Мартин Кэт. Сладкая месть

   Рейн взял ее за руки.
   — Уильям говорит, что твой отец приехал в Стоунли пьяным. Мой брат Кристофер умер всего за неделю до этого, и отец, сраженный горем, заперся в своем кабинете. Твой отец ворвался к нему, крича что-то насчет того, что его выбросили на улицу, и мой отец приказал вывести его вон. Позже, когда сэр Генри вернулся в Марден, требуя, чтобы ему оставили коттедж, Уильям тоже выгнал его. Уильям говорит, что сегодня при тех же обстоятельствах он поступил бы точно так же.
   Джоселин вырвала у него руки.
   — Он лжет! Мой отец был хорошим человеком — добрым, внимательным. А жестокость твоего отца погубила его — и меня!
   — После смерти сэра Генри мой отец потребовал, чтобы Уильям проверил твоих опекунов. Он лично говорил с твоим кузеном и с его женой, и в тот момент он был уверен, что они будут хорошо о тебе заботиться. К тому же им была выдана небольшая месячная стипендия, чтобы им было легче принять все хлопоты о тебе. Это было сделано в знак признательности за то, что сэр Генри сделал для населения Мардена до своего падения.
   Джоселин вскочила.
   — Я не верю тебе. Это не может быть правдой, не может быть!
   Она отвернулась и подошла к окну. В саду цвели цветы, но Джоселин их не замечала. Она не понимала, что плачет, пока Рейн не подошел к ней и не обнял.
   — Неужели ты не можешь вспомнить ничего подобного? Где-нибудь в глубине сознания?
   Она покачала головой, ее щека потерлась о его ГРУДЬ.
   — Порой трудно примириться с фактами, Джо. Я мог бы избавить тебя от них, но, по-моему, это единственный способ наладить наши отношения.
   Она ничего не ответила, только выпрямилась и отстранилась от него.
   — Ты рассказал мне то, что кажется правдой тебе. Мое мнение отличается от твоего.
   — Джоселин…
   — С другой стороны, ты был добр ко мне… и щедр. И мне нужно время, ваше сиятельство, чтобы обдумать ваши слова.
   Рейн кивнул, лицо его было мрачно.
   — У тебя будет время. Помни, Джо, все это в прошлом. Это проблема наших отцов, а не наша.
   Он помолчал.
   — Завтра вечер у леди Кэмпден. До тех пор у тебя есть время, — Рейн улыбнулся. — А если ты не сможешь совладать с прошлым и отбросить неприятные мысли, то я, вернувшись, отнесу тебя в комнату и буду любить тебя, пока ты обо всем не забудешь.
   Джоселин промолчала, но она не могла отрицать, что слова Рейна заставили ее тело вспыхнуть. Она посмотрела ему вслед, думая обо всем, что произошло между ними, о своем отце и о словах Уильяма Дорсета.
   Правда ли это? Неужели ее отец был виновником происшедшего? Ей не хотелось этому верить, но, поискав в уме и в сердце, она поняла, что кое-что из сказанного Дорсетом правда.
   Ее отец запил после смерти матери. Но через несколько месяцев бросил. Или нет? Она вспомнила, что находила бутылки из-под джина в шкафу. А одну она даже нашла под изгородью в саду. Но она редко видела отца пьяным.
   До самого последнего года. Но это случилось из-за Стоунли — или нет?
   Она пыталась думать, вспоминать, но ее сознание было не в состоянии уловить последовательность событий. Она была слишком занята играми с подружками, мечтами о Мартине Кэри, сыне викария.
   И всякий раз, когда она пыталась вспомнить, ее сознание казалось смесью бессвязных воспоминаний, ее мысли мешались с картинами пожара и обрушивающейся крыши.
   Может быть, Рейн прав. Зная его так, как теперь, она едва ли могла поверить, что его отец был дурным человеком. Но и ее отец не был плохим. И никому не убедить ее в обратном.
   Вопрос только в том, имеет ли все это какое-нибудь значение теперь?
   Ее отец умер три года назад. Третий лорд Стоунли тоже. То, что произошло между ними, ушло в прошлое. Рейн считает, что это не должно повлиять на их отношения. И Джоселин была согласна, что сейчас важнее всего их счастье.
   Ее мысли все еще кружились, когда она вышла из кабинета и поднялась по лестнице, собираясь снять в своей комнате красивое розовое платье. Сегодня она проведет весь день в саду. А завтра вечером Рейн вернется.
   С этой минуты, поклялась она себе, она забудет о прошлом, обратит свои мысли на настоящее и будущее. Только Рейн имеет для нее значение. И то, что она безумно, страстно влюблена в него.
   — Почему мне нельзя поехать с тобой и с миссис Уиндэм? — спросила Александра, стоя в дверях, которые распахнул лакей Стоунли.
   — Так не пойдет, Александра, — Рейн отвел сестру в сторонку, чтобы их не могли подслушать. — Я не буду хитрить с тобой, Алекс: эта женщина — моя любовница, как ты, по-моему, уже знаешь. Это еще не стало достоянием гласности, но рано или поздно слухи поползут. И когда это случится, мне бы не хотелось, чтобы твое имя склоняли вместе с нашими.
   — Но…
   — Это окончательное решение, Александра.
   Она надулась. Потом усмехнулась.
   — Передай миссис Уиндэм мой привет.
   Я собираюсь дать ей гораздо больше.
   — Передам, — Рейн взял у дворецкого шляпу и вышел из дому. С той минуты, как он оставил Джоселин у окна кабинета, он пожалел, что ушел. Ему нужно было обсудить с ней все на месте, а потом отнести ее в постель.
   Джоселин была таким страстным созданием, что он не сомневался — он заставит ее понять, как глупо позволять прошлому вмешиваться в их отношения. Но тогда ему казалось, что разумнее всего дать ей время совладать со своими чувствами.
   А теперь Рейн боялся, что снова обратит на себя ее гнев, что снова всплывут ее прежние обиды и мстительность.
   Он, конечно, не станет этого терпеть. Он отбросит в сторону все проблемы, и Джоселин снова обоснуется в его постели. Однако ему хотелось вновь увидеть в ее глазах этот особенный жар при взгляде на него, он хотел, чтобы ее пальцы, как прежде, скользили по его волосам, когда она целует его. Он хотел бы, чтобы, принимая его в свое гибкое тело, она была по-прежнему горячей и жаждущей.
   Рейн улыбнулся, почувствовав смесь ожидания, решимости и только намек на беспокойство. Она будет ждать его. Он заранее сообщил о своем возвращении. Он вошел в дом и стал искать ее в гостиной, но там никого не оказалось.
   — Она в вашем кабинете, милорд, — сообщил лакей.
   Рейн поднял брови.
   — В моем кабинете?
   Неужели он и вправду ожидал, что она ждет его в постели?
   — Пришел посыльный с какой-то запиской. Она пошла положить ее вам на стол.
   — Спасибо.
   Рейн пересек холл и вошел в кабинет, обитый ореховыми панелями и заполненный книгами. Джоселин склонилась над столом, сжимая что-то в руке.
   — Рейн!
   При звуке его тяжелых шагов она развернулась ему навстречу. Он увидел серебристый отблеск предмета, который она держала в руке.
   Пуля вылетела резко и быстро, ударив его в грудь, отдаваясь эхом в комнате, боль и мрак оглушили его, как обухом.
   — Рейн!
   Это было последним словом, пробившимся в его сознание, когда он свалился на ковер, прижимая руку к сердцу, истекая кровью, понимая, что любимая убила его. Господи, Господи, только не Джо. Не веря, но зная это наверняка — и он так жалел, что не умер прежде, чем понял это. Он закрыл глаза и позволил тьме окутать его, но с каждым слабым ударом сердца он чувствовал боль от ее предательства, большую, чем боль от пули, более страшную, чем смерть.
   А потом боли не стало.
   — Рейн! Господи, Рейн!
   Серебряный поднос выскользнул у нее из рук, письмо от его сестры упало на ковер, когда Джоселин встала на колени рядом с виконтом, ее глаза расширились от ужаса перед произошедшим, от вида крови Рейна, вытекавшей на пол.
   Она развернулась, услышав за спиной тихий звук, удар чего-то тяжелого о ковер. Это был пистолет, все еще горячий и дымящийся. Она попыталась разглядеть, откуда он появился, смахнула слезы, но увидела только колышущуюся занавеску на окне.
   Тут в комнату ворвались слуги, крича и причитая при виде тела виконта.
   — Помогите ему! — вскричала Джоселин, не осознавая влаги на своих щеках, панически боясь, что уже слишком поздно.
   — Это она сделала! — показал на нее пальцем лакей. — Это она его застрелила.
   — Что? — комната закружилась перед ней.
   — Это она — виконтова девка! Она пришла сюда и ждала его. Она его убила, помяните мои слова.
   — Смотрите! — воскликнула одна из горничных. — А вот и пистолет, из которого она стреляла! Хватайте ее!
   — Но я этого не делала!
   Я люблю его!
   — Держите ее! — закричал дворецкий. Они кинулись к ней, лакеи в ливреях, служанки в черно-золотом, горничные. Она поискала глазами Элайзу, в надежде, что та, зная Джо лучше других, защитит ее, но горничной нигде не было видно.
   — Я… этого не делала!
   Но у ее ног лежал пистолет, а виконт умер или умирал.
   Он был так бледен и безжизнен, что она зарыдала, но на слезы не было времени. Джоселин рванулась к окну.
   — Держите ее!
   Но Джо уже не раз приходилось спасаться бегством. Она взобралась на подоконник и выпрыгнула вон. Она жестко приземлилась, содрав коленки, вскочила на ноги и снова побежала.
   Конюшни — Броуни и Такер помогут ей — надо только до них добежать.
   Она остановилась, схватившись за угол дома, чтобы не упасть. А что, если констебль поверит, что ее друзья замешаны в стрельбе? Если Броуни и Такера отправят в тюрьму? Может быть, даже повесят?
   Слезы ослепили ее, и она утерла их рукой.
   Убегая из дому, Джоселин едва слышала голоса у себя за спиной, она пронеслась еще квартал и скрылась в переулке. Перед ней тащился старенький ослик с тележкой. Джо проскользнула мимо повозки, подбежала к старой замшелой церкви и толкнула дверь, но церковь была заперта, и Джо снова бросилась бежать. Она выскочила на Гросвенор-стрит, пересекла Сент Джордж, пронеслась мимо торговцев вениками, шнурками, носками и яблоками.
   — Вон она! — закричал кто-то, и ее снова охватила паника. — Черноволосая девка в голубом платье. Она убийца!
   Сердце билось у Джоселин где-то в горле. Убийца! Господи, Рейн, наверное, умер.
   У нее перехватило дыхание, как она ни боялась за себя, ее мысли обратились к нему. Неужели никто не смог ему помочь? Ему больно? Спрашивал ли он о ней? Как она могла его бросить? Эти мысли терзали ее сознание, пока она прижималась к стене, пытаясь отдышаться, ее легкие горели, бока пылали.
   На Брук-стрит она снова свернула на восток, в отчаянии пытаясь снова оказаться в старых знакомых местах, в ужасе, что ее успеют поймать прежде, чем она туда доберется. В следующем переулке — грязном, с ужасающим запахом, с дохлой кошкой — ее туфельки заскользили по застоявшейся воде, влага разъедала голубую замшу.
   Эти туфли купил ей Рейн. Рейн. Его имя болезненным эхом отозвалось в ее сознании. Не оставляй меня! С этой мыслью она завернула за угол и наткнулась на троих полицейских.

Глава 11

   — Как он?
   Александра посмотрела на Кэтрин Эджемонт, Маркизу Грейвенволд, которая вошла об руку со своим красивым загорелым мужем в холл их городского дома. Высокий импозантный мужчина был лучшим другом Рейна.
   — О, Кэтрин, — вышедшая из дверей комнаты брата Алекс бросилась в объятья рыжеволосой женщины. Снова полились слезы, которые не иссякали с тех пор, как Рейн был ранен.
   — Все в порядке, Алекс, — утешала красивая дама. — Мы с Домиником здесь, и мы собираемся здесь и оставаться, пока твой брат снова не встанет на ноги.
   Александра попыталась улыбнуться в ответ на ободряющие слова, но ее губы, казалось, не хотел! подчиняться и рыдания сдавили ей горло.
   Грейвенволд обратился к низенькому седому хирургу.
   — Полагаю, вы доктор Чэндлер.
   — Совершенно верно.
   — Что вы можете сказать нам о состоянии Рейна?
   — Боюсь, дела обстоят не лучшим образом. Он ранен в грудь, понимаете. Рана грязная. И очень болезненная. Мы смогли вытащить пулю, но он потерял много крови. Он очень слаб и почти обезумел от… от случившегося.
   — Удалось ли установить, что же все-таки произошло?
   — Отчасти. Временами он приходит в ceбя. Констебль допросил его, насколько осмелился, учитывая серьезность ранения. Он также допросил слуг и Александру, конечно. Так удалось установить, что женщина, известная под именем Джоселин Уиндэм, ранее жила с виконтом в Стоунли. Ее настоящее имя Джоселин Эсбюри.
   Щека Доминика дрогнула. Он слышал об этой женщине. Рейн много говорил о ней при их последней встрече.
   — Что еще они узнали?
   — Теофил Финч, кучер виконта, уверяет, что эта женщина дважды пыталась убить виконта. Один раз рядом с домом Будла, другой — у особняка Дорринга, куда виконт приезжал для игры в карты л, каждую неделю.
   Кэтрин протянула Александре носовой платок, который та прижала к глазам.
   — Фарвингтон, наш дворецкий, говорит, что Рейн привел эту женщину прямо с улицы, — сообщила Александра. — Когда он привез ее, на ней были рваные мужские штаны. Рейн взял у меня несколько платьев, чтобы одеть ее. Этот дом он купил для нее. Он относился к ней как к леди — и посмотрите, как она ему отплатила!
   Алекс опять разрыдалась, и Кэтрин снова обняла ее.
   — Куда они ее забрали? — спросил Доминик.
   — В Ньюгейт, по-моему, — лицо доктора стало мрачным. — Кучер уверяет, что в дело замешаны еще двое. Слуги считают, что это те люди, которых недавно нанял виконт.
   — А они где?
   — Исчезли. Растворились в воздухе. К несчастью, нет никаких сведений о том, где они находились во время выстрела.
   — Рейн не говорил о них?
   — Нет. Он упоминал только девушку, — доктор снял лупу, — если у вас есть еще вопросы, полагаю, что его светлость может ответить вам на них. Он спрашивал о вас.
   Доминик двинулся к двери.
   — Можно просто войти?
   Седой врач опустил лупу в карман синего полосатого жилета.
   — Только будьте кратки. Не говорите ничего, что могло бы обеспокоить его.
   Доминик вздохнул и вошел в спальню.
   Как можно спокойнее, стараясь не обращать внимания на металлический запах свернувшейся крови и терпкий дух болезни, он сел у кровати друга. Обычно загорелое лицо Рейна сейчас казалось восковым, он дышал слабо и прерывисто. Глаза его были закрыты, влажные пряди каштановых волос свисали на лоб и виски. Свежие повязки на груди снова начали краснеть от крови.
   — Доминик? — едва слышно прошептал он, и сердце маркиза сжалось при звуке этого слабого голоса.
   — Я здесь, дружище.
   Он схватил Рейна за руку, но ответное пожатие было слабым.
   — Я… рад, что ты пришел.
   — Я приехал как только смог.
   Рейн пошевелил головой, словно кивая.
   — Это была Джоселин, — проговорил он.
   — Я знаю.
   — Куда… куда они ее забрали? Мне никто не говорит.
   — Вероятнее всего, в Ньюгейт. Так обычно бывает.
   Линии вокруг рта Рейна пролегли еще глубже, его лицо выглядело серым и мрачным.
   — Она… она не могла простить мне, то… что случилось с ее отцом. Долгая история. Напомни, я тебе расскажу… потом.
   — Хорошо, — Доминик глотнул, пытаясь преодолеть спазм в горле. — Когда поправишься.
   Рейн снова едва кивнул. Его глаза закрылись.
   — Я не хочу… чтобы ее повесили. Я знаю… мне не следовало бы… думать о ней. Часть меня хотела бы… увидеть ее. Но другая… — он с усилием открыл глаза и посмотрел в лицо Доминику. — Вызволи ее оттуда, Дом. Проследи, чтобы ее куда-нибудь отправили. Сделай все возможное.
   Доминик хотел возразить. Он хотел, чтобы эта женщина попала в ад за то, что натворила.
   — Ты уверен, что хочешь этого? Она же пыталась тебя убить, Рейн.
   Может, даже убила.
   — Я не могу вынести мысли о том, что она там… в этом ужасном месте. Я знаю… каково там… в таком месте.
   — Ей там самое место. Она должна заплатить за то, что сделала.
   Рейн так резко приподнялся на локте, что Доминик не успел его остановить.
   — Обещай мне, черт побери! Что бы ни случилось… обещай!
   — Хорошо, Рейн. Не беспокойся, — он снова уложил друга. — Ты же знаешь, что я это сделаю. Все сделаю.
   — Спасибо, — Рейн расслабился. — И еще… одно.
   — Да, конечно.
   — Если мне станет хуже… если я не выживу…
   — Выживешь, черт побери!
   — Если не выживу… обещай, что присмотришь за Александрой.
   Спазм в горле Доминика стал еще болезненнее.
   — Само собой. Она будет жить с Кэтрин и со мной. Честно говоря, мы собираемся оставаться здесь, пока ты не поправишься.
   Глубокие карие глаза посмотрели ему в лицо.
   — Думаешь, это случится? Я хочу, чтобы ты сказал мне правду.
   Пожатие Доминика стало крепче.
   — Правда состоит в том, что многое зависит от тебя. Я знаю, что ты борец. Если ты собираешься победить смерть, ты победишь. И я хочу, чтобы так и было. Все мы хотим. Но и ты должен этого захотеть.
   — Почему… ты думаешь, что я не хочу?
   — Мы с тобой давно дружим, Рейн. Я знаю, как ты относишься к этой женщине. Я увидел это по твоему лицу, когда ты говорил о ней.
   Рейн снова прикрыл глаза. Долго молчал. Когда он заговорил снова, Доминику пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова:
   — Я же говорил тебе, что глупо влюбляться, — виконт выпустил руку Доминика и погрузился в тревожный болезненный сон.
 
   Джоселин Эсбюри поплотнее натянула на плечи драное шерстяное одеяло. В маленькой темной камере было холодно, невероятно холодно. Она вздрогнула, ощутив влажность под ногами, ее туфли погрузились в целый пруд стоячей воды, покрывавшей каменный пол. Воздух был влажным и затхлым. Вонь человеческих экскрементов и грязных тел давила на нее.
   В этой камере, освещенной всего одной свечой, было темно, ее соседями были лишь тараканы да пауки, но путешествие в недра тюрьмы показало Джоселин скопище воров, грабителей, головорезов, проституток и попрошаек. Голодающие и бездомные, безнравственные и просто пытающиеся выжить, все они износили свои жизни, как рваную шерстяную кофту.
   И теперь она снова одна из них. Джоселин упала на старый табурет на трех ножках и приподняла мокрые ноги на перекладину. Этот стул да жалкий соломенный тюфяк и ночной горшок составляли всю обстановку камеры.
   Она подоткнула под себя тонкую муслиновую юбку, пытаясь согреться и тщетно стараясь перестать стучать зубами. На ней все еще было голубое муслиновое платье, кое-где порванное, с повисшей на груди вышивкой, с оборванной подкладкой.
   То, что на ней вообще осталось платье, было уже чудом, или, как минимум, чудом в лице дорогого друга по имени Броуни, заплатившего, как она подозревала, мзду, за которую охрана обеспечивала минимум заботы.
   Плати или раздевайся, — такое здесь правило. Броуни появился даже раньше, чем ее приволокли, полицейские грубо лапали ее, один из них откровенно ласкал ее грудь.
   — Какой-то тип заплатил за тебя, — плотоядно усмехаясь сообщил похожий на быка охранник. — Даже жаль. Интересно, что у тебя там под дамским платьем.
   Но деньги были уплачены, охранник сдержал слово и оставил ее в покое. Этих денег хватило на одиночную камеру, на кое-какую еду, заплесневелую и с насекомыми, но все-таки позволявшую выжить, и даже на маленькую свечку. Денег было достаточно, и она задумалась над тем, где Броуни их украл.
   Она думала, где он и удалось ли им с Такером избежать бури, поднявшейся после выстрела. Она подумала о Рейне, жив ли он? У нее перехватило горло, когда она вспомнила его бледное, неподвижное тело, его прерывистое дыхание, текшую на ковер кровь. Она вспомнила о нем, и у нее защемило сердце, ей захотелось плакать, но слезы не шли. С той минуты, как ее схватили, Джо не уронила ни слезинки. Она слишком оцепенела, чтобы заплакать, слишком отчаялась.
   Даже теперь, когда она услышала приближающиеся шаги, Джоселин чувствовала себя слишком слабой, чтобы подойти к двери. В ржавом замке заскрежетал большой ключ.
   — Выходи-ка, крошка. Тут к тебе пришли. Она сжала в руках одеяло, пронзенная неожиданной надеждой, и вышла за дверь. Стук ее сердца громко отдавался в ушах. С Рейном все в порядке? И он рассказал правду о том, что случилось? И они пришли, чтобы освободить ее?
   У нее безумно колотилось сердце, пока ее вели ко входу в тюрьму, мимо голодных толп в переполненных камерах, вдоль сырых и грязных коридоров, в которых воняло хуже, чем в сточных канавах, ее руки дрожали от неуверенности, но сердце ожило от надежды и ожиданий.
   Но когда она увидела, что посетитель — Броуни, увидела углубившиеся морщины на его измученном лице, она поняла, что надежды не оправдались.
   — Броуни!
   Она подбежала к нему, едва охранник закрыл дверь, заперев их вдвоем. Броуни обнял ее. У Джо на глаза навернулись слезы, но сейчас было не время давать им пролиться.
   — С тобой все в порядке, детка? Они тебя не тронули? Тебе не сделали больно?
   Да, чуть не крикнула она. У меня болит сердце. Боль просто невыносима. Но она не могла рассказать ему о своей ужасной боли. Не могла сказать, что ее горе и ужас заключения почти убийственные.
   Она покачала головой и попыталась улыбнуться.
   — Нет, они меня не тронули. Это ты заплатил за меня?
   Он невесело улыбнулся.
   — Взял деньги у его треклятого сиятельства. Мы с Таком собирались стибрить их, если вдруг что-нибудь не заладится. И вот оно и не заладилось.
   — А Рейн… — у нее перехватило дыхание. Она кусала губы, чтобы они не дрожали. — О-он умер?
   Ее сердце, казалось, остановилось, пока она ждала ответа.
   — Нет, черт побери, — сказал Броуни. — Ты почти убила его, но он силен.
   — Я не стреляла в него!
   Я люблю его!
   — Я бы ни за что не сделала ему больно. Я думала, что ты это понимаешь.
   Броуни минуту пристально разглядывал ее.
   — Ты не стреляла в этого сукина сына?
   — Нет, конечно, нет.
   И он жив! Ее сердце забилось спокойнее впервые за эти дни.
   — Но если не ты, то кто, черт побери?
   — Я… я не знаю. Честное слово, я думала об этом, но теперь, когда я хорошо его знаю, я не думаю, чтобы кто-нибудь хотел убить его.
   — Но тем не менее кто-то чертовски хочет его убить.
   Кто стрелял в Рейна? Она пребывала в слишком большом оцепенении, чтобы размышлять над этим. Конечно, есть Стивен Барлетт, может, еще актриса, любовница Барлетта. Или леди Кэмпден в припадке ревности.
   — Я не знаю, кто это сделал, Броуни, но если Рейн не умер, он может сказать им, что это не я, — она вцепилась ему в руку с новой надеждой. — Понимаешь, Броуни? Это все — ужасная ошибка, и как только Рейну станет лучше, он все уладит.
   Надежда разгоралась все ярче. Рейн поправится. Она выберется из этого адского места, Рейн придет за ней и все будет так же прекрасно, как было до сих пор.
   Броуни откашлялся. Он выглядел несколько неуверенно, но Джо не обращала на это внимания. Рейн жив. Жив! Все остальное не имеет значения.
   — Я позабочусь, чтобы охрана получила еще денег. Чтобы хватило на то, чтобы дождаться перемен. А эти гроши прибереги для себя. Никогда не знаешь, когда они могут пригодиться.
   Она засунули деньги в вырез платья.
   — Ты сказал, что взял деньги у виконта. А как ты узнал, где они лежат?
   — Нетрудно догадаться. Ясно, что он где-то держал пару соверенов, скорее всего — в кабинете. Я бы не стал их трогать, если бы между вами все было ладно.
   — Они не знают, что ты их украл? У вас с Таком все в порядке?
   — Парнишку я не видел. Мы вместе рванули на улицу, едва увидели, что началась заварушка.
   Броуни зацепил пальцем за пуговицу своей рубашки и потянул ее.
   — Не думаю, чтоб нас искали. Констебль считает, что ты одна виновата. Но не бось, я буду держать ухо востро.
   — Все уладится, Броуни. Нам только нужно молиться, чтобы Рейн поправился.
   Мужчина тронул ее за щеку. Она ощутила мозоли и старый шрам на его руке.
   — В жизни ни за что не молился, детка. Но если это может вызволить тебя из этой поганой дыры, я буду молиться, пока лоб не расшибу.
   Джоселин улыбнулась впервые после того, как раздался страшный выстрел в кабинете виконта. Она накрыла руку Броуни своей.
   — Рейн выздоровеет, я уверена. А когда он поправится, он обо всем позаботится.
   Броуни не ответил, он обернулся на звук ключа в замке. Джоселин молча прошла мимо него, следуя за охранником обратно в камеру.
 
   — Ты пользуешься успехом, девочка. Это за то, что ты задирала перед ними свои красивые юбки, а? — это снова появился охранник.
   С визита Броуни прошло три дня.
   — Еще кто-то пришел?
   Охранник — толстый седеющий бородатый мужчина с грязными каштановыми волосами, маленькими поросячьими глазками — повернул ключ и открыл тяжелую дверь.
   — На сей раз жентельмен. Красивый парень. Последи лучше за своими манерами.
   Джентльмен. Не Рейн; он еще не может вставать. Но он прислал кого-то вместо себя? Наконец-то пришли ее освободить? Снова затеплилась надежда. Джоселин пошла вслед за охранником по коридору, нервно пытаясь пальцами пригладить волосы, тщетно стараясь выглядеть поприличнее.
   Они прошли мимо комнаты, в которую охранник водил ее в прошлый раз, вышли из общей тюрьмы и вошли на господскую половину. Здешние заключенные были достойнее тех, кто сидел в общей части, или просто у них было побольше денег.
   — Сюда, — сказал охранник, распахивая низкую деревянную дверь.
   В комнате было светло, ее освещали, как заметила Джоселин, длинные свечи. Обстановка состояла из массивного деревянного стола и стульев. Джо остановилась, увидев в противоположном конце комнаты стоявшего к ней спиной темноволосого человека со сложенными за спиной руками. При ее появлении он обернулся.
   Грейвенволд. Это он. Темные глаза, загорелая кожа. Рейн часто говорил о нем. С бьющимся сердцем Джоселин опустилась в реверансе, боясь, что что-то случилось.
   — Ты знаешь, кто я?
   — Лорд Грейвенволд, — сказала она, приближаясь к нему. — Друг Рейна.
   — Верно.