Марш Эллен Таннер. Великолепие шелка

   И все же дом этот напоминал чем-то приятные загородные виллы аристократии в родном сэру Кингстону Суссексе, хотя не слишком расположенные к его семье особы, посещавшие остров, находили это здание достойным символом тщеславия династии Уорриков. За долгие годы отсутствия Чины здесь мало что изменилось. Разве что только банановые деревья в саду стали немного выше, да ползучие растения у стен добрались теперь до самой черепичной крыши. В остальном же, казалось Чине, все было таким же, как и в то залитое солнечным светом жаркое утро, когда она торопливо спускалась к пристани вместе со своим отцом. В то время как он делал шаг, ей приходилось делать два и при этом так хотелось плакать, что она изо всех сил прикусывала нижнюю губу.
   – Ну как, все здесь сейчас по-другому? – спросил Дарвин.
   – Нет, вовсе нет. – Голос Чины непроизвольно задрожал, ибо она как раз подумала о том, что как бы ни казалось ей все тем же самым, в действительности это не так, раз ее отца уже нет в живых. В Англии его смерть представлялась ей чем-то нереальным, а во время морского путешествия она пыталась всеми силами отгонять грызущие ее горестные мысли и заставляла себя до поры до времени не думать об этой трагедии. И вот теперь, вспоминая, как его смех наполнял собой дом и делал просторные высокие комнаты такими уютными, она не могла больше подыскивать для себя различные предлоги, позволявшие ей как-то забыться.
   – А мама дома?
   – Миссис Уоррик в Джакарте. – Дарвин прокашлялся и, запинаясь, добавил: – Мы пережили что-то вроде шока, когда узнали, что ты приплыла из Англии на борту «Звезды Коулуна», у капитана Бладуила нет привычки возить с собой пассажиров.
   Он посмотрел на нее вопросительно, однако Чине не хотелось пускаться в объяснения. Впрочем, она ничего не ответила Дарвииу еще и по той причине, что не очень-то и слушала его. В горле у нее образовался горячий тяжелый ком, когда они пересекли арочный кипарисовый мостик, ведущий к дому, и ее захлестнула волна чувств, которых она не могла уже сдерживать. Перед ними в пруду цвели розовые водяные гиацинты, а сама вода была столь чиста, что Чина ясно различила в ней разноцветных японских карпов, которые кормились в глубине среди зелени. Ей доставила радость мысль о том, что Брэндон и впрямь сдержал обещание и ухаживал за рыбами во время ее отсутствия.
   Вот уже ее юбки мягко зашуршали по ступеням выложенного плитами крыльца. Ком в горле стал еще больше и тяжелее, и она почти не могла дышать, когда протянула дрожащую руку к дверному колокольчику.
   – А-а-а! Чина!
   Девушка испуганно отшатнулась.
   – Что?.. Брэндон? – Она завертела головой. – Где же ты?
   – Я здесь!
   Вьющиеся стебли бугенвиллеи над перилами веранды зашелестели, из-за них внезапно выглянуло круглое озорное лицо с огромными зелеными глазами. Белая рубашка мальчика была измазана на груди тутовым соком, а-темно-рыжие волосы утыканы веточками и усыпаны сухими листьями. При взгляде на него Чина снова почувствовала, что ей трудно дышать. Поразительное сходство Брэндона с отцом заставило ее сердце учащенно забиться. Когда она уезжала, он был всего лишь маленьким шестилетним ребенком, и теперь, слегка растерявшись, она размышляла, как же ей вести себя с ним.
   – Брэндон? – произнесла она нерешительно. Не позабыл ли он ее за время их разлуки?
   Стебли громко затрещали, и мальчик, протиснувшись сквозь них, налетел на Чину с такой силой, что чуть не сшиб ее с ног.
   – О, Чина, я так рад, что ты снова дома! Вот уж не думал, что ты когда-нибудь вернешься!
   – Я же дала тебе слово, не так ли?
   – Да, но...
   – Разве ты не должен быть сейчас на занятиях, Брэндон? – прервал их беседу Дарвин, ощущая, однако, некоторую неловкость при виде того, как стояли они, крепко обнявшись друг с другом.
   – Мне очень захотелось дождаться приезда Чины, – признался Брэндон без тени смущения. – Я случайно услышал, как Дэймон сказал Аль-Хаджу, что ты отправился ее встречать.
   – Подслушивать дурно, – заметила назидательно Чина, все так же крепко сжимая брата в объятиях.
   Мальчик засмеялся, так что между его передними зубами стала заметна широкая щель.
   – Но я же не нарочно!
   Глядя на него, Чина почувствовала, что не сможет произнести больше ни слова упрека. Невысокий для своих лет, ибо все мужчины в семье Уорриков имели рост ниже среднего, что компенсировалось, однако, большой физической силой, он был красив и подвижен и, по всей видимости, унаследовал дерзкое очарование своих предков.
   – Дэймон чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты приезжаешь, Чина. Я думаю, это оттого, что ты ехала из Англии на корабле Этана Бладуила. Он говорит, что Этан Бладуил – это дурно воспитанный человек и ужасный бабник и что тебе было бы лучше...
   – Брэндон, разве можно повторять такие вещи!
   – Я знаю, что нельзя, но это именно то, что он сказал. А что такое бабник, Чина?
   – Ну, это тот, кто постоянно грубит и ругается, – ответила она, отряхивая свои юбки и стараясь не давать этой теме дальнейшего развития.
   Дарвин натужно закашлялся и тут же покраснел, когда Чина вопросительно взглянула в его сторону.
   – Может, нам лучше войти в дом? – произнес он. – Мистер Дэймон, наверное, заждался нас.
   – Давай я провожу тебя, – предложил Брэндон, всовывая свою маленькую ручку в ее. – Дэймон пишет сейчас в кабинете письма. А Филиппа все еще в классной. Она ненавидит арифметику, но мистер Лим не разрешил ей уйти до тех пор, пока она не решит правильно все задачки.
   – Мистер Лим?
   – Это наш новый учитель. Мистер Тенвон вернулсй обратно в Индию, после того как умер папа, и поэтому Дэймон попросил мистера Лима поучить нас пока, потому что он знает малайский и английский так же хорошо, как ижитайский, но мне он не очень нравится. Ну как, ты рада, что вернулась домой, Чина?
   – Да, рада.
   – Дэймон все время ужасно занят после того, как умер папа, ты же знаешь. У него совершенно не хватает на нас времени. Мы уже сто лет не были в Сингапуре, но мама обещала, что возьмет нас туда после того, как вернется с Явы. Ну а теперь, когда ты дома, ты тоже сможешь с нами поехать, правда, Чина?
   Она не могла не улыбнуться.
   – Не вижу причин, почему бы мне не составить вам компанию. А как Филиппа?..
   – Так, так, неужели это и есть тот самый заморыш, который укатил к дедушке Эсмунду шесть лет назад? Должен признаться, что ты уже не тот котеночек, которого мы тогда проводили!
   Чина обернулась под шелест своих юбок.
   – Дэймон!
   – Что это? – спросил он, заметив, что она вздрогнула, когда он, спустившись с крыльца, обнял ее. – Ты что, не рада меня видеть?
   Чина, смеясь и плача одновременно, скрыв тот факт, что его крепкое объятие отозвалось болью в ее пораненной спине, уверила старшего брата, что просто в восторге от встречи с ним, и подумала с облегчением, что он, слава Богу, не заметил повязки, наложенной на предплечье и скрытой широкими рукавами платья.
   – Боже мой, ты выросла в чертовскую красавицу, не правда ли, Вин? – проговорил Дэймон, все еще не выпуская ее руку и окидывая сестру оценивающим взглядом. – Могу поклясться, что любая красотка в Сингапуре теперь позеленеет от зависти! А эти волосы, черт возьми! Когда туземцы заприметят их, то, уверен, начнутся разные разговоры о всяких там ведьмах.
   – Ведьмах!.. – отозвалась эхом Чина.
   Дэймон засмеялся, увидев ее испуганное выражение.
   – Добро пожаловать назад на Восток, моя милая, где колдовство и суеверия соседствуют с присущими белой нации прогрессом и просвещением! – возгласил он патетически и добавил затем задумчиво: – У Рэйса, кстати, тоже были рыжие волосы, но ничего похожего на тот оттенок, который у тебя. Какая жалость, что он не дожил до нынешнего дня и не сможет теперь лицезреть, что за сказочное, волшебное существо произвел на свет!
   Чина почувствовала, что ощущавшаяся ею нервная, тревожная напряженность, давившая ее сердце, начала понемногу ослабевать. Да, это был именно тот Дэймон, которого она помнила: таинственный и вместе с тем искренний, раздражительный и в– то же время нежный, обаятельный и веселый. Когда она уезжала, ему стукнуло всего пятнадцать. Это был несколько надутый мальчишка на пороге возмужания, красивый до умопомрачения, с карими глазами матери и гордыми, строгими чертами лица, вечно пререкавшийся с отцом да и с любым другим, кто обладал авторитетом.
   Теперь ему двадцать один: можно сказать, взрослый мужчина. И ростом несколько выше, чем она ожидала. И несказанно красив в своей рубахе с закатанными до локтей рукавами и свободных брюках. Лицо – коричневое от солнца, привычная нахальная улыбочка на губах. Чина могла бы вспомнить по крайней мере дюжину учениц из семинарии мисс Крэншау, которые упали бы в обморок при одном взгляде на него!
   – Нам следует немного освежиться, – заметил Дэймон, беря ее под руку. – Может быть, Вин тебе уже говорил» что мамы дома нет. Я жду ее завтра утром... Пошли, Дарвин... Брэндон, сбегай, пожалуйста, за сестрой. Нам подадут в саду шербет.
   Брэндон просиял.
   – И засахаренный миндаль?
   – Да, если только кто-нибудь сможет убедить Аль-Хаджа, чтобы он с ним расстался.
   – Мне просто не терпится увидеть Филиппу, – призналась Чина, когда Дэймон открыл перед ней дверь. – Хотя последние два года она и писала чрезвычайно старательно мне письма и к тому же такие забавные, это все равно не то же самое, что непосредственно встретиться с ней. Честно скажу, я так и не успела привыкнуть к мысли, что у меня есть сестра, которой я никогда в жизни не видела!
   – Она родилась меньше чем через месяц после твоего отъезда, – произнес Дэймон небрежно, словно появление Филиппы на свет было всего лишь досадной оплошностью, которую допустили зачем-то мать с отчимом, что на самом деле так и было, если уж говорить начистоту. – Ей пошел уже седьмой годик, и это такое маленькое, робкое и до невозможности хрупкое существо.
   «Она инвалид», – вспомнила Чина фразу из одного из редких писем Мальвины Уоррик. Ее рождение стало для всех сущим сюрпризом, и не столь уж приятным. Даже отец – так по крайней мере подозревала Чина, вчитываясь в получаемые из дома письма, – был крайне разочарован, когда жена родила ему больную дочь.
   Сама Чина вовсе не была склонна поддаваться предвзятым суждениям, когда дело касалось младшей сестры. В ее сердце жило скорее смутное представление о рано созревшем, чрезвычайно ранимом и любящем ребенке, чей образ рисовался перед ней сперва из неумелых детских рисунков, а потом и из коротких писем, выведенных старательными детскими каракулями и приходивших к ней в Англию с поразительной регулярностью. И она едва могла дождаться того момента, когда сможет наконец сказать Филиппе, сколь скрашивали эти письма ее безрадостное существование.
   – Проходи, садись, – пригласил Дэймон. Привыкнув в Англии к темным, перегруженным мебелью комнатам в Бродхерсте, Чина уже успела забыть простор и очарование тропического плантаторского дома. По внешнему виду усадьба еще имела какое-то сходство с загородными виллами в Англии, однако интерьером своим, да и вообще всей обстановкой внутри, она напоминала скорее восточный дворец, чему содействовали не только жара и повышенная влажность, но и личные пристрастия самого сэра Кингстона. Комнаты – большие, с высокими потолками. Океанский бриз свободно проникал в них через множество открытых окон, предусмотрительно снабженных расписными ставнями для защиты, и от иссушающей жары, и от мощных муссонных ливней.
   Гостиная, в которую проводил ее старший брат, была выдержана в розовых тонах и украшена позолоченными зеркалами и бесценными персидскими коврами. Высокие, искусно вычеканенные двери отделяли ее от внутреннего двора, где нежно журчал фонтан. К личным гостиным членов семьи и их спальням вели террасы со сводчатыми потолками и оштукатуренными стенами. По бокам стеклянных дверей стояли массивные каменные вазы с орхидеями. Парочка какаду чистили перышки на разукрашенных столбиках в одной из ниш. Служанка, одетая в позолоченный саронг, кормила их из стеклянной чаши зерном и сушеными фруктами.
   Чина поместилась на украшенной кисточками кушетке и со словами благодарности приняла предложенную ей тончайшую фарфоровую чашечку.
   – Как это здорово – снова оказаться дома! – произнесла она вздыхая. – Просто не могу поверить, что все эти годы ожидания остались наконец позади!
   – Они казались тебе бесконечно долгими, не так ли? – проговорил с улыбкой Дэймон, глядя на нее через край своего стакана.
   – Я хотела бы, как только распакуют 1иои чемоданы, съездить верхом в деревню и навестить Тан Ри и бабушку Тонны, – сказала Чина.
   Не испытывая более ни тревоги, ни чувства неловкости, она желала теперь повидаться со своими друзьями, по которым успела так соскучиться.
   – Боюсь, что мало кого ты– найдешь здесь из старой прислуги, – молвил Дэймон, как бы извиняясь, и взял из рук суетившегося рядом лакея новый стакан бренди. – У нас в настоящее время не наберется и дюжины рабочих, занятых в поле, домашних же слуг и того меньше.
   – Но ведь Тонна-то наверняка должна быть здесь? – спросила с надеждой в голосе Чина, имея в виду одну индонезийку, которая нянчила ее с рождения.
   Дэймон отрицательно покачал головой.
   – Она перебралась в Макасар вскоре после твоего отъезда... Ну же, Чина, не выгляди такой расстроенной: Рэйсдал ей приличное вознаграждение!
   – А Тан Ри?
   – Он умер уже... хм-м... два или три года тому назад. Ты же знаешь, он был очень стар.
   – Да, ты прав, пожалуй.
   – Ах, Боже мой, как эта наша сердобольная Чина обожает оплакивать своих слуг! – изрек Дэймон, впрочем, не без добродушия. – Ты ни на йоту не изменилась! Между прочим, в том и заключалась одна из причин, почему мама решила отправить тебя отсюда подальше. Ты все больше становилась похожей на этих людей, потому что слишком много времени проводила в их комнатах, слушая трескучую тайскую болтовню о жертвоприношениях, демонах и тому подобной чепухе. Воображаю, сколько хлопот доставила ты своим наставницам в семинарии миссис Крэншау, прежде чем им удалось поставить твою голову на место! – Он хохотнул и заворочался на кресле, чтобы разместиться поудобнее. – В любом случае я чертовски рад, что ты вернулась!
   – Я тоже, – сказала Чина с улыбкой и, снова пригубив ароматный арабский кофе, произнесла нерешительно: – Тебе, наверное, было очень трудно, когда умер папа?
   – Да, нам всем пришлось изрядно потрудиться, – ответил Дэймон, пожимая плечами. – И смею заверить, сейчас уже не так тяжело, как было вначале. Может, расскажешь что-нибудь об Англии?
   Но Чина не успела что-либо сказать, ибо в этот момент послышался стук деревяшек по каменному полу, и в комнату, передвигаясь на костылях, вошла маленькая шестилетняя девочка с выражением крайнего волнения на лице. Поверх платья на ней красовался накрахмаленный белый передник, золотые локоны ниспадали на плечи, а маленький вздернутый носик был усеян веснушками.
   – О, Брэндон, я была права! – закричал ребенок, обращаясь к мальчику. – Она похожа на настоящую сказочную принцессу!
   – Привет, Филиппа! – произнесла Чина радостно и, вскочив с кушетки, заключила девочку в объятия.
   Не привыкшая к подобному выражению чувств, Филиппа застыла на месте, но через мгновение снова улыбнулась, ибо объятия Чины были нежными и сердечными. От платья Чины струился тонкий аромат роз, и Филиппа, робко прижимаясь теснее к сестре, старалась как можно глубже дышать.
   – Ведь ты не собираешься больше никуда уезжать?
   – Нет, не собираюсь, – молвила Чина твердо, и у нее защемило сердце, когда она услышала удовлетворенный вздох Филиппы.
   – Скажи-ка, неужели и вправду в Англии все так ужасно? – обратился к Чине Дэймон, откидываясь на подушки.
   – Вовсе нет, – ответила она, с удовольствием вспоминая ухоженные розы и изящные гостиные Бродхерста.
   Брэндон и Филиппа с круглыми глазами слушали рассказ Чины о дядюшке – родном брате ее деда, о величественной родовой усадьбе, о Лидии Бройлз, Вестоне и дорогом, любимом Чонси. Фрэдди и Кэсси удостоились в ее повествовании самого мимолетного упоминания, ибо девушка решила, что поведает обо всем одному лишь Дэймону. Когда она останется с ним один на один, он узнает от нее, почему ей пришлось бежать из Англии, отчего так получилось, что у нее не было иного выхода, кроме как отправиться в плавание на корабле Этана Бладуила. Для всего этого впереди еще будет много времени. Уйма времени. В данный же момент ей хотелось только сполна насладиться возвращением домой и радостью общения с семьей... И забыть о том, что ее подлые кузены вообще существуют.
   Все настолько заслушались Чину, что появление слуги, объявившего, что завтрак готов, вызвало у всех собравшихся некое подобие удивления. В семье Уорриков издавна существовала традиция начинать день с легких индийских закусок, подаваемых на веранде. Дарвин, несмотря на загруженность делами, решил все же принять участие в утренней трапезе и лишь после того проведать рабочих, которых, считал он, нельзя долго оставлять без надзора.
   – Мы съездим на плантацию завтра поутру, пока не начнется жара, – сказал он Чине. Потом подошел к Филиппе, помог ей подняться на ноги и повел всех, как пастух свое стадо, на веранду, где в прохладной, наполненной цветочными благоуханиями тени уже был накрыт изысканный стол.
   Сквозь нежно-зеленую листву хлебных деревьев видна была искрящаяся поверхность моря, свежий ветерок разогнал тяжелые дождевые облака, которые начали было собираться на севере, и Чина невольно помедлила минуту на ступеньках лестницы, вбирая в себя красоту окружающей природы. Радовали глаз и сад с громадными священными смоковницами, и цветущие орхидеи, и заботливо ухоженные дорожки, посыпанные ракушками.
   – Ты не хотела бы прокатиться вместе со мной до деревни после завтрака? – спросила она Филиппу, совершенно забыв от счастья, что этому предприятию может помешать ее рана.
   Нежное личико Филиппы погрустнело.
   – Я не могу, – сказала она.
   – Почему? Уж не из-за этих ли палок?
   – У нее просто нет собственного пони, – объяснил вместо нее Брэндон. – У нас в конюшне остался только Сераб, а он слишком большой и дикий.
   Чина встревожено взглянула на своего сводного брата, сидевшего во главе стола.
   – Что случилось с отцовскими лошадьми?
   – Я их продал.
   – Продал? Но почему? Дэймон пожал плечами.
   – Потому что не видел необходимости держать их и дальше. Только ты да Рэйс любили кататься верхом. На их же содержание уходила бездна денег.
   – Неужто нельзя было оставить пони? – выразила недоумение Чина. – Как же быть теперь с Брэндоном и Филиппой? Ведь для них чрезвычайно важно научиться ездить верхом. Не скажешь, сколько может стоить сейчас пара лошадей?
   Дэймон нахмурился, и на его лице появилось выражение такого же упрямства, какое отличало и его мать.
   – Боюсь, что немало. Ты не должна забывать, что здесь тебе не Англия, а Индонезия. Ты не можешь послать слугу в ближайший город, чтобы он закупил там все, что тебе только заблагорассудится. Пони нужно выписывать из Калькутты, а то и еще откуда подальше – из Омана или Адена. Перевозка же оттуда лошадей обойдется в кругленькую сумму.
   Когда был жив отец, такие вещи, как цена, не принимали во внимание, и Чину неприятно поразил тот факт, что теперь, когда умер Рэйс, плантация столкнулась с финансовыми трудностями. Может быть, именно это имел в виду американский капитан, когда говорил о неблагополучном положении на Бадаяне?
   Чина положила в рот кусочек засахаренного фрукта, но едва почувствовала его вкус. Если все это действительно правда, то что скажет Дэймон, когда узнает, что она задолжала капитану Этану Бладуилу две сотни фунтов?
   – Нет причин так хмуриться, милая, – улыбнулся Дэймон, взглянув на ее лицо. – Если пони для тебя значат так много, я поговорю об этом с мамой.
   – Это будет очень мило с твоей стороны, – сказала Чина не очень-то весело, прекрасно понимая, что все деньги, Koi.ibie могли бы быть выделены на пони, пойдут скорее всего на погашение долга Этану Бладуилу. О, как все это мучительно! И зачем только она пообещала этому гнусному капитану столь много за проезд?
   Вернувшись на следующее утро из Джакарты, Мальвина Уоррик была весьма удивлена, узнав, что старшая дочь ее уже здесь, и разочарована, одновременно удостоверившись, что та ни на йоту не изменилась и продолжает выкидывать свои излюбленные штучки: с удовольствием водит дружбу со слугами.
   Торопливо поднявшись наверх, Мальвина застала свою дочь весело беседующей с тремя темноволосыми малайзийскими девушками, которые гладили и упаковывали в шкафы теплые зимние платья Чины, привезенные ею из Англии.
   Обладая врожденной способностью занимательно рассказывать всякие истории и используя для этого богатый словарный запас, имевшийся у нее еще с детства, Чина живо описывала своей хихикающей аудитории западный обычай до боли стягивать тело корсетом, сделанным из китового уса, и сама от души веселилась, разбирая шуршащее море кринолинов и нижних юбок, брошенных небрежно на кровать. Вдоль стен просторной спальни выстроились в ряд высокие окна, одни из которых выходили в прохладный внутренней двор, в то время как другие открывали замечательный вид на море.
   Мальвина, вступив внутрь через задрапированный тканью арочный вход, была просто потрясена видом четырех молодых женщин – трех коричневых и одной белой, – которые все вместе беззаботно смеялись и звенели серебряными браслетами.
   – Я должна была это предвидеть! – воскликнула она патетично, резко обрывая шумное веселье. – Я должна была это предвидеть! Кто, кроме тебя, Чина, может столь самозабвенно принимать участие в подобном унизительном фарсе?
   Прищелкнув пальцами, Мальвина немедленно отослала вон притихших служанок и остановилась посреди комнаты, оглядывая дочь со смешанным чувством радости и осуждения. Несмотря на беспросветную мрачность ее темно-зеленого тафтяного платья, всем с первого же взгляда становилось ясно, что она очаровательная женщина. Ее густые темно-каштановые волосы были убраны в высокий шиньон, шея была стройной и длинной. Сама высокая и несколько манерная в обращении, Мальвина Уоррик обладала сердцевидной формы лицом ошеломляющей красоты, хотя время уже успело проложить свои борозды от гордо подрагивающих ноздрей к упрямому рту.
   – Ты, как вижу, ничуть не изменилась, – проговорила она сердито. – Дэймон уже кое-что мне рассказал, но я все же была склонна поверить, что годы в Англии излечили тебя от такого несообразного поведения. Неужели Ливви Крэншау не учила тебя, что со слугами ни в коем случае нельзя быть на короткой ноге? Этим лишь вызовешь к себе всеобщее презрение. Следует признать, что вина за это лежит на твоем отце. Это он набивал тебе голову всяким вздором, позволял иметь друзей среди местных жителей и научил тебя плавать и стрелять, что уж совсем не к лицу истинной леди. – При этих словах она подошла к Чине и, взяв ее за подбородок, заметила удовлетворенно: – Но что бы там ни было, ты стала настоящей красавицей. Разве что волосы не слишком... то есть, наоборот, слишком рыжие. Хотя наверняка это все из-за того, что ты просто не удосуживалась надевать шляпу во время морского путешествия. Тропическое солнце... – Она резко оборвала себя, и на ее губах появилась легкая улыбка. – Послушай, кажется, те же самые слова я говорила тебе, когда ты уезжала, не так ли?
   – Да, мама. Ты говорила, что мне следует обязательно носить шляпу, иначе, когда я приеду в Англию, все найдут меня безобразно коричневой. Ты очень боялась, что дедушка Эсмунд примет меня за туземку.
   Мальвина коротко рассмеялась, и лицо ее стало внезапно нежным и молодым.
   – Именно так я тебе и сказала? Какой ужас! Впрочем, следует признать, что с тех пор мало что изменилось. Добро пожаловать домой, дорогая!
   Она обняла дочь и тут же отпустила ее, но Чина, давно привыкшая к своеобразной манерности своей матери, была благодарна ей и за это. Она понимала, что Мальвина по-своему рада ее приезду.
   – Ты не должна заводить дружбу со слугами, – снова напомнила ей Мальвина и взглянула на не разобранные еще до конца чемоданы, стоявшие на ковре. – Ты уже не ребенок, а посему не пристало тебе вести себя так.
   – Я поняла, – произнесла Чина, думая с сожалением о том, что ее мать за время их разлуки значительно постарела: ее когда-то гладкая кожа покрылась вокруг глаз мелкими морщинками, а прежде гордо поднятые плечи теперь несколько поникли. «Неужели, – размышляла она, – и отец, будь он жив, выглядел бы примерно так же?»
   Да чего же неприятно открывать, что твои родители – символ стабильности твоей жизни – смертны, как и все! Чину внезапно охватила волна нежности к этой женщине, которая в один день так много потеряла и сохранила в душе только чувство оскорбленного достоинства.
   – Я постараюсь впредь не вызывать служанок на дружескую беседу со мной, – пообещала она. – Можешь быть спокойна, такого больше не повторится.
   – Разумеется, должно пройти время, прежде чем ты снова привыкнешь к принятым на Востоке порядкам, – проговорила снисходительно Мальвина, перед тем как сменить тему разговора. – Ты, насколько мне известно, показала себя с лучшей стороны во время обучения в Англии. Миссис Крэншау в своих отзывах высказала в твой адрес немало лестных слов.