Страница:
Каюта стала совершенно круглой, как внутренняя полость мяча. Его постель,
прикрепленная к стене, высоко висела над той частью, которая все еще
воспринималась им как нижняя.
"Как же я встану, если встать не на что?" - подумал он.
Рядом с постелью висело в воздухе кресло, на котором лежало белье и
одежда.
Широков долго смотрел на него. Он понимал, что ему некуда падать, но
никак не мог заставить себя поверить в реальность этого зрелища.
Кроме этого кресла, вся обстановка каюты исчезла. Очевидно,
каллистяне проснулись раньше и привели каюту в состояние, соответствующее
новым условиям.
Широкову хотелось встать и одеться, но он продолжал лежать, боясь
пошевелиться.
"Но ведь я не лежу, - говорил он сам себе. - Тяжести нет. Я вишу
вдоль постели, не опираясь на нее, вишу в воздухе. Точно так же я могу
висеть в любом другом месте".
Но он не мог заставить себя сделать нужное движение и покинуть свое
ложе.
Чувство стыда при мысли, что кто-нибудь может войти и увидеть его
страх, заставило Широкова преодолеть малодушие.
Он осторожно приподнял одеяло и на мгновение выпустил его из рук.
Одеяло не упало обратно, а осталось висеть над ним. Невольным движением
Широков схватил его и тут же почувствовал, что сам поднялся над постелью.
Проведя рукой за спиной, он убедился, что действительно висит, ни на что
не опираясь.
Взявшись руками за края постели, он притянул свое тело обратно.
Минут пять он лежал, стараясь справиться с волнением, и только когда
его сердце перестало отбивать пулеметную дробь, медленно выпрямился и сел.
Руки плохо его слушались. Они ничего не весили, а мозг еще не привык
управлять невесомыми членами. Координация между мышечными усилиями и
вызываемыми ими движениями была нарушена, и должно было пройти известное
время, пока организм приспособится к новым, никогда раньше не испытанным
условиям.
Стараясь точно рассчитывать свои движения, Широков протянул руку к
креслу, чтобы взять лежавшее на нем белье. Но, по-видимому, он слишком
сильно нажал на сиденье, потому что кресло вдруг покачнулось и плавно
опустилось вниз (он все еще считал то, что находилось под его постелью,
низом, а противоположную сторону - верхом, хотя эти понятия не имеют
смысла в мире без тяжести).
- Ну вот! - вслух сказал Широков. - Что же теперь делать? Как поднять
его обратно?
Он чувствовал себя совершенно беспомощным и "сидел" на краю постели,
держась за нее, чтобы не упасть.
"Но я же не могу упасть, - убеждал он самого себя. - Тяжести нет!"
Он уже не боялся, что кто-нибудь может войти, а хотел этого. Пусть
увидят, что он боится, но помогут ему. И он почувствовал глубокое
облегчение, когда дверь открылась.
На пороге "стоял" Синьг.
На мгновение Широков испугался, что каллистянин не заметит отсутствия
пола и упадет, переступив порог.
- Проснулись? - спросил Синьг. - Как вы себя чувствуете?
Он отделился от двери и оказался висящим в воздухе. Это зрелище было
еще поразительнее, чем вид висящего кресла. Синьг плыл к Широкову, как
пушинка, гонимая слабым ветром.
- Чувствую себя хорошо, - ответил Широков. - Но никак не могу
приспособиться.
- Мы это испытали, - сказал Синьг, - когда впервые потеряли вес.
Он "стоял" около постели так спокойно и просто, что Широкову
показалось совсем не страшным покинуть свое убежище.
- Мы оставили вам кресло, - сказал Синьг, - думая, что оно поможет
вам, но я вижу, что вы неправильно им воспользовались.
Широков засмеялся:
- Это верно, что неправильно. Я хотел достать одежду, но она убежала
от меня!
Синьг коснулся рукой края постели, и этого слабого движения оказалось
достаточно, чтобы его тело плавно опустилось. Он взялся за спинку кресла
и, оттолкнувшись ногой, поднялся обратно с ним вместе. В обычных условиях
было бы невозможно держать тяжелое кресло на весу одной рукой.
- Одевайтесь! - шутливо сказал Синьг. - А я буду держать его, чтобы
оно опять не убежало.
Шло время.
Много событий произошло и на Земле, и на Каллисто. Одиннадцать лет -
срок не малый.
А звездолет все так же быстро и равномерно мчался через пустоту
Вселенной от одной планеты к другой. Призрачным сном казалась Широкову и
Синяеву жизнь на Земле. Словно отодвинулась она куда-то далеко-далеко, в
туманную даль прошлого.
Позади осталась та невидимая точка, где звездолет находился на равном
расстоянии от Рельоса и Солнца. Космонавты торжественно отметили момент
перехода через эту точку. И снова потекло время, наполненное работой,
различной у каждого члена экипажа, но направленной к одной и той же цели.
За бортом была вечная ночь, не было и не могло быть смены света и
темноты, но как-то сам собой раз навсегда установился распорядок "дня".
Чередование сна, работы и отдыха шло в строгой последовательности, и это
тоже как-то помогало тому, что время шло быстро.
День за днем складывались в недели, недели - в месяцы, и Широков
иногда с удивлением замечал по своему дневнику, что прошло гораздо больше
времени, чем он думал. Все ближе и ближе была так недавно казавшаяся
бесконечно далекой, но с прежней силой влекущая к себе планета Каллисто.
Рельос - Сириус - все так же казался, даже через оптические приборы,
крохотной точкой, но звездолет был к нему уже гораздо ближе, чем к Солнцу.
Величественная звезда приближалась. Оставшееся расстояние уже не казалось
Синяеву непреодолимой бездной. Эта бездна легла позади - между кораблем и
Солнцем.
Подходил к концу десятый год полета. Скоро вновь заработают
двигатели, начнется торможение и ставшая столь привычной невесомая жизнь
окончится.
Тот постоянный счет лет, который так заметен в условиях жизни на
Земле, потерял всякое значение на корабле; время, подобно направлению,
спуталось, и Широкову с трудом удавалось вести свой дневник по земному
календарю. Было странно сознавать, что они прожили около трех лет, а на
Земле прошло почти ровно десять, что дни и месяцы на корабле не равны дням
и месяцам Земли. "Выигрыш времени" создавал труднопреодолимую путаницу в
сознании.
Но, несмотря на этот "выигрыш", прошедшее от старта время казалось
долгим.
- Обратная дорога покажется нам еще более длинной, - сказал Широков.
- Обратный путь всегда кажется более коротким, -ответил Синяев. - А
для нас с тобой он еще более сократится сознанием, что мы возвращаемся на
Родину.
Они давно перешли на "ты" и относились друг к другу с братской
любовью. Здесь, на корабле (и еще больше - в будущем, на Каллисто, в
условиях чуждой им жизни), они и были братьями, в более полном значении
этого слова, чем оно понимается обычно.
- Именно потому, - возразил Широков, - дорога и покажется длиннее.
- Там увидим! Длиннее или короче, но еще несколько лет придется
провести на звездолете. Разве что мы не захотим вернуться.
- Не захотим вернуться? - удивленно спросил Широков. - Разве ты
допускаешь, что это может случиться?
- Нет конечно, - улыбнулся Синяев. - Это я так, к примеру.
Находившийся тут же Бьяининь поднял голову от книги, которую
внимательно читал, готовя ее к переводу. Он уже совершенно свободно владел
русским языком, и, когда говорил на нем, только мягкость звука напоминала,
что он каллистянин.
- Обратная дорога, - сказал он, - кажется короче только до середины.
А затем она становится все длиннее и длиннее. Можете мне поверить, я сам
это испытываю.
- Значит, мы оба правы, - засмеялся Синяев.
- Кроме того... - начал Широков, но не закончил фразы. Что-то
случилось.
Они услышали едва уловимый звук удара.
Но не он поразил их и заставил сердца забиться чаще.
Они привыкли, что полет корабля совершенно незаметен внутри него.
Гигантский шар летел так плавно и равномерно, что всегда казалось, что он
стоит на месте. И вот все трое ощутили легкий толчок. Звездолет чуть
заметно вздрогнул.
Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу и напряженно
прислушивались. Но все было тихо. Корабль, как и прежде, казался
совершенно неподвижным.
Было ясно, что он летел с прежней скоростью и по прежнему
направлению. Если бы это было не так, если бы звездолет хоть немного
уклонился от прямого пути или замедлил скорость, люди были бы уже мертвы.
При скорости в двести семьдесят восемь тысяч километров в секунду никакое,
даже ничтожно малое, изменение режима полета не могло пройти безнаказанно
для экипажа. Инерционные перегрузки получились бы чудовищно огромными.
Что же случилось?
Первым бросился к двери Бьяининь. Широков и Синяев поспешили за ним в
круглый коридор. Обычно пустынный, он сейчас быстро наполнялся
каллистянами, спешившими в центральный пост. Очевидно, все услышали удар и
все ощутили слабый, но жуткий в своей непонятности толчок космического
корабля.
Широков заметил Мьеньоня и задержался, чтобы поравняться с ним.
- Что случилось? - спросил он инженера, на лице которого не
отражалось ни малейшего беспокойства.
- Вероятно, столкновение с частицей метеорита, - ответил Мьеньонь.
- Откуда же взялся здесь метеорит?
- Не метеорит, а крохотная частица метеорита. Межзвездное
пространство не пусто.
Они последними поднялись сквозь люк в помещение центрального поста.
Шарообразная комната казалась сверкающей из-за отражения света в
восьмиугольных панелях телевизионных экранов. Пульт управления висел в
центре этого шара. Перед ним не было кресла, которое при отсутствии веса
было совершенно излишним.
Мьеньонь покинул Широкова и направился к пульту, возле которого
висели в воздухе Диегонь, Вьеньянь и Ньяньиньг. Широков остался с Синяевым
и другими каллистянами у входа.
Ничего угрожающего, по-видимому, не произошло. Лица собравшихся у
пульта были спокойны. Они рассматривали многочисленные приборы без той
торопливости, которая свидетельствовала бы об опасности, угрожающей
звездолету.
Широков слышал, как Диегонь сказал:
- Пробоины нет нигде. Проверим экраны.
Погас свет, и один за другим молочно-белые восьмиугольники как бы
уничтожили стенки корабля, открыв звездный мир, окружающий звездолет со
всех сторон.
Пульт и люди, собравшиеся в центральном посту, оказались висящими в
пустоте, среди черного мрака бесконечного пространства.
Широков вспомнил, какое волнение и даже страх испытал он, когда
впервые увидел это волшебное зрелище. Теперь он привык к нему и только
обрадовался, убедившись, что объективы телевизионных аппаратов - глаза
корабля - не пострадали.
Раздался голос Мьеньоня:
- Кажется, все благополучно.
- Надо проверить астрономические пункты, - сказал Вьеньянь.
Снова вспыхнул свет в центральном посту.
- Проверьте свои аппараты, - сказал Диегонь. - А потом придется выйти
из корабля и осмотреть весь звездолет снаружи.
- Я сейчас это сделаю, - ответил командиру корабля Вьеньянь.
Он направился к люку.
- Я пойду с вами, - сказал Синяев.
Оба астронома спустились в люк. Остальные остались в центральном
посту - ожидать результатов осмотра.
Широков "подплыл" к Мьеньоню.
- Вы говорили, что на нас налетела частица метеорита, - сказал он. -
Разве она могла повредить корпус корабля?
- В обычных условиях, - ответил инженер, - даже крупный обломок, будь
он так же крепок, как кессинд, не может пробить стенку звездолета. Но не
забывайте, что мы летим со скоростью двести семьдесят восемь тысяч
километров в секунду. Это меняет дело. Тут уж самая крохотная песчинка
опасна.
- Исключительно редкий случай, - сказал Диегонь. - В межзвездном
пространстве, вдали от планетных систем, встреча с метеоритом считается
практически невозможной, но... как видите...
- Если эта частица пробила корпус... - начал Широков.
- Она его не пробила, - перебил Мьеньонь. - А если бы пробила, то
застряла бы между стенками наружной обшивки.
Вьеньянь с Синяевым вернулись. Астрономические приборы также
оказались целы.
- Я выйду, - сказал Диегонь.
- Я с вами, - Мьеньонь посмотрел на Широкова и Синяева. - Может быть,
вы хотите?
- Мы были бы очень рады.
В центральный пост принесли четыре костюма. Широков ожидал увидеть
что-нибудь вроде водолазных скафандров, но оказалось, что пустолазные
костюмы каллистян ничем их не напоминали.
Его попросили раздеться. Прямо на тело натянули что-то, похожее на
вязаное трико. Точно вторая кожа, оно плотно сжало его тело и голову. Лицо
оказалось закрытым, и Широков ничего не видел. Потом он почувствовал, как
на него надели широкий пояс и туго его затянули.
Он услышал голос Ньяньиньга:
- Сейчас вы будете видеть.
Чья-то рука дотронулась до пояса, и вдруг материя на лице стала
прозрачна. Широков увидел рядом с собой Синяева, Диегоня и Мьеньоня,
одетых так же, как он.
То, что походило на вязаную материю, на лицах было невидимо.
Казалось, что лицо не закрыто ею. Но Широков чувствовал нажим "ткани".
- Теперь шлем, - сказал Ньяньиньг.
Это была прозрачная маска, которую надели на лицо и закрепили на
затылке. От маски шли гибкие трубки к маленькому металлическому ящику на
спине. Сверху на маске находились какие-то странные шарики темно-зеленого
цвета, похожие на детский мячик, величиной с небольшой апельсин.
- Это источники света, - сказал Мьеньонь, перехватив взгляд Широкова.
- Энергия заключена в них самих. Чтобы зажечь, надо нажать вот эту кнопку
на поясе. Запомните, где она. В темноте вы ее не увидите. Когда мы выйдем
из корабля, нажмите кнопку.
Голос каллистянина был слышен отчетливо. Но ничего, что хотя бы
отдаленно походило на радиоустановку, Широков не видел.
- Как мы будем разговаривать в пустоте? - спросил Синяев. - Там нет
звуков.
Широков только что собрался задать такой же вопрос.
- В шлемах есть звукослуховое устройство, - ответил Мьеньонь. - Оно
очень мало и потому не видно. Мы будем говорить в пустоте совершенно так
же, как здесь. И даже лучше - на расстоянии до двухсот метров. Воздух
поступает и выходит автоматически, и вам не надо заботиться о нем. Вы
будете чувствовать себя так же, как на корабле. Давление внутри костюма
будет нормальным.
- Не совсем понятно, - сказал Синяев. - Снаружи воздуха не будет. А
как же внутреннее давление?
- Ткань давит на кожу и заменяет наружное давление. Она абсолютно
непроницаема.
- А как двигаться в пустоте? - спросил Широков.
- С помощью вот этого, - сказал Мьеньонь.
Он подал Широкову и Синяеву небольшие трубки.
- Обыкновенная ракета, - объяснил он. - Нажимая вот на этот рычажок,
вы приводите ее в действие. Из отверстия впереди вырвется струя газа, и
ваше тело получит реактивный толчок в противоположную сторону. С помощью
этой ракеты можно двигаться в пустоте в любом направлении. Она заряжена на
три часа непрерывной работы.
Он внимательно посмотрел на Широкова, потом на Синяева.
- Бояться нечего. Мы будем рядом и всегда сможем помочь вам на первых
шагах.
Синяев в ответ только пожал плечами.
- Я нисколько не боюсь, - обиженно ответил Широков. - Нисколько!
В действительности он немного боялся, но ни за что на свете не
признался бы в этом.
Маска была так прозрачна, что казалось - на голове ничего нет. Дышать
было легко.
- Вы готовы? - спросил Диегонь.
- Готовы, - ответили Широков, Синяев и Мьеньонь.
Они последовали за командиром корабля к двери подъемной машины.
Диегонь нажал знакомую кнопку.
Прошло несколько секунд, но сигнальная лампочка, расположенная над
дверью, не зажигалась. Это означало, что площадка не опустилась.
- Так вот куда попал метеорит, - сказал Мьеньонь.
Диегонь еще раз нажал кнопку, но результат был тот же. Очевидно,
механизм подъемной машины был поврежден.
"А если и эта не будет работать?" - подумал Широков.
Но вторая машина работала, как всегда. Загорелась лампочка, и
герметическая дверь открылась. Шахта была отрезана от внешнего мира тоже
герметической заслонкой, и ни одна крупица воздуха не могла уйти из
корабля.
"А холод? - вспомнил Широков. - Ведь снаружи чудовищный мороз".
И, словно отвечая на его мысль, Мьеньонь сказал:
- Включим нагрев.
Он протянул руку и повернул маленькую рукоятку на поясе костюма
Широкова.
Широков тотчас же почувствовал тепло. Материя, плотно облегающая все
тело, равномерно нагревалась. Через несколько секунд ему стало жарко.
- Надо уменьшить немного, - сказал он.
- Сейчас откроем шахту, - ответил Мьеньонь.
Дверь внутрь корабля закрылась. Широков не видел, как скользнула и
исчезла заслонка над головой, но он догадался об этом по холоду,
хлынувшему в кабину.
- Усильте нагрев, - сказал Мьеньонь, невидимый в темноте.
Широков нащупал рукоятку и немного повернул ее. Стало опять тепло.
Площадка лифта быстро поднялась, и они очутились на поверхности шара.
В памяти Широкова и Синяева он сохранился как белый. В первое
мгновение они не поняли, почему шар стал совсем черным, потом сообразили,
что звездолет ничем не освещен.
Кругом была мгла. Бесчисленные точки звезд блестели повсюду. Все
пространство казалось сверкающим от их света, но люди не видели друг
друга.
Ярко вспыхнули шарики на шлемах каллистян. Их свет был ослепительно
белым. Словно вырвавшись из мрака, появилась часть металлического корпуса
звездолета. Широков и Синяев включили свои лампы.
Темнота, казалось, еще плотнее сгустилась вокруг них. Расходящиеся
лучи света, ясно видимые, как лучи прожекторов, от движений людей
шевелились, как живые. Когда кто-нибудь поднимал голову, луч его лампы
срывался с шара и мгновенно пропадал, словно поглощенный окружающей мглой.
Только сама лампа виднелась ярким пятном.
Фантастические фигуры, казавшиеся из-за плотно облегающего тело
"трико" обнаженными, со "стеклянными" головами, то появлялись, освещенные
лампой соседа, то исчезали, растворяясь во мраке, становясь невидимыми.
Ноги Широкова касались поверхности звездолета; он чувствовал под
собой его твердый и надежный металл, но знал, что достаточно сделать
неуловимое движение, и эта опора исчезнет, он оторвется от корабля и
повиснет в пустоте. Ему хотелось сделать это движение, но он не мог на
него решиться.
Звездолет продолжал мчаться вперед. Невольно казалось, что,
оторвавшись от него, человек мгновенно отстанет и окажется в несколько
секунд на расстоянии многих сотен тысяч километров. Разум говорил
Широкову, что этого не может случиться, что он сам мчится вперед с той же
скоростью, как и корабль, но безотчетный страх был сильнее разума и воли.
Он увидел, как Диегонь протянул руку, в которой была "ракета". Струя
газа была невидна, но командир корабля поднялся над шаром и медленно
поплыл мимо Широкова.
Мьеньонь и Синяев сделали то же.
- Следуйте за нами, - сказал Диегонь.
Только сейчас Широков заметил, что выпустил из рук свою трубку. Она
висела в пустоте рядом с ним и, как он ясно видел, медленно приближалась к
поверхности корабля.
Он понял, что трубка падает на корабль совершенно так же, как падают
вниз все предметы, выпущенные из рук на Земле. Она подчинялась силе
тяготения между собой и шаром. Эта сила была очень мала, но все же
существовала.
- Выходит, - сказал Широков, не замечая, что говорит вслух, - я также
опущусь вниз, если поднимусь над шаром.
- Трудно подняться или опуститься там, где нет ни верха, ни низа, -
услышал он голос Диегоня.
Синяев и оба каллистянина были на расстоянии нескольких метров от
Широкова, но ему вдруг показалось, что они очень далеко. Он схватил трубку
и поспешно нажал на рычажок.
Сильный толчок рванул его руку назад. В следующее мгновение он
оказался уже в пустоте и мраке Вселенной. Шар и трое спутников - все
исчезло. Он был один в пространстве, усеянном звездами, и не видел ни
корабля, ни света ламп. В какой стороне находится звездолет, он не знал.
Страшная мысль, что он отстал, сжала сердце Широкова нестерпимым
ужасом. Он хотел закричать, позвать на помощь, но не мог издать ни звука.
Законы физики, хорошо ему известные, моментально вылетели из головы.
"Я погиб! - думал он. - Звездолет улетел вперед и находится в
миллионах километров от меня. Вернуться назад он не может".
Даже много времени спустя Широков не мог без содрогания вспомнить эти
мгновения.
Он был один в безграничном просторе, и всюду, куда бы он ни
посмотрел, холодным блеском сверкали звезды. Абстрактное слово
"бесконечность" внезапно наполнилось для него реальным содержанием. Эта
бесконечность всюду была вокруг него. Он видел ее.
И вдруг спокойный голос Диегоня раздался в шлеме:
- Куда вы исчезли, Петя?
Произнесенное на мягком языке каллистян как "Пьетья", собственное имя
музыкой прозвучало в ушах Широкова. Он не один! Товарищи где-то здесь,
рядом!
Он хотел ответить, но не мог. Плотный комок подступил к горлу.
- Где же вы? - в голосе Диегоня слышалась тревога.
Усилием воли Широков справился с душившим его волнением.
- Я сам этого не знаю, - ответил он. - Корабль пропал, и я не могу
найти его. Вероятно, вы очень далеко от меня.
- Вы слишком сильно нажали на рычаг, и вас отнесло в сторону. Но раз
вы меня слышите, расстояние не может превышать двухсот метров. Звездолет
должен быть виден. Ищите его как темное пятно на фоне звезд. Только
спокойно!
- Теперь вижу, - с облегчением ответил Широков.
Действительно, он как-то сразу увидел черный круг, закрывавший звезды
с левой стороны. По величине этого круга он понял, что отлетел метров на
сто.
- Вижу, - повторил он.
- Направьте трубку в противоположную от корабля сторону, - сказал
Мьеньонь, - и вас толкнет обратно. Но помните, что чем сильнее вы будете
нажимать на рычажок, тем быстрее будете двигаться.
Не спуская глаз с черного круга, Широков протянул руку и плавно нажал
на рычаг трубки. Он не почувствовал движения, но увидел, что тень
звездолета стала быстро увеличиваться. Через несколько секунд его лампа
осветила поверхность шара.
Вскоре Широков присоединился к своим спутникам.
- Я очень испугался, - откровенно признался он.
- Неудивительно, - сказал Мьеньонь. - Кто угодно мог испугаться.
После своего невольного полета в пространство Широков стал гораздо
увереннее обращаться с ракетой. Вместе с каллистянами он приблизился к
месту, где находилась шахта поврежденной подъемной машины.
Оказалось, что метеорит попал как раз в щель люка и заклинил его.
Металл был смят и вдавлен внутрь. Самого камня нигде не было видно.
- Метеорит разбился при ударе и превратился в пыль, а может быть,
даже в газ, рассеявшийся в пространстве, - сказал Диегонь. - Но подъемная
машина вышла из строя.
- Да! - Мьеньонь покачал головой. - Ремонт возможен только на
Каллисто. Но посмотрите, какая чудовищная сила удара! - прибавил он.
- А что будет, если второй метеорит выведет из строя другую подъемную
машину? - высказал Широков внезапно пришедшую в голову мысль.
- На Каллисто исправят повреждение, и мы выйдем из корабля.
- А если это произойдет сейчас, сию минуту?
В свете своей лампы Широков увидел, что Мьеньонь улыбнулся.
- Тогда, - ответил он, - звездолет доставит на Каллисто наши трупы.
Но этого не может случиться. Встреча космического корабля с метеоритом
вдали от звезд - исключительно редкий случай.
Последний год полета показался экипажу космического корабля длиннее,
чем все предыдущие. Чем ближе была желанная цель, тем медленнее шло время.
Все чаще и чаще у каллистян и их земных товарищей в разговорах друг с
другом, в работе и просто во внешнем поведении проявлялось ясно видимое
нетерпение. Все чаще Диегоню приходилось отвечать на вопрос: "Скоро ли?"
Все знали, что звездолет будет на Каллисто в определенный, заранее
рассчитанный день и что не во власти командира ускорить наступление этого
дня, но все-таки спрашивали.
Одиннадцать лет, или двадцать два года по-земному, каллистяне не
видели своей родины (то, что для них самих прошло меньше лет, не меняло
дела), не знали, что произошло на ней за это время, как жили их родные и
друзья и живы ли они сейчас. Охватившее их нетерпение теперь, когда родная
планета стала так близка, было естественно и понятно.
Что касается Широкова и Синяева, то их нетерпение имело другую
причину. Они оба покинули Землю, желая увидеть и узнать другую планету, и
всеми силами души стремились к ней. Три года, которые они должны были
провести на Каллисто, были их целью, ради достижения которой они терпеливо
переносили годы пути.
И нельзя было забывать, что если для каллистян заканчивающийся
межзвездный рейс был последним в их жизни (трудно было предполагать, что
кто-нибудь из них решится еще раз лететь на Землю), то для двух людей он
был только первым. Им предстояло в будущем еще одиннадцать земных лет
провести на звездолете.
У Широкова и Синяева в последний год резко возросла тоска по Земле.
До сих пор они бессознательно обманывали себя мыслями о Каллисто. Теперь,
когда полет заканчивался, перед ними все яснее вставала картина обратного
пути к Земле. Нетерпеливо ожидая финиша, они, возможно не сознавая этого,
стремились уже не к тому, чтобы приблизить день прилета на Каллисто, а
другой день - когда звездолет унесет их на Родину.
Им так же этот последний год казался нескончаемым, но, когда он
подошел к концу, они с удивлением убедились, что он прошел очень быстро.
Давно уже были включены двигатели. Теперь они работали на торможение,
уменьшая скорость корабля на десять метров в секунду.
Переход от невесомого состояния к повышенной тяжести был более
прикрепленная к стене, высоко висела над той частью, которая все еще
воспринималась им как нижняя.
"Как же я встану, если встать не на что?" - подумал он.
Рядом с постелью висело в воздухе кресло, на котором лежало белье и
одежда.
Широков долго смотрел на него. Он понимал, что ему некуда падать, но
никак не мог заставить себя поверить в реальность этого зрелища.
Кроме этого кресла, вся обстановка каюты исчезла. Очевидно,
каллистяне проснулись раньше и привели каюту в состояние, соответствующее
новым условиям.
Широкову хотелось встать и одеться, но он продолжал лежать, боясь
пошевелиться.
"Но ведь я не лежу, - говорил он сам себе. - Тяжести нет. Я вишу
вдоль постели, не опираясь на нее, вишу в воздухе. Точно так же я могу
висеть в любом другом месте".
Но он не мог заставить себя сделать нужное движение и покинуть свое
ложе.
Чувство стыда при мысли, что кто-нибудь может войти и увидеть его
страх, заставило Широкова преодолеть малодушие.
Он осторожно приподнял одеяло и на мгновение выпустил его из рук.
Одеяло не упало обратно, а осталось висеть над ним. Невольным движением
Широков схватил его и тут же почувствовал, что сам поднялся над постелью.
Проведя рукой за спиной, он убедился, что действительно висит, ни на что
не опираясь.
Взявшись руками за края постели, он притянул свое тело обратно.
Минут пять он лежал, стараясь справиться с волнением, и только когда
его сердце перестало отбивать пулеметную дробь, медленно выпрямился и сел.
Руки плохо его слушались. Они ничего не весили, а мозг еще не привык
управлять невесомыми членами. Координация между мышечными усилиями и
вызываемыми ими движениями была нарушена, и должно было пройти известное
время, пока организм приспособится к новым, никогда раньше не испытанным
условиям.
Стараясь точно рассчитывать свои движения, Широков протянул руку к
креслу, чтобы взять лежавшее на нем белье. Но, по-видимому, он слишком
сильно нажал на сиденье, потому что кресло вдруг покачнулось и плавно
опустилось вниз (он все еще считал то, что находилось под его постелью,
низом, а противоположную сторону - верхом, хотя эти понятия не имеют
смысла в мире без тяжести).
- Ну вот! - вслух сказал Широков. - Что же теперь делать? Как поднять
его обратно?
Он чувствовал себя совершенно беспомощным и "сидел" на краю постели,
держась за нее, чтобы не упасть.
"Но я же не могу упасть, - убеждал он самого себя. - Тяжести нет!"
Он уже не боялся, что кто-нибудь может войти, а хотел этого. Пусть
увидят, что он боится, но помогут ему. И он почувствовал глубокое
облегчение, когда дверь открылась.
На пороге "стоял" Синьг.
На мгновение Широков испугался, что каллистянин не заметит отсутствия
пола и упадет, переступив порог.
- Проснулись? - спросил Синьг. - Как вы себя чувствуете?
Он отделился от двери и оказался висящим в воздухе. Это зрелище было
еще поразительнее, чем вид висящего кресла. Синьг плыл к Широкову, как
пушинка, гонимая слабым ветром.
- Чувствую себя хорошо, - ответил Широков. - Но никак не могу
приспособиться.
- Мы это испытали, - сказал Синьг, - когда впервые потеряли вес.
Он "стоял" около постели так спокойно и просто, что Широкову
показалось совсем не страшным покинуть свое убежище.
- Мы оставили вам кресло, - сказал Синьг, - думая, что оно поможет
вам, но я вижу, что вы неправильно им воспользовались.
Широков засмеялся:
- Это верно, что неправильно. Я хотел достать одежду, но она убежала
от меня!
Синьг коснулся рукой края постели, и этого слабого движения оказалось
достаточно, чтобы его тело плавно опустилось. Он взялся за спинку кресла
и, оттолкнувшись ногой, поднялся обратно с ним вместе. В обычных условиях
было бы невозможно держать тяжелое кресло на весу одной рукой.
- Одевайтесь! - шутливо сказал Синьг. - А я буду держать его, чтобы
оно опять не убежало.
Шло время.
Много событий произошло и на Земле, и на Каллисто. Одиннадцать лет -
срок не малый.
А звездолет все так же быстро и равномерно мчался через пустоту
Вселенной от одной планеты к другой. Призрачным сном казалась Широкову и
Синяеву жизнь на Земле. Словно отодвинулась она куда-то далеко-далеко, в
туманную даль прошлого.
Позади осталась та невидимая точка, где звездолет находился на равном
расстоянии от Рельоса и Солнца. Космонавты торжественно отметили момент
перехода через эту точку. И снова потекло время, наполненное работой,
различной у каждого члена экипажа, но направленной к одной и той же цели.
За бортом была вечная ночь, не было и не могло быть смены света и
темноты, но как-то сам собой раз навсегда установился распорядок "дня".
Чередование сна, работы и отдыха шло в строгой последовательности, и это
тоже как-то помогало тому, что время шло быстро.
День за днем складывались в недели, недели - в месяцы, и Широков
иногда с удивлением замечал по своему дневнику, что прошло гораздо больше
времени, чем он думал. Все ближе и ближе была так недавно казавшаяся
бесконечно далекой, но с прежней силой влекущая к себе планета Каллисто.
Рельос - Сириус - все так же казался, даже через оптические приборы,
крохотной точкой, но звездолет был к нему уже гораздо ближе, чем к Солнцу.
Величественная звезда приближалась. Оставшееся расстояние уже не казалось
Синяеву непреодолимой бездной. Эта бездна легла позади - между кораблем и
Солнцем.
Подходил к концу десятый год полета. Скоро вновь заработают
двигатели, начнется торможение и ставшая столь привычной невесомая жизнь
окончится.
Тот постоянный счет лет, который так заметен в условиях жизни на
Земле, потерял всякое значение на корабле; время, подобно направлению,
спуталось, и Широкову с трудом удавалось вести свой дневник по земному
календарю. Было странно сознавать, что они прожили около трех лет, а на
Земле прошло почти ровно десять, что дни и месяцы на корабле не равны дням
и месяцам Земли. "Выигрыш времени" создавал труднопреодолимую путаницу в
сознании.
Но, несмотря на этот "выигрыш", прошедшее от старта время казалось
долгим.
- Обратная дорога покажется нам еще более длинной, - сказал Широков.
- Обратный путь всегда кажется более коротким, -ответил Синяев. - А
для нас с тобой он еще более сократится сознанием, что мы возвращаемся на
Родину.
Они давно перешли на "ты" и относились друг к другу с братской
любовью. Здесь, на корабле (и еще больше - в будущем, на Каллисто, в
условиях чуждой им жизни), они и были братьями, в более полном значении
этого слова, чем оно понимается обычно.
- Именно потому, - возразил Широков, - дорога и покажется длиннее.
- Там увидим! Длиннее или короче, но еще несколько лет придется
провести на звездолете. Разве что мы не захотим вернуться.
- Не захотим вернуться? - удивленно спросил Широков. - Разве ты
допускаешь, что это может случиться?
- Нет конечно, - улыбнулся Синяев. - Это я так, к примеру.
Находившийся тут же Бьяининь поднял голову от книги, которую
внимательно читал, готовя ее к переводу. Он уже совершенно свободно владел
русским языком, и, когда говорил на нем, только мягкость звука напоминала,
что он каллистянин.
- Обратная дорога, - сказал он, - кажется короче только до середины.
А затем она становится все длиннее и длиннее. Можете мне поверить, я сам
это испытываю.
- Значит, мы оба правы, - засмеялся Синяев.
- Кроме того... - начал Широков, но не закончил фразы. Что-то
случилось.
Они услышали едва уловимый звук удара.
Но не он поразил их и заставил сердца забиться чаще.
Они привыкли, что полет корабля совершенно незаметен внутри него.
Гигантский шар летел так плавно и равномерно, что всегда казалось, что он
стоит на месте. И вот все трое ощутили легкий толчок. Звездолет чуть
заметно вздрогнул.
Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу и напряженно
прислушивались. Но все было тихо. Корабль, как и прежде, казался
совершенно неподвижным.
Было ясно, что он летел с прежней скоростью и по прежнему
направлению. Если бы это было не так, если бы звездолет хоть немного
уклонился от прямого пути или замедлил скорость, люди были бы уже мертвы.
При скорости в двести семьдесят восемь тысяч километров в секунду никакое,
даже ничтожно малое, изменение режима полета не могло пройти безнаказанно
для экипажа. Инерционные перегрузки получились бы чудовищно огромными.
Что же случилось?
Первым бросился к двери Бьяининь. Широков и Синяев поспешили за ним в
круглый коридор. Обычно пустынный, он сейчас быстро наполнялся
каллистянами, спешившими в центральный пост. Очевидно, все услышали удар и
все ощутили слабый, но жуткий в своей непонятности толчок космического
корабля.
Широков заметил Мьеньоня и задержался, чтобы поравняться с ним.
- Что случилось? - спросил он инженера, на лице которого не
отражалось ни малейшего беспокойства.
- Вероятно, столкновение с частицей метеорита, - ответил Мьеньонь.
- Откуда же взялся здесь метеорит?
- Не метеорит, а крохотная частица метеорита. Межзвездное
пространство не пусто.
Они последними поднялись сквозь люк в помещение центрального поста.
Шарообразная комната казалась сверкающей из-за отражения света в
восьмиугольных панелях телевизионных экранов. Пульт управления висел в
центре этого шара. Перед ним не было кресла, которое при отсутствии веса
было совершенно излишним.
Мьеньонь покинул Широкова и направился к пульту, возле которого
висели в воздухе Диегонь, Вьеньянь и Ньяньиньг. Широков остался с Синяевым
и другими каллистянами у входа.
Ничего угрожающего, по-видимому, не произошло. Лица собравшихся у
пульта были спокойны. Они рассматривали многочисленные приборы без той
торопливости, которая свидетельствовала бы об опасности, угрожающей
звездолету.
Широков слышал, как Диегонь сказал:
- Пробоины нет нигде. Проверим экраны.
Погас свет, и один за другим молочно-белые восьмиугольники как бы
уничтожили стенки корабля, открыв звездный мир, окружающий звездолет со
всех сторон.
Пульт и люди, собравшиеся в центральном посту, оказались висящими в
пустоте, среди черного мрака бесконечного пространства.
Широков вспомнил, какое волнение и даже страх испытал он, когда
впервые увидел это волшебное зрелище. Теперь он привык к нему и только
обрадовался, убедившись, что объективы телевизионных аппаратов - глаза
корабля - не пострадали.
Раздался голос Мьеньоня:
- Кажется, все благополучно.
- Надо проверить астрономические пункты, - сказал Вьеньянь.
Снова вспыхнул свет в центральном посту.
- Проверьте свои аппараты, - сказал Диегонь. - А потом придется выйти
из корабля и осмотреть весь звездолет снаружи.
- Я сейчас это сделаю, - ответил командиру корабля Вьеньянь.
Он направился к люку.
- Я пойду с вами, - сказал Синяев.
Оба астронома спустились в люк. Остальные остались в центральном
посту - ожидать результатов осмотра.
Широков "подплыл" к Мьеньоню.
- Вы говорили, что на нас налетела частица метеорита, - сказал он. -
Разве она могла повредить корпус корабля?
- В обычных условиях, - ответил инженер, - даже крупный обломок, будь
он так же крепок, как кессинд, не может пробить стенку звездолета. Но не
забывайте, что мы летим со скоростью двести семьдесят восемь тысяч
километров в секунду. Это меняет дело. Тут уж самая крохотная песчинка
опасна.
- Исключительно редкий случай, - сказал Диегонь. - В межзвездном
пространстве, вдали от планетных систем, встреча с метеоритом считается
практически невозможной, но... как видите...
- Если эта частица пробила корпус... - начал Широков.
- Она его не пробила, - перебил Мьеньонь. - А если бы пробила, то
застряла бы между стенками наружной обшивки.
Вьеньянь с Синяевым вернулись. Астрономические приборы также
оказались целы.
- Я выйду, - сказал Диегонь.
- Я с вами, - Мьеньонь посмотрел на Широкова и Синяева. - Может быть,
вы хотите?
- Мы были бы очень рады.
В центральный пост принесли четыре костюма. Широков ожидал увидеть
что-нибудь вроде водолазных скафандров, но оказалось, что пустолазные
костюмы каллистян ничем их не напоминали.
Его попросили раздеться. Прямо на тело натянули что-то, похожее на
вязаное трико. Точно вторая кожа, оно плотно сжало его тело и голову. Лицо
оказалось закрытым, и Широков ничего не видел. Потом он почувствовал, как
на него надели широкий пояс и туго его затянули.
Он услышал голос Ньяньиньга:
- Сейчас вы будете видеть.
Чья-то рука дотронулась до пояса, и вдруг материя на лице стала
прозрачна. Широков увидел рядом с собой Синяева, Диегоня и Мьеньоня,
одетых так же, как он.
То, что походило на вязаную материю, на лицах было невидимо.
Казалось, что лицо не закрыто ею. Но Широков чувствовал нажим "ткани".
- Теперь шлем, - сказал Ньяньиньг.
Это была прозрачная маска, которую надели на лицо и закрепили на
затылке. От маски шли гибкие трубки к маленькому металлическому ящику на
спине. Сверху на маске находились какие-то странные шарики темно-зеленого
цвета, похожие на детский мячик, величиной с небольшой апельсин.
- Это источники света, - сказал Мьеньонь, перехватив взгляд Широкова.
- Энергия заключена в них самих. Чтобы зажечь, надо нажать вот эту кнопку
на поясе. Запомните, где она. В темноте вы ее не увидите. Когда мы выйдем
из корабля, нажмите кнопку.
Голос каллистянина был слышен отчетливо. Но ничего, что хотя бы
отдаленно походило на радиоустановку, Широков не видел.
- Как мы будем разговаривать в пустоте? - спросил Синяев. - Там нет
звуков.
Широков только что собрался задать такой же вопрос.
- В шлемах есть звукослуховое устройство, - ответил Мьеньонь. - Оно
очень мало и потому не видно. Мы будем говорить в пустоте совершенно так
же, как здесь. И даже лучше - на расстоянии до двухсот метров. Воздух
поступает и выходит автоматически, и вам не надо заботиться о нем. Вы
будете чувствовать себя так же, как на корабле. Давление внутри костюма
будет нормальным.
- Не совсем понятно, - сказал Синяев. - Снаружи воздуха не будет. А
как же внутреннее давление?
- Ткань давит на кожу и заменяет наружное давление. Она абсолютно
непроницаема.
- А как двигаться в пустоте? - спросил Широков.
- С помощью вот этого, - сказал Мьеньонь.
Он подал Широкову и Синяеву небольшие трубки.
- Обыкновенная ракета, - объяснил он. - Нажимая вот на этот рычажок,
вы приводите ее в действие. Из отверстия впереди вырвется струя газа, и
ваше тело получит реактивный толчок в противоположную сторону. С помощью
этой ракеты можно двигаться в пустоте в любом направлении. Она заряжена на
три часа непрерывной работы.
Он внимательно посмотрел на Широкова, потом на Синяева.
- Бояться нечего. Мы будем рядом и всегда сможем помочь вам на первых
шагах.
Синяев в ответ только пожал плечами.
- Я нисколько не боюсь, - обиженно ответил Широков. - Нисколько!
В действительности он немного боялся, но ни за что на свете не
признался бы в этом.
Маска была так прозрачна, что казалось - на голове ничего нет. Дышать
было легко.
- Вы готовы? - спросил Диегонь.
- Готовы, - ответили Широков, Синяев и Мьеньонь.
Они последовали за командиром корабля к двери подъемной машины.
Диегонь нажал знакомую кнопку.
Прошло несколько секунд, но сигнальная лампочка, расположенная над
дверью, не зажигалась. Это означало, что площадка не опустилась.
- Так вот куда попал метеорит, - сказал Мьеньонь.
Диегонь еще раз нажал кнопку, но результат был тот же. Очевидно,
механизм подъемной машины был поврежден.
"А если и эта не будет работать?" - подумал Широков.
Но вторая машина работала, как всегда. Загорелась лампочка, и
герметическая дверь открылась. Шахта была отрезана от внешнего мира тоже
герметической заслонкой, и ни одна крупица воздуха не могла уйти из
корабля.
"А холод? - вспомнил Широков. - Ведь снаружи чудовищный мороз".
И, словно отвечая на его мысль, Мьеньонь сказал:
- Включим нагрев.
Он протянул руку и повернул маленькую рукоятку на поясе костюма
Широкова.
Широков тотчас же почувствовал тепло. Материя, плотно облегающая все
тело, равномерно нагревалась. Через несколько секунд ему стало жарко.
- Надо уменьшить немного, - сказал он.
- Сейчас откроем шахту, - ответил Мьеньонь.
Дверь внутрь корабля закрылась. Широков не видел, как скользнула и
исчезла заслонка над головой, но он догадался об этом по холоду,
хлынувшему в кабину.
- Усильте нагрев, - сказал Мьеньонь, невидимый в темноте.
Широков нащупал рукоятку и немного повернул ее. Стало опять тепло.
Площадка лифта быстро поднялась, и они очутились на поверхности шара.
В памяти Широкова и Синяева он сохранился как белый. В первое
мгновение они не поняли, почему шар стал совсем черным, потом сообразили,
что звездолет ничем не освещен.
Кругом была мгла. Бесчисленные точки звезд блестели повсюду. Все
пространство казалось сверкающим от их света, но люди не видели друг
друга.
Ярко вспыхнули шарики на шлемах каллистян. Их свет был ослепительно
белым. Словно вырвавшись из мрака, появилась часть металлического корпуса
звездолета. Широков и Синяев включили свои лампы.
Темнота, казалось, еще плотнее сгустилась вокруг них. Расходящиеся
лучи света, ясно видимые, как лучи прожекторов, от движений людей
шевелились, как живые. Когда кто-нибудь поднимал голову, луч его лампы
срывался с шара и мгновенно пропадал, словно поглощенный окружающей мглой.
Только сама лампа виднелась ярким пятном.
Фантастические фигуры, казавшиеся из-за плотно облегающего тело
"трико" обнаженными, со "стеклянными" головами, то появлялись, освещенные
лампой соседа, то исчезали, растворяясь во мраке, становясь невидимыми.
Ноги Широкова касались поверхности звездолета; он чувствовал под
собой его твердый и надежный металл, но знал, что достаточно сделать
неуловимое движение, и эта опора исчезнет, он оторвется от корабля и
повиснет в пустоте. Ему хотелось сделать это движение, но он не мог на
него решиться.
Звездолет продолжал мчаться вперед. Невольно казалось, что,
оторвавшись от него, человек мгновенно отстанет и окажется в несколько
секунд на расстоянии многих сотен тысяч километров. Разум говорил
Широкову, что этого не может случиться, что он сам мчится вперед с той же
скоростью, как и корабль, но безотчетный страх был сильнее разума и воли.
Он увидел, как Диегонь протянул руку, в которой была "ракета". Струя
газа была невидна, но командир корабля поднялся над шаром и медленно
поплыл мимо Широкова.
Мьеньонь и Синяев сделали то же.
- Следуйте за нами, - сказал Диегонь.
Только сейчас Широков заметил, что выпустил из рук свою трубку. Она
висела в пустоте рядом с ним и, как он ясно видел, медленно приближалась к
поверхности корабля.
Он понял, что трубка падает на корабль совершенно так же, как падают
вниз все предметы, выпущенные из рук на Земле. Она подчинялась силе
тяготения между собой и шаром. Эта сила была очень мала, но все же
существовала.
- Выходит, - сказал Широков, не замечая, что говорит вслух, - я также
опущусь вниз, если поднимусь над шаром.
- Трудно подняться или опуститься там, где нет ни верха, ни низа, -
услышал он голос Диегоня.
Синяев и оба каллистянина были на расстоянии нескольких метров от
Широкова, но ему вдруг показалось, что они очень далеко. Он схватил трубку
и поспешно нажал на рычажок.
Сильный толчок рванул его руку назад. В следующее мгновение он
оказался уже в пустоте и мраке Вселенной. Шар и трое спутников - все
исчезло. Он был один в пространстве, усеянном звездами, и не видел ни
корабля, ни света ламп. В какой стороне находится звездолет, он не знал.
Страшная мысль, что он отстал, сжала сердце Широкова нестерпимым
ужасом. Он хотел закричать, позвать на помощь, но не мог издать ни звука.
Законы физики, хорошо ему известные, моментально вылетели из головы.
"Я погиб! - думал он. - Звездолет улетел вперед и находится в
миллионах километров от меня. Вернуться назад он не может".
Даже много времени спустя Широков не мог без содрогания вспомнить эти
мгновения.
Он был один в безграничном просторе, и всюду, куда бы он ни
посмотрел, холодным блеском сверкали звезды. Абстрактное слово
"бесконечность" внезапно наполнилось для него реальным содержанием. Эта
бесконечность всюду была вокруг него. Он видел ее.
И вдруг спокойный голос Диегоня раздался в шлеме:
- Куда вы исчезли, Петя?
Произнесенное на мягком языке каллистян как "Пьетья", собственное имя
музыкой прозвучало в ушах Широкова. Он не один! Товарищи где-то здесь,
рядом!
Он хотел ответить, но не мог. Плотный комок подступил к горлу.
- Где же вы? - в голосе Диегоня слышалась тревога.
Усилием воли Широков справился с душившим его волнением.
- Я сам этого не знаю, - ответил он. - Корабль пропал, и я не могу
найти его. Вероятно, вы очень далеко от меня.
- Вы слишком сильно нажали на рычаг, и вас отнесло в сторону. Но раз
вы меня слышите, расстояние не может превышать двухсот метров. Звездолет
должен быть виден. Ищите его как темное пятно на фоне звезд. Только
спокойно!
- Теперь вижу, - с облегчением ответил Широков.
Действительно, он как-то сразу увидел черный круг, закрывавший звезды
с левой стороны. По величине этого круга он понял, что отлетел метров на
сто.
- Вижу, - повторил он.
- Направьте трубку в противоположную от корабля сторону, - сказал
Мьеньонь, - и вас толкнет обратно. Но помните, что чем сильнее вы будете
нажимать на рычажок, тем быстрее будете двигаться.
Не спуская глаз с черного круга, Широков протянул руку и плавно нажал
на рычаг трубки. Он не почувствовал движения, но увидел, что тень
звездолета стала быстро увеличиваться. Через несколько секунд его лампа
осветила поверхность шара.
Вскоре Широков присоединился к своим спутникам.
- Я очень испугался, - откровенно признался он.
- Неудивительно, - сказал Мьеньонь. - Кто угодно мог испугаться.
После своего невольного полета в пространство Широков стал гораздо
увереннее обращаться с ракетой. Вместе с каллистянами он приблизился к
месту, где находилась шахта поврежденной подъемной машины.
Оказалось, что метеорит попал как раз в щель люка и заклинил его.
Металл был смят и вдавлен внутрь. Самого камня нигде не было видно.
- Метеорит разбился при ударе и превратился в пыль, а может быть,
даже в газ, рассеявшийся в пространстве, - сказал Диегонь. - Но подъемная
машина вышла из строя.
- Да! - Мьеньонь покачал головой. - Ремонт возможен только на
Каллисто. Но посмотрите, какая чудовищная сила удара! - прибавил он.
- А что будет, если второй метеорит выведет из строя другую подъемную
машину? - высказал Широков внезапно пришедшую в голову мысль.
- На Каллисто исправят повреждение, и мы выйдем из корабля.
- А если это произойдет сейчас, сию минуту?
В свете своей лампы Широков увидел, что Мьеньонь улыбнулся.
- Тогда, - ответил он, - звездолет доставит на Каллисто наши трупы.
Но этого не может случиться. Встреча космического корабля с метеоритом
вдали от звезд - исключительно редкий случай.
Последний год полета показался экипажу космического корабля длиннее,
чем все предыдущие. Чем ближе была желанная цель, тем медленнее шло время.
Все чаще и чаще у каллистян и их земных товарищей в разговорах друг с
другом, в работе и просто во внешнем поведении проявлялось ясно видимое
нетерпение. Все чаще Диегоню приходилось отвечать на вопрос: "Скоро ли?"
Все знали, что звездолет будет на Каллисто в определенный, заранее
рассчитанный день и что не во власти командира ускорить наступление этого
дня, но все-таки спрашивали.
Одиннадцать лет, или двадцать два года по-земному, каллистяне не
видели своей родины (то, что для них самих прошло меньше лет, не меняло
дела), не знали, что произошло на ней за это время, как жили их родные и
друзья и живы ли они сейчас. Охватившее их нетерпение теперь, когда родная
планета стала так близка, было естественно и понятно.
Что касается Широкова и Синяева, то их нетерпение имело другую
причину. Они оба покинули Землю, желая увидеть и узнать другую планету, и
всеми силами души стремились к ней. Три года, которые они должны были
провести на Каллисто, были их целью, ради достижения которой они терпеливо
переносили годы пути.
И нельзя было забывать, что если для каллистян заканчивающийся
межзвездный рейс был последним в их жизни (трудно было предполагать, что
кто-нибудь из них решится еще раз лететь на Землю), то для двух людей он
был только первым. Им предстояло в будущем еще одиннадцать земных лет
провести на звездолете.
У Широкова и Синяева в последний год резко возросла тоска по Земле.
До сих пор они бессознательно обманывали себя мыслями о Каллисто. Теперь,
когда полет заканчивался, перед ними все яснее вставала картина обратного
пути к Земле. Нетерпеливо ожидая финиша, они, возможно не сознавая этого,
стремились уже не к тому, чтобы приблизить день прилета на Каллисто, а
другой день - когда звездолет унесет их на Родину.
Им так же этот последний год казался нескончаемым, но, когда он
подошел к концу, они с удивлением убедились, что он прошел очень быстро.
Давно уже были включены двигатели. Теперь они работали на торможение,
уменьшая скорость корабля на десять метров в секунду.
Переход от невесомого состояния к повышенной тяжести был более