Страница:
x x x
Тогда ходили слухи о том, что избранию Горбачева предшествовала ожесточенная борьба в Политбюро. Но у гуманитарной интеллигенции почему-то сомнений не вызывал тот факт, что избрание кого-либо из "старой гвардии "политбюровцев"" уже объективно было невозможно и не в интересах самого Политбюро, поскольку цинизм в народе по отношению к ним, особенно после этих, следующих друг за другом похорон, ставших олицетворением их ухода в небытие, достиг своего предела. И было ясно, что хотят они того или нет, но они вынуждены выставить новую, ненадоевшую, респектабельную фигуру, чтоб повысить в народе уважение к ним и показать их способность еще кого-то чем-то удивить. Подтверждение этому дает книга Бориса Ельцина "Исповедь на заданную тему". На стр. 103 он пишет: "Большая группа первых секретарей сошлась во мнении, что из состава Политбюро на должность генсека необходимо выдвинуть Горбачева -- человека наиболее энергичного, эрудированного и наиболее подходящего по возрасту... В Политбюро... наша твердая решимость была известна участникам заседания... Гришин и его окружение не рискнули что-либо предпринимать, они осознали, что шансы их малы, а точнее, равны нулю, поэтому кандидатура Горбачева прошла без каких-либо сложностей". Перечитывая периодику тех лет, Инга Сергеевна выделила в своих записях те материалы, фразы, замечания, которые очень четко вскрыли сомнения, тревоги и предчувствия членов Политбюро при выдвижении Горбачева. Из всего было видно, что стоящие "у руля" понимали, что из двух зол (одно, связанное с угрозой полного отмежевания от них народа в случае определения на пост генсека кого-то из "старой гвардии", другое -- с неясностью перспектив, которые им сулит хоть и из их круга, но нового поколения фигура) им нужно выбрать наименьшее. Их выбор был подобен выбору тяжело больного перед хирургической операцией: без операции -- он обречен, с операцией, -- может, и выживет. И, остановившись на Горбачеве, они хотели, очевидно, себе внушить, что получили надежду выжить. Сейчас, перечитывая материалы пленумов, содержащие информацию об избрании генеральных секретарей, занявших этот пост после кончины Брежнева, Инга Сергеевна, заряженная исследовательским интересом, провела сравнение этих материалов. И это сравнение выявило существенное отличие процедуры выдвижения Горбачева от выдвижения его предшественников. Например, представление Андропова совмещалось в речи Черненко с траурной речью, посвященной кончине Брежнева; представление самого Черненко на пост генсека выражалось в нескольких абзацах траурной речи по поводу кончины Андропова председателя Совмина Н. Тихонова. Представление же Горбачева на пост генерального секретаря на пленуме ЦК КПСС было выделено отдельной речью А. Громыко, которую он произнес после небольшой траурной речи по поводу кончины Черненко, зачитанной Горбачевым. Если в словах, посвященных представлению в генсеки Андропова и Черненко содержалось стандартное перечисление их достоинств и заслуг (преданность делу ленинской партии, партийная скромность, уважение к мнению товарищей, заслуги в области внешней и внутренней политики и т. п.), то речь Громыко, посвященная Горбачеву, по тональности и акцентам представляет собой нечто новое и выглядит странной, подобострастнозаискивающей (неизвестно перед кем, но именно заискивающей словно перед необратимой судьбой). "Он всегда держит в центре внимания суть вопроса, содержание его, принципы, высказывает прямо свою позицию, нравится это собеседнику или, может быть, не вполне нравится, -- говорит Громыко о Горбачеве. -- Высказывает с прямотой, ленинской прямотой, и дело уже собеседника -- уходить с хорошим или нехорошим настроением: если он настоящий коммунист, то он должен уходить с хорошим настроением...".
Речь Громыко со всей очевидностью иллюстрирует, с одной стороны, страх перед этой новой, объективно навязанной им жизнью фигурой, с другой -желание "наставить" Горбачева на предотвращение того, чего они подсознательно боялись и неизбеж ность чего они предчувствовали. "Мы живем в таком мире, -- подчеркивает Громыко, когда на Советский Союз наведены, фигурально выражаясь, разные телескопы, и их немало, -- и большие, и малые, и на близком расстоянии, и на далеком. И, возможно, больше на далеком расстоянии, чем на близком. И смотрят: как бы это в конце концов в советском руководстве найти какие-то трещины . -- Инга Сергеевна подчеркнула это слово. -- Я заверяю, что десятки и десятки раз мы были ознакомлены с соответствующими фактами, наблюдая их. Если хотите, были свидетелями разговоров, гаданий шепотом, полушепотом: коегде за рубежом жаждут увидеть разногласия в советском руководстве. Конечно, это появилось не сегодня и не вчера. На прпотяжении многих лет наблюдается это явление. Единодушное мнение Политбюро: и на сей раз, -- Инга Сергеевна снова сделала пометку, -- мы, Центральный комитет партии и Полибюро, не доставим удовольствия нашим политическим противникам на этот счет". Уже собравшись закрыть журнал, Инга Сергеевна вдруг обнаружила под рубрикой: "Дело всей партии" статью первого заместителя заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС В. Захарова "Методологические семинары в системе партийной учебы". Философы ждали появление этой статьи, ибо в ней подтверждалось: "Особое значение имеет одна из форм этой работы -- философские (методологические) семинары, организуемые для повышения идейнополитического уровня высококвалифицированных научнотехнических кадров и художественной интеллигенции". "Но статья эта, -подумала Инга Сергеевна, -- уже появилась (что мало кто еще себе представлял) в совершенно иную эпоху, и потому то, что содержалось в этом, 5м номере журнала "Коммунист", -- информация об избрании Горбачева в генсеки и меры по укреплению идеологической работы, в том смысле, как она разумелась ранее, -- уже явления взаимоисключающие одно другое. И те, кто это писали, и те, кто это читали, не понимали еще тогда, что в их жизни наступила новая эра, которая расставит их в жизни. Но расставит не как на шахматной доске, ибо на шахматной доске все подчиняется определенным законам и правилам"... Инга Сергеевна так увлеклась работой, что совершенно не заметила, что стрелка часов уже приближалась к часу ночи. Она закрыла папку и стала складывать в стопку литературу, над которой работала. С журнала "Коммунист" на нее глянуло на шесть лет моложе лицо Горбачева. Уставившись на его портрет, Инга Сергеевна, ничего не зная (кроме опубликованных официальных сведений) из его биографии, попыталась представить процесс его становления как личности. Очевидно, Горбачев рос в семье, где царила особая солидарность всех ее членов. В такой семье ни у кого нет тайн друг от друга, все решается сообща и все приобщены к труду во благо семьи. Такие семьи, которые идеология окрестила "мещанскими", вопреки ярлыку, способствовали сохранению семейных ценностей, находящихся под угрозой разрушения в условиях идеологических постулатов о превалировании государственных ценностоей над личностными, размежевания семей комсомольскими и партийными путевками, всевозможными оргнаборами, культами павликов морозовых и тому подобным.
Судя по всему, семья Горбачева принадлежала к такому типу семей, где царил особый аристократизм духа, который бывает и в самых простых, малообразованных семьях, где основой существования является твердый нравственный стержень. Суть этого стержня в культе порядочности, уважении друг к другу, исключенности унижения чувства собственного достоинства любого из членов семьи, независимо от возраста, в том числе и детей, особые принципы взаимоотношения между поколениями, определяющие почтение младших к старшим, и особые принципы отношения к женщине (жене, матери). Такие семьи при различии обычаев и традиций быта чем-то одинаковы у всех народов, являя пример тех вечных ценностей, на которых мир держится. В этих семьях, как правило, дети (даже немолодого возраста) испытывают трепет, слыша замечание или упрек родителей в неправильном, с позиций принципов этой семьи, поведении, поступке... Из этой среды, -- где все ясно и "правильно" юный Горбачев попадает в Москву, в самое труднодоступное и самое престижное учебное заведение страны -- в Московский университет. Что могло это дать ему как личности? Естественно, Московский унивеситет, как все вузы, а может, более всех вузов страны был болен идеологизацией. Но все же в этом одном из лучших вузов страны Горбачев изучал римское право, теорию и историю государства и права, историю политических ученый и многие науки об обществе, знание которых дает глубокое представление о закономерностях общественного развития. Однако, выбрав юридическую профессию, он не мог не окунуться в характерную ситуацию, которая содержала в себе один из многих парадоксов советской действительности. Суть этого парадокса состояла в том, что, с одной стороны, профессия юриста, облаченная в реальную и в то же время приукрашенную романтику, всегда являлась и, очевидно, будет являться одной из самых привлекательных. С другой стороны, нивелирование значимости законности при Сталине, реплика утописта Хрущева о том, что у нас в стране (освещаемой "зияющими" огнями приближающегося коммунизма) перепроизводство юристов, которые не очень будут нужны в условиях, когда юридические кодексы будут заменены "Моральным кодексом строителя коммунизма. Это крайне негативно отразилось на отношении к юристам в обществе в то самое время, когда Горбачев начинал свою трудовую карьеру. И этот парадокс объективно разрешался обществом также парадоксально. Большинство из поступающих на юридические факультеты "в уме держали" те трудности, которые у них могут возникнуть с поисками работы по профессии.
Именно этим, очевидно, можно объяснить и то, что Горбачев получил еще одно (аграрное) образование "на всякий случай", "про черный день" с учетом непредсказуемости часто карьеры партработника и трудностями с работой у юристов. Казалось бы, секретарь горкома -- юрист! Много ли таких сыщешь, тем более что в "кулуарах" интеллигенции нередко звучали "завистливые" реплики, что на Западе политические и государственные деятели (мэры, губернаторы, сенаторы и т. п.) чаще всего юристы. Так что же может звучать красивее и цивилизованнее, чем "секретарь горкома -- юрист!" Но нет! Михаил Сергеевич приобретает земную (в прямом смысле), всегда позволяющую иметь надежду быть у дел вторую профессию агрономаэкономиста. И, наверное, не однажды он себе самому либо жене говорил: "Если что, уйду в агрономы"... В семьях, к которым, вероятно, принадлежала семья Горбачева, само собой разумелось единство и солидарность во всем. Это, очевидно, явилось причиной того, что и Раиса, красивая, яркая, с независимым характером, отказавшись от столичной аспирантуры, поехала в провинцию за мужем, о будущей карьере которого (как большинство людей в начале пути) она могла иметь лишь очень смутное представление. Трудно представить себе молодую женщину с духовными потребностями (о чем говорит сам факт поступления на философский факультет после окончания школы с золотой медалью), которая бы не мечтала жить в Москве. И то, что она последовала за мужем, нельзя назвать таким уж естественным поступком. Примеры Академгородка свидетельствовали о том, что далеко не всегда жены (даже тех, кто ехал в Городок за титулом академика со всеми связанными с этим статусом привилегиями) соглашались бросать ради этого Москву, Ленинград и оставались жить там, обрекая мужей на весьма непростую личную жизнь... Но для Горбачева, повидимому, такие варианты были исключены по определению, потому что его "правильность" в личной жизни с самого начала определяла для жены его надежность, и рядом с этой надежностью все другое казалось "неконкурентоспособным". Косвенно это подтвердил широко обсуждавшийся ответ Горбачева на вопрос иностранного журналиста о том, что он обсуждает с женой. Михаил Сергеевич ответил: "Все". Другой политик в этой стране на его месте, скорее всего, ответил бы подругому, чтоб не дразнить и так недоброжелательно настроенного к его жене немалого числа людей. Но Горбачев ответил именно так, потому что это естеств енная для него норма поведения. Он так живет, он так думает, он не может поступать иначе. "Сталинская компания" расплачивалась свободой и жизнью своих жен ради своих личных интересов, а Горбачев не хотел платить даже престижем своей жены как женщины.
x x x
На следующий день, придя с работы сразу после обеда, Инга Сергеевна снова засела за доклад, работа над которым ее все более увлекала как процесс решения интересной и трудной задачи. Она принялась перелистывать лежащую на столе литературу, а память изымала из своих кладовых все новые и новые подробности тех лет. Както, придя в редакцию газеты Сибирского отделения Академии наук "Наука в Сибири", она услышала там разговор о том, что будет готовиться сборник или коллективная монография, посвященная социальноэкономическим проблемам Сибири, где ключевое слово будет "ускорение" и что "ускорение" -- главный элемент концепции нового руководства страны в решении социальноэкономических проблем. Вскоре это подтвердилось всем ходом первых шагов деятельности нового генсека. Свою речь 8 апреля 1985 года (то есть менее чем через месяц после избрания) на встрече с руководителями промышленных объединений и предприятий, колхозов и совхозов, производственных бригад, со специалистами и учеными Горбачев начал с вопроса о необходимости ускорения научнотехнического прогресса. 17 мая 1985 года, выехав в свою первую командировку после того, как Центральным Комитетом на него были "возложены новые обязанности", как он сам подчеркнул, Горбачев в своей речи на собрании актива лениградской партийной организации особое внимание уделил необходимости усиления активности в решении задач ускорения научнотехнического прогресса и развития экономики. Это выступление было показано по телевидению и произвело оглушительное впечатление на народ. Сама форма, сам дух выступления представлял собой нечто новое, непривычное. Он свободно владел текстом, вдохновенно, как-то не дистанционно, а непосредственно обращаясь к аудитории не только к той, что в зале, но ко всей стране. Это выступление, в котором он, кстати, произнес слова о том, что нужна "перестройка умов хозяйственников", внесло какую-то новую струю в общественное сознание, которое, казалось, уже навсегда атрофировалось для восприятия выступлений генсеков. Популярность Горбачева в народе росла буквально с каждым днем. Его внешняя подтянутость, моложавость, всегда появляющаяся рядом с ним элегантная, модно одетая жена, -- все внушало веру в новизну и развитие. Через месяц (11 июня 1985 года) Горбачев выступил с докладом на совещании в ЦК КПСС по вопросам ускорения научнотехнического прогресса. Еще через месяц (12 июля 1985 года) принимается постановление Центрального Комитета КПСС "О широком распространении новых методов хозяйствования и усилении их воздействия на ускорение научнотехнического прогресса". После доклада Горбачева на XXVII съезде КПСС, в котором самый большой раздел назывался "Ускорение социальноэкономического развития страны -- стратегический курс", слово "ускорение" стало самым употребляемым в средствах массовой информации при обсуждении производственных проблем на собраниях предприятий и учреждений. Вся атмосфера того времени глубоко врезалась в память, потому что при всей похожести на предыдущие "кампании", в ней было что-то принципиально новое, во что тогда еще, скорее, хотелось верить, чем реально верилось. Но все же народ был заряжен энергией созидания, открытости, солидарности друг с другом и с тем, кто эту новизну олицетворял. Но не может эта шестая часть земли так жить! На протяжении семидесяти лет она существовала в противостоянии как внутри, так и с внешним миром. И потому даже в этой миролюбивой, необычно гармоничной атмосфере солидарности в созидании, которая возникла с началом перестройки, повод для противостояния не заставил себя долго ждать... Память вернула к временам, когда в Академгородке развернулась антиалкогольная кампания. Все начиналось как будто безобидно, с лекции академика Углова. За несколько месяцев до событий Инга Сергеевна случайным образом оказалась с академиком Угловым в одно и то же время в Кисловодске в санатории имени Горького. Этот санаторий отличался тем, что по традиции там в основном отдыхали представители творческих профессий (ученые, литераторы). Федор Углов был там с женой. Девятьсот четвертого года рождения, маленький, щупленький, с недоброжелательным морщинистым лицом, он был полным контрастом жене -свежей, красивой, статной, высокой приветливой женщине, намного его моложе. Вместе с тем в паре они излучали обоюдный психологический комфорт, взаимопонимание и единство. На традиционной встрече с интересными людьми из отдыхающих, которые устраивались всегда в библиотеке этого санатория, в один из дней выступил Углов со своей антиалкогольной лекцией. Лекция была интересной, но во многом спорной с точки зрения других ученыхмедиков из отдыхающих в санатории и присутствовавших на лекции. Когда же Инга Сергеевна узнала, что Углов собирается приехать в Академгородок, она не загорелась желанием пойти на его лекцию в Доме ученых и встретиться с ним, в силу чего вообще забыла о ней в день приезда академика.
Однако резонанс от этой лекции был неожиданно (может, даже для самого Углова) потрясающим. Уставшие от застоя, который все больше стал поражать и жизнь Городка, те, кто не состоялись в науке, либо не удовлетворили все свои амбиции и потому не имели возможности применить свою энергию в условиях замкнутого пространства и ограниченных возможностей жизни Городка, подхватив крайне выгодные для спекуляций идеи Уголова о безусловном всегда, во всех количествах и при всех условиях вреде алкоголя, создали ДОТ -- Добровольное общество трезвенников, которое даже в видавшем виды в области социальной активности Академгородке не имело себе равных. Отличие этого движения от всех имевших место здесь состояло еще и в том, что оно в своей основе с самого начала несло атмосферу зла и ненависти. Все те, для кого "неплохо выпить" на многочисленных вечеринках, посиделках, банкетах (представлявших один из любимых видов развлечений жителей Академгородка) было нормой, теперь обратились в оголтелых трезвенников, готовых обрушиться с оскорблениями на любого, кто не последовал их примеру. Они выслеживали каждого, особенно среди ученых высокого ранга, кто покупал что-то из алкогольных напитков, чтоб на основании этого факта написать клеветническое письмо в ВАК и другие инстанции с требованием лишить виновного ученых степеней и званий за "аморальное" поведение. Все свои комплексы и всю свою зависть дотовцы теперь могли упоенно компенсировать в этой антиалкогольной борьбе. Среди тех, кто подхватил антиалкогольную компанию, были многие, кто наивно, вопреки урокам истории, полагал, что от порока общества, каковым был алкоголизм (в значительной степени как результат всего комплекса социально экономических проблем), можно избавиться путем запретов. Но зачинщиков этого движения в основном мало волновали проблемы алкоголизма в стране. Лозунги и спекулятивные выводы позволяли им ниспровергать авторитеты, включая и "верхи власти", что после брежневской эпохи "всеобщего обожания" и в условиях еще не набравшей силу гласности было чем-то необычно смелым, будоражившим общественное сознание. Это принесло дотовцам с неба свалившуюся известность и популярность, которая еще больше подогревала их активность. Наряду с лекциями и речами на митингах, манипулируя и без того известными нерадостными цифрами о потреблении алкоголя в стране, дотовцы запугивали население надвигающимся в стране коллапсом в связи с всеобщей алкоголизацией населения, якобы выгодной "инородцам, на службе которых находится руководство страны". Содержавшимися в этих лекциях намеками и прямыми заявлениями о том, что самым "спаиваемым" является русский народ, они подготовили общественное сознание к восприятию их вывода о том, что если руководство страны не примет меры по борьбе с алкоголизмом и не введет сухой закон, значит, оно имеет свои цели, направленные на умышленное спаивание своего народа. Эти ходившие по рукам лекции часто сопровождались устными комментариями, что руководители ДОТа докладывали свои выводы коекому из руководства партии и правительства, которые их поддерживали. Книга Бориса Ельцина "Исповедь на заданную тему" позднее пролила свет, на кого именно опирались дотовцы. Он, в частности, пишет: "Вообще, вся кампания против алкоголизма была поразительно безграмотна и нелепа... Я об этом не раз говорил Горбачеву. Но он почемуто занял выжидательную позицию, хотя, помоему, было совершенно ясно, что кавалерийским наскоком с пьянством, этим многовековым злом, не справиться. А на меня нападки ужесточились. Вместе с Лигачевым усердствовал Соломенцев". Инга Сергеевна, перелистывая книгу Ельцина, вспомнила, как тогда по Городку ходили слухи, о том, что дотовцев принимал Соломенцев и что якобы они заручились его поддержкой.
Она вспомнила заседание президиума Академии медицинских наук, на котором ей пришлось присутствовать. Медицинская общественность решила взять на себя благородную миссию -- дать бой хулиганствующими дотовцам. Было организовано поистине научное слушание этого вопроса, чтоб расставить точки над "i" интеллигентным способом. Выступали ученые, врачинаркологи, психиатры, которые посвятили многие годы этой проблеме. Вопервых, они доказывали, что "алкогольный" вопрос запретом не решить. Вовторых, что полное отрицание потребления алкоголя неверно с научной точки зрения и с учетом многовекового опыта человечества.
Но присутствовавшим на этом заседании дотовцам не интересна была истина и интеллигентные формы дискуссии. Им нужен был очередной скандал, чтоб получить "эффект Моськи": мол, так сильна, что лает на слона, с тем, чтоб о них потом долго опять говорили в народе: "Дали, мол, по мозгам академикам!". С обстоятельным докладом выступил новый молодой зав. отделом науки обкома партии Головочев, который на основе огромного массива статистических данных показал, что "сухой закон" в дореволюционной России, на который ссылались дотовцы, был фикцией, ибо вся Россия тогда "дымилась" дымом от "варящегося" всюду самогона. Но никакого впечатления этот доклад не произвел на дотовцев, представитель которых в своем выступлении обрушился на ученых с упреками в том, что они приносят вред стране, находящейся под угрозой всеобщей алкоголизации.
Затем клуб межнаучных контактов в Доме ученых Академгородка провел заседание под председательством академика В. Казначеева. На этом заседании выступил молодой, с благородным обликом ХристаСпасителя врачнарколог, который пытался прочитать доклад "О влиянии алкоголя на организм человека". Он именно пытался, потому что его все время с неприличной бранью прерывали дотовцы. Даже Казначеев с его жестким характером и привычкой не деликатничать с оппонентами, не мог поначалу обуздать их. Их брань началась уже с критики самого названия доклада, который, с их точки зрения, нужно было назвать не "О влиянии алкоголя...", а "О вреде алкоголя...". Но когда они поняли, что Казначеев так управляет залом, что хулиганствовать им не удастся, они поднялись со своих мест и с брезгливостью на лице, громко топая, покинули зал Дома ученых.
Тогда ходили слухи о том, что избранию Горбачева предшествовала ожесточенная борьба в Политбюро. Но у гуманитарной интеллигенции почему-то сомнений не вызывал тот факт, что избрание кого-либо из "старой гвардии "политбюровцев"" уже объективно было невозможно и не в интересах самого Политбюро, поскольку цинизм в народе по отношению к ним, особенно после этих, следующих друг за другом похорон, ставших олицетворением их ухода в небытие, достиг своего предела. И было ясно, что хотят они того или нет, но они вынуждены выставить новую, ненадоевшую, респектабельную фигуру, чтоб повысить в народе уважение к ним и показать их способность еще кого-то чем-то удивить. Подтверждение этому дает книга Бориса Ельцина "Исповедь на заданную тему". На стр. 103 он пишет: "Большая группа первых секретарей сошлась во мнении, что из состава Политбюро на должность генсека необходимо выдвинуть Горбачева -- человека наиболее энергичного, эрудированного и наиболее подходящего по возрасту... В Политбюро... наша твердая решимость была известна участникам заседания... Гришин и его окружение не рискнули что-либо предпринимать, они осознали, что шансы их малы, а точнее, равны нулю, поэтому кандидатура Горбачева прошла без каких-либо сложностей". Перечитывая периодику тех лет, Инга Сергеевна выделила в своих записях те материалы, фразы, замечания, которые очень четко вскрыли сомнения, тревоги и предчувствия членов Политбюро при выдвижении Горбачева. Из всего было видно, что стоящие "у руля" понимали, что из двух зол (одно, связанное с угрозой полного отмежевания от них народа в случае определения на пост генсека кого-то из "старой гвардии", другое -- с неясностью перспектив, которые им сулит хоть и из их круга, но нового поколения фигура) им нужно выбрать наименьшее. Их выбор был подобен выбору тяжело больного перед хирургической операцией: без операции -- он обречен, с операцией, -- может, и выживет. И, остановившись на Горбачеве, они хотели, очевидно, себе внушить, что получили надежду выжить. Сейчас, перечитывая материалы пленумов, содержащие информацию об избрании генеральных секретарей, занявших этот пост после кончины Брежнева, Инга Сергеевна, заряженная исследовательским интересом, провела сравнение этих материалов. И это сравнение выявило существенное отличие процедуры выдвижения Горбачева от выдвижения его предшественников. Например, представление Андропова совмещалось в речи Черненко с траурной речью, посвященной кончине Брежнева; представление самого Черненко на пост генсека выражалось в нескольких абзацах траурной речи по поводу кончины Андропова председателя Совмина Н. Тихонова. Представление же Горбачева на пост генерального секретаря на пленуме ЦК КПСС было выделено отдельной речью А. Громыко, которую он произнес после небольшой траурной речи по поводу кончины Черненко, зачитанной Горбачевым. Если в словах, посвященных представлению в генсеки Андропова и Черненко содержалось стандартное перечисление их достоинств и заслуг (преданность делу ленинской партии, партийная скромность, уважение к мнению товарищей, заслуги в области внешней и внутренней политики и т. п.), то речь Громыко, посвященная Горбачеву, по тональности и акцентам представляет собой нечто новое и выглядит странной, подобострастнозаискивающей (неизвестно перед кем, но именно заискивающей словно перед необратимой судьбой). "Он всегда держит в центре внимания суть вопроса, содержание его, принципы, высказывает прямо свою позицию, нравится это собеседнику или, может быть, не вполне нравится, -- говорит Громыко о Горбачеве. -- Высказывает с прямотой, ленинской прямотой, и дело уже собеседника -- уходить с хорошим или нехорошим настроением: если он настоящий коммунист, то он должен уходить с хорошим настроением...".
Речь Громыко со всей очевидностью иллюстрирует, с одной стороны, страх перед этой новой, объективно навязанной им жизнью фигурой, с другой -желание "наставить" Горбачева на предотвращение того, чего они подсознательно боялись и неизбеж ность чего они предчувствовали. "Мы живем в таком мире, -- подчеркивает Громыко, когда на Советский Союз наведены, фигурально выражаясь, разные телескопы, и их немало, -- и большие, и малые, и на близком расстоянии, и на далеком. И, возможно, больше на далеком расстоянии, чем на близком. И смотрят: как бы это в конце концов в советском руководстве найти какие-то трещины . -- Инга Сергеевна подчеркнула это слово. -- Я заверяю, что десятки и десятки раз мы были ознакомлены с соответствующими фактами, наблюдая их. Если хотите, были свидетелями разговоров, гаданий шепотом, полушепотом: коегде за рубежом жаждут увидеть разногласия в советском руководстве. Конечно, это появилось не сегодня и не вчера. На прпотяжении многих лет наблюдается это явление. Единодушное мнение Политбюро: и на сей раз, -- Инга Сергеевна снова сделала пометку, -- мы, Центральный комитет партии и Полибюро, не доставим удовольствия нашим политическим противникам на этот счет". Уже собравшись закрыть журнал, Инга Сергеевна вдруг обнаружила под рубрикой: "Дело всей партии" статью первого заместителя заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС В. Захарова "Методологические семинары в системе партийной учебы". Философы ждали появление этой статьи, ибо в ней подтверждалось: "Особое значение имеет одна из форм этой работы -- философские (методологические) семинары, организуемые для повышения идейнополитического уровня высококвалифицированных научнотехнических кадров и художественной интеллигенции". "Но статья эта, -подумала Инга Сергеевна, -- уже появилась (что мало кто еще себе представлял) в совершенно иную эпоху, и потому то, что содержалось в этом, 5м номере журнала "Коммунист", -- информация об избрании Горбачева в генсеки и меры по укреплению идеологической работы, в том смысле, как она разумелась ранее, -- уже явления взаимоисключающие одно другое. И те, кто это писали, и те, кто это читали, не понимали еще тогда, что в их жизни наступила новая эра, которая расставит их в жизни. Но расставит не как на шахматной доске, ибо на шахматной доске все подчиняется определенным законам и правилам"... Инга Сергеевна так увлеклась работой, что совершенно не заметила, что стрелка часов уже приближалась к часу ночи. Она закрыла папку и стала складывать в стопку литературу, над которой работала. С журнала "Коммунист" на нее глянуло на шесть лет моложе лицо Горбачева. Уставившись на его портрет, Инга Сергеевна, ничего не зная (кроме опубликованных официальных сведений) из его биографии, попыталась представить процесс его становления как личности. Очевидно, Горбачев рос в семье, где царила особая солидарность всех ее членов. В такой семье ни у кого нет тайн друг от друга, все решается сообща и все приобщены к труду во благо семьи. Такие семьи, которые идеология окрестила "мещанскими", вопреки ярлыку, способствовали сохранению семейных ценностей, находящихся под угрозой разрушения в условиях идеологических постулатов о превалировании государственных ценностоей над личностными, размежевания семей комсомольскими и партийными путевками, всевозможными оргнаборами, культами павликов морозовых и тому подобным.
Судя по всему, семья Горбачева принадлежала к такому типу семей, где царил особый аристократизм духа, который бывает и в самых простых, малообразованных семьях, где основой существования является твердый нравственный стержень. Суть этого стержня в культе порядочности, уважении друг к другу, исключенности унижения чувства собственного достоинства любого из членов семьи, независимо от возраста, в том числе и детей, особые принципы взаимоотношения между поколениями, определяющие почтение младших к старшим, и особые принципы отношения к женщине (жене, матери). Такие семьи при различии обычаев и традиций быта чем-то одинаковы у всех народов, являя пример тех вечных ценностей, на которых мир держится. В этих семьях, как правило, дети (даже немолодого возраста) испытывают трепет, слыша замечание или упрек родителей в неправильном, с позиций принципов этой семьи, поведении, поступке... Из этой среды, -- где все ясно и "правильно" юный Горбачев попадает в Москву, в самое труднодоступное и самое престижное учебное заведение страны -- в Московский университет. Что могло это дать ему как личности? Естественно, Московский унивеситет, как все вузы, а может, более всех вузов страны был болен идеологизацией. Но все же в этом одном из лучших вузов страны Горбачев изучал римское право, теорию и историю государства и права, историю политических ученый и многие науки об обществе, знание которых дает глубокое представление о закономерностях общественного развития. Однако, выбрав юридическую профессию, он не мог не окунуться в характерную ситуацию, которая содержала в себе один из многих парадоксов советской действительности. Суть этого парадокса состояла в том, что, с одной стороны, профессия юриста, облаченная в реальную и в то же время приукрашенную романтику, всегда являлась и, очевидно, будет являться одной из самых привлекательных. С другой стороны, нивелирование значимости законности при Сталине, реплика утописта Хрущева о том, что у нас в стране (освещаемой "зияющими" огнями приближающегося коммунизма) перепроизводство юристов, которые не очень будут нужны в условиях, когда юридические кодексы будут заменены "Моральным кодексом строителя коммунизма. Это крайне негативно отразилось на отношении к юристам в обществе в то самое время, когда Горбачев начинал свою трудовую карьеру. И этот парадокс объективно разрешался обществом также парадоксально. Большинство из поступающих на юридические факультеты "в уме держали" те трудности, которые у них могут возникнуть с поисками работы по профессии.
Именно этим, очевидно, можно объяснить и то, что Горбачев получил еще одно (аграрное) образование "на всякий случай", "про черный день" с учетом непредсказуемости часто карьеры партработника и трудностями с работой у юристов. Казалось бы, секретарь горкома -- юрист! Много ли таких сыщешь, тем более что в "кулуарах" интеллигенции нередко звучали "завистливые" реплики, что на Западе политические и государственные деятели (мэры, губернаторы, сенаторы и т. п.) чаще всего юристы. Так что же может звучать красивее и цивилизованнее, чем "секретарь горкома -- юрист!" Но нет! Михаил Сергеевич приобретает земную (в прямом смысле), всегда позволяющую иметь надежду быть у дел вторую профессию агрономаэкономиста. И, наверное, не однажды он себе самому либо жене говорил: "Если что, уйду в агрономы"... В семьях, к которым, вероятно, принадлежала семья Горбачева, само собой разумелось единство и солидарность во всем. Это, очевидно, явилось причиной того, что и Раиса, красивая, яркая, с независимым характером, отказавшись от столичной аспирантуры, поехала в провинцию за мужем, о будущей карьере которого (как большинство людей в начале пути) она могла иметь лишь очень смутное представление. Трудно представить себе молодую женщину с духовными потребностями (о чем говорит сам факт поступления на философский факультет после окончания школы с золотой медалью), которая бы не мечтала жить в Москве. И то, что она последовала за мужем, нельзя назвать таким уж естественным поступком. Примеры Академгородка свидетельствовали о том, что далеко не всегда жены (даже тех, кто ехал в Городок за титулом академика со всеми связанными с этим статусом привилегиями) соглашались бросать ради этого Москву, Ленинград и оставались жить там, обрекая мужей на весьма непростую личную жизнь... Но для Горбачева, повидимому, такие варианты были исключены по определению, потому что его "правильность" в личной жизни с самого начала определяла для жены его надежность, и рядом с этой надежностью все другое казалось "неконкурентоспособным". Косвенно это подтвердил широко обсуждавшийся ответ Горбачева на вопрос иностранного журналиста о том, что он обсуждает с женой. Михаил Сергеевич ответил: "Все". Другой политик в этой стране на его месте, скорее всего, ответил бы подругому, чтоб не дразнить и так недоброжелательно настроенного к его жене немалого числа людей. Но Горбачев ответил именно так, потому что это естеств енная для него норма поведения. Он так живет, он так думает, он не может поступать иначе. "Сталинская компания" расплачивалась свободой и жизнью своих жен ради своих личных интересов, а Горбачев не хотел платить даже престижем своей жены как женщины.
x x x
На следующий день, придя с работы сразу после обеда, Инга Сергеевна снова засела за доклад, работа над которым ее все более увлекала как процесс решения интересной и трудной задачи. Она принялась перелистывать лежащую на столе литературу, а память изымала из своих кладовых все новые и новые подробности тех лет. Както, придя в редакцию газеты Сибирского отделения Академии наук "Наука в Сибири", она услышала там разговор о том, что будет готовиться сборник или коллективная монография, посвященная социальноэкономическим проблемам Сибири, где ключевое слово будет "ускорение" и что "ускорение" -- главный элемент концепции нового руководства страны в решении социальноэкономических проблем. Вскоре это подтвердилось всем ходом первых шагов деятельности нового генсека. Свою речь 8 апреля 1985 года (то есть менее чем через месяц после избрания) на встрече с руководителями промышленных объединений и предприятий, колхозов и совхозов, производственных бригад, со специалистами и учеными Горбачев начал с вопроса о необходимости ускорения научнотехнического прогресса. 17 мая 1985 года, выехав в свою первую командировку после того, как Центральным Комитетом на него были "возложены новые обязанности", как он сам подчеркнул, Горбачев в своей речи на собрании актива лениградской партийной организации особое внимание уделил необходимости усиления активности в решении задач ускорения научнотехнического прогресса и развития экономики. Это выступление было показано по телевидению и произвело оглушительное впечатление на народ. Сама форма, сам дух выступления представлял собой нечто новое, непривычное. Он свободно владел текстом, вдохновенно, как-то не дистанционно, а непосредственно обращаясь к аудитории не только к той, что в зале, но ко всей стране. Это выступление, в котором он, кстати, произнес слова о том, что нужна "перестройка умов хозяйственников", внесло какую-то новую струю в общественное сознание, которое, казалось, уже навсегда атрофировалось для восприятия выступлений генсеков. Популярность Горбачева в народе росла буквально с каждым днем. Его внешняя подтянутость, моложавость, всегда появляющаяся рядом с ним элегантная, модно одетая жена, -- все внушало веру в новизну и развитие. Через месяц (11 июня 1985 года) Горбачев выступил с докладом на совещании в ЦК КПСС по вопросам ускорения научнотехнического прогресса. Еще через месяц (12 июля 1985 года) принимается постановление Центрального Комитета КПСС "О широком распространении новых методов хозяйствования и усилении их воздействия на ускорение научнотехнического прогресса". После доклада Горбачева на XXVII съезде КПСС, в котором самый большой раздел назывался "Ускорение социальноэкономического развития страны -- стратегический курс", слово "ускорение" стало самым употребляемым в средствах массовой информации при обсуждении производственных проблем на собраниях предприятий и учреждений. Вся атмосфера того времени глубоко врезалась в память, потому что при всей похожести на предыдущие "кампании", в ней было что-то принципиально новое, во что тогда еще, скорее, хотелось верить, чем реально верилось. Но все же народ был заряжен энергией созидания, открытости, солидарности друг с другом и с тем, кто эту новизну олицетворял. Но не может эта шестая часть земли так жить! На протяжении семидесяти лет она существовала в противостоянии как внутри, так и с внешним миром. И потому даже в этой миролюбивой, необычно гармоничной атмосфере солидарности в созидании, которая возникла с началом перестройки, повод для противостояния не заставил себя долго ждать... Память вернула к временам, когда в Академгородке развернулась антиалкогольная кампания. Все начиналось как будто безобидно, с лекции академика Углова. За несколько месяцев до событий Инга Сергеевна случайным образом оказалась с академиком Угловым в одно и то же время в Кисловодске в санатории имени Горького. Этот санаторий отличался тем, что по традиции там в основном отдыхали представители творческих профессий (ученые, литераторы). Федор Углов был там с женой. Девятьсот четвертого года рождения, маленький, щупленький, с недоброжелательным морщинистым лицом, он был полным контрастом жене -свежей, красивой, статной, высокой приветливой женщине, намного его моложе. Вместе с тем в паре они излучали обоюдный психологический комфорт, взаимопонимание и единство. На традиционной встрече с интересными людьми из отдыхающих, которые устраивались всегда в библиотеке этого санатория, в один из дней выступил Углов со своей антиалкогольной лекцией. Лекция была интересной, но во многом спорной с точки зрения других ученыхмедиков из отдыхающих в санатории и присутствовавших на лекции. Когда же Инга Сергеевна узнала, что Углов собирается приехать в Академгородок, она не загорелась желанием пойти на его лекцию в Доме ученых и встретиться с ним, в силу чего вообще забыла о ней в день приезда академика.
Однако резонанс от этой лекции был неожиданно (может, даже для самого Углова) потрясающим. Уставшие от застоя, который все больше стал поражать и жизнь Городка, те, кто не состоялись в науке, либо не удовлетворили все свои амбиции и потому не имели возможности применить свою энергию в условиях замкнутого пространства и ограниченных возможностей жизни Городка, подхватив крайне выгодные для спекуляций идеи Уголова о безусловном всегда, во всех количествах и при всех условиях вреде алкоголя, создали ДОТ -- Добровольное общество трезвенников, которое даже в видавшем виды в области социальной активности Академгородке не имело себе равных. Отличие этого движения от всех имевших место здесь состояло еще и в том, что оно в своей основе с самого начала несло атмосферу зла и ненависти. Все те, для кого "неплохо выпить" на многочисленных вечеринках, посиделках, банкетах (представлявших один из любимых видов развлечений жителей Академгородка) было нормой, теперь обратились в оголтелых трезвенников, готовых обрушиться с оскорблениями на любого, кто не последовал их примеру. Они выслеживали каждого, особенно среди ученых высокого ранга, кто покупал что-то из алкогольных напитков, чтоб на основании этого факта написать клеветническое письмо в ВАК и другие инстанции с требованием лишить виновного ученых степеней и званий за "аморальное" поведение. Все свои комплексы и всю свою зависть дотовцы теперь могли упоенно компенсировать в этой антиалкогольной борьбе. Среди тех, кто подхватил антиалкогольную компанию, были многие, кто наивно, вопреки урокам истории, полагал, что от порока общества, каковым был алкоголизм (в значительной степени как результат всего комплекса социально экономических проблем), можно избавиться путем запретов. Но зачинщиков этого движения в основном мало волновали проблемы алкоголизма в стране. Лозунги и спекулятивные выводы позволяли им ниспровергать авторитеты, включая и "верхи власти", что после брежневской эпохи "всеобщего обожания" и в условиях еще не набравшей силу гласности было чем-то необычно смелым, будоражившим общественное сознание. Это принесло дотовцам с неба свалившуюся известность и популярность, которая еще больше подогревала их активность. Наряду с лекциями и речами на митингах, манипулируя и без того известными нерадостными цифрами о потреблении алкоголя в стране, дотовцы запугивали население надвигающимся в стране коллапсом в связи с всеобщей алкоголизацией населения, якобы выгодной "инородцам, на службе которых находится руководство страны". Содержавшимися в этих лекциях намеками и прямыми заявлениями о том, что самым "спаиваемым" является русский народ, они подготовили общественное сознание к восприятию их вывода о том, что если руководство страны не примет меры по борьбе с алкоголизмом и не введет сухой закон, значит, оно имеет свои цели, направленные на умышленное спаивание своего народа. Эти ходившие по рукам лекции часто сопровождались устными комментариями, что руководители ДОТа докладывали свои выводы коекому из руководства партии и правительства, которые их поддерживали. Книга Бориса Ельцина "Исповедь на заданную тему" позднее пролила свет, на кого именно опирались дотовцы. Он, в частности, пишет: "Вообще, вся кампания против алкоголизма была поразительно безграмотна и нелепа... Я об этом не раз говорил Горбачеву. Но он почемуто занял выжидательную позицию, хотя, помоему, было совершенно ясно, что кавалерийским наскоком с пьянством, этим многовековым злом, не справиться. А на меня нападки ужесточились. Вместе с Лигачевым усердствовал Соломенцев". Инга Сергеевна, перелистывая книгу Ельцина, вспомнила, как тогда по Городку ходили слухи, о том, что дотовцев принимал Соломенцев и что якобы они заручились его поддержкой.
Она вспомнила заседание президиума Академии медицинских наук, на котором ей пришлось присутствовать. Медицинская общественность решила взять на себя благородную миссию -- дать бой хулиганствующими дотовцам. Было организовано поистине научное слушание этого вопроса, чтоб расставить точки над "i" интеллигентным способом. Выступали ученые, врачинаркологи, психиатры, которые посвятили многие годы этой проблеме. Вопервых, они доказывали, что "алкогольный" вопрос запретом не решить. Вовторых, что полное отрицание потребления алкоголя неверно с научной точки зрения и с учетом многовекового опыта человечества.
Но присутствовавшим на этом заседании дотовцам не интересна была истина и интеллигентные формы дискуссии. Им нужен был очередной скандал, чтоб получить "эффект Моськи": мол, так сильна, что лает на слона, с тем, чтоб о них потом долго опять говорили в народе: "Дали, мол, по мозгам академикам!". С обстоятельным докладом выступил новый молодой зав. отделом науки обкома партии Головочев, который на основе огромного массива статистических данных показал, что "сухой закон" в дореволюционной России, на который ссылались дотовцы, был фикцией, ибо вся Россия тогда "дымилась" дымом от "варящегося" всюду самогона. Но никакого впечатления этот доклад не произвел на дотовцев, представитель которых в своем выступлении обрушился на ученых с упреками в том, что они приносят вред стране, находящейся под угрозой всеобщей алкоголизации.
Затем клуб межнаучных контактов в Доме ученых Академгородка провел заседание под председательством академика В. Казначеева. На этом заседании выступил молодой, с благородным обликом ХристаСпасителя врачнарколог, который пытался прочитать доклад "О влиянии алкоголя на организм человека". Он именно пытался, потому что его все время с неприличной бранью прерывали дотовцы. Даже Казначеев с его жестким характером и привычкой не деликатничать с оппонентами, не мог поначалу обуздать их. Их брань началась уже с критики самого названия доклада, который, с их точки зрения, нужно было назвать не "О влиянии алкоголя...", а "О вреде алкоголя...". Но когда они поняли, что Казначеев так управляет залом, что хулиганствовать им не удастся, они поднялись со своих мест и с брезгливостью на лице, громко топая, покинули зал Дома ученых.