Он слышал шелест шелковой материи и вдыхал тончайший аромат ее духов, когда она проходила мимо него под руку с Ван Райдом. И, глядя ей вслед, лишь теперь понял то, что все прочие представители мужского пола, находившиеся в комнате, уже давно и прекрасно понимали: что Чина Уоррик уже не ребенок, а страстная очаровательная женщина, и что любой мужчина, если он таковым себя считает, не может не испытывать к ней влечения.
   Оглянувшись назад, Этан встретил внимательный взгляд Мальвины Уоррик. Капитан не успел переменить выражение своего лица, и ее губы, как он заметил, тронула легкая торжествующая усмешка. Ему стало ясно, что он совершил непростительный промах, недооценив ее. Ради него-то и затеян весь этот маскарад с облачением Чины в наряд небесной гурии! Мальвина задумала одурманить его красотой своей дочери и, как следствие этого, освободить Уорриков от их долга. И он, как слепой, попался-таки в расставленные ему сети.
   Капитан с удовольствием наблюдал, как в выражении ее лица промелькнуло недоумение, когда он взглянул на нее с ответной улыбкой. Но стоило ему от нее отвернуться и глаза его превратились в два кусочка льда, приведшие в настоящее замешательство Клауса Ван Райда, который чуть позже увиделся с Этаном во дворе. И хотя господин Райд глубоко сожалел о том, что этот странный диковатый незнакомец вознамерился прервать теплую его беседу с очаровательной Чиной Уоррик, он тем не менее предпочел предусмотрительно ретироваться.
   Этан и молодая женщина в сверкающем сари смотрели безмолвно друг на друга, не слыша ни громких разговоров, которые вели прогуливавшиеся вокруг гости, ни журчания фонтана. Но это длилось недолго. Снова почувствовав на своих щеках стыдливый румянец, Чина сказала в каком-то отчаянии, чтобы покончить с тяжелым для нее молчанием:
   – А я и не знала, капитан, что вы также приглашены на сегодняшний вечер.
   – Что, черт возьми, такое на вас? – спросил он так, словно не слышал ее.
   Она, облизнув нижнюю губу, ответила с напускным спокойствием:
   – Я надела сегодня это сари в память о своем отце, который намеревался преподнести мне его после моего возвращения из Англии.
   Гнев Этана, усмотревшего вызов в выражении ее лица, разгорелся с новой силой. Однако он заставил себя отказаться от чтения ей морали, зная, что это наверняка довело бы ее до слез. К тому же, как стало ему совершенно ясно, ей и в голову не пришло, что в своем одеянии она буквально сводит с ума всех мужчин. Не имелось также и оснований осуждать Рэйса Уоррика за то, что он приготовил ей такой подарок, ибо как мог он предвидеть, что его дочь вырастет в бесподобную красавицу, похитительницу сердец и вообще роковое создание?
   – Неужели вы не соображаете, что играете в этом наряде весьма странную роль? – промолвил он все же, не в силах сдержаться.
   – Почему вы говорите так? Потому что я не стала надевать нижних юбок, кринолинов и корсетов, как все прочие женщины? – Глаза девушки сверкали. – Вы сами должны понимать, что не вам осуждать тех из нас, кто презирает условности. Насколько я помню, для этого случая есть даже пословица – что-то там о гончарном горшке, который твердил все, что чайник – черный.
   Когда Чина подняла глаза, то испытала нечто вроде легкого шока при виде растерянного выражения лица капитана, не ожидавшего столь резких слов. И только бросив быстрый взгляд через плечо, она почувствовала облегчение, поскольку заметила несколько поодаль молодых людей, и в том числе своего брата Дэймона Уоррика, которые вели оживленную беседу. Одного взгляда на них оказалось достаточно, чтобы к ней снова вернулась утраченная было отвага. Она напомнила себе, что Этан Бладуил не имеет никакого права обращаться с ней как с какой-то школьницей, которую следует призвать к порядку. Она у себя дома, и ей посвящен этот вечер, и кто он такой, как не достойный осуждения нечестивец, чье присутствие на празднике вовсе не является таким уж желанным. Но тут неожиданно Чина вспомнила нечто такое, что заставило ее забыть о своем презрении к этому человеку.
   – А как Джем? – спросила она взволнованно.
   – Пиаже определил, что у нее какое-то не столь уж страшное заболевание, – ответил с готовностью Этан, – и сказал, что оно пройдет само собой без всяких вредных последствий. А еще он заметил, что вы поступили мудро, привезя ее из деревни, где она вряд ли смогла бы получить такой уход, как здесь, со стороны Нэппи.
   Девушка вздохнула с облегчением, и этот вздох вызвал в нем досаду.
   – Не стоит напоминать, что она будет возвращена вам сразу же, как только выздоровеет, – произнес он холодно. – Это случится, надо полагать, завтра или послезавтра;* и вам следовало бы уже сейчас решить, что вы станете делать с ней дальше.
   Чина знала, что ее мать не потерпит присутствия в доме незаконнорожденного ребенка, и все-таки не собиралась возвращать девочку в равнодушные руки престарелых китайских тетушек и дядюшек. Она должна была бы еще раньше догадаться, что капитан Бладуил, будучи сам сиротой, не способен по этой причине оценить значение и силу семейных связей и посему не поддержит ее решение помочь ребенку. И все-таки, принимая во внимание его собственное несчастливое детство, имелась слабая надежда, что сострадание к другим людям, находившимся в столь же бедственном положении, в каком пребывал некогда и он сам, подвигнет его хоть как-то к участию в судьбе ребенка и он предложит все-таки ей помощь.
   «Впрочем, – подумала Чина, сжав губы, – факт остается фактом: капитан выразился по этому поводу весьма определенно – исключительно в отрицательном плане».
   – Прошу меня простить, – проговорила девушка ледяным голосом, – но я должна вернуться к своим гостям.
   И ее тон, и холодный блеск глаз дали ему понять со всей очевидностью, что он не числится в данной категории. Кивнув слегка головой, Чина оставила его одного.
   Этан наблюдал, сколь грациозно прокладывала она себе путь среди толпившихся кругом гостей. И хотя капитан не питал особого пристрастия к шампанскому, он остановил все же проходившего мимо лакея и опорожнил несколько бокалов этого напитка большими злыми глотками. Пустая болтовня, коей развлекалась вся эта публика, только раздражала его, и он вернулся на балкон, куда ночной ветерок доносил запах моря и где не ощущалось этого тошнотворного, затхлого запаха помады и немытых человеческих тел. Глубоко вздохнув, он постарался охладить бушевавший в нем гнев и, перегнувшись через перила, начал думать о том, что Кварлз, возможно, был прав, когда убеждал его расстаться с надеждой взыскать с Уорриков злополучные две сотни фунтов. Но значительно хуже потери всех этих денег была перспектива получить Чину Уоррик в качестве компенсации за непогашенный семейный долг, что превратило бы ее всего лишь в наложницу вроде тех, которые пребывали во дворцах восточных властелинов.
   Внезапно его внимание привлек к себе слабый хруст, донесшийся со стороны апельсиновых деревьев, выстроившихся в ряд возле самой веранды, и он решил выяснить, в чем там дело.
   – Кто это? – спросил капитан, спускаясь вниз по ступенькам, ведущим в сад.
   В ответ зашелестели листья одного из невысоких деревьев, и Этан заметил согнутую фигуру, прятавшуюся за ним.
   – Какого черта?.. – только и успел проговорить он, как мрачное выражение его лица сменилось на крайнее удивление, когда ему удалось рассмотреть схваченную им за штаны добычу, болтавшуюся беспомощно в воздухе.
   Брэндон Уоррик, оказавшись в крепких руках капитана Бладуила, не стал звать на помощь, хотя и подумал об этом в первый момент.
   – Вы же понимаете, я не шпионил за вами, – произнес он как можно почтительнее. – Будьте добры, отпустите меня, пожалуйста!
   Взгляд Этана повеселел, а на губах заиграла улыбка, когда он осторожно опустил мальчика на землю. Его улыбка еще более расширилась, когда он увидел, с какой тщательностью этот подросток попытался отчистить свои брюки, прежде чем поднять голову и посмотреть на него со слишком знакомым ему выражением лица.
   – А что же ты делал здесь, если не шпионил? Брэндон вздохнул с облегчением, догадавшись, что наказывать его не будут.
   – Филиппа захотела спуститься вниз, чтобы посмотреть на праздник. Мама говорит, что мы не должны этого делать но Чина сказала, что никто не заметит, если мы заглянем в гостиную в окно.
   – Ну, это меня ничуть не удивляет, – произнес Этан.
   – Вот я и подумал, что это стоящая мысль. Правда, вы застукали меня. Убежать же от вас я не мог, потому что боялся поломать деревья: Дэймон просто трясется над ними. – Подойдя вплотную к веранде, мальчик позвал театральным шепотом: – Фил, давай сюда! Это всего-навсего капитан Бладуил, и он нас не выдаст. Ну что, ты выходишь?
   – Думаю, что на меня и впрямь можно положиться: чужих секретов я не выдаю, – заверил его капитан.
   – О, это же здорово!.. Филиппа, я же сказал, что ты можешь выйти!
   – Не могу, – раздался приглушенный шепот откуда-то из гущи кустов.
   Брэндон раздраженно вздохнул.
   – Почему это? Только не говори мне, что ты все еще боишься!
   Последовала долгая пауза, а потом снова послышался шепот, который смахивал больше на всхлипывания.
   – У меня платье за что-то зацепилось!
   – Уж эти мне девчонки! – изрек Брэндон со всей мудростью своих двенадцати лет и возвел очи горе.
   Этан, от души рассмеявшись, отправился туда, откуда слышался шепот. Там он нашел Филиппу, застрявшую в колючих кустах.
   – Я намерен отправить вас обоих в постель, – оповестил детей Этан, после того как, поднявшись вместе с девочкой на веранду, опустил ее бережно на пол. Выражение лица его при этом было строгим. – Чтобы вам неповадно было выходить из дома, когда стемнеет.
   – А мы не боимся темноты, – заявила Филиппа безапелляционным тоном, однако ее маленькая ручка скользнула при этих словах за поддержкой к Брэндону.
   – Мы много раз выскальзывали незаметно из дома, еще когда Филиппа была совсем маленькой, – признался Брэндон. – А Чина любила брать меня с собой, когда отправлялась ночью купаться, особенно если было так жарко, что невозможно уснуть. И она говорила нам, что мы можем купаться хоть каждую ночь, только бы мама не узнала об этом.
   – Понимаю, – сказал Этан, хотя на самом деле ничего не понимал. Чина Уоррик в его представлении никогда не была легкомысленным ребенком, который не боится ослушаться своих родителей и уж тем более купаться при свете луне. Она всегда казалась ему даже слишком послушной, уважительно относящейся к родителям дочерью, хотя и удивляла его время от времени своенравными выходками, не имевшими, по его мнению, ничего общего с ее сущностью.
   И тут ему в голову впервые закралась ужасная мысль, что гнетущая атмосфера английской школы могла оказать самое отрицательное воздействие на юную девушку, рожденную на острове столь диком и прекрасном, как этот. Насколько Этану было известно, семинария, если только убрать с нее внешний лоск, практически ничем не отличалась от приюта для сирот и подкидышей, и чем больше он об этом думал, тем яснее ему представлялись работавшие там старые девы, такие же озлобленные и уродливые, как Мэгги О'Шоннесси.
   Вспомнив о том, что его мятежная натура стала причиной неприязни, которую неизменно испытывала к нему эта полногрудая дама с пронзительным голосом, Этан почувствовал новый прилив злости в отношении Мальвины Уоррик, подвергшей намеренно свою беспомощную дочь тяжелым испытаниям. У него, как у сироты, не было иного выхода, кроме как оставаться на попечении Мэгги О'Шонесси до тех пор, пока он не вырос и не понял, что к чему, однако Чина, невинная Чина...
   Проклятие, но Нэппи был прав, пора забыть, что он слышал когда-либо о Чине Уоррик или о двух сотнях фунтов стерлингов, которые невозможно, судя по всему, получить без того, чтобы не запутаться окончательно в чужих делах, связанных с судьбой этой девицы. Он и так узнал слишком много и о ее несчастном детстве, и о жестокости ее алчных кузенов, и о вероломстве ее погрязшей в интригах мамаши. Настало время наконец вспомнить, что еще давным-давно он взял за правило избегать всеми силами подобных затруднений, а в Бродхерсте поклялся к тому же в душе, что перестанет волноваться за Чину Уоррик, как только доставит ее к месту назначения.
   Конечно, никто не мог предвидеть всех трудностей, с которыми пришлось столкнуться ему сразу же после того, как его корабль вошел в сингапурский порт. Да и как мог он знать, что окажется таким идиотом, – нет, просто безумцем каким-то! – и угодит в своего рода ловушку, влюбившись в эту рыжую гордячку – главную причину и источник всех его невзгод?
   Господи помилуй, Индонезия становится как будто все более неподходящим местом для такого человека, как Этан Бладуил! Он просто заболеет, если начнет испытывать сострадание по поводу всех злоключений, что выпали на долю Чины Уоррик. А между тем в ее распоряжении имеется фактически все, что может только пожелать юная девушка. И если бы его не ослепила алчность, он наверняка заметил бы это задолго до того, как стало уже слишком поздно.
   Впрочем – гром и молния! – с чего он взял вдруг, что уже поздно изменить что-либо? Не все же потеряно! Он может получить десятки выгодных предложений из любого конца света. И если ничто не подведет его, то успеет еще выйти в море с юго-западными муссонами. Кто помешает ему хоть завтра отплыть, например, в Вампоа, чтобы оттуда с грузом чая на борту взять курс на родину – в Англию? Если же его команде покажется скучным плавание в вышеназванный порт, то почему бы не обратить свои взоры на Берег Слоновой Кости, где можно закупить в Абиджане кофе, чтобы перепродать его затем на весьма оживленных рынках...
   – Этан!
   Обернувшись, он тотчас забыл о детях, поскольку увидел, что Чина, выскочив из дома через открытую дверь на веранду, неслась стремительно в его сторону. Шагов ее не было слышно, сари развевалось от бега, и когда она оказалась в полосе лунного света, он с ужасом заметил страх в ее глазах и поспешил навстречу. Когда капитан приблизился к ней, она резко остановилась, и он, заключив ее мягко в объятия, ощутил внезапно, будто все вокруг исчезло и более не существует ничего, кроме теплоты ее тела, которое он прижимал к себе, и ее рук, коими она обхватила его шею.
   Он целовал ее безумно, страстно, позабыв обо всем на свете и радуясь, словно тонущий человек, завидевший вдруг вдалеке спасительную полоску суши. Он чувствовал, как она дрожит и как открываются ее губы под его поцелуями. Испытываемое ими блаженство было столь велико, что они, потеряв всякое представление о реальном, не смогли бы сказать сами, сколь долго оно длилось... Но вот наконец Чина глубоко вздохнула и постаралась высвободиться из его объятий.
   Этан в ту же секунду отпустил ее. Она, отступив на шаг, прижала к губам руки. Ее широко раскрытые глаза были полны тревоги и чего-то еще, как будто она поняла сейчас нечто такое, чего не хотела бы понимать. И она бы в ту же минуту убежала, если бы Этан не схватил ее крепко за плечи и не потребовал рассказать ему, что ее так напугало.
   Несколько мгновений она смотрела на него непонимающим взглядом, а потом судорожно вздохнула.
   – Это... это рубашки, которые на тех людях, что только что вошли!
   – Какие рубашки? И что за люди?
   Сжав ладони, чтобы унять дрожь, Чина попыталась ответить как можно спокойнее и вразумительнее:
   – Рубашки, в которых пришли телохранители. Они из черного шелка, и на рукаве у них вышита желтая хризантема.
   – Так что, один из гостей заявился сюда в сопровождении телохранителей? – спросил Этан. Хотя он прекрасно знал, что иметь телохранителей – обычное дело для состоятельных китайцев, все же ему показалось странным, что кто-то взял с собой охрану, отправившись на неофициальный прием, ибо в обществе считалось дурным тоном предполагать, что хозяин дома не обеспечивает своим гостям полной безопасности. – Так кто же это были, Чина? Вы знаете их? Полагаю, что это китайцы?
   Она кивнула утвердительно.
   – У меня нет ни малейшего представления о том, кто они, но это те самые люди, которые напали на меня возле « Райфлз-отеля».
   На минуту воцарилось молчание. Потом, придя в себя после услышанного, Этан произнес:
   – Всемогущий Бог! А вы уверены в этом?
   – Конечно, уверена! Да и почему бы не быть мне уверенной? Я успела о них уже почти забыть, но теперь, когда увидела их снова, вспомнила очень ясно эти самые эмблемы на рукаве.
   – В таком случае мне лучше взглянуть на эту публику самому. Подождите меня здесь.
   Этан удалился, прежде чем Чина успела ответить. Сжав на груди руки, она смотрела, как он широкими шагами входит в дом, и чувствовала при этом самое настоящее облегчение. В конце концов она была права, когда обратилась к Этану за помощью. В данный момент для нее не имело значения, что он человек бесчестный, способный на все и занимавшийся к тому же шантажом в отношении ее семьи. Главное, в другом он один знает, что следует делать в подобной ситуации, когда ее мать и брат принимают в доме людей, которые не так давно напали на нее.
   Чина поежилась. Разумеется, Этан поступил правильно, поцеловав ее, потому что от страха она чуть было не впала в истерику. Но поскольку ей не доводилось еще ни разу целоваться вот так, она не должна делать из происшедшего поспешных выводов или позволять себе слишком долго раздумывать о том, в силу каких обстоятельств она не нашла ничего предосудительного в мимолетной их близости или почему, находясь в его объятиях, она почувствовала нечто большее, чем просто успокоение.
   На каменную ступень перед ней скользнула тень. Чина подняла голову и увидела на веранде Этана, который шел к ней. Ее сердце забилось в волнении. К удивлению Чины, в серьезном выражении лица капитана проглядывало скорее замешательство, чем гнев.
   Может быть, он ей не поверил? Но она ничуть не сомневалась в том, что была права!
   – Вы их видели? – произнесла она с замиранием сердца.
   Этан кивнул без слов, и она внезапно поняла, что он в данный момент просто слишком сосредоточен на своих мыслях.
   – Каково ваше мнение? – спросила она настойчиво. – Вы их узнали?
   – Нет.
   – Но вы ведь ожидали увидеть кого-то, кто вам знаком? Этан улыбнулся через силу.
   – Боюсь, что вы весьма точно читаете мои мысли.
   – А кого вы думали увидеть там? – не унималась она и была чрезвычайно удивлена ответом Этана.
   – Я думал, что они пришли с неким высокопоставленным лицом по имени Ванг Тох Чен Арн. Это мандарин из Тяньцзиня, который, смею сказать, почти так же могуществен, как сами маньчжурские правители Поднебесной, и к тому же гораздо хитрее и коварнее, чем они. Хотя ему и принадлежат бесчисленные предприятия по производству шелка, разбросанные по всему Срединному царству, он наверняка испытывает волчий аппетит по отношению к бадаянскому шелку. Я уверен, что он уже сговорился с вашим братом о поставке ему, Ванг Тоху, крупной партии этого товара. Вы что-нибудь слышали об этом?
   Чина покачала головой.
   – Ну и хорошо, что не слышали, – подвел итог Этан. – Для меня немалое облегчение узнать, что эти телохранители не у него на службе, а значит, не он приказал напасть на вас с Нэппи.
   – А вы предполагали именно это?
   Этан оперся руками о балюстраду террасы и начал смотреть в темноту. Вечерний воздух был наполнен благоуханием цветущих миндальных деревьев, смешанным с непередаваемым ароматом духов Чины. Бесчисленные звезды мерцали на темном небе, а возле вершины бадаянского вулкана повисла растущая луна. Ее чистый белый свет падал на тщательно ухоженный газон неподалеку от крыльца и, казалось, осыпал его серебряной пылью, очень похожей на снежную изморозь английской зимы.
   В общем, стояла чудесная ночь, звуковым фоном которой служил доносившийся издалека приглушенный рокочущий шум морского прибоя. Этан вглядывался в сад с завидным упорством, понимая, что туда смотреть безопаснее, чем на Чину, которая, до боли желанная, стояла тихо рядом с ним.
   Он не стал отвечать на ее вопрос прямо, лишь произнес чуть погодя:
   – Много лет назад я лишился «Звезды лотоса» из-за непредвиденной задержки, не позволившей мне вовремя прибыть в Коулун. Китайские военные суда, воспользовавшись этим, успели подняться вверх по Жемчужной реке и захватили нас, что называется, врасплох. Я признаю, что сам во всем виноват, поскольку отказывался верить, что они преследуют меня буквально по пятам. Когда же мне стало ясно, что заблуждался, было уже поздно: пара китайских кораблей устроила нам засаду, и в итоге мы остались ни с чем.
   Наверняка этот Этан сдал свои позиции не без борьбы, подумала Чина и сама удивилась, почему не испытывает в связи со всем этим ни малейших признаков гнева, хотя он действовал тогда в нарушение закона, ибо, как ей было хорошо известно, на его корабле находился груз опиума. И более того, она не сомневалась в том, что, пытаясь избежать ареста, капитан Бладуил, несомненно, перебил или ранил множество китайских моряков, вся вина которых состояла лишь в том, что они пытались воспрепятствовать контрабандной торговле таким опасным наркотиком.
   – Задержка же произошла исключительно из-за Ванг Тох Чен Арна, который настаивал на том, чтобы мы повременили немного с отплытием, – продолжал Этан после короткого раздумья, удивляясь тому, что Чина даже не пытается делать едких замечаний по ходу его рассказа. – Дело в том, что по соглашению, заключенному между нами, мы должны были перевозить только предназначавшийся ему груз, и хотя в трюмах и так уже почти не оставалось свободного места, он уговорил все же меня дождаться его баркасов с новой партией опиума из Мальвы. Я, кстати, и не возражал особенно, поскольку это должно было бы принести нам обоим довольно приличную сумму денег. И лишь позже мне стало известно, что Ванг Тох получил внушительный куш от только что назначенного наместника в Кантоне за то, что помог покончить с нами. Этот сановник, несомненно, знал о том, что военные корабли направляются в Гонконг, и хотел быть уверен, что «Звезде лотоса» не удастся от них ускользнуть.
   Чина нахмурилась.
   – Но зачем понадобилось все это наместнику? Мой отец говорил, что большинство чиновников, назначенных императором, предельно коррумпированны, а это значит, что они берут взятки от китайской гильдии купцов и, следовательно, смотрят сквозь пальцы на контрабандные операции с опиумом. Способствовав же захвату вашего корабля, наместник уменьшил тем самым свои собственные доходе. Почему он поступил так глупо?
   – При других обстоятельствах это и в самом деле выглядело бы глупостью, поскольку он вроде бы действовал себе во вред, – согласился Этан. – Однако ему было предписано императорским указом пресечь контрабандную торговлю, и он бы просто-напросто потерял не только лицо, но и свой весьма высокий пост, если бы вдруг оказался не в состоянии справиться хотя бы с одним купцом, торгующим запрещенным товаром с Китаем.
   – Таким образом, вы были выбраны в качестве жертвы, – заключила Чина и, глядя в вырисовывавшийся в лунном свете хищный профиль лица капитана, ощутила своего рода сожаление по поводу потери им своего судна. Было совершенно очевидно, что «Звезда лотоса» значила для него слишком много.
   Разобравшись в своих чувствах, девушка пришла в замешательство, ибо она должна была бы лишь испытывать признательность к этим китайцам, решившим разделаться наконец с купцами, нелегально ввозившими в Китай опиум, или, иначе, совершавшими преступление, которого, по ее мнению, никак нельзя оправдать. К сожалению, торговля наркотиками не пострадала от войны с контрабандистами, хотя на ведение ее направлялись немалые суммы, и Чина не понаслышке знала, насколько коварно это клейкое коричневое вещество, так как многие старики в китайской общине на Бадаяне курили когда-то кальян, начиненный чертовым зельем.
   – Наместник вовсе не собирался вызывать гнев у пресловутой гильдии купцов, – произнес Этан. – И потому решил направить свою энергию на борьбу с английскими и португальскими негоциантами. Как и все китайцы, он чувствовал здоровую ненависть к иностранцам и соответственно с огромным рвением занялся ими.
   – Должно быть, Ванг Тох получил от него весьма солидное вознаграждение, с лихвой компенсировавшее потери, которые понес он в результате конфискации вашего корабля? – промолвила задумчиво Чина.
   Заметив, как сжались челюсти Этана, она испугалась вспыхнувшего в нем бешеного гнева. Когда он заговорил, тон его голоса, однако, был ровным, хотя и исполненным горечи.
   – О да, это была громадная сумма, разумеется. Когда же груз его был конфискован вместе с моим кораблем, он тут же заявил во всеуслышание, будто я, какой-то там варвар с ненавистного Запада, нанес ему оскорбление. Следуя принятой в Китае традиции, Ванг Тох назначил за мою голову приличное вознаграждение, но, разумеется, все это было всего лишь отлично разыгранный фарс, поскольку он только что положил в карман полученные от наместника деньги.
   – И как же вам стало известно, что он вас предал?
   – Ну, это долгая история, – сказал Этан, резко себя осадив. Понимая, что и так рассказал ей о своем прошлом слишком много, – значительно больше, чем кому-либо еще, – он заметил несколько грубовато: – Может быть, для нас сейчас важнее выяснить все же, кто совершил на вас нападение в Сингапуре?