– И не объявились людям?
– Мы работали по двенадцать часов в сутки – сначала нужно было восстановить корабль. Исследовать планету решили потом.
– И убили столько времени на рытье подземелья? Зачем?!
– Мы выбирали руду и использовали пустое пространство. И расплавленная порода становилась стенами. У нас было, чем это делать. Не это держало нас. Держал монтаж. И мы не знали, что здесь есть люди – вокруг не было и следа человека.
– Где же остальные? И – корабль?
– Через год можно было стартовать. Корабль не был абсолютно надежным, но большего сделать было нельзя.
Ис смолк, уйдя в далекий и непонятный мир, заново переживая минувшее.
– В последний день я пошел к озеру, но не успел дойти до воды, как за спиной встало бесшумное пламя. Меня сбило с ног. Когда я поднялся – сзади были только оплавленные стены.
Ис опять помолчал.
– Потом я перевалил через хребет, пошел вдоль каменной стены. Нашел ту, первую, пещеру. Оттуда увидел людей и верблюдов. Зарыл в пещере все лишнее. И упал на песок.
– Вот оно как, – задумчиво проговорил Геф и положил руку на плечо Иса. Быстро надвигалась тьма. Только на противоположной стороне долины еще светились зубцы гор, да два одиноких облачка, как сгустки света, стояли высоко в пустынном небе.
Ис провел рукой по лицу, словно снял паутину:
– Реально сейчас – наступающая ночь да дымные факелы на границе бронзового и железного веков. И я – голый человек на голой земле – выдал Ис полузабытую Цитату. Впрочем, он не думал, что это – цитата.
– Ну не очень-то голый! – рявкнул, услышав последние слова, подошедший Ртеп.
Они вошли в крепость. У входа в шатер стоял воткнутый в песок факел, горящие капли нефти падали с него. Ветра не было, и пламя лишь чуть покачивалось в синем воздухе ранней ночи, да мерно ходил, поблескивая обнаженным мечом, часовой.
14
15
16
17
– Мы работали по двенадцать часов в сутки – сначала нужно было восстановить корабль. Исследовать планету решили потом.
– И убили столько времени на рытье подземелья? Зачем?!
– Мы выбирали руду и использовали пустое пространство. И расплавленная порода становилась стенами. У нас было, чем это делать. Не это держало нас. Держал монтаж. И мы не знали, что здесь есть люди – вокруг не было и следа человека.
– Где же остальные? И – корабль?
– Через год можно было стартовать. Корабль не был абсолютно надежным, но большего сделать было нельзя.
Ис смолк, уйдя в далекий и непонятный мир, заново переживая минувшее.
– В последний день я пошел к озеру, но не успел дойти до воды, как за спиной встало бесшумное пламя. Меня сбило с ног. Когда я поднялся – сзади были только оплавленные стены.
Ис опять помолчал.
– Потом я перевалил через хребет, пошел вдоль каменной стены. Нашел ту, первую, пещеру. Оттуда увидел людей и верблюдов. Зарыл в пещере все лишнее. И упал на песок.
– Вот оно как, – задумчиво проговорил Геф и положил руку на плечо Иса. Быстро надвигалась тьма. Только на противоположной стороне долины еще светились зубцы гор, да два одиноких облачка, как сгустки света, стояли высоко в пустынном небе.
Ис провел рукой по лицу, словно снял паутину:
– Реально сейчас – наступающая ночь да дымные факелы на границе бронзового и железного веков. И я – голый человек на голой земле – выдал Ис полузабытую Цитату. Впрочем, он не думал, что это – цитата.
– Ну не очень-то голый! – рявкнул, услышав последние слова, подошедший Ртеп.
Они вошли в крепость. У входа в шатер стоял воткнутый в песок факел, горящие капли нефти падали с него. Ветра не было, и пламя лишь чуть покачивалось в синем воздухе ранней ночи, да мерно ходил, поблескивая обнаженным мечом, часовой.
14
Прошло три месяца, но стан бунтовщиков и отступников, как их именовал верховный жрец, не был обнаружен. Никто не выходил из долины, никто не входил в нее, чтобы не привести на хвосте лазутчиков. Только разведчики издали наблюдали храмовых стражей, кружащих по пескам каменной стены. Заходили они и в предгорья, но далеко не углублялись, боясь потерять лошадей, верблюдов и головы. Наконец наместнику надоела эта пляска у каменного барьера, и он пообещал денежную премию за сведения о бунтовщиках и плети – за отсутствие сведений.
На десятый день после этого новый отряд – двести конных храмовых стражей и сто верблюдов с припасами – подошел к широкому устью. Но лишь четвертое ущелье привело их к перевалу., за которым лежала долина. И было это через три с половиной месяца после прихода туда Иса.
Последователи не теряли времени даром – между наружной и внутренней стенами кольца проложили перекрытия, образовав по всему периметру их два этажа с окнами, выходящими внутрь крепостного двора. Верхняя боевая площадка, служившая крышей этому жилью, снаружи ограничивалась парапетом, в котором через каждые три шага были сделаны амбразуры. На углах стен возвышалось шесть башен – еще два этажа над верхней площадкой. И амбразуры в них глядели не только вперед, но и в стороны. Об отделке пока не думали, а полы застлали сухой травой и ветвями. Очаги были сложены во дворе под навесами. Все вошли в кольцо, закрыв за собою стальные ворота. За стенами остались только конная сотня и патрули на перевалах.
Верхний этаж северной башни занял Учитель – оттуда хорошо просматривалась дорога, идущая на перевал. На верхних площадках башен установили баллисты, на стенах у амбразур – самострелы.
Гонец с перевала прискакал утром. Не доезжая шагов двадцати до стены – по крутому склону кольцевого вала конь подниматься не желал, – он крикнул караульному на башне:
– Двести конных храмовых стражей, вооружены по-имперски! До перевала по тропе им подниматься четыре часа!
– Скачи назад. Наблюдайте. Себя не обнаруживайте. На перевале, если мы не успеем, сколько возможно – задержать! – крикнул гонцу в амбразуру слышавший все Ис Он скатился вниз по внутренним лестницам башни и вылетел к воротам:
– Открыть ворота!
Сначала внутренние, а потом наружные створки поползли в стороны.
– Улук, коня!
Улук был уже на коне и в доспехах, когда втиснутому в панцирь Ису подвели смирную лошадь и подали щит.
– Конная сотня уже выступила – будет на перевале через час. Три пеших сотни выступают – будут там через три часа. У нас – час запаса, – отсалютовав, доложил Улук.
– Не много ли против двухсот храмовых стражей?
– Не много. Людям нужно обрести уверенность, лучше победы ничто в этом не поможет. Потом, я не знаю, не идут ли за этой разведкой имперские солдаты. Это маловероятно, но не исключено. А это – разведка.
Договаривали они в пути, догоняя пылящую впереди, по три в ряд, конную сотню. За ними, во главе с Кугом, сверкая новыми шлемами и щитами, двигались три квадрата державших равнение воинов.
– Выучка, Улук! – махнул в сторону идущих Ис, подскакивая в седле.
– Выучку проверим на перевале.
Он даже не обернулся, мысли его были впереди. Улук чуть придерживал коня, но Ис не впервые сидел в седле, и тело его уже вспоминало, как это делается.
– Учитель! – вытянулся начальник поста, когда они поднялись на перевал.
– Докладывай Улуку, он здесь командует!
– Командующий Улук! – не растерявшись, выдумал титул десятник – со мной на перевале трое, двое следят за противником и незаметно отходят, один – на связи.
– Как оружие?
– Двое и связной – налегке, с мечами и луками, остальные – в полном вооружении. Они с двумя самострелами на выступе – на правом склоне ущелья. Их не видно из-за камней и кустов.
– Все правильно, десятник. Их позиция хороша.
– Больше чем по три в ряд не пойдут – узкая дорога А справа, по гребню, есть тропа – снизу ее не видно. Когда они в щель втянутся, можно зайти с тылу.
– Тебе бы сотней командовать! Проверю в деле. Место ты знаешь, тебе и в тыл идти.
– Коннице – спешиться, занять оборону по правому и левому склонам, коней – в укрытие!
– Улук, делается-то все четко!
– Хвалить рано, Учитель, проверка впереди.
– А он как привязанный, – обернувшись, удивился Ис – из-за поворота показался Нави с конным десятком. Они спешились. И тоже укрыли коней.
Потом подошла пехота и по приказу Улука сменила конников. Те отошли к своим коням. Лишь десяток Нави остался с Учителем.
– Первой сотне рассредоточиться по правому гребню над дорогой, стрелять из самострелов с упора, только по команде. Начальник поста, возьми еще два самострела, заходи со своими людьми в тыл. Копья и щиты не брать. Панцири и шлемы – надеть. Это не помешает. Второй сотне – занять левый склон и проход, там отвесно, особенно не развернешься. Третьей сотне и коннице – стать за второй как резерв. Куг, пойдешь с первой сотней, тряхни стариной!
Начальник поста со своими людьми, – они уже подошли, сообщив, что враг близко, – скользнули вверх по тропе – ветка не шелохнулась. Ис и Улук поднялись на выступ скалы, возвышавшийся над дорогой метров на двадцать, и легли за камни, положив перед собой самострелы. Дорога отсюда просматривалась до поворота. Фантастика! Астронавигатор, в шлеме и панцире, лежал на горячих камнях над горной тропой и ждал врага со взведенным арбалетом!
На десятый день после этого новый отряд – двести конных храмовых стражей и сто верблюдов с припасами – подошел к широкому устью. Но лишь четвертое ущелье привело их к перевалу., за которым лежала долина. И было это через три с половиной месяца после прихода туда Иса.
Последователи не теряли времени даром – между наружной и внутренней стенами кольца проложили перекрытия, образовав по всему периметру их два этажа с окнами, выходящими внутрь крепостного двора. Верхняя боевая площадка, служившая крышей этому жилью, снаружи ограничивалась парапетом, в котором через каждые три шага были сделаны амбразуры. На углах стен возвышалось шесть башен – еще два этажа над верхней площадкой. И амбразуры в них глядели не только вперед, но и в стороны. Об отделке пока не думали, а полы застлали сухой травой и ветвями. Очаги были сложены во дворе под навесами. Все вошли в кольцо, закрыв за собою стальные ворота. За стенами остались только конная сотня и патрули на перевалах.
Верхний этаж северной башни занял Учитель – оттуда хорошо просматривалась дорога, идущая на перевал. На верхних площадках башен установили баллисты, на стенах у амбразур – самострелы.
Гонец с перевала прискакал утром. Не доезжая шагов двадцати до стены – по крутому склону кольцевого вала конь подниматься не желал, – он крикнул караульному на башне:
– Двести конных храмовых стражей, вооружены по-имперски! До перевала по тропе им подниматься четыре часа!
– Скачи назад. Наблюдайте. Себя не обнаруживайте. На перевале, если мы не успеем, сколько возможно – задержать! – крикнул гонцу в амбразуру слышавший все Ис Он скатился вниз по внутренним лестницам башни и вылетел к воротам:
– Открыть ворота!
Сначала внутренние, а потом наружные створки поползли в стороны.
– Улук, коня!
Улук был уже на коне и в доспехах, когда втиснутому в панцирь Ису подвели смирную лошадь и подали щит.
– Конная сотня уже выступила – будет на перевале через час. Три пеших сотни выступают – будут там через три часа. У нас – час запаса, – отсалютовав, доложил Улук.
– Не много ли против двухсот храмовых стражей?
– Не много. Людям нужно обрести уверенность, лучше победы ничто в этом не поможет. Потом, я не знаю, не идут ли за этой разведкой имперские солдаты. Это маловероятно, но не исключено. А это – разведка.
Договаривали они в пути, догоняя пылящую впереди, по три в ряд, конную сотню. За ними, во главе с Кугом, сверкая новыми шлемами и щитами, двигались три квадрата державших равнение воинов.
– Выучка, Улук! – махнул в сторону идущих Ис, подскакивая в седле.
– Выучку проверим на перевале.
Он даже не обернулся, мысли его были впереди. Улук чуть придерживал коня, но Ис не впервые сидел в седле, и тело его уже вспоминало, как это делается.
– Учитель! – вытянулся начальник поста, когда они поднялись на перевал.
– Докладывай Улуку, он здесь командует!
– Командующий Улук! – не растерявшись, выдумал титул десятник – со мной на перевале трое, двое следят за противником и незаметно отходят, один – на связи.
– Как оружие?
– Двое и связной – налегке, с мечами и луками, остальные – в полном вооружении. Они с двумя самострелами на выступе – на правом склоне ущелья. Их не видно из-за камней и кустов.
– Все правильно, десятник. Их позиция хороша.
– Больше чем по три в ряд не пойдут – узкая дорога А справа, по гребню, есть тропа – снизу ее не видно. Когда они в щель втянутся, можно зайти с тылу.
– Тебе бы сотней командовать! Проверю в деле. Место ты знаешь, тебе и в тыл идти.
– Коннице – спешиться, занять оборону по правому и левому склонам, коней – в укрытие!
– Улук, делается-то все четко!
– Хвалить рано, Учитель, проверка впереди.
– А он как привязанный, – обернувшись, удивился Ис – из-за поворота показался Нави с конным десятком. Они спешились. И тоже укрыли коней.
Потом подошла пехота и по приказу Улука сменила конников. Те отошли к своим коням. Лишь десяток Нави остался с Учителем.
– Первой сотне рассредоточиться по правому гребню над дорогой, стрелять из самострелов с упора, только по команде. Начальник поста, возьми еще два самострела, заходи со своими людьми в тыл. Копья и щиты не брать. Панцири и шлемы – надеть. Это не помешает. Второй сотне – занять левый склон и проход, там отвесно, особенно не развернешься. Третьей сотне и коннице – стать за второй как резерв. Куг, пойдешь с первой сотней, тряхни стариной!
Начальник поста со своими людьми, – они уже подошли, сообщив, что враг близко, – скользнули вверх по тропе – ветка не шелохнулась. Ис и Улук поднялись на выступ скалы, возвышавшийся над дорогой метров на двадцать, и легли за камни, положив перед собой самострелы. Дорога отсюда просматривалась до поворота. Фантастика! Астронавигатор, в шлеме и панцире, лежал на горячих камнях над горной тропой и ждал врага со взведенным арбалетом!
15
Храмовые стражи уже отчаялись что-либо отыскать в раскаленных горах. И если раньше перед ними глухо вставала стена, то теперь ущелье за ущельем петляли и неизменно приводили в тупик. Только ящерицы выкатывались из-под сдвинутых камней, да в полдень дохли выброшенные на солнцепек змеи. И одноглазый начальник храмовых стражей уже думал, что дней через пять придется отправлять верблюдов за водой и пищей, Впрочем, в этом ущелье склоны были не так круты, кое-где над дорогой пыльные кусты разламывали камни. Похоже, что где-то была вода. И ущелье было похоже на русло большой реки. Только впереди, у поворота на перевал, словно прорубленные мечом, отвесно сходились стены. Случалось, что на каменных уступах, недосягаемые для стрел, бесстрашные и суровые, как изваяния, упирали в синее небо тяжелые рога горные бараны. И птица порой косо взлетала из потревоженного куста, да висела на ветвях пестрая, как нарядный кушак, змейка, совсем не похожая на мрачных пустынных аспидов.
Внимание притуплялось. Однако кое-чему все-таки научили эту банду имперские сотники – впереди ехал дозор из трех человек. Их щиты из бегемотовой кожи с белой окантовкой не были привязаны к седлам, а закинуты на левое плечо, колчаны – открыты. В двухстах шагах за ними, во главе своего отряда, сонно качался в седле одноглазый предводитель. В обозе, так и не привыкнув к болтанке на верблюжьем горбу, а может, и просто с пересыпу, при каждой встряске сонно приоткрывал глубоко запрятанные глазки лазутчик Лус.
– Головной дозор пропустить. Взять, как только пройдут высшую точку перевала.
Им не дали ни взяться за короткие копья, ни натянуть луки. Двое упали, пробитые толстыми арбалетными стрелами, третьего сбросил на землю испуганный конь, и его добили мечом, прежде чем подоспевший Ис успел остановить воина. Они даже не вскрикнули, и скрытый за поворотом отряд ничего не заметил.
– Начали! – крикнул Улук, всадив с двадцати шагов стрелу в одноглазого предводителя. И – пошло. Десяток воинов древками копий подтолкнули висевший над дорогой обломок скалы. И он рухнул на головы храмовых стражей. Запершило в горле от едкой пыли. Ничего не было видно – только ржание коней, грохот камнепада да тупое стуканье стрел били в уши. И торжествующий крик с гор заглушил вопль ужаса снизу. Там никто не командовал. Но все храмовые стражи, кто мог, ничего не видя в одуряющей пыли, повернули на выход из ущелья, давя упавших и падая под копыта. Взбесившиеся верблюды грязно-коричневой массой вырвались из желтого облака и, осыпаемые стрелами, ринулись вниз, ломая голенастые ноги, разбрасывая полосатые тюки, топча сброшенных седоков. За ними скакали уцелевшие конники. Их встречал стрелами из-за камней начальник поста со своими людьми. Здесь образовался завал из вздрагивающих людских и конских тел. Страшно блестели в беспощадном солнечном свете оскаленные зубы уже затихшего рыжего жеребца. В пыльном облаке лязгали мечи – это сотня Куга сошла со склона довершать дело.
– Отбой! – срывая голос, с пылью выплюнул Улук. Ис спустил тетиву своего самострела, снял шлем и вытер вспотевший лоб, словно сам стрелял и работал мечом. Внизу за ноги оттаскивали убитых, добивали искалеченных лошадей. Воины в панцирях возбужденно кричали друг другу, хотя теперь было тихо, лишь изредка хрипела еще недобитая лошадь.
Учитель отвернулся, чтобы не видеть ног, торчащих из-под камней, и там, дальше, еще шевелящегося вала, перегородившего русло высохшего ручья. Оттуда четверо воинов на двух копьях, связанных, как носилки, плащами, несли десятника – начальника поста.
– Не стал парень сотником, – вздохнул Улук, салютуя носилкам.
И снова вошел в дело:
– Доложить потери, собрать оружие, лошадей и верблюдов! Понимаю, Учитель, грязное это дело, но кому-то нужно дерьмо выгребать, – добавил он, сочувственно посмотрев на Иса.
– Никогда не думал, что окажусь в ассенизационном обозе истории. Пошли в тень, там и доклады выслушаем.
– Наших убитых двое, раненых – пять, – доложил Куг, когда Улук с Учителем отошли от места побоища, – из храмовых стражей успели ускакать трое, одного, уже издали, сняли стрелой. Догонять бесполезно – кони хороши, да и скачут, обезумев от страха, как коням ноги не переломали – не пойму.
– Пленные?
– Нет. Дорвались ребята. Одного только вытащили из-под верблюда – ему повезло, был без оружия.
– Веди сюда.
– Эй, парни, того плюгавого в черном волоките сюда!
Приволокли. Увидев происшедшее с отрядом, он впал в какое-то странное состояние, в котором весь мир казался нереальным. Когда его волокли, он не сопротивлялся – смотрел и не видел, как за его голыми пятками оставались борозды на песке, и даже не вздрагивал, когда ноги натыкались на острые камни.
– Приволокли, – отпустили руки Луса двое потных парней, предварительно развернув лазутчика лицом к Учителю и Улуку. И не поддерживаемый более, он повадился перед ними. Но здесь он вышел из транса и сообразил, что уж коли его в горячке не прирезали за компанию с любезными сердцу храмовыми стражами, то теперь с ним будут говорить. И от того, как он будет отвечать, зависит, вздернут его или нет.
– Великий Учитель, – начал он, не поднимаясь из пыли и следя по-собачьи за лицом Иса – он уже оправился от испуга, и весь вид его выражал преданность и покорность. Однако ноги целовать не лез – соображения у него хватало.
– Довольно, Лус, садись и расскажи, с чем пожаловал. Только не говори, что ты здесь случайно или на увеселительной прогулке. Садись, садись, мы тоже присядем, – добавил он, выбирая камень поудобнее. Рядом устроился Улук.
– Ты его знаешь? – удивился тот.
– Как же, я ему руку лечил, которую сломали ему за доносы. Тогда, на базаре, свернули бы ему и шею, не окажись я там. Ну, продолжай, – вновь повернулся он к присевшему на корточки в пыль Лусу – пересесть ближе в тень тот не решился.
– Истинно так, как говоришь ты. Доброе семя дает добрый колос. И не в бесплодную землю упали слова твои, – тон его был подобострастным, он словно что-то разглядывал внутри себя. И взгляд его уже не был собачьим, ожидающим милости от Иса. – Истинно так, – снова повторил он, собираясь с мыслями, – не на прогулке я был, Учитель. А сам верховный жрец и нечестивец-наместник послали меня найти тебя, все высмотреть и донести: где ты, сколько у тебя силы и как лучше тебя взять.
– На сук его! – крикнул Нави и, шагнув вперед, оказался рядом с лазутчиком.
Ис поднял руку, успокаивая телохранителя:
– Садись, возьми лист и веди протокол. И в этом порядок нужен.
Лус даже не повернул головы – теперь он знал, так просто его не повесят.
– Продолжай, Лус, нам помешали.
– Это все, что мне поручили.
– Но я же тебя знаю!
– Я мог прозреть, Учитель. Представь – твои семена дали добрые всходы.
– Что же, ты хочешь сказать…
– Нет, нет, Учитель, еще нет, – вдруг заторопился Лус, понимая шаткость своей позиции, – но я бы мог быть полезным.
– Чем?
– Может быть, мы поговорим наедине? – начал наглеть Лус.
– Улук и Нави знают все, что и я.
– Если я передам верховному жрецу, что сила твоя велика и…
– Ты намекаешь на союз против Империи? Сначала – вместе против них, а потом – разберемся с домашними делами? У тебя что, такое поручение, или это вольная импровизация для спасения шкуры?
– Нет у меня такого поручения, никто не знал, как силен ты. Но когда узнают… Жрецы тоже недовольны Империей! – говоря так, Лус почти верил сказанному.
– Они тебя продадут при первом же случае!
– Спокойно, Нави, это я знаю. И не религиозная распря у нас.
– Правда твоя, Учитель. Верховный жрец, лишившись права казнить и миловать, лишится и доходов – осмелевшие инакомыслящие денег в храм не понесут. И в этом ты прав, – опять вступил в разговор Нави.
В речи Луса появилось достоинство, словно он и впрямь кого-то представлял
– Я о другом. Увидев, что ты карающий меч в деснице Божьей, не воспримет ли и тебя верховный жрец как пророка или даже – сына Божия? И поклонится он тебе. А ты станешь во главе. Не союзником – господином. И твои сторонники, – добавил он, покосившись на Улука и Нави. – Ив храме ничего не надо менять. И все будут равны, как учишь ты, перед тобой. А там, на небесах, ты воздашь всем за земные муки.
– Да ты подкованный богослов, Лус. И великолепный провокатор!
– Истинно так, – вздохнул лазутчик, не поняв последнего слова. И поковырял землю большим пальцем правой ноги. Вид его был смиренным.
– Вот что, любезный, о духовном равенстве и догмате о бессмертии души мы с тобой поговорим как-нибудь в другой раз…
– Теперь – вздернем? – заканчивая запись, деловито осведомился Нави.
– Нет, теперь мы его отпустим – дайте ему верблюда, воды и на двое суток еды!
И встал, считая разговор исчерпанным.
– Зачем ты его отпустил? – спросил Нави, когда Лус был уже далеко.
– А за что было вешать? Мы взяли его не в нашем лагере, без оружия. И он не запирался. Держать в плену? Мало у нас забот! Смотри, что получается теперь – еще не доложив начальству, он принесет в город весть о разгроме отряда. И значит, о нашем могуществе. При этом преувеличит. А кроме того, это не исключено, он задумается. Лус вовсе не глуп.
– Учитель прав. И пора возвращаться, – сказал Куг, вглядываясь в строящихся воинов.
– Теперь жди имперских солдат, – бросил Улук, когда он и Учитель, сопровождаемые неизменным десятком Нави, закачались на копьях впереди строя.
– Только Не здесь – южный проход камнями не завалишь, там широко.
– Тогда у нас не меньше недели.
Внимание притуплялось. Однако кое-чему все-таки научили эту банду имперские сотники – впереди ехал дозор из трех человек. Их щиты из бегемотовой кожи с белой окантовкой не были привязаны к седлам, а закинуты на левое плечо, колчаны – открыты. В двухстах шагах за ними, во главе своего отряда, сонно качался в седле одноглазый предводитель. В обозе, так и не привыкнув к болтанке на верблюжьем горбу, а может, и просто с пересыпу, при каждой встряске сонно приоткрывал глубоко запрятанные глазки лазутчик Лус.
– Головной дозор пропустить. Взять, как только пройдут высшую точку перевала.
Им не дали ни взяться за короткие копья, ни натянуть луки. Двое упали, пробитые толстыми арбалетными стрелами, третьего сбросил на землю испуганный конь, и его добили мечом, прежде чем подоспевший Ис успел остановить воина. Они даже не вскрикнули, и скрытый за поворотом отряд ничего не заметил.
– Начали! – крикнул Улук, всадив с двадцати шагов стрелу в одноглазого предводителя. И – пошло. Десяток воинов древками копий подтолкнули висевший над дорогой обломок скалы. И он рухнул на головы храмовых стражей. Запершило в горле от едкой пыли. Ничего не было видно – только ржание коней, грохот камнепада да тупое стуканье стрел били в уши. И торжествующий крик с гор заглушил вопль ужаса снизу. Там никто не командовал. Но все храмовые стражи, кто мог, ничего не видя в одуряющей пыли, повернули на выход из ущелья, давя упавших и падая под копыта. Взбесившиеся верблюды грязно-коричневой массой вырвались из желтого облака и, осыпаемые стрелами, ринулись вниз, ломая голенастые ноги, разбрасывая полосатые тюки, топча сброшенных седоков. За ними скакали уцелевшие конники. Их встречал стрелами из-за камней начальник поста со своими людьми. Здесь образовался завал из вздрагивающих людских и конских тел. Страшно блестели в беспощадном солнечном свете оскаленные зубы уже затихшего рыжего жеребца. В пыльном облаке лязгали мечи – это сотня Куга сошла со склона довершать дело.
– Отбой! – срывая голос, с пылью выплюнул Улук. Ис спустил тетиву своего самострела, снял шлем и вытер вспотевший лоб, словно сам стрелял и работал мечом. Внизу за ноги оттаскивали убитых, добивали искалеченных лошадей. Воины в панцирях возбужденно кричали друг другу, хотя теперь было тихо, лишь изредка хрипела еще недобитая лошадь.
Учитель отвернулся, чтобы не видеть ног, торчащих из-под камней, и там, дальше, еще шевелящегося вала, перегородившего русло высохшего ручья. Оттуда четверо воинов на двух копьях, связанных, как носилки, плащами, несли десятника – начальника поста.
– Не стал парень сотником, – вздохнул Улук, салютуя носилкам.
И снова вошел в дело:
– Доложить потери, собрать оружие, лошадей и верблюдов! Понимаю, Учитель, грязное это дело, но кому-то нужно дерьмо выгребать, – добавил он, сочувственно посмотрев на Иса.
– Никогда не думал, что окажусь в ассенизационном обозе истории. Пошли в тень, там и доклады выслушаем.
– Наших убитых двое, раненых – пять, – доложил Куг, когда Улук с Учителем отошли от места побоища, – из храмовых стражей успели ускакать трое, одного, уже издали, сняли стрелой. Догонять бесполезно – кони хороши, да и скачут, обезумев от страха, как коням ноги не переломали – не пойму.
– Пленные?
– Нет. Дорвались ребята. Одного только вытащили из-под верблюда – ему повезло, был без оружия.
– Веди сюда.
– Эй, парни, того плюгавого в черном волоките сюда!
Приволокли. Увидев происшедшее с отрядом, он впал в какое-то странное состояние, в котором весь мир казался нереальным. Когда его волокли, он не сопротивлялся – смотрел и не видел, как за его голыми пятками оставались борозды на песке, и даже не вздрагивал, когда ноги натыкались на острые камни.
– Приволокли, – отпустили руки Луса двое потных парней, предварительно развернув лазутчика лицом к Учителю и Улуку. И не поддерживаемый более, он повадился перед ними. Но здесь он вышел из транса и сообразил, что уж коли его в горячке не прирезали за компанию с любезными сердцу храмовыми стражами, то теперь с ним будут говорить. И от того, как он будет отвечать, зависит, вздернут его или нет.
– Великий Учитель, – начал он, не поднимаясь из пыли и следя по-собачьи за лицом Иса – он уже оправился от испуга, и весь вид его выражал преданность и покорность. Однако ноги целовать не лез – соображения у него хватало.
– Довольно, Лус, садись и расскажи, с чем пожаловал. Только не говори, что ты здесь случайно или на увеселительной прогулке. Садись, садись, мы тоже присядем, – добавил он, выбирая камень поудобнее. Рядом устроился Улук.
– Ты его знаешь? – удивился тот.
– Как же, я ему руку лечил, которую сломали ему за доносы. Тогда, на базаре, свернули бы ему и шею, не окажись я там. Ну, продолжай, – вновь повернулся он к присевшему на корточки в пыль Лусу – пересесть ближе в тень тот не решился.
– Истинно так, как говоришь ты. Доброе семя дает добрый колос. И не в бесплодную землю упали слова твои, – тон его был подобострастным, он словно что-то разглядывал внутри себя. И взгляд его уже не был собачьим, ожидающим милости от Иса. – Истинно так, – снова повторил он, собираясь с мыслями, – не на прогулке я был, Учитель. А сам верховный жрец и нечестивец-наместник послали меня найти тебя, все высмотреть и донести: где ты, сколько у тебя силы и как лучше тебя взять.
– На сук его! – крикнул Нави и, шагнув вперед, оказался рядом с лазутчиком.
Ис поднял руку, успокаивая телохранителя:
– Садись, возьми лист и веди протокол. И в этом порядок нужен.
Лус даже не повернул головы – теперь он знал, так просто его не повесят.
– Продолжай, Лус, нам помешали.
– Это все, что мне поручили.
– Но я же тебя знаю!
– Я мог прозреть, Учитель. Представь – твои семена дали добрые всходы.
– Что же, ты хочешь сказать…
– Нет, нет, Учитель, еще нет, – вдруг заторопился Лус, понимая шаткость своей позиции, – но я бы мог быть полезным.
– Чем?
– Может быть, мы поговорим наедине? – начал наглеть Лус.
– Улук и Нави знают все, что и я.
– Если я передам верховному жрецу, что сила твоя велика и…
– Ты намекаешь на союз против Империи? Сначала – вместе против них, а потом – разберемся с домашними делами? У тебя что, такое поручение, или это вольная импровизация для спасения шкуры?
– Нет у меня такого поручения, никто не знал, как силен ты. Но когда узнают… Жрецы тоже недовольны Империей! – говоря так, Лус почти верил сказанному.
– Они тебя продадут при первом же случае!
– Спокойно, Нави, это я знаю. И не религиозная распря у нас.
– Правда твоя, Учитель. Верховный жрец, лишившись права казнить и миловать, лишится и доходов – осмелевшие инакомыслящие денег в храм не понесут. И в этом ты прав, – опять вступил в разговор Нави.
В речи Луса появилось достоинство, словно он и впрямь кого-то представлял
– Я о другом. Увидев, что ты карающий меч в деснице Божьей, не воспримет ли и тебя верховный жрец как пророка или даже – сына Божия? И поклонится он тебе. А ты станешь во главе. Не союзником – господином. И твои сторонники, – добавил он, покосившись на Улука и Нави. – Ив храме ничего не надо менять. И все будут равны, как учишь ты, перед тобой. А там, на небесах, ты воздашь всем за земные муки.
– Да ты подкованный богослов, Лус. И великолепный провокатор!
– Истинно так, – вздохнул лазутчик, не поняв последнего слова. И поковырял землю большим пальцем правой ноги. Вид его был смиренным.
– Вот что, любезный, о духовном равенстве и догмате о бессмертии души мы с тобой поговорим как-нибудь в другой раз…
– Теперь – вздернем? – заканчивая запись, деловито осведомился Нави.
– Нет, теперь мы его отпустим – дайте ему верблюда, воды и на двое суток еды!
И встал, считая разговор исчерпанным.
– Зачем ты его отпустил? – спросил Нави, когда Лус был уже далеко.
– А за что было вешать? Мы взяли его не в нашем лагере, без оружия. И он не запирался. Держать в плену? Мало у нас забот! Смотри, что получается теперь – еще не доложив начальству, он принесет в город весть о разгроме отряда. И значит, о нашем могуществе. При этом преувеличит. А кроме того, это не исключено, он задумается. Лус вовсе не глуп.
– Учитель прав. И пора возвращаться, – сказал Куг, вглядываясь в строящихся воинов.
– Теперь жди имперских солдат, – бросил Улук, когда он и Учитель, сопровождаемые неизменным десятком Нави, закачались на копьях впереди строя.
– Только Не здесь – южный проход камнями не завалишь, там широко.
– Тогда у нас не меньше недели.
16
К воротам Священного города Лус добрался на третьи сутки. Его узнали и беспрепятственно пропустили. Теперь вместе с храмовыми стражами несли караул имперские солдаты. И его провели к наместнику. Из резиденции он ушел поздно…
– Странно, жрец, эта собака – Ис – отпустил Луса, – заложив руки за спину, говорил Липпин, прохаживаясь по сумрачной комнате – оплывающие свечи стояли лишь по углам.
– Ничего странного, Ис не любит крови, может – брезгает. К тому же Лус был безоружным. И Ис его когда-то лечил.
– Может быть, может быть… – убрал руки из-за спины и задумчиво завертел короткими пальцами Липпин. – А не перекупил ли противник нашего агента?
– Лус – верный пес храма!
– Верность покупается золотом, тебе ли этого не знать?
– А что бы он мог ему посулить?
– Тут ты прав. У нас сила и деньги. На голых идеях твоего лазутчика не проведешь.
– Значит, сообщенное им заслуживает внимания, наместник!
– Разумеется, хотя бы потому, что несметная сила, возникшая в глазах уцелевших храмовых стражей, превратилась в три сотни пехоты. И я не склонен преуменьшать – по моим данным, их должно быть около пятисот!
– Странно, наместник, – прошуршав тяжелыми одеждами и огладив длинную, с проседью, бороду, жрец подошел к столу, где уже стоял, опершись ладонями на плотную скатерть, Липпин, – странно, откуда щиты и панцири? И столько мечей – неужели подручные Гефа так постарались?
– Все увидим, когда мечи и доспехи лягут к нашим ногам. Будем считать – они выставят порядка пятисот… Говори, куда ведет этот путь?
– В потерянную долину, туда в старину бежали отступники.
– Почему ее не проверили сразу?
– Там много ущелий, наместник. Не знаешь, откуда начать. А этой долины после сошествия туда огненного столба избегали все.
– Плевал я на огненные столбы! Есть ли другой путь, кроме этой щели?
– Есть. Широкий проход на южный перевал. От Узкого моря.
– Офицер! Чертеж этой проклятой земли!
В дверях возник сотник со свитком, словно ждал приказа.
– Дай сюда. Можешь идти. Жди там, – указал на дверь наместник.
– Рисунок не точен, хребет тянется дальше на север, – заметил верховный жрец после выхода сотника.
– Ладно, уточним. Здесь? – густая тень руки шарахнулась по чертежу, уже расправленному на столе и прижатому, чтоб не скручивался, с одной стороны – чашей, с другой – коротким имперским мечом в ножнах.
– Здесь, – прищурившись, подтвердил жрец.
– Дней шесть пути?
– С обходом – все семь. До перевала.
– Да ты уже все подсчитал и продумал! Похвально, похвально. Теперь тебе – меч да коня!
– На то есть другие, наместник.
– Другие? Как знаешь, я другим передоверять не хочу. Офицер!
Тот опять явился мгновенно.
– Подойди и записывай: «Тысяцким – проверить людей, обозы, пополнить запасы и быть готовыми выступить через шесть часов. Направить гонца в Триречье с требованием прислать оттуда немедленно тысячу всадников. Пусть догоняют. Последнее – на время моего отсутствия власть переходит к начальнику гарнизона. С ним остаются триста солдат. На Лазурном берегу – быть готовыми к выступлению». Все.
Теперь ты, верховный жрец, через четверо суток направишь в Узкую щель отряд. Сколько у тебя осталось? Четыреста? Направишь триста. Сотни хватит для охраны твоего спокойствия, да и на всякий случай мои три сотни здесь остаются. Их дело – перекрыть выход из долины с севера. В ту щель, памятуя судьбу их предшественников, без моего приказа не лезть. Думаю, этого желания у них и не возникнет, – хохотнул он и шлепнул по столу ладонью, отпуская офицера. – Иди и ты, верховный жрец, я тоже сосну – перед походом положено.
Когда жрец ушел, Липпин вызвал начальника гарнизона и приказал присматривать за «этим типом». И в случае нужды – не церемониться. Здесь – имперская провинция!
А с рассветом ударил барабан, колыхнулись штандарты и черные имперские вороны поплыли над медноголовой пехотой.
Сначала шла первая тысяча, потом – обоз, за ним – вторая. По бокам, на расстоянии полета стрелы от колонны, с интервалом в двадцать шагов, цепь охранения, впереди, на два полета стрелы, шла головная полусотня. И с тылу, на полет стрелы, двигалась полусотня арьергарда.
Так шли они, хотя на открытой местности нечего было Ждать внезапного нападения. Но порядок есть порядок!
Сам наместник, в панцире, шлеме и со щитом, привязанным у седла, ехал в середине колонны; шли полусотнями, по шесть в ряд, набросив на головы капюшоны выгоревших в походах плащей – чтоб не калило головы. Они не пошли через песчаный пояс к каменным отрогам сухих гор – войско шло в обход, к узкому морю, по отличной дороге, которую, как и многие другие, проложили искусные инженеры Империи на костях рабов, едва Благословенная земля стала ее провинцией. Так что потомки, у которых спросили бы, чем же знаменит этот император, могли бы сказать: «Он построил дороги и расширил Империю!»
Ибо кровь и пожарища хорошо засыпает песок. А папирус и пергамент – отлично горят. И совсем неплохо шлифуют молодые мозги преподаватели истории. Особенно, если они сами ее не знают.
Итак, солдаты шли по дороге.
– Странно, жрец, эта собака – Ис – отпустил Луса, – заложив руки за спину, говорил Липпин, прохаживаясь по сумрачной комнате – оплывающие свечи стояли лишь по углам.
– Ничего странного, Ис не любит крови, может – брезгает. К тому же Лус был безоружным. И Ис его когда-то лечил.
– Может быть, может быть… – убрал руки из-за спины и задумчиво завертел короткими пальцами Липпин. – А не перекупил ли противник нашего агента?
– Лус – верный пес храма!
– Верность покупается золотом, тебе ли этого не знать?
– А что бы он мог ему посулить?
– Тут ты прав. У нас сила и деньги. На голых идеях твоего лазутчика не проведешь.
– Значит, сообщенное им заслуживает внимания, наместник!
– Разумеется, хотя бы потому, что несметная сила, возникшая в глазах уцелевших храмовых стражей, превратилась в три сотни пехоты. И я не склонен преуменьшать – по моим данным, их должно быть около пятисот!
– Странно, наместник, – прошуршав тяжелыми одеждами и огладив длинную, с проседью, бороду, жрец подошел к столу, где уже стоял, опершись ладонями на плотную скатерть, Липпин, – странно, откуда щиты и панцири? И столько мечей – неужели подручные Гефа так постарались?
– Все увидим, когда мечи и доспехи лягут к нашим ногам. Будем считать – они выставят порядка пятисот… Говори, куда ведет этот путь?
– В потерянную долину, туда в старину бежали отступники.
– Почему ее не проверили сразу?
– Там много ущелий, наместник. Не знаешь, откуда начать. А этой долины после сошествия туда огненного столба избегали все.
– Плевал я на огненные столбы! Есть ли другой путь, кроме этой щели?
– Есть. Широкий проход на южный перевал. От Узкого моря.
– Офицер! Чертеж этой проклятой земли!
В дверях возник сотник со свитком, словно ждал приказа.
– Дай сюда. Можешь идти. Жди там, – указал на дверь наместник.
– Рисунок не точен, хребет тянется дальше на север, – заметил верховный жрец после выхода сотника.
– Ладно, уточним. Здесь? – густая тень руки шарахнулась по чертежу, уже расправленному на столе и прижатому, чтоб не скручивался, с одной стороны – чашей, с другой – коротким имперским мечом в ножнах.
– Здесь, – прищурившись, подтвердил жрец.
– Дней шесть пути?
– С обходом – все семь. До перевала.
– Да ты уже все подсчитал и продумал! Похвально, похвально. Теперь тебе – меч да коня!
– На то есть другие, наместник.
– Другие? Как знаешь, я другим передоверять не хочу. Офицер!
Тот опять явился мгновенно.
– Подойди и записывай: «Тысяцким – проверить людей, обозы, пополнить запасы и быть готовыми выступить через шесть часов. Направить гонца в Триречье с требованием прислать оттуда немедленно тысячу всадников. Пусть догоняют. Последнее – на время моего отсутствия власть переходит к начальнику гарнизона. С ним остаются триста солдат. На Лазурном берегу – быть готовыми к выступлению». Все.
Теперь ты, верховный жрец, через четверо суток направишь в Узкую щель отряд. Сколько у тебя осталось? Четыреста? Направишь триста. Сотни хватит для охраны твоего спокойствия, да и на всякий случай мои три сотни здесь остаются. Их дело – перекрыть выход из долины с севера. В ту щель, памятуя судьбу их предшественников, без моего приказа не лезть. Думаю, этого желания у них и не возникнет, – хохотнул он и шлепнул по столу ладонью, отпуская офицера. – Иди и ты, верховный жрец, я тоже сосну – перед походом положено.
Когда жрец ушел, Липпин вызвал начальника гарнизона и приказал присматривать за «этим типом». И в случае нужды – не церемониться. Здесь – имперская провинция!
А с рассветом ударил барабан, колыхнулись штандарты и черные имперские вороны поплыли над медноголовой пехотой.
Сначала шла первая тысяча, потом – обоз, за ним – вторая. По бокам, на расстоянии полета стрелы от колонны, с интервалом в двадцать шагов, цепь охранения, впереди, на два полета стрелы, шла головная полусотня. И с тылу, на полет стрелы, двигалась полусотня арьергарда.
Так шли они, хотя на открытой местности нечего было Ждать внезапного нападения. Но порядок есть порядок!
Сам наместник, в панцире, шлеме и со щитом, привязанным у седла, ехал в середине колонны; шли полусотнями, по шесть в ряд, набросив на головы капюшоны выгоревших в походах плащей – чтоб не калило головы. Они не пошли через песчаный пояс к каменным отрогам сухих гор – войско шло в обход, к узкому морю, по отличной дороге, которую, как и многие другие, проложили искусные инженеры Империи на костях рабов, едва Благословенная земля стала ее провинцией. Так что потомки, у которых спросили бы, чем же знаменит этот император, могли бы сказать: «Он построил дороги и расширил Империю!»
Ибо кровь и пожарища хорошо засыпает песок. А папирус и пергамент – отлично горят. И совсем неплохо шлифуют молодые мозги преподаватели истории. Особенно, если они сами ее не знают.
Итак, солдаты шли по дороге.
17
—Петр Иванович, что нового об «Арзамасе-2»?
– Ничего, Борис Африканович, как исчез вчера в двенадцать, так и ни слуху ни духу, – ответил начальнику Звездного предприятия главный диспетчер. Начальник переключил связь:
– Прошу найти заместителя по безопасности звездоплавания и срочно направить ко мне. Да, в кабинете его нет.
Он снова щелкнул тумблером и оглядел погасшие экраны. Откинулся в кресле, прикрыв глаза, – ждал. В голову лезла всякая чертовщина – от поп-искусства до нуль-транспортировки. Все, кроме разумного объяснения происшедшего. Начальник привстал, предупреждая знакомое покашливание. Экрана он не включил.
– Нет, нет, Василий Севастьянова, прошу ко мне, здесь подумать надо.
– Слушаюсь, Борис Африканович, – пронудело в динамике.
«Ну и привычка, – подумал начальник, – не иначе, и перед микрофоном каблуками щелкает!»
– Анна Ивановна, у меня будет Безупречных, прошу вас переключить всю связь на себя.
Он услышал ответ и отпустил белую кнопку вызова секретаря.
– Прошу разрешения, – остановился в дверях Безупречных. Был он, как всегда, в полной форме, весь – словно только что из-под утюга. От него разило «Тройным» одеколоном и непоколебимой уверенностью.
Начальник привстал, приветствуя своего заместителя, и указал на кресло по другую сторону большого стола. От таких людей, как Безупречных, всегда ждешь решительных действий и дельных приказов типа: «Правое плечо вперед! Марш! – и, чуть погодя: – Прямо!»
– Об отпуске не спрашиваю, Василий Севастьянович, вижу, что отдохнули хорошо. У нас – ЧП, исчез «Арзамас-2». Вам не докладывали?
– Только что. С приходом на службу. Без подробностей. И сразу – ваш вызов. Я не успел уточнить детали, чтобы представить свои соображения.
– В том-то и дело, Василий Севастьянович, что деталей нет. Просто корабль исчез.
– Как исчез? Может быть, взрыв, удар метеорита – сомнительный вариант, но все-таки! – аннигиляция, в конце концов!
– Так вот, ничего этого не было. Была бы хоть вспышка. Запрошены все следящие станции. Все потеряли «Арзамас-2» одновременно – вчера в двенадцать ноль-ноль. В это время не было ни одного материального тела в радиусе часа полета от их места. Никаких остатков корабля нет.
– Наверх, конечно, докладывали?
– Да, сразу. И запросили консультации в Академии наук.
– Что они?
– Как и мы. Думают и разводят руками. Что-то подсчитывают. И академик Зерогов, наш постоянный и невидимый консультант, говорят, почему-то вспомнил о дипломной работе Петрова-Степного, тот, оказывается, его ученик.
– Борис Африканович, он же пошел астронавигатором на «Арзамасе-2»! Я только что списки видел!
– Час от часу не легче! Но может быть, это – объяснение? Какой-нибудь дикий эксперимент этого молодого человека?
– Исключено, Борис Африканович, насколько мне известно, после окончания института из всей науки он занимался только фехтованием и самбо, да раз, будучи в резерве, приехал на отметку верхом на вороном жеребце.
– Правилами это не запрещено. Но к делу.
– Ничего, Борис Африканович, как исчез вчера в двенадцать, так и ни слуху ни духу, – ответил начальнику Звездного предприятия главный диспетчер. Начальник переключил связь:
– Прошу найти заместителя по безопасности звездоплавания и срочно направить ко мне. Да, в кабинете его нет.
Он снова щелкнул тумблером и оглядел погасшие экраны. Откинулся в кресле, прикрыв глаза, – ждал. В голову лезла всякая чертовщина – от поп-искусства до нуль-транспортировки. Все, кроме разумного объяснения происшедшего. Начальник привстал, предупреждая знакомое покашливание. Экрана он не включил.
– Нет, нет, Василий Севастьянова, прошу ко мне, здесь подумать надо.
– Слушаюсь, Борис Африканович, – пронудело в динамике.
«Ну и привычка, – подумал начальник, – не иначе, и перед микрофоном каблуками щелкает!»
– Анна Ивановна, у меня будет Безупречных, прошу вас переключить всю связь на себя.
Он услышал ответ и отпустил белую кнопку вызова секретаря.
– Прошу разрешения, – остановился в дверях Безупречных. Был он, как всегда, в полной форме, весь – словно только что из-под утюга. От него разило «Тройным» одеколоном и непоколебимой уверенностью.
Начальник привстал, приветствуя своего заместителя, и указал на кресло по другую сторону большого стола. От таких людей, как Безупречных, всегда ждешь решительных действий и дельных приказов типа: «Правое плечо вперед! Марш! – и, чуть погодя: – Прямо!»
– Об отпуске не спрашиваю, Василий Севастьянович, вижу, что отдохнули хорошо. У нас – ЧП, исчез «Арзамас-2». Вам не докладывали?
– Только что. С приходом на службу. Без подробностей. И сразу – ваш вызов. Я не успел уточнить детали, чтобы представить свои соображения.
– В том-то и дело, Василий Севастьянович, что деталей нет. Просто корабль исчез.
– Как исчез? Может быть, взрыв, удар метеорита – сомнительный вариант, но все-таки! – аннигиляция, в конце концов!
– Так вот, ничего этого не было. Была бы хоть вспышка. Запрошены все следящие станции. Все потеряли «Арзамас-2» одновременно – вчера в двенадцать ноль-ноль. В это время не было ни одного материального тела в радиусе часа полета от их места. Никаких остатков корабля нет.
– Наверх, конечно, докладывали?
– Да, сразу. И запросили консультации в Академии наук.
– Что они?
– Как и мы. Думают и разводят руками. Что-то подсчитывают. И академик Зерогов, наш постоянный и невидимый консультант, говорят, почему-то вспомнил о дипломной работе Петрова-Степного, тот, оказывается, его ученик.
– Борис Африканович, он же пошел астронавигатором на «Арзамасе-2»! Я только что списки видел!
– Час от часу не легче! Но может быть, это – объяснение? Какой-нибудь дикий эксперимент этого молодого человека?
– Исключено, Борис Африканович, насколько мне известно, после окончания института из всей науки он занимался только фехтованием и самбо, да раз, будучи в резерве, приехал на отметку верхом на вороном жеребце.
– Правилами это не запрещено. Но к делу.