Мартынович Евгений. Каллистяне

появлялось недомогание, считая его причиной переутомление от напряженной
работы. Он хорошо знал повышенную мнительность по отношению к ним
каллистянских врачей, испытав это на самом себе после случая с камнем на
Кетьо.
"Скажи я об этом, и они, чего доброго, вернут нас на Кетьо или на
Сетито без всякой нужды", - думал он.
Пока шла работа над переводом, теси-установка со спутника Каллисто
ежедневно посылала сигналы на Землю. По глубокому убеждению всех - людей и
каллистян, слова "Петр Широков" не могли остаться незамеченными. Точность
расчета и надежность автоматического управления лучом не вызывала
сомнений.
- Вспышки появляются над Москвой, - говорил Синяев, когда Широков
снова начинал сомневаться. - Или, во всяком случае, близко от Москвы.
Между Рельосом и Солнцем нет ни одной звезды, и луч не может уклониться.
- А само Солнце? - спрашивал Широков.
- Влияние гравитационного поля Солнца учтено при расчете.
- Но Земля вращается.
- И это учтено. Теси-луч движется, правда, абсолютно незаметно для
самых точных приборов в сторону вращения Земли. Сигналы вспыхивают на
одном и том же месте.
- И ты уверен, что нет ошибки?
- Уверен.
- Почему же тогда мы передаем сигналы на трех языках?
- На этом настаивают каллистяне. Они хотят обеспечить успех на сто
процентов. А вдруг луч не совсем точно направлен?
- Значит, это все-таки возможно? - разочарованно спросил Широков.
- Разумная осторожность, не более.
- А основной текст тоже будем передавать на трех языках?
- Да. По три раза каждую фразу. На русском, английском и французском.
- Тогда уж лучше не на французском, а на латинском.
- Ты его так хорошо знаешь?
- Не хуже, чем русский.
- Какой ты у меня умный. - Синяев провел пальцами по лбу Широкова. -
Значит, английский и латинский. Ты будешь переводить; это не трудно, раз
есть русский текст. А я зашифровывать азбукой Морзе. Латинские и
французские буквы одинаковы.
Но, несмотря на все усилия, к пятнадцатому октября перевод не был
закончен. Синяев предложил Зивьеню, руководившему всей работой, отложить
начало передачи основного текста, продолжив вступительные слова.
- Мы считаем, что можно начать, - ответил тот. - Зачем заставлять
ждать людей Земли? Им это, вероятно, будет тяжело. Мы начнем, а вы
продолжайте работу. Я уверен, что никаких затруднений больше не
встретится. В оставшейся части текста нет новых для вас слов.
На том и порешили.
И через день дежурный звездолет совершал рейс на спутник Каллисто,
доставляя туда очередную партию металлических пластинок, на которых по
особой системе наносились знаки, соответствующие точкам и тире азбуки
Морзе, выполненные на бумаге рукой Синяева.
Эти пластинки закладывались в теси-установку, которая автоматически
отправляла "телеграмму" на Землю.
- Вы можете передавать триста знаков в минуту, - сказал Синяев
Зивьеню. - На Земле есть операторы, которые могут принять текст при такой
скорости.
- Это облегчит работу, - ответил Зивьень. - Но будут ли использованы
такие операторы?
- Несомненно. Если только слова "Петр Широков" были увидены и поняты.
Кроме того, на Земле могут снимать вспышки на киноленту.
Прошел еще один земной месяц, и работа по переводу была успешно
закончена.
- Теперь, - сказал Широков, - я не буду иметь покоя, пока мы не
получим ответа.
- Придется ждать год.
- А может быть, раньше?
- Мьеньонь считает, что двенадцать наших месяцев - это наименьший
срок.
- Удалось ли? - с тоской в голосе сказал Широков.
- Они решили через полгода, по-нашему, повторить передачу.
- Как радостно будет получить весточку с Земли!
- Еще бы! - сказал Синяев.
Для него и Широкова неудача была бы тяжелым ударом. Как это ни
странно, но свои надежды на счастливый результат они возлагали на...
чуткость и внимательность к ним каллистян. Вряд ли они предложили бы
провести опыт, если бы не были уверены в успехе. До сих пор все
доказывало, что хозяева прекрасно понимают психологическое состояние своих
гостей. А если каллистяне были уверены... Широков и Синяев верили в их
технику и знания.
Но место для сомнения все же оставалось. Если техника Земли еще не
может доставить на Луну все, что необходимо для теси-установки, ответа не
будет.
Хотелось сократить время ожидания. Ничто не помогает в этом так
надежно, как напряженный труд.
- Мы пробыли на Каллисто довольно много времени, - сказал Широков
Гесьяню. - Мне кажется, что пора прекратить затворничество. Настало время
свободно знакомиться с вашей планетой.
- А разве вы не свободны? - удивился Гесьянь.
- Конечно нет. Вы не позволяете нам даже походить по городу. Какая же
это свобода?
- Мне странно слышать это от вас. Вы же врач. Мы действуем в ваших же
интересах. Впрочем, - прибавил Гесьянь, пожимая плечами, - делайте, как
хотите. Вы были, есть и всегда будете совершенно свободны в своих
поступках.
Широкову показалось, что Гесьянь обижен. Он ласково провел пальцами
по лбу каллистянина.
- Очень хочется поскорее увидеть все, - сказал он извиняющимся тоном.
- Тяжело ничего не делать.
- Это, конечно, трудно. Но в последнее время вы много работали.
- Я понимаю ваши опасения, - продолжал Широков. - Проведем опыт.
Завтра утром как следует покажите нам Атилли. Ведь мы почти не видели
города. А потом тщательно обследуйте нас.
- Хорошо, - без видимой охоты согласился Гесьянь. - Пусть будет
завтра. Рано или поздно, но это все равно придется сделать. Но не советую
сразу начинать с пешеходной прогулки. Лучше всего слетать куда-нибудь на
обычной олити, например на вельдь. Завтра как раз соревнование по фетимьи.
- Что это такое?
- Спортивное соревнование. Финальная игра на первенство Каллисто.
- Чудесно! - воскликнул Синяев.
Он был страстным болельщиком футбола и в Москве не пропускал ни
одного матча. Но, кроме футбола, он вообще любил спорт.
Каллистянское слово "вельдь" означало открытый стадион.
- Почему финальная игра проводится в Атилли? - спросил Широков,
предчувствуя, какой последует ответ. Он знал, что город, в котором они
поселились, был далеко не из больших.
- В надежде, что вы захотите посмотреть игру, - как и ожидал Широков,
ответил Гесьянь.
Что было сказать на это? Не знающее границ гостеприимство каллистян
проявлялось решительно во всем.
- А как насчет мест? - спросил Синяев. - Вельдь, по всей вероятности,
будет переполнен.
- Да, эти соревнования всегда вызывают большой интерес. Но для вас...
- Сколько на вельде мест?
- Точно не знаю. Кажется, около двухсот тысяч.
- Выдаются билеты? - увлекшийся Синяев чуть не сказал "продаются".
- Нет. Никаких билетов не требуется. Тут уж кто успеет. Надо сообщить
дежурному первого сектора, что вы хотите посмотреть соревнование, и он
скажет номер места. Когда все места заняты, прием заявок прекращается.
Синяев посмотрел на Широкова. Петр Аркадьевич увидел в глазах друга
лукавый огонек и понял его мысль.
- У них такого случая произойти не может, - сказал он по-русски.
- Могу себе представить, что бы получилось, введи администрация наших
стадионов такой порядок, - сказал Синяев и рассмеялся. - Ну и мир! Это
просто удручающая честность.
Как всегда, на лице Гесьяня не отразилось ни малейшего любопытства.
Он слушал - вернее, не слушал - непонятный ему разговор, глядя в окно.
Синяев поспешил объяснить ему причину своего смеха.
- При системе оплаты это еще более непонятно, чем если бы случилось у
нас, - сказал каллистянин. - Идемте в большую комнату. Я спрошу дежурного
о наших местах.
Дежурный первого сектора, на котором, очевидно, помещался вельдь,
ответил, не задумываясь и не посмотрев ни в какую запись, что для людей
Земли оставлена кабина номер один.
- В ней десять мест, - предупредил он.
- Кого же нам еще пригласить? - сказал Широков. - Предлагаю Синьга,
Мьеньоня и Ньяньиньга. Разумеется, вас и Бьесьи, - прибавил он, обращаясь
к Гесьяню.
Синяев улыбнулся. Названные его другом, вместе с ними двумя,
составляли семь человек. Очевидно, Широков считал присутствие Диегоней
само собой разумеющимся.
Гесьянь понял так же.
- С Диегонем, его сыном и Дьеньи получается как раз десять, - сказал
он. - Не сомневаюсь, что все будут рады сопровождать вас.
На следующий день Синяев проснулся рано и разбудил Широкова.
Предстоящее соревнование, первое, которое они увидят на Каллисто, где
спорт был широко распространен, чрезвычайно его интересовало.
Он знал, что у каллистян нет ничего похожего на футбол, но Гесьянь
сказал, что фетимьи разыгрывается на первенство всей планеты, и этого
было достаточно, чтобы в нем заговорил болельщик.
По привычке Синяев первым делом подумал о погоде: "А вдруг будет
дождь?"
Широков пренебрежительно махнул рукой.
- Жди! - сказал он. - Прелесть внезапного летнего дождя! Веселый визг
девушек, застигнутых им и бегущих под первое попавшееся прикрытие! Как
же! Они распределяют погоду, как мы - расписание поездов.
Синяев нажал кнопку и "открыл" окна. Небо было совершенно безоблачно.
Они выкупались в бассейне, оделись, позавтракали и расположились в
"большой комнате", как назвал ее вчера Гесьянь, ожидать прилета друзей.
Синяев поминутно смотрел на часы.
- Не опоздать бы!
Матч фетимьи должен был начаться ровно в полдень.
Каллистяне явились все вместе на большой олити, окрашенной в
необычайный бледно-розовый цвет,
- Вы твердо решили провести опыт? - спросил Синьг. - Не забывайте,
что сейчас самое жаркое время дня.
- Мы хотим видеть фетимьи, - сказал Синяев.
- Соревнование можно посмотреть на экране. Хотя бы на вельдь летите в
своей олити.
- Довольно, Синьг! - сказал Широков. - Мы шестьдесят дней находимся
на Каллисто, и пора выяснить. Всякой осторожности должна быть граница.
Решили, о чем говорить!
- Не время ли? - спросил Синяев. - Опоздаем. Он ни о чем, кроме
матча, не хотел думать.
- А вы знаете, в чем заключается игра? - спросила его Дьеньи.
Она была одета в короткое платье без рукавов и опять белого цвета.
- Не знаю, - ответил Синяев. - И вы мне не говорите. Я хочу понять
сам.
Случайно или намеренно, но Широков оказался рядом с Дьеньи в мягком
"стеклянном" кресле олити. Система управления здесь была такой же, как у
их воздушного экипажа. Олити вел Вьег Диегонь.
Лучи Рельоса свободно проходили сквозь прозрачный футляр, который не
ослаблял их силы. Было более, чем жарко. Широков и Синяев прикрыли головы
носовыми платками. Хотя с Земли были взяты белые шляпы, какие носят обычно
на южных курортах, ни тот ни другой не захотели надеть их. Слишком нелепо
выглядели они на Каллисто, где никто не носил никаких головных уборов.
Еще не пролетели и половины пути, как Широков почувствовал
недомогание. Временами словно туманная дымка заволакивала его сознание,
сердце начинало биться неровно. Нежный голос Дьеньи звучал в эти мгновения
как бы издалека. Но он молчал, хорошо зная, что, скажи он о своем
состоянии, и Гесьянь немедленно вернет его домой. Синяев, разумеется,
последует за ним и лишится удовольствия. Он так давно не видел ни одного
спортивного соревнования, которые так любил.
"Пройдет, - думал Широков. - Просто я давно не был на солнце".
Олити вылетела за город. Кругом расстилалась оранжевая равнина. Вдали
показались многочисленные здания, как везде разделенные желто-красными
пятнами садов.
- Это Генья, - сказала Дьеньи, - спортивный пригород Атилли. Мне он
хорошо знаком. Я жила здесь почти год, когда увлекалась спортом.
- Каким? - спросил Широков. - Вероятно, гимнастикой?
- Вы угадали. Но больших успехов я не достигла. Помешало мое
увлечение звездоплаванием, а у меня были большие данные.
Широков ни на секунду не подумал, что Дьеньи хвастается.
Воздух казался пестрым из-за разнообразной окраски олити всех
размеров. Тысячи каллистян летели на крыльях.
Их олити опустилась на обширной площади, уже заполненной десятками
тысяч машин. Толпы каллистян, в разноцветных одеждах, шли к вельду. В
воздухе стоял гул голосов.
Диегонь с сомнением покачал головой и сказал сыну, готовящемуся
поднять футляр олити, чтобы выйти из нее:
- Не лучше ли было опуститься на самом вельде? Ничего! - ответил он
на недоуменный взгляд Вьега. - В таком исключительном случае это
позволительно. А потом вы вернетесь сюда и пешком присоединитесь к нам.
Им, - он указал глазами на Широкова и Синяева, - нехорошо идти под лучами
Рельоса так медленно.
Но каллистяне, находившиеся поблизости, уже узнали гостей Каллисто.
Очевидно, известие о их прилете на вельдь мгновенно разнеслось по всей
толпе. Движение к стадиону прекратилось, и тысячи лиц повернулись к ним.
- Опоздали! - сказал Диегонь. - Теперь придется выйти здесь.
Его опасения оказались напрасными. Когда они вышли из олити, толпа
раздвинулась, и образовался широкий проход к одному из входов в здание.
Поднимаясь с кресла, Широков почувствовал сильнейшее сердцебиение. Он
был вынужден несколько мгновений простоять на месте, держась за спинку.
Его товарищи ничего не заметили, решив, что он просто хочет выйти
последним. Припадок был коротким и прекратился так же внезапно, как и
начался. Широков вышел из олити уже не на шутку встревоженный.
Каллистяне приветствовали людей Земли движениями рук, поднятых над
головой. Не было ни одного возгласа, столь обычных на Земле в таких
случаях. Между двумя стенами каллистян они прошли в здание без всяких
затруднений.
- За время полета к Солнцу вы отвыкли от нас, - пошутила над Диегонем
Дьеньи.
- Выходит, что так, - улыбнулся он.
Внешним видом вельдь Атилли был похож на Ленинградский стадион имени
Кирова. Так же как там, здесь были широкие лестницы, ведущие к верхним
входам, украшенные статуями. Сходство завершали полого поднимающиеся
дорожки и многочисленные цветочные клумбы. Но общая архитектура здания
была совсем иной.
Диегонь и его спутники прошли через нижний вход и очутились в длинном
коридоре, идущем, по-видимому, вокруг всего стадиона. Было много дверей с
цифрами на них, что напоминало коридоры театров.
Диегонь открыл дверь с цифрой "I", и они вошли в кабину. Она была
величиной с большую театральную ложу и открыта спереди и сверху. Только в
задней части был сделан навес.
Вельдь был уже почти полон. Это было колоссальное сооружение, с
уходящими куда-то далеко в высоту, более крутыми, чем на земных стадионах,
секторами для зрителей. Кабины, подобные той, где они находились, шли по
нижнему ярусу. Остальные места были совершенно открыты и залиты
ослепительным светом Рельоса. Они пестрели всеми цветами радуги, с линиями
черных лиц над разноцветными костюмами.
- Для кого предназначены эти кабины? - спросил Синяев.
- Для тех, кто по каким-либо причинам не может находиться на открытых
местах, - ответил Синьг. - Например, болен.
- Значит, чтобы попасть сюда, требуется свидетельство врача?
- Нет, зачем же? Предоставить место в кабине просят те, кто болен, -
не понял вопроса Синьг, - но не очень. Если нужен врач, человек сидит
дома.
Широков сел почти у самой задней стенки, под защиту навеса. Но и
отсюда весь вельдь был как на ладони.
Он был похож на земные стадионы, но ни на минуту нельзя было забыть,
что это построено не на Земле. Все было иным, все имело отпечаток
архитектуры, чуждой людям. Вельдь был выстроен не из камня, не из металла,
не из дерева и не из пластмассы. Это был все тот же удивительный материал,
казавшийся прозрачным и блестящим, но бывший непрозрачным и матовым. Нигде
не было солнечных бликов, яркий свет Рельоса не отражался ни от гладких
стен, ни от полированных панелей, которые точно впитывали его лучи в свою
"прозрачную" глубину. Невольно казалось, что все кругом должно быть
раскалено, но стены и барьер были холодными на ощупь.
Вельдь имел овальную форму. Кругом шла, по-видимому, беговая дорожка
странно белого цвета, словно из утрамбованного снега. В середине
помещалось игровое поле, но не прямоугольное, а также в форме эллипса. Оно
было покрыто ярко-оранжевой травой.
Ждать пришлось недолго.
Раздался звонкий удар, повторившийся три раза.
С четырех сторон на поле выбежали команды. Тут были юноши и девушки.
Их было много, человек по тридцать в каждой группе. Они были одеты в
плотно облегающие тело костюмы, белые, зеленые, розовые и голубые. Каждая
группа вынесла по четыре соответственно окрашенных больших обруча. Сойдясь
на середине, они обменялись этими обручами и разбежались по краям травяной
площадки.
Широков видел, как вышли команды, успел рассмотреть их, но внезапно
почувствовал, как от сердца к голове прошла волна холода. Стадион
потускнел перед его глазами и как-то странно покачнулся.
Спутники, сидевшие впереди, превратились в туманные пятна...

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Открыв глаза, Широков сразу подумал, что этот припадок сильнее всех
предыдущих и что надо немедленно сказать Гесьяню, но не увидел ни Гесьяня,
ни стадиона.
Он лежал в своей комнате. Окна были закрыты темно-синей завесой.
Комната освещалась слабым сиянием, исходившим из потолка, и в ней было
полутемно.
"Полет на олити... вельдь... Дьеньи в белом платье... - подумал он. -
Неужели мне все это только приснилось?"
Он посмотрел на стоявший напротив диван, но не увидел, как ожидал,
своего друга. Синяева не было, и даже постель не была постлана. Сам
Широков лежал раздетый, под легким покрывалом.
"Что-то неладно, - подумал он. - Что же сейчас: день или ночь?"
Повернув голову к окну, он внезапно увидел Синяева, который,
совершенно одетый, сидел в кресле. Рядом с ним, в другом кресле, сидела
Дьеньи.
- Георгий! - тихо позвал Широков.
Синяев и Дьеньи вскочили при звуке его голоса.
- Наконец-то! - воскликнул Синяев. - Дьеньи, позовите Гесьяня.
Девушка выбежала из комнаты.
- Что со мной случилось?
- Что-то скверное. Ты потерял сознание на стадионе.
- Давно это было?
- В полдень; разве ты забыл? А сейчас глубокая ночь.
- И ты не спишь из-за меня?
- Что с тобой, Петя! Как я могу спать? Здесь находятся все наши
друзья, члены экипажа звездолета, Дьеньи со своим отцом, Гесьянь, Бьесьи,
Женьсиньг, Зивьень и многие другие. Твой обморок взволновал всю Каллисто.
Как ты себя чувствуешь?
Широков не успел ничего ответить. В комнату вошли Гесьянь, Синьг и
какой-то незнакомый каллистянин, с глубокими морщинами на лице.
- Это какой-то знаменитый врач, - успел шепнуть Синяев на ухо
Широкову. - Его зовут Бьиньг. Его вызвали с другого материка Каллисто.
Трое врачей подошли к Широкову. Синьг сел на край постели. Гесьянь
предупредительно подвинул кресло для Бьиньга, а сам остался стоять у
изголовья Широкова.
- Напугали вы нас, Петя, - сказал Синьг, словно не зная, с чего
начать разговор. - Как вы себя чувствуете сейчас?
- Совершенно нормально, точно проснулся после крепкого сна.
- Совсем скверно! - неожиданно сказал Бьиньг.
- Наоборот. - Широков не понял, к чему относилось восклицание
старого каллистянина. - Совсем хорошо!
- Вот это и плохо, - последовал ответ Бьиньга. - Если бы вы
проснулись больным, было бы хорошо.
- Я вас не понимаю.
- Опыт, на котором вы так настаивали, - сказал Гесьянь, - окончился
плачевно. Этого надо было ожидать. А то, что вы чувствуете себя нормально,
еще хуже. Значит, наше предположение верно.
- Объяснитесь!
- Причина вашего обморока - Рельос, его лучи, непривычные для вас.
- Но, ведь у нас на Земле каллистяне нисколько не страдали от лучей
Солнца, которые так же непривычны для них. То, что со мной случилось, не
похоже на тепловой удар.
- Рельос и Мьеньи, - вмешался Бьиньг, - разные звезды. Дело не в том,
что лучи Рельоса несут больше тепла, а в том, что они более активны. Вам
ясно, что это значит?
Он говорил ворчливым тоном и чем-то напомнил Широкову Штерна.
- Допустим, что ясно.
- Надо было послушаться Гесьяня, задержаться на Сетито дней на сто,
потом на Кетьо дней на двести и только тогда прилетать на Каллисто. Надо
было как следует привыкнуть к лучам Рельоса там, где они слабее.
- Но что же все-таки случилось со мной? - спросил Широков.
- Случилось то, что на ваш организм оказала вредное влияние какая-то
составляющая лучей Рельоса, которой, по словам вашего товарища, нет у
Мьеньи.
- Если так, то почему же это вредное влияние сказалось на мне одном?
- По-видимому, организм вашего товарища менее восприимчив к нему. Но
и с ним случится то же самое, что случилось с вами. Это неизбежно.
Широков вспомнил, как несколько раз Синяев жаловался ему на
недомогание, симптомы которого совпадали с тем, что испытывал он сам.
Давно следовало сказать об этом Гесьяню. Здесь была допущена большая
ошибка.
- Что же надо делать, по-вашему? - спросил он. - И чем нам грозит
пребывание на Каллисто?
Последняя фраза вырвалась как-то невольно, и Широков с ужасом понял,
что сам же допускает возможность покинуть планету, с которой они, в
сущности, еще и не начали знакомиться.
Синяев, сидевший поодаль в кресле и не принимавший участия в
разговоре, вздрогнул, услышав эти слова.
Гесьянь посмотрел на Синьга, и на его лице, выражение которого давно
научился понимать Широков, мелькнуло смущение.
- Мне очень жаль, - сказал Гесьянь, - но я должен повторить то, что
сказал вам раньше. Пребывание на Каллисто для вас опасно. Вы должны
отправиться обратно на Кетьо или, еще лучше, на Сетито и провести там дней
двести.
- Потерять почти год! - по-русски сказал Синяев. - Немыслимо!
- Что это за составляющая? - спросил его Широков.
- Не знаю точно. - Синяев вскочил с кресла и подошел к постели друга.
- Сегодня днем они показали мне спектры Рельоса. Они такие же, какие давно
уже получены на Земле, но есть несколько лишних линий. Я сказал им, что
этих линий нет в спектре Солнца. Вот и все! А они сделали из этой мухи
слона.
- Слона ли? - задумчиво сказал Широков.
Синяев пожал плечами.
- Ты врач, - сказал он, - а я нет. Кроме того, болен ты. Я совершенно
здоров.
- Вы так думаете? - спросил Синьг, очевидно понявший то, что сказал
Синяев.
- Пока, во всяком случае. - Синяев вернулся к своему креслу и
бросился в него с видом полного нежелания продолжать разговор.
Широков задумался. Синяев, конечно, прав. Решать должен именно он -
Широков. Решать за себя и за своего товарища. Все говорило за то, что
каллистянские врачи дают правильный совет. Двести дней! В конце концов, не
такой уж долгий срок. Они могли задержаться на Каллисто, ведь теперь есть
возможность сообщить об этом на Землю. Надо соглашаться. Но как тяжело на
это решиться!
- Хорошо! - сказал он после продолжительного молчания. - Допустим,
что вы правы. Я верю вашим знаниям и опыту. Но ведь вы не знаете, не
можете знать организм людей Земли. Даже Синьг. Мой товарищ совершенно
здоров. Это заставляет меня колебаться. Быть может, положение не столь
критично. Вы должны понять, что нам дорог каждый день. Терять двести дней!
- Вам лучше знать, - сказал Бьиньг. - Мы высказали свое мнение.
Делайте, как хотите.
- Надо подумать, Петя, - мягко сказал Синьг.
- Я подумаю.
На этом кончилась беседа, которой суждено было возобновиться скорее,
чем предполагал Широков.
- Советую не вставать до завтрашнего утра, - сказал Гесьянь и,
пожелав спокойного сна, ушел вместе со своими коллегами.
- Пройди к ним, Георгий, - сказал Широков. - Неудобно оставлять
гостей одних. Синяев вышел, но вскоре вернулся.
- Никого нет, - сказал он. - Все улетели. В доме остался один Синьг.
- Где он?
- В большом зале. Он сказал, что переночует здесь, на всякий случай.
Велел позвать его, если ты не сможешь заснуть.
- Велел? - улыбнулся Широков.
- Попросил, конечно. Но просьба врача - это ведь приказ.
Синяев подошел и сел на край постели.
- Что ты думаешь обо всем этом? - спросил он, кладя свою руку на руку
Широкова и нежно гладя его пальцы, показавшиеся ему очень холодными.
- А что думаешь ты сам?
- Что первый блин оказался комом. Но наш опыт сослужит хорошую службу
тем, кто после нас прилетит на Каллисто.
- Значит, ты считаешь, что нам все-таки придется улететь отсюда?
- Не я так думаю, а ты. В этих вопросах тебе и книги в руки.
В голосе Синяева звучала глубокая грусть. "Да, - подумал Широков, -
вопрос отложен, но не снят. И может случиться, что моя сегодняшняя
нерешительность дорого нам обойдется".
- А фетимьи? - спросил он, чтобы отвлечь друга от невеселых мыслей. -
Ты так и не увидел.
- Соревнование отложили.
- Из-за меня?
- Если бы ты видел, что творилось на стадионе! Все поле заполнили
зрители, едва им стало известно о твоем обмороке. Какая уж тут игра! Когда
тебя положили в специально вызванную, вероятно санитарную, олити и она
полетела в Атилли, все каллистяне покинули стадион и сопровождали нас до
самого дома. Этой картины я никогда в жизни не забуду. Буквально не было
видно неба.
- Странные они люди! - сказал Широков. - И очень хорошие. Даже
прекрасные.
- Особенно Дьеньи! - Синяев вдруг обнял Широкова, крепко целуя его в
губы.
- Да постой! - улыбнулся Широков. - При чем тут Дьеньи? Что ты
болтаешь?
- Ладно, - сказал Синяев. - Чего уж там! Она тебя любит, - прибавил
он очень серьезно. - Я понял это сегодня.
- Глупости говоришь.
- Ну, как знаешь! - Синяев встал и подошел к окну. Темно-синяя завеса
"растаяла" и исчезла. В комнату проник странный, мертвенно-зеленый свет.
Причудливые двойные тени легли на полу. - Посмотри! Такой картины не
увидишь на Земле.
Небо было безоблачно. Тысячи звезд в непривычных сочетаниях
каллистянских созвездий мерцали в его темной глубине. Прямо напротив окна,