Страница:
-- Все в порядке? -- и, нежно обняв, прижал ее к себе. Она чувствовала, что все тело его дрожит, но, продержав ее в объятьях, словно укрывающих от внешней опасности, довольно продолжительное время, он не проронил ни слова. Затем, слегка отстранившись, он поправляя сбившиеся на ее лоб волосы, почти шепотом сказал: -- Я полагаю, что выходить на улицу уже поздновато... Инга Сергеевна, вдруг испугавшись стремительности нарастания событий, сказала, глубоко пряча волнение и не много отстранившись.
-- Да, уже поздно, Кирилл Всеволодович, мне пора. Он глянул пристально ей в глаза, чтоб понять, что стоит за ее внезапным решением уйти, и, не сказав ни слова в ответ, отошел от нее. Инга Сергеевна не ожидала такой реакции с его стороны, и потому в растерянности задержалась, подыскивая какие-то приемлемые для ситуации слова. -- Вы когда улетаете? -- нарушил напряженное молчание Остангов. -- Завтра днем, -- ответила она растерянно. Кирилл Всеволодович снял с вешалки ее плащ и, набросив его ей на плечи, поцеловал ей руку и открыл дверь. Придя в свой номер, Инга Сергеевна обессиленно легла в постель и, как только ее голова коснулась подушки, терзания нахлынули на ее: "Почему я ушла, когда хотела остаться? Может, в этом и есть эта самая алогичная женская логика, когда женщина делает противоположное тому, что желает?" -- думала она, изнемогая от волнения. Она ощущала на себе тепло его рук, тщательно подавляемую взволнованность его дыхания, глубину и заботливость его взглядов, и ей захотелось немедленно вернуться к нему. "Он здесь, в пяти минутах, я уже была у него, о чем вчера еще мечтала и страдала! Зачем я ушла? Очередной раз обокрала себя". Инга Сергеевна почувствовала себя во власти неведомой ранее никогда любви, тоски и страха, оттого что оттолкнула его. "Я пойду к нему, я знаю, что он сейчас пребывает в таком же состоянии", -- решила она, встав с постели. Но когда она включила свет, Остангов словно раздвоился в ее сознании на того недосягаемого человека, и того нежного, доступного ей, с которым она рассталась несколько мгновений назад. И по мере того как она приближалась к решению пойти к нему, тот первый словно встал у двери, внушая сомнения в реальности и правдивости происшедшего.
Она не сомкнула глаз, фантазируя о возможных повторениях свидания с ним, но отчаяние, оттого что она оттолкнула его навсегда, не покидало ее всю ночь. x x x
Спустя два дня Инга Сергеевна, выйдя из библиотеки Инстиута экономики (который размещался в одном здании с президиумом Сибирского отдения Академии наук) спустилась на первый этаж к гардеробу, чтоб взять свой плащ, и столкнулась там с Останговым.
-- Добрый день, -- сказал академик, протягивая ей руку и внимательно заглядывая в глаза, словно продолжая спрашивать о том, почему она ушла несколько дней назад из его комнаты в гостинице. -- Здравствуйте, Кирилл Всеволодович, ответила она возбужденно, не скрывая радости от этой неожиданной встречи, которую он не мог не заметить. -- Если вы домой, то я могу вас подвезти, -- сказал академик. Затем после мгновенного раздумья предложил: -- Если вы никуда не торопитесь, я бы пригласил вас заехать ко мне на чашечку кофе, и вы мне расскажете подробнее о вашем проекте.
Не веря ушам своим и переполненная внутренним ликованием, она улыбнулась в знак согласия, и они прошли к его машине. Через несколько минут стройная, подчеркнуто аккуратно одетая пожилая женщина открыла им дверь коттеджа, где с первого же взгляда все поражало чистотой и порядком. Сняв с Инги Сергеевны плащ, Кирилл Всеволодович представил ей пожилую женщину: -Это -- Ксения Петровна -- губернатор нашего дома. Она очень строгая, но добрая. Правда, добрая ко всему, кроме того, что касается книг. Разве я несправедлив? -- завершил он, с улыбкой глядя на Ксению Петровну. -- Очень приятно, -- ответила Ксения Петровна, улыбнувшись такой форме комплимента в свой адрес от знатного родственника, на которого смотрела с обожанием. -Меня зовут Инга Сергеевна, -- протянула гостья руку "губернатору".
-- Прошу вас, -- сказал Остангов Инге Сергевне, указывая на лестницу, ведущую наверх. Шагая по лестнице, Инга Сергеевна, которая еще несколько дней назад многое отдала бы за такую встречу, сейчас, влекомая куда-то Останговым, вновь ощутила тревогу и неготовность перешагнуть грань... Это состояние не могло не отразиться на ее лице, что не ускользнуло от прозорливого и опытного взгляда академика, когда они поднялись на второй этаж. Он внимательно посмотрел на нее и, улыбнувшись одними глазами, сказал: -- Прошу вас, проходите сюда, прямо -- этой мой кабинет.
Огромный кабинет академика показался Инге Сергеевне старомодным и перегруженным: книги, бумаги, большие горшки с живыми цветами, два больших письменных стола, стоящих вместе буквой "Г", на одном из которых стоял телефон, на другом среди вороха бумаг выглядывала пишущая машинка. Перенасыщенность книгами, бумагами, пособиями, кабинетным оборудованием словно концентрировала в себе какое-то мыслительное напряжение и не вызывала ощущение уюта, который Инга Сергеевна более всего ценила в помещениях любого назначения. Только лишь дальний от входной двери угол, где стояли маленький столик и два кресла, своим уютом контрастировал со всем остальным. Кирилл Всеволодович, предложив ей расположиться в одном из кресел, подошел к ней близко и сказал: -- Может быть, вы хотите немного отдохнуть здесь?
-- Нет, нет, спасибо, -- ответила она с трепетом ожидая, что же будет дальше. -- Тогда прошу вас, -- сказал Остангов, указав рукой на дверь, в которую упиралась спинка одного из кресел. Он прошел вперед, и она, следуя за ним, оказалась в волшебном царстве русской классической литературы. Высокие, почти до потолка, шкафы с книгами заполняли стены просторной комнаты. В центре стоял двухтумбовый письменный стол с небольшим вертящимся креслом. И уголок в кабинете, упирающийся в эту комнатубиблиотеку, и письменный стол посредине -- все было предназначено для особого, интимного общения с книгой. Оставив ее наедине с книгами, Остангов вышел и, через короткое время вернувшись, пригласил снова в кабинет, где уже на маленьком столике стояло несколько бутылок с напитками, два небольших бокала и коробка шоколодных конфет. -- Может, вы желаете чтонибудь выпить? Вот это -замечательный ликер, -- говорил он, заботливо предлагая напиток. Инга Сергеевна пригубила ликер и в это время услышала, что гдето невидимый магнитофон издает тихие волшебные звуки "Лунной сонаты". Она умолкла, вслушиваясь в музыку. -- Погода сегодня удивительно теплая, и, может, вы хотите выйти на балкон? -- спросил Кирилл Всеволодович тихо. -- Нет, спасибо. Мне хорошо здесь. Какая музыка! -- У меня немалая коллекция записей, -- сказал Остангов, -- может, вы хотите выбрать чтонибудь иное? Пожалуйста. Вот здесь, -- он подошел к небольшому стеллажу у стены за письменным столом, на одной из полок которого стоял магнитофон.
Инга Сергеевна подошла к полке и увидела среди прочего коллекцию пластинок и кассет с записями Высоцкого. -- Вы любите Высоцкого? -- спросила она. -- Вас это удивляет? Я же в прошлом альпинист. А среди альпинистов, очевидно, нет человека, который бы не пел: "Лучше гор могут быть только горы"... -- А у вас есть особенно любимые песни Высоцкого? -- спросила Инга Сергеевна серьезно. -- Пожалуй, кроме только что процитированной я бы назвал: "Спасите наши души", "Песню про мангустов", "Песню о расстреле горного эхо". Я отношу Высоцкого к числу гениев нашего времени. Остангов сменил кассету в магнитофоне, и тут же зазвучал всегда волнующий своей неподдельной искренностью хриплый голос:
Здесь лапы у елей дрожат на весу, Здесь птицы щебечут тревожно. Живешь в заколдованном диком лесу, Откуда уйти невозможно. Пусть черемуха сохнет бельем на ветру, Пусть дождем опадают сирени. Все равно я отсюда тебя заберу Во дворец, где играют свирели. -- Расскажите мне чтонибудь о своей юности, -- сказал тихим проникновенным голосом Остангов, когда они вернулись снова к столику, сев напротив друг друга. Вопрос Остангова прозвучал совершенно неожиданно. До сих пор он ни разу не задал ей ни одного вопроса о ее личной жизни. -- О, это было так давно, -- ответила Инга Сергеевна, задумчиво улыбаясь. -- Ваша первая любовь -- это было серьезно? -- спросил он с улыбкой, как бы позволяющей при желании превратить ответ в шутку. -- Да, это было очень серьезно, -- сказала она, глядя куда-то вдаль. -- Объектом этого платонического чувства был человек много старше меня, мой школьный учитель. Возможно, он и не подозревал, сколь велико было его влияние на формирования моей системы ценностей, жизненных установок, формирования меня как личности. Он словно задал уровень нравственной планки, по которому я всегда соизмеряла свою жизнь. Инга Сергеевна говорила об этом впервые с времен своей юности, как бы пытаясь теперь глазами опытного человека посмотреть на давние события и дать им подлинную оценку, в то же время все более ощущая невозможность этого. -- Он сформировал во многом мое отношение к гуманитарной науке, литературе и в первую очередь к русской классике, хотя сам он был украинцем и преподавал нам психологию и украинскую литературу. Як умру, то поховайте мэнэ на могыли. Серед степу шырокого на Вкраини мылий. Он любил читать Шевченко, Лесю Украинку, и как он читал! Инга Сергеевна словно воспроизвела в себе все девичьи грезы, которые сейчас как бы возродились в новом качестве в отношении к сидящему напротив мужчине, вызывающему у нее такой же трепет и восторг, как учитель в ее далекой юности. Прилив нежности и любви к Остангову настолько заполнил ее, что ей захотелось подойти и прильнуть к нему. Но в это время в дверь его кабинета постучала Ксения Петровна и сообщила, что все уже пришли. Остангов глянул на часы и сказал Инге Сергеевне: -- Сейчас и у нас будет небольшой "домашний" семинар, который мы проводим регулярно, когда я не в отъезде. Я приглашаю вас поприсутствовать.
Инга Сергеевна совершенно растерялась от такого поворота событий и сказала: -- Большое спасибо, Кирилл Всеволодович, я как-то не готова к этому сегодня. Но если вы сочтете полезным, я приду в следующий раз, если, конечно, пригласите. -- Кокетливо улыбнувшись при этих словах, она встала с кресла. -- Ну что ж, -- сказал он с улыбкой и понимающе, -- я обязательно вам дам знать о следующем семинаре, который, по всей вероятности, будет уже осенью, потому что я улетаю в отпуск, а после -- сразу продолжительная экспедиция, которая, очевидно, все же состоится, -- академик иронично улыбнулся каким-то перипетиям, связанным с экспедицией.
После этих слов он спустился с ней вниз, и, поприветствовав пришедших коллег, предложил им подниматься наверх в его кабинет, а сам проводил ее до двери. Инга Сергеевна шла домой по тихой, уютно освещенной светом из окон скрытых за деревьями коттеджей безлюдной улочке, чувствуя себя опустошенной и усталой. x x x
Прошло несколько дней. Инга Сергеевна сидела за письменным столом, продумывая, что она будет говорить, если возникнут вопросы, связанные с ее проектом по докладу директора на совещании с участием Остангова, которое состоится после обеда. В это время зашла, как всегда возбужденная, Ася Маратовна и предложила пойти вместе смотреть новый кабинет, который Инге Сергеевне предоставили в связи с ее новым статусом. Нынешний кабинет, который был просто отгороженным фанерой углом общей большой комнаты, собиралась сразу же оккупировать Ася Маратовна по праву заместителя их отдела, и потому она была особенно оживлена и радостна.
Новый кабинет представлял собой уютную небольшую, но с большим, во всю стену окном комнату, обставленную только что привезенной в институт новой мебелью. На дверях висела табличка, которая со свойственной Асе Маратовне дотошностью извещала всех о том, что кабинет принадлежит зав. отделом, доктору наук. Ася Маратовна вскоре вышла по другим "неотложным делам", и, оставшись одна, Инга Сергеевна уперлась локтями в подлокотники кресла и, закрыв глаза, мигом пробежала весь свой творческий путь. Вдруг неожиданно для себя она пришла к выводу о том, что ее работа в последние несколько лет стала источником постоянных и только положительных эмоций. Она вспомнила услышанное недавно выражение о том, что в идеале обычно бывает так: "Полжизни ты работаешь на свой авторитет, потом он всегда работает на тебя". "Может быть, моя жизнь -- это и есть пример этого "идеала"? -- размышляла она. Многолетний труд и борьба за свое место под солнцем гуманитарной науки как-то вдруг (как ей теперь казалось) посадили ее в прекрасную колесницу успеха, возможностей реализации творческих планов, к которой она еще не примерилась и которая не стала для нее обыденностью. И потому каждый новый признак признания, доверия и почета она воспринимала как неожиданность, подарок судьбы, аванс, который нужно оправдать. Тут раздался телефонный звонок, первый звонок в новом кабинете. Это звонила секретарь директора, которая сообщила, что совещание переносится, так как Остангов срочно улетел в Москву. -- А на когда переносится совещание? -- спросила Инга Сергеевна подавленно. -- Пока неизвестно, -- ответила секретарь. Кирилл Всеволодович из Москвы полетит в Кисловодск в отпуск, а потом вроде бы в экспедицию. Так что теперь речь, очевидно, может идти об осени. Отдыхайте и не беспокой тесь, Инга Сергеевна, -- заключила секретарь. -- Вам после защиты именно это и нужно. Инга Сергеевна апатично вернула телефонную трубку на место. Вдруг она представила себе Остангова, гуляющего в романтическом Кисловодском парке, в павильоне Минеральных вод с молодой красивой женщиной. "Ведь не будет же он один двадцать четыре дня на курорте. Еще приедет с женой". От этих мыслей Инга Сергеевна съежилась, как от холода, затем встала, собрала бумаги, надела плащ и пошла домой. Дома она быстро прибрала, приготовила обед к приезду мужа и пошла спать. Сквозь сон она услышала звонок в дверь и, просыпаясь на ходу, открыв ее, оказалась сразу же в объятьях окрыленного и счастливого мужа. -- Я привез тебе самый большой подарок! В начале августа едем в Штаты! Александр Дмитриевич, быстро побрился и, выпив приготовленный женой кофе, пошел на работу. Часы показывали начало десятого, и ей нужно было бежать на работу, но радость встречи с детьми наполнила ее, и по дороге в институт все ее мысли были сосредоточены только на этом. x x x
Первого Мая день выдался солнечный, но ветреный и холодный. Инга Сергеевна с мужем вышли все же по привычке в десять утра на улицу. "Демонстрация трудящихся" уже не проводилась, но народ у Дома культуры "Академия" толпился. Они направились туда и, оглядываясь по сторонам, Инга Сергеевна с грустью отметила, насколько изменилось "качество лиц" обитателей этого еще в недавнем прошлом островка интеллектуалов. Раньше на всех многолюдных сборищах основную массу составляли бородастые, очкастые, с ярко выраженной жаждой познания в огненном блеске глаз лица устремленных в будущее вместе со своей наукой романтиков. Сейчас в толпе преобладали отупевшие от злобы, повернутые в извращенное прошлое политизированные люмпены, выкрикивающие возгласы одобрения и поддерживающие хлопками бредовые "выводы" представителей общества "Память". Правда, из толпы раздавались и голоса тех, кто пытался пресечь националистические призывы, но их засвистывали и оскорбляли. Известный всем в Академгородке профессор философии призывал видеть классовых врагов в кампании Горбачева, которая тянет, по его мнению, страну "к капитализации" и, следовательно, в угоду мировому империализму и сионизму -- в пропасть. От всего этого стало тошно, и Инга Сергеевна предложила вернуться домой. Еще несколько месяцев назад, если б они были в праздник в Академгородке, Инга Сергеевна, как всегда, с тех пор как уехала в Подмосковье Анюта, сказала бы: "Все же зря мы не поехали на праздник в Москву". Но сейчас она промолчала, и Александр Дмитриевич, угадывая чувства жены, весело сказал: -- Представляешь, пролетит три месяца, и мы увидим детей.
x x x
В начале июня Александр Дмитриевич на неделю улетел в командировку, а Инга Сергеевна, оставшись одна, достала все непрочитанные за последнее время газеты и журналы, чтоб наверстать упущенное в развитии социальнополитических событий, впечатляющих своей новизной и стремительностью каждый день. Она начала со стопки отложенных для чтения "Огоньков". Первым попался майский номер, где ее привлекла статья под названием "Герой Союза -- герой России?". В этой статье подводились итоги апрельского опроса Службы изучения общественного мнения под руководством профессора Б. Я. Грушина, из которого следовало, что популярность лидеров страны распределилась таким образом: первое место занял Ельцин, второе -- Руцкой, третье -- Горбачев. Инга Сергеевна с грустью отметила факт падения популярности Горбачева и согласилась с комментарием прессслужбы Центра изучения общественного мнения, что Горбачев, получив огромную власть, тем самым взял на себя и ответственность за все происходящее в стране. Поэтому он теперь явно расплачивается за ошибки, как свои собственные, так и чужие. В этой же небольшой статье было обращено внимание читателей на появление на горизонте большой политики новой фигуры -- Руцкого. Несмотря на то что перестройка явила многих новых людей на политическую сцену, этот человек обратил на себя внимание своей неожиданностью, когда он, являясь по внешним данным антиподом стандартному облику коммуниста и военного, со своими усами и дерзким поступком на внеочередном Съезде народных депутатов, изменил по существу всю направленность его работы, выступив с критикой позиции РКП и с заявлением о создании фракции "Коммунисты -- за демократию". Далее в этом же номере под заголовком "ВНИМАНИЕ -- РУЦКОЙ" опубликовано интервью с ним. "Я ведь тоже был верный марксистленинец, правда, у меня были командиры, которые научили думать, -- говорит Руцкой в заключение своего интервью. -- И я понял, что жизнь моя изменилась. А я вместе с ней". "Да, люди, убеленные сединами, прошедшие огонь и воду, как дети, пытаются, извиняются, не стесняются говорить, что не понимали, что за них думали, и в этом правда, и в этом драма, и в этом оптимизм в возможности очищения общества и каждого его члена, -- подумала Инга Сергеевна, глядя на красивое, мужественное лицо Руцкого на фотографии в журнале. -- И это нормально, если люди сейчас расставляются, как на шахматной доске. Меняется жизнь, ее направления, меняются фигуры на доске. Но фигуры эти появляются из тех же самых людей, из нас самих. Никто не прилетает из космоса. Наши люди, бывшие короли, -- ныне пешки, прежние пешки -- ныне короли, -- это все наши люди. Они будут сражаться, но только бы не до последней капли крови, только бы не до крови...". На вопрос журналиста "Какое ваше мнение о Б. Н. Ельцине?" Руцкой, отделавшись обычным реверансом, стал говорить больше о себе, о своей программе, чем о Ельцине. Однако в конце интервью редакция в своей справке сообщила, что пока верстался номер, стало известно, что Борис Ельцин, баллотирующийся на пост президента Росссии, назвал Александра Руцкого своим кандидатом в вицепрезиденты.
Инга Сергеевна решила в газете "Семь дней" посмотреть программу телевидения, связанную с предвыборной кампанией, ибо обнаружила, что в суете отключилась от деталей предвыборной ситуации, которая ее волновала, как и большинство людей в стране. На первой странице под заголовком: "Кандидаты в Президенты России названы. 12 июня вам предстоит сделать выбор" -- большие четкие фотографии кандидатов в президенты России: размышляющего Бакатина, призывающего Ельцина, предупреждающего Жириновского, замкнутого в себе Макашова, молящего Рыжкова и угрожающего кулаком Тулеева. Под фотографиями каждого из кандидатов излагалась его краткая биография и кредо политической концепции. "Согласие -- путь к решению наших проблем, -- считает Вадим Бакатин". Ельцин -- "убежденный сторонник радикального курса в проведении экономических и политических реформ, возрождение государственного суверенитета России". Лейтмотив предвыборной кампании Владимира Жириновского: "Я буду защищать русских и малые народы на всей территории России и СССР". Макашов: "Один из пунктов его предвыборной программы: возрождение патриотизма, традиций всех народов РСФСР". Рыжков: "За постепенное введение рыночных отношений, решительный противник "шоковой терапии" при преобразовании экономики и общественного устройства". Тулеев: "Позиция претендента -- счастье и благополучие людей достигаются трудом каждого". Инга Сергеевна задумалась над своими прогнозами, и, как бывает, когда смотришь в упор в одну точку, пелена в глазах сместила все знаки в газете, и фотографии кандидатов в президенты как-то сдвинулись вверх за жирную черную полосу, за которой были сведения о других передачах, и оказались прямо под надписью: "Спектакль Государственного академического Малого театра СССР". Она тряхнула головой: "Что за чушь, какой спектакль?" А потом, опомнившись, улыбнулась стихийной аналогии. "Ну и пусть -- спектакль, а все равно это замечательно, что мы выбираем президента из шести кандидатов. Выбираем! И смотрим на них по телевизору не как на богов, спустившихся с небес, а как на живых людей, со всеми их судьбоносными и незначительными достоинствами и пороками". Все это внушает оптимизм в необратимость перемен в обществе, в его движении к цивилизованным демократическим нормам жизни, к уважению права человека давать оценку своим лидерам, оценку в выборе пути развития страны, к сближению с мировым сообществом и гуманистическим завоеваниям человечества.
Читая газеты и глядя телевизионные программы, она все более проникалась какойто подсознательной радостью и ощущением значимости и для нее лично тех новшеств в политической жизни, которые являла предвыборная кампания первого президента России. Эта предвыборная кампания представилась сейчас символом и результатом той огромной, явной и скрытой, устной и письменной, легальной и нелегальной борьбы за выход страны из тирании, тоталитаризма, неуважения прав и достоинства человека. И организатором этой борьбы бесспорно был Горбачев. И именно сейчас она испытала какой-то прилив вдохновенья написать давно задуманный доклад на тему: "Горбачев и его революция", которым планировала начать следующий учебный год в сети философских методологических семинаров. "Если вечерами за эту неделю, пока Александр в командировке, я подготовлю основу доклада, тогда все лето нечего будет беспокоиться, и в октябре мы начнем учебный год с этой темы.
Глава 5. Базис и перестройка
Время еще было не позднее, и ей захотелось немед ленно приступить к работе, тем более что как типичная "сова" она наиболее эффективно всегда работала ночью. Она решила за эту неделю "одиночества" подготовить текст, который должен был вобрать все мысли, которые сейчас рождались, с тем, чтоб потом для доклада отобрать самое основное. Она всегда любила выполнять такую работу, готовясь к какому-то докладу или выступлению. Такой текст ни к чему не обязывал, его можно было писать без особых требований к редактированию, литературному оформлению. Образно этот текст можно отождествить с корзиной либо миской, в которую хозяйка складывает отобранные продукты, для того чтоб затем приготовить деликатесное блюдо. Она подошла к стеллажам и достала огромную толстенную папку, в которой находились документы, литература, выписки из книг, газет, журналов, ее собственные ремарки, которые она собирала для подготовки этого доклада. Первым в стопке был 17й номер журнала, был "Коммунист" за 1980 год. "Боже, каким это теперь кажется чудовищным и нелепым", -- подумала Инга Сергеевна, читая такие строки оглавления, как "К. Черненко. Великое единство партии и народа; С. Шаталин. Улучшая методы социалистического хозяйствования; Н. Щелоков. Актуальные вопросы укрепления правопорядка".
Следующим в стопке оказался 1й номер "Коммуниста" за 1982 год. В его оглавлении девятнадцать названий из тридцати семи были связаны с именем Брежнева: Л. И. Брежнев. От автора. Предисловие к сборнику "О Ленине и ленинизме"; Л. И. Брежнев. К вьетнамским читателям; Л. И. Брежнев. Наша цель неизменна -- добиться прочного мира. Ответы Л. И. Брежнева американской телекомпании Энбиси; Семидесятилетие товарища Л. И. Брежнева; Товарищу Брежневу Леониду Ильичу: Указ Президиума Верховного совета СССР о награждении Генерального секретаря ЦК КПСС, председателя Президиума Верховного совета СССР, маршала Советского Союза, товарища Брежнева Леонида Ильча Орденом Ленина и медалью "Золотая Звезда". Девятнадцать строк оглавления, связанных с именем Брежнева, охватывали всего двадцать одну страницу, а остальные весемнадцать строк, посвященные другим материалам, охватывали сто двадцать семь страниц.
-- Да, уже поздно, Кирилл Всеволодович, мне пора. Он глянул пристально ей в глаза, чтоб понять, что стоит за ее внезапным решением уйти, и, не сказав ни слова в ответ, отошел от нее. Инга Сергеевна не ожидала такой реакции с его стороны, и потому в растерянности задержалась, подыскивая какие-то приемлемые для ситуации слова. -- Вы когда улетаете? -- нарушил напряженное молчание Остангов. -- Завтра днем, -- ответила она растерянно. Кирилл Всеволодович снял с вешалки ее плащ и, набросив его ей на плечи, поцеловал ей руку и открыл дверь. Придя в свой номер, Инга Сергеевна обессиленно легла в постель и, как только ее голова коснулась подушки, терзания нахлынули на ее: "Почему я ушла, когда хотела остаться? Может, в этом и есть эта самая алогичная женская логика, когда женщина делает противоположное тому, что желает?" -- думала она, изнемогая от волнения. Она ощущала на себе тепло его рук, тщательно подавляемую взволнованность его дыхания, глубину и заботливость его взглядов, и ей захотелось немедленно вернуться к нему. "Он здесь, в пяти минутах, я уже была у него, о чем вчера еще мечтала и страдала! Зачем я ушла? Очередной раз обокрала себя". Инга Сергеевна почувствовала себя во власти неведомой ранее никогда любви, тоски и страха, оттого что оттолкнула его. "Я пойду к нему, я знаю, что он сейчас пребывает в таком же состоянии", -- решила она, встав с постели. Но когда она включила свет, Остангов словно раздвоился в ее сознании на того недосягаемого человека, и того нежного, доступного ей, с которым она рассталась несколько мгновений назад. И по мере того как она приближалась к решению пойти к нему, тот первый словно встал у двери, внушая сомнения в реальности и правдивости происшедшего.
Она не сомкнула глаз, фантазируя о возможных повторениях свидания с ним, но отчаяние, оттого что она оттолкнула его навсегда, не покидало ее всю ночь. x x x
Спустя два дня Инга Сергеевна, выйдя из библиотеки Инстиута экономики (который размещался в одном здании с президиумом Сибирского отдения Академии наук) спустилась на первый этаж к гардеробу, чтоб взять свой плащ, и столкнулась там с Останговым.
-- Добрый день, -- сказал академик, протягивая ей руку и внимательно заглядывая в глаза, словно продолжая спрашивать о том, почему она ушла несколько дней назад из его комнаты в гостинице. -- Здравствуйте, Кирилл Всеволодович, ответила она возбужденно, не скрывая радости от этой неожиданной встречи, которую он не мог не заметить. -- Если вы домой, то я могу вас подвезти, -- сказал академик. Затем после мгновенного раздумья предложил: -- Если вы никуда не торопитесь, я бы пригласил вас заехать ко мне на чашечку кофе, и вы мне расскажете подробнее о вашем проекте.
Не веря ушам своим и переполненная внутренним ликованием, она улыбнулась в знак согласия, и они прошли к его машине. Через несколько минут стройная, подчеркнуто аккуратно одетая пожилая женщина открыла им дверь коттеджа, где с первого же взгляда все поражало чистотой и порядком. Сняв с Инги Сергеевны плащ, Кирилл Всеволодович представил ей пожилую женщину: -Это -- Ксения Петровна -- губернатор нашего дома. Она очень строгая, но добрая. Правда, добрая ко всему, кроме того, что касается книг. Разве я несправедлив? -- завершил он, с улыбкой глядя на Ксению Петровну. -- Очень приятно, -- ответила Ксения Петровна, улыбнувшись такой форме комплимента в свой адрес от знатного родственника, на которого смотрела с обожанием. -Меня зовут Инга Сергеевна, -- протянула гостья руку "губернатору".
-- Прошу вас, -- сказал Остангов Инге Сергевне, указывая на лестницу, ведущую наверх. Шагая по лестнице, Инга Сергеевна, которая еще несколько дней назад многое отдала бы за такую встречу, сейчас, влекомая куда-то Останговым, вновь ощутила тревогу и неготовность перешагнуть грань... Это состояние не могло не отразиться на ее лице, что не ускользнуло от прозорливого и опытного взгляда академика, когда они поднялись на второй этаж. Он внимательно посмотрел на нее и, улыбнувшись одними глазами, сказал: -- Прошу вас, проходите сюда, прямо -- этой мой кабинет.
Огромный кабинет академика показался Инге Сергеевне старомодным и перегруженным: книги, бумаги, большие горшки с живыми цветами, два больших письменных стола, стоящих вместе буквой "Г", на одном из которых стоял телефон, на другом среди вороха бумаг выглядывала пишущая машинка. Перенасыщенность книгами, бумагами, пособиями, кабинетным оборудованием словно концентрировала в себе какое-то мыслительное напряжение и не вызывала ощущение уюта, который Инга Сергеевна более всего ценила в помещениях любого назначения. Только лишь дальний от входной двери угол, где стояли маленький столик и два кресла, своим уютом контрастировал со всем остальным. Кирилл Всеволодович, предложив ей расположиться в одном из кресел, подошел к ней близко и сказал: -- Может быть, вы хотите немного отдохнуть здесь?
-- Нет, нет, спасибо, -- ответила она с трепетом ожидая, что же будет дальше. -- Тогда прошу вас, -- сказал Остангов, указав рукой на дверь, в которую упиралась спинка одного из кресел. Он прошел вперед, и она, следуя за ним, оказалась в волшебном царстве русской классической литературы. Высокие, почти до потолка, шкафы с книгами заполняли стены просторной комнаты. В центре стоял двухтумбовый письменный стол с небольшим вертящимся креслом. И уголок в кабинете, упирающийся в эту комнатубиблиотеку, и письменный стол посредине -- все было предназначено для особого, интимного общения с книгой. Оставив ее наедине с книгами, Остангов вышел и, через короткое время вернувшись, пригласил снова в кабинет, где уже на маленьком столике стояло несколько бутылок с напитками, два небольших бокала и коробка шоколодных конфет. -- Может, вы желаете чтонибудь выпить? Вот это -замечательный ликер, -- говорил он, заботливо предлагая напиток. Инга Сергеевна пригубила ликер и в это время услышала, что гдето невидимый магнитофон издает тихие волшебные звуки "Лунной сонаты". Она умолкла, вслушиваясь в музыку. -- Погода сегодня удивительно теплая, и, может, вы хотите выйти на балкон? -- спросил Кирилл Всеволодович тихо. -- Нет, спасибо. Мне хорошо здесь. Какая музыка! -- У меня немалая коллекция записей, -- сказал Остангов, -- может, вы хотите выбрать чтонибудь иное? Пожалуйста. Вот здесь, -- он подошел к небольшому стеллажу у стены за письменным столом, на одной из полок которого стоял магнитофон.
Инга Сергеевна подошла к полке и увидела среди прочего коллекцию пластинок и кассет с записями Высоцкого. -- Вы любите Высоцкого? -- спросила она. -- Вас это удивляет? Я же в прошлом альпинист. А среди альпинистов, очевидно, нет человека, который бы не пел: "Лучше гор могут быть только горы"... -- А у вас есть особенно любимые песни Высоцкого? -- спросила Инга Сергеевна серьезно. -- Пожалуй, кроме только что процитированной я бы назвал: "Спасите наши души", "Песню про мангустов", "Песню о расстреле горного эхо". Я отношу Высоцкого к числу гениев нашего времени. Остангов сменил кассету в магнитофоне, и тут же зазвучал всегда волнующий своей неподдельной искренностью хриплый голос:
Здесь лапы у елей дрожат на весу, Здесь птицы щебечут тревожно. Живешь в заколдованном диком лесу, Откуда уйти невозможно. Пусть черемуха сохнет бельем на ветру, Пусть дождем опадают сирени. Все равно я отсюда тебя заберу Во дворец, где играют свирели. -- Расскажите мне чтонибудь о своей юности, -- сказал тихим проникновенным голосом Остангов, когда они вернулись снова к столику, сев напротив друг друга. Вопрос Остангова прозвучал совершенно неожиданно. До сих пор он ни разу не задал ей ни одного вопроса о ее личной жизни. -- О, это было так давно, -- ответила Инга Сергеевна, задумчиво улыбаясь. -- Ваша первая любовь -- это было серьезно? -- спросил он с улыбкой, как бы позволяющей при желании превратить ответ в шутку. -- Да, это было очень серьезно, -- сказала она, глядя куда-то вдаль. -- Объектом этого платонического чувства был человек много старше меня, мой школьный учитель. Возможно, он и не подозревал, сколь велико было его влияние на формирования моей системы ценностей, жизненных установок, формирования меня как личности. Он словно задал уровень нравственной планки, по которому я всегда соизмеряла свою жизнь. Инга Сергеевна говорила об этом впервые с времен своей юности, как бы пытаясь теперь глазами опытного человека посмотреть на давние события и дать им подлинную оценку, в то же время все более ощущая невозможность этого. -- Он сформировал во многом мое отношение к гуманитарной науке, литературе и в первую очередь к русской классике, хотя сам он был украинцем и преподавал нам психологию и украинскую литературу. Як умру, то поховайте мэнэ на могыли. Серед степу шырокого на Вкраини мылий. Он любил читать Шевченко, Лесю Украинку, и как он читал! Инга Сергеевна словно воспроизвела в себе все девичьи грезы, которые сейчас как бы возродились в новом качестве в отношении к сидящему напротив мужчине, вызывающему у нее такой же трепет и восторг, как учитель в ее далекой юности. Прилив нежности и любви к Остангову настолько заполнил ее, что ей захотелось подойти и прильнуть к нему. Но в это время в дверь его кабинета постучала Ксения Петровна и сообщила, что все уже пришли. Остангов глянул на часы и сказал Инге Сергеевне: -- Сейчас и у нас будет небольшой "домашний" семинар, который мы проводим регулярно, когда я не в отъезде. Я приглашаю вас поприсутствовать.
Инга Сергеевна совершенно растерялась от такого поворота событий и сказала: -- Большое спасибо, Кирилл Всеволодович, я как-то не готова к этому сегодня. Но если вы сочтете полезным, я приду в следующий раз, если, конечно, пригласите. -- Кокетливо улыбнувшись при этих словах, она встала с кресла. -- Ну что ж, -- сказал он с улыбкой и понимающе, -- я обязательно вам дам знать о следующем семинаре, который, по всей вероятности, будет уже осенью, потому что я улетаю в отпуск, а после -- сразу продолжительная экспедиция, которая, очевидно, все же состоится, -- академик иронично улыбнулся каким-то перипетиям, связанным с экспедицией.
После этих слов он спустился с ней вниз, и, поприветствовав пришедших коллег, предложил им подниматься наверх в его кабинет, а сам проводил ее до двери. Инга Сергеевна шла домой по тихой, уютно освещенной светом из окон скрытых за деревьями коттеджей безлюдной улочке, чувствуя себя опустошенной и усталой. x x x
Прошло несколько дней. Инга Сергеевна сидела за письменным столом, продумывая, что она будет говорить, если возникнут вопросы, связанные с ее проектом по докладу директора на совещании с участием Остангова, которое состоится после обеда. В это время зашла, как всегда возбужденная, Ася Маратовна и предложила пойти вместе смотреть новый кабинет, который Инге Сергеевне предоставили в связи с ее новым статусом. Нынешний кабинет, который был просто отгороженным фанерой углом общей большой комнаты, собиралась сразу же оккупировать Ася Маратовна по праву заместителя их отдела, и потому она была особенно оживлена и радостна.
Новый кабинет представлял собой уютную небольшую, но с большим, во всю стену окном комнату, обставленную только что привезенной в институт новой мебелью. На дверях висела табличка, которая со свойственной Асе Маратовне дотошностью извещала всех о том, что кабинет принадлежит зав. отделом, доктору наук. Ася Маратовна вскоре вышла по другим "неотложным делам", и, оставшись одна, Инга Сергеевна уперлась локтями в подлокотники кресла и, закрыв глаза, мигом пробежала весь свой творческий путь. Вдруг неожиданно для себя она пришла к выводу о том, что ее работа в последние несколько лет стала источником постоянных и только положительных эмоций. Она вспомнила услышанное недавно выражение о том, что в идеале обычно бывает так: "Полжизни ты работаешь на свой авторитет, потом он всегда работает на тебя". "Может быть, моя жизнь -- это и есть пример этого "идеала"? -- размышляла она. Многолетний труд и борьба за свое место под солнцем гуманитарной науки как-то вдруг (как ей теперь казалось) посадили ее в прекрасную колесницу успеха, возможностей реализации творческих планов, к которой она еще не примерилась и которая не стала для нее обыденностью. И потому каждый новый признак признания, доверия и почета она воспринимала как неожиданность, подарок судьбы, аванс, который нужно оправдать. Тут раздался телефонный звонок, первый звонок в новом кабинете. Это звонила секретарь директора, которая сообщила, что совещание переносится, так как Остангов срочно улетел в Москву. -- А на когда переносится совещание? -- спросила Инга Сергеевна подавленно. -- Пока неизвестно, -- ответила секретарь. Кирилл Всеволодович из Москвы полетит в Кисловодск в отпуск, а потом вроде бы в экспедицию. Так что теперь речь, очевидно, может идти об осени. Отдыхайте и не беспокой тесь, Инга Сергеевна, -- заключила секретарь. -- Вам после защиты именно это и нужно. Инга Сергеевна апатично вернула телефонную трубку на место. Вдруг она представила себе Остангова, гуляющего в романтическом Кисловодском парке, в павильоне Минеральных вод с молодой красивой женщиной. "Ведь не будет же он один двадцать четыре дня на курорте. Еще приедет с женой". От этих мыслей Инга Сергеевна съежилась, как от холода, затем встала, собрала бумаги, надела плащ и пошла домой. Дома она быстро прибрала, приготовила обед к приезду мужа и пошла спать. Сквозь сон она услышала звонок в дверь и, просыпаясь на ходу, открыв ее, оказалась сразу же в объятьях окрыленного и счастливого мужа. -- Я привез тебе самый большой подарок! В начале августа едем в Штаты! Александр Дмитриевич, быстро побрился и, выпив приготовленный женой кофе, пошел на работу. Часы показывали начало десятого, и ей нужно было бежать на работу, но радость встречи с детьми наполнила ее, и по дороге в институт все ее мысли были сосредоточены только на этом. x x x
Первого Мая день выдался солнечный, но ветреный и холодный. Инга Сергеевна с мужем вышли все же по привычке в десять утра на улицу. "Демонстрация трудящихся" уже не проводилась, но народ у Дома культуры "Академия" толпился. Они направились туда и, оглядываясь по сторонам, Инга Сергеевна с грустью отметила, насколько изменилось "качество лиц" обитателей этого еще в недавнем прошлом островка интеллектуалов. Раньше на всех многолюдных сборищах основную массу составляли бородастые, очкастые, с ярко выраженной жаждой познания в огненном блеске глаз лица устремленных в будущее вместе со своей наукой романтиков. Сейчас в толпе преобладали отупевшие от злобы, повернутые в извращенное прошлое политизированные люмпены, выкрикивающие возгласы одобрения и поддерживающие хлопками бредовые "выводы" представителей общества "Память". Правда, из толпы раздавались и голоса тех, кто пытался пресечь националистические призывы, но их засвистывали и оскорбляли. Известный всем в Академгородке профессор философии призывал видеть классовых врагов в кампании Горбачева, которая тянет, по его мнению, страну "к капитализации" и, следовательно, в угоду мировому империализму и сионизму -- в пропасть. От всего этого стало тошно, и Инга Сергеевна предложила вернуться домой. Еще несколько месяцев назад, если б они были в праздник в Академгородке, Инга Сергеевна, как всегда, с тех пор как уехала в Подмосковье Анюта, сказала бы: "Все же зря мы не поехали на праздник в Москву". Но сейчас она промолчала, и Александр Дмитриевич, угадывая чувства жены, весело сказал: -- Представляешь, пролетит три месяца, и мы увидим детей.
x x x
В начале июня Александр Дмитриевич на неделю улетел в командировку, а Инга Сергеевна, оставшись одна, достала все непрочитанные за последнее время газеты и журналы, чтоб наверстать упущенное в развитии социальнополитических событий, впечатляющих своей новизной и стремительностью каждый день. Она начала со стопки отложенных для чтения "Огоньков". Первым попался майский номер, где ее привлекла статья под названием "Герой Союза -- герой России?". В этой статье подводились итоги апрельского опроса Службы изучения общественного мнения под руководством профессора Б. Я. Грушина, из которого следовало, что популярность лидеров страны распределилась таким образом: первое место занял Ельцин, второе -- Руцкой, третье -- Горбачев. Инга Сергеевна с грустью отметила факт падения популярности Горбачева и согласилась с комментарием прессслужбы Центра изучения общественного мнения, что Горбачев, получив огромную власть, тем самым взял на себя и ответственность за все происходящее в стране. Поэтому он теперь явно расплачивается за ошибки, как свои собственные, так и чужие. В этой же небольшой статье было обращено внимание читателей на появление на горизонте большой политики новой фигуры -- Руцкого. Несмотря на то что перестройка явила многих новых людей на политическую сцену, этот человек обратил на себя внимание своей неожиданностью, когда он, являясь по внешним данным антиподом стандартному облику коммуниста и военного, со своими усами и дерзким поступком на внеочередном Съезде народных депутатов, изменил по существу всю направленность его работы, выступив с критикой позиции РКП и с заявлением о создании фракции "Коммунисты -- за демократию". Далее в этом же номере под заголовком "ВНИМАНИЕ -- РУЦКОЙ" опубликовано интервью с ним. "Я ведь тоже был верный марксистленинец, правда, у меня были командиры, которые научили думать, -- говорит Руцкой в заключение своего интервью. -- И я понял, что жизнь моя изменилась. А я вместе с ней". "Да, люди, убеленные сединами, прошедшие огонь и воду, как дети, пытаются, извиняются, не стесняются говорить, что не понимали, что за них думали, и в этом правда, и в этом драма, и в этом оптимизм в возможности очищения общества и каждого его члена, -- подумала Инга Сергеевна, глядя на красивое, мужественное лицо Руцкого на фотографии в журнале. -- И это нормально, если люди сейчас расставляются, как на шахматной доске. Меняется жизнь, ее направления, меняются фигуры на доске. Но фигуры эти появляются из тех же самых людей, из нас самих. Никто не прилетает из космоса. Наши люди, бывшие короли, -- ныне пешки, прежние пешки -- ныне короли, -- это все наши люди. Они будут сражаться, но только бы не до последней капли крови, только бы не до крови...". На вопрос журналиста "Какое ваше мнение о Б. Н. Ельцине?" Руцкой, отделавшись обычным реверансом, стал говорить больше о себе, о своей программе, чем о Ельцине. Однако в конце интервью редакция в своей справке сообщила, что пока верстался номер, стало известно, что Борис Ельцин, баллотирующийся на пост президента Росссии, назвал Александра Руцкого своим кандидатом в вицепрезиденты.
Инга Сергеевна решила в газете "Семь дней" посмотреть программу телевидения, связанную с предвыборной кампанией, ибо обнаружила, что в суете отключилась от деталей предвыборной ситуации, которая ее волновала, как и большинство людей в стране. На первой странице под заголовком: "Кандидаты в Президенты России названы. 12 июня вам предстоит сделать выбор" -- большие четкие фотографии кандидатов в президенты России: размышляющего Бакатина, призывающего Ельцина, предупреждающего Жириновского, замкнутого в себе Макашова, молящего Рыжкова и угрожающего кулаком Тулеева. Под фотографиями каждого из кандидатов излагалась его краткая биография и кредо политической концепции. "Согласие -- путь к решению наших проблем, -- считает Вадим Бакатин". Ельцин -- "убежденный сторонник радикального курса в проведении экономических и политических реформ, возрождение государственного суверенитета России". Лейтмотив предвыборной кампании Владимира Жириновского: "Я буду защищать русских и малые народы на всей территории России и СССР". Макашов: "Один из пунктов его предвыборной программы: возрождение патриотизма, традиций всех народов РСФСР". Рыжков: "За постепенное введение рыночных отношений, решительный противник "шоковой терапии" при преобразовании экономики и общественного устройства". Тулеев: "Позиция претендента -- счастье и благополучие людей достигаются трудом каждого". Инга Сергеевна задумалась над своими прогнозами, и, как бывает, когда смотришь в упор в одну точку, пелена в глазах сместила все знаки в газете, и фотографии кандидатов в президенты как-то сдвинулись вверх за жирную черную полосу, за которой были сведения о других передачах, и оказались прямо под надписью: "Спектакль Государственного академического Малого театра СССР". Она тряхнула головой: "Что за чушь, какой спектакль?" А потом, опомнившись, улыбнулась стихийной аналогии. "Ну и пусть -- спектакль, а все равно это замечательно, что мы выбираем президента из шести кандидатов. Выбираем! И смотрим на них по телевизору не как на богов, спустившихся с небес, а как на живых людей, со всеми их судьбоносными и незначительными достоинствами и пороками". Все это внушает оптимизм в необратимость перемен в обществе, в его движении к цивилизованным демократическим нормам жизни, к уважению права человека давать оценку своим лидерам, оценку в выборе пути развития страны, к сближению с мировым сообществом и гуманистическим завоеваниям человечества.
Читая газеты и глядя телевизионные программы, она все более проникалась какойто подсознательной радостью и ощущением значимости и для нее лично тех новшеств в политической жизни, которые являла предвыборная кампания первого президента России. Эта предвыборная кампания представилась сейчас символом и результатом той огромной, явной и скрытой, устной и письменной, легальной и нелегальной борьбы за выход страны из тирании, тоталитаризма, неуважения прав и достоинства человека. И организатором этой борьбы бесспорно был Горбачев. И именно сейчас она испытала какой-то прилив вдохновенья написать давно задуманный доклад на тему: "Горбачев и его революция", которым планировала начать следующий учебный год в сети философских методологических семинаров. "Если вечерами за эту неделю, пока Александр в командировке, я подготовлю основу доклада, тогда все лето нечего будет беспокоиться, и в октябре мы начнем учебный год с этой темы.
Глава 5. Базис и перестройка
Время еще было не позднее, и ей захотелось немед ленно приступить к работе, тем более что как типичная "сова" она наиболее эффективно всегда работала ночью. Она решила за эту неделю "одиночества" подготовить текст, который должен был вобрать все мысли, которые сейчас рождались, с тем, чтоб потом для доклада отобрать самое основное. Она всегда любила выполнять такую работу, готовясь к какому-то докладу или выступлению. Такой текст ни к чему не обязывал, его можно было писать без особых требований к редактированию, литературному оформлению. Образно этот текст можно отождествить с корзиной либо миской, в которую хозяйка складывает отобранные продукты, для того чтоб затем приготовить деликатесное блюдо. Она подошла к стеллажам и достала огромную толстенную папку, в которой находились документы, литература, выписки из книг, газет, журналов, ее собственные ремарки, которые она собирала для подготовки этого доклада. Первым в стопке был 17й номер журнала, был "Коммунист" за 1980 год. "Боже, каким это теперь кажется чудовищным и нелепым", -- подумала Инга Сергеевна, читая такие строки оглавления, как "К. Черненко. Великое единство партии и народа; С. Шаталин. Улучшая методы социалистического хозяйствования; Н. Щелоков. Актуальные вопросы укрепления правопорядка".
Следующим в стопке оказался 1й номер "Коммуниста" за 1982 год. В его оглавлении девятнадцать названий из тридцати семи были связаны с именем Брежнева: Л. И. Брежнев. От автора. Предисловие к сборнику "О Ленине и ленинизме"; Л. И. Брежнев. К вьетнамским читателям; Л. И. Брежнев. Наша цель неизменна -- добиться прочного мира. Ответы Л. И. Брежнева американской телекомпании Энбиси; Семидесятилетие товарища Л. И. Брежнева; Товарищу Брежневу Леониду Ильичу: Указ Президиума Верховного совета СССР о награждении Генерального секретаря ЦК КПСС, председателя Президиума Верховного совета СССР, маршала Советского Союза, товарища Брежнева Леонида Ильча Орденом Ленина и медалью "Золотая Звезда". Девятнадцать строк оглавления, связанных с именем Брежнева, охватывали всего двадцать одну страницу, а остальные весемнадцать строк, посвященные другим материалам, охватывали сто двадцать семь страниц.