Страница:
— Вы будете обыскивать помещения, сэр?
— Да.
— Если вы не против, мне кажется, я мог бы помочь.
— Конечно. Фокс, вы и Томпсон должны убедиться, что мы ничего не пропустили в актёрских уборных и комнате отдыха. Бейли, вы можете взять Роупера с собой на сцену. Просмотрите внимательно каждый дюйм. Я займусь залом и, если закончу раньше, присоединюсь к вам.
— Вы собираетесь искать что-то определённое? — спросил Найджел.
— Нет, займусь мелочами. Например, поищу детали от “Игрушки для бездельников”. Или водяной пистолет.
— А также не будем забывать о детских комиксах, которые могут валяться где-нибудь поблизости, — добавил Фокс.
— Бедняжки! — вздохнул Найджел. — Назад, в детство. Здесь есть телефон?
— В одной из уборных, — ответил Аллен. — Но надо звонить через коммутатор.
— Тогда я позвоню в офис из кафе. Я тем временем могу написать целый рассказ.
Он вынул свой блокнот и расположился на сцене за столом.
Полицейское расследование — это в основном глупое занятие. Нет ничего более утомительного, чем поиск каких-то неизвестных предметов. Половина жизни детектива уходит на то, чтобы внимательно рассматривать множество скучных вещиц и, не найдя ничего интересного, возвращать их на место. Аллен начал своё тщательнейшее исследование от входной двери ратуши. Он полз медленно, как черепаха, по пыльному полу между рядами скамеек. Он был весь в грязи, озяб и поминутно чихал от пыли. Он не мог позволить себе отвлечься и подумать о своих личных делах, о чем-нибудь приятном, о предстоящей свадьбе и о том, что в последнее время он был действительно очень счастлив. Потому что именно в тот момент, когда мысли детектива отвлекаются от того дела, над которым он сейчас работает, он упускает тот единственный нужный знак, который волею судьбы оставлен на его пути. Время от времени те, кто был на сцене, слышали тонкое посвистывание. Не умолкая, жужжал голос Роупера. Через равные промежутки часы на церкви обозначали течение времени. Мисе Кампанула, постепенно коченевшая, тихонько лежала за красной байковой ширмой, и Найджел Басгейт описывал её уход умелым журналистским языком.
Аллен осмотрел все скамьи и стулья и, включив электрический фонарик, опустился на пол в углу. Через некоторое время он издал тихое восклицание. Найджел оторвался от своих записей, и Бейли, державший в руках оторванное сиденье стула, заслонил глаза от света и стал внимательно вглядываться туда, где был Аллен.
Аллен теперь стоял слева от сцены. Он держал большим и указательным пальцем маленький яркий предмет. Рука его была в перчатке. Одна его бровь удивлённо поднялась, а губы сморщились в беззвучном свисте.
— Есть улов, сэр? — спросил Бейли.
— Да, Бейли, я думаю, есть. Он подошёл к роялю.
— Смотрите.
Бейли и Найджел приблизились к рампе. Яркий предмет, который Аллен держал в руке, был детским водяным пистолетом.
— Что это значит, сэр? — спросил Бейли.
— Кажется, это подтверждает одну из наших гипотез, — сказал Аллен. — Я нашёл его в каком-то шкафчике под сценой. Его затолкали в тёмный угол, но на нем почти нет пыли. Все остальное в этом шкафчике просто пропитано грязью. Посмотрите на рукоятку, Бейли. Вы видите эту свежую царапину? Это первоклассный водяной пистолет, не так ли? И нажимаешь не на какую-нибудь резиновую грушу, а на настоящий спусковой крючок. Фокс!
Фокс и Томпсон появились из комнаты отдыха. Аллен подошёл к небольшому столику, на котором Бейли разложил остальные вещественные доказательства, поднял материю, которой они были прикрыты, и положил свою находку рядом с кольтом.
— Длина одна и та же, с точностью до десятых долей дюйма, — сказал он. — И отметина на рукоятке кольта очень похожа на отметину на рукоятке водяного пистолета. Я думаю, в этом месте он был зажат между стальными колками там, где натягиваются струны.
— Но черт побери, — произнёс Найджел, — какое же у этого всего объяснение?
Аллен снял перчатки и полез в карман за портсигаром.
— Где Роупер?
— Сейчас подойдёт, сэр, — сказал Бейли, — с новым набором воспоминаний. Его начальнику следует выдавать затычку для этого парня.
— Странное обстоятельство, — проникновенно сказал Фокс.
— Я думаю, Бейли, — сказал Аллен, — вы были правы, когда говорили, что эта смертоносная ловушка в рояле была слишком тщательно продумана, чтобы в это можно было поверить. Только в книгах можно встретить столь причудливое убийство. Здесь налицо все характерные признаки мины-ловушки и розыгрыша. Трудно все-таки поверить, что какой-то человек, мужчина или женщина, как уже сказал Бейли, стал бы обдумывать убийство такого плана. Но что, если человек, с идеей убийства в сердце, наткнулся на эту ловушку, на этот водяной пистолет, целящийся через дыру в этой рваной шёлковой тряпке? Что, если этот потенциальный убийца подумал о замене водяного пистолета на кольт? Тогда все не кажется притянутым за уши, не так ли? И ещё — здесь есть некоторые преимущества. Убийца может отстраниться от своей жертвы и от самого преступления. Основная работа была уже сделана. Все, что оставалось убийце, это вынуть водяной пистолет, втиснуть на его место кольт и обвязать свободный конец шнура вокруг рукоятки. Он воспользовался чужой идеей.
— Убийце надо было убедиться, что длина кольта совпадает с длиной пистолета, — сказал Фокс.
— Он мог измерить пистолет.
— А потом пойти домой и сравнить со своим кольтом?
— Или чьим-то чужим кольтом, — добавил Бейли.
— Один из первых пунктов, который мы должны прояснить, — сказал Аллен, — это возможность доступа к военному сувениру Джернигэма. Роупер сказал, что, по его мнению, все об этом знают и, по-видимому, он предназначен для обороны от возможных грабителей. Они все репетировали в кабинете. Они были там вчера вечером, то есть, я имею в виду, в пятницу вечером. Сегодня же воскресенье.
— Если бы доктор Темплетт узнал револьвер, — заметил Фокс, — он не сказал бы.
— Он этого и не сделал.
Задняя дверь хлопнула, и из комнаты отдыха донёсся топот сапог.
— Это Роупер, — сказал Фокс.
— Роупер! — позвал Аллен.
— Да, сэр?
— Идите сюда.
Было слышно, как сержант Роупер споткнулся о ступеньку. Наконец он появился на сцене.
— Идите сюда и взгляните вот на это.
— Конечно, сэр.
Роупер положил ладонь на край сцены и с оглушительным шумом спрыгнул на пол. С многозначительным видом он приблизился к столу и принялся созерцать водяной пистолет.
— Вам знакомо это? — спросил Аллен. Роупер протянул руку.
— Не дотрагивайтесь! — резко одёрнул его Аллен.
— Ш-ш-ш! — произнесли одновременно Фокс и Бейли.
— Прошу прощения, сэр, — сказал Роупер. — Увидев эту пустячную игрушку и узнав её в мгновение ока, у меня был естественный порыв, как говорится…
— Вы должны научиться подавлять свои естественные порывы, если хотите стать настоящим детективом, — сказал Аллен. — Чей это водяной пистолет?
— Обратите внимание, — предупреждающе произнёс Роупер, — в нашем округе может быть два пистолета такого типа. Или больше. Я не могу присягнуть, что их не больше двух. Но если отбросить эту случайную возможность, я думаю, что могу определить его владельца. И учитывая, что он имел наглость выстрелить в меня из него около гостиницы, когда я был в униформе…
— Роупер, — произнёс Аллен. — До рассвета осталось всего три часа. Не стоит растягивать вводную часть до восхода солнца. Кому принадлежит этот водяной пистолет?
— Джорджу Биггинсу, — ответил Роупер.
Глава 12
Глава 13
— Да.
— Если вы не против, мне кажется, я мог бы помочь.
— Конечно. Фокс, вы и Томпсон должны убедиться, что мы ничего не пропустили в актёрских уборных и комнате отдыха. Бейли, вы можете взять Роупера с собой на сцену. Просмотрите внимательно каждый дюйм. Я займусь залом и, если закончу раньше, присоединюсь к вам.
— Вы собираетесь искать что-то определённое? — спросил Найджел.
— Нет, займусь мелочами. Например, поищу детали от “Игрушки для бездельников”. Или водяной пистолет.
— А также не будем забывать о детских комиксах, которые могут валяться где-нибудь поблизости, — добавил Фокс.
— Бедняжки! — вздохнул Найджел. — Назад, в детство. Здесь есть телефон?
— В одной из уборных, — ответил Аллен. — Но надо звонить через коммутатор.
— Тогда я позвоню в офис из кафе. Я тем временем могу написать целый рассказ.
Он вынул свой блокнот и расположился на сцене за столом.
Полицейское расследование — это в основном глупое занятие. Нет ничего более утомительного, чем поиск каких-то неизвестных предметов. Половина жизни детектива уходит на то, чтобы внимательно рассматривать множество скучных вещиц и, не найдя ничего интересного, возвращать их на место. Аллен начал своё тщательнейшее исследование от входной двери ратуши. Он полз медленно, как черепаха, по пыльному полу между рядами скамеек. Он был весь в грязи, озяб и поминутно чихал от пыли. Он не мог позволить себе отвлечься и подумать о своих личных делах, о чем-нибудь приятном, о предстоящей свадьбе и о том, что в последнее время он был действительно очень счастлив. Потому что именно в тот момент, когда мысли детектива отвлекаются от того дела, над которым он сейчас работает, он упускает тот единственный нужный знак, который волею судьбы оставлен на его пути. Время от времени те, кто был на сцене, слышали тонкое посвистывание. Не умолкая, жужжал голос Роупера. Через равные промежутки часы на церкви обозначали течение времени. Мисе Кампанула, постепенно коченевшая, тихонько лежала за красной байковой ширмой, и Найджел Басгейт описывал её уход умелым журналистским языком.
Аллен осмотрел все скамьи и стулья и, включив электрический фонарик, опустился на пол в углу. Через некоторое время он издал тихое восклицание. Найджел оторвался от своих записей, и Бейли, державший в руках оторванное сиденье стула, заслонил глаза от света и стал внимательно вглядываться туда, где был Аллен.
Аллен теперь стоял слева от сцены. Он держал большим и указательным пальцем маленький яркий предмет. Рука его была в перчатке. Одна его бровь удивлённо поднялась, а губы сморщились в беззвучном свисте.
— Есть улов, сэр? — спросил Бейли.
— Да, Бейли, я думаю, есть. Он подошёл к роялю.
— Смотрите.
Бейли и Найджел приблизились к рампе. Яркий предмет, который Аллен держал в руке, был детским водяным пистолетом.
* * *
— Как вы и сказали, Басгейт, — назад, в детство.— Что это значит, сэр? — спросил Бейли.
— Кажется, это подтверждает одну из наших гипотез, — сказал Аллен. — Я нашёл его в каком-то шкафчике под сценой. Его затолкали в тёмный угол, но на нем почти нет пыли. Все остальное в этом шкафчике просто пропитано грязью. Посмотрите на рукоятку, Бейли. Вы видите эту свежую царапину? Это первоклассный водяной пистолет, не так ли? И нажимаешь не на какую-нибудь резиновую грушу, а на настоящий спусковой крючок. Фокс!
Фокс и Томпсон появились из комнаты отдыха. Аллен подошёл к небольшому столику, на котором Бейли разложил остальные вещественные доказательства, поднял материю, которой они были прикрыты, и положил свою находку рядом с кольтом.
— Длина одна и та же, с точностью до десятых долей дюйма, — сказал он. — И отметина на рукоятке кольта очень похожа на отметину на рукоятке водяного пистолета. Я думаю, в этом месте он был зажат между стальными колками там, где натягиваются струны.
— Но черт побери, — произнёс Найджел, — какое же у этого всего объяснение?
Аллен снял перчатки и полез в карман за портсигаром.
— Где Роупер?
— Сейчас подойдёт, сэр, — сказал Бейли, — с новым набором воспоминаний. Его начальнику следует выдавать затычку для этого парня.
— Странное обстоятельство, — проникновенно сказал Фокс.
— Я думаю, Бейли, — сказал Аллен, — вы были правы, когда говорили, что эта смертоносная ловушка в рояле была слишком тщательно продумана, чтобы в это можно было поверить. Только в книгах можно встретить столь причудливое убийство. Здесь налицо все характерные признаки мины-ловушки и розыгрыша. Трудно все-таки поверить, что какой-то человек, мужчина или женщина, как уже сказал Бейли, стал бы обдумывать убийство такого плана. Но что, если человек, с идеей убийства в сердце, наткнулся на эту ловушку, на этот водяной пистолет, целящийся через дыру в этой рваной шёлковой тряпке? Что, если этот потенциальный убийца подумал о замене водяного пистолета на кольт? Тогда все не кажется притянутым за уши, не так ли? И ещё — здесь есть некоторые преимущества. Убийца может отстраниться от своей жертвы и от самого преступления. Основная работа была уже сделана. Все, что оставалось убийце, это вынуть водяной пистолет, втиснуть на его место кольт и обвязать свободный конец шнура вокруг рукоятки. Он воспользовался чужой идеей.
— Убийце надо было убедиться, что длина кольта совпадает с длиной пистолета, — сказал Фокс.
— Он мог измерить пистолет.
— А потом пойти домой и сравнить со своим кольтом?
— Или чьим-то чужим кольтом, — добавил Бейли.
— Один из первых пунктов, который мы должны прояснить, — сказал Аллен, — это возможность доступа к военному сувениру Джернигэма. Роупер сказал, что, по его мнению, все об этом знают и, по-видимому, он предназначен для обороны от возможных грабителей. Они все репетировали в кабинете. Они были там вчера вечером, то есть, я имею в виду, в пятницу вечером. Сегодня же воскресенье.
— Если бы доктор Темплетт узнал револьвер, — заметил Фокс, — он не сказал бы.
— Он этого и не сделал.
Задняя дверь хлопнула, и из комнаты отдыха донёсся топот сапог.
— Это Роупер, — сказал Фокс.
— Роупер! — позвал Аллен.
— Да, сэр?
— Идите сюда.
Было слышно, как сержант Роупер споткнулся о ступеньку. Наконец он появился на сцене.
— Идите сюда и взгляните вот на это.
— Конечно, сэр.
Роупер положил ладонь на край сцены и с оглушительным шумом спрыгнул на пол. С многозначительным видом он приблизился к столу и принялся созерцать водяной пистолет.
— Вам знакомо это? — спросил Аллен. Роупер протянул руку.
— Не дотрагивайтесь! — резко одёрнул его Аллен.
— Ш-ш-ш! — произнесли одновременно Фокс и Бейли.
— Прошу прощения, сэр, — сказал Роупер. — Увидев эту пустячную игрушку и узнав её в мгновение ока, у меня был естественный порыв, как говорится…
— Вы должны научиться подавлять свои естественные порывы, если хотите стать настоящим детективом, — сказал Аллен. — Чей это водяной пистолет?
— Обратите внимание, — предупреждающе произнёс Роупер, — в нашем округе может быть два пистолета такого типа. Или больше. Я не могу присягнуть, что их не больше двух. Но если отбросить эту случайную возможность, я думаю, что могу определить его владельца. И учитывая, что он имел наглость выстрелить в меня из него около гостиницы, когда я был в униформе…
— Роупер, — произнёс Аллен. — До рассвета осталось всего три часа. Не стоит растягивать вводную часть до восхода солнца. Кому принадлежит этот водяной пистолет?
— Джорджу Биггинсу, — ответил Роупер.
Глава 12
ЕЩЁ ВИНЬЕТКИ
В двенадцать часов машина Скотленд-Ярда высадила Аллена и Фокса возле гостиницы.
Дождь кончился, но было промозгло, тоскливо и так облачно, что казалось невероятным, что в долине уже наступило утро.
Бейли и Томпсон уехали в Лондон. Аллен внимательно смотрел на задние фонари машины, пока Фокс барабанил в парадную дверь гостиницы.
— Там внутри кто-то ходит, — проворчал он через некоторое время-. — Идут открывать.
Это был мальчик из прислуги, весь взъерошенный, с испуганным взглядом. От него разило пивом. Аллен подумал, что именно так ранним утром выглядят все мальчики во всех гостиницах земного шара.
— Доброе утро, — сказал Аллен. — Вы можете предоставить нам комнаты на день или два и завтрак через час? Сюда едет ещё один наш человек.
— Я спра-а-шу миссис, — ответил мальчик. Он поглазел на них, поморгал и пошёл по коридору. Было слышно, как он крикнул ломающимся юношеским голоском:
— Миссис! Сыщики из Лондона! Кажется, из-за убийства мисс Кампанула! Миссис Пи-и-ич! Миссис!
— Слышно на всю округу, — заметил Аллен.
Некоторое время он не мог думать ни о чем другом. Он вновь и вновь вызывал в памяти эту голову, шею, тетрадь с нотами и эти глупые зеленые листья. Затем он словно заново почувствовал в своих руках холодные пальцы Дины. Он постарался удержать это воспоминание, крепко сжав руки, и Дина полностью завладела его мыслями.
— Если бы убитой оказалась Элеонора, пришёл бы конец всем нашим неприятностям, — произнёс он вслух.
Он пришёл в ужас и попытался отогнать эту мысль, но она постоянно возвращалась, и в конце концов он подумал: “Глупо притворяться. Я действительно хотел бы, чтобы это была Элеонора”. Он начал вспоминать все, что произошло после смерти Идрис Кампанула. Как его отец подошёл к суперинтенданту Блэндишу с торжественным и одновременно смешным выражением на лице. Он вспомнил объяснения доктора Темплетта и вопли мисс Прентайс, которые страшно всех раздражали. Он вспомнил, что, посмотрев на господина Коупленда, заметил, как двигаются его губы, и с трудом сообразил, что ректор читал молитву. Он вспомнил миссис Росс, которая не произнесла почти ни слова, и то, как она и доктор Темплетт разговаривали друг с другом. И опять его мысли вернулись к Дине. Он проводил её и её отца до дома и на пороге открыто поцеловал Дину, и, кажется, ректор едва ли обратил на это внимание. Затем, по дороге в Пен Куко, эсквайр ещё раз напомнил, что в отсутствие сэра Джорджа Диллингтона является главным констеблем, и с важным видом рассуждал о происшествии, повторял снова и снова, что Генри должен считать все, что он услышал, конфиденциальной информацией, и с гордостью вспоминал, как, вместе с Блэндишем, он принял решение позвонить в Скотленд-Ярд. Когда наконец они вошли в дом, Элеонора упала в обморок, и эсквайр силой пытался влить ей в горло немного бренди, но у него при этом так дрожала рука, что он чуть не задушил её. Они помогли ей дойти до своей комнаты, и Джоуслин в нервном усердии нечаянно ударил по перевязанному пальцу кузины, так что она взвыла от боли. Генри с отцом выпили бренди в столовой, причём Джоуслин не переставал говорить о возложенной на него ответственности.
Внезапно Генри похолодел. Постепенно, шаг за шагом, он подошёл к самому страшному воспоминанию о прошлом вечере, которое он инстинктивно отдалял с первого момента пробуждения.
Это было воспоминание о том, как Джоуслин сказал ему, что на правах исполняющего обязанности главного констебля он заглянул в дыру в шёлковой ткани и заметил блеск огнестрельного оружия.
— Револьвер, — сказал ему Джоуслин, — или какой-нибудь другой автоматический пистолет.
В тот момент Генри подумал о коробке в кабинете отца. Он уговорил отца побыстрее лечь спать, но когда остался один, то побоялся идти в кабинет и открывать крышку коробки. Но теперь он знал, что должен сделать это. Быстро, пока не встали слуги. Он вскочил с постели, натянул одежду и начал осторожно спускаться по лестнице. В холле был электрический фонарь. Он нашёл его, включил и быстро добрался до кабинета.
Коробка была пуста. На дне её осталась лишь бумажка, на которой крупными печатными буквами было написано: “ЗАРЯЖЁН”.
Генри, охваченный паникой, выбежал из кабинета и через минуту уже что есть сил колотил в дверь спальни отца.
Она понятия не имела, что будет делать полиция. У миссис Росс, благодаря прочитанным ею детективным романам, было смутное представление о том, что полиции не разрешалось обыскивать частные дома без специального разрешения. Но имело ли это отношение к общественному месту? Ну конечно, раз тело убитой в ратуше, то они там все осмотрят. Что они подумают, если найдут письмо? Она захотела предупредить доктора Темплетта, чтобы у него на этот случай был готов ответ.
“Но он сам был официальным лицом”. “И почти наверняка он сам вспомнил про письмо”. “Не лучше ли будет утверждать, что автором письма был кто-то другой.., даже его жена, например? Кто угодно, кроме этих двух женщин”.
Её мысли перескакивали с одного на другое, и ей становилось все страшнее.
“Может, если он рано ушёл…” “Может, нужно было позвонить час назад”.
Она включила лампу на ночном столике и посмотрела на часы. Было пять минут восьмого. “Может, уже слишком поздно”. В панике она схватила телефон и набрала номер.
Она ещё не думала о господине Коупленде. Воспоминания о том, что он говорил ей на исповеди, должны быть преданы забвению, как и воспоминание об ужасном коварстве Идрис.
Нет. Лучше вспоминать дни их былой дружбы и думать о завещании Идрис. Это было очень простое завещание. Много господину Коупленду, немного какому-то двоюродному племяннику и семь тысяч самой Элеоноре. Идрис как-то сказала, что до приезда Элеоноры у неё никогда не было настоящего друга и что если она умрёт первой, то будет счастлива перед смертью думать, что кое-что оставила на память подруге. Элеонора помнила, каким покровительственным тоном были произнесены эти слова.
Но правда была в том, что если бы у неё были эти деньги, она не была бы больше так зависима от Джоуслина.
Господин Коупленд станет очень состоятельным, так как Идрис была крайне богатой женщиной.
Дина — его наследница.
Раньше она никогда не задумывалась над этим. Теперь, как ни старайся, не сыщешь причины, чтобы Генри и Дина не могли пожениться.
Если бы она быстро отказалась от своей оппозиции, до того, как стало известно о завещании, — может, это показалось бы всем добрым и великодушным? Если бы только она могла подавить в себе воспоминание об этой сцене в пятницу после полудня. Безвольная фигура Дины в объятиях Генри, от восторга забывшего обо всем на свете. От этого Элеонора чуть не потеряла рассудок. Как можно взять назад все те слова, которые она говорила тогда, прежде чем развернуться и убежать, стараясь спасти себя от агонии? Но если Дина выйдет замуж за Генри, её отец станет очень одиноким. Богатый одинокий мужчина пятидесяти лет, слишком добропорядочный и величественный, чтобы искать себе молодую жену. Именно тогда!
Тогда! Тогда!
Звон колокола, призывавшего прихожан на восьмичасовую службу, пробудил её от радужных планов. Она поднялась, оделась и вышла из дома в тёмное осеннее утро.
Задолго до того, как зазвонил колокол, он тихонько выбрался из дома и отправился, как он делал это каждое воскресенье в течение двадцати лет, вниз по подъездной дорожке, через ореховую аллею, и затем поднялся по ступенькам, ведущим во двор церкви.
Оказавшись совсем один в церкви, он упал на колени и начал читать молитву.
Эсквайр проснулся с натянутыми до предела нервами.
— Кто-о-о?
— Отец, это я, Генри! Я хочу поговорить с тобой.
Дина была не способна понять размышления своего отца и с замиранием сердца спросила его, подозревал ли он в ком-либо убийцу мисс Кампанула. Это было вчера вечером, когда они пришли домой, и воспоминание о поцелуе Генри придало ей сил.
— Папа, ты уверен, что знаешь?..
— Ты не должна спрашивать меня, дорогая.
А затем она догадалась, что он думал об исповеди. Что же такое сказала ему в пятницу Идрис Кампанула? Что сказала ему Элеонора Прентайс? Что-то очень сильно огорчило его, Дина была в этом уверена. Что ж, одна из них покинула этот мир и больше не будет сеять раздоры. Бесполезно жалеть. Дине не было жаль, ей было только страшно, при каждом воспоминании о мёртвом теле её сердце наполнялось ужасом. Это была первая смерть, которую она видела так близко.
Конечно, для всех было очевидно: ловушка была подстроена Элеоноре Прентайс. Отец должен это понимать. Тогда у кого же был мотив для убийства Элеоноры?
Похолодев от ужаса, Дина села на кровати. Она вспомнила о той встрече на дороге, в пятницу после полудня, те слова, что сказала тогда Элеонора, и то, что ответил ей Генри.
“Если она расскажет им, что он говорил, — подумала Дина, — они решат, что у Генри был мотив”.
И она попыталась послать Генри мысленное предупреждение.
Но Генри в этот самый момент барабанил в дверь спальни своего отца, и его возбуждённое сознание не восприняло предупреждающих сигналов Дины. Но в этом не было большой необходимости, так как он уже был напуган.
— Доктор Темплетт слушает, — произнёс он, как всегда, когда телефон звонил чересчур рано. Он подумал, что, возможно, у молодой миссис Картрайт уже начались роды.
Но это была Селия Росс.
— Билли! Билли, письмо у тебя?
— Что?..
Он все ещё продолжал лежать, прижимая трубку к уху и слушая тяжёлые удары своего сердца.
— Билли! Ты меня слышишь?
— Да, — сказал он, — да. Все в порядке. Не стоит волноваться. Я загляну сегодня.
— Пожалуйста, Бога ради.
— Хорошо. До свидания.
Он повесил трубку и лежал, глядя в потолок. Что же он сделал с этим письмом?
Дождь кончился, но было промозгло, тоскливо и так облачно, что казалось невероятным, что в долине уже наступило утро.
Бейли и Томпсон уехали в Лондон. Аллен внимательно смотрел на задние фонари машины, пока Фокс барабанил в парадную дверь гостиницы.
— Там внутри кто-то ходит, — проворчал он через некоторое время-. — Идут открывать.
Это был мальчик из прислуги, весь взъерошенный, с испуганным взглядом. От него разило пивом. Аллен подумал, что именно так ранним утром выглядят все мальчики во всех гостиницах земного шара.
— Доброе утро, — сказал Аллен. — Вы можете предоставить нам комнаты на день или два и завтрак через час? Сюда едет ещё один наш человек.
— Я спра-а-шу миссис, — ответил мальчик. Он поглазел на них, поморгал и пошёл по коридору. Было слышно, как он крикнул ломающимся юношеским голоском:
— Миссис! Сыщики из Лондона! Кажется, из-за убийства мисс Кампанула! Миссис Пи-и-ич! Миссис!
— Слышно на всю округу, — заметил Аллен.
* * *
В семь часов утра Генри внезапно проснулся. Некоторое время он тихо лежал, стараясь вспомнить, почему этот день не будет таким, как многие предыдущие. И он вспомнил. Он с точностью представил себе женский затылок и шею в тёмных блестящих полосках крови. Он увидел ноты, измятые, прижатые головой к клавишам рояля. И тут же — горшки с геранью на старом чёрном рояле.Некоторое время он не мог думать ни о чем другом. Он вновь и вновь вызывал в памяти эту голову, шею, тетрадь с нотами и эти глупые зеленые листья. Затем он словно заново почувствовал в своих руках холодные пальцы Дины. Он постарался удержать это воспоминание, крепко сжав руки, и Дина полностью завладела его мыслями.
— Если бы убитой оказалась Элеонора, пришёл бы конец всем нашим неприятностям, — произнёс он вслух.
Он пришёл в ужас и попытался отогнать эту мысль, но она постоянно возвращалась, и в конце концов он подумал: “Глупо притворяться. Я действительно хотел бы, чтобы это была Элеонора”. Он начал вспоминать все, что произошло после смерти Идрис Кампанула. Как его отец подошёл к суперинтенданту Блэндишу с торжественным и одновременно смешным выражением на лице. Он вспомнил объяснения доктора Темплетта и вопли мисс Прентайс, которые страшно всех раздражали. Он вспомнил, что, посмотрев на господина Коупленда, заметил, как двигаются его губы, и с трудом сообразил, что ректор читал молитву. Он вспомнил миссис Росс, которая не произнесла почти ни слова, и то, как она и доктор Темплетт разговаривали друг с другом. И опять его мысли вернулись к Дине. Он проводил её и её отца до дома и на пороге открыто поцеловал Дину, и, кажется, ректор едва ли обратил на это внимание. Затем, по дороге в Пен Куко, эсквайр ещё раз напомнил, что в отсутствие сэра Джорджа Диллингтона является главным констеблем, и с важным видом рассуждал о происшествии, повторял снова и снова, что Генри должен считать все, что он услышал, конфиденциальной информацией, и с гордостью вспоминал, как, вместе с Блэндишем, он принял решение позвонить в Скотленд-Ярд. Когда наконец они вошли в дом, Элеонора упала в обморок, и эсквайр силой пытался влить ей в горло немного бренди, но у него при этом так дрожала рука, что он чуть не задушил её. Они помогли ей дойти до своей комнаты, и Джоуслин в нервном усердии нечаянно ударил по перевязанному пальцу кузины, так что она взвыла от боли. Генри с отцом выпили бренди в столовой, причём Джоуслин не переставал говорить о возложенной на него ответственности.
Внезапно Генри похолодел. Постепенно, шаг за шагом, он подошёл к самому страшному воспоминанию о прошлом вечере, которое он инстинктивно отдалял с первого момента пробуждения.
Это было воспоминание о том, как Джоуслин сказал ему, что на правах исполняющего обязанности главного констебля он заглянул в дыру в шёлковой ткани и заметил блеск огнестрельного оружия.
— Револьвер, — сказал ему Джоуслин, — или какой-нибудь другой автоматический пистолет.
В тот момент Генри подумал о коробке в кабинете отца. Он уговорил отца побыстрее лечь спать, но когда остался один, то побоялся идти в кабинет и открывать крышку коробки. Но теперь он знал, что должен сделать это. Быстро, пока не встали слуги. Он вскочил с постели, натянул одежду и начал осторожно спускаться по лестнице. В холле был электрический фонарь. Он нашёл его, включил и быстро добрался до кабинета.
Коробка была пуста. На дне её осталась лишь бумажка, на которой крупными печатными буквами было написано: “ЗАРЯЖЁН”.
Генри, охваченный паникой, выбежал из кабинета и через минуту уже что есть сил колотил в дверь спальни отца.
* * *
Селия Росс проснулась уже очень давно. Она все спрашивала себя, можно ли ей позвонить доктору Темплетту или, наоборот, было бы слишком неосторожно вступать сейчас с ним в контакт. Она знала, что телефон частенько звонил у него задолго до восьми часов утра, а он спал достаточно далеко от комнаты своей жены, чтобы эти звонки не беспокоили её. Миссис Росс хотела спросить его, что он сделал с тем анонимным письмом. Она знала, что он положил его в бумажник, который всегда держал в нагрудном кармане пиджака, вспомнила, как после этого ужасного происшествия он не переоделся и ушёл домой в костюме французского посла, и страшно перепугалась, что это письмо все ещё находится в клубе. Доктор очень забывчив и беспечен в отношении подобных вещей, однажды он оставил одно из её писем на своём туалетном столике и вспомнил об этом только днём, когда уже ушёл из дома.Она понятия не имела, что будет делать полиция. У миссис Росс, благодаря прочитанным ею детективным романам, было смутное представление о том, что полиции не разрешалось обыскивать частные дома без специального разрешения. Но имело ли это отношение к общественному месту? Ну конечно, раз тело убитой в ратуше, то они там все осмотрят. Что они подумают, если найдут письмо? Она захотела предупредить доктора Темплетта, чтобы у него на этот случай был готов ответ.
“Но он сам был официальным лицом”. “И почти наверняка он сам вспомнил про письмо”. “Не лучше ли будет утверждать, что автором письма был кто-то другой.., даже его жена, например? Кто угодно, кроме этих двух женщин”.
Её мысли перескакивали с одного на другое, и ей становилось все страшнее.
“Может, если он рано ушёл…” “Может, нужно было позвонить час назад”.
Она включила лампу на ночном столике и посмотрела на часы. Было пять минут восьмого. “Может, уже слишком поздно”. В панике она схватила телефон и набрала номер.
* * *
Из-за боли в пальце мисс Прентайс не спала всю ночь, но она вряд ли уснула бы, даже если бы боль не пульсировала всю ночь. Ей не давали спать её мысли, быстро сменявшие одна другую и переплетавшиеся между собой, — мысли о ректоре, о ней самой и о Идрис Кампанула, которой уже не было в живых. Она думала о многом: о том, как, когда она только приехала в Пен Куко, они с Идрис стали большими друзьями и делились самыми сокровенными тайнами, как школьницы-подружки. Она вспомнила все восхитительные разговоры, которые были у них, — разговоры, полные волнующих сплетён о жизни других жителей деревни и даже графства. Теперь не с кем будет поговорить, не с кем обсудить те или иные события или людей, никто не сможет заменить старую Идрис. Так они дружили, пока Идрис не начала завидовать. Только этим мисс Прентайс могла объяснить возникшие между ними разногласия: Идрис стала завидовать все возраставшему влиянию своей подруги в деревне и в делах церкви.Она ещё не думала о господине Коупленде. Воспоминания о том, что он говорил ей на исповеди, должны быть преданы забвению, как и воспоминание об ужасном коварстве Идрис.
Нет. Лучше вспоминать дни их былой дружбы и думать о завещании Идрис. Это было очень простое завещание. Много господину Коупленду, немного какому-то двоюродному племяннику и семь тысяч самой Элеоноре. Идрис как-то сказала, что до приезда Элеоноры у неё никогда не было настоящего друга и что если она умрёт первой, то будет счастлива перед смертью думать, что кое-что оставила на память подруге. Элеонора помнила, каким покровительственным тоном были произнесены эти слова.
Но правда была в том, что если бы у неё были эти деньги, она не была бы больше так зависима от Джоуслина.
Господин Коупленд станет очень состоятельным, так как Идрис была крайне богатой женщиной.
Дина — его наследница.
Раньше она никогда не задумывалась над этим. Теперь, как ни старайся, не сыщешь причины, чтобы Генри и Дина не могли пожениться.
Если бы она быстро отказалась от своей оппозиции, до того, как стало известно о завещании, — может, это показалось бы всем добрым и великодушным? Если бы только она могла подавить в себе воспоминание об этой сцене в пятницу после полудня. Безвольная фигура Дины в объятиях Генри, от восторга забывшего обо всем на свете. От этого Элеонора чуть не потеряла рассудок. Как можно взять назад все те слова, которые она говорила тогда, прежде чем развернуться и убежать, стараясь спасти себя от агонии? Но если Дина выйдет замуж за Генри, её отец станет очень одиноким. Богатый одинокий мужчина пятидесяти лет, слишком добропорядочный и величественный, чтобы искать себе молодую жену. Именно тогда!
Тогда! Тогда!
Звон колокола, призывавшего прихожан на восьмичасовую службу, пробудил её от радужных планов. Она поднялась, оделась и вышла из дома в тёмное осеннее утро.
* * *
Ректор в семь часов утра был уже на ногах. Сегодня воскресенье, и через час он должен быть в церкви. Он поспешно оделся, не в состоянии больше лежать и думать о событиях прошедшей ночи. У него в голове проносились всевозможные воспоминания, и в них присутствовала женщина, которая была убита и превращала воспоминания в ночной кошмар. У него было такое чувство, будто на нем лежит несмываемое пятно вины и он никогда не избавится от этих ужасных видений. Его мысли были хаотичны, и он с трудом их контролировал.Задолго до того, как зазвонил колокол, он тихонько выбрался из дома и отправился, как он делал это каждое воскресенье в течение двадцати лет, вниз по подъездной дорожке, через ореховую аллею, и затем поднялся по ступенькам, ведущим во двор церкви.
Оказавшись совсем один в церкви, он упал на колени и начал читать молитву.
* * *
Где-то далеко стучали в дверь. Бум, бум, бум. Должно быть, старая Идрис выбивает из инструмента эту проклятую мрачную мелодию. Блэндишу не следовало запирать Элеонору внутри рояля. Как исполняющий обязанности главного констебля, я возражаю против подобных вещей. Это вам не крикет. Выпустите её! Если она начнёт стучать громче, все кругом разлетится на куски, и тогда не придётся обращаться в Скотленд-Ярд. Бум, бум…Эсквайр проснулся с натянутыми до предела нервами.
— Кто-о-о?
— Отец, это я, Генри! Я хочу поговорить с тобой.
* * *
Когда Дина услышала, что её отец вышел из дома гораздо раньше обычного, она поняла, что он не спал, чувствуя себя несчастным, и сейчас он пойдёт в церковь и будет молиться. Она надеялась, что он не забыл надеть под сутану шерстяной кардиган: чаще всего он подхватывал простуду именно в церкви. Она почувствовала вчера вечером, что для них обоих наступили трудные времена. По какой-то необъяснимой причине он уже начал обвинять себя в этой трагедии, говоря, что как приходской священник проявил слабость и нерешительность и был недостаточно усерден в выполнении своих прямых обязанностей.Дина была не способна понять размышления своего отца и с замиранием сердца спросила его, подозревал ли он в ком-либо убийцу мисс Кампанула. Это было вчера вечером, когда они пришли домой, и воспоминание о поцелуе Генри придало ей сил.
— Папа, ты уверен, что знаешь?..
— Ты не должна спрашивать меня, дорогая.
А затем она догадалась, что он думал об исповеди. Что же такое сказала ему в пятницу Идрис Кампанула? Что сказала ему Элеонора Прентайс? Что-то очень сильно огорчило его, Дина была в этом уверена. Что ж, одна из них покинула этот мир и больше не будет сеять раздоры. Бесполезно жалеть. Дине не было жаль, ей было только страшно, при каждом воспоминании о мёртвом теле её сердце наполнялось ужасом. Это была первая смерть, которую она видела так близко.
Конечно, для всех было очевидно: ловушка была подстроена Элеоноре Прентайс. Отец должен это понимать. Тогда у кого же был мотив для убийства Элеоноры?
Похолодев от ужаса, Дина села на кровати. Она вспомнила о той встрече на дороге, в пятницу после полудня, те слова, что сказала тогда Элеонора, и то, что ответил ей Генри.
“Если она расскажет им, что он говорил, — подумала Дина, — они решат, что у Генри был мотив”.
И она попыталась послать Генри мысленное предупреждение.
Но Генри в этот самый момент барабанил в дверь спальни своего отца, и его возбуждённое сознание не восприняло предупреждающих сигналов Дины. Но в этом не было большой необходимости, так как он уже был напуган.
* * *
Доктор Темплетт мирно спал глубоким сном, когда у его кровати зазвонил телефон. Тотчас же, с точностью движений, выработанной путём долгой практики, он в полумраке дотянулся до телефонной трубки.— Доктор Темплетт слушает, — произнёс он, как всегда, когда телефон звонил чересчур рано. Он подумал, что, возможно, у молодой миссис Картрайт уже начались роды.
Но это была Селия Росс.
— Билли! Билли, письмо у тебя?
— Что?..
Он все ещё продолжал лежать, прижимая трубку к уху и слушая тяжёлые удары своего сердца.
— Билли! Ты меня слышишь?
— Да, — сказал он, — да. Все в порядке. Не стоит волноваться. Я загляну сегодня.
— Пожалуйста, Бога ради.
— Хорошо. До свидания.
Он повесил трубку и лежал, глядя в потолок. Что же он сделал с этим письмом?
Глава 13
В СУББОТУ УТРОМ
Аллен и Фокс завтракали, а Найджел ещё спал, когда в комнату вошёл суперинтендант Блэндиш.
— Должно быть, вы уже стали сомневаться, есть ли в полицейском участке Грейт-Чиппинга ещё кто-нибудь, кроме этой тараторки Роупера, — сказал он, пожимая им руки. — Мне очень жаль, что я не смог вчера уделить вам должного внимания. Но зато нам с вами теперь есть где разгуляться, особенно в связи с этим происшествием в Мортон-Парке.
— Чертовски не повезло. Два таких серьёзных случая одновременно, — ответил Аллен. — Я понимаю, вам, конечно, хотелось бы самому заниматься расследованием. Вы уже завтракали?
— Ни крошки не было во рту с шести часов вчерашнего вечера.
Аллен выглянул в дверь и крикнул:
— Миссис Пич! Ещё одну яичницу с ветчиной, если вам не трудно.
— Что ж, не откажусь, — сказал Блэндиш и сел. — Я также не буду отрицать, что мне самому хотелось бы расследовать этот случай. Но, как говорится, беда не приходит одна.
— Вы правы, — согласился Фокс. — У нас в Скотленд-Ярде то же самое. Хотя в последнее время было довольно спокойно, не так ли, господин Аллен?
Блэндиш хихикнул.
— Похоже, теперь нам придётся расплачиваться за былое спокойствие, — сказал он. — Что ж, господин Аллен, нам будет очень полезно посмотреть, как вы работаете. И, само собой, мы изо всех сил постараемся помочь вам.
— Спасибо, — сказал Аллен. — Нам понадобится помощь. Случай необычайно странный. Вы ведь были в числе зрителей?
— Да, и честное слово, я испугался. Казалось, что ратуша взорвалась. Старый рояль гудел Бог знает как долго. Даю слово, мне пришлось призвать всю свою выдержку, чтобы не заглянуть под крышку рояля до отъезда в Мортон. “Но нет, — подумал я, — раз ты передаёшь это дело другим, то лучше тебе не вмешиваться”.
— Необычайная предусмотрительность. Мы вам очень признательны, не так ли. Фокс? Я думаю, ваш словоохотливый сержант обо всем уже доложил?
Блэндиш состроил выразительную гримасу.
— Мне удалось заставить его заткнуться после второго сольного выступления, — сказал он. — Роупер хочет участвовать в расследовании. Но он довольно своеобразно мыслит, поэтому мне хотелось бы услышать ваш отчёт.
Пока Блэндиш поглощал яичницу, Аллен поведал ему о том, что происходило в ратуше ночью. Он дошёл до того момента, когда в кармане пиджака доктора Темплетта была обнаружена записка. Блэндиш отложил в сторону нож и вилку и в изумлении уставился на инспектора.
— Невероятно! — воскликнул он.
— Я знаю.
— Черт возьми, — проговорил Блэндиш. — Я хочу сказать, это очень щекотливая ситуация.
— Да.
— Если говорить напрямик, господин Аллен, это чертовски щекотливая ситуация.
— Так и есть.
— О, Боже, теперь мне уже почти и не жаль, что не я расследую этот случай. Возможно, все это пустяки, но, конечно, на это нельзя не обратить внимания. Мы с доктором приятели, затрудняюсь сказать, с каких пор.
— Он вам нравится?
— Нравится ли он мне? Что ж, пожалуй, да. Думаю, да. Мы всегда с ним прекрасно ладили, с удовольствием общались, знаете ли. Да, я.., ну, я привык к нему.
— Вы, наверное, понимаете, о чем мы хотим вас спросить. В делах такого рода нам приходится обращать внимание на местные сплетни.
Аллен прошёл в дальний угол комнаты, взял свой портфель и вынул оттуда найденную записку. Она лежала, разглаженная, между стёклышками, скреплёнными между собой клейкой бумагой. На уголках, на обратной стороне и на полях бумаги виднелись тёмные отпечатки пальцев.
— Вот, пожалуйста. Мы выявили три группы отпечатков. Одни из них совпадают с отпечатками, взятыми с пудреницы в уборной убитой и мисс Прентайс. Установлено, что они принадлежат убитой. Вторые имеют дубликат на чёрной лакированной коробке для макияжа, то есть принадлежат миссис Росс. Третьи имеются на других бумагах из этого же бумажника, то есть абсолютно очевидно, что они принадлежат доктору Темплетту.
— Должно быть, вы уже стали сомневаться, есть ли в полицейском участке Грейт-Чиппинга ещё кто-нибудь, кроме этой тараторки Роупера, — сказал он, пожимая им руки. — Мне очень жаль, что я не смог вчера уделить вам должного внимания. Но зато нам с вами теперь есть где разгуляться, особенно в связи с этим происшествием в Мортон-Парке.
— Чертовски не повезло. Два таких серьёзных случая одновременно, — ответил Аллен. — Я понимаю, вам, конечно, хотелось бы самому заниматься расследованием. Вы уже завтракали?
— Ни крошки не было во рту с шести часов вчерашнего вечера.
Аллен выглянул в дверь и крикнул:
— Миссис Пич! Ещё одну яичницу с ветчиной, если вам не трудно.
— Что ж, не откажусь, — сказал Блэндиш и сел. — Я также не буду отрицать, что мне самому хотелось бы расследовать этот случай. Но, как говорится, беда не приходит одна.
— Вы правы, — согласился Фокс. — У нас в Скотленд-Ярде то же самое. Хотя в последнее время было довольно спокойно, не так ли, господин Аллен?
Блэндиш хихикнул.
— Похоже, теперь нам придётся расплачиваться за былое спокойствие, — сказал он. — Что ж, господин Аллен, нам будет очень полезно посмотреть, как вы работаете. И, само собой, мы изо всех сил постараемся помочь вам.
— Спасибо, — сказал Аллен. — Нам понадобится помощь. Случай необычайно странный. Вы ведь были в числе зрителей?
— Да, и честное слово, я испугался. Казалось, что ратуша взорвалась. Старый рояль гудел Бог знает как долго. Даю слово, мне пришлось призвать всю свою выдержку, чтобы не заглянуть под крышку рояля до отъезда в Мортон. “Но нет, — подумал я, — раз ты передаёшь это дело другим, то лучше тебе не вмешиваться”.
— Необычайная предусмотрительность. Мы вам очень признательны, не так ли. Фокс? Я думаю, ваш словоохотливый сержант обо всем уже доложил?
Блэндиш состроил выразительную гримасу.
— Мне удалось заставить его заткнуться после второго сольного выступления, — сказал он. — Роупер хочет участвовать в расследовании. Но он довольно своеобразно мыслит, поэтому мне хотелось бы услышать ваш отчёт.
Пока Блэндиш поглощал яичницу, Аллен поведал ему о том, что происходило в ратуше ночью. Он дошёл до того момента, когда в кармане пиджака доктора Темплетта была обнаружена записка. Блэндиш отложил в сторону нож и вилку и в изумлении уставился на инспектора.
— Невероятно! — воскликнул он.
— Я знаю.
— Черт возьми, — проговорил Блэндиш. — Я хочу сказать, это очень щекотливая ситуация.
— Да.
— Если говорить напрямик, господин Аллен, это чертовски щекотливая ситуация.
— Так и есть.
— О, Боже, теперь мне уже почти и не жаль, что не я расследую этот случай. Возможно, все это пустяки, но, конечно, на это нельзя не обратить внимания. Мы с доктором приятели, затрудняюсь сказать, с каких пор.
— Он вам нравится?
— Нравится ли он мне? Что ж, пожалуй, да. Думаю, да. Мы всегда с ним прекрасно ладили, с удовольствием общались, знаете ли. Да, я.., ну, я привык к нему.
— Вы, наверное, понимаете, о чем мы хотим вас спросить. В делах такого рода нам приходится обращать внимание на местные сплетни.
Аллен прошёл в дальний угол комнаты, взял свой портфель и вынул оттуда найденную записку. Она лежала, разглаженная, между стёклышками, скреплёнными между собой клейкой бумагой. На уголках, на обратной стороне и на полях бумаги виднелись тёмные отпечатки пальцев.
— Вот, пожалуйста. Мы выявили три группы отпечатков. Одни из них совпадают с отпечатками, взятыми с пудреницы в уборной убитой и мисс Прентайс. Установлено, что они принадлежат убитой. Вторые имеют дубликат на чёрной лакированной коробке для макияжа, то есть принадлежат миссис Росс. Третьи имеются на других бумагах из этого же бумажника, то есть абсолютно очевидно, что они принадлежат доктору Темплетту.