Страница:
— Честно говоря, нет. Наоборот, она сказала мне, что палец её почти не болит. Это было вскоре после её прихода.
— Вам было сложно убедить её отказаться от игры на рояле?
— Да, на самом деле сложно. Она была настроена решительнейшим образом, но её палец оказался в очень плохом состоянии. Играть больной рукой невозможно, и я сказал ей, что буду очень недоволен, если она станет упорствовать.
— И, исключая это время, вы ни разу не покидали сцены?
— О! О да, я до этого подходил к телефону, когда мы пытались дозвониться до миссис Росс. Это было в половине восьмого. Телефон в ратуше соединён с нашим, а горничная Мэри глуховата и подолгу не берет трубку.
— Мы все были как ненормальные, — раздался голос Дины. — Эсквайр, Генри, папа и я — мы все стояли вокруг телефона и слушали указания мисс Кампанула. Хотя она не говорила, а рычала. На эсквайре не было брюк, только шерстяные розовые кальсоны. Мисс Прентайс подошла к нам, но когда увидела эсквайра, закудахтала, как курица, и убежала. Больше никто не обратил внимания на вид эсквайра, даже мисс Кампанула. Мы все так волновались из-за опоздания других актёров. Папа уже собирался идти домой, чтобы позвонить оттуда, когда мы наконец дозвонились до Мэри.
— Затем я вернулся на сцену, — добавил ректор.
— Я не могу сказать вам точно, что я делала, — сказала Дина. — Я была везде.
Она внимательно вглядывалась в окно.
— Вот идёт Генри.
— Почему бы вам не встретить его? — предложил Аллен. — Расскажете ему, как я вас тут третирую.
— Нет, вы не третируете, но я пойду, — сказала Дина. Она открыла окно и перелезла через низкий подоконник прямо в сад.
— Прошу прощения, — произнёс Аллен, когда окно захлопнулось.
— Она хорошая дочь, — грустно прошептал ректор.
— Вне всякого сомнения. Господин Коупленд, вы понимаете, в каком странном положении мы находимся? Если предполагаемой жертвой была мисс Прентайс, нам необходимо проследить за каждым её движением, её разговорами.., да если возможно, то даже за её мыслями в течение этих последних дней. Мы находимся в необычном положении, имея, несомненно, живую жертву при совершенном убийстве. Существует даже возможность, что убийца может предпринять вторую попытку.
— Нет! Нет! Это было бы слишком ужасно.
— Я уверен, что, как сказала ваша дочь, вы многое знаете об этих двух женщинах, то есть о фактической и, насколько мы понимаем, о подразумевавшейся жертве. Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь, что могло бы пролить свет на эту тёмную путаницу чувств?
Ректор сжал кулаки и устремил взгляд на огонь.
— Я очень сильно обеспокоен, — сказал он. — Но не вижу, чем мог бы вам помочь.
— Вы хотите сказать, что пользовались их доверием и что при обычных обстоятельствах никогда бы не рассказали того, что знаете?
— Разрешите мне самому объяснить. Как вам, конечно, уже известно, я слышал исповеди многих прихожан. Ни при каких обстоятельствах я не нарушу тайны исповеди. Это само собой разумеется. Более того, если бы даже я это сделал, то это ничего бы не дало. Я говорю вам это, чтобы вы не думали, что я имею ключ к тайне.
— Я признаю вашу точку зрения, — сказал Аллен, — и уважаю её.
— Я очень рад. Я знаю, что многие рассматривают таинство исповеди в англо-католической церкви как любительскую подмену римского ритуала. Это не совсем так. Римская церковь говорит: “Ты должен”; протестанты-нонконформисты говорят: “Ты не должен”; англокатолическая[12] церковь говорит: “Ты можешь!"
Но Аллен пришёл сюда не для того, чтобы спорить о различных церковных доктринах. Да и ни при каких обстоятельствах не стал бы этого делать.
Он сказал:
— Я понимаю, что священник, который слушает исповеди, независимо оттого, к какой конфессии он принадлежит, должен рассматривать этот ритуал как нечто неприкосновенное. Я веду речь не об этом. Может быть, вас терзают сомнения, не рассказать ли мне о чем-то, что вы слышали от одного из ваших кающихся грешников вне исповеди?
Ректор в изумлении посмотрел на него, ещё крепче сжал кулаки и сказал:
— Я не думаю, что это в чем-то вам поможет. Просто я обременён воспоминаниями и ужасными сомнениями. Вы говорите, что убийца может опять нанести удар.
Я не думаю, что это возможно, и даже уверен, что этого не произойдёт.
— Почему? — удивился Аллен.
— Потому что я думаю, что убийца уже мёртв, — ответил ректор.
— Вы думаете, что она сама это сделала?
— Я в этом уверен.
— Вы мне скажете почему?
— Полагаю, что я должен это сделать. Господин Аллен, я, к сожалению, не обладаю твёрдым характером и всю свою жизнь стараюсь избегать трудностей. Я знаю, что это очень нехорошо, и пытаюсь победить в себе эту слабость. Я колебался, когда должен был настаивать, тянул время, когда были необходимы решительные действия. Из-за этих самых настоящих грехов упущения я считаю, что несу моральную ответственность, во всяком случае, частичную, за это ужасное происшествие.
Он замолчал, все ещё продолжая смотреть на огонь.
Аллен ждал.
— В пятницу вечером, — вновь заговорил господин Коупленд, — в нашей гостиной собрался кружок книголюбов. Обычно книголюбы собираются в ратуше, но на этот раз из-за подготовки к спектаклю они пришли сюда. Председательствовала мисс Кампанула. Я заходил к ним на короткое время. Дина читала им вслух сцену из “Двенадцатой ночи”, а затем они продолжили чтение другой книги. Честертон, “Шар и крест”. Мисс Кампанула одолжила у меня мой экземпляр. Когда они закончили, она вошла ко мне в кабинет, чтобы вернуть его. Я был один. Это было приблизительно в четверть одиннадцатого.
— Так.
— Господин Аллен, мне очень трудно и неприятно рассказывать вам об этом инциденте. Действительно, я.., я не знаю, как начать. Возможно, вы не знакомы с делами прихода, но, я думаю, многие духовные лица могут сказать, что есть, к сожалению, такой тип прихожан, который доставляет много беспокойства приходским священникам. Я не знаю, поймёте ли вы меня, если я скажу, что часто это.., леди.., которые не очень молоды и у которых нет других интересов.
Теперь ректор покраснел по-настоящему.
— Думаю, что я вас понимаю, — сказал Аллен.
— Правда? Что ж, к сожалению, несчастная мисс Кампанула была активной.., представительницей такого типа. Бедная душа, она была одинока и обладала кипучим темпераментом, который, я уверен, она изо всех сил старалась усмирить, но я не мог иногда не думать, что на помощь ей надо звать доктора, а не священника. Я даже говорил ей об этом.
— Очень мудрый совет, сэр.
— Но она не прислушалась к нему, — тоскливо произнёс ректор. — Она рассчитывала в этом на меня, сэр, и боюсь, что я подвёл её.
— Так что же было в пятницу вечером? — деликатно напомнил Аллен.
— Да, да, я знаю. Я уже подвожу свой рассказ к этому. Но мне, право, очень трудно. Произошла ужасная сцена. Она.., она вбила себе в голову, что если Дина выйдет замуж или опять уедет… Дина — актриса, вы знаете.., то я буду так же одинок, как и она. Она говорила очень много. Я был слишком поражён и встревожен и терялся в сомнениях, что ей ответить. Я думаю, она не правильно поняла моё молчание. Я не могу точно припомнить весь порядок событий. Это было похоже на плохой сон, который до сих пор никак не закончится. Она очень сильно дрожала и смотрела на меня с таким отчаянием в глазах, что я.., я.., я…
Он зажмурился и добавил очень торопливо:
— Я взял её руку в свою.
— Это был абсолютно естественный жест, так ведь?
— Вы не говорили бы так, если бы видели его результат.
— Правда?
— Правда. В следующий момент она оказалась, откровенно говоря, в моих объятиях. Это было, без всякого сомнения, самое ужасное, что когда-либо случалось со мной. Она рыдала и смеялась одновременно. Я был как в бреду. Я не мог высвободиться. Мы никогда не задёргиваем штор в этой комнате, и я оказался в таком дурацком и даже смешном положении. Я был вынужден.., поддерживать её. И мне к тому же было жаль её. Как мучительно сознавать, что ты совершила ужасную ошибку! Она пребывала в истерическом восторге. Мне стыдно повторять вам все это, и потом, это звучит довольно грубо.
— Понимаю, — сказал Аллен. — Но я уверен, что вам следует мне все рассказать.
— Я бы предпочёл, прежде чем делать это, попросить совета у кого-либо из моих собратьев-духовников, но нет ни одного, кто… Однако это не относится к делу. Вы очень терпеливы.
— Как все это закончилось?
— Очень плохо, — сказал ректор, широко открыв глаза. — Хуже быть не могло. Когда она немного успокоилась.., а на это ушло довольно много времени.., я поспешил высвободиться и первое, что я сделал, — это задёрнул шторы. Видите ли, некоторые члены кружка книголюбов могли ещё не уйти. Многих из них встречают молодые люди. Ещё хуже было то, что мисс Прентайс позвонила утром и сказала, что вечером хочет поговорить со мной. Но в то время, когда мисс Кампанула ещё была у меня, она позвонила и сообщила, что не придёт. Это было примерно в десять пятнадцать. С ней разговаривала Дина и потом сказала мне, что у мисс Прентайс был очень расстроенный голос. Я.., боюсь, что был вынужден проявить к ней строгость… Я хочу сказать.., в качестве священника.., в тот день. Я дал ей некоторые предписания, которые должны были удерживать её дома, и, возможно, её палец разболелся ещё больше. Но в тот момент я ещё ждал её прихода, и если бы она видела, это было бы.., ну, правда… Ректор глубоко вздохнул и быстро добавил:
— Но это к делу не относится. Я задёрнул шторы и в суматошном волнении сказал что-то о том, что мисс Прентайс должна прийти. Оказалось, что я не мог сказать ничего более ужасного, потому что, когда я попытался объяснить этой несчастной душе, что она ошиблась, она связала это с визитом мисс Прентайс.
— О, Боже! — воскликнул Аллен.
— Что вы сказали? Да, да, действительно. Она просто взбесилась и выдала в адрес мисс Прентайс поток такой брани, что я никогда не осмелюсь повторить её. Одним словом, она предположила, что мисс Прентайс оттеснила её на задний план не только в делах прихода, но и в том, что касается моего личного отношения. Я рассердился, справедливо рассердился, как мне тогда показалось. Как её священник я приказал ей замолчать. Я упрекнул её и напомнил о смертном грехе зависти. Я сказал, что она молитвой и постом должна вытравить эту злобу из своего сердца. Она притихла, но, уходя, произнесла одну фразу, которую я теперь никогда не забуду. Она повернулась ко мне в дверях и сказала: “Если бы я убила себя, она страдала бы за это, но если бы, стоя здесь, в этой комнате, я могла бы нанести Элеоноре Прентайс смертельный удар, я бы тоже сделала это!” И прежде чем я успел что-либо ответить, она вышла, хлопнув дверью.
— Но почему?
— Потому что мне кажется, что если я этого не сделаю, это сделает Элеонора.
— Разве она сможет? Ей будет очень стыдно. Ей придётся рассказывать о том, как она себя вела.
— Нет, об этом она даже не заикнётся. Поступит по-другому. Поведает, что она застала нас в компрометирующей ситуации, что ты покраснела от стыда, а я взбесился и пригрозил свернуть ей шею.
— Но, Генри, это будет умышленная попытка навести на тебя подозрение.
— Я не стал бы отрицать, что она на это способна.
— А я стала бы. Попытайся ты её убить, тебе это великолепно бы удалось, и теперь у неё не имелось бы причин для беспокойства.
— Что ж, в этом что-то есть. Пожалуй, я тоже могу чувствовать себя спокойно.
— Я бы даже сказала, что это самое лучшее.
— Дина, — сказал Генри. — Как ты думаешь, кто?
— Я не могу об этом думать. Кажется невероятным, что кто-то из нас сделал это. Это просто невозможно. Папа считает, что она сама это сделала. Но почему, он не скажет.
— Как? Подстроила ловушку Элеоноре, а в последнюю минуту решила сама в неё попасть?
— Я думаю, у них с папой был какой-то разговор.
— Что ты думаешь об Аллене? — отрывисто спросил Генри.
— Он мне нравится, ей-богу. Я была с ним груба, — сказала Дина, подбросив полено в камин.
— Это правда, дорогая?
— Я намекнула, что считаю его недостаточно благородным.
— Ну, это была ложь, — весело произнёс Генри.
— Да, я знаю. И он вёл себя очень мило. Но как я могла! Папа побледнел как полотно. , — Естественно. Но это было честно, Дина!
— Я знаю.
— Я люблю. Моя любовь будет такой же долгой, как путь от Земли до Большой Медведицы, вокруг Южного Креста и обратно до Земли.
— Генри, давай никогда не будем завидовать и ревновать, — неожиданно произнесла Дина.
— Хорошо. Но почему?
— Я постоянно думаю об этих двух женщинах. Если бы они не были так завистливы, ничего бы не случилось.
— Боже милосердный, Дина, уж не думаешь ли ты, что Элеонора…
— Нет. Но я чувствую, что все пропитано их завистью. Именно зависть заставила их так относиться друг к другу и к этому изворотливому зверьку миссис Росс.
— Почему ты называешь её изворотливым зверьком?
— Потому что я чувствую, что она именно такая, — ответила Дина.
— Я хотел бы, чтобы мой отец укротил свой средневековый пыл при встречах с ней. Все эти его ужимки чертовски глупы.
— Она завоевала папино расположение своим интересом к церкви.
— Ради контраста с кривлянием моего отца. Остаётся только пожелать, чтобы она не начала отвечать ему тем же. За исключением этого, я ничего против неё не имею.
— Потому что ты мужчина.
— О, чепуха, — сказал Генри, хорошо понимая скрытый смысл слов Дины.
— Я не стала бы ей доверять, — продолжала Дина. — Она женщина для мужчин.
— Это какая-то глупая фраза, — сказал Генри.
— Это означает, — проговорила Дина, — что она мила со всеми мужчинами и любую женщину подведёт в мгновение ока.
— Я бы подумал, что это просто означает, что она слишком привлекательна, чтобы быть популярной среди представительниц своего пола.
— Дорогой, это просто избитая фраза, — сказала Дина.
— Я так не думаю.
— Существует много привлекательных женщин, которые при этом необычайно популярны среди представительниц своего пола.
Генри улыбнулся.
— Ты считаешь её привлекательной? — небрежно спросила Дина.
— Да, очень. Осмелюсь сказать, что она маленькая сучка, но очень мила. Прежде всего одевается она со вкусом.
— Да, это так, — мрачно сказала Дина. — Должно быть, её тряпки стоят целое состояние. Генри поцеловал её.
— Какая же я свинья, — пробормотал он. — Как я, должно быть, тебе наскучил. Моя дорогая, я не достоин твоей любви, но я очень-очень люблю тебя.
— Мы никогда не должны ревновать, — прошептала Дина.
— Дина! — позвал ректор из холла снизу.
— Да, папа?
— Вы где?
— В классной комнате.
— Могу я подняться, как вы считаете? — спросил другой мужской голос.
— Это Аллен, — сказал Генри.
— Поднимайтесь сюда, господин Аллен, — позвала Дина.
Глава 18
— Вам было сложно убедить её отказаться от игры на рояле?
— Да, на самом деле сложно. Она была настроена решительнейшим образом, но её палец оказался в очень плохом состоянии. Играть больной рукой невозможно, и я сказал ей, что буду очень недоволен, если она станет упорствовать.
— И, исключая это время, вы ни разу не покидали сцены?
— О! О да, я до этого подходил к телефону, когда мы пытались дозвониться до миссис Росс. Это было в половине восьмого. Телефон в ратуше соединён с нашим, а горничная Мэри глуховата и подолгу не берет трубку.
— Мы все были как ненормальные, — раздался голос Дины. — Эсквайр, Генри, папа и я — мы все стояли вокруг телефона и слушали указания мисс Кампанула. Хотя она не говорила, а рычала. На эсквайре не было брюк, только шерстяные розовые кальсоны. Мисс Прентайс подошла к нам, но когда увидела эсквайра, закудахтала, как курица, и убежала. Больше никто не обратил внимания на вид эсквайра, даже мисс Кампанула. Мы все так волновались из-за опоздания других актёров. Папа уже собирался идти домой, чтобы позвонить оттуда, когда мы наконец дозвонились до Мэри.
— Затем я вернулся на сцену, — добавил ректор.
— Я не могу сказать вам точно, что я делала, — сказала Дина. — Я была везде.
Она внимательно вглядывалась в окно.
— Вот идёт Генри.
— Почему бы вам не встретить его? — предложил Аллен. — Расскажете ему, как я вас тут третирую.
— Нет, вы не третируете, но я пойду, — сказала Дина. Она открыла окно и перелезла через низкий подоконник прямо в сад.
— Прошу прощения, — произнёс Аллен, когда окно захлопнулось.
— Она хорошая дочь, — грустно прошептал ректор.
— Вне всякого сомнения. Господин Коупленд, вы понимаете, в каком странном положении мы находимся? Если предполагаемой жертвой была мисс Прентайс, нам необходимо проследить за каждым её движением, её разговорами.., да если возможно, то даже за её мыслями в течение этих последних дней. Мы находимся в необычном положении, имея, несомненно, живую жертву при совершенном убийстве. Существует даже возможность, что убийца может предпринять вторую попытку.
— Нет! Нет! Это было бы слишком ужасно.
— Я уверен, что, как сказала ваша дочь, вы многое знаете об этих двух женщинах, то есть о фактической и, насколько мы понимаем, о подразумевавшейся жертве. Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь, что могло бы пролить свет на эту тёмную путаницу чувств?
Ректор сжал кулаки и устремил взгляд на огонь.
— Я очень сильно обеспокоен, — сказал он. — Но не вижу, чем мог бы вам помочь.
— Вы хотите сказать, что пользовались их доверием и что при обычных обстоятельствах никогда бы не рассказали того, что знаете?
— Разрешите мне самому объяснить. Как вам, конечно, уже известно, я слышал исповеди многих прихожан. Ни при каких обстоятельствах я не нарушу тайны исповеди. Это само собой разумеется. Более того, если бы даже я это сделал, то это ничего бы не дало. Я говорю вам это, чтобы вы не думали, что я имею ключ к тайне.
— Я признаю вашу точку зрения, — сказал Аллен, — и уважаю её.
— Я очень рад. Я знаю, что многие рассматривают таинство исповеди в англо-католической церкви как любительскую подмену римского ритуала. Это не совсем так. Римская церковь говорит: “Ты должен”; протестанты-нонконформисты говорят: “Ты не должен”; англокатолическая[12] церковь говорит: “Ты можешь!"
Но Аллен пришёл сюда не для того, чтобы спорить о различных церковных доктринах. Да и ни при каких обстоятельствах не стал бы этого делать.
Он сказал:
— Я понимаю, что священник, который слушает исповеди, независимо оттого, к какой конфессии он принадлежит, должен рассматривать этот ритуал как нечто неприкосновенное. Я веду речь не об этом. Может быть, вас терзают сомнения, не рассказать ли мне о чем-то, что вы слышали от одного из ваших кающихся грешников вне исповеди?
Ректор в изумлении посмотрел на него, ещё крепче сжал кулаки и сказал:
— Я не думаю, что это в чем-то вам поможет. Просто я обременён воспоминаниями и ужасными сомнениями. Вы говорите, что убийца может опять нанести удар.
Я не думаю, что это возможно, и даже уверен, что этого не произойдёт.
— Почему? — удивился Аллен.
— Потому что я думаю, что убийца уже мёртв, — ответил ректор.
* * *
Аллен развернулся на своём стуле и несколько секунд молча смотрел на господина Коупленда. Затем он спросил:— Вы думаете, что она сама это сделала?
— Я в этом уверен.
— Вы мне скажете почему?
— Полагаю, что я должен это сделать. Господин Аллен, я, к сожалению, не обладаю твёрдым характером и всю свою жизнь стараюсь избегать трудностей. Я знаю, что это очень нехорошо, и пытаюсь победить в себе эту слабость. Я колебался, когда должен был настаивать, тянул время, когда были необходимы решительные действия. Из-за этих самых настоящих грехов упущения я считаю, что несу моральную ответственность, во всяком случае, частичную, за это ужасное происшествие.
Он замолчал, все ещё продолжая смотреть на огонь.
Аллен ждал.
— В пятницу вечером, — вновь заговорил господин Коупленд, — в нашей гостиной собрался кружок книголюбов. Обычно книголюбы собираются в ратуше, но на этот раз из-за подготовки к спектаклю они пришли сюда. Председательствовала мисс Кампанула. Я заходил к ним на короткое время. Дина читала им вслух сцену из “Двенадцатой ночи”, а затем они продолжили чтение другой книги. Честертон, “Шар и крест”. Мисс Кампанула одолжила у меня мой экземпляр. Когда они закончили, она вошла ко мне в кабинет, чтобы вернуть его. Я был один. Это было приблизительно в четверть одиннадцатого.
— Так.
— Господин Аллен, мне очень трудно и неприятно рассказывать вам об этом инциденте. Действительно, я.., я не знаю, как начать. Возможно, вы не знакомы с делами прихода, но, я думаю, многие духовные лица могут сказать, что есть, к сожалению, такой тип прихожан, который доставляет много беспокойства приходским священникам. Я не знаю, поймёте ли вы меня, если я скажу, что часто это.., леди.., которые не очень молоды и у которых нет других интересов.
Теперь ректор покраснел по-настоящему.
— Думаю, что я вас понимаю, — сказал Аллен.
— Правда? Что ж, к сожалению, несчастная мисс Кампанула была активной.., представительницей такого типа. Бедная душа, она была одинока и обладала кипучим темпераментом, который, я уверен, она изо всех сил старалась усмирить, но я не мог иногда не думать, что на помощь ей надо звать доктора, а не священника. Я даже говорил ей об этом.
— Очень мудрый совет, сэр.
— Но она не прислушалась к нему, — тоскливо произнёс ректор. — Она рассчитывала в этом на меня, сэр, и боюсь, что я подвёл её.
— Так что же было в пятницу вечером? — деликатно напомнил Аллен.
— Да, да, я знаю. Я уже подвожу свой рассказ к этому. Но мне, право, очень трудно. Произошла ужасная сцена. Она.., она вбила себе в голову, что если Дина выйдет замуж или опять уедет… Дина — актриса, вы знаете.., то я буду так же одинок, как и она. Она говорила очень много. Я был слишком поражён и встревожен и терялся в сомнениях, что ей ответить. Я думаю, она не правильно поняла моё молчание. Я не могу точно припомнить весь порядок событий. Это было похоже на плохой сон, который до сих пор никак не закончится. Она очень сильно дрожала и смотрела на меня с таким отчаянием в глазах, что я.., я.., я…
Он зажмурился и добавил очень торопливо:
— Я взял её руку в свою.
— Это был абсолютно естественный жест, так ведь?
— Вы не говорили бы так, если бы видели его результат.
— Правда?
— Правда. В следующий момент она оказалась, откровенно говоря, в моих объятиях. Это было, без всякого сомнения, самое ужасное, что когда-либо случалось со мной. Она рыдала и смеялась одновременно. Я был как в бреду. Я не мог высвободиться. Мы никогда не задёргиваем штор в этой комнате, и я оказался в таком дурацком и даже смешном положении. Я был вынужден.., поддерживать её. И мне к тому же было жаль её. Как мучительно сознавать, что ты совершила ужасную ошибку! Она пребывала в истерическом восторге. Мне стыдно повторять вам все это, и потом, это звучит довольно грубо.
— Понимаю, — сказал Аллен. — Но я уверен, что вам следует мне все рассказать.
— Я бы предпочёл, прежде чем делать это, попросить совета у кого-либо из моих собратьев-духовников, но нет ни одного, кто… Однако это не относится к делу. Вы очень терпеливы.
— Как все это закончилось?
— Очень плохо, — сказал ректор, широко открыв глаза. — Хуже быть не могло. Когда она немного успокоилась.., а на это ушло довольно много времени.., я поспешил высвободиться и первое, что я сделал, — это задёрнул шторы. Видите ли, некоторые члены кружка книголюбов могли ещё не уйти. Многих из них встречают молодые люди. Ещё хуже было то, что мисс Прентайс позвонила утром и сказала, что вечером хочет поговорить со мной. Но в то время, когда мисс Кампанула ещё была у меня, она позвонила и сообщила, что не придёт. Это было примерно в десять пятнадцать. С ней разговаривала Дина и потом сказала мне, что у мисс Прентайс был очень расстроенный голос. Я.., боюсь, что был вынужден проявить к ней строгость… Я хочу сказать.., в качестве священника.., в тот день. Я дал ей некоторые предписания, которые должны были удерживать её дома, и, возможно, её палец разболелся ещё больше. Но в тот момент я ещё ждал её прихода, и если бы она видела, это было бы.., ну, правда… Ректор глубоко вздохнул и быстро добавил:
— Но это к делу не относится. Я задёрнул шторы и в суматошном волнении сказал что-то о том, что мисс Прентайс должна прийти. Оказалось, что я не мог сказать ничего более ужасного, потому что, когда я попытался объяснить этой несчастной душе, что она ошиблась, она связала это с визитом мисс Прентайс.
— О, Боже! — воскликнул Аллен.
— Что вы сказали? Да, да, действительно. Она просто взбесилась и выдала в адрес мисс Прентайс поток такой брани, что я никогда не осмелюсь повторить её. Одним словом, она предположила, что мисс Прентайс оттеснила её на задний план не только в делах прихода, но и в том, что касается моего личного отношения. Я рассердился, справедливо рассердился, как мне тогда показалось. Как её священник я приказал ей замолчать. Я упрекнул её и напомнил о смертном грехе зависти. Я сказал, что она молитвой и постом должна вытравить эту злобу из своего сердца. Она притихла, но, уходя, произнесла одну фразу, которую я теперь никогда не забуду. Она повернулась ко мне в дверях и сказала: “Если бы я убила себя, она страдала бы за это, но если бы, стоя здесь, в этой комнате, я могла бы нанести Элеоноре Прентайс смертельный удар, я бы тоже сделала это!” И прежде чем я успел что-либо ответить, она вышла, хлопнув дверью.
* * *
— Дорогая, — говорил Генри, — я думаю, что лучше рассказать ему.— Но почему?
— Потому что мне кажется, что если я этого не сделаю, это сделает Элеонора.
— Разве она сможет? Ей будет очень стыдно. Ей придётся рассказывать о том, как она себя вела.
— Нет, об этом она даже не заикнётся. Поступит по-другому. Поведает, что она застала нас в компрометирующей ситуации, что ты покраснела от стыда, а я взбесился и пригрозил свернуть ей шею.
— Но, Генри, это будет умышленная попытка навести на тебя подозрение.
— Я не стал бы отрицать, что она на это способна.
— А я стала бы. Попытайся ты её убить, тебе это великолепно бы удалось, и теперь у неё не имелось бы причин для беспокойства.
— Что ж, в этом что-то есть. Пожалуй, я тоже могу чувствовать себя спокойно.
— Я бы даже сказала, что это самое лучшее.
— Дина, — сказал Генри. — Как ты думаешь, кто?
— Я не могу об этом думать. Кажется невероятным, что кто-то из нас сделал это. Это просто невозможно. Папа считает, что она сама это сделала. Но почему, он не скажет.
— Как? Подстроила ловушку Элеоноре, а в последнюю минуту решила сама в неё попасть?
— Я думаю, у них с папой был какой-то разговор.
— Что ты думаешь об Аллене? — отрывисто спросил Генри.
— Он мне нравится, ей-богу. Я была с ним груба, — сказала Дина, подбросив полено в камин.
— Это правда, дорогая?
— Я намекнула, что считаю его недостаточно благородным.
— Ну, это была ложь, — весело произнёс Генри.
— Да, я знаю. И он вёл себя очень мило. Но как я могла! Папа побледнел как полотно. , — Естественно. Но это было честно, Дина!
— Я знаю.
— Я люблю. Моя любовь будет такой же долгой, как путь от Земли до Большой Медведицы, вокруг Южного Креста и обратно до Земли.
— Генри, давай никогда не будем завидовать и ревновать, — неожиданно произнесла Дина.
— Хорошо. Но почему?
— Я постоянно думаю об этих двух женщинах. Если бы они не были так завистливы, ничего бы не случилось.
— Боже милосердный, Дина, уж не думаешь ли ты, что Элеонора…
— Нет. Но я чувствую, что все пропитано их завистью. Именно зависть заставила их так относиться друг к другу и к этому изворотливому зверьку миссис Росс.
— Почему ты называешь её изворотливым зверьком?
— Потому что я чувствую, что она именно такая, — ответила Дина.
— Я хотел бы, чтобы мой отец укротил свой средневековый пыл при встречах с ней. Все эти его ужимки чертовски глупы.
— Она завоевала папино расположение своим интересом к церкви.
— Ради контраста с кривлянием моего отца. Остаётся только пожелать, чтобы она не начала отвечать ему тем же. За исключением этого, я ничего против неё не имею.
— Потому что ты мужчина.
— О, чепуха, — сказал Генри, хорошо понимая скрытый смысл слов Дины.
— Я не стала бы ей доверять, — продолжала Дина. — Она женщина для мужчин.
— Это какая-то глупая фраза, — сказал Генри.
— Это означает, — проговорила Дина, — что она мила со всеми мужчинами и любую женщину подведёт в мгновение ока.
— Я бы подумал, что это просто означает, что она слишком привлекательна, чтобы быть популярной среди представительниц своего пола.
— Дорогой, это просто избитая фраза, — сказала Дина.
— Я так не думаю.
— Существует много привлекательных женщин, которые при этом необычайно популярны среди представительниц своего пола.
Генри улыбнулся.
— Ты считаешь её привлекательной? — небрежно спросила Дина.
— Да, очень. Осмелюсь сказать, что она маленькая сучка, но очень мила. Прежде всего одевается она со вкусом.
— Да, это так, — мрачно сказала Дина. — Должно быть, её тряпки стоят целое состояние. Генри поцеловал её.
— Какая же я свинья, — пробормотал он. — Как я, должно быть, тебе наскучил. Моя дорогая, я не достоин твоей любви, но я очень-очень люблю тебя.
— Мы никогда не должны ревновать, — прошептала Дина.
— Дина! — позвал ректор из холла снизу.
— Да, папа?
— Вы где?
— В классной комнате.
— Могу я подняться, как вы считаете? — спросил другой мужской голос.
— Это Аллен, — сказал Генри.
— Поднимайтесь сюда, господин Аллен, — позвала Дина.
Глава 18
ЗАГАДОЧНАЯ ЛЕДИ
— Садитесь, господин Аллен, — пригласила Дина. — Хотя, боюсь, стулья в этой комнате не слишком устойчивы. Вы ведь знаете Генри?
— Да, немного, — сказал Аллен. — Я сяду вот сюда, если можно.
Он сел на низенькую скамеечку для ног прямо у огня.
— Я рассказала Генри, какой грубой я была, — сообщила Дина.
— Я был в ужасе, — отозвался Генри. — Она ещё очень юная неразумная девочка.
— А вы не могли бы расположиться тут поудобнее и рассказать нам кое-что об этом преступлении? — предложила Дина.
— Боюсь, что нет. Это было бы восхитительно — расположиться тут поудобнее, но, видите ли, нам в Скотленд-Ярде не разрешается заводить дружеские отношения при исполнении служебных обязанностей. Это кажется нелепым, но мне надо до вечера успеть переделать огромную кучу дел.
— Вы просто собираете улики, — спросил Генри, — и надеетесь, что сможете понять их смысл?
— Более или менее. Мы собираем всевозможный мусор, затем раскладываем его и пытаемся увидеть рисунок.
— Полагаю, у вас пока нет рисунка?
— Он должен быть. Главное — суметь отбросить все ненужное.
— И до сих пор никаких признаков? — спросила Дина.
— Есть признаки, но не так много.
— Вы подозреваете кого-либо из нас?
— Не слишком.
— Ну, мы этого не делали, — сказала Дина.
— Вот и хорошо.
— Убийства, — сказал Генри, — должны отличаться от любых других преступлений. Особенно те, что происходят в сельской местности. Здесь вы имеете дело не с обычными преступными классами.
— Достаточно верно сказано, — заметил Аллен. — Я имею дело с людьми, которые, подобно вам, очень откровенны до определённого момента, гораздо более откровенны, чем завзятые преступники. Те лгут полиции просто по привычке. Но люди, подобные вам, вероятно, многое привнесут в savoir faire[13] утаивания главного. Например, я очень хорошо знаю, что есть нечто большее в этой встрече вас двоих с мисс Прентайс в пятницу. Но говорить с вами бесполезно, как если бы я стал убеждать грабителя: “Давай показания. Я не за тобой охочусь. Скажи мне то, что я хочу знать об остальных бандах, и может быть я забуду все об этом грабеже”. К сожалению, у меня ничего нет против вас.
— Это именно то, что я имею в виду, — сказал Генри. — Однако вы можете наброситься на мою кузину Элеонору.
— Да. Именно это мне придётся сделать, — согласился Аллен.
— Надеюсь, вы верите не всему, что она вам рассказывает, — сказала Дина, — а то запутаетесь. В том, что касается нас, она такая же кислая, как айва.
— И вообще, она практически невменяема, — добавил Генри. — Вопрос был в том, кто более рехнулся:
Элеонора или мисс Кампанула.
— Прискорбно, — туманно выразился Аллен. — Господин Джернигэм, вы ставили ящик снаружи под одним из окон ратуши после половины третьего в пятницу?
— Нет.
— Что же все-таки это за ящик? — спросила Дина.
— Неважно. Теперь о рояле. Когда появились эти горшки с геранями?
— Во всяком случае, в субботу утром они уже там были, — сказала Дина. — Я собиралась попросить кого-нибудь убрать их. Мне кажется, они закрывали сцену от зрителей. Думаю, что девушки поставили их туда в пятницу после моего ухода.
— В этом случае Джорджи пришлось убрать их, чтобы вставить свой пистолет.
— А убийца, — подчеркнул Генри, — должен был убрать их опять.
— Да.
— Интересно когда? — сказал Генри.
— Мне тоже интересно. Мисс Коупленд, вы видели мисс Кампанула в пятницу вечером?
— В пятницу вечером? О, я видела её на собрании кружка книголюбов в гостиной.
— Не после этого?
— Нет. Как только я ушла из гостиной, я поднялась сюда. Она пошла в кабинет к папе. Я слышала её сварливый, как обычно, голос. Бедняжка.
— Кабинет как раз под этой комнатой, не так ли?
— Да. Я хотела поговорить с папой, но ждала, пока все уйдут.
Аллен подождал секунду, прежде чем спросить:
— Все?
— Был кто-то ещё в кабинете вместе с мисс К. Я все время называю её мисс К. Мы все так делаем.
— Откуда вы знаете, что там был кто-то ещё?
— Ну, потому что кто-то ушёл после мисс К., — нетерпеливо сказала Дина. — Это была не мисс Прентайс, потому что она позвонила из Пен Куко примерно в это время. Мэри позвала меня к телефону, поэтому я предполагаю, что это могла быть Глэдис Райт. Она является руководителем кружка книголюбов. Глэдис живёт у дороги. Должно быть, она ушла через окно в кабинете, потому что я слышала, как скрипнула калитка, выходящая на дорогу. Вот как я поняла, что она здесь была.
Аллен подошёл к окну. Он посмотрел на посыпанную гравием дорожку, на лужайку и на едва заметную тропинку, которая вела к шатающейся калитке и, очевидно, продолжалась за ней, проходя через небольшую рощицу к дороге.
— Я полагаю, вы всегда ходите в ратушу этим путём? — спросил Аллен.
— О да, это гораздо быстрее, чем обходить дом и выходить из парадной двери.
— Да, — отозвался Аллен, — пожалуй. Он задумчиво посмотрел на Дину:
— Вы слышали голос этого человека?
— Ну вот! — воскликнула Дина. — Как это понимать? Нет, я не слышала. Спросите у папы. Он скажет вам, кто это был.
— Как глупо с моей стороны, — заметил Аллен. — Конечно, он скажет.
Он увидел, что ратуша была совсем недалеко, там, где эта тропинка выходила на дорогу. Он вернулся и обошёл дом ректора, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что Дина и Генри наблюдают за ним из окна классной комнаты. Когда он садился в машину, Генри открыл окно и выглянул наружу.
— Эй! — крикнул он.
— Молчи, — раздался позади него голос Дины. — Не надо, Генри.
— Что такое? — спросил Аллен, глядя в боковое окно.
— Ничего, — сказала Дина. — Он сходит с ума, только и всего. До свидания.
Голова Генри исчезла, и окно захлопнулось.
“Интересно, — подумал Аллен, — не пришла ли господину Генри такая же мысль, как и мне?"
Он уехал.
В гостинице он нашёл Найджела, а Фокса ещё не было.
— Куда вы собираетесь? — спросил Найджел, когда Аллен вернулся в машину.
— Навестить одну леди.
— Разрешите мне тоже.
— Какого черта?
— Я не буду заходить вместе с вами, если вы против.
— Естественно. Хорошо. Это внесёт некоторое разнообразие.
— О, Боже, вы меня интригуете, — сказал Найджел и сел в машину. — Теперь скажите, что это за леди? Говорите же, любезный.
— Миссис Росс.
— Таинственная незнакомка.
— Почему вы её так называете?
— Это роль, которая была у неё в пьесе. У меня имеется программка.
— Так оно и есть, — сказал Аллен.
Он повернул на Вэйл-Роуд и через некоторое время начал говорить. Он перечислил все события, начиная с полудня пятницы. Как смог, он описал все действия покойной и остальных членов труппы. Он рассказал, кто, куда и когда ходил, и дал Найджелу расписание, которое набросал в своём блокноте.
— Я это ненавижу, — проворчал Найджел. — Это разрушает мой интерес к делу и напоминает мне Брэдшо[14] , в котором ничего невозможно понять.
— Тем хуже для вас, — сухо сказал Аллен. — Посмотрите на список внизу.
Найджел прочитал:
“Рояль. Дырки от булавок. Автоматический пистолет. Ветка. Лук. Палочки для еды. Ключ. Письмо. Скрипящая калитка. Окно. Телефон”.
— Спасибо, — сказал Найджел. — Теперь все встало на свои места. Это ясно как Божий день. Особенно очевидно то, что касается лука. А булавки.., странно, что я сразу не понял всего тонкого внутреннего смысла существования этих булавок.
Он вернул лист Аллену.
— Продолжайте, — язвительно проговорил Найджел. — Давайте, говорите: “У вас есть факты, Басгейт. Вы знаете мои методы, Басгейт. Как насчёт маленьких серых клеточек, Басгейт?” Швырните какую-нибудь цитату. Добавьте: “О, мой дорогой приятель” — и исчезните в тумане сложного вымысла.
— Вот и Клаудифолд, — сказал Аллен. — Правда, холодно? Прошлой ночью термометр в кафе показывал двенадцать градусов мороза.
— О, господин Меркурий, как вы меня поразили!
— Вон там, должно быть, коттедж миссис Росс.
— Могу я войти в качестве вашего стенографа?
— Очень хорошо. Я смогу послать вас с поручением в деревню. — Дак-Коттедж стоял на повороте дороги неподалёку от того места, где она подходила к деревне Клаудифолд. Это был типичный дорсетский коттедж, с обычным фасадом, с правильными пропорциями, холодно-серый.
Миссис Росс принарядила его. Подъёмные окна с подоконниками и парадная дверь были выкрашены в ярко-красный цвет, и такие же ярко-красные кадки с деревьями стояли по обе стороны входной двери.
Аллен два раза стукнул по блестящему латунному молоточку на двери.
Дверь открыла горничная, вся в вишнёво-красном и в кисее. Миссис Росс была дома. Горничная унесла с собой визитку Аллена, через некоторое время вернулась и пригласила их войти.
Аллену пришлось наклонить голову перед низкой дверью. Впрочем, потолки в комнатах тоже были не намного выше. Они прошли через крошечную переднюю, спустились по нескольким неровным ступенькам и оказались в гостиной миссис Росс. Хозяйки там ещё не было. Это была очаровательная гостиная, окна которой выходили в маленький ухоженный сад. Старинные гравюры на стенах, немного добротной мебели, тёмный ковёр, несколько очень удобных стульев, и на всем отпечаток женственности. В общем, это была изящная маленькая комнатка. Аллен взглянул на книжный шкаф, заполненный современными романами. Он отметил несколько книг, которые говорили о тонком литературном вкусе их хозяйки, а также три популярных собрания известных криминальных романов. Они все, были в потрясающих обложках и проиллюстрированы фотографиями. За этими обложками скрывались истории множества знаменитых преступников. Аллен усмехнулся про себя и взял с полки одну из книг. Он начал перелистывать её наугад и неожиданно наткнулся на лекцию о дактилоскопии. Между страницами лежал пепел от сигареты. Тут послышался женский голос. Аллен положил книгу на место. Дверь открылась, и вошла миссис Росс.
— Да, немного, — сказал Аллен. — Я сяду вот сюда, если можно.
Он сел на низенькую скамеечку для ног прямо у огня.
— Я рассказала Генри, какой грубой я была, — сообщила Дина.
— Я был в ужасе, — отозвался Генри. — Она ещё очень юная неразумная девочка.
— А вы не могли бы расположиться тут поудобнее и рассказать нам кое-что об этом преступлении? — предложила Дина.
— Боюсь, что нет. Это было бы восхитительно — расположиться тут поудобнее, но, видите ли, нам в Скотленд-Ярде не разрешается заводить дружеские отношения при исполнении служебных обязанностей. Это кажется нелепым, но мне надо до вечера успеть переделать огромную кучу дел.
— Вы просто собираете улики, — спросил Генри, — и надеетесь, что сможете понять их смысл?
— Более или менее. Мы собираем всевозможный мусор, затем раскладываем его и пытаемся увидеть рисунок.
— Полагаю, у вас пока нет рисунка?
— Он должен быть. Главное — суметь отбросить все ненужное.
— И до сих пор никаких признаков? — спросила Дина.
— Есть признаки, но не так много.
— Вы подозреваете кого-либо из нас?
— Не слишком.
— Ну, мы этого не делали, — сказала Дина.
— Вот и хорошо.
— Убийства, — сказал Генри, — должны отличаться от любых других преступлений. Особенно те, что происходят в сельской местности. Здесь вы имеете дело не с обычными преступными классами.
— Достаточно верно сказано, — заметил Аллен. — Я имею дело с людьми, которые, подобно вам, очень откровенны до определённого момента, гораздо более откровенны, чем завзятые преступники. Те лгут полиции просто по привычке. Но люди, подобные вам, вероятно, многое привнесут в savoir faire[13] утаивания главного. Например, я очень хорошо знаю, что есть нечто большее в этой встрече вас двоих с мисс Прентайс в пятницу. Но говорить с вами бесполезно, как если бы я стал убеждать грабителя: “Давай показания. Я не за тобой охочусь. Скажи мне то, что я хочу знать об остальных бандах, и может быть я забуду все об этом грабеже”. К сожалению, у меня ничего нет против вас.
— Это именно то, что я имею в виду, — сказал Генри. — Однако вы можете наброситься на мою кузину Элеонору.
— Да. Именно это мне придётся сделать, — согласился Аллен.
— Надеюсь, вы верите не всему, что она вам рассказывает, — сказала Дина, — а то запутаетесь. В том, что касается нас, она такая же кислая, как айва.
— И вообще, она практически невменяема, — добавил Генри. — Вопрос был в том, кто более рехнулся:
Элеонора или мисс Кампанула.
— Прискорбно, — туманно выразился Аллен. — Господин Джернигэм, вы ставили ящик снаружи под одним из окон ратуши после половины третьего в пятницу?
— Нет.
— Что же все-таки это за ящик? — спросила Дина.
— Неважно. Теперь о рояле. Когда появились эти горшки с геранями?
— Во всяком случае, в субботу утром они уже там были, — сказала Дина. — Я собиралась попросить кого-нибудь убрать их. Мне кажется, они закрывали сцену от зрителей. Думаю, что девушки поставили их туда в пятницу после моего ухода.
— В этом случае Джорджи пришлось убрать их, чтобы вставить свой пистолет.
— А убийца, — подчеркнул Генри, — должен был убрать их опять.
— Да.
— Интересно когда? — сказал Генри.
— Мне тоже интересно. Мисс Коупленд, вы видели мисс Кампанула в пятницу вечером?
— В пятницу вечером? О, я видела её на собрании кружка книголюбов в гостиной.
— Не после этого?
— Нет. Как только я ушла из гостиной, я поднялась сюда. Она пошла в кабинет к папе. Я слышала её сварливый, как обычно, голос. Бедняжка.
— Кабинет как раз под этой комнатой, не так ли?
— Да. Я хотела поговорить с папой, но ждала, пока все уйдут.
Аллен подождал секунду, прежде чем спросить:
— Все?
— Был кто-то ещё в кабинете вместе с мисс К. Я все время называю её мисс К. Мы все так делаем.
— Откуда вы знаете, что там был кто-то ещё?
— Ну, потому что кто-то ушёл после мисс К., — нетерпеливо сказала Дина. — Это была не мисс Прентайс, потому что она позвонила из Пен Куко примерно в это время. Мэри позвала меня к телефону, поэтому я предполагаю, что это могла быть Глэдис Райт. Она является руководителем кружка книголюбов. Глэдис живёт у дороги. Должно быть, она ушла через окно в кабинете, потому что я слышала, как скрипнула калитка, выходящая на дорогу. Вот как я поняла, что она здесь была.
Аллен подошёл к окну. Он посмотрел на посыпанную гравием дорожку, на лужайку и на едва заметную тропинку, которая вела к шатающейся калитке и, очевидно, продолжалась за ней, проходя через небольшую рощицу к дороге.
— Я полагаю, вы всегда ходите в ратушу этим путём? — спросил Аллен.
— О да, это гораздо быстрее, чем обходить дом и выходить из парадной двери.
— Да, — отозвался Аллен, — пожалуй. Он задумчиво посмотрел на Дину:
— Вы слышали голос этого человека?
— Ну вот! — воскликнула Дина. — Как это понимать? Нет, я не слышала. Спросите у папы. Он скажет вам, кто это был.
— Как глупо с моей стороны, — заметил Аллен. — Конечно, он скажет.
* * *
Он не стал ничего спрашивать у ректора, но прежде чем уйти, он, обойдя посыпанную гравием дорожку, прошёл через лужайку к калитке. Она действительно скрипнула очень громко. Это была одна из старомодных калиток с прибитой дощечкой внизу, в виде порога. Очевидно, этой тропинкой пользовались очень часто. Было бесполезно пытаться что-либо найти на её жёсткой, скользкой поверхности. После вечера пятницы прошло слишком много дождей. “Чересчур много дождей”, — вздохнул Аллен. Но все-таки около калитки он обнаружил два размытых водой углубления. Подковообразные ямки диаметром примерно два дюйма, которые наполнились водой. “Каблуки, — подумал Аллен, — но нет никакой надежды определить чьи. Женские. Стояла здесь и смотрела на дом”. Он видел, как ректор наклонился к камину в своём кабинете. “Так, — подумал Аллен и углубился в маленькую рощу. — Абсолютно ничего относящегося к делу. Ничего”.Он увидел, что ратуша была совсем недалеко, там, где эта тропинка выходила на дорогу. Он вернулся и обошёл дом ректора, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что Дина и Генри наблюдают за ним из окна классной комнаты. Когда он садился в машину, Генри открыл окно и выглянул наружу.
— Эй! — крикнул он.
— Молчи, — раздался позади него голос Дины. — Не надо, Генри.
— Что такое? — спросил Аллен, глядя в боковое окно.
— Ничего, — сказала Дина. — Он сходит с ума, только и всего. До свидания.
Голова Генри исчезла, и окно захлопнулось.
“Интересно, — подумал Аллен, — не пришла ли господину Генри такая же мысль, как и мне?"
Он уехал.
В гостинице он нашёл Найджела, а Фокса ещё не было.
— Куда вы собираетесь? — спросил Найджел, когда Аллен вернулся в машину.
— Навестить одну леди.
— Разрешите мне тоже.
— Какого черта?
— Я не буду заходить вместе с вами, если вы против.
— Естественно. Хорошо. Это внесёт некоторое разнообразие.
— О, Боже, вы меня интригуете, — сказал Найджел и сел в машину. — Теперь скажите, что это за леди? Говорите же, любезный.
— Миссис Росс.
— Таинственная незнакомка.
— Почему вы её так называете?
— Это роль, которая была у неё в пьесе. У меня имеется программка.
— Так оно и есть, — сказал Аллен.
Он повернул на Вэйл-Роуд и через некоторое время начал говорить. Он перечислил все события, начиная с полудня пятницы. Как смог, он описал все действия покойной и остальных членов труппы. Он рассказал, кто, куда и когда ходил, и дал Найджелу расписание, которое набросал в своём блокноте.
— Я это ненавижу, — проворчал Найджел. — Это разрушает мой интерес к делу и напоминает мне Брэдшо[14] , в котором ничего невозможно понять.
— Тем хуже для вас, — сухо сказал Аллен. — Посмотрите на список внизу.
Найджел прочитал:
“Рояль. Дырки от булавок. Автоматический пистолет. Ветка. Лук. Палочки для еды. Ключ. Письмо. Скрипящая калитка. Окно. Телефон”.
— Спасибо, — сказал Найджел. — Теперь все встало на свои места. Это ясно как Божий день. Особенно очевидно то, что касается лука. А булавки.., странно, что я сразу не понял всего тонкого внутреннего смысла существования этих булавок.
Он вернул лист Аллену.
— Продолжайте, — язвительно проговорил Найджел. — Давайте, говорите: “У вас есть факты, Басгейт. Вы знаете мои методы, Басгейт. Как насчёт маленьких серых клеточек, Басгейт?” Швырните какую-нибудь цитату. Добавьте: “О, мой дорогой приятель” — и исчезните в тумане сложного вымысла.
— Вот и Клаудифолд, — сказал Аллен. — Правда, холодно? Прошлой ночью термометр в кафе показывал двенадцать градусов мороза.
— О, господин Меркурий, как вы меня поразили!
— Вон там, должно быть, коттедж миссис Росс.
— Могу я войти в качестве вашего стенографа?
— Очень хорошо. Я смогу послать вас с поручением в деревню. — Дак-Коттедж стоял на повороте дороги неподалёку от того места, где она подходила к деревне Клаудифолд. Это был типичный дорсетский коттедж, с обычным фасадом, с правильными пропорциями, холодно-серый.
Миссис Росс принарядила его. Подъёмные окна с подоконниками и парадная дверь были выкрашены в ярко-красный цвет, и такие же ярко-красные кадки с деревьями стояли по обе стороны входной двери.
Аллен два раза стукнул по блестящему латунному молоточку на двери.
Дверь открыла горничная, вся в вишнёво-красном и в кисее. Миссис Росс была дома. Горничная унесла с собой визитку Аллена, через некоторое время вернулась и пригласила их войти.
Аллену пришлось наклонить голову перед низкой дверью. Впрочем, потолки в комнатах тоже были не намного выше. Они прошли через крошечную переднюю, спустились по нескольким неровным ступенькам и оказались в гостиной миссис Росс. Хозяйки там ещё не было. Это была очаровательная гостиная, окна которой выходили в маленький ухоженный сад. Старинные гравюры на стенах, немного добротной мебели, тёмный ковёр, несколько очень удобных стульев, и на всем отпечаток женственности. В общем, это была изящная маленькая комнатка. Аллен взглянул на книжный шкаф, заполненный современными романами. Он отметил несколько книг, которые говорили о тонком литературном вкусе их хозяйки, а также три популярных собрания известных криминальных романов. Они все, были в потрясающих обложках и проиллюстрированы фотографиями. За этими обложками скрывались истории множества знаменитых преступников. Аллен усмехнулся про себя и взял с полки одну из книг. Он начал перелистывать её наугад и неожиданно наткнулся на лекцию о дактилоскопии. Между страницами лежал пепел от сигареты. Тут послышался женский голос. Аллен положил книгу на место. Дверь открылась, и вошла миссис Росс.