Страница:
Ответа не последовало. Водитель, у которого был достаточный опыт в использовании тактики лобового удара в общении со слабым полом, безо всяких там вокруг да около, решил закрепить достигнутый успех.
— Мы могли бы с вами очень мило побеседовать. До Дарвина путь неблизкий. Хорошо бы нарушить это однообразие. — Он замолчал, затем положил ей руку на бедро и крепко стиснул ее плоть. — Мы могли бы замечательно провести время. Просто великолепно.
К его удивлению, он почувствовал, как под его рукой мышцы ее сжались и стали твердыми как железо. Медленно, с нарочитой неторопливостью она повернулась к нему лицом. Обворожительная улыбка разом сошла с его губ, как только он увидел, насколько изуродовано ее лицо. Теперь он испытывал лишь стыд, злость и разочарование.
— Так, значит, до самого Дарвина, — сказал он наконец.
В этот самый момент на другом конце Австралии, в Сиднее, Билл Макмастер горестно прощался со Стефани Харпер. Когда он услышал о несчастном случае со Стефани, он тотчас же вылетел на север, чтобы самому возглавить ее поиски, задержавшись только для того, чтобы приказать всему персоналу «Харпер майнинг» в пределах тысячи миль прибыть на место происшествия для оказания помощи спасателям. Люди в лодках, каное и катерах на подводных крыльях прочесали каждую протоку и каждую лагуну на многие мили вокруг. Поиски велись и на суше, куда могла бы выползти из воды тяжело раненная женщина, но нигде никаких следов так и не нашли.
Люди покорно и терпеливо продолжали поиски до тех пор, пока не осталось ни одного уголка, где ее можно было бы искать. Даже тогда, наперекор всему не теряя надежды, Билл приказал еще раз прочесать все места в дельте, куда доходил прилив. Он был не из тех, кто легко смиряется с поражением. В конце концов он был вынужден вернуться в Сидней, потому что компания больше не могла обходиться без его непосредственного руководства делами. Там он продолжал получать сообщения о том, что поиски результатов не дали. Последнее такое сообщение лежало сейчас перед ним на столе. И теперь ему ничего не оставалось делать, как прекратить поиски.
Он с огромной горечью подумал о Греге Марсдене, вспомнив свой приезд в лагерь на реке Аллигаторов. От женщины особенно нечего ожидать, так что он не винил Джилли за то, что она превратилась в трясущуюся развалину, и даже за ее внезапный ночной вой, который будил весь лагерь, и за столь же внезапное молчание, которое следовало за этим воем. Но что касается Марсдена, который был то надменным и агрессивным, то плаксивым и сентиментальным, у Билла к нему появилось такое глубокое отвращение, что он был просто удивлен, что на протяжении всего этого мучительного периода ни разу не съездил ему по физиономии. «Какой же он мерзавец, — прошептал он, чувствуя, как его руки сами сжимаются в кулаки. — Ох, Стефани, и зачем только ты его выбрала?»
Ему ведь к тому же пришлось сообщить о случившемся Саре и Деннису. Естественно, Грег решил, что Биллу это лучше взять на себя. Сердце Билла сжалось, когда он вспомнил, как это было: дети понимали, что произошло что-то страшное, иначе их не стали бы забирать из школы, но они и представить не могли, насколько ужасающую весть он для них приготовил. Что ж, теперь все это позади, мрачно подумал Билл. Не дай Бог, чтобы мне когда-нибудь довелось еще раз пережить подобный кошмар. Он вспомнил, что однажды сам себе поклялся заменить отца Саре и Деннису, чего от Грега наверняка вряд ли стоило ожидать, и решил, что будет устраивать для них дни рождения, Рождество и прочие праздники точно так же, как их устраивала для своих горячо любимых детей сама Стефани.
«Стефани…» — Билл тяжело вздохнул. Те несколько недель, которые прошли со времени ее исчезновения, он горевал о ней так, как в жизни не горевал о Максе, к которому относился с уважением и восхищением, но без особой любви. К своему удивлению, Билл обнаружил, что ему недостает этой высокой длинноногой женщины с большими грустными глазами и искренней улыбкой. Ему не хватало и другой Стефани — деловой женщины с превосходной практической сметкой и тонким чутьем, прекрасно разбиравшейся и в рынке, и в делах «Харпер майнинг». Но больше всего ему не хватало ее как личности — сердечной, живой, верящей и верной. Что ж, ее больше нет, значит, придется примириться с этой потерей и носить ее в себе как вечную боль. «Прощай, моя дорогая, — подумал он с безграничной любовью, — но я тебя не забуду. Никогда не забуду».
В аэропорту Дарвина внимание билетного кассира привлекла элегантно одетая женщина, которая медленным шагом вошла в зал бронирования, оглядываясь вокруг так, как будто не была уверена, туда ли она идет. В отличие от большинства австралиек, она была в изящной шляпке с густой вуалью, полностью закрывавшей лицо. Напряженной походкой, ступая с осторожностью, как после тяжелой травмы, она направилась к его кассе. Может быть, как раз поэтому на ней вуаль, подумал он лениво. Но, так или иначе, в ней было что-то привлекательное.
Она остановилась посреди зала, чтобы взглянуть на расписание отправлений, затем подошла к его столу.
— Билет до Таунсвилла, пожалуйста. — Голос ее был низким и хриплым.
— В одном направлении или обратный? Женщина заколебалась, затем сказала:
— В одну сторону.
Кассир постучал по клавишам своего настольного компьютера, чтобы подобрать подходящий рейс, и сказал ей, сколько стоит билет.
— Ваше имя, пожалуйста.
Женщина ответила не сразу. Она открыла сумочку, чтобы расплатиться, и, к своему изумлению, кассир увидел, что ее сумочка буквально битком набита долларами. Не обращая внимания на его пристальный взгляд, она подняла голову.
— Тара Уэллс, — гордо сказала она.
Глава шестая
— Мы могли бы с вами очень мило побеседовать. До Дарвина путь неблизкий. Хорошо бы нарушить это однообразие. — Он замолчал, затем положил ей руку на бедро и крепко стиснул ее плоть. — Мы могли бы замечательно провести время. Просто великолепно.
К его удивлению, он почувствовал, как под его рукой мышцы ее сжались и стали твердыми как железо. Медленно, с нарочитой неторопливостью она повернулась к нему лицом. Обворожительная улыбка разом сошла с его губ, как только он увидел, насколько изуродовано ее лицо. Теперь он испытывал лишь стыд, злость и разочарование.
— Так, значит, до самого Дарвина, — сказал он наконец.
В этот самый момент на другом конце Австралии, в Сиднее, Билл Макмастер горестно прощался со Стефани Харпер. Когда он услышал о несчастном случае со Стефани, он тотчас же вылетел на север, чтобы самому возглавить ее поиски, задержавшись только для того, чтобы приказать всему персоналу «Харпер майнинг» в пределах тысячи миль прибыть на место происшествия для оказания помощи спасателям. Люди в лодках, каное и катерах на подводных крыльях прочесали каждую протоку и каждую лагуну на многие мили вокруг. Поиски велись и на суше, куда могла бы выползти из воды тяжело раненная женщина, но нигде никаких следов так и не нашли.
Люди покорно и терпеливо продолжали поиски до тех пор, пока не осталось ни одного уголка, где ее можно было бы искать. Даже тогда, наперекор всему не теряя надежды, Билл приказал еще раз прочесать все места в дельте, куда доходил прилив. Он был не из тех, кто легко смиряется с поражением. В конце концов он был вынужден вернуться в Сидней, потому что компания больше не могла обходиться без его непосредственного руководства делами. Там он продолжал получать сообщения о том, что поиски результатов не дали. Последнее такое сообщение лежало сейчас перед ним на столе. И теперь ему ничего не оставалось делать, как прекратить поиски.
Он с огромной горечью подумал о Греге Марсдене, вспомнив свой приезд в лагерь на реке Аллигаторов. От женщины особенно нечего ожидать, так что он не винил Джилли за то, что она превратилась в трясущуюся развалину, и даже за ее внезапный ночной вой, который будил весь лагерь, и за столь же внезапное молчание, которое следовало за этим воем. Но что касается Марсдена, который был то надменным и агрессивным, то плаксивым и сентиментальным, у Билла к нему появилось такое глубокое отвращение, что он был просто удивлен, что на протяжении всего этого мучительного периода ни разу не съездил ему по физиономии. «Какой же он мерзавец, — прошептал он, чувствуя, как его руки сами сжимаются в кулаки. — Ох, Стефани, и зачем только ты его выбрала?»
Ему ведь к тому же пришлось сообщить о случившемся Саре и Деннису. Естественно, Грег решил, что Биллу это лучше взять на себя. Сердце Билла сжалось, когда он вспомнил, как это было: дети понимали, что произошло что-то страшное, иначе их не стали бы забирать из школы, но они и представить не могли, насколько ужасающую весть он для них приготовил. Что ж, теперь все это позади, мрачно подумал Билл. Не дай Бог, чтобы мне когда-нибудь довелось еще раз пережить подобный кошмар. Он вспомнил, что однажды сам себе поклялся заменить отца Саре и Деннису, чего от Грега наверняка вряд ли стоило ожидать, и решил, что будет устраивать для них дни рождения, Рождество и прочие праздники точно так же, как их устраивала для своих горячо любимых детей сама Стефани.
«Стефани…» — Билл тяжело вздохнул. Те несколько недель, которые прошли со времени ее исчезновения, он горевал о ней так, как в жизни не горевал о Максе, к которому относился с уважением и восхищением, но без особой любви. К своему удивлению, Билл обнаружил, что ему недостает этой высокой длинноногой женщины с большими грустными глазами и искренней улыбкой. Ему не хватало и другой Стефани — деловой женщины с превосходной практической сметкой и тонким чутьем, прекрасно разбиравшейся и в рынке, и в делах «Харпер майнинг». Но больше всего ему не хватало ее как личности — сердечной, живой, верящей и верной. Что ж, ее больше нет, значит, придется примириться с этой потерей и носить ее в себе как вечную боль. «Прощай, моя дорогая, — подумал он с безграничной любовью, — но я тебя не забуду. Никогда не забуду».
В аэропорту Дарвина внимание билетного кассира привлекла элегантно одетая женщина, которая медленным шагом вошла в зал бронирования, оглядываясь вокруг так, как будто не была уверена, туда ли она идет. В отличие от большинства австралиек, она была в изящной шляпке с густой вуалью, полностью закрывавшей лицо. Напряженной походкой, ступая с осторожностью, как после тяжелой травмы, она направилась к его кассе. Может быть, как раз поэтому на ней вуаль, подумал он лениво. Но, так или иначе, в ней было что-то привлекательное.
Она остановилась посреди зала, чтобы взглянуть на расписание отправлений, затем подошла к его столу.
— Билет до Таунсвилла, пожалуйста. — Голос ее был низким и хриплым.
— В одном направлении или обратный? Женщина заколебалась, затем сказала:
— В одну сторону.
Кассир постучал по клавишам своего настольного компьютера, чтобы подобрать подходящий рейс, и сказал ей, сколько стоит билет.
— Ваше имя, пожалуйста.
Женщина ответила не сразу. Она открыла сумочку, чтобы расплатиться, и, к своему изумлению, кассир увидел, что ее сумочка буквально битком набита долларами. Не обращая внимания на его пристальный взгляд, она подняла голову.
— Тара Уэллс, — гордо сказала она.
Глава шестая
Сев в самолет, Тара Уэллс облегченно вздохнула, скинула туфли под сиденьем, которое находилось впереди нее, и, закрыв глаза, откинулась назад. Роль таинственной незнакомки под вуалью была ей не по душе. Но это было лучше, чем терпеть взгляды со всех сторон — испуганные, жалостливые или откровенно оскорбительные, — которые встретили ее, когда она — попыталась пройтись по улицам с неприкрытым лицом. А скоро-скоро… Она подумала о своей будущей жизни, и лицо ее стало твердое и решительное, каким оно бывало прежде у женщины по имени Стефани Харпер.
После того как Тара уехала от Дейва, она пережила целую эмоциональную бурю, после которой почувствовала себя выжатой как лимон, но в то же время более сильной. Всю свою поездку в Дарвин на трейлере она провела как в кошмарном сне, когда в ее памяти вспышками боли и ужаса стали мелькать прежде вытесненные в подсознание эпизоды недавно пережитого. Первая такая вспышка возникла перед ее глазами, когда огромный автомобиль ухнул в неглубокую речушку, пересекавшую дорогу недалеко от того места, где се подобрал водитель. Когда брызги воды, поднятые колесами грузовика, хлестнули по ветровому стеклу, Тара вскинула руку и закричала: она была уверена, что вода сейчас ударит ее по лицу, накроет ее с головой, ослепит ее глаза и заполнит ее задыхающийся рот. Она с трудом овладела собой, тяжело дыша и вздрагивая всем телом, видя любопытные взгляды водителя в свою сторону, но была не в силах ничего ему объяснить.
Вслед за этим первым воспоминанием на нее исподволь, как воры в ночи, безжалостно налетели и другие. Она снова увидела закат над болотом, почувствовала дно лодки под ногами и фотоаппарат в руках. Всплыв на поверхность и в панике захлебываясь, она увидела холодные глаза своего убийцы — Грега! Моего мужа! О Боже! А позади него ту — другую женщину — женщину, которая сидела, как загипнотизированная, когда я кричала ей, моля о помощи, — Джилли. А потом — боль, неописуемое ощущение бритв, полосующих ей руку, горячая кровь, хлещущая из ран на ее лице, вода, в которой она тонет, тонет, и наконец — мрак и забвение. В то время как трейлер громыхал по пустынным просторам северных земель, она кусочек за кусочком сложила мозаику своей прежней жизни в единую картину. К тому времени, когда они прибыли в Дарвин, она знала, что раньше ее звали Стефани Харпер.
Но Стефани Харпер больше не было. Ее муж хотел, чтобы она умерла, и убил ее. Сотрясаясь от рыданий, она осознала себя как женщину без лица, без имени, без прошлого. Все это он у нее отнял. Теперь она была никем и ничем.
Вместе с нахлынувшими воспоминаниями в ее голове горькой иронией вновь прозвучали слова Дейва: «Ты была спасена для чего-то. Или для кого-то.» — «Спасена? Для мужа, который был виновником ее беды?» — Она гневно улыбнулась, и ее исковерканное лицо горестно сморщилось. — «Что ж, возможности сделать вторую попытку он не получит. Спасена? Для чего? И зачем только судьба вырвала ее из лап смерти, которая сейчас была бы куда более желанна, чем это невыразимое страдание!»
В приступе отвращения она сорвала с пальца обручальное кольцо и вышвырнула его на дорогу.
«Почему? Почему? Почему? — то и дело повторяла она про себя, сидя в кабине трейлера, где ее час за часом, не переставая, терзали мучительная боль и жаркий гнев. — Почему, Грег? Ведь я так тебя любила, как никакая другая женщина тебя никогда не полюбит! Почему же я потеряла твою любовь? Почему ты хотел, чтобы я умерла? Почему ты меня так ненавидел? — Она все глубже погружалась в пучину горя и ярости, пока, наконец, достигнув самого дна, не нашла спасительную ниточку, ухватившись за которую, она постепенно стала приходить в себя. — Ведь для чего-то я спасена, — подумала она исступленно. — Ведь и Дейв говорил об этом. Должно быть, именно для того, чтобы узнать, почему. Ну хорошо, а что же дальше? — Ответ не заставил себя ждать:
— месть! Я ему отомщу. — Она стала мысленно перебирать возможные формы мести. Однако голова ее оставалась ясной и холодной. Она подумала было о том, чтобы передать его в руки полиции, но тотчас же отказалась от этой идеи. Этого будет недостаточно, — подумала она. — Ведь в этом случае я никогда не смогу узнать, почему. А я должна узнать. И я обязательно узнаю».
Женщина, которая вышла из автомобиля в Дарвине, шаталась от слабости, как после долгой болезни, и чувствовала себя так, как будто у нее был обнажен каждый нерв. Однако внутри себя она ощущала стальной стержень: у нее теперь была цель, и осознание этой цели дало ей силу, которая должна помочь ей пройти через любые испытания. Она отчаянно нуждалась в этой силе, потому что это было единственное, что у нее оставалось. Но она знала, что для нее этого будет вполне достаточно. Ее первым испытанием было обращение опалов Дейва в наличность. Она заставила себя поочередно обойти все бывшие армейские казармы, где в Дарвине размещались торговцы драгоценными камнями и ювелиры, чтобы как следует прицениться, выдерживая при этом любопытные взгляды и бесцеремонные вопросы и отражая попытки сбить цену. К концу дня ее замутило от переутомления. В мастерской ювелира, на котором она в конце концов остановила свой выбор, ее охватил приступ паники, и она выбежала на свежий воздух. Встревоженный ювелир бросился за ней вдогонку.
— Эй, мадам! — крикнул он. — Не убегайте, не получив деньги. Очень уж хорошие у вас камушки. С вами все в порядке?
Она отказалась от его предложения помочь, взяла деньги и убежала прочь, чувствуя, что силы ее вот-вот оставят. Однако результаты превзошли ее самые фантастические ожидания. Она ступила на территорию квартала ювелиров бродяжкой, не имеющей ни цента за душой, а вышла оттуда обладательницей такой суммы денег, которой ей хватит на все что угодно. Я снова готова открыть свое дело, подумала она. Свое собственное дело. Дело Тары Уэллс.
Она без промедления отправилась в самый лучший отель, где всякие подозрения, возникшие было при виде странной женщины в выцветшем немодном платье с чужого плеча, тотчас же развеялись, когда она уплатила вперед за самый дорогой номер и стала раздавать щедрые чаевые. Уединившись в своем номере, Тара отправила посыльных во все магазины модной одежды, и, как только разнесся слух о том, что в город приехала богатая эксцентричная дама, каждый поспешил ей угодить. И все же примерка новой одежды была ей не в радость. Получив наконец возможность взглянуть на себя в большое зеркало, она впервые в полной мере пережила весь ужас своего уродства. И в первый раз за все время с того дня, когда она увидела свое отражение в бочке с водой возле хижины Дейва, она проплакала в подушку несколько часов кряду, целиком отдавшись своему горю и оплакивая не только свое изуродованное лицо и тело, но и потерю самой себя, той, прошлой.
Вволю наплакавшись, она стала успокаиваться, и теперь ею руководил один лишь гнев. Он пробудил в ней такую целеустремленность, какой она никогда прежде не знала. Не сходя с кровати, она обзвонила больницы и врачей по всей Австралии в поисках специалиста по пластической хирургии, который помог бы ей сделать первый шаг в новой жизни. Одно имя ей называли чаще других. Вот почему она была сейчас на пути в Таунсвилл, чтобы оттуда отправиться в сторону Большого Барьерного Рифа. Там, на острове Орфей, находился человек, которому предстояло вернуть ей нормальный облик.
«Холостяцкая жизнь имеет свои прелести, — думал Грег Марсден, валяясь на просторной кровати Макса Харпера в сиднейском особняке Харперов. — Нет нужды вставать в такую рань и угождать кому-то, кроме самого себя. Когда же он решит подняться, то не спеша примет душ, а Мейти принесет ему завтрак. Не так уж плохо», — подумал он.
Но, с другой стороны, и ничего хорошего. Ибо он был не холостяком, а мужем, недавно лишившимся жены, и толком не представлял себе, сколько еще времени ему предстояло играть роль убитого горем вдовца. Как он и ожидал, газеты и телевидение разнесли страшную историю, приключившуюся со Стефани, по всему миру, и с того самого момента, когда они покинули лагерь и вернулись к цивилизации, за ним непрестанно охотились репортеры, фотографы и киносъемочные группы. Ему удалось под предлогом глубокого горя отвертеться от всевозможных интервью. Что еще важнее, он убедил враждебно к нему настроенного Филипа в необходимости оградить Джилли от любых ненужных стрессов и знал, что в своем большом особняке на Хантерс-Хилл она была надежно укрыта от назойливых газетчиков. Наконец, поскольку он по собственному опыту знал, что прессу нужно чем-то подкармливать, чтобы она была довольна, он передал семейный альбом Стефани и все свои свадебные фотографии одному агентству, которому удалось выручить кругленькую сумму за каждый снимок. Так что пока все шло весьма неплохо.
Однако Грегу все еще нужно было держаться очень осторожно, потому что при его характере всякие ограничения выводили его из себя. Он был уверен, что ни один человек не знает о нем и Джилли, и не было никаких причин для того, чтобы об их связи стало известно.
Сразу после происшествия Джилли совершенно раскисла, однако, ему удалось привести ее в чувство. По правде говоря, пережитое ею потрясение обострило ее влечение к нему, и он намеренно рисковал, приходя каждую ночь к ней в палатку, чтобы еще и еще раз испытать на себе силу ее страсти, даже когда в лагере появился Билл Мак-мастер. Его безрассудство одновременно и возмущало, и завораживало ее. Она целиком, и телом и душой, принадлежала ему.
Вслед за этой мыслью он почувствовал знакомый прилив возбуждения. «Неплохо было бы, если бы она сейчас оказалась здесь. — Он мысленно представил себе ее тело, ее руки, ее язык… Вздрогнув, он одернул себя. — Так не годится, приятель, — сказал он себе с упреком, — неужели ты хочешь все вот это потерять из-за какой-то бабы? Даже если эта баба — Джилли, лучше которой у него до сих пор никого не было». — Он вспомнил, как он вернулся в особняк Харперов и какую тихую войну ему пришлось выдержать, чтобы утвердиться в глазах Мейти и прочей домашней прислуги, настолько преданной своей хозяйке, что теперь, казалось, даже воздух, которым он дышал, был насквозь пронизан их молчаливыми упреками. И все-таки он с ними справился. Теперь они стали совсем ручными. Даже ее дети терпели его присутствие.
И потом был еще один момент, который адвокаты красиво именовали «наследственным имуществом Харперов». Перейти во владение наследством было невозможно до тех пор, пока не будет найдено тело Стефани. При мысли об этом Грег раздраженно нахмурился. Он не сомневался в том, что она мертва. Перед его глазами вновь встала картина того, как на нее медленно наваливалась смерть, когда крокодил в последний раз утащил ее под воду. Он видел, как закатились ее глаза, так что стали видны одни белки, а окровавленный рот испустил последний вздох, отчего по воде пошли пузыри. Он еще очень долго караулил то место, но ни Стефани, ни крокодил больше не появились на поверхности. Он знал, что ее тело, должно быть, застряло где-то в корнях одного из деревьев, которые во множестве росли по берегам лагун. Сейчас было бы очень кстати, если бы оно всплыло и его доставили бы домой для пышных похорон. Но ничего. Все доходы Стефани теперь стекались к нему: Стефани ведь оформила их совместное владение всем имуществом. Кроме того, у него были и собственные средства, которые полагались ему как члену правления «Харпер майнинг». У него был дом, была яхта, была прислуга. И у него была свобода. Начнем с шикарного завтрака, решил он. А с сексом можно подождать. С этим он как-нибудь разберется. «Ну, кто на новенького? — подумал он с довольной ухмылкой. — Подача моя».
Маленький катер осторожно выползал из оживленного таунсвиллского порта. Тара, стоявшая на палубе наедине со своими мыслями, почти не замечала красоты открывавшегося перед ней вида. Во время перелета на юго-восток из Дарвина в Квинсленд она настолько углубилась в размышления о своих планах, что даже ни разу не взглянула через иллюминатор на территорию, над которой пролетал самолет. Среди всех штатов Австралии, каждый из которых по-своему красив, только в Квинсленде можно увидеть одно из величайших природных чудес света. Множество людей приезжает сюда отовсюду, чтобы полюбоваться потрясающим великолепием Большого Барьерного Рифа. Но Тара Уэллс была занята совершенно иными вещами.
И все же, когда они стали приближаться к Орфееву острову, он невольно привлек к себе ее внимание. Остров, казалось, плыл по аквамариновому морю, и его невысокие, покрытые пальмами холмы, сияющие белые пляжи и приветливая группка бунгало нежились под яркими лучами тропического солнца. Из большого здания в центре жилого комплекса вышла дородная женщина в ярком гавайском платье «му-му» и направилась к причалу. В руке она держала пестрый зонтик для защиты новоприбывшей пациентки от солнца. Когда катер подошел к причалу, она помогла Таре сойти на берег.
— Добро пожаловать в клинику Маршалла!
Тара увидела перед собой энергичную женщину лет пятидесяти с небольшим, по-матерински уютную, с широкой дружелюбной улыбкой. Не обращая внимания на молчание Тары, она без умолку болтала:
— Какой нынче замечательный день, правда? Я бы сегодня ни за какие деньги не согласилась помереть, хотя деньги мне ой как бы пригодились. Я — Элизабет Мейсон, хотя меня называют просто Лиззи. А вы — Тара, верно?
— Да.
— Это весь ваш багаж? Давайте-ка его сюда, Лиззи без усилия подняла чемоданчик Тары, и они вместе зашагали по причалу в сторону главного здания.
— Доктор Маршалл сейчас ведет прием, а то бы он сам вышел вас встречать. Но я состою у него в штате, этакая каждой бочке затычка. А как вы к нам попали? Где вы узнали о нашей клинике?
— Да так, — неопределенно сказала Тара, — прочитала о вас в журнале.
Она сделала глубокий вдох.
— Я приехала сюда, потому что, если не ошибаюсь, вы специализируетесь на… восстановительной хирургии.
— Это точно, — весело сказала Лиззи. — Доктор Маршалл, пожалуй, лучший специалист по пластической хирургии во всей стране. Пока учился в медицинском колледже, ночами подрабатывал. А затем померла какая-то его родственница — тетка, что ли, — и оставила ему в наследство кучу денег. Конечно, он мог бы на все плюнуть и жить в свое удовольствие. А он вместо этого открыл вот эту клинику. Лечит аборигенов, которые к нему обращаются, за бесплатно. Он никогда на этот счет не распространяется, но такой вот он человек.
Живость Лиззи и очевидная радость, которую она получала от работы, тронули какую-то струнку глубоко в душе Тары, и она почувствовала, как сама начинает оживать и возвращаться к реальности.
— Вот ваш дом, — сказала Лиззи, останавливаясь перед небольшим бунгало и открывая дверь.
Внутри была прекрасная маленькая гостиная, просто, но элегантно отделанная в серо-голубых тонах и обставленная изящной бамбуковой мебелью, превосходно гармонировавшей с природой пальмового острова. Позади гостиной располагались спальня и ванная комната. Это был идеальный домик на одного. Тара почувствовала необъяснимое облегчение.
— Вам здесь будет хорошо, — с уверенностью сказала Лиззи. — Кровати здесь очень удобные, кругом тишина и покой, и вы можете делать что хотите.
Она снова вывела Тару из домика и показала на другой конец газона, где поблескивал плавательный бассейн, укрытый от солнца высокими покачивающимися на ветру пальмами. Пациенты лежали в шезлонгах или осторожно шагали взад и вперед, как будто упражнялись в ходьбе. Кто-то был занят беседой, а кто-то плескался или плавал в бассейне — одни уверенно, другие не очень. Кое-кто был весь в бинтах, а те, кто недавно перенес операцию, носили широкополые шляпы и держались в тени, пряча нежную кожу от солнца. У всех были шрамы, а у некоторых бедняг недоставало пальцев и даже рук или ног либо были какие-то другие увечья. « Просто собрание уродцев, — с горечью подумала Тара, — ну прямо-таки курорт для калек. Боже, только бы мне когда-нибудь выбраться отсюда…»
— Не беспокойтесь, дорогуша, — обратилась к ней Лиззи, понимающе глядя на нее. — Не надо за них переживать: сами-то они не слишком переживают. А уезжают отсюда все с улыбками. Уж доктор Маршалл как следует старается на этот счет.
Доктор без промедления занялся своей новой пациенткой. Тара почувствовала непривычную робость, когда пришла Лиззи, чтобы отвести ее на первый осмотр. Однако ее страх несколько приутих при виде высокого мужчины с добрым лицом, ожидавшего ее во врачебном кабинете в главном здании клиники, Чувствуя, как она напугана, он не стал пытаться занять ее пустым разговором, а сразу приступил к тщательному обследованию рубцов на ее лице и теле под сильной лупой, делая записи по ходу осмотра.
Наконец он откинулся назад и посмотрел на нее своими добрыми карими глазами:
— И что же это был за несчастный случай, в котором вы так пострадали?
Тара заколебалась.
— Я знаю, мисс Уэллс, что вам, должно быть, трудно говорить, учитывая повреждения, нанесенные вашим голосовым связкам… Но мне действительно необходимо задать вам эти вопросы.
— Это была автомобильная катастрофа. Столкновение.
— А как давно это было?
— Шесть недель тому назад.
Доктор был уверен, что она говорит не правду. Он наклонился над пациенткой, неподвижно лежавшей на кушетке:
— Не могли бы вы поподробнее рассказать мне об этом вашем… несчастном случае?
— Один старик… Мой друг… Он кое-что знает о травяных снадобьях аборигенов… Он лечил меня пастой, сделанной из цветов и глины…
— Да, да. Мы пользуемся здесь кое-какими из этих средств. Что ж, ваш друг, судя по всему, знает что делает. У вас был серьезный перелом челюсти, но сейчас все прекрасно срослось.
Тара нетерпеливо сказала:
— Доктор Маршалл, я хочу снова обрести человеческий облик. Вы можете мне в этом помочь?
— Мисс Уэллс, ваши раны обширны, глубоки и… весьма необычны. Вам потребуется несколько операций — восстановительных и косметических. К моему величайшему сожалению, вам придется пережить боль, очень сильную боль, а затем какое-то время — крайнее неудобство.
— Я не боюсь боли! — горячо воскликнула Тара. Доктор невозмутимо продолжал:
— И еще одно. Я не смогу приступить к операции до тех пор, пока не размягчится ткань рубцов. На это может уйти несколько недель.
— Это не страшно, — беспечно сказала Тара. — Денег у меня достаточно, а ехать мне все равно больше некуда.
— Деньги здесь у нас — далеко не самое главное. — Тара пропустила мимо ушей его мягкий упрек, и он продолжал тихим голосом:
— Но, конечно, то, что вы отдохнете и наберетесь сил после несчастного случая, во время которого ваш организм перенес такую серьезную травму, пойдет вам только на пользу. А теперь ближе к делу: у вас есть с собой какая-нибудь из ваших последних фотографий? Желательно такая, которая была бы сделана совсем незадолго до несчастного случая.
Она вспомнила день свадьбы, и глаза ее внезапно заполнились горячими слезами. Стиснув зубы, она взяла себя в руки:
— Нет, фотографий у меня нет. В любом случае, — снова задрожав от волнения, она заговорила о том, что она для себя решила, когда лежала на кровати в отеле в Таунсвилле, — мне нужно не просто избавиться от этих шрамов. Мне нужно новое лицо, новая я. Я хочу уехать отсюда совершенно другой женщиной!
Дни на Орфее шли за днями, но целеустремленность Тары не знала отдыха, чего нельзя было сказать о ее израненном теле и измученной душе. Здесь в удивительной тиши почти девственного тропического острова каждый день был столь же великолепен, как и в незапамятные времена далекой древности, а ночь опускалась на него подобно синему шатру, усыпанному мириадами мерцающих золотых звезд. Все дышало свежестью, чистотой и целомудрием. Она чувствовала себя, как Ева в раю, которая начинает все сначала, представляя себе, однако, всю глубину коварства змея-искусителя.
После того как Тара уехала от Дейва, она пережила целую эмоциональную бурю, после которой почувствовала себя выжатой как лимон, но в то же время более сильной. Всю свою поездку в Дарвин на трейлере она провела как в кошмарном сне, когда в ее памяти вспышками боли и ужаса стали мелькать прежде вытесненные в подсознание эпизоды недавно пережитого. Первая такая вспышка возникла перед ее глазами, когда огромный автомобиль ухнул в неглубокую речушку, пересекавшую дорогу недалеко от того места, где се подобрал водитель. Когда брызги воды, поднятые колесами грузовика, хлестнули по ветровому стеклу, Тара вскинула руку и закричала: она была уверена, что вода сейчас ударит ее по лицу, накроет ее с головой, ослепит ее глаза и заполнит ее задыхающийся рот. Она с трудом овладела собой, тяжело дыша и вздрагивая всем телом, видя любопытные взгляды водителя в свою сторону, но была не в силах ничего ему объяснить.
Вслед за этим первым воспоминанием на нее исподволь, как воры в ночи, безжалостно налетели и другие. Она снова увидела закат над болотом, почувствовала дно лодки под ногами и фотоаппарат в руках. Всплыв на поверхность и в панике захлебываясь, она увидела холодные глаза своего убийцы — Грега! Моего мужа! О Боже! А позади него ту — другую женщину — женщину, которая сидела, как загипнотизированная, когда я кричала ей, моля о помощи, — Джилли. А потом — боль, неописуемое ощущение бритв, полосующих ей руку, горячая кровь, хлещущая из ран на ее лице, вода, в которой она тонет, тонет, и наконец — мрак и забвение. В то время как трейлер громыхал по пустынным просторам северных земель, она кусочек за кусочком сложила мозаику своей прежней жизни в единую картину. К тому времени, когда они прибыли в Дарвин, она знала, что раньше ее звали Стефани Харпер.
Но Стефани Харпер больше не было. Ее муж хотел, чтобы она умерла, и убил ее. Сотрясаясь от рыданий, она осознала себя как женщину без лица, без имени, без прошлого. Все это он у нее отнял. Теперь она была никем и ничем.
Вместе с нахлынувшими воспоминаниями в ее голове горькой иронией вновь прозвучали слова Дейва: «Ты была спасена для чего-то. Или для кого-то.» — «Спасена? Для мужа, который был виновником ее беды?» — Она гневно улыбнулась, и ее исковерканное лицо горестно сморщилось. — «Что ж, возможности сделать вторую попытку он не получит. Спасена? Для чего? И зачем только судьба вырвала ее из лап смерти, которая сейчас была бы куда более желанна, чем это невыразимое страдание!»
В приступе отвращения она сорвала с пальца обручальное кольцо и вышвырнула его на дорогу.
«Почему? Почему? Почему? — то и дело повторяла она про себя, сидя в кабине трейлера, где ее час за часом, не переставая, терзали мучительная боль и жаркий гнев. — Почему, Грег? Ведь я так тебя любила, как никакая другая женщина тебя никогда не полюбит! Почему же я потеряла твою любовь? Почему ты хотел, чтобы я умерла? Почему ты меня так ненавидел? — Она все глубже погружалась в пучину горя и ярости, пока, наконец, достигнув самого дна, не нашла спасительную ниточку, ухватившись за которую, она постепенно стала приходить в себя. — Ведь для чего-то я спасена, — подумала она исступленно. — Ведь и Дейв говорил об этом. Должно быть, именно для того, чтобы узнать, почему. Ну хорошо, а что же дальше? — Ответ не заставил себя ждать:
— месть! Я ему отомщу. — Она стала мысленно перебирать возможные формы мести. Однако голова ее оставалась ясной и холодной. Она подумала было о том, чтобы передать его в руки полиции, но тотчас же отказалась от этой идеи. Этого будет недостаточно, — подумала она. — Ведь в этом случае я никогда не смогу узнать, почему. А я должна узнать. И я обязательно узнаю».
Женщина, которая вышла из автомобиля в Дарвине, шаталась от слабости, как после долгой болезни, и чувствовала себя так, как будто у нее был обнажен каждый нерв. Однако внутри себя она ощущала стальной стержень: у нее теперь была цель, и осознание этой цели дало ей силу, которая должна помочь ей пройти через любые испытания. Она отчаянно нуждалась в этой силе, потому что это было единственное, что у нее оставалось. Но она знала, что для нее этого будет вполне достаточно. Ее первым испытанием было обращение опалов Дейва в наличность. Она заставила себя поочередно обойти все бывшие армейские казармы, где в Дарвине размещались торговцы драгоценными камнями и ювелиры, чтобы как следует прицениться, выдерживая при этом любопытные взгляды и бесцеремонные вопросы и отражая попытки сбить цену. К концу дня ее замутило от переутомления. В мастерской ювелира, на котором она в конце концов остановила свой выбор, ее охватил приступ паники, и она выбежала на свежий воздух. Встревоженный ювелир бросился за ней вдогонку.
— Эй, мадам! — крикнул он. — Не убегайте, не получив деньги. Очень уж хорошие у вас камушки. С вами все в порядке?
Она отказалась от его предложения помочь, взяла деньги и убежала прочь, чувствуя, что силы ее вот-вот оставят. Однако результаты превзошли ее самые фантастические ожидания. Она ступила на территорию квартала ювелиров бродяжкой, не имеющей ни цента за душой, а вышла оттуда обладательницей такой суммы денег, которой ей хватит на все что угодно. Я снова готова открыть свое дело, подумала она. Свое собственное дело. Дело Тары Уэллс.
Она без промедления отправилась в самый лучший отель, где всякие подозрения, возникшие было при виде странной женщины в выцветшем немодном платье с чужого плеча, тотчас же развеялись, когда она уплатила вперед за самый дорогой номер и стала раздавать щедрые чаевые. Уединившись в своем номере, Тара отправила посыльных во все магазины модной одежды, и, как только разнесся слух о том, что в город приехала богатая эксцентричная дама, каждый поспешил ей угодить. И все же примерка новой одежды была ей не в радость. Получив наконец возможность взглянуть на себя в большое зеркало, она впервые в полной мере пережила весь ужас своего уродства. И в первый раз за все время с того дня, когда она увидела свое отражение в бочке с водой возле хижины Дейва, она проплакала в подушку несколько часов кряду, целиком отдавшись своему горю и оплакивая не только свое изуродованное лицо и тело, но и потерю самой себя, той, прошлой.
Вволю наплакавшись, она стала успокаиваться, и теперь ею руководил один лишь гнев. Он пробудил в ней такую целеустремленность, какой она никогда прежде не знала. Не сходя с кровати, она обзвонила больницы и врачей по всей Австралии в поисках специалиста по пластической хирургии, который помог бы ей сделать первый шаг в новой жизни. Одно имя ей называли чаще других. Вот почему она была сейчас на пути в Таунсвилл, чтобы оттуда отправиться в сторону Большого Барьерного Рифа. Там, на острове Орфей, находился человек, которому предстояло вернуть ей нормальный облик.
«Холостяцкая жизнь имеет свои прелести, — думал Грег Марсден, валяясь на просторной кровати Макса Харпера в сиднейском особняке Харперов. — Нет нужды вставать в такую рань и угождать кому-то, кроме самого себя. Когда же он решит подняться, то не спеша примет душ, а Мейти принесет ему завтрак. Не так уж плохо», — подумал он.
Но, с другой стороны, и ничего хорошего. Ибо он был не холостяком, а мужем, недавно лишившимся жены, и толком не представлял себе, сколько еще времени ему предстояло играть роль убитого горем вдовца. Как он и ожидал, газеты и телевидение разнесли страшную историю, приключившуюся со Стефани, по всему миру, и с того самого момента, когда они покинули лагерь и вернулись к цивилизации, за ним непрестанно охотились репортеры, фотографы и киносъемочные группы. Ему удалось под предлогом глубокого горя отвертеться от всевозможных интервью. Что еще важнее, он убедил враждебно к нему настроенного Филипа в необходимости оградить Джилли от любых ненужных стрессов и знал, что в своем большом особняке на Хантерс-Хилл она была надежно укрыта от назойливых газетчиков. Наконец, поскольку он по собственному опыту знал, что прессу нужно чем-то подкармливать, чтобы она была довольна, он передал семейный альбом Стефани и все свои свадебные фотографии одному агентству, которому удалось выручить кругленькую сумму за каждый снимок. Так что пока все шло весьма неплохо.
Однако Грегу все еще нужно было держаться очень осторожно, потому что при его характере всякие ограничения выводили его из себя. Он был уверен, что ни один человек не знает о нем и Джилли, и не было никаких причин для того, чтобы об их связи стало известно.
Сразу после происшествия Джилли совершенно раскисла, однако, ему удалось привести ее в чувство. По правде говоря, пережитое ею потрясение обострило ее влечение к нему, и он намеренно рисковал, приходя каждую ночь к ней в палатку, чтобы еще и еще раз испытать на себе силу ее страсти, даже когда в лагере появился Билл Мак-мастер. Его безрассудство одновременно и возмущало, и завораживало ее. Она целиком, и телом и душой, принадлежала ему.
Вслед за этой мыслью он почувствовал знакомый прилив возбуждения. «Неплохо было бы, если бы она сейчас оказалась здесь. — Он мысленно представил себе ее тело, ее руки, ее язык… Вздрогнув, он одернул себя. — Так не годится, приятель, — сказал он себе с упреком, — неужели ты хочешь все вот это потерять из-за какой-то бабы? Даже если эта баба — Джилли, лучше которой у него до сих пор никого не было». — Он вспомнил, как он вернулся в особняк Харперов и какую тихую войну ему пришлось выдержать, чтобы утвердиться в глазах Мейти и прочей домашней прислуги, настолько преданной своей хозяйке, что теперь, казалось, даже воздух, которым он дышал, был насквозь пронизан их молчаливыми упреками. И все-таки он с ними справился. Теперь они стали совсем ручными. Даже ее дети терпели его присутствие.
И потом был еще один момент, который адвокаты красиво именовали «наследственным имуществом Харперов». Перейти во владение наследством было невозможно до тех пор, пока не будет найдено тело Стефани. При мысли об этом Грег раздраженно нахмурился. Он не сомневался в том, что она мертва. Перед его глазами вновь встала картина того, как на нее медленно наваливалась смерть, когда крокодил в последний раз утащил ее под воду. Он видел, как закатились ее глаза, так что стали видны одни белки, а окровавленный рот испустил последний вздох, отчего по воде пошли пузыри. Он еще очень долго караулил то место, но ни Стефани, ни крокодил больше не появились на поверхности. Он знал, что ее тело, должно быть, застряло где-то в корнях одного из деревьев, которые во множестве росли по берегам лагун. Сейчас было бы очень кстати, если бы оно всплыло и его доставили бы домой для пышных похорон. Но ничего. Все доходы Стефани теперь стекались к нему: Стефани ведь оформила их совместное владение всем имуществом. Кроме того, у него были и собственные средства, которые полагались ему как члену правления «Харпер майнинг». У него был дом, была яхта, была прислуга. И у него была свобода. Начнем с шикарного завтрака, решил он. А с сексом можно подождать. С этим он как-нибудь разберется. «Ну, кто на новенького? — подумал он с довольной ухмылкой. — Подача моя».
Маленький катер осторожно выползал из оживленного таунсвиллского порта. Тара, стоявшая на палубе наедине со своими мыслями, почти не замечала красоты открывавшегося перед ней вида. Во время перелета на юго-восток из Дарвина в Квинсленд она настолько углубилась в размышления о своих планах, что даже ни разу не взглянула через иллюминатор на территорию, над которой пролетал самолет. Среди всех штатов Австралии, каждый из которых по-своему красив, только в Квинсленде можно увидеть одно из величайших природных чудес света. Множество людей приезжает сюда отовсюду, чтобы полюбоваться потрясающим великолепием Большого Барьерного Рифа. Но Тара Уэллс была занята совершенно иными вещами.
И все же, когда они стали приближаться к Орфееву острову, он невольно привлек к себе ее внимание. Остров, казалось, плыл по аквамариновому морю, и его невысокие, покрытые пальмами холмы, сияющие белые пляжи и приветливая группка бунгало нежились под яркими лучами тропического солнца. Из большого здания в центре жилого комплекса вышла дородная женщина в ярком гавайском платье «му-му» и направилась к причалу. В руке она держала пестрый зонтик для защиты новоприбывшей пациентки от солнца. Когда катер подошел к причалу, она помогла Таре сойти на берег.
— Добро пожаловать в клинику Маршалла!
Тара увидела перед собой энергичную женщину лет пятидесяти с небольшим, по-матерински уютную, с широкой дружелюбной улыбкой. Не обращая внимания на молчание Тары, она без умолку болтала:
— Какой нынче замечательный день, правда? Я бы сегодня ни за какие деньги не согласилась помереть, хотя деньги мне ой как бы пригодились. Я — Элизабет Мейсон, хотя меня называют просто Лиззи. А вы — Тара, верно?
— Да.
— Это весь ваш багаж? Давайте-ка его сюда, Лиззи без усилия подняла чемоданчик Тары, и они вместе зашагали по причалу в сторону главного здания.
— Доктор Маршалл сейчас ведет прием, а то бы он сам вышел вас встречать. Но я состою у него в штате, этакая каждой бочке затычка. А как вы к нам попали? Где вы узнали о нашей клинике?
— Да так, — неопределенно сказала Тара, — прочитала о вас в журнале.
Она сделала глубокий вдох.
— Я приехала сюда, потому что, если не ошибаюсь, вы специализируетесь на… восстановительной хирургии.
— Это точно, — весело сказала Лиззи. — Доктор Маршалл, пожалуй, лучший специалист по пластической хирургии во всей стране. Пока учился в медицинском колледже, ночами подрабатывал. А затем померла какая-то его родственница — тетка, что ли, — и оставила ему в наследство кучу денег. Конечно, он мог бы на все плюнуть и жить в свое удовольствие. А он вместо этого открыл вот эту клинику. Лечит аборигенов, которые к нему обращаются, за бесплатно. Он никогда на этот счет не распространяется, но такой вот он человек.
Живость Лиззи и очевидная радость, которую она получала от работы, тронули какую-то струнку глубоко в душе Тары, и она почувствовала, как сама начинает оживать и возвращаться к реальности.
— Вот ваш дом, — сказала Лиззи, останавливаясь перед небольшим бунгало и открывая дверь.
Внутри была прекрасная маленькая гостиная, просто, но элегантно отделанная в серо-голубых тонах и обставленная изящной бамбуковой мебелью, превосходно гармонировавшей с природой пальмового острова. Позади гостиной располагались спальня и ванная комната. Это был идеальный домик на одного. Тара почувствовала необъяснимое облегчение.
— Вам здесь будет хорошо, — с уверенностью сказала Лиззи. — Кровати здесь очень удобные, кругом тишина и покой, и вы можете делать что хотите.
Она снова вывела Тару из домика и показала на другой конец газона, где поблескивал плавательный бассейн, укрытый от солнца высокими покачивающимися на ветру пальмами. Пациенты лежали в шезлонгах или осторожно шагали взад и вперед, как будто упражнялись в ходьбе. Кто-то был занят беседой, а кто-то плескался или плавал в бассейне — одни уверенно, другие не очень. Кое-кто был весь в бинтах, а те, кто недавно перенес операцию, носили широкополые шляпы и держались в тени, пряча нежную кожу от солнца. У всех были шрамы, а у некоторых бедняг недоставало пальцев и даже рук или ног либо были какие-то другие увечья. « Просто собрание уродцев, — с горечью подумала Тара, — ну прямо-таки курорт для калек. Боже, только бы мне когда-нибудь выбраться отсюда…»
— Не беспокойтесь, дорогуша, — обратилась к ней Лиззи, понимающе глядя на нее. — Не надо за них переживать: сами-то они не слишком переживают. А уезжают отсюда все с улыбками. Уж доктор Маршалл как следует старается на этот счет.
Доктор без промедления занялся своей новой пациенткой. Тара почувствовала непривычную робость, когда пришла Лиззи, чтобы отвести ее на первый осмотр. Однако ее страх несколько приутих при виде высокого мужчины с добрым лицом, ожидавшего ее во врачебном кабинете в главном здании клиники, Чувствуя, как она напугана, он не стал пытаться занять ее пустым разговором, а сразу приступил к тщательному обследованию рубцов на ее лице и теле под сильной лупой, делая записи по ходу осмотра.
Наконец он откинулся назад и посмотрел на нее своими добрыми карими глазами:
— И что же это был за несчастный случай, в котором вы так пострадали?
Тара заколебалась.
— Я знаю, мисс Уэллс, что вам, должно быть, трудно говорить, учитывая повреждения, нанесенные вашим голосовым связкам… Но мне действительно необходимо задать вам эти вопросы.
— Это была автомобильная катастрофа. Столкновение.
— А как давно это было?
— Шесть недель тому назад.
Доктор был уверен, что она говорит не правду. Он наклонился над пациенткой, неподвижно лежавшей на кушетке:
— Не могли бы вы поподробнее рассказать мне об этом вашем… несчастном случае?
— Один старик… Мой друг… Он кое-что знает о травяных снадобьях аборигенов… Он лечил меня пастой, сделанной из цветов и глины…
— Да, да. Мы пользуемся здесь кое-какими из этих средств. Что ж, ваш друг, судя по всему, знает что делает. У вас был серьезный перелом челюсти, но сейчас все прекрасно срослось.
Тара нетерпеливо сказала:
— Доктор Маршалл, я хочу снова обрести человеческий облик. Вы можете мне в этом помочь?
— Мисс Уэллс, ваши раны обширны, глубоки и… весьма необычны. Вам потребуется несколько операций — восстановительных и косметических. К моему величайшему сожалению, вам придется пережить боль, очень сильную боль, а затем какое-то время — крайнее неудобство.
— Я не боюсь боли! — горячо воскликнула Тара. Доктор невозмутимо продолжал:
— И еще одно. Я не смогу приступить к операции до тех пор, пока не размягчится ткань рубцов. На это может уйти несколько недель.
— Это не страшно, — беспечно сказала Тара. — Денег у меня достаточно, а ехать мне все равно больше некуда.
— Деньги здесь у нас — далеко не самое главное. — Тара пропустила мимо ушей его мягкий упрек, и он продолжал тихим голосом:
— Но, конечно, то, что вы отдохнете и наберетесь сил после несчастного случая, во время которого ваш организм перенес такую серьезную травму, пойдет вам только на пользу. А теперь ближе к делу: у вас есть с собой какая-нибудь из ваших последних фотографий? Желательно такая, которая была бы сделана совсем незадолго до несчастного случая.
Она вспомнила день свадьбы, и глаза ее внезапно заполнились горячими слезами. Стиснув зубы, она взяла себя в руки:
— Нет, фотографий у меня нет. В любом случае, — снова задрожав от волнения, она заговорила о том, что она для себя решила, когда лежала на кровати в отеле в Таунсвилле, — мне нужно не просто избавиться от этих шрамов. Мне нужно новое лицо, новая я. Я хочу уехать отсюда совершенно другой женщиной!
Дни на Орфее шли за днями, но целеустремленность Тары не знала отдыха, чего нельзя было сказать о ее израненном теле и измученной душе. Здесь в удивительной тиши почти девственного тропического острова каждый день был столь же великолепен, как и в незапамятные времена далекой древности, а ночь опускалась на него подобно синему шатру, усыпанному мириадами мерцающих золотых звезд. Все дышало свежестью, чистотой и целомудрием. Она чувствовала себя, как Ева в раю, которая начинает все сначала, представляя себе, однако, всю глубину коварства змея-искусителя.