Майкл Джудит. Обманы

   — Гарт, — раздался голос Стефании, — мне нужно поговорить с тобой о Клиффе.
   — Я встречаюсь с деканом. Я позже тебе пере…
   — Нет, я сейчас одна в офисе, все ушли, потом такого случая не будет. Пожалуйста, Гарт.
   — Ладно, если до вечера нельзя потерпеть. Что такое у тебя?
   — По-моему, он ворует.
   — Ворует? Не верю. С чего ты взяла?
   — Я нашла приемник и два калькулятора у него в шкафу. Сегодня утром, под одеждой. Собиралась постирать…
   — Под одеждой?
   — Да. Запечатанные, новые.
   — Не верю. Он их не украл.
   — А как они там оказались?
   — Может, друзья дали.
   — Но, Гарт, он же их спрятал!
   — Ну и что такого, по-твоему, стряслось?
   — Мне на работе рассказывали, что дети сейчас воруют на продажу…
   — Зачем? Мы ему все даем, к тому же он весь год зарабатывал сам, убирал чердаки и подвалы. И вообще, зачем шестикласснику деньги? По-моему, даже самые богатые из его друзей раньше седьмого класса на «мерседесы» не пересядут.
   — Гарт, не шути; это не смешно.
   — Совсем не смешно. Стефания, Клифф устойчивый, открытый мальчик, он не вор. Но вот, сдается мне, что завидовать всем этим богатеньким сынкам, которые учатся вместе с ним, он может. Или стыдиться их. И если кто-нибудь из его дружков нашел себе такое развлечение, как чистить магазины, то за компанию с ними он вполне мог увязаться. Кстати, ты не интересовалась, каково ему смотреть на одноклассников, покупающих все, что их избалованным душенькам угодно?
   — А ты не спрашивал?
   — Потому что и так знаю. Извини, Стефания, мне пора. Опаздываю на встречу с деканом. Вечером закончим этот разговор.
   — Я хочу, чтобы ты пришел пораньше. Неужели ты только сейчас понял, что он может завидовать другим? Мне это давным-давно известно. Ты же с ним не разговариваешь! Даже не знаешь, что у него на уме.
   — Но могут же у него быть от нас секреты? Не всегда, конечно. У меня в его возрасте были. Мне казалось, что родители вечно суют нос куда не надо. Кстати, Клифф знает, что ты роешься в его комнате?
   — Нет, и говорить не надо. Он меня просил, чтобы я к нему не заходила.
   — Тогда что я буду говорить ему?
   — Придумай что-нибудь. Мы не имеем права не обращать на это внимания. Когда ты будешь дома?
   — Около шести.
   Гарт помчался вверх по лестнице. Уильям Вебстер, декан по науке, поджидал его за своим столом, плавая в клубах табачного дыма. Гарт сел напротив и раскрыл свое досье.
   — Билл, я хотел бы попросить вас пересмотреть решение ученого совета факультета касательно Вивьен Гудман.
   — Так я и думал.
   Вебстер откинулся, и кресло заскрипело под тяжестью его тела. Счастливый человек с самодовольным пузом и сияющей от радости лысиной, он не терпел возражений. В течение недели он пытался настроить Гарта против его ассистента, но одиннадцать лет в университете не прошли даром, и Гарт хорошо разбирался в политических маневрах.
   — Вы представляли ее дважды? Зачитывали ее статьи и книги по исследовательским методам? Зачитывали отзывы других биохимиков? — Гарт кивнул. — Следовательно, вы выполнили все формальности. И одиннадцать против девяти проголосовали за отказ миссис Гудман от кафедры, не пожелав, таким образом, видеть ее на факультете. Гарт, вы же знаете, предоставление кафедры — это как женитьба: преподаватель получает пожизненную работу, его принимают в профессиональную семью навеки. И в нем следует быть совершенно уверенным.
   — Или в ней.
   — Мне говорили, — продолжил Вебстер, не обращая внимания на вставку, — что публикации у нее жидковаты, а книга не блещет новизной подхода. Наибольший энтузиазм в ее поддержку, насколько я знаю, проявляют студенты. Что, конечно же, ничего не решает. Дорогой вы мой, никто не пользовался такой популярностью у студентов, как вы, но никогда вы бы не попали на кафедру, если бы ваши труды и опыт работы не были первокласснеишими сами по себе. И мы гордимся, что вы среди нас. И студенты вас по-прежнему любят, и преподаватели. Да что там говорить, вы бы и меня могли подсидеть, будь у вас побольше амбиций.
   К моему счастью, — сердечно рассмеялся он, — вы предпочитаете свою лабораторию. Короче, я очень рад, что мы с вами побеседовали. Очень жаль, что миссис Гудман придется уйти, но она найдет себе другое место, а мы и без нее справимся. Очень рад, что вы зашли, Гарт.
   Гарт не шелохнулся, когда Вебстер поднялся со своего места, разгоняя завесу дыма, чтобы проводить его до двери.
   — Присядьте, пожалуйста, Билл, — спокойно сказал он. Вебстер заколебался, нахмурился и сел.
   — Вивьен разбирается в биохимии не хуже, — сказал Гарт, — чем кто бы то ни было на кафедре. И труды у нее не жиденькие, а доскональнейшие. Да, новизной она не блещет, а кто у нас на кафедре блещет? Большая часть профессорско-преподавательского состава, с которым я, по вашему утверждению, состою в каком-то таинственном браке, проводит время за пережевыванием старых идей, а, не гоняясь за новыми. Правда же заключается в том, что Вивьен зарубили, потому что она женщина.
   — Ну, знаете ли, как вам только не стыдно, мальчик мой. Вам прекрасно известно, что я не перевариваю предрассудков. Уж меня в этом не обвинишь. Миссис Гудман прошла стандартную процедуру, как любой преподаватель, и против нее проголосовало большинство. А я не собираюсь никому предоставлять кафедру исключительно из-за того, что это женщина, невзирая на качество ее работы…
   — Я уже говорил, что работа ее вполне удовлетворительна.
   — Вы так говорите. А другие…
   — То же самое подтверждают независимые оценки из других университетов.
   — Но наш совет, Гарт, ученый совет, в который вы сами входите, так проголосовал. Как я могу что-то изменить? Сам я, конечно, не читал работ миссис Гудман, но опыт подсказывает мне, что тот, на ком держится дом, муж, двое детей, не может трудиться с такой же стопроцентной отдачей, как мужчина. И это не критика; я встречался с миссис Гудман, она привлекательна и, видимо, умна. Но мы должны учитывать, что она ограничена во времени. А у нас — долг перед наукой. Гарт старался не повышать голоса.
   — Билл, одиннадцать мужчин могли проголосовать против повышения женщины, которая такой же, как и они, ученый, а преподаватель — лучше, чем они. И я не хочу прикрываться соблюденными формальностями. Я оставлю заявление о пересмотре вашего решения. — Он протянул папку. — Здесь особое мнение меньшинства, подписанное девятью из нас. К нему приложен список женщин, которым было отказано от кафедры на протяжении последних двенадцати лет, вместе с их послужным научным списком. Я все это оставлю у вас, а через неделю зайду, и мы еще раз поговорим.
   Вебстер молчал.
   — Знаете, Гарт, я не смогу с этим ознакомиться. Мне очень жаль, но завтра я уезжаю в командировку. Гарт отдернул руку с папкой.
   — В таком случае я вынужден буду отнести все документы проректору. Билл, поймите меня правильно.
   — Гарт, да какая вас муха укусила?! Что вы изображаете из себя ковбоя на белом коне? Уж не хотите ли вы сказать, что у вас с этой дамочкой что-то есть? Вы же себя дураком выставите, если обратитесь через мою голову. А если дойдет до склоки, то я против вас такие силы выдвину, что вам не поздоровится.
   Гарт встал, возвышаясь над деканом. Взгляд его, пылая, но голос оставался спокойным.
   — Вы назвали меня ковбоем, дураком, лжецом и обвинили в связи — и все это в течение минуты. Это вам даром не пройдет, рекордсмен. Приятной поездки, Билл. Вебстер ахнул, но Гарта уже и след простыл — он гордо шел по коридору, спустился по лестнице, потом прошествовал по другому коридору и вошел в кабинет. В углу за рабочим столом он нашел свою теннисную ракетку, схватил ее и шмякнул по невидимому мячу. «Дурак проклятый!! Осел! Кичится своим тупым упрямством!»
   — Ой, простите, — раздался смущенный голос. Он обернулся и увидел покрасневшую Риту Макмиллан, старшекурсницу, пришедшую на двухчасовой семинар по генетике.
   Он усмехнулся и положил ракетку.
   — Спускаю пары. Чем могу быть полезен, Рита? Садитесь. Я не опасен. Она села на краешек стула.
   — Я насчет… дипломной работы.
   — Вы решили писать работу вместо экзаменов?
   — Я просто… ну… вроде как боюсь, что если… ведь на экзамене можно переволноваться, правда? Он кивнул и подумал: «Интересно, почему студенты так часто утверждение подают в форме вопроса? Будто не уверены, именно ли это собирались сказать».
   — А теперь у меня возникли трудности и с работой…
   — Так сдайте экзамены. Это же на ваш выбор. На глазах девушки навернулись слезы.
   — По-моему, у меня ни то ни другое не выйдет.
   — То есть вы хотите отложить все до осени?
   — Нет, тогда у меня точно уже не получится, и родители… — Слезы покатились крупными каплями, и она принялась утирать их платочком.
   Гарт нахмурился:
   — Так чего же вы в таком случае хотите? Она пристально посмотрела на него сквозь слезы.
   — Помните, как мы, бывало, за кофе обсуждали мы исследовательский проект? Я часто об этом вспоминаю.. Знаете, мне, по-моему, лучше в жизни не было, чем теми вечерами… И еще в тот раз, помните, когда мы пили чай в студенческом союзе? Мы все говорили и говорили, и я так поняла, что нравлюсь вам, и… ну, знаете, мне вроде как девчонки сказали… знаете, не с нашей кафедры, а… ну, короче, мы ведь могли бы еще за кофе посидеть, только я имею в виду, что в этот раз у меня… и мы могли бы… то есть, я могла бы… ну, показать вам свою работу, а? То есть я ее еще не доделала, но, может, вы могли бы… ну, типа троечки мне за нее, чтобы я могла закончить и… ну, не смотрите же вы на меня так!
   Вся ярость, скопившаяся в Гарте при посещении кабинета декана, взорвалась в нем.
   — Ты дура! Тупица! Ты… шлюха! — Он зашагал к окну и обратно. — Торговать собой за оценку, когда другие женщины из сил выбиваются ради степени, работы, хорошей ставки, места… а самодовольные мужики их отпихивают! Но ты-то знаешь, как добиваются своего, правда? Тут мозгов не требуется, тут достаточно слез и… О Господи! — Он тяжело вздохнул и прошел мимо нее к двери. — Лучше уходи. Получишь справку о незаконченном образовании, если не сможешь доделать работу или сдать экзамены. А большего от меня не жди. Иди. Убирайся.
   Она обошла его стороной с широко раскрытыми глазами — от удивления, а вовсе не от страха, как подметил он. Она явно ожидала совершенно иной реакции. Неужели он и в самом деле давал для этого хоть какой-то…
   Зазвонил телефон.
   — Андерсен, — рявкнул Гарт.
   — Профессор Андерсен? С вами хотел бы поговорить мистер Каллен.
   — Каллен? Что еще за Каллен?
   — Профессор Андерсен, это Хорэйс Каллен, президент «Фостер лабораториз» в Стэмфорде, штат Коннектикут. Вы были участником семинара, который мы проводили в прошлом году в Чикаго.
   — Мистер Каллен, у меня занятия через пять минут.
   — Я вас не задержу. На следующей неделе я опять буду в Чикаго, и я подумал, не могли бы мы вместе провести ленч?
   Гарт заинтересовался. Президенты международных компаний так просто профессоров на ленч не приглашают; обычно это делают секретари.
   Я думаю, вполне, — сказал он. — Но если дело касается еще одного семинара…
   — О нет! — В трубке раздался смешок. — Мы хотели бы переговорить с вами, не согласились бы вы присоединиться к нам в Стэмфорде в качестве директора нашего нового исследовательского центра. Мы рассматриваем несколько кандидатур, но ваша — бесспорно основная. Часы на административном здании пробили два раза.
   — Когда вы здесь будете? — спросил Гарт.
   — Во вторник. Давайте договоримся на час дня в «Ритц Карлтон»?
   — Хорошо.
   Позже, сидя на диванчике в ожидании обеда, который готовила Стефания, он рассказал ей о звонке.
   — Год назад я сразу бы отказался. Но после того, как Билл принялся мне угрожать…
   — А сколько ты там будешь получать? — спросила Стефания. Она стояла к нему спиной и резала овощи.
   — Не знаю. А тебе хотелось бы переехать в Коннектикут?
   — Хоть завтра. Он опешил.
   — Но тебе ведь нравится Эванстон. Тут наши друзья, у детей школа, у тебя работа…
   — Работа скучная, друзей новых заведем, а школы в Стэмфорде наверняка не хуже. — Открыв холодильник, Стефания достала чеснок, красный перец, мелкие помидоры. Посмотрев на мужа, она сказала:
   — Знаешь, как чудесно было бы иметь деньги. И жить поближе к Нью-Йорку.
   Хоть какое-то развлечение. Гарт почувствовал себя неуютно. На ленч он согласился исключительно от злости на Вебстера, да еще подлила масла в огонь Рита Макмиллан. Причин, чтобы бросать университет, у него не было. А Стефания за это ухватилась. Они еще ничего толком об этом предложении не знают, а она уже подыскивает причины, по которым следует согласиться, в то время как сам Гарт, успокоившись, не видит уже смысла даже и собственно в ленче. Но, конечно же, придется пойти, хотя бы ради Стефании.
   — Посмотрим, что скажет Каллен. — Он наблюдал, как Стефания возвращается к разделочному столику. — Кстати, я тебе еще не рассказал про Риту Макмиллан. Эта тварь…
   — Так ты собираешься принимать предложение?
   — Мне еще ничего не предложили.
   — Если предложат.
   — Не знаю. Я же говорю, посмотрим, что скажет Каллен. Я тебе начал говорить про Риту…
   — Мам! — В кухню с воплем влетела Пенни. — Мы с голоду пухнем!
   — А ты на стол накрыла?
   — Сегодня очередь Клиффа.
   — А он накрыл?
   — Накрывает.
   — Проследи, чтобы не забыл про салфетки. Кстати, вы с ним руки помыли?
   Стефания достала из духовки картошку. На кухне воцарилась тишина. Гарт пожал плечами и взялся за газету.
   — Мам… — заныла Пенни.
   — Ладно. Пенни, Гарт, — сказала Стефания, — давайте обедать.
 
   — Стефания…
   — Сабрина! Я звонила и звонила…
   — А я была за городом, а миссис Тиркелл я на весь июль отправила в отпуск.
   — Я уже забеспокоилась, не приключилось ли чего с тобой.
   — А что, мои дурные предчувствия донеслись и до Эванстона?
   — У тебя неприятности?
   — Нет, но я испугалась, что они могут быть. Пару недель назад мне показалось, что я купила липовый фарфор, но потом проверила, и оказалось, что подлинный. Больше ничто не тревожит. А как твои дела с недвижимостью? Не разыскала мне какой-нибудь занятный чердачок с прелестями?
   — Я… я некоторое время уже этим не занимаюсь…
   — Но почему, Стефания? Ведь тебе нравилось…
   — Да, но дела не идут. Я теперь в университете работаю. Удовольствия, конечно, мало, зато есть, чем платить за дом. Если вот переедем, то, может быть, снова займусь недвижимостью. Сабрина, Гарту предложили новое место.
   Директором исследовательского центра при фармацевтической фирме в Коннектикуте.
   — Гарт уходит из университета?
   — Мне бы хотелось. Там предлагают девяносто тысяч в год.
   — О, Стефания, это чудесно! Тебе не пришлось бы больше волноваться из-за денег; можно заняться, чем хочется. Почему бы тебе не открыть филиал «Амбассадора» в Америке? Мы бы заимели клиентуру по ту сторону океана. И друг с другом бы виделись почаще. А Гарт рад?
   — По-моему, он собирается отказаться.
   — Но… почему?
   — Не знаю. Он пару недель назад встречался за ленчем с президентом фирмы и говорит, что все еще не решил, но энтузиазма особого он, по-моему, не проявляет. Они хотят, что бы мы перебрались в Стэмфорд, а для этого и мне тоже предстоит пройти проверку. Но Гарт говорит, что он слишком занят.
   — Но на новом месте он не будет перегружен?
   — Нет. Ему просто надо будет встречаться с людьми, беседовать с ними, а выходные он сможет проводить с женой. Он тогда даже сможет заметить, что я похудела.
   — В самом деле?
   — Ты можешь мной гордиться. После нотации, которую ты прочитала мне в Лондоне, я стала другим человеком. Диета, физкультура, а потом я откопала на Мичиган-авеню местечко, смахивающее на бордель. Так они половину грязи из Миссисипи перевели на то, чтобы привести в порядок мое лицо, и сделали мне классную прическу. Дома никто и не заметил, но мне было так хорошо, что я даже не обиделась. Вот если бы нас сейчас поставить перед зеркалом, то еще подумать бы пришлось, кто из нас модный европейский дизайнер, а кто — скучная университетская домохозяйка.
   — Не говори так, это несправедливо, ни к чему высмеивать собственную жизнь, ты представить себе не можешь, как мне иногда хочется пожить именно так.
   — Но не до конца дней…
   — Стефания, что еще не так?
   — Да с Клиффом проблемы, а Гарт даже слушать не желает. А Пенни хочет брать уроки рисования, и она это заслужила, у нее неплохие знания и способности, но стоит эта ужасно дорого, что опять же возвращает нас к предложению, которое получил Гарт. И я чувствую себя настолько… беспомощно. Будто меня на булавку насадили, а я пытаюсь рыпаться. И знаешь, что я сделала?
   — Что?
   — Только не смейся. Я попросила китайскую визу. В сентябре будет поездка, которую спонсирует «Международный антиквариат», и я решила, что…
   — Так и я тоже! Звучало так заманчиво, что я…
   — Ты тоже попросила визу?
   — Пришлось. Ведь на это уходит…
   — Шестьдесят дней на одну визу.
   — Какое чудо! Мы поедем вместе! А ты можешь себе это позволить? Я ведь хотела тебя позвать, но…
   — Конечно, не могу. То есть на срочных вкладах у нас деньги есть, но не на поездку же в Китай. Я Гарту еще не говорила.
   — Так ты думаешь, тебе не удастся поехать?
   — Вероятно, нет. Я просто рада была почувствовать себя авантюристкой, когда заполняла анкету, а так приятно бывает помечтать…
   — Я тоже не уверена, удастся ли мне выбрать время. Сентябрь может выдаться очень загруженным. Вот если бы нам придумать способ, как…
   — Если бы получилось? Какая сумасшедшая, прекрасная мечта!
   Повесив трубку, Сабрина сидела в полночной тьме своей спальни, поглубже зарывшись в подушки мягкого кресла, и размышляла о себе и Стефании. У них такая разная жизнь, и каким-то чудесным образом они становились все ближе и ближе. Александра и некоторые другие — хорошие подруги, но лишь голос Стефании звучит как родной. Зазвонил телефон.
   — Сабрина, милая, прости, — раздался голос Антонио. — Я знал, что ты не спишь, потому что было все время занято.
   Ее охватила паника.
   — Я думала, ты сегодня улетел в Бразилию.
   — Я улетел в Нью-Йорк. Через два дня буду в Рио. Звоню пожелать тебе приятных сновидений. Вернусь пятнадцатого августа, и тогда ты, наконец, дашь мне окончательный ответ, чтобы можно было строить совместные планы на будущее.
   Сабрина облегченно вздохнула. Он на самом деле улетел. И теперь целых четыре недели в ее полном распоряжении, и она может делать все, что заблагорассудится, без его навязчивого давления.
   Но недели пролетели, и не успела Сабрина как следует привыкнуть к свободе, которую давало отсутствие Антонио, как он позвонил и сообщил, что возвращается через два дня.
   Сабрина горестно посмотрела на свой календарь, и тут вошли Майкл с Джоли, чтобы попрощаться.
   — Мы — в Берлин, потом в Нью-Йорк, — сказала Джоли. — История разрастается. Пришли предостеречь тебя насчет Рори Карра. Сабрина покачала головой.
   — Летний домик Люка оказался подлинным. Я знаю, что вы желаете мне добра, но поймите правильно. Он мог бы относить все эти статуэтки к Адамсу или другим крупным торговцам фарфором и получить за них, вероятно, даже больше, но он любит помогать мелким салонам, и я ему за это благодарна. Я не верю, что он способен принести подделку, и, по крайней мере, со мной он таких штучек не проделывал. Поэтому я не уверена, что он в чем-то замешан.
   — Замешан по самые свои мешки под глазами, — грубо сказал Майкл. — Сколько изделий ты успела у него купить?
   — Семь. И все, кроме летнего домика, давно проданы.
   — Сабрина, — продолжала Джоли, — нам пора на самолет, и времени у нас нет. Но выслушай нас, пожалуйста. Ведь мы хотим тебе помочь. Мы проследили за пятью подделками, исходящими от Карра и Ласло из «Вестбридж импорт». Все они проданы ими через маленькие салоны типа «Амбассадор».
   — Пять? — переспросила Сабрина. — Вы уверены?
   — Да. И более того, некоторые салоны, похоже, сотрудничают с «Вестбриджем» ради сверхприбыли. Они платят меньше, поскольку покупают липу, а потом загоняют по цене подлинных вещей. Это то, до чего нам удалось докопаться. Но и это уже гадость порядочная. И, поскольку ты имеешь дело с Карром, перепроверь, будь добра, еще разок, что он тебе продал. Сделай это, ладно? Все, нам пора бежать. Вот наш парижский телефон. Может, созвонимся сегодня вечером? А, Сабрина?
   — Что? Извините, я не расслышала. — Голова у нее кружилась, и ей хотелось, чтобы они поскорее ушли. Некоторые из самых богатых и влиятельных ее клиентов покупали у нее вещи от Карра. Голова гудела. — Что вы сказали?
   — Мы вечером позвоним, справимся, как ты. Хорошо, Сабрина? А ты эти вещи перепроверь и сообщи нам результаты. Хорошо? Она проводила их до двери.
   — Постараюсь. Не знаю, что из этого выйдет, но постараюсь.
   Уже на улице, пока Джоли ловила такси, Майкл лениво поинтересовался у Сабрины:
   — Кстати, ты не вспомнила, где тебе доводилось пересекаться с Ласло?
   — А как же. Только это было так давно — лет семь тому назад, по-моему. Он работал секретарем Макса Стуйвезанта. Я с ним встречалась во время круиза на яхте. Майкл склонил голову набок.
   — Стуйвезант.
   — Старая история, — сказала Джоли, поймав такси. — Сейчас у него секретарем какой-то Деннис. Я с ним встречалась, когда делала фотографии коллекции скульптур Макса для «Мира искусств».
   — Ладно, — небрежно махнул рукой Майкл, — может, и нет за этим ничего. Вечером созвонимся, дорогая. — Они распрощались и Сабрина ушла со слепящего августовского солнца в прохладную полутьму своего магазина. Шесть работ из фарфора, которыми предстоит заниматься, и появление Антонио на носу. Она заглянула в календарь: обеды, пикники, концерты, домашние вечеринки. Август считается скучным месяцем, это то время, когда все в разъезде.
   Ну, как она могла предполагать, что ей и в августе не будет покоя?!
   Она уселась за свой вишневый стол. Зазвонил телефон, и в дверях возник Брайан.
   — Миледи, сеньор Молена…
   — Нет, — сказала она. Никакого Антонио до личной их встречи. — Некоторое время никаких звонков. Пусть передаст через вас, Брайан.
   Пока он вновь не появился, она сидела, уставившись на свои сжатые руки.
   — Сеньор Молена, сожалеет, но он вернется на неделю позже, миледи. Он надеется встретиться с вами двадцать второго или двадцать третьего августа, а сегодня вечером он вам позвонит.
   — Спасибо, Брайан. — Как она только помыслить могла, что можно выйти замуж за человека, от которого самое радостное известие — что он задерживается на неделю?
   Но об Антонио она поразмыслит позже, а теперь самое время заняться проверкой фарфора. Вот только непонятно, как к этому подступиться. Ведь не пойдешь к Оливии Шассон и не попросишь у нее на время статуэтку, которую она ей продала, без каких-либо объяснений? Александре можно все выложить начистоту, но как быть с остальными?
   — Брайан, — сказала она внезапно, — давайте закрываться. Лето, пятница, у вас с завтрашнего дня отпуск. Увидимся через две недели.
   Сабрина отправилась домой. Солнце давило на больную голову, ей приходилось щуриться. Обычно Сабрине нравилось возвращаться домой пешком, но сегодня она с трудом сознавала, где проходит. Маленькие элегантные магазинчики на Бошамп-плейс, дремлющие в предвечернем зное, не искушали ее, и даже выносные фруктовые лотки, которые она так любила, не могли заставить ее остановиться. От жары Сабрина чувствовала головокружение и неожиданную усталость, но старалась идти как можно быстрее, свернув на теневую сторону Кэдоган-сквер. Через несколько минут она была у дверей своего дома.
   Миссис Тиркелл открыла раньше, чем она успела достать ключи.
   — Миледи! Неужто вы пешком? В такую жару!
   Но Сабрина ее не слышала. Она смотрела на начищенный дверной молоток в форме руки, сжимающей свиток. Сертификаты. У нее есть копии сертификатов, удостоверяющих владельцев вещей, принесенных Рори Карром, которые он прилагал к каждому произведению. Она может их проверить. У нее осталась неделя, пока Брайан в отпуске.
   — Миледи! Вам следует отдохнуть. Она улыбнулась миссис Тиркелл:
   — Сначала приму ванну. А потом — легкий ужин. Я сегодня весь вечер собираюсь работать.
   Миссис Тиркелл передала сожаления Сабрины по поводу ее отсутствия на званом вечере, куда она была приглашена, а сама она тем временем вернулась в «Амбассадор» за копиями сертификатов. Весь вечер Сабрина провела в офисе, отыскивая в справочниках номера телефонов в Париже, Бонне, Женеве, Милане и Брюсселе, а наутро принялась за звонки.
   Времени ушло немало. Никого, похоже, на месте не было. Европа в августе похожа на огромную шахматную доску, где обитатели непрерывно перемещаются с клетки на клетку. Но слуги и секретари сообщали ей очередной телефон, по которому можно разыскать хозяина, и постепенно Сабрина сдвинулась с мертвой точки.
   За пять дней она убедилась в подлинности сертификатов владельцев четырех статуэток. В среду ей удалось удостовериться в подлинности еще одной вещи, сменившей тесть владельцев, каждому из которых ей удалось дозвониться. А в четверг она принялась за последний сертификат и стала обзванивать предыдущих владельцев редкого аиста майсенского фарфора. Выяснилось, что таких людей в природе не существовало.
   Следующие три дня она провела в офисе, с замиранием сердца звонила по десяткам телефонов, но не было ни ошибок в написании, ни неправильных адресов. Просто все фамилии были вымышленными.