогу... позанимаемся вместе...
   Тут к ребятам подлетел Синюхин и сообщил:
   - Русского не будет. Русачка не пришла! Об чем толкуем?
   - Да так, - сказал Зарудный, - про жизнь.
   - Учишь его?..
   - Я не классный, чего мне учить.
   - Правильно, нечего. Белла Борисовна говорила: "Петелин испорченный мальчик, ему никакие слова уже не помогут, только ежовые рукавицы", похоже подражая голосу завуча, сказал Гарька.
   - Тебе, что ли, говорила? - спросил Игорь.
   - Не мне, но разведка доложила точно...
   Звонок оборвал разговор, и ребята пошли в класс.
   Действительно, преподавательница русского языка и литературы на урок не пришла, вместо нее в классе появилась завуч.
   - Сидите, пожалуйста, - сказала Белла Борисовна, - и приготовьте по двойному листу чистой бумаги. Напишем небольшое сочинение. - Она взяла мел и ровными буквами вывела на доске:
   "Тема классного сочинения: "Что меня радует и что огорчает в нашей семье".
   Выждав с минуту, Белла Борисовна сказала:
   - Пишите коротко, конкретно, стараясь четко мотивировать каждую мысль. Многие из вас, и довольно часто, выражают недовольство взрослыми, так сказать, вообще, бездоказательно, постарайтесь на этот раз быть предельно убедительными и объективными. Начинайте.
   Игорь долго сидел над чистым листом бумаги и ничего не писал. Нестройные мысли, словно гонимые ветром облака, проплывали у него в голове. Когда разбился отец, все жалели Игоря. Дома, во дворе, в школе. Долгое время его не вызывали к доске. Ребятам - это он сам слышал - добрая Марина Макаровна говорила: "Не дразните Игоря, дети, у него большое горе..."
   И правда, его не только не дразнили, но вообще старались не затрагивать. Не сторонились, нет, но и не звали играть, как-то обходили.
   Сначала он надеялся, что отец еще вернется. И ждал. Потом перестал ждать и потянулся к ребятам. А те...
   - Почему ты не пишешь, Петелин? - услышал Игорь шепот Беллы Борисовны, медленно ходившей по классу и остановившейся у его парты.
   - Думаю, - сказал Игорь.
   - Время, время идет, Петелин, - и она поплыла дальше.
   Первый настоящий скандал произошел в шестом. Физик Шалва Абессаломович (ребята прозвали его Шабашка), остановившись перед Игорем, спросил:
   - Ты зачем пальцы ломаешь? - Игорь действительно хрустел пальцами.
   - Так просто.
   - Просто так ничего не бывает. У меня был друг, тоже вот ломал, ломал пальцы и в психбольницу попал. Что скажешь?
   - Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, - не задумываясь, брякнул Игорь.
   На секунду класс замер, а потом восторженно заревел. Надо отдать справедливость Шабашке, он смеялся вместе со всеми, и никакого скандала не случилось бы, если б не дура, Райка Бабурова. Она насплетничала матери, а та примчалась в школу, и "на ковер" к директору попали оба (правда, не вместе, а врозь) - сначала Шалва Абессаломович, потом Игорь. Директорскую отповедь Игорь перенес спокойно и скоро забыл, а вот восхищенный гул класса никак не покидал головы. И через некоторое время Петелин отличился снова. А потом еще и еще...
   Через год к нему приклеили ярлык: "Этот невозможный Петелин..."
   - Осталось десять минут, - громко сказал Белла Борисовна, заканчивайте.
   Игорь встрепенулся. Быстро написал: "Что меня радует и что меня огорчает в нашей семье". Подчеркнул волнистой линией название и, пропустив две строчки, вывел: "А вам какое дело?.."
   Вернувшись в свой кабинет, Белла Борисовна, взглянув на работу Игоря, увидела единственную строчку и замерла.
   Это было уже слишком.
   Завуч позвонила на квартиру Петелина.
   - Слушаю, - услышала она низкий мужской голос.
   - Квартира Петелиных?
   - Да-а.
   - С вами говорит заведующая учебной частью, меня зовут Белла Борисовна, я бы хотела повидать кого-нибудь из родителей Игоря.
   - Что-нибудь случилось?
   - В том смысле, в котором вы предполагаете, ничего не случилось. Игорь жив, здоров и невредим. Но мне необходимо с вами весьма серьезно и желательно не откладывая поговорить.
   - Хорошо, через полчаса приеду.
   Галины Михайловны дома не было, и Каричу волей-неволей пришлось отправиться в школу.
   Белла Борисовна со вниманием посмотрела на плотного широкоплечего мужчину, вошедшего в ее кабинет, отметила: рука перебинтована, на лице шрам, взгляд напряженный и, едва кивнув, спросила:
   - Петелин-старший?
   - Карич, но я как раз тот, кто вам нужен.
   - Не понимаю.
   - Петр Максимович Петелин погиб пять лет назад, я муж Галины Михайловны Петелиной.
   Испытывая неприятное чувство неловкости, Белла Борисовна сказала первое, что ей пришло в голову:
   - Стало быть, вы отчим Игоря Петелина?
   - Если вам угодно называть меня отчимом, пожалуйста.