Страница:
– Добрая шабашка на голову свалилась, вот и получил аванс, – сказал я.
Жена была счастлива до обалдения.
– Григорий Петрович, ну этот мой знакомый, появился ровно пятого числа. Протянул мне тысячу рублей и пригласил в ресторан. Когда сели, я ему рассказал, что нашел троих ребят. Он тут же выложил обещанные деньги.
« Поздравляю, – говорит, – командир. Только помни, что с сегодняшнего дня тебе и твоим ребятам придется строго следить за собой. Не дай бог сболтнуть лишнего или показать кому-то, что у вас появились лишние деньги. Заведите сберегательные книжки, а шиковать будете в отпусках, подальше от дома.»
Я решил, что он прав. Мы немного выпили и разошлись. Больше я его не видел, но деньги получал исправно. В дом пришел достаток. Месяца через два меня встретил почтальон и вручил заказное письмо. Не знаю почему, но читал я его в туалете, закрывшись от жены и сына. В письме было написано, что сегодня в девятнадцать часов мы должны собраться. Через час, на вокзале в тридцать восьмой ячейке нас будет ждать чемодан и сумка с оружием и одеждой. Дальше надо было все это взять и прийти на стоянку, к памятнику. Там сесть в светлую «волгу» с номерными знаками 13-13. В машине всем переодеться и вооружиться, потом приказать водителю ехать к железнодорожному переезду около поселка Белово. Там, в соответствие со схемой, приложенной к письму, занять оборону. От группы требуется одно – задержать или уничтожить милицейские машины, если они от двадцати одного до двадцати двух часов поедут от станции к поселку. Мы исправно пролежали в степи час, но, слава богу, машин не было и стрелять не пришлось. Я все вернул на вокзал, заплатил водителю и выдал деньги за операцию своим ребятам. Когда мы возвращались домой, Алик, один из моих ребят, догнал меня и отказался от такой работы и таких денег. Я, как меня научил Григорий Петрович, сказал ему, что он сам волен решать быть ему с нами или нет. Из дома я позвонил по «тревожному» телефону, передал привет от бабы Фени и через полчаса пошел гулять по бульвару. Меня догнал какой-то блеклый человечек. Он сказал, что пришел от Гриши, и я ему все рассказал, а утром узнал, что Алик исчез.
«Ушел из дома и не вернулся», – сказала жена, звонившая утром по друзьям.
Тогда я понял, что все серьезнее, чем я предполагал, но было поздно. Потом мне позвонили и посоветовали в следующий раз не ошибаться. Через пять дней я нашел замену Алику.
Пересыпкин облизал пересохшие губы. Следователь встал, открыл дверь и попросил принести чаю. Какое-то мгновение он смотрел на налетчика, потом спросил:
– Извините, а как фамилия Григория Петровича?
– Сиволоб, сейчас не знаю, а тогда он работал снабженцем в ПМК – 10.
Солдат принес два стакана чая, печенье, конфеты. Виктор взял в руки горячий стакан и, не замечая этого, жадными глотками осушил его.
– Вот, собственно, и все. До банка я участвовал в четырех акциях. Каждый раз все было расписано по минутам. Нам оставалось лишь досконально следовать переданным указаниям. После ареста мне передали записку о том, чтобы я молчал до тех пор, пока хватит сил.
– Где ваша жена?
В глазах Пересыпкина появилась тоска.
– Не знаю. Мне передали от нее записку.
– В камеру?
– Да.
– Когда?
– Четыре дня назад.
– Кто?
– Я не видел. Ночью стукнула полка на двери и кто-то положил на нее письмецо, а минут через десять открыл и протянул руку. Я понял и вернул записку. Там ничего не было, – предваряя вопрос следователя, сказал Пересыпкин. – Она написала, что любит и понимает меня, будет ждать сколько потребуется, а в конце была такая фраза: «Нам предложили уехать, и я поняла, что они правы. Тебе сообшат где мы.»
– Ну, – офицер поднялся, – отдыхайте, на сегодня хватит…
Старший следователь областной прокуратуры Шляфман столкнулся на ступенях обкома с директором швейной фабрики Чабановым.
– Здравствуйте, – сдержанно поздоровался Леонид Федорович.
Эмиль Абрамович чуть задержал руку Чабанова в своей и скороговоркой произнес:
– Этот бандит переведен в КГБ, заговорил, но его людей в городе нет.
– Хорошо.
Леонид Федорович сел в свою машину и, проезжая мимо областного управления комитета государственной безопасности, усмехнулся. Даже эта серьезная, по его мнению организация, не могла нанести ему ощутимых потерь.
Совсем о другом думали сейчас в этом здании. Когда оперативники доложили, что по адресам, указанным арестованным, никого не оказалось, туда выехал следователь. Он долго ходил по квартирам, носившим следы поспешного бегства, и удивлялся. Всего несколько дней назад в них жили люди, играли дети и вдруг все бросили и уехали, не поставив в известность даже родственников и родителей.
« Им-то, женам и детям, ничего не грозило. Так какие же слова, а главное – кто, нашел, чтобы убедить их бросить насиженные места, работу?.. – Думал офицер, – Со времен гражданской войны никто, а тем более, бандиты, не вывозили семьи своих товарищей. Скорее всего, тут действует интеллигент, совершенно не знакомый с законами преступного мира. Налет на банк, акции, расписанные по минутам и обеспеченные техникой и оружием – это уже не банда, а серьезная организация. Она строго законсперирована и потребуется немало времени для ее поиска. Похоже, Пересыпкин и Кутайсов больше ничего не знают. Осталась только одна ниточка – Яшка, завербовавший Кутайсова. Сиволоб, к сожалению, полгода назад скончался от инфаркта.»
Через час по городам страны разошлись фотографии уехавших людей, а в лагерь, где сидел Яшка – вызов. Первым ответил лагерь: заключенный, интересовавший КГБ, три дня назад исчез. Охрана предполагает, что он убит, но организованные поиски пока результата не дали. Таким образом, их снова опередили и следователь решил начать тщательную проверку всех местных предприятий, производящих дефицит. Умный человек, способный в течение нескольких часов дотянуться до сибирского лагеря и убрать свидетеля, не мог не наложить на них какой-нибудь оброк, а это уже след.
– Он же должен где-то зарабатывать деньги, – объяснил он свои действия начальству, – хотя бы на «мелкие» расходы.
КГБ области по своей оперативной сети проверил все сколь = нибудь серьезные предприятия. Выяснилсоь, что на шелкопрядильном комбинате поговаривают о подпольном цехе. Офицер позвонил своему старому товарищу, который работал в УБХСС и, поговорив о посторонних о:вещах, невзначай спросил:
– Как там наши шелководы живут?
– Что ты имеешь в виду? – Насторожился собеседник.
– Ничего, – рассмеялся Борис Алкадьевич, – чего это ты нервным стал? Жена на днях говорила о французском шелке, вот я и вспомнил. Ты-то о дефиците все знаешь.
– А-а-а, – неопределенно протянул товарищ, – из Франции мы ничего не получали уже лет пять.
Поговорив еще несколько минут, следователь положил трубку. Он решил по своим каналам проверить серьезность слуха. В это время его милицейский собеседник, известный среди своих сослуживцев умением анализировать ситуацию, доложил по инстанции о предмете интереса службы безопасности. Информация об этом сразу прошла до самого «верха». Через час о ней знал Чабанов. Еще через два – он принял решение закрыть подпольный цех, производивший шелк, отправив его станки на металлолом.
Месяц стпустя первый секретарь обкома партии вызвал к себе начальник областного управления государственной безопасности.
– Я не собираюсь вмешиваться в ваши дела, – сказал он, заботливо посадив полковника напротив себя, – но в городе все еще говорят небылицы о нападении на банк. Надо быстрее осудить бандитов, тем более, что двое из них в ваших руках.
– Пешки, – возразил офицер, – суд над ними может осложнить следствие.
– Уж не хотите ли вы сказать, что у вас под носом орудует целая банда, а вы ничего не делаете?
– Все, что входит в компетенцию управления, мы делаем, – жестко сказал полковник.
– Тогда посадите их на скамью подсудимых и дайте обкому спокойно работать. Дело на контроле самого «верха» и мне звонят каждый день.
– Нам спешить нельзя, – полковник сжал зубы, – мы не пожарная команда.
– Я в этом не уверен, – Моршанский поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, потом снова вернулся к столу.
– Извините, – в голосе секретаря звучало сожаление, – я погорячился, но и вы поймите меня. Я не знаю, что ответить столице, от меня требуют скорейшего суда.
Вернувшись в управление, полковник вызвал к себе следователя.
– Скажите, майор, вы видите пути выхода из этого «подвала»? Я имею в виду нападение на банк.
– Как это ни страшно звучит, – ответил офицер, – но теперь я уверен, что у нас в области действует серьезная подпольная организация. Нападение на банк, инкассаторы, расстрел приисковой машины – это все звенья одной цепи. Я понимаю это, но не могу положить вам на стол ни одного, сколь-нибудь серьезного следа. На мой взгляд, какой-то интеллигент организовал подпольную бандитскую сеть из глубоко законсперированных звенья. Работать против него сложно. При малейшем сигнале об опасности он, без сожаления, уничтожает целые ячейки своей организации. Это умный и серьезный противник, против которого придется вести длительную и кропотливую работу.
– Тогда сделаем так, – полковник протянул своему подчиненному документы о нападении на банк, которые до этого просматривал, – вы подготовьте их к суду. Бумаги и налетчиков передайте по инстанции, но обложите их так, чтобы мы знали кто, когда и что им принесет. Может быть, нам удасться нащупать их след. А сами, не спеша, продолжайте работать по этому делу, используя наши каналы.
– Я все понял.
– Держите меня в курсе дела, – полковник пожал руку следователю и кивнул ему, прощаясь.
Жена была счастлива до обалдения.
– Григорий Петрович, ну этот мой знакомый, появился ровно пятого числа. Протянул мне тысячу рублей и пригласил в ресторан. Когда сели, я ему рассказал, что нашел троих ребят. Он тут же выложил обещанные деньги.
« Поздравляю, – говорит, – командир. Только помни, что с сегодняшнего дня тебе и твоим ребятам придется строго следить за собой. Не дай бог сболтнуть лишнего или показать кому-то, что у вас появились лишние деньги. Заведите сберегательные книжки, а шиковать будете в отпусках, подальше от дома.»
Я решил, что он прав. Мы немного выпили и разошлись. Больше я его не видел, но деньги получал исправно. В дом пришел достаток. Месяца через два меня встретил почтальон и вручил заказное письмо. Не знаю почему, но читал я его в туалете, закрывшись от жены и сына. В письме было написано, что сегодня в девятнадцать часов мы должны собраться. Через час, на вокзале в тридцать восьмой ячейке нас будет ждать чемодан и сумка с оружием и одеждой. Дальше надо было все это взять и прийти на стоянку, к памятнику. Там сесть в светлую «волгу» с номерными знаками 13-13. В машине всем переодеться и вооружиться, потом приказать водителю ехать к железнодорожному переезду около поселка Белово. Там, в соответствие со схемой, приложенной к письму, занять оборону. От группы требуется одно – задержать или уничтожить милицейские машины, если они от двадцати одного до двадцати двух часов поедут от станции к поселку. Мы исправно пролежали в степи час, но, слава богу, машин не было и стрелять не пришлось. Я все вернул на вокзал, заплатил водителю и выдал деньги за операцию своим ребятам. Когда мы возвращались домой, Алик, один из моих ребят, догнал меня и отказался от такой работы и таких денег. Я, как меня научил Григорий Петрович, сказал ему, что он сам волен решать быть ему с нами или нет. Из дома я позвонил по «тревожному» телефону, передал привет от бабы Фени и через полчаса пошел гулять по бульвару. Меня догнал какой-то блеклый человечек. Он сказал, что пришел от Гриши, и я ему все рассказал, а утром узнал, что Алик исчез.
«Ушел из дома и не вернулся», – сказала жена, звонившая утром по друзьям.
Тогда я понял, что все серьезнее, чем я предполагал, но было поздно. Потом мне позвонили и посоветовали в следующий раз не ошибаться. Через пять дней я нашел замену Алику.
Пересыпкин облизал пересохшие губы. Следователь встал, открыл дверь и попросил принести чаю. Какое-то мгновение он смотрел на налетчика, потом спросил:
– Извините, а как фамилия Григория Петровича?
– Сиволоб, сейчас не знаю, а тогда он работал снабженцем в ПМК – 10.
Солдат принес два стакана чая, печенье, конфеты. Виктор взял в руки горячий стакан и, не замечая этого, жадными глотками осушил его.
– Вот, собственно, и все. До банка я участвовал в четырех акциях. Каждый раз все было расписано по минутам. Нам оставалось лишь досконально следовать переданным указаниям. После ареста мне передали записку о том, чтобы я молчал до тех пор, пока хватит сил.
– Где ваша жена?
В глазах Пересыпкина появилась тоска.
– Не знаю. Мне передали от нее записку.
– В камеру?
– Да.
– Когда?
– Четыре дня назад.
– Кто?
– Я не видел. Ночью стукнула полка на двери и кто-то положил на нее письмецо, а минут через десять открыл и протянул руку. Я понял и вернул записку. Там ничего не было, – предваряя вопрос следователя, сказал Пересыпкин. – Она написала, что любит и понимает меня, будет ждать сколько потребуется, а в конце была такая фраза: «Нам предложили уехать, и я поняла, что они правы. Тебе сообшат где мы.»
– Ну, – офицер поднялся, – отдыхайте, на сегодня хватит…
Старший следователь областной прокуратуры Шляфман столкнулся на ступенях обкома с директором швейной фабрики Чабановым.
– Здравствуйте, – сдержанно поздоровался Леонид Федорович.
Эмиль Абрамович чуть задержал руку Чабанова в своей и скороговоркой произнес:
– Этот бандит переведен в КГБ, заговорил, но его людей в городе нет.
– Хорошо.
Леонид Федорович сел в свою машину и, проезжая мимо областного управления комитета государственной безопасности, усмехнулся. Даже эта серьезная, по его мнению организация, не могла нанести ему ощутимых потерь.
Совсем о другом думали сейчас в этом здании. Когда оперативники доложили, что по адресам, указанным арестованным, никого не оказалось, туда выехал следователь. Он долго ходил по квартирам, носившим следы поспешного бегства, и удивлялся. Всего несколько дней назад в них жили люди, играли дети и вдруг все бросили и уехали, не поставив в известность даже родственников и родителей.
« Им-то, женам и детям, ничего не грозило. Так какие же слова, а главное – кто, нашел, чтобы убедить их бросить насиженные места, работу?.. – Думал офицер, – Со времен гражданской войны никто, а тем более, бандиты, не вывозили семьи своих товарищей. Скорее всего, тут действует интеллигент, совершенно не знакомый с законами преступного мира. Налет на банк, акции, расписанные по минутам и обеспеченные техникой и оружием – это уже не банда, а серьезная организация. Она строго законсперирована и потребуется немало времени для ее поиска. Похоже, Пересыпкин и Кутайсов больше ничего не знают. Осталась только одна ниточка – Яшка, завербовавший Кутайсова. Сиволоб, к сожалению, полгода назад скончался от инфаркта.»
Через час по городам страны разошлись фотографии уехавших людей, а в лагерь, где сидел Яшка – вызов. Первым ответил лагерь: заключенный, интересовавший КГБ, три дня назад исчез. Охрана предполагает, что он убит, но организованные поиски пока результата не дали. Таким образом, их снова опередили и следователь решил начать тщательную проверку всех местных предприятий, производящих дефицит. Умный человек, способный в течение нескольких часов дотянуться до сибирского лагеря и убрать свидетеля, не мог не наложить на них какой-нибудь оброк, а это уже след.
– Он же должен где-то зарабатывать деньги, – объяснил он свои действия начальству, – хотя бы на «мелкие» расходы.
КГБ области по своей оперативной сети проверил все сколь = нибудь серьезные предприятия. Выяснилсоь, что на шелкопрядильном комбинате поговаривают о подпольном цехе. Офицер позвонил своему старому товарищу, который работал в УБХСС и, поговорив о посторонних о:вещах, невзначай спросил:
– Как там наши шелководы живут?
– Что ты имеешь в виду? – Насторожился собеседник.
– Ничего, – рассмеялся Борис Алкадьевич, – чего это ты нервным стал? Жена на днях говорила о французском шелке, вот я и вспомнил. Ты-то о дефиците все знаешь.
– А-а-а, – неопределенно протянул товарищ, – из Франции мы ничего не получали уже лет пять.
Поговорив еще несколько минут, следователь положил трубку. Он решил по своим каналам проверить серьезность слуха. В это время его милицейский собеседник, известный среди своих сослуживцев умением анализировать ситуацию, доложил по инстанции о предмете интереса службы безопасности. Информация об этом сразу прошла до самого «верха». Через час о ней знал Чабанов. Еще через два – он принял решение закрыть подпольный цех, производивший шелк, отправив его станки на металлолом.
Месяц стпустя первый секретарь обкома партии вызвал к себе начальник областного управления государственной безопасности.
– Я не собираюсь вмешиваться в ваши дела, – сказал он, заботливо посадив полковника напротив себя, – но в городе все еще говорят небылицы о нападении на банк. Надо быстрее осудить бандитов, тем более, что двое из них в ваших руках.
– Пешки, – возразил офицер, – суд над ними может осложнить следствие.
– Уж не хотите ли вы сказать, что у вас под носом орудует целая банда, а вы ничего не делаете?
– Все, что входит в компетенцию управления, мы делаем, – жестко сказал полковник.
– Тогда посадите их на скамью подсудимых и дайте обкому спокойно работать. Дело на контроле самого «верха» и мне звонят каждый день.
– Нам спешить нельзя, – полковник сжал зубы, – мы не пожарная команда.
– Я в этом не уверен, – Моршанский поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, потом снова вернулся к столу.
– Извините, – в голосе секретаря звучало сожаление, – я погорячился, но и вы поймите меня. Я не знаю, что ответить столице, от меня требуют скорейшего суда.
Вернувшись в управление, полковник вызвал к себе следователя.
– Скажите, майор, вы видите пути выхода из этого «подвала»? Я имею в виду нападение на банк.
– Как это ни страшно звучит, – ответил офицер, – но теперь я уверен, что у нас в области действует серьезная подпольная организация. Нападение на банк, инкассаторы, расстрел приисковой машины – это все звенья одной цепи. Я понимаю это, но не могу положить вам на стол ни одного, сколь-нибудь серьезного следа. На мой взгляд, какой-то интеллигент организовал подпольную бандитскую сеть из глубоко законсперированных звенья. Работать против него сложно. При малейшем сигнале об опасности он, без сожаления, уничтожает целые ячейки своей организации. Это умный и серьезный противник, против которого придется вести длительную и кропотливую работу.
– Тогда сделаем так, – полковник протянул своему подчиненному документы о нападении на банк, которые до этого просматривал, – вы подготовьте их к суду. Бумаги и налетчиков передайте по инстанции, но обложите их так, чтобы мы знали кто, когда и что им принесет. Может быть, нам удасться нащупать их след. А сами, не спеша, продолжайте работать по этому делу, используя наши каналы.
– Я все понял.
– Держите меня в курсе дела, – полковник пожал руку следователю и кивнул ему, прощаясь.
ГЛАВА 10
Прапорщик Березняк дослуживал последние полгода своего пятилетнего договора и серьезно подумывал над тем, чтобы оставить армию. За пятнадцать лет, проведенных на границе, он порядком устал. Особенно трудно дались ему три года после демобилизации Зангирова. Муса уехал и не подавал о себе вестей. Вначале Березняк считал это необходимостью строгой конспирации, потом стал бояться, что его бросили одного. Его даже не устраивали систематические переводы денег на открытые им счета в Сочи и Сухуми. Теперь прапорщик больше всего боялся, что о его предательстве узнают его товарищи по службе. Дело дошло до того, что он несколько раз пытался застрелиться. Один раз пистолет из его рук вынула Оксана. После этого она целый месяц не оставляла его одного. Она даже ходила с ним в штаб, чем вызвала множество шуток. Только после того, как они доняли Березняка, он поклялся жене оставить саму мысль о самоубийстве. При этом он постоянно носил с собой заряженный пистолет и один патрон, для себя, в часовом карманчике брюк. Как-то раз, стирая его галифе, Оксана наткнулась на патрон. Она долго рассматривала его, потом подошла к мужу, обняла его и прошептала на ухо:
– Не кисни, скоро у нас будет девчонка.
Сейчас их Ланке уже полгода. Их детям не нужно будет думать о будущем. Березняк приготовил им все для хорошего старта – деньги, машину, особняк на берегу Черного моря.
Сегодня ночью прапорщика мучили кошмары. Вечером с почты принесли открытку от сержанта Яковенко, уехавшего домой в прошлом году. Юноша скучал по границе и часто писал в отряд. Рядом с подписью бывшего пограничника стояла волнистая закорючка. Это означало, что завтра через границу опять пойдет караван, который необходимо сопроводить.
При одной мысли о том, что ему снова надо идти на предательство, Березняка прошиб пот. Вечером, придя домой после службы, он долго сидел на высоком крыльце барака, курил и смотрел в высокое звездное небо. Странные мысли тревожили пограничника. Он думал о том, что когда жил бедно, собирая и откладывая каждую копейку, тогда и спал хорошо, и каждый праздник встречал с радостью, и каждой солдатской шутке смеялся от души. Сейчас у него было все, кроме душевного покоя. Покоя, который не принесли ему большие деньги. Так стоило ли менять нищету на страх и ненависть к самому себе?! Спрашивал себя Березняк и не мог ответить на этот вопрос. Он слышал мелодичный голос жены, что-то напевавший по-украински. До него доносился и яростный спор мальчишек, вечно препиравшихся в это время из-за того, кому из них держать Ланку на руках, когда мама будет купать сестренку. И жена, и дети жили нормальной человеческой жизнью, а он?..
В семнадцать часов прапорщик встретил знакомую вереницу верблюдов. Они уже были в пяти километрах от границы. Березняк, не обнаруживая себя, пропустил мимо караван и незаметно пошел вслед, держась в метрах семистах позади. Каждый раз, провожая от границы или к ней контрабандистов, прапорщик ломал голову над тем, почему ему необходимо быть рядом с ним. Тропа была выбрана так умело, что одна из ее петель проходила в двух километрах от крепости, но, тем не менее, была безопасна. Да и что можно было сделать для спасения людей и груза, если бы их обнаружили пограничники?!
«Вот бандит, – подумал с некоторым уважением о старике-контрабандисте Березняк, – его не перевоспитали даже десять лет лагерей.»
– Стой! – Послышался откуда-то боку зычный окрик.
В тишине пустыни он прозвучал, как разрыв гранаты. Березняк упал на песок и, не замечая его палящего зноя, пополз на вершину бархана. Караванщики уже положили верблюдов кольцом, внутри которого не было видно ни одного человека. Только время от времени между животными мелькала белая чалма проводника.
«Кто кричал?!»
Березняк осторожно поднес к глазам бинокль, осмотрел местность и чуть не вскрикнул. Между границей и караваном лежали старшина Белкин и рядовой Исмаилов.
«У Белкина сегодня день рождения, – вспомнил прапорщик. – Вот он и решил воспользоваться свободным временем, чтобы поучить молодого бойца, который должен его сменить, ориентироваться на местности. И, к моему несчастью, решил сделать это не на пологоне, а вблизи от крепости, а тут – мы.»
Березняк видел резко обозначившиеся скулы старшины и его прищуренные глаза и понял, что солдат скорее умрет, чем пропустит нарушителей к границе.
«Может, ради этого случая мне и платят деньги?»
Прапорщик отложил бинокль и подтянул к себе карабин. Белкин был хорошо виден, но едва Березняк поднес приклад к плечу, как старшина перекатился на новое место. Он поднял голову и что-то приказал Исмаилову. Тот вскочил и побежал к крепости. Прапорщик повел за ним ствол и выругался вслух.
– Осел, – он с силой ударил себя по лбу, – выстрел тут же поднимет крепость.
И, словно услышав его, старшина ударил очередью поверх верблюдов. В ответ загрохотали автоматы караванщиков.
Стрельба просветила Березняка. Он вдруг понял мысль далекого руководителя Организации. Прапорщика знает только старик-проводник, работающий на почте. Он же каким-то образом связан с Союзом и сопредельной стороной. Разорвать эту цепочку может только Березняк. Он опять приподнялся. Белкин стрелял короткими очередями, перекатываясь среди барханов «дымящихся» от пуль караванщиков. Проводник лежал посреди круга, очерченного лежащими животными. Похоже, его берегли, рассчитывая, прорваться. Прапорщик осторожно подвел ствол карабина под обрез чалмы, задержал дыхание и мягко утопил скусковой крючок. Отдачи он почти не почувствовал. Старик дернулся всем телом и замер. Белая чалма стала чернеть. На всякий случай он послал еще две пули в тело проводника. Потом поднял над барханом свою фуражку. В ответ ему махнул старшина. Огонь со стороны каравана прекратился. Прапорщик видел, как один из караванщиков подполз к проводнику, снял с него чалму и укрыл ею мертвеца. Со стороны отряда послышался стрекочущий звук.
«Наши идут на БРДМах», – почему-то облегченно подумал прапорщик.
Две бронемашины, с которых на ходу спрыгивали пограничники, медленно поползли в сторону Белкина. Стрельба стихла, и с земли поднялся командир отряда.
– Прекратите бессмысленное сопротивление, – прокричал он на русском, английском и фарси.
Автоматная очередь сбила с него фуражку. Грузный полковник резво скакнул в сторону и упал. Березняк показалось, что он ранен или убит, но командир махнул рукой, и прапорщик понял, что ошибся. Еще несколько раз офицер взывал к разуму нарушителей, но те продолжали стрелять. Тогда к каравану двинулись солдаты, но плотный огонь не дал им приблизиться к кольцу верблюдов. Прапорщик, в очередной раз перезаряжая карабин, увидел, что на башенках появились пограничники. Машины двинулись к нарушителям и ударили по ним из пулеметов. Караванщики запели что-то заунывное.
«Молятся, – понял Березняк, – эти не сдадутся.»
Броневики, не прекращая стрельбы, приблизились к каравану. Пулеметный смерч поднял облако пыли над кольцом людей и животных. Через несколько минут наступила тишина. Прапорщик пришел в себя внизу, среди своих. Все громко говорили, каждый – о своем. Белкин рассказывал, что после того, как он отослал молодого бойца подальше от стрельбы, они с прапорщиком с двух сторон взялись за нарушителей.
– Им ни вперед, ни назад ходу нет.
– Молодцы, – полковник пожал им руки, – представляю вас к награде.
– А что они такие заморенные? – Услышал Березняк и почувствовал, что напряжение боя оставило его. Он оглянулся и увидел, что солдаты собрались вокруг убитых нарушителей. Семеро страшно худых мужчин, одетых в настоящие лохмотья и старик-проводник лежали в одном ряду. У троих на груди были подсумки с магазинами.
– Наверное наркоманы, – предположил замполит, – они знали не больше своих верблюдов. Вот наш почтарь, тот, похоже, мог нам порассказать много интересного, – офицер с сожалением покачал головой, – но он мертвее мертвого.
Командир высыпал на песок содержимое одного из хурджунов. – Посмотрим, что они несли через границу.
Из коробок посыпались золотые обручальные кольца и серебряные ложки.
– Тут можно жениться на целой дивизии баб, – он ткнул сопогом в соседних мешок.
– Зачем за границей наше золото и серебро? – Спросил кто-то из солдат.
– Выясним, а сейчас соберите убитых и груз. Внимательно осмотрите животных, – полковник нахмурился, – может у них в желудках что-нибудь спрятано…
Через неделю Березняку позвонил Зангиров.
– Ты жив? – Удивился прапорщик.
– Конечно, – рассмеялся Муса, – вот собираюсь с женой на Черное море, хотел у тебя погостить. Я слышал, что твою жена с ребятишками, обычно там отдыхают от вашей жары?
– Да, – прапорщик почувствовал волнение.
– Ты скоро демобилизуешься?
– Меньше полгода осталось.
– И сразу туда, к семье?
– Конечно.
– Тогда и встретимся, я приеду и позвоню тебе или заранее дам телеграмму.
Только когда Муса положил трубку, Березняк понял, что ему разрешено демобилизоваться и облегченно вздохнул. Он не знал, что решение отпустить его на покой и закрыть этот мост через границу Леонид Федорович принял после долгих колебаний.
«Старею, – остыв от спора с Беспаловым, подумал Чабанов, – теряю гибкость и становлюсь жадным. И чего держаться за этот контрабандный путь – нынешняя перестройка дает возможность почти открыто гнать за рубеж все, что угодно.
– Не кисни, скоро у нас будет девчонка.
Сейчас их Ланке уже полгода. Их детям не нужно будет думать о будущем. Березняк приготовил им все для хорошего старта – деньги, машину, особняк на берегу Черного моря.
Сегодня ночью прапорщика мучили кошмары. Вечером с почты принесли открытку от сержанта Яковенко, уехавшего домой в прошлом году. Юноша скучал по границе и часто писал в отряд. Рядом с подписью бывшего пограничника стояла волнистая закорючка. Это означало, что завтра через границу опять пойдет караван, который необходимо сопроводить.
При одной мысли о том, что ему снова надо идти на предательство, Березняка прошиб пот. Вечером, придя домой после службы, он долго сидел на высоком крыльце барака, курил и смотрел в высокое звездное небо. Странные мысли тревожили пограничника. Он думал о том, что когда жил бедно, собирая и откладывая каждую копейку, тогда и спал хорошо, и каждый праздник встречал с радостью, и каждой солдатской шутке смеялся от души. Сейчас у него было все, кроме душевного покоя. Покоя, который не принесли ему большие деньги. Так стоило ли менять нищету на страх и ненависть к самому себе?! Спрашивал себя Березняк и не мог ответить на этот вопрос. Он слышал мелодичный голос жены, что-то напевавший по-украински. До него доносился и яростный спор мальчишек, вечно препиравшихся в это время из-за того, кому из них держать Ланку на руках, когда мама будет купать сестренку. И жена, и дети жили нормальной человеческой жизнью, а он?..
В семнадцать часов прапорщик встретил знакомую вереницу верблюдов. Они уже были в пяти километрах от границы. Березняк, не обнаруживая себя, пропустил мимо караван и незаметно пошел вслед, держась в метрах семистах позади. Каждый раз, провожая от границы или к ней контрабандистов, прапорщик ломал голову над тем, почему ему необходимо быть рядом с ним. Тропа была выбрана так умело, что одна из ее петель проходила в двух километрах от крепости, но, тем не менее, была безопасна. Да и что можно было сделать для спасения людей и груза, если бы их обнаружили пограничники?!
«Вот бандит, – подумал с некоторым уважением о старике-контрабандисте Березняк, – его не перевоспитали даже десять лет лагерей.»
– Стой! – Послышался откуда-то боку зычный окрик.
В тишине пустыни он прозвучал, как разрыв гранаты. Березняк упал на песок и, не замечая его палящего зноя, пополз на вершину бархана. Караванщики уже положили верблюдов кольцом, внутри которого не было видно ни одного человека. Только время от времени между животными мелькала белая чалма проводника.
«Кто кричал?!»
Березняк осторожно поднес к глазам бинокль, осмотрел местность и чуть не вскрикнул. Между границей и караваном лежали старшина Белкин и рядовой Исмаилов.
«У Белкина сегодня день рождения, – вспомнил прапорщик. – Вот он и решил воспользоваться свободным временем, чтобы поучить молодого бойца, который должен его сменить, ориентироваться на местности. И, к моему несчастью, решил сделать это не на пологоне, а вблизи от крепости, а тут – мы.»
Березняк видел резко обозначившиеся скулы старшины и его прищуренные глаза и понял, что солдат скорее умрет, чем пропустит нарушителей к границе.
«Может, ради этого случая мне и платят деньги?»
Прапорщик отложил бинокль и подтянул к себе карабин. Белкин был хорошо виден, но едва Березняк поднес приклад к плечу, как старшина перекатился на новое место. Он поднял голову и что-то приказал Исмаилову. Тот вскочил и побежал к крепости. Прапорщик повел за ним ствол и выругался вслух.
– Осел, – он с силой ударил себя по лбу, – выстрел тут же поднимет крепость.
И, словно услышав его, старшина ударил очередью поверх верблюдов. В ответ загрохотали автоматы караванщиков.
Стрельба просветила Березняка. Он вдруг понял мысль далекого руководителя Организации. Прапорщика знает только старик-проводник, работающий на почте. Он же каким-то образом связан с Союзом и сопредельной стороной. Разорвать эту цепочку может только Березняк. Он опять приподнялся. Белкин стрелял короткими очередями, перекатываясь среди барханов «дымящихся» от пуль караванщиков. Проводник лежал посреди круга, очерченного лежащими животными. Похоже, его берегли, рассчитывая, прорваться. Прапорщик осторожно подвел ствол карабина под обрез чалмы, задержал дыхание и мягко утопил скусковой крючок. Отдачи он почти не почувствовал. Старик дернулся всем телом и замер. Белая чалма стала чернеть. На всякий случай он послал еще две пули в тело проводника. Потом поднял над барханом свою фуражку. В ответ ему махнул старшина. Огонь со стороны каравана прекратился. Прапорщик видел, как один из караванщиков подполз к проводнику, снял с него чалму и укрыл ею мертвеца. Со стороны отряда послышался стрекочущий звук.
«Наши идут на БРДМах», – почему-то облегченно подумал прапорщик.
Две бронемашины, с которых на ходу спрыгивали пограничники, медленно поползли в сторону Белкина. Стрельба стихла, и с земли поднялся командир отряда.
– Прекратите бессмысленное сопротивление, – прокричал он на русском, английском и фарси.
Автоматная очередь сбила с него фуражку. Грузный полковник резво скакнул в сторону и упал. Березняк показалось, что он ранен или убит, но командир махнул рукой, и прапорщик понял, что ошибся. Еще несколько раз офицер взывал к разуму нарушителей, но те продолжали стрелять. Тогда к каравану двинулись солдаты, но плотный огонь не дал им приблизиться к кольцу верблюдов. Прапорщик, в очередной раз перезаряжая карабин, увидел, что на башенках появились пограничники. Машины двинулись к нарушителям и ударили по ним из пулеметов. Караванщики запели что-то заунывное.
«Молятся, – понял Березняк, – эти не сдадутся.»
Броневики, не прекращая стрельбы, приблизились к каравану. Пулеметный смерч поднял облако пыли над кольцом людей и животных. Через несколько минут наступила тишина. Прапорщик пришел в себя внизу, среди своих. Все громко говорили, каждый – о своем. Белкин рассказывал, что после того, как он отослал молодого бойца подальше от стрельбы, они с прапорщиком с двух сторон взялись за нарушителей.
– Им ни вперед, ни назад ходу нет.
– Молодцы, – полковник пожал им руки, – представляю вас к награде.
– А что они такие заморенные? – Услышал Березняк и почувствовал, что напряжение боя оставило его. Он оглянулся и увидел, что солдаты собрались вокруг убитых нарушителей. Семеро страшно худых мужчин, одетых в настоящие лохмотья и старик-проводник лежали в одном ряду. У троих на груди были подсумки с магазинами.
– Наверное наркоманы, – предположил замполит, – они знали не больше своих верблюдов. Вот наш почтарь, тот, похоже, мог нам порассказать много интересного, – офицер с сожалением покачал головой, – но он мертвее мертвого.
Командир высыпал на песок содержимое одного из хурджунов. – Посмотрим, что они несли через границу.
Из коробок посыпались золотые обручальные кольца и серебряные ложки.
– Тут можно жениться на целой дивизии баб, – он ткнул сопогом в соседних мешок.
– Зачем за границей наше золото и серебро? – Спросил кто-то из солдат.
– Выясним, а сейчас соберите убитых и груз. Внимательно осмотрите животных, – полковник нахмурился, – может у них в желудках что-нибудь спрятано…
Через неделю Березняку позвонил Зангиров.
– Ты жив? – Удивился прапорщик.
– Конечно, – рассмеялся Муса, – вот собираюсь с женой на Черное море, хотел у тебя погостить. Я слышал, что твою жена с ребятишками, обычно там отдыхают от вашей жары?
– Да, – прапорщик почувствовал волнение.
– Ты скоро демобилизуешься?
– Меньше полгода осталось.
– И сразу туда, к семье?
– Конечно.
– Тогда и встретимся, я приеду и позвоню тебе или заранее дам телеграмму.
Только когда Муса положил трубку, Березняк понял, что ему разрешено демобилизоваться и облегченно вздохнул. Он не знал, что решение отпустить его на покой и закрыть этот мост через границу Леонид Федорович принял после долгих колебаний.
«Старею, – остыв от спора с Беспаловым, подумал Чабанов, – теряю гибкость и становлюсь жадным. И чего держаться за этот контрабандный путь – нынешняя перестройка дает возможность почти открыто гнать за рубеж все, что угодно.
ГЛАВА 11
По тому, как тяжело муж поднимался по лестнице, Анна Викторовна поняла, что он очень устал. Она заранее открыла дверь и, улыбаясь, смотрела, как Леонид Федорович преодолевает последние ступени.
– Ленечка, – она прижалась к нему и, сняв с него шляпу, погладила его серебристые от седины, но по-прежнему густые волосы, – устал, милый?
– Что ты, Аннушка, – Чабанов улыбнулся жене и отстранил ее, собравшуюся снимать с него плащ, – я сам. У меня был трудный день вот и зашаркал подошвами. А ты, небось, невесть что подумала?
– Нисколечко, просто захотела встретить тебя у порога.
Он снял плащ, туфли и прошел в комнату.
– Может нам действительно пора сменить третий этаж на особнячок где-нибудь в тихом пригороде?
– Как хочешь, но я тут привыкла. Здесь наша Галка выросла, внучки начали бегать, соседи все знакомые. Выйдешь, иной раз, посидишь с ними, все легче на душе. Когда работала, об этом не думала, а сейчас… – Она замолчала и пригладила рукой волосы.
Леонид Федорович вдруг увидел, что ее по-прежнему узкая кисть обтянута прозрачной кожей, провисшей на тыльной стороне ладони. Чабанов, чтобы скрыть страх перед неожиданно увиденной старостью жены, склонил голову, прижал ее руку к губам.
– Я очень люблю тебя, Аннушка.
– И я тебя, Леня.
Они немного постояли, прижавшись друг к другу.
– Ну, – она осторожно отстранилась от него, – садись к столу, буду тебя кормить.
Леонид Федорович сидел в кресле и смотрел на жену. Она легко, по-девичьи, бегала из кухни в комнату и обратно. А когда поворачивалась спиной, и не было видно морщин на шее и лице, то вовсе походила на молоденькую Аннушку, ради которой, когда-то, Чабанов был готов забраться на луну.
– Давай, выпьем чего-нибудь, – она застенчиво улыбнулась. Леонид Федорович вспомнил, что она до сих пор не разбирается в спиртном и почти не пьет.
– Крепкого или слабого?
– Сам выбирай.
Он открыл бар, достал бутылку армянского коньяка и лимон. Она принесла маленькие золотые рюмочки. Они были выполнены в виде небольших шариков и очень нравились Чабанову. Потом жена включила магнитофон и негромкая, нежная музыка заполнила комнату. На ее волнах от Леонида Федоровича уплыли прожитые годы. Он видел перед собой сверкающие глаза Аннушки и ничего не слышал. Он даже забыл о том, что сегодня весь день ломал голову над тем, как бы удобнее рассадить своих людей в Кремле, чтобы они смогли пересидать распад КПСС и удержаться в верхах новой власти. Трудность была в том, что ни сам Чабанов, ни его аналитики – не могли уверенно сказать – удержиться ли в руководстве партии Горбачев и кто придет ему на смену, если он проиграет?..
– Леня, – он вдруг почувствовал ее руку на своей щеке, – к нам звонят. Это, конечно, к тебе.
Он встал и с твердым намерением выгнать любых посетителей открыл дверь. На лестничной клетке стояли Шляфман, Беспалов и Коробков. Последнее так поразило Чабанова, что он не мог ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Дело в том, что первые двое встречались и знали о своем месте в Организации, а о Коробкове в ней знал только он сам.
– В чем дело?– Наконец проговорил он и тут же понял всю глупость своего вопроса.
Беспалов усмехнулся и шагнул через порог. Только тут Чабанов окончательно пришел в себя.
– Прошу.
Он пропустил их в прихожую и, стиснув зубы, молча смотрел, как ночные посетители снимают плащи.
– Сюда, – Чабанов провел их в кабинет.
Жена, прекрасно чувствовавшая настроение мужа, даже не вышла из гостиной.
Сели. Несколько секунд длилось тягостное молчание. Чабанов сображал как о Коробкове могли узнать его ближайшие помощники по, как он говорил, горячим делам. А гости, похоже, не знали с чего начать разговор.
– Не ломайте голову, – вздохнув, произнес Беспалов, – это я вычислил Александра Гурьевича. Дело не сложное, если знаешь вашу приверженность к толковым людям. Сегодня в крае нет экономиста сильнее Коробкова. Остальное было делом техники и человеческой психологии. – Он опять усмехнулся, – а я когда-то был неплохим сыщиком.
– Ладно, оставим это, – поднял руку Чабанов, – в конце концов, мой «мозговой центр» может себе позволить роскошь один раз собраться в моей квартире. Но давайте о деле, что привело вас ко мне?
Шляфман, по-мальчишески шмыгнув носом, проговорил:
– То, за что вы всех нас, каждого в свое время, привлекли в Организацию – трезвый расчет и ум. Сначала мы с Константином Васильевичем пришли к выводу, что пора кончать нашу подпольную деятельность. Потом к такому же решению пришел и Александр Гурьевич. Знаете, как это ни банально звучит, но сколько веревочке не виться, а конец будет. Кроме того, нынешние перемены вселяют в нас уверенность, что теперь можно жить и по-другому.
– И что же? – Усмехнулся Чабанов.
Он ни на секунду не допускал мысли, что эти смелые и решительные люди, не испугавшиеся вступить в поединок со всей советской милицией и комитетом государственной безопасности, теперь, когда все это уходило в прошлое, решили порвать со своим детищем – Организацией. Единственное, что могли их привести в его дом – это нехватка информации. Она способна породить не только страх и неуверенность, но и ненужные иллюзии. Они не видят, что на смену коммунистическому монстру уже пришел дикий запад. В русском варианте, как это представлял себе Чабанов, это был кровавый молох, способный погрузить страну в пучину новой революции. Похоже, они этого не знали или не хотели знать. Он собрался было сказать об этом, но Коробков достал из кармана блокнот.
– Я тут прикинул.
«Никак не может отвыкнуть от записей, – разозлился Чабанов, – сколько я ему об этом говорил!»
Экономист лизнул палец и стал быстро шелестеть узкими листочками.
– У каждого из нас, – Александр Гурьевич взглянул поверх очков на Чабанова, – миллионов по десять – пятнадцать долларов есть. Этого хватит не только детям, но и внукам.
– О чем вы говорите? – От удивления Чабанов забыл то, о чем хотел говорить с ними. – Во всем крае, да что там говорит, во всей этой разваливающейся стране нет силы, способной остановить нас или хоть в чем-то помешать. Наша служба безопасности может свернуть голову не только любому врагу или посеять хаос, но и, если понадобится, захватить власть… – Он махнул рукой и заставил себя замолчать, перевел дыхание и снова начал:
– Ленечка, – она прижалась к нему и, сняв с него шляпу, погладила его серебристые от седины, но по-прежнему густые волосы, – устал, милый?
– Что ты, Аннушка, – Чабанов улыбнулся жене и отстранил ее, собравшуюся снимать с него плащ, – я сам. У меня был трудный день вот и зашаркал подошвами. А ты, небось, невесть что подумала?
– Нисколечко, просто захотела встретить тебя у порога.
Он снял плащ, туфли и прошел в комнату.
– Может нам действительно пора сменить третий этаж на особнячок где-нибудь в тихом пригороде?
– Как хочешь, но я тут привыкла. Здесь наша Галка выросла, внучки начали бегать, соседи все знакомые. Выйдешь, иной раз, посидишь с ними, все легче на душе. Когда работала, об этом не думала, а сейчас… – Она замолчала и пригладила рукой волосы.
Леонид Федорович вдруг увидел, что ее по-прежнему узкая кисть обтянута прозрачной кожей, провисшей на тыльной стороне ладони. Чабанов, чтобы скрыть страх перед неожиданно увиденной старостью жены, склонил голову, прижал ее руку к губам.
– Я очень люблю тебя, Аннушка.
– И я тебя, Леня.
Они немного постояли, прижавшись друг к другу.
– Ну, – она осторожно отстранилась от него, – садись к столу, буду тебя кормить.
Леонид Федорович сидел в кресле и смотрел на жену. Она легко, по-девичьи, бегала из кухни в комнату и обратно. А когда поворачивалась спиной, и не было видно морщин на шее и лице, то вовсе походила на молоденькую Аннушку, ради которой, когда-то, Чабанов был готов забраться на луну.
– Давай, выпьем чего-нибудь, – она застенчиво улыбнулась. Леонид Федорович вспомнил, что она до сих пор не разбирается в спиртном и почти не пьет.
– Крепкого или слабого?
– Сам выбирай.
Он открыл бар, достал бутылку армянского коньяка и лимон. Она принесла маленькие золотые рюмочки. Они были выполнены в виде небольших шариков и очень нравились Чабанову. Потом жена включила магнитофон и негромкая, нежная музыка заполнила комнату. На ее волнах от Леонида Федоровича уплыли прожитые годы. Он видел перед собой сверкающие глаза Аннушки и ничего не слышал. Он даже забыл о том, что сегодня весь день ломал голову над тем, как бы удобнее рассадить своих людей в Кремле, чтобы они смогли пересидать распад КПСС и удержаться в верхах новой власти. Трудность была в том, что ни сам Чабанов, ни его аналитики – не могли уверенно сказать – удержиться ли в руководстве партии Горбачев и кто придет ему на смену, если он проиграет?..
– Леня, – он вдруг почувствовал ее руку на своей щеке, – к нам звонят. Это, конечно, к тебе.
Он встал и с твердым намерением выгнать любых посетителей открыл дверь. На лестничной клетке стояли Шляфман, Беспалов и Коробков. Последнее так поразило Чабанова, что он не мог ни пошевелиться, ни произнести ни слова. Дело в том, что первые двое встречались и знали о своем месте в Организации, а о Коробкове в ней знал только он сам.
– В чем дело?– Наконец проговорил он и тут же понял всю глупость своего вопроса.
Беспалов усмехнулся и шагнул через порог. Только тут Чабанов окончательно пришел в себя.
– Прошу.
Он пропустил их в прихожую и, стиснув зубы, молча смотрел, как ночные посетители снимают плащи.
– Сюда, – Чабанов провел их в кабинет.
Жена, прекрасно чувствовавшая настроение мужа, даже не вышла из гостиной.
Сели. Несколько секунд длилось тягостное молчание. Чабанов сображал как о Коробкове могли узнать его ближайшие помощники по, как он говорил, горячим делам. А гости, похоже, не знали с чего начать разговор.
– Не ломайте голову, – вздохнув, произнес Беспалов, – это я вычислил Александра Гурьевича. Дело не сложное, если знаешь вашу приверженность к толковым людям. Сегодня в крае нет экономиста сильнее Коробкова. Остальное было делом техники и человеческой психологии. – Он опять усмехнулся, – а я когда-то был неплохим сыщиком.
– Ладно, оставим это, – поднял руку Чабанов, – в конце концов, мой «мозговой центр» может себе позволить роскошь один раз собраться в моей квартире. Но давайте о деле, что привело вас ко мне?
Шляфман, по-мальчишески шмыгнув носом, проговорил:
– То, за что вы всех нас, каждого в свое время, привлекли в Организацию – трезвый расчет и ум. Сначала мы с Константином Васильевичем пришли к выводу, что пора кончать нашу подпольную деятельность. Потом к такому же решению пришел и Александр Гурьевич. Знаете, как это ни банально звучит, но сколько веревочке не виться, а конец будет. Кроме того, нынешние перемены вселяют в нас уверенность, что теперь можно жить и по-другому.
– И что же? – Усмехнулся Чабанов.
Он ни на секунду не допускал мысли, что эти смелые и решительные люди, не испугавшиеся вступить в поединок со всей советской милицией и комитетом государственной безопасности, теперь, когда все это уходило в прошлое, решили порвать со своим детищем – Организацией. Единственное, что могли их привести в его дом – это нехватка информации. Она способна породить не только страх и неуверенность, но и ненужные иллюзии. Они не видят, что на смену коммунистическому монстру уже пришел дикий запад. В русском варианте, как это представлял себе Чабанов, это был кровавый молох, способный погрузить страну в пучину новой революции. Похоже, они этого не знали или не хотели знать. Он собрался было сказать об этом, но Коробков достал из кармана блокнот.
– Я тут прикинул.
«Никак не может отвыкнуть от записей, – разозлился Чабанов, – сколько я ему об этом говорил!»
Экономист лизнул палец и стал быстро шелестеть узкими листочками.
– У каждого из нас, – Александр Гурьевич взглянул поверх очков на Чабанова, – миллионов по десять – пятнадцать долларов есть. Этого хватит не только детям, но и внукам.
– О чем вы говорите? – От удивления Чабанов забыл то, о чем хотел говорить с ними. – Во всем крае, да что там говорит, во всей этой разваливающейся стране нет силы, способной остановить нас или хоть в чем-то помешать. Наша служба безопасности может свернуть голову не только любому врагу или посеять хаос, но и, если понадобится, захватить власть… – Он махнул рукой и заставил себя замолчать, перевел дыхание и снова начал: