Марш Эллен Таннер. Великолепие шелка

   Ужасные ночи ожидания привели к тому, что она похудела и осунулась, ее густые каштановые волосы растрепались, и в них появились пряди седых волос. Слезы сверкали в ее обычно холодных карих глазах, когда Чина вступила в лодку и мать и дочь смогли посмотреть друг другу в лицо. Какое-то мгновение ни одна из них не решалась двинуться или произнести хоть слово, пока наконец Мальвина – с коротким счастливым криком – не бросилась на шею дочери, и Чина почувствовала в объятиях матери, как мертвящее кольцо тоски, сковывавшее ее сердце, начало разжиматься, а из глаз ее брызнули целительные слезы.

Глава 23

   Личных вещей у Дарвина Стэпкайна оказалось на удивление мало, и Чина, не пробыв и часа в его коттедже, успела их все рассортировать. Их следовало отослать тетушке Дарвина, проживавшей в Честере. Хотя скорее всего они вряд ли могли понадобиться пожилой даме, Чина не могла придумать, как по-другому распорядиться ими. Раз миссис Помфри – последняя из здравствующих ныне родственников Дарвина, то ей и должны по праву принадлежать эти вещи.
   С помощью одной молодой служанки из усадьбы Чина произвела уборку в коттедже. К тому времени, когда работа была закончена, она вспотела и очень устала, а на улице между тем пошел теплый дождь – настоящий тропический ливень сезона северо-восточных муссонов, громко шумевший в перевитой лианами чаще и просачивавшийся крупными каплями сквозь соломенную крышу коттеджа.
   Выглянув наружу, где могучие потоки воды, низвергаясь с затянутого облаками неба, растекались коричневыми струями по размокшим дорожкам, Чина ощутила страшную слабость и тоску. Конечно, девушка предполагала, что дело, за которое взялась, будет не из приятных, и тем не менее совершенно не была готова к тому, что на нее нахлынут столь мучительные воспоминания. Она поняла, сколь ей будет не хватать Дарвина всю оставшуюся жизнь.
   Чина, тряхнув едва заметно головой, попыталась отбросить от себя эту мысль. Она не желала думать о будущем и вообще о чем-либо, помимо сиюминутных каждодневных своих обязанностей, в которые она погрузилась с жаром, встревожившим ее семью.
   – Чина, ты так можешь заболеть! – произнесла Мальвина, когда Чина объявила о своем намерении посетить в конце недели Джакарту, чтобы нанести несколько визитов кредиторам плантации.
   – Прошу прощения, мама, – спокойно и вместе с тем твердо ответила Чина, – но я поеду.
   Она не сказала больше ничего, но упрямое выражение ее лица было слишком знакомо Мальвине, которая поняла бесполезность всех возражений и к тому же прекрасно знала, что, когда к концу месяца подойдут сроки платить по заемным векселям, Уоррики окажутся неплатежеспособными.
   Чина написала письма сэру Джошуа Боулзу и нескольким другим плантаторам и банкирам с просьбой отсрочить платежи на шестьдесят дней, однако все их ответы были беспросветно одинаковыми. В них выражались сожаление и сочувствие в связи с трагической потерей такого огромного количества шелка и с безвременной кончиной управляющего плантацией «Царево колесо» и надежда на то, что мисс Уоррик поймет невозможность какой-либо отсрочки погашения задолженностей по кредитам. Тем не менее, говорилось в этих посланиях, они заверяют ее, что с готовностью отдадут себя в ее распоряжение в случае, если в будущем ей понадобится их помощь, и надеются также, что в момент получения письма она пребывает в добром здравии, как и ее семья. И так далее, И тому подобное.
   – Я не нуждаюсь ни в их наставлениях, ни в снисходительных советах, – прошептала Чина, пытаясь привести в порядок свои мысли и трезво оценить обстановку, и подняла глаза к небу, словно ожидая оттуда какого-то озарения. – Мне нужны деньги, очень много денег, и не когда-нибудь, а именно сейчас!
   Не имея денег, Уоррики непременно потеряют плантацию, и, следовательно, Ванг Тох Чен Арн добьется желаемого, пусть и после своей смерти, окончательно подорвав благополучие семьи. Подобного рода рассуждения заставили Чину сразу же после ее возвращения домой взять в свои руки все, что касалось производства и сбыта шелка. Она не могла допустить, чтобы гибель Этана оказалась напрасной, и, произнеся горячо обвинительную речь перед своей удивленной мамашей и не менее удивленным сводным братом на предмет их бездарности в практических вопросах, их медлительности, их непростительных, аморальных методов увеселения перспективных клиентов, она поставила своей целью продолжить дело своего отца и Дарвина.
   Разумеется, заменить их обоих было непросто, но Чина только радовалось возможности с головой погрузиться в бумаги, поскольку это отвлекало ее от мучительных раздумий. Горе и кошмар одиночества значительно легче переносить, понимала она, если у тебя уйма обязанностей.
   Правда, вначале она и представить себе не могла, что их семейное предприятие находится на грани банкротства, и, возвращаясь домой на арабском жеребце Дэймона, с упакованными и привязанными к седлу вещами Дарвина, без устали строила разные проекты и пыталась вообразить, как поступил бы ее отец, окажись он в подобной ситуации.
   – Новый кредит? – спросил Дэймон, когда она пришла к нему в кабинет полчаса спустя, озаренная новой идеей. – Совершеннейшая чушь! Кто из старых наших контр-партнеров согласится, будучи в здравом уме, вложить солидную сумму в заведомо безнадежное дело? Привлечь же новых кредиторов мы не сможем, поскольку, уверяю тебя, наши трудности широко известны. Держу пари, что Бадаян теперь – главная тема сплетен во всей Юго-Восточной Азии! – Видя, как она застыла от его слов, он торопливо добавил: – О, я вовсе не имею в виду твою связь с Бладуилом или тот факт, что Брэндон и Филиппа были похищены могущественным китайским мандарином, хотя, разумеется, все это не способствует укреплению к нам доверия. Нет, главное в том, что мама и я подорвали доверие к нашей семье.
   – Я все знаю, – ответила Чина взволнованно. – Такого еще с нами не случалось.
   Она прониклась сочувствием к Дэймону. Последние дни он выглядел бледным и похудевшим, сломанная рука его заживала плохо и причиняла ему жестокие страдания.
   Судя по всему, угроза банкротства и ужасные события последних недель оказали свое влияние на Дэймона в не меньшей степени, чем на его мать. Чина не столько удивилась, сколько обрадовалась, когда они разрешили ей взвалить на свои плечи бремя управления плантацией и, таким образом, не заставили ее ссылаться на соответствующие пункты в волеизъявлении ее отца с целью принудить их пойти на это.
   Несмотря на то что Уоррики, как казалось, сплотились, позабыв прошлые разногласия и стремясь совместно трудиться, чтобы удержать в своих руках любимый остров, под обнадеживающей поверхностью скрывалось немало не высказанной ими боли, и Чина знала, что стоит только копнуть чуть-чуть поглубже, как от их единения не останется и следа. Она не хотела, чтобы это случилось. Ее пробирала дрожь при одной мысли о том, что в семье вновь могут вспыхнуть раздоры, и это в тот самый момент, когда им так необходимо напрячь все свои силы ради общего дела. Поэтому она принялась терпеливо объяснять сводному брату:
   – Я имею в виду не кредиторов, Дэймон, а инвесторов. Тех, кто желал бы вложить деньги в расчете на прибыль с будущих продаж. Мы уже получили новое поколение червей, которые уже через какие-то две недели начнут вить коконы. Если все пойдет хорошо, мы получим...
   – Уж не хочешь ли ты сказать, что собираешься сделать посторонних лиц совладельцами нашего предприятия? Позволить им совать нос в наши гроссбухи и участвовать в принятии решений? Это недопустимо, Чина! Рэйс никогда, никогда бы не пошел на такое, а Кингстон перевернулся бы в гробу, если бы услышал об этом!
   – Что бы там ни было, – произнесла Чина безрадостно, – но это единственный путь получить оборотные средства, чтобы погасить задолженность по кредитам. К тому же нам никто не возбраняет заключать с инвесторами договоры на определенный срок и заранее обговаривать процент от прибыли. Так что из того, что я сказала, вовсе не значит, будто мы лишимся плантации.
   – Мы не сможем ставить им свои условия, – напомнил ей Дэймон сурово. – Нам придется пойти на неслыханные, беспрецедентные уступки, если только мы сумеем-таки уговорить кого-то, к своей радости, вложить свои денежки в практически обанкротившееся предприятие.
   – Все будет зависеть от того, как поведем мы переговоры, – спокойно заметила Чина.
   Глядя на нее, Дэймон невольно почувствовал восхищение. Стоя перед ним с гордо поднятым подбородком и этими буйными рыжими волосами, убранными в величественный шиньон, она казалась ему поразительно похожей на Рэйса Уоррика, и на какую-то сумасшедшую минуту он поверил, что она сможет добиться успеха. Но затем чары улетучились, и она снова стала все той же маленькой его сестрой Чиной, наивной и неопытной и, ко всему прочему, ужасно бледной и измученной.
   – Прошу прощения, Чина, но план твой вряд ли сработает. Скорее всего нам придется последовать совету Бойлэа продать ему плантацию и как можно скорее покинуть навсегда этот жаркий, облюбованный москитами остров.
   – Позволь мне, Дэймон, попытаться спасти положение, прошу тебя! Нам ведь все равно нечего терять.
   Он, горько улыбнувшись, лишь пожал плечами: его внезапно охватило полное безразличие к происходящему, поскольку так или иначе, но остров они потеряют. Он устал, очень устал и, признавая свое поражение, готов был признать наконец, что его матушка глубоко заблуждалась в отношении его, полагая, будто возлюбленное ее чадо способно выдержать войну со всеми этими алчными и могущественными людьми, возжелавшими наложить лапу на бадаянский шелк, как только его бледно-золотистое великолепие захватило воображение всего цивилизованного мира.
   Дэймон не стал бы теперь отрицать, что он глупый, ленивый и вообще никудышный предприниматель. И хотя в свое время он искренне проникся неистовой верой матери в то, что он сможет управлять плантацией не хуже предшествующих ему Уорриков, ныне, как ни горько это, ему пришлось убедиться в обратном. И более того, он почувствовал, что не в силах далее бороться. У него не было сомнений в том, что Чина берется за безнадежное дело, но он не мог ни прикрикнуть на нее, ни взять ее за плечи и как следует встряхнуть, ни каким-то другим способом заставить ее прийти в себя и осознать жестокую реальность, а посему сказал лишь:
   – Ну что ж, делай, что хочешь, но только сама доложи обо всем матери.
   – Спасибо, Дэймон!
   Впервые за все время после возвращения домой неделю назад на губах Чины появилась улыбка. У Дэймона возникло ощущение, что она в любом случае, дал бы он ей свое согласие или нет, приступила бы к осуществлению своего плана. Однако он так и не понял, раздосадовало его это открытие или, наоборот, сняло тяжесть с его плеч.
   – Я думаю, – произнесла Мальвина прочувствованно, когда они сидели на веранде после завершения вечерней трапезы, – что хорошо бы составить список потенциальных инвесторов. По-моему, мы не должны при этом ограничиваться исключительно Юго-Восточной Азией. У Рэйса было много друзей в Индии и, в частности, в «компании Джона», не говоря уже о некоторых фирмах в Лондоне. Кого-то из них, возможно, и заинтересует наше предложение.
   Двое ее старших детей молчали некоторое время. Потом Чина спросила:
   – Выходит, ты согласна со мной? Мальвина печально улыбнулась.
   – Не во всем, но, к сожалению, ничего лучшего не приходит мне в голову. Может, у тебя есть какие-то идеи на этот счет, Дэймон?
   – Увы, мне нечего сказать.
   Чина, глядя в темный сад, подумала, действительно ли' избранный ею путь – единственно правильный. И ощутила острую тоску по Этану: ей так хотелось поделиться с ним всеми своими сомнениями, попросить у него совета! К горлу ее подкатил ком, и ей лишь с огромным трудом удалось сдержать подступившие к глазам слезы. И только тогда она осознала, что это вовсе не то направление мыслей, которое следовало бы приветствовать.
   Ночной воздух был на удивление свежим и прохладным, поскольку дождь прекратился лишь с заходом солнца. Луна цвета слоновой кости поднималась, не спеша, вверх по небосводу. За садом же неутомимо шумело море, внося свою лепту в типичную для этого времени суток какофонию из шелеста пальмовых листьев, пения цикад и свиристящих звуков, издаваемых жучками и прочими ползающими и летающими тварями.
   Эта столь обычная для Азии музыка была столь же дорога сердцу Чины, как и очертания подступивших с трех сторон к их дому гор, и неясно вырисовывавшиеся во мраке лица матери и брата.
   Ветер шевелил цветущие ветви ползучих растений на балюстраде, ссыпая на траву целые каскады нежных лепестков. Чина, прислушиваясь к привычной и, как всегда, жестокой мелодии, внезапно почувствовала себя страшно одинокой и преисполнилась благодарности к матери, когда та разрушила колдовство ночи, поднявшись на ноги и начав расправлять свои юбки.
   – Я хочу пожелать спокойной ночи малышам. Джумай, наверное, уже собирается укладывать их спать. Может быть, нам собраться чуть погодя в кабинете и начать составлять наш список?
   С этими словами она вышла, прежде чем кто-либо успел ей ответить. Чина, проглотив остатки хереса, который Аль-Хадж налил ей, со вздохом поставила на место стакан, и этот звук вывел Дэймона из раздумья.
   – Подожди немного, прежде чем уходить, Чина, – сказал он. – Тут есть кое-что, что я хотел бы тебе передать. Правда, это мало что стоит, и все же было бы лучше, думаю я, чтобы ты ознакомилась с этой бумагой... Спасибо, Аль-Хадж!
   Он взял из рук слуги свернутый документ и протянул Чине. Девушка, не проявляя особого интереса, приняла его.
   – Что это?
   Дэймон насмешливо усмехнулся.
   – Поверишь ты или нет, но это брачный контракт, подписанный и заверенный, как положено. Ты, наверное, даже не подозревала, что м-м-м... Две недели тому назад вышла замуж за Этана Бладуила? Адвокат-англичанин по имени Фенвик специально проделал путь сюда из Джакарты, чтобы по всем правилам составить по просьбе жениха сей документ. Как видишь, мать пошла навстречу капитану и поставила под контрактом свою подпись.
   Чина страшно побледнела, но так как она сидела в тени, Дэймон не смог разглядеть ее лица. Не имея ни малейшего представления о душевном состоянии сестры, он продолжал оживленно болтать.
   – Принимая во внимание, что Бладуил просто-напросто умыкнул тебя, я решил сначала потребовать от властей, чтобы его арестовали. Но это было еще до того, как он, приехав на Бадаян и узнав, что дети пропали, оказался столь благороден, что решил немедленно взяться за их поиски. Правда, он потребовал тогда же, чтобы мать подписала прежде эту бумагу. – Лунный свет сверкнул на гранях стакана, который Дэймон поднес к губам. – Брэндон рассказал мне, что это Бладуил спас вас, и хотя я не могу отказать ему в храбрости, тем не менее признаюсь тебе честно, что чувствую облегчение, что дела повернулись таким вот образом. Одного взгляда на его лицо, когда он узнал, что ты отправилась с Горацио Крилом в погоню за детьми, было достаточно, чтобы понять...-В* общем, я лишний раз убедился в том, что, как мы и ожидали, для этого человека не существует абсолютно никаких принципов. Не стоит говорить, как он обращался бы с тобой, если бы ты попала вдруг в зависимость от него. – Он прокашлялся и отпил новый глоток вина. – В любом случае вопрос решен. Бладуила нет более в живых, и, следовательно, брачный контракт не имеет никакой силы. Мама сказала, что нам следует выбросить эту бумагу, но я подумал, что, может быть, ты захочешь сперва взглянуть на нее. – Подняв руки над головой, он широко зевнул и откинул назад волосы. – Да, кстати, мама, наверное, уже ждет нас в кабинете. Ты идешь?
   – Да, через минуту, – ответила она слабым голосом. Она сидела с документом в руках и глядела в темноту. Ей хотелось кричать, и вместе с тем она чувствовала, что не смогла бы издать ни звука. В ее голове никак не укладывалось, зачем понадобилось Этану, если она стала фактически его женой, настаивать на том, чтобы она вышла замуж за Дарвина. Почему он не сказал ей откровенно все, как есть? Может быть, не хотел лишать ее свободы выбора? Но ведь что бы там ни было, он должен был знать, что вовсе не Дарвина хотела она видеть в качестве своего мужа.
   Чина опустила голову, и из глаз ее хлынули безудержные слезы.
   – Мисс, ваши родственники ждут вас в кабинете!
   – Спасибо, Аль-Хадж, – с трудом произнесла Чина и начала тереть глаза. Потом, бережно засунув документ за корсаж своего платья, она смочила в фонтане батистовый платок и промокнула им свое распухшее от слез лицо, после чего, расправив юбки и стараясь держаться прямо, вошла в освещенный кабинет, чтобы спросить, что думает ее мать относительно того, кого им следует занести в список.
   Впрочем, как оказалось, список Уоррикам не понадобился, потому что утро принесло им неожиданное и удивительное решение всех их проблем, содержавшееся в двух письмах, адресованных Чине. Одно из них было от сэра Чарльза Уитли-Смита, старого лондонского банкира и близкого друга ее дяди Эсмунда. Написанное в многословной и цветистой манере, напоминавшей о давно забытых временах, оно выражало горячую надежду сэра Чарльза, что путешествие Чины прошло благополучно. Банкир извинялся в изысканных выражениях за то, что беспокоит ее так скоро после ее возвращения в Азию, и, поскольку его дело не может долго ждать, просил проявить к нему снисхождение и понимание.
   – Он спрашивает, – сказала Чина, с трудом разбирая написанные наискось строчки на почти прозрачной веленевой бумаге, – не будем ли мы так любезны принять мистера Мартина Форбса и его компаньона во время их посещения Сингапура. Мистер Форбс – писатель, который провел пространное исследование в Индии и других районах Азии, касающееся «компании Джона» и независимых от нее финансистов, фирм и торговых домов, и намерен теперь написать книгу под названием «Вдали от Империи: анализ английского предпринимательства за рубежом».
   – Господи помилуй, что за ужасная идея! – воскликнула Мальвина.
   – И еще сэр Чарльз пишет, не смогли бы мы позволить мистеру Форбсу взять у нас интервью и, возможно, осмотреть плантацию. Он уверяет меня, что ничего не будет написано без нашего на то согласия.
   – Этого только не хватало нам в такой момент! – воскликнул Дэймон с мрачноватым юмором. – Подумать только, какой-то там посыпанный пылью писака сует нос в наши дела! Черт возьми, вряд ли он притащится на Бадаян лишь затем, чтобы узнать, как мы тут поживаем! Да об этом же всем хорошо известно: спроси любого на улице, даже последнего кули, и он все расскажет!..
   – Но для нас представляет интерес вовсе не мистер Форбс, – перебила его Чина, – а мистер Джордж Стенли, его компаньон. Сэр Чарльз упоминает, что мистер Стенли недавно получил значительное наследство и ищет, в какое бы заморское предприятие ему вложить деньги, – во что-нибудь такое, говорится в письме, что было бы Несколько необычным.
   Большое кожаное кресло, стоявшее за огромным бюро Рэйса Уоррика, затрещало, словно выражая недоумение: это Дэймон резко наклонился вперед, а Мальвина, которая что-то писала за своим секретером, посмотрела на дочь с изумлением.
   – Неужели это серьезно, дорогая?
   На губах Чины появилось подобие улыбки.
   – Конечно! Мистер Чарльз, полагаю я, вовсе не думал о том, что мы могли бы вступить в деловые отношение с его протеже: он далек от реалий нашей жизни и пытается помочь исключительно мистеру Форбсу. Но почему бы нам тем не менее не воспользоваться представившейся возможностью?
   – Какой дьявольский зигзаг удачи! – закричал Дэймон и засмеялся вполне счастливым смехом. – А что в другом письме?
   Чина распечатала его и быстро прочла.
   – А это от самого мистера Форбса. Он хотел бы знать, будет ли нам удобно принять его на этой неделе. Они остановились в «Райфлз-отеле» и живут там со среды.
   – В таком случае я сейчас же за ним пошлю! – загорелся Дэймон, совершенно забыв, что еще минуту назад он проклинал неизвестного ему писаку и его компаньона за их дурацкое намерение посетить в сей недобрый час Бадаян.
   – О, Дэймон, дорогой, по-моему, рано еще радоваться, – проговорила неуверенно Мальвина.
   – Знаешь, мама, – сказал, улыбаясь, Дэймон, – мы пригласим этих шутников на ленч, и ты, таким образом, сможешь приглядеться к ним и решить, стоит ли связываться с мистером Стенли или нет.
   Лицо Мальвины прояснилось.
   – Отличная идея!
   Хотя Чина и сама ощутила некоторый подъем и надежду, тем не менее энтузиазм, с которым Дэймон и мать ухватились за мысль пригласить на Бадаян знакомых сэра Чарльза Уитли-Смита, несколько встревожил ее. Она не столько верила в Провидение, чтобы полагать, будто все стоявшие перед ними проблемы смогут разрешиться сами собой, без каких-либо усилий с их стороны.
   Ее сомнения только усилились, когда на следующее утро оба джентльмена прибыли на остров на борту «Темпуса» и Джордж Стенли – малоинтересный франт, живо напомнивший ей своим внешним видом безалаберных друзей Фрэдди Линвилла, – начал трясти ее руку. Мистер Мартин Форбс произвел на нее гораздо лучшее впечатление. Ему было далеко за пятьдесят, и его отличали высокий рост, мягкая речь и хорошие манеры. И ей захотелось, чтобы они поменялись ролями: мистер Форбс оказался бы весьма перспективным инвестором, а его беспутный молодой компаньон – писателем.
   Она повела гостей на плантацию, где они и пробыли довольно длительное время. Подлинный интерес к производству выказывал только мистер Форбс, но никак не его спутник. Несмотря на разочарование, испытанное Чиной при встрече с ними, она прониклась во время экскурсии симпатией к мистеру Форбсу и с воодушевлением принялась рассказывать ему о производственных процессах; между ними завязалась оживленная беседа, к которой погрузившийся в уныние молодой человек проявил полнейшее равнодушие.
   – Бадаянский шелкопряд, – объясняла Чина мистеру Форбсу, открыв гроссбух и просмотрев кое-какие заметки, – все двадцать восемь дней своей жизни только и делает, что жует. После четырехразовой линьки он готов к производству коконов. Те гусеницы, которых отсадили для откладки яиц, через две недели превращаются в бабочек, спариваются и по истечении трех дней умирают. Яйца, отложенные самками, требуют от восьми до десяти недель для своего развития.
   Мистер Форбс прекратил записывать в свой блокнот и посмотрел на Чину.
   – Что дает вам приблизительно шесть поколений в год, не так ли? Очень интересно! А что происходит с теми, кто не был отсажен для производства яиц?
   Чина показала ему ряды плетеных корзин, в которых хранились высушенные на солнце коконы, выставленные сюда, чтобы уберечь их от инфекции и гнили, обычных во влажном климате острова.
   С утра шел дождь, но теперь снова вовсю светило солнце, рассеявшее туман, который сохранялся еще лишь у горных вершин, и ярко блестевшее на промытых листьях деревьев. С покатой крыши цеха, где они находились в данный момент, стекала вода.
   – Коконы ошпаривают паром, чтобы убить находящихся в них куколок, – продолжала объяснения Чина, – а потом им дают хорошенько высохнуть, перед тем как начать их разматывать. Разумеется, вы знаете, что именно из кокона получают сырую шелковую нить. – Она махнула рукой в сторону корзин. – Этими мы займемся уже сегодня.
   Глаза мистера Форбса загорелись от любопытства. Он подошел к одной из корзин, захватил в руку горсть продолговатых коконов и пропустил их сквозь пальцы.
   – Значит, это уже убитые коконы, в них нет бабочек? Чина кивнула.
   – Перед тем как приступить к размотке, их надо промыть в горячей воде. Из каждого кокона тянут одновременно восемь нитей. Этой работой занимаются китаянки, в основном молодые девушки.
   – Как я понимаю, вы обходитесь без жаккардовых ткацких станков? – спросил мистер Форбс, торопливо записывая. – Я видел такие во Франции.
   На губах Чины появилась улыбка.
   – Совершенно верно. Шелковые ткани у нас на Бадаяне изготавливаются вручную. Это очень длительный и трудоемкий процесс, что и объясняет, почему мы производим так мало продукции.
   Воодушевленная его вопросами, она пустилась в пространные объяснения, не замечая, что голос ее вновь зазвучал энергично, как до обрушившихся на нее трагических событий, а во взоре заиграли прежние огоньки, и Джордж Стенли, чье рассеянное внимание привлекла новая тональность ее речи, был заинтригован происшедшей с ней переменой.
   Вообще-то Джорджа Стенли всегда влекло к высоким женщинам с темными волосами и дерзким, многообещающим взглядом. Чина Уоррик – слишком маленькая, по его мнению, хрупкая и юная и к тому же облаченная в беспросветный траур, – не понравилась ему с первого взгляда, и он решил, что она не заслуживает с его стороны внимания. Однако теперь, когда он разглядел ее получше, у него появилось желание незамедлительно пересмотреть свою точку зрения.
   – Могу ли я сказать вам несколько слов конфиденциально, мисс Уоррик? – спросил он несколько развязно, когда они шли в ткацкие цеха, и, бесцеремонно схватил ее за руку.
   Чина нахмурилась, поскольку терпеть не могла подобной фамильярности, однако видя, что мистер Форбс, поглощенный процессом производства шелка, быстро прошел в соседнюю комнату и не замечает того, что они отстали, она наклонила голову и вежливо произнесла:
   – Конечно, мистер Стенли. Так что же вы хотели бы мне сообщить?
   Он произнес несколько бойких, витиевато построенных фраз, но не успел докончить монолог, так как на его удивленную физиономию опустилась рука Чины. Пощечина вышла звонкой, и в двери показалась голова мистера Форбса, вопросившего тревожно: