– Я из отпуска и прошу дать мне время на ознакомление с делом!
– Времени не потребуется, вот все в нескольких словах: «Арзамас-2» стартовал четверо суток назад с назначением на Черное тело К-15. Там экспедиция работает – благоустроиться решили, да и глубокую разведку произвести. Взял он груз «кротов», бурильную установку и кое-что другое. Ведь следующий снабженческий рейс – через год. И смену повез – пять человек.
– Всего двенадцать.
– Да. Проверка была тщательной, да и корабль новый – только второй рейс делает. Стартовали как обычно. И вот, даже не выходя из Системы, пропали! Слежение было непрерывным. Вдруг на всех контрольных станциях Системы погасли экраны прямой связи. Одна из станций была рукой подать, в двух минутах полета. И локаторы – тоже! – вдруг показали пустоту. – Василий Севастьянович, да вы же все знаете! – заметил отсутствующий взгляд своего заместителя начальник.
– Прошу прощения, я думал, что вы располагаете более полной информацией!
– Выходит – нет. Что вы предлагаете?
– Послать корабли-спасатели. Просмотреть пространственный шар радиусом возможного суточного перелета. По предполагаемой трассе всем станциям работать в режиме поиска на частотах «Арзамаса-2».
– Все сделано. Хуже всего – абсолютная непонятность: ни вспышки, ни облака, ни обломков.
– Борис Африканович, экстренный вызов центра связи, – пропел в пространстве голос Анны Ивановны.
– Спасибо, включаю.
– Передаю запись сообщения станции слежения X-12, – четко доложил голос дежурного оператора. Экран погас. И снова вспыхнул – с конопатым парнем в комбинезоне, очевидно оператором с Х-12:
– Докладываю. С 12.00 вчерашнего дня работаем в режиме аварийного поиска.
– Вот тянет!
Борис Африканович знаком остановил своего заместителя.
– Сегодня, в 12.05, в точке, смещенной от места исчезновения «Арзамаса-2» на… (туг пошли координаты) локаторы обнаружили корабль, который ответил на вызов и оказался «Арзамасом-2». Связь неустойчивая, с перерывами – оператор корабля объясняет это повреждениями в аппаратуре. Командир «Арзамаса-2» принял решение возвращаться на Землю. Говорит о какой-то посадке и потере астронавигатора. Дальше – неразборчиво. Потом – прорвались. Доложили, что экономят питание. Все. Продолжаю слежение.
Экран погас. Начальник Звездного предприятия запросил разницу между координатами исчезновения и появления корабля Ответили сразу – там вели параллельный просчет.
– Около ста километров. В пределах возможной ошибки, – ответил с экрана лысый расчетчик в тяжелых очках.
– Ну, Василий Севастьянова, что вы теперь об этом думаете?
– Еще непонятнее… Исчезновение Петрова-Степного, какая-то посадка, а всего-то прошли одни сутки. И там нет никаких планет. Уж не тронулись ли они разумом?
– Будут ближе – свяжемся. Ясно одно – произошло необычное. Через четыре дня, когда корабль сядет, разберемся окончательно.
– Борис Африканович, вас вызывают наверх, – сделав нажим на последнем слове, опять пропела невидимая секретарша.
– Спасибо, попросите машину.
И, сняв с кнопки палец, добавил:
– Нашей бы Анне Ивановне партию Кармен петь. Пойдемте, Василий Севастьянович, поедете со мной.
Уже в машине замигала красная лампочка экстренной связи и бесцветный голос сообщил:
– Правительственный вызов отменяется в связи с обнаружением корабля. Вас просят проехать в теоретический центр к академику Зерогову.
Академик Зерогов их ждал. Он был настолько нетерпелив, что встретил гостей прямо в коридоре.
– Сюда, сюда, – позвал он, заметив их нерешительность, – на звездолетчиков он смотрел с острейшим интересом.
Зерогов пропустил в свой кабинет Безупречных и Бориса Африкановича. Именно в этой последовательности, чем чуть не вызвал пробки в дверях, но начальник Звездного предприятия благоразумно протолкнул вперед своего блестящего заместителя.
– Рад видеть вас, Борис Африканович, – тряхнул элегантной, как у Генриха Наваррского, бородкой сухонький академик.
– Я, собственно, заместитель Бориса Африкановича по безопасности звездоплавания…
– Ах, извините, пожалуйста, – тут Зерогов снял очки, снова надел и расхохотался. Поздоровавшись с заместителем, пожал руку Борису Африкановичу. – Ваше партикулярное платье сбило меня с толку… Впрочем – все суета сует. Садитесь – сейчас отдерну штору и впущу солнце. Люблю, знаете ли, писать в полутьме с ближним светом, вот и завесился.
– Измаил Алексеевич, разрешите представить…
– Прекрасно, прекрасно, я знаю, что вас зовут… ну, да – Василий Северьянович.
– Севастьянович.
– Ну да, простите меня – это лесковский Очарованный Странник сбил меня с толку, конечно же – Севастьянович! Итак, дорогие мои, один и тот же вопрос интересует меня и вас. Вы, вероятно, как и я, остались без обеда?
И, не дожидаясь ответа, подбежал к дверям, высунулся и крикнул куда-то в коридорное пространство:
– Чего-нибудь бобового и три чашки чаю. С сухариками!
К удивлению гостей, брошенный в пространство клич не остался безответным – через несколько минут объявились три чашки чаю с сухариками и три тарелки с зеленым горошком.
– Горох стимулирует умственную деятельность, – заметив недоумение гостей, пояснил академик, – а нам предстоит поразмышлять. Борис Африканович, вы окончили Звездный институт? Ах да, тогда его еще не было… Значит, университет. Ну и превосходно!
Он скользнул взглядом по лицу Василия Севастьяновича, но в его прошлое углубляться не стал.
– Итак, – отбросив мешавшую ему вилку и цепляя горох чайной ложечкой, начал Зерогов, – мы имеем исчезновение корабля. Отлично! И его возвращение через Сутки в ту же точку пространства. Превосходно!
– На корабле погиб человек, – осторожно заметил Борис Африканович.
– Что? Есть новые данные?
– Но в сообщении командира корабля…
– Сказано, – прервал начальника Звездного предприятия академик, – что потерян астронавигатор Петров-Степной. Понимаете, батенька, – потерян, а не погиб.
– Но в открытом космосе – теперь в дело вступил заместитель по безопасности.
– Кто вам сказал – в открытом космосе? Это, вы уж извините меня, ваши домыслы. В сообщении командира упоминалась посадка.
– Куда? – начал терять терпение начальник Звездного предприятия и чуть не подавился горошиной.
– Вот и я думаю – куда?
– Не кажется ли вам, уважаемый Измаил Алексеевич, что мы имеем дело с непонятным психическим явлением?
– С непонятным – да, с психическим – нет. Где же был целые сутки корабль? Ведь вы же чуть ли не через чайное ситечко процедили этот объем космоса. Я что-нибудь не так сказал?
– Но гипотезы должны быть по крайней мере разумными.
– Объясните, пожалуйста, что такое – разумная гипотеза? И какая разумная гипотеза возникла у вас? Пока не обнаружили?
– Измаил Алексеевич, спокойнее. Что вы предлагаете?
– Немного, Борис Африканович. Начнем с того, что у нас мало данных. Сообщение командира крайне неполно. Абсолютно точно известно только одно – корабля в течение суток не было в пространстве. В нашем пространстве. Вас это устраивает?
Начальник и заместитель переглянулись.
– Далее, – продолжал заколачивать гвозди ученый, – вот здесь, – он похлопал твердой ладонью по тонкой красной папке, – дипломная работа, написанная три года назад вашим астронавигатором Петровым-Степным. Нет-нет – не блестящая работа, после защиты которой за уши тянут в ученые. Она оценена осторожненьким «хорошо». Хотели даже зарубить. Я тоже не сразу понял, но меня поразила смелость ума. И я сделал все, чтобы защита прошла, как говорят, «на уровне». Малость ругнул. И дали человеку диплом. Здесь всего восемь страниц, что тоже шокировало моих коллег, привыкших к солидным фолиантам. И четыре из них – схемы. Смотрите, не стесняйтесь. Пока это еще не лежит в хранилищах. Осмыслили?
– Простите, Измаил Алексеевич, но тут что-то «к вопросу о двух сопряженных точках пространства», а дальше – математический лабиринт, – поднял руки Борис Африканович.
– М-да, и в центре лабиринта – страшное чудовище Минотавр… Простите, я забыл, что вы давно закончили университет. Но вы, звездолетчики, знаете, что такое миллионы световых лет.
– Представляем! – выкатил грудь Безупречных.
– Ну, батенька, представить-то это трудно… Так вот, по теории вашего астронавигатора, между сопряженными точками пространства кроме больших расстояний существуют и другие, сопряженные им, стремящиеся к нулю.
– Значит, кроме истинного расстояния между нашим Солнцем и, скажем, туманностью Андромеды есть еще какой-то «как бы» переход?
– Истинно и то и другое, если теория верна, разумеется. Это – две стороны одного явления. К сожалению, на условия перехода в работе дан только намек. Может быть, у вас, в Звездном предприятии, есть какие-либо бумаги Петрова-Степного?
– По-моему, этот шалопай, извините меня, Борис Африканович, я с ним общался побольше вашего, кроме гарцевания на своем жеребце ничем не интересовался.
– Дался вам этот жеребец! Да, – тут Борис Африканович повернул голову к академику, – может быть, он писал, будучи студентом? И не решался внести это в свою работу? Вы же сказали, как ее встретили ваши коллеги!
– Разве что стишки, – снова выдал Безупречных – в его глазах это было самым несерьезным занятием.
– Василий Севастьянович, человек пропал, может быть, погиб, – остановил его начальник.
– Нет, батенька, сколь мне известно, поэзией он не баловался, у него было достаточно живое воображение для математика. И поискать стоит. Многие его сокурсники работают у меня. Один уже доктор – очень старательный и благополучный молодой человек… Стоит, очень стоит подумать, – он крепко потер ладонями виски, словно массируя их. – Вернемся к делу. Если теория верна, – а я тут размышлял, кое-что подработал – получается очень похоже – и исчезновение корабля, и посадка. Пока это единственное объяснение.
18
19
20
– Времени не потребуется, вот все в нескольких словах: «Арзамас-2» стартовал четверо суток назад с назначением на Черное тело К-15. Там экспедиция работает – благоустроиться решили, да и глубокую разведку произвести. Взял он груз «кротов», бурильную установку и кое-что другое. Ведь следующий снабженческий рейс – через год. И смену повез – пять человек.
– Всего двенадцать.
– Да. Проверка была тщательной, да и корабль новый – только второй рейс делает. Стартовали как обычно. И вот, даже не выходя из Системы, пропали! Слежение было непрерывным. Вдруг на всех контрольных станциях Системы погасли экраны прямой связи. Одна из станций была рукой подать, в двух минутах полета. И локаторы – тоже! – вдруг показали пустоту. – Василий Севастьянович, да вы же все знаете! – заметил отсутствующий взгляд своего заместителя начальник.
– Прошу прощения, я думал, что вы располагаете более полной информацией!
– Выходит – нет. Что вы предлагаете?
– Послать корабли-спасатели. Просмотреть пространственный шар радиусом возможного суточного перелета. По предполагаемой трассе всем станциям работать в режиме поиска на частотах «Арзамаса-2».
– Все сделано. Хуже всего – абсолютная непонятность: ни вспышки, ни облака, ни обломков.
– Борис Африканович, экстренный вызов центра связи, – пропел в пространстве голос Анны Ивановны.
– Спасибо, включаю.
– Передаю запись сообщения станции слежения X-12, – четко доложил голос дежурного оператора. Экран погас. И снова вспыхнул – с конопатым парнем в комбинезоне, очевидно оператором с Х-12:
– Докладываю. С 12.00 вчерашнего дня работаем в режиме аварийного поиска.
– Вот тянет!
Борис Африканович знаком остановил своего заместителя.
– Сегодня, в 12.05, в точке, смещенной от места исчезновения «Арзамаса-2» на… (туг пошли координаты) локаторы обнаружили корабль, который ответил на вызов и оказался «Арзамасом-2». Связь неустойчивая, с перерывами – оператор корабля объясняет это повреждениями в аппаратуре. Командир «Арзамаса-2» принял решение возвращаться на Землю. Говорит о какой-то посадке и потере астронавигатора. Дальше – неразборчиво. Потом – прорвались. Доложили, что экономят питание. Все. Продолжаю слежение.
Экран погас. Начальник Звездного предприятия запросил разницу между координатами исчезновения и появления корабля Ответили сразу – там вели параллельный просчет.
– Около ста километров. В пределах возможной ошибки, – ответил с экрана лысый расчетчик в тяжелых очках.
– Ну, Василий Севастьянова, что вы теперь об этом думаете?
– Еще непонятнее… Исчезновение Петрова-Степного, какая-то посадка, а всего-то прошли одни сутки. И там нет никаких планет. Уж не тронулись ли они разумом?
– Будут ближе – свяжемся. Ясно одно – произошло необычное. Через четыре дня, когда корабль сядет, разберемся окончательно.
– Борис Африканович, вас вызывают наверх, – сделав нажим на последнем слове, опять пропела невидимая секретарша.
– Спасибо, попросите машину.
И, сняв с кнопки палец, добавил:
– Нашей бы Анне Ивановне партию Кармен петь. Пойдемте, Василий Севастьянович, поедете со мной.
Уже в машине замигала красная лампочка экстренной связи и бесцветный голос сообщил:
– Правительственный вызов отменяется в связи с обнаружением корабля. Вас просят проехать в теоретический центр к академику Зерогову.
Академик Зерогов их ждал. Он был настолько нетерпелив, что встретил гостей прямо в коридоре.
– Сюда, сюда, – позвал он, заметив их нерешительность, – на звездолетчиков он смотрел с острейшим интересом.
Зерогов пропустил в свой кабинет Безупречных и Бориса Африкановича. Именно в этой последовательности, чем чуть не вызвал пробки в дверях, но начальник Звездного предприятия благоразумно протолкнул вперед своего блестящего заместителя.
– Рад видеть вас, Борис Африканович, – тряхнул элегантной, как у Генриха Наваррского, бородкой сухонький академик.
– Я, собственно, заместитель Бориса Африкановича по безопасности звездоплавания…
– Ах, извините, пожалуйста, – тут Зерогов снял очки, снова надел и расхохотался. Поздоровавшись с заместителем, пожал руку Борису Африкановичу. – Ваше партикулярное платье сбило меня с толку… Впрочем – все суета сует. Садитесь – сейчас отдерну штору и впущу солнце. Люблю, знаете ли, писать в полутьме с ближним светом, вот и завесился.
– Измаил Алексеевич, разрешите представить…
– Прекрасно, прекрасно, я знаю, что вас зовут… ну, да – Василий Северьянович.
– Севастьянович.
– Ну да, простите меня – это лесковский Очарованный Странник сбил меня с толку, конечно же – Севастьянович! Итак, дорогие мои, один и тот же вопрос интересует меня и вас. Вы, вероятно, как и я, остались без обеда?
И, не дожидаясь ответа, подбежал к дверям, высунулся и крикнул куда-то в коридорное пространство:
– Чего-нибудь бобового и три чашки чаю. С сухариками!
К удивлению гостей, брошенный в пространство клич не остался безответным – через несколько минут объявились три чашки чаю с сухариками и три тарелки с зеленым горошком.
– Горох стимулирует умственную деятельность, – заметив недоумение гостей, пояснил академик, – а нам предстоит поразмышлять. Борис Африканович, вы окончили Звездный институт? Ах да, тогда его еще не было… Значит, университет. Ну и превосходно!
Он скользнул взглядом по лицу Василия Севастьяновича, но в его прошлое углубляться не стал.
– Итак, – отбросив мешавшую ему вилку и цепляя горох чайной ложечкой, начал Зерогов, – мы имеем исчезновение корабля. Отлично! И его возвращение через Сутки в ту же точку пространства. Превосходно!
– На корабле погиб человек, – осторожно заметил Борис Африканович.
– Что? Есть новые данные?
– Но в сообщении командира корабля…
– Сказано, – прервал начальника Звездного предприятия академик, – что потерян астронавигатор Петров-Степной. Понимаете, батенька, – потерян, а не погиб.
– Но в открытом космосе – теперь в дело вступил заместитель по безопасности.
– Кто вам сказал – в открытом космосе? Это, вы уж извините меня, ваши домыслы. В сообщении командира упоминалась посадка.
– Куда? – начал терять терпение начальник Звездного предприятия и чуть не подавился горошиной.
– Вот и я думаю – куда?
– Не кажется ли вам, уважаемый Измаил Алексеевич, что мы имеем дело с непонятным психическим явлением?
– С непонятным – да, с психическим – нет. Где же был целые сутки корабль? Ведь вы же чуть ли не через чайное ситечко процедили этот объем космоса. Я что-нибудь не так сказал?
– Но гипотезы должны быть по крайней мере разумными.
– Объясните, пожалуйста, что такое – разумная гипотеза? И какая разумная гипотеза возникла у вас? Пока не обнаружили?
– Измаил Алексеевич, спокойнее. Что вы предлагаете?
– Немного, Борис Африканович. Начнем с того, что у нас мало данных. Сообщение командира крайне неполно. Абсолютно точно известно только одно – корабля в течение суток не было в пространстве. В нашем пространстве. Вас это устраивает?
Начальник и заместитель переглянулись.
– Далее, – продолжал заколачивать гвозди ученый, – вот здесь, – он похлопал твердой ладонью по тонкой красной папке, – дипломная работа, написанная три года назад вашим астронавигатором Петровым-Степным. Нет-нет – не блестящая работа, после защиты которой за уши тянут в ученые. Она оценена осторожненьким «хорошо». Хотели даже зарубить. Я тоже не сразу понял, но меня поразила смелость ума. И я сделал все, чтобы защита прошла, как говорят, «на уровне». Малость ругнул. И дали человеку диплом. Здесь всего восемь страниц, что тоже шокировало моих коллег, привыкших к солидным фолиантам. И четыре из них – схемы. Смотрите, не стесняйтесь. Пока это еще не лежит в хранилищах. Осмыслили?
– Простите, Измаил Алексеевич, но тут что-то «к вопросу о двух сопряженных точках пространства», а дальше – математический лабиринт, – поднял руки Борис Африканович.
– М-да, и в центре лабиринта – страшное чудовище Минотавр… Простите, я забыл, что вы давно закончили университет. Но вы, звездолетчики, знаете, что такое миллионы световых лет.
– Представляем! – выкатил грудь Безупречных.
– Ну, батенька, представить-то это трудно… Так вот, по теории вашего астронавигатора, между сопряженными точками пространства кроме больших расстояний существуют и другие, сопряженные им, стремящиеся к нулю.
– Значит, кроме истинного расстояния между нашим Солнцем и, скажем, туманностью Андромеды есть еще какой-то «как бы» переход?
– Истинно и то и другое, если теория верна, разумеется. Это – две стороны одного явления. К сожалению, на условия перехода в работе дан только намек. Может быть, у вас, в Звездном предприятии, есть какие-либо бумаги Петрова-Степного?
– По-моему, этот шалопай, извините меня, Борис Африканович, я с ним общался побольше вашего, кроме гарцевания на своем жеребце ничем не интересовался.
– Дался вам этот жеребец! Да, – тут Борис Африканович повернул голову к академику, – может быть, он писал, будучи студентом? И не решался внести это в свою работу? Вы же сказали, как ее встретили ваши коллеги!
– Разве что стишки, – снова выдал Безупречных – в его глазах это было самым несерьезным занятием.
– Василий Севастьянович, человек пропал, может быть, погиб, – остановил его начальник.
– Нет, батенька, сколь мне известно, поэзией он не баловался, у него было достаточно живое воображение для математика. И поискать стоит. Многие его сокурсники работают у меня. Один уже доктор – очень старательный и благополучный молодой человек… Стоит, очень стоит подумать, – он крепко потер ладонями виски, словно массируя их. – Вернемся к делу. Если теория верна, – а я тут размышлял, кое-что подработал – получается очень похоже – и исчезновение корабля, и посадка. Пока это единственное объяснение.
18
Через четыре дня секретарша доложила начальнику Звездного предприятия, что его хочет видеть некто Зерогов – интересный мужчина, с бородкой, под пятьдесят.
– Зовите, ради бога! – отодвинув бумаги, необычно заторопил начальник. И элегантно-взбалмошный Зерогов не заставил себя ждать. Блеснув лукавым взглядом донжуана по расплывшимся прелестям Анны Ивановны, он проследовал в кабинет. Впрочем, войдя, он сразу притушил блеск глаз, чему, вероятно, способствовали опущенные шторы.
– Здравствуйте, Борис Африканович! Вы тоже опасаетесь нашего беспощадного светила!
– Рад видеть вас, Измаил Алексеевич, садитесь.
Академик с размаху бросился в кресло, покачался, пробуя упругость сиденья, и блаженно вытянул ноги. Потом встал и передвинул его поближе к креслу хозяина.
– Итак, сегодня посадка. Если не ошибаюсь – в восемнадцать. Не ошибаюсь? Превосходно! Мне бы хотелось вместе с вами встретить корабль – нужно без промедления снять показания кое-каких датчиков. А главное – увидеть людей. Улажено? Отлично! Я не оторвал вас от дел? Видите ли, терпеть не могу телефонных свиданий. И жесткого планирования дня. Поэтому – без предупреждения. Да и что греха таить – у вас здесь бездною пахнет, обожаю сей запах! Итак – в нашем распоряжении еще четыре часа. Кстати, какая прелестная у вас секретарша! Я бы здесь за себя не поручился.
– Измаил Алексеевич, бога ради, уберите руку с этой кнопки!
– Что, это кнопка экстренного запуска в космос всего вашего романтического учреждения? И потому она расположена так удобно прямо на столе? – Зерогов быстро убрал со стола нервную руку.
– К счастью, нет – усмехнулся Борис Африканович, – все несколько проще – когда я жму на нее, у секретарши раздается звонок и там слышно все, что мы здесь говорим. Непонятно только, почему она не напомнила нам о нажатой кнопке.
Теперь уже начальник держал палец на белом пупырышке.
– Ах, Борис Африканович, – раздался смущенный голос, еще более томный, чем обычно, – я отлучалась и ничего., что касается меня, не слышала…
Странно, но, по отзывам коллег, академик Зерогов рассеянностью не отличался.
– Борис Африканович, насколько я помню, сейчас будет последний сеанс связи перед посадкой. Нельзя ли поприсутствовать? Честно говоря, из-за этого я и прикатил в такую рань – взыграло ретивое!
– Бога ради!
– А все-таки я кое-что нашел из работ Петрова-Степного! Оказывается, еще в курсовой он проталкивал эту идею. Вел их тогда, к сожалению, не я. Есть там одно крайне любопытное рассуждение о времени.
– И как была оценена работа?
– О, должным образом! Через всю страницу было расчеркнуто: «Бред! Идеализм!» Очевидно, писавший это понимал материализм только в текстильном смысле.
– Даю «Арзамас-2», – без предупреждения прокатилось по кабинету.
– Вам видно, Измаил Алексеевич?
– Хорошо, хорошо, только чуть развернусь!
На экране показался бородатый командир корабля.
– Когда только успел обрасти, – торопливо удивился начальник предприятия и подался вперед – что-то еще неуловимо изменилось в чертах командира.
– Сегодня только девятые сутки? Что же, похоже на то… – пробормотал про себя Зерогов.
– Докладываю, Борис Африканович, – системы в порядке, люди здоровы. О потере Петрова-Степного уже докладывал. Мы ему обязаны многим. Говорить об этом тяжело. Подробно изложу в рапорте.
– Борис Африканович, разрешите задать вопрос командиру.
– Пожалуйста, Измаил Алексеевич. – И, к экрану: – Иван Лукич, с вами будет говорить академик Зерогов.
– Ну-ну – какой там разговор, у вас дела. Так, просто вопрос – какое сегодня число по вашему счету?
– Шестнадцатое июля, – и он назвал год, – а по вашему?
– Пятнадцатое. Спасибо, не смею задерживать. До встречи на Земле.
Экран погас. Борис Африканович собрался с мыслями и забарабанил пальцами по мягким подлокотникам.
– Не понимаю… Хорошо, во время этого провала они могли потерять день. Но почему он назвал будущий год? Неужели оговорился? Или вправду что-то с психикой? И эта окладистая борода…
– Которой не было при старте, не так ли? Дорогой Борис Африканович, за этим-то я и пришел – теперь я убежден, что наш Петров-Степной прав. Командир не оговорился. И с психикой у него превосходно. Так сказать, полный порядок, как любит говорить ваш заместитель. Дело гораздо проще, впрочем, наоборот, – неизмеримо сложнее. В этом провале, переходе – черт его знает, как все это потом назовут! – был другой ритм времени.
– Петров-Степной такую возможность предвидел?
– Да.
– Значит – провел эксперимент?
– Уверен, что нет. Точка перехода была случайной.
– Время. Пора в машину.
Они прошли мимо вспыхнувшей Анны Ивановны, причем Измаил Алексеевич был награжден таким движением ресниц, что потолок пошел кругом, и, если бы не надежная рука Бориса Африкановича, он бы мог пойти не в ту сторону.
– До свидания, Анна Ивановна, надеюсь вскоре быть вновь вашим гостем.
– Всегда рады… – услышал Зерогов, увлекаемый в коридор Борисом Африкановичем.
– Борис Африканович, а она замужем? – осведомился академик, устраиваясь рядом с начальником предприятия на заднем сиденье.
– Нет, – усмехнулся тот и тронул плечо водителя.
– Странно… Такая приятная женщина… на вид ей лет тридцать.
– Тридцать пять. Скажите, Измаил Алексеевич, вы не кавказец?
– Какое, батенька! Костромич. А что до имени – мало ли чего ни напридумывают родители. Понял, понял – вы не об этом! Что вы, что вы. Здесь я только теоретик – бескорыстно люблю красоту.
– Зовите, ради бога! – отодвинув бумаги, необычно заторопил начальник. И элегантно-взбалмошный Зерогов не заставил себя ждать. Блеснув лукавым взглядом донжуана по расплывшимся прелестям Анны Ивановны, он проследовал в кабинет. Впрочем, войдя, он сразу притушил блеск глаз, чему, вероятно, способствовали опущенные шторы.
– Здравствуйте, Борис Африканович! Вы тоже опасаетесь нашего беспощадного светила!
– Рад видеть вас, Измаил Алексеевич, садитесь.
Академик с размаху бросился в кресло, покачался, пробуя упругость сиденья, и блаженно вытянул ноги. Потом встал и передвинул его поближе к креслу хозяина.
– Итак, сегодня посадка. Если не ошибаюсь – в восемнадцать. Не ошибаюсь? Превосходно! Мне бы хотелось вместе с вами встретить корабль – нужно без промедления снять показания кое-каких датчиков. А главное – увидеть людей. Улажено? Отлично! Я не оторвал вас от дел? Видите ли, терпеть не могу телефонных свиданий. И жесткого планирования дня. Поэтому – без предупреждения. Да и что греха таить – у вас здесь бездною пахнет, обожаю сей запах! Итак – в нашем распоряжении еще четыре часа. Кстати, какая прелестная у вас секретарша! Я бы здесь за себя не поручился.
– Измаил Алексеевич, бога ради, уберите руку с этой кнопки!
– Что, это кнопка экстренного запуска в космос всего вашего романтического учреждения? И потому она расположена так удобно прямо на столе? – Зерогов быстро убрал со стола нервную руку.
– К счастью, нет – усмехнулся Борис Африканович, – все несколько проще – когда я жму на нее, у секретарши раздается звонок и там слышно все, что мы здесь говорим. Непонятно только, почему она не напомнила нам о нажатой кнопке.
Теперь уже начальник держал палец на белом пупырышке.
– Ах, Борис Африканович, – раздался смущенный голос, еще более томный, чем обычно, – я отлучалась и ничего., что касается меня, не слышала…
Странно, но, по отзывам коллег, академик Зерогов рассеянностью не отличался.
– Борис Африканович, насколько я помню, сейчас будет последний сеанс связи перед посадкой. Нельзя ли поприсутствовать? Честно говоря, из-за этого я и прикатил в такую рань – взыграло ретивое!
– Бога ради!
– А все-таки я кое-что нашел из работ Петрова-Степного! Оказывается, еще в курсовой он проталкивал эту идею. Вел их тогда, к сожалению, не я. Есть там одно крайне любопытное рассуждение о времени.
– И как была оценена работа?
– О, должным образом! Через всю страницу было расчеркнуто: «Бред! Идеализм!» Очевидно, писавший это понимал материализм только в текстильном смысле.
– Даю «Арзамас-2», – без предупреждения прокатилось по кабинету.
– Вам видно, Измаил Алексеевич?
– Хорошо, хорошо, только чуть развернусь!
На экране показался бородатый командир корабля.
– Когда только успел обрасти, – торопливо удивился начальник предприятия и подался вперед – что-то еще неуловимо изменилось в чертах командира.
– Сегодня только девятые сутки? Что же, похоже на то… – пробормотал про себя Зерогов.
– Докладываю, Борис Африканович, – системы в порядке, люди здоровы. О потере Петрова-Степного уже докладывал. Мы ему обязаны многим. Говорить об этом тяжело. Подробно изложу в рапорте.
– Борис Африканович, разрешите задать вопрос командиру.
– Пожалуйста, Измаил Алексеевич. – И, к экрану: – Иван Лукич, с вами будет говорить академик Зерогов.
– Ну-ну – какой там разговор, у вас дела. Так, просто вопрос – какое сегодня число по вашему счету?
– Шестнадцатое июля, – и он назвал год, – а по вашему?
– Пятнадцатое. Спасибо, не смею задерживать. До встречи на Земле.
Экран погас. Борис Африканович собрался с мыслями и забарабанил пальцами по мягким подлокотникам.
– Не понимаю… Хорошо, во время этого провала они могли потерять день. Но почему он назвал будущий год? Неужели оговорился? Или вправду что-то с психикой? И эта окладистая борода…
– Которой не было при старте, не так ли? Дорогой Борис Африканович, за этим-то я и пришел – теперь я убежден, что наш Петров-Степной прав. Командир не оговорился. И с психикой у него превосходно. Так сказать, полный порядок, как любит говорить ваш заместитель. Дело гораздо проще, впрочем, наоборот, – неизмеримо сложнее. В этом провале, переходе – черт его знает, как все это потом назовут! – был другой ритм времени.
– Петров-Степной такую возможность предвидел?
– Да.
– Значит – провел эксперимент?
– Уверен, что нет. Точка перехода была случайной.
– Время. Пора в машину.
Они прошли мимо вспыхнувшей Анны Ивановны, причем Измаил Алексеевич был награжден таким движением ресниц, что потолок пошел кругом, и, если бы не надежная рука Бориса Африкановича, он бы мог пойти не в ту сторону.
– До свидания, Анна Ивановна, надеюсь вскоре быть вновь вашим гостем.
– Всегда рады… – услышал Зерогов, увлекаемый в коридор Борисом Африкановичем.
– Борис Африканович, а она замужем? – осведомился академик, устраиваясь рядом с начальником предприятия на заднем сиденье.
– Нет, – усмехнулся тот и тронул плечо водителя.
– Странно… Такая приятная женщина… на вид ей лет тридцать.
– Тридцать пять. Скажите, Измаил Алексеевич, вы не кавказец?
– Какое, батенька! Костромич. А что до имени – мало ли чего ни напридумывают родители. Понял, понял – вы не об этом! Что вы, что вы. Здесь я только теоретик – бескорыстно люблю красоту.
19
—Приехали, – шофер распахнул дверцу. Они вышли на обочину бетонки. Ленивый ветер шевелил пыльные тополя. Три облачных волоконца пылились на душном небе. Шагах в двадцати от дороги стояло двухэтажное здание с большими окнами и плоской крышей.
– Антенны и прочее вынесено дальше. Так уютнее. Смотреть будем со второго этажа, давно уж под землю не лазим.
Они вошли в здание. Из удобных кресел, поставленных у широкого окна, видно было хорошо, хотя пока смотреть было не на что – пыльная равнина, как старое шинельное сукно, широко раскинулась влево и вправо. И лишь дорога, обсаженная тополями, оживляла пейзаж, да еще, километрах в трех впереди, перекрещивалось несколько бетонных полос. Одна из них начиналась под окнами.
– М-да, с эстетикой у вас здесь слабовато.
– Зато – ничего лишнего.
– В особенности – журналистов.
– Э, Измаил Алексеевич, отошли те времена!
– Вышли на видимость, – раздался голос над головой.
– Вижу, спасибо. Как вам, Измаил Алексеевич?
– Вижу пламя. Пылища поднялась – теперь ничего не вижу.
– Корабль стоит на опорах, – проплыл под потолком прежний голос.
– Пошли, встретим, – спокойно поднялся Борис Африканович. Для него это давно стало буднями. И только этот рейс был необычен.
– Борис Африканович! – догнал начальника предприятия у машины диспетчер. – Вам звонят из Министерства иностранных дел. Срочно!
– Как вы сказали? – опешил начальник.
– Из Министерства иностранных дел. Просят вас к аппарату, – повторил, переминаясь, диспетчер.
– Борис Африканович, да говорите вы с ними из машины, – подсказал Зерогов.
– Мне нужен начальник Звездного предприятия Парфенов, – уверенно зарокотала трубка.
– Слушаю вас.
– Здравствуйте, Борис Африканович, с вами говорит первый заместитель, меня зовут Иван Сергеевич Новиков. Так вот, Борис Африканович, – продолжала рокотать трубка, – нам необходимо знать, работает ли у вас астронавигатор Петров-Степной Исидор Сергеевич?
– Да, то есть – нет. Он пропал.
– Похоже, он отыскался. Не могли бы вы описать обстоятельства его исчезновения?
Зерогов, наплевав на приличия, прижался ухом с другой стороны трубки, чтобы не пропустить ни слова.
– Это довольно сложно, Иван Сергеевич. Мы сами не знаем всех обстоятельств. Если возможно, сообщите, что же известно вам.
– Охотно. Сегодня утром наш посол в одной из африканских стран прислал срочное сообщение, что к нему явился очень странно одетый человек и заявил, что он советский подданный Петров-Степной. С ним были другие люди – тоже в одеждах невероятных, говорившие на никому не ведомом языке. Всю эту компанию сопровождала местная полиция. Начальник полиции заявил, что эти люди вышли из абсолютно непроходимых болот. И все – не похожи на африканцев.
– Что с ними сделали?
– Накормили и дали вымыться. Потом они буквально рухнули и уснули.
– Когда он будет здесь?
– Если вы опознаете его по фотографии, то…
– Не только его – всех, всех, – выворачивая руку Борису Африкановичу, почти кричал Зерогов.
– Нам, кажется, мешают говорить.
– Это академик Зерогов.
– О-о-о, – первый заместитель несколько секунд помолчал.
– Хорошо, понял вас, попробуем – у нас с этой страной хорошие отношения.
– Уф, – упал на подушки сиденья Зерогов, когда Борис Африканович положил трубку, – а подопечный-то наш жив!
– Ничегошеньки не понимаю.
– Я тоже, но, кажется, начинаю. Едем, Борис Африканович, там уже лифт подали.
– Двигай, Вася! – и через три минуты Вася остановил машину у открытого лифта.
Командир подошел с рапортом, но Парфенов махнул рукою и похлопал его по плечу:
– На бумаге – подробно, а сейчас – отдыхай. И сбрей растительность. Обрадую – твой астронавигатор, кажется, отыскался.
От последнего известия командир остолбенел – даже то, что со времени старта прошел не год, а всего девять дней, не поразило его так.
– Антенны и прочее вынесено дальше. Так уютнее. Смотреть будем со второго этажа, давно уж под землю не лазим.
Они вошли в здание. Из удобных кресел, поставленных у широкого окна, видно было хорошо, хотя пока смотреть было не на что – пыльная равнина, как старое шинельное сукно, широко раскинулась влево и вправо. И лишь дорога, обсаженная тополями, оживляла пейзаж, да еще, километрах в трех впереди, перекрещивалось несколько бетонных полос. Одна из них начиналась под окнами.
– М-да, с эстетикой у вас здесь слабовато.
– Зато – ничего лишнего.
– В особенности – журналистов.
– Э, Измаил Алексеевич, отошли те времена!
– Вышли на видимость, – раздался голос над головой.
– Вижу, спасибо. Как вам, Измаил Алексеевич?
– Вижу пламя. Пылища поднялась – теперь ничего не вижу.
– Корабль стоит на опорах, – проплыл под потолком прежний голос.
– Пошли, встретим, – спокойно поднялся Борис Африканович. Для него это давно стало буднями. И только этот рейс был необычен.
– Борис Африканович! – догнал начальника предприятия у машины диспетчер. – Вам звонят из Министерства иностранных дел. Срочно!
– Как вы сказали? – опешил начальник.
– Из Министерства иностранных дел. Просят вас к аппарату, – повторил, переминаясь, диспетчер.
– Борис Африканович, да говорите вы с ними из машины, – подсказал Зерогов.
– Мне нужен начальник Звездного предприятия Парфенов, – уверенно зарокотала трубка.
– Слушаю вас.
– Здравствуйте, Борис Африканович, с вами говорит первый заместитель, меня зовут Иван Сергеевич Новиков. Так вот, Борис Африканович, – продолжала рокотать трубка, – нам необходимо знать, работает ли у вас астронавигатор Петров-Степной Исидор Сергеевич?
– Да, то есть – нет. Он пропал.
– Похоже, он отыскался. Не могли бы вы описать обстоятельства его исчезновения?
Зерогов, наплевав на приличия, прижался ухом с другой стороны трубки, чтобы не пропустить ни слова.
– Это довольно сложно, Иван Сергеевич. Мы сами не знаем всех обстоятельств. Если возможно, сообщите, что же известно вам.
– Охотно. Сегодня утром наш посол в одной из африканских стран прислал срочное сообщение, что к нему явился очень странно одетый человек и заявил, что он советский подданный Петров-Степной. С ним были другие люди – тоже в одеждах невероятных, говорившие на никому не ведомом языке. Всю эту компанию сопровождала местная полиция. Начальник полиции заявил, что эти люди вышли из абсолютно непроходимых болот. И все – не похожи на африканцев.
– Что с ними сделали?
– Накормили и дали вымыться. Потом они буквально рухнули и уснули.
– Когда он будет здесь?
– Если вы опознаете его по фотографии, то…
– Не только его – всех, всех, – выворачивая руку Борису Африкановичу, почти кричал Зерогов.
– Нам, кажется, мешают говорить.
– Это академик Зерогов.
– О-о-о, – первый заместитель несколько секунд помолчал.
– Хорошо, понял вас, попробуем – у нас с этой страной хорошие отношения.
– Уф, – упал на подушки сиденья Зерогов, когда Борис Африканович положил трубку, – а подопечный-то наш жив!
– Ничегошеньки не понимаю.
– Я тоже, но, кажется, начинаю. Едем, Борис Африканович, там уже лифт подали.
– Двигай, Вася! – и через три минуты Вася остановил машину у открытого лифта.
Командир подошел с рапортом, но Парфенов махнул рукою и похлопал его по плечу:
– На бумаге – подробно, а сейчас – отдыхай. И сбрей растительность. Обрадую – твой астронавигатор, кажется, отыскался.
От последнего известия командир остолбенел – даже то, что со времени старта прошел не год, а всего девять дней, не поразило его так.
20
—Где же Анна Ивановна? – огляделся в пустой приемной Зерогов, когда на следующий вечер Парфенов пропускал его в двери своего кабинета.
– Чту трудовое законодательство, Измаил Алексеевич, – с чувством ответил Парфенов, – рабочий день закончился, это мы с вами вправе сидеть хоть до утра! Придвигайтесь, сейчас кое-что покажу!
И он протянул академику фотографию.
– Узнаете?
– Разумеется! Знаете, без бороды у него был гораздо более легкомысленный вид. А так, да еще в этом облачении – Христос да и только! Хоть сейчас на икону.
– Я опознал, подтвердил. Обещают – через неделю, далеко все-таки. И формальностей много.
– И это вы говорите – далеко!
– Везде своя мера, Измаил Алексеевич, – Парфенов убрал фотографию и вынул из ящика стола папку. – Здесь рапорт командира, давайте посмотрим. Начинайте с сути, Измаил Алексеевич, вначале там подготовка, погрузка, список вещей.
– Хорошо, начинаю:
«…вышли на режим. Скорректировал курс. Все параметры в норме. Связь устойчивая. Перешли на вторую пространственную карту…»
– Это тоже пропустите, вот отсюда, – Борис Африканович отчеркнул ногтем.
– «…в 11.55 главный энергетик с моего разрешения опробовал поле высокой защиты. Первое включение – кривая расчетная. При второй пробе в 12.00 в течение нескольких секунд у экипажа наблюдалось необычное состояние – род легкого обморока. Прекратилась связь. При включении обзорных экранов обнаружили абсолютно новый рисунок созвездий. Попытка сориентироваться относительно центрального светила нашей системы к успеху не привела, по причине отсутствия такового…» Это он Солнце, что ли, так обзывает? Ну и слог у твоих покорителей пространства! – не удержался Зерогов, они незаметно перешли на «ты».
– Переживем, читай дальше!
– «При наружном осмотре обнаружено утончение обшивки по всему активному поясу на 50%. Причина эффекта не установлена. Астронавигатор Петров-Степной высказал предположение о входе в одну из сопряженных пространственных точек. И о возможности обратного перехода при включении высокой защиты. Однако, если бы при переходе вновь произошло утончение активного пояса, гибель корабля была бы неизбежной. Подобный случай в литературе не упомянут и инструкцией не предусмотрен».
– Еще бы!
– «…Сориентировались в пространстве – находимся внутри системы, подобной Солнечной. Четвертая планета с атмосферой земного типа и даже с естественным спутником. Принял решение – сделать посадку и произвести ремонт корабля. Первый облет показал – соотношение воды и суши подобно земному. В общем похоже расположение материков. Наклон оси вращения – около 25’’. Период обращения вокруг центрального светила – 360 дней. Длина суток подобна земным. Все вычисления производил Петров-Степной.
При повторном облете обнаружена большая долина, окруженная горами. Большая часть ее покрыта травой и кустарником, южная часть – лесом. В центре – небольшое озеро, питаемое ручьем. Рядом с озером – кольцевая воронка диаметром 150 метров с шириной вала около десяти метров. Посадку решил произвести в воронку – в случае обитаемости планеты вал мог бы послужить естественным укреплением на время ремонта корабля.
Рядом с упомянутой долиной, диаметр которой около тридцати километров, имеется вторая, огражденная обрывистой грядой, с диаметром около полукилометра. При пролете над ней отмечались странные аномалии в показаниях приборов высокой защиты – что-то вроде самовключения на малом режиме. Сели, как намечалось, в кольцевую воронку. Взяты био – и химанализы атмосферы. Выход без скафандров возможен.
После посадки, вместе с астронавигатором Петровым-Степным, произвёл тщательный осмотр корпуса. Износ активного кольца подтвердился. Кроме того, оказались предельно изношенными трубы и воронки главного двигателя, хотя в работе он был всего четверо суток – очевидно, и в этом сказался не учтенный ранее эффект. Мнение мое, астронавигатора и главного энергетика – корабль в нерабочем состоянии. Обстановка доведена до экипажа и пассажиров. Подсчитаны запасы продовольствия – на полтора года.
Особо хочу отметить астронавигатора Петрова-Степного, подавшего мысль о возможности ремонта в этих условиях. Это предложение было поддержано геологом и металлургом экспедиции, после чего были выгружены землеройные «кроты», буровое и металлургическое оборудование, а также конденсаторы атмосферного электричества. Непосредственно под кораблем был пробурен колодец – вода в достаточном количестве встретилась на десятиметровой глубине. При дальнейшем бурении обнаружена нефть с большим содержанием в парах гелия – до 5%. Гелий добывали и хранили в сжиженном состоянии для сварочных нужд. Одновременно создали аварийный запас бензина и керосина в подземных помещениях – на случай выхода из строя обычных энергоисточников.
Добычу металла вели закрытым способом, одновременно, с помощью плазменных «кротов», создавая подземные помещения для работы». Боже мой, какие подробности!
– Не язви, Измаил Алексеевич, может быть, это не лишнее…
– «…Исследований, кроме связанных с ремонтом корабля, я не разрешил, дабы не распылять сил. Работали без выходных, по двенадцать часов в сутки. Петров-Степной работал больше – сверх всего он делал расчеты сопряженных точек для перехода. Черновики его прилагаю. Ремонтные работы продолжались около года.
Вся выплавленная порода распределялась по кольцевому валу, таким образом мы были избавлены от необходимости насыпать террикон и, одновременно, получили монолитную стену. Плазменными резаками сделали ее отвесной снаружи. В плане получился шестигранник.
В валу были оставлены ворота-туннель.
– Чту трудовое законодательство, Измаил Алексеевич, – с чувством ответил Парфенов, – рабочий день закончился, это мы с вами вправе сидеть хоть до утра! Придвигайтесь, сейчас кое-что покажу!
И он протянул академику фотографию.
– Узнаете?
– Разумеется! Знаете, без бороды у него был гораздо более легкомысленный вид. А так, да еще в этом облачении – Христос да и только! Хоть сейчас на икону.
– Я опознал, подтвердил. Обещают – через неделю, далеко все-таки. И формальностей много.
– И это вы говорите – далеко!
– Везде своя мера, Измаил Алексеевич, – Парфенов убрал фотографию и вынул из ящика стола папку. – Здесь рапорт командира, давайте посмотрим. Начинайте с сути, Измаил Алексеевич, вначале там подготовка, погрузка, список вещей.
– Хорошо, начинаю:
«…вышли на режим. Скорректировал курс. Все параметры в норме. Связь устойчивая. Перешли на вторую пространственную карту…»
– Это тоже пропустите, вот отсюда, – Борис Африканович отчеркнул ногтем.
– «…в 11.55 главный энергетик с моего разрешения опробовал поле высокой защиты. Первое включение – кривая расчетная. При второй пробе в 12.00 в течение нескольких секунд у экипажа наблюдалось необычное состояние – род легкого обморока. Прекратилась связь. При включении обзорных экранов обнаружили абсолютно новый рисунок созвездий. Попытка сориентироваться относительно центрального светила нашей системы к успеху не привела, по причине отсутствия такового…» Это он Солнце, что ли, так обзывает? Ну и слог у твоих покорителей пространства! – не удержался Зерогов, они незаметно перешли на «ты».
– Переживем, читай дальше!
– «При наружном осмотре обнаружено утончение обшивки по всему активному поясу на 50%. Причина эффекта не установлена. Астронавигатор Петров-Степной высказал предположение о входе в одну из сопряженных пространственных точек. И о возможности обратного перехода при включении высокой защиты. Однако, если бы при переходе вновь произошло утончение активного пояса, гибель корабля была бы неизбежной. Подобный случай в литературе не упомянут и инструкцией не предусмотрен».
– Еще бы!
– «…Сориентировались в пространстве – находимся внутри системы, подобной Солнечной. Четвертая планета с атмосферой земного типа и даже с естественным спутником. Принял решение – сделать посадку и произвести ремонт корабля. Первый облет показал – соотношение воды и суши подобно земному. В общем похоже расположение материков. Наклон оси вращения – около 25’’. Период обращения вокруг центрального светила – 360 дней. Длина суток подобна земным. Все вычисления производил Петров-Степной.
При повторном облете обнаружена большая долина, окруженная горами. Большая часть ее покрыта травой и кустарником, южная часть – лесом. В центре – небольшое озеро, питаемое ручьем. Рядом с озером – кольцевая воронка диаметром 150 метров с шириной вала около десяти метров. Посадку решил произвести в воронку – в случае обитаемости планеты вал мог бы послужить естественным укреплением на время ремонта корабля.
Рядом с упомянутой долиной, диаметр которой около тридцати километров, имеется вторая, огражденная обрывистой грядой, с диаметром около полукилометра. При пролете над ней отмечались странные аномалии в показаниях приборов высокой защиты – что-то вроде самовключения на малом режиме. Сели, как намечалось, в кольцевую воронку. Взяты био – и химанализы атмосферы. Выход без скафандров возможен.
После посадки, вместе с астронавигатором Петровым-Степным, произвёл тщательный осмотр корпуса. Износ активного кольца подтвердился. Кроме того, оказались предельно изношенными трубы и воронки главного двигателя, хотя в работе он был всего четверо суток – очевидно, и в этом сказался не учтенный ранее эффект. Мнение мое, астронавигатора и главного энергетика – корабль в нерабочем состоянии. Обстановка доведена до экипажа и пассажиров. Подсчитаны запасы продовольствия – на полтора года.
Особо хочу отметить астронавигатора Петрова-Степного, подавшего мысль о возможности ремонта в этих условиях. Это предложение было поддержано геологом и металлургом экспедиции, после чего были выгружены землеройные «кроты», буровое и металлургическое оборудование, а также конденсаторы атмосферного электричества. Непосредственно под кораблем был пробурен колодец – вода в достаточном количестве встретилась на десятиметровой глубине. При дальнейшем бурении обнаружена нефть с большим содержанием в парах гелия – до 5%. Гелий добывали и хранили в сжиженном состоянии для сварочных нужд. Одновременно создали аварийный запас бензина и керосина в подземных помещениях – на случай выхода из строя обычных энергоисточников.
Добычу металла вели закрытым способом, одновременно, с помощью плазменных «кротов», создавая подземные помещения для работы». Боже мой, какие подробности!
– Не язви, Измаил Алексеевич, может быть, это не лишнее…
– «…Исследований, кроме связанных с ремонтом корабля, я не разрешил, дабы не распылять сил. Работали без выходных, по двенадцать часов в сутки. Петров-Степной работал больше – сверх всего он делал расчеты сопряженных точек для перехода. Черновики его прилагаю. Ремонтные работы продолжались около года.
Вся выплавленная порода распределялась по кольцевому валу, таким образом мы были избавлены от необходимости насыпать террикон и, одновременно, получили монолитную стену. Плазменными резаками сделали ее отвесной снаружи. В плане получился шестигранник.
В валу были оставлены ворота-туннель.